Текст книги "Чужие сны и другие истории"

Автор книги: Джон Ирвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Нынче ничто меня так не злит, как бесчувственные фразы преуспевающих писателей, которыми они, разъезжая по всей нашей стране, поучают слушателей писательских курсов и семинаров. В залах собираются хорошие авторы, вынужденные преподавать ради заработка. А их собратья по ремеслу, которым повезло стать авторами бестселлеров, с наслаждением бичуют университеты, являющиеся, по их мнению, «чрезмерно безопасными гаванями». Эти «мэтры» часто побуждают начинающих писателей жить на доходы от литературного труда и даже лицемерно предлагают «немного поголодать». Особенно противно слышать подобные лицемерные призывы, когда сам призывающий одет в дорогой, идеально сшитый костюм и когда у него заключены контракты с двадцатью пятью иностранными издательствами на переводы его романа.

Для писателей нашей страны курсы писательского мастерства – экономическая необходимость. Писателям-преподавателям они дают заработок, позволяющий им писать и дальше. А для тех немногих студентов, которые по-настоящему извлекают для себя пользу, обучаясь на таких курсах, они являются своеобразным двойным подарком. Студенты слышат слова одобрения и поддержки и имеют дополнительное время для собственного творчества. И то и другое нужно писателям, особенно молодым.

Тут есть еще одна особенность. Далеко не каждый писатель может и должен преподавать в местах вроде Писательской мастерской или на различных курсах писательского мастерства. Эта работа требует определенного уровня общительности, а многие знакомые мне писатели слишком чопорны или нелюдимы. Некоторым из них становится очень неуютно в присутствии «молодых людей». Еще больше тех, кому просто не вынести всевозможных мерзостей, укоренившихся в структуре отделений и факультетов английского языка и литературы.

В Уиндеме я был членом отделения английского языка и литературы. Так вот, один из профессоров заявил, что к голосованию по вопросам учебного процесса нельзя допускать тех, у кого нет ученой степени. Я был единственным, кто не имел этой степени. Мне пришлось выгораживать себя. Я даже польстил коллегам, назвав написание диссертации «внушительным достижением». Я посчитал необходимым сообщить им, что вскоре опубликую свой первый роман и это можно будет считать работой, равнозначной их диссертациям. А пока роман не опубликован, я не смею претендовать на участие в голосовании.

Мне казалось вполне уместным сообщить им, что затем я намерен написать второй роман, третий, а если получится – то и множество других. Это должно укрепить мое право голосовать и дать мне дополнительные права. Моя речь была выдержана в юмористических тонах, поскольку я уповал на чувство юмора собравшихся. Как это ни удивительно, но мои доводы были встречены без тени юмора. Мне вновь сухо напомнили, что в голосовании могут участвовать только те, у кого есть степень доктора философии. Сообщество узколобо защищало свои правила.

Многие знакомые мне писатели скорее согласятся без передышки писать статьи для журналов и газет, чем сталкиваться с помпезным идиотизмом академических кругов. У меня все обстояло по-иному. Я рано вставал, чтобы успеть поработать над романом (дети в доме очень этому способствуют). Потом я отправлялся на занятия со студентами. На преподавательских собраниях я думал о чем угодно, только бы не слушать длиннющие и скучнейшие речи. Потом – борцовский зал, где на два часа я забывал обо всем, кроме борьбы. К счастью для себя, я не торопился поскорее окончить роман. Я избегал контактов с профессорами и преподавателями, известными своей одиозностью и нетерпимостью к писательской братии. Вывод: обычно писатели вынуждены зарабатывать на жизнь иными способами, а не писательским трудом, чего бы им страстно хотелось. И эта ситуация с течением времени ничуть не стала лучше, если не считать нескольких счастливчиков вроде меня.

Мой первый роман

В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году мне авансом выплатили семь с половиной тысяч долларов за мой первый роман, который годом позже выпустило издательство «Рэндом хаус». Моим редактором был Джо Фокс. Он и по сей день остается моим «главным» редактором в этом издательстве. Мистер Фокс рассказывал мне, что сейчас начинающий литератор такого уровня и подающий такие надежды, какие подавал я со своим романом «Освободите медведей», получает первый гонорар в размере двенадцати с половиной тысяч. (Ричард Сивер, мой редактор в издательстве «Аркада», оспаривает это утверждение, считая, что и сейчас издательства платят начинающему автору в среднем все те же семь с половиной тысяч.)

В шестьдесят восьмом году моя семья (я, жена и малолетний ребенок) могла прожить на этот гонорар почти год. Но если бы я бросил преподавать и перестал вести тренировки, то был бы вынужден сразу же браться за второй роман, подгоняемый поставленными сроками. Такая спешка меня вовсе не устраивала. Я продолжал преподавать, вел тренировки и писал второй роман. Затем – третий и четвертый. Без всякой спешки.

Поверьте мне: в шестьдесят восьмом году для семьи из трех человек было куда вероятнее прожить год на семь с половиной тысяч долларов, чем сегодня – на двенадцать с половиной. Так что сумма «среднего гонорара», названная Джо Фоксом, правильная. А как же продавался мой первый роман «Освободите медведей»? Было продано около восьми тысяч экземпляров – хороший показатель для тех лет. Мы с мистером Фоксом не ожидали столь успешной продажи. Сегодня первый тираж аналогичного романа составляет от семи с половиной до десяти тысяч экземпляров. Однако стоит принять во внимание: нынче продажа восьми тысяч экземпляров не создаст у автора и редактора того ощущения успешности, какое мы с Джо Фоксом испытывали в шестьдесят девятом году.

(Я не ожидал, что десять лет спустя публикация романа «Мир глазами Гарпа» позволит мне жить на литературные гонорары. Я не скучаю по преподаванию: это была тяжелая работа, отнимавшая много времени. Но это была честная, достойная работа, полезная моим студентам… хотя бы некоторым из них.)

В частной беседе я спросил мистера Фокса: опубликовал бы он сегодня «Освободите медведей», если бы ему принесли этот роман? Мой друг Джо обычно не мешкает с ответами. А тут он задумался, потом сказал:

– В общем-то, да, но…

Думаю, он не хотел напрямую говорить «нет».

Два моих чемпиона

В течение одиннадцати лет я преподавал литературное творчество в разных местах, пока вышедший роман «Мир глазами Гарпа» не освободил меня от этой необходимости. Но я не прекратил вести тренировки и вел их аж до тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, когда мне исполнилось сорок семь лет. Дело не в том, что тренерская работа нравилась мне больше преподавания. Причины были разные, но самой главной оставался успех двух моих старших сыновей в этом виде спорта. Они превзошли меня и по борцовским, и по спортивным качествам. Их тренировки значили для меня больше моих собственных скромных достижений на борцовском мате.

Колин (он учился в частной школе Нордфилд Маунт-Хермон) участвовал в ежегодном Лихайском турнире старшеклассников, где в восемьдесят третьем году завоевал титул всеамериканского чемпиона (весовая категория до ста пятидесяти двух фунтов). В том же году он выиграл чемпионат Новой Англии (класс А) в весовой категории до ста шестидесяти фунтов. По иронии судьбы, противник, которого он уложил на лопатки, был парнем из Эксетера. В результате голосования Колину присвоили звание «Выдающийся борец класса А». Он получил кубок мемориала Теда Сибрука. Я был бы счастливее, если бы живой Тед увидел достижения Колина. Тед видел его, но раньше, когда Колин лишь начинал заниматься борьбой.

– У него руки куда длиннее твоих, – сказал мне тогда тренер Сибрук. – Тебе нужно показать ему переворот с захватом рук сбоку.

К тому времени, когда Колин стал чемпионом обоих турниров восемьдесят третьего года, этим приемом он побеждал половину своих противников.

Рост Колина был шесть футов и полдюйма. Для борца средней весовой категории он считался высоковатым. Мне думается, его тренер руководствовался благими, но ошибочными намерениями. Он заставил моего старшего сына заниматься поднятием тяжестей, чтобы Колин перекочевал в категорию до ста семидесяти семи, а затем и до ста девяноста фунтов. У Колина для этого не было природных данных; он оставался рослым борцом средней весовой категории. Сегодня, когда ему тридцать, он вообще не заглядывает в зал отягощений и любит гонять на горном велосипеде. Он весит сто семьдесят пять фунтов и выглядит очень худощавым.

Его младший брат Брендан, как и я, находился в легкой весовой категории, но превзошел меня ростом. Рост Брендана – пять футов одиннадцать с половиной дюймов, но мой сын настолько тощ, что кажется, будто его рост все шесть футов. (Мой рост – пять футов восемь дюймов, «нормальный» для легкой весовой категории.) Не стану подчеркивать тот факт, что оба моих сына росли в борцовских залах и кувыркание на матах стало для них второй натурой. Помню, что Брендан и ходить учился на мате. Но если для Колина участие в соревнованиях началось только в старших классах, Брендан успел выиграть шесть чемпионатов Новой Англии в классе юниоров. (Свой первый турнир он выиграл, имея вес восемьдесят два с половиной фунта.) К тому времени, когда он начал выступать за вермонтскую Академию, [29]29
  Вермонтская Академия – название частной школы для старшеклассников (9—12-й классы).


[Закрыть]другие борцы и в особенности тренеры внимательно присматривались к нему. Всех интересовало, подтвердит ли он репутацию младшего брата Колина Ирвинга. Для Брендана это превратилось в тяжкую ношу: в отличие от старшего брата травмы так и охотились за ним.

Только поступив в Академию, Брендан завоевал третье место в классе А турнира Новой Англии, что явилось хорошим окончанием его неудачного сезона. Турнир проходил всего через месяц после перенесенной Бренданом операции (он повредил коленный хрящ). Брендан пропустил большую часть сезона восемьдесят седьмого года. В восемьдесят восьмом году ему прочили второе место в турнире класса А. Весь сезон Брендан провел без поражений (точнее, почти без поражений, но эти два проигрыша были вызваны его травмами). В полуфинальных состязаниях мой сын вновь травмировал то же колено и потерпел поражение от парня, которого ранее победил. Травма вынудила его покинуть класс А. Тем же летом на соревнованиях в лагере Военно-морской академии в Аннаполисе Брендан опять повредил все то же колено. Остаток лета и осень он провел на физиотерапевтических процедурах.

Помню, что Колин, перейдя в статус старшеклассника, проиграл финальные состязания класса А, причем этого противника он легко побеждал в других состязаниях. Победа в турнире досталась ему, только когда он учился в выпускном классе. Выпускной класс для Брендана начался скверно. Отслоение дельтовидной мышцы и разрыв сухожилия вращающей мышцы исключили его из состава участников Рождественского турнира. В восемьдесят девятом году Брендан был капитаном борцовской команды Академии, однако основную часть сезона провел на скамье зрителей. Когда плечо зажило, он успел провести три матча (и победить во всех трех), затем опять на три недели выбыл из строя (вспышка мононуклеоза). В довершение к этим бедам ему выбили передний зуб.

За неделю до чемпионата Новой Англии (класс А) Брендан состязался в частной школе Сент-Пол (Конкорд, штат Нью-Гэмпшир). Его противник, местный парень, явно проигрывавший состязание (Брендан провел серию переворотов с захватом рук сбоку), вдруг согнул моему сыну два пальца на правой руке и сломал их в области больших суставов. Это было явным нарушением правил (можно сгибать все четыре пальца или ни одного) и принесло Брендану победу. Но цена победы оказалась слишком высокой. Ко времени турнира пальцы, естественно, не успели срастись, и Брендану пришлось выступать с травмированной правой рукой.

На том состязании моему сыну не только нанесли травму, но и попытались его оклеветать. Мать проигравшего парня стала оспаривать судейское решение, хотя налицо было грубое нарушение правил. Если в результате запрещенного захвата борец получает травму, победа достается ему. Однако эта мамаша утверждала, что Брендан травмировал пальцы еще до состязания. Она видела лейкопластырь на одном из пальцев. (Перед тем как отправиться на взвешивание, Брендан стал счищать лед с ветрового стекла машины и содрал кожу на пальце.) Я едва удержался от желания послать крикливой мамочке видеокассету с записью поединка. Там было ясно видно, как борец из Сент-Пола ломает Брендану пальцы. Другой рукой Брендан указывал на сломанные пальцы, желая привлечь внимание судьи. Судья принял правильное решение, однако он должен был заметить, что противник Брендана применяет запрещенный прием. Тогда травмы можно было бы избежать.

Учитывая обилие травм и малое количество состязаний, проведенных Бренданом в сезоне восемьдесят девятого года, отборочная комиссия чемпионата Новой Англии по классу А не прочила ему призовых мест. В его весовой категории (до ста тридцати пяти фунтов) было несколько борцов с лучшими результатами. Я три года проработал в вермонтской Академии: первый год помощником тренера, а в течение двух последних сезонов Брендана был главным тренером. Видя положение, в каком оказался младший сын, я подумывал, не переместить ли его в категорию до ста сорока фунтов. В прежние годы Брендан побеждал борцов этой категории. К тому же в турнире восемьдесят девятого года эта весовая категория была представлена слабее. Однако Брендан, который и в раннем детстве отличался восхитительным упрямством, говорил, что его категория – до ста тридцати пяти фунтов, и он даже слышать не хотел о перемещении. (Никто из борцов не жаждет повысить свою весовую категорию.)

Турнир восемьдесят девятого года проходил в Эксетере, в новом спортивном зале, где я ни разу не боролся. (Даже не представляю, для чего теперь используется наша «яма».) При своем звучном названии – вермонтская Академия – сама школа была небольшой. В том году я собрал хорошую команду. По рейтингу мы заняли третье место, пропустив вперед значительно более крупные школы Дирфилда и Эксетера. До финала дошли трое наших борцов и двое из них победили. Одним из чемпионов был Брендан. В четвертьфинале он победил парня из школы Нордфилд Маунт-Хермон (четвертого по значимости в их команде), в полуфинале – борца из Гайда (первого по значимости). Финальная его схватка происходила с противником из Вустера (вторым по значимости). В полуфинальных схватках Брендан опять сломал пальцы и между раундами держал руку в ведерке со льдом.

На этот турнир пришел Том Уильямс (через три года он умер от рака). Приехал Колин. Приехала моя жена Дженет. В течение двух лет она не пропускала ни одного состязания с участием Брендана и делала множество фотографий. (Тогда их количество казалось мне излишним. Но чем больше времени проходит, тем больше я благодарен ей за каждый снимок.) Из Флориды приехала моя мать. Приехал посмотреть на борьбу Брендана и мой бывший сокурсник по Эксетеру Чарльз Крулак по кличке Зверь – ныне генерал Крулак. В прошлом году Чак видел Брендана на турнире «Лейк Риджин» (теперь он называется «Северный турнир Новой Англии»). Генерал Крулак пообещал приехать и на следующий год, но только если Брендан даст ему слово, что победит в турнире. Брендан дал слово и сдержал его. (Честно говоря, я и не сомневался в возможностях младшего сына. Но из-за всех его травм я начал сомневаться, сумеет ли он эти возможности реализовать.)

Трудно подсчитать время, проведенное мною на состязаниях. Еще больше времени я провел на тренировках в различных штатах и городах. После Эксетера, Питсбурга, Айовы и Уиндема я тренировал ребят в колледже Амхёрста, в букингсмской школе Брауна и Николса. Я работал в Гарварде, в нью-йоркском Атлетическом клубе, в школе Нордфилд Маунт-Хермон и, естественно, в вермонтской Академии. Это было превосходное завершение… Моя борцовская карьера и должна была закончиться в Эксетере, где она началась. Я знал, что иногда буду заглядывать в борцовские залы, что еще буду надевать борцовские туфли – хотя бы для разминки с Колином, Бренданом или с кем-нибудь из своих сверстников. Однако в новом спортивном зале Эксетера моя карьера борца и тренера закончилась.

Я проводил наших борцов до школьного автобуса и попросил моего помощника Майка Кеннеди и ребят простить меня за то, что в этот, последний раз не поеду вместе с ними. Мне хотелось вернуться в Вермонт на машине Колина, проведя часы пути вместе с моими сыновьями. Ехать предстояло долго. Мы еще находились в пределах Нью-Гэмпшира, когда Колина оштрафовали за превышение скорости. Незадолго до этого он вдохновенно рассказывал нам, какой замечательной антирадарной системой теперь оборудована его машина. Однако штрафной талон вызвал у нас только смех. Главное, Брендан, как прежде и его брат, выиграл турнир Новой Англии в классе А. Это была счастливейшая ночь в моей жизни.

Мое последнее взвешивание

Думаю, я мог бы и захандрить, сожалея о том, что моя карьера борца не имела даже половины успеха, с каким завершилась моя тренерская карьера. Но я не стану этого делать. Я считаю себя счастливчиком. Достижения детей всегда доставляли мне больше удовольствия, чем мои собственные. Я восхищаюсь своими детьми и пытаюсь ни к чему их не принуждать. Вместо этого я принуждаю самого себя.

В семьдесят шестом году мой роман «Мир глазами Гарпа» заметно буксовал. У меня были готовы три первые главы, однако я никак не мог решить, кто станет главным героем – Гарп или его мать. Я подал заявление в Фонд Гугенхейма с просьбой дать мне стипендию и еще не знал, что получу ее. В прошлый раз мне отказали. Я преподавал в женском колледже Маунт-Холиок (городок Саут-Хедли, штат Массачусетс) и тренировался в борцовском зале колледжа Амхерста.

Тренером в Амхерсте был тогда Генри Литлфилд, тяжеловес, любивший все величественное. Он отличался не только внушительной фигурой, но и внушительным красноречием. Генри обладал превосходным чувством юмора. Более того, он был настоящим весельчаком. Я бы назвал его человеком эпохи Возрождения. Таких людей встретишь нечасто, особенно среди тренеров по борьбе. Поэтому обстановка в борцовском зале, стараниями Генри, была одновременно напористой и веселой. Редкое и труднодостижимое сочетание.

Я жил в преподавательском доме, рядом со спортивным комплексом Маунт-Холиок. У Колина и Брендана для игр был громадный «двор», а также бассейн колледжа, где они плавали. Свои занятия я строил так, чтобы рано утром побегать или поупражняться с поднятием тяжестей. В середине дня я выкраивал пару часов для работы над романом. Вечером, когда дети укладывались спать, я возвращался к писательству. Во второй половине дня я обычно ездил в борцовский зал Амхерста и часто брал с собой Колина. В тот сезон ему было десять лет.

В начале сезона я весил сто шестьдесят два фунта и мечтал попасть на открытый турнир в Спрингфилдский колледж (штат Массачусетс). Турнир был намечен на межсезонный период. К тому времени я предполагал снизить вес до ста тридцати шести с половиной фунтов. Мне исполнилось тридцать четыре, и сгонять вес стало труднее, чем в юности. Через три месяца мой вес упрямо держался на отметке сто сорок два фунта, все остальное, как говорят борцы, было «просто водой». Действительно, все эти месяцы я не пил ничего, кроме воды. На завтрак я съедал грейпфрут с чайной ложкой меда, обычно добавляя к этому яблоко или банан. Мой ланч состоял из тарелки овсянки, чуть подслащенной кленовым сиропом, а обед – из рыбы на пару и овощей. Овощей я ел много.

За неделю до турнира мой вес опустился ниже ста сорока фунтов, но застопорился на ста тридцати восьми. Снизить его еще на полтора фунта и удалить «просто воду» я никак не мог. В довершение к этому я заболел бронхитом. Меня лечили антибиотиками, а они несовместимы с голодным желудком. Врач предложил одно из двух: либо нормально есть, либо отказаться от антибиотиков. Этого я сделать не мог, иначе боролся бы не с противником, а с бронхитом. Я пробовал обмануть желудок, добавив в рацион немного йогурта и обезжиренного молока. Самочувствие улучшилось, однако через пару дней я весил уже сто сорок пять фунтов. Вес в сто тридцать шесть с половиной фунтов оставался недосягаемой мечтой, хотя я знал, что это моя лучшая весовая категория. Следующей была категория до ста сорока девяти с половиной фунтов. Я приналег на овсянку, а к паровой рыбе с овощами добавил рис.

В Спрингфилде я весил (в одежде) сто сорок семь фунтов, причем перед взвешиванием я позавтракал. Остальные борцы этой категории взвешивались совершенно голыми и выдыхали из себя весь воздух, прежде чем встать на весы. Я старался не замечать, что потенциальные соперники находятся в лучшей форме, нежели я. Вдобавок я был облеплен лейкопластырем. Весь сезон я провел, выступая с вывихнутым пальцем: несколько раз подряд я умудрился вывихнуть большой сустав. Колин смотрел на меня и хмурился. Он только-только начал интересоваться борьбой и внимательно следил за процедурой взвешивания.

– О чем ты думаешь, Колин? – спросил я сына.

– Пап, у тебя вид, будто ты тянешь на сто тридцать шесть.

Мне и в голову не приходило, что турнир в Спрингфилде – мой последний турнир. Я не рассчитывал на чемпионский титул. Нет, я всего лишь надеялся выиграть один или два поединка и, возможно, занять какое-нибудь скромное место. Я даже не задумывался о том, насколько болезненно Колину видеть проигрывающего отца. Брендану той весной исполнилось шесть; он просто смотрел, как я состязаюсь, не думая о моих победах или поражениях. Но Колин был уже достаточно большим и понимал: проиграть незнакомому сопернику в борцовском поединке – совсем не то что проиграть другу пару сетов в теннис.

Своего первого соперника я бы назвал диким парнем. Мне сразу вспомнились слова Теда Сибрука: «Люди склонны переоценивать талант». Как борец парень был несомненно талантлив и очень опасен, однако он был глуп. В первом раунде я держался с предельной осторожностью. Я провел два надежных захвата, поскольку боялся, что противник применит бросок, ухватив меня за верхнюю часть туловища. Он явно намеревался это сделать, но мои захваты разрушили его замыслы. Опаснее всего этот неистовый дурень был в верхней позиции. Чувствовалось, он привык использовать ножные приемы, один из которых тут же применил ко мне. (К счастью, прием этот был не особо сильным: парень вообще намеревался согнуть мне ногу по-турецки.) Я вел со счетом 6:3, однако он сравнял счет, а я по-прежнему находился в нижней позиции. Противник вновь попытался подсунуть под меня свою ногу, но на этот раз я сумел прижать его голову к мату раньше, чем он – блокировать мою руку. Я применил самый обычный защитный прием. Тед Сибрук предупреждал меня: против борцов, умело действующих ногами, этот прием бесполезен. В данном случае мне повезло: противник хоть и уповал на силу своих ног, но действовал небрежно.

Поначалу я решил, что устроил парню сотрясение мозга, однако неистовому глупцу понадобилось всего сорок пять секунд, чтобы прийти в себя. Зато как он разозлился на меня! В спортивном поединке глупо злиться на противника, тем более что я действовал в рамках правил. Я использовал прием, которому научился у Теда Сибрука, а не у Клиффа Галлахера.

Судья остановил встречу, зафиксировав травму, однако не оштрафовал меня. Счет оставался ничейным: 6:6, а я по-прежнему находился внизу. После возобновления поединка «талантливый дурень» решил повторить свой маневр. Я повторил свой и вновь прижал его голову к мату. На этот раз он очухивался целую минуту, превысив допустимое время, в результате чего судья объявил победителем меня. Парень по-прежнему был зол. Он наверняка рассчитывал на победу, если бы не мои манипуляции с его головой. Я тоже думал, что у него были все шансы победить. Он отличался неутомимостью, но все дело портила его глупость. Я мысленно дал ему новое прозвище – «неутомимый дурень». Он заявил, что надеется поквитаться со мной в одном из утешительных состязаний. Такое вполне могло быть. Проигрыш на любом этапе (кроме финального) выталкивал меня на уровень утешительных поединков. Если «неутомимый дурень» будет одерживать там победу за победой, не исключено, что мы встретимся снова. Я искренне надеялся, что этого не случится.

(Анализируя промах своего противника, я вспомнил слова Теда Сибрука: «В этом приеме нет ничего опаснее половинчатости. Уж если ты подсунул под соперника ногу, тебе нужно за что-то ухватиться, иначе сам не заметишь, как он припечатает твою голову к мату».)

В раздевалке мой недавний соперник молотил руками по шкафчикам и лягал скамейки. После двух моих «припечатываний» у него сильно разболелась голова. Я старался держаться от него подальше, но он увязался за мной в соседнее помещение, куда я отправился сменить лейкопластырь на вывихнутом пальце.

– Не люблю, когда такие, как ты, трахают мне голову! – крикнул он мне.

В этот момент я почувствовал себя не борцом, а тренером, пытающимся успокоить рассерженного мальчишку. Я процитировал ему Теда Сибрука.

– А пошел ты! – услышал я в ответ.

Хорошо, что ему еще хватило ума не броситься на меня.

Я радовался, что ни Колин, ни Брендан не видели этой сцены. Они находились в зале вместе с Доном Хендри и его детьми. Заклеив палец, я вернулся в зал. В турнире участвовали и двое борцов из Амхёрста. В тот день я наблюдал за их поединками и даже помогал во время разминки.

Самым крепким противником в моей весовой категории был парень из Академии Береговой охраны. Он умело действовал ногами и обожал захваты на уровне бедра, против которых все мои привычные способы защиты оказывались бесполезными. Я знал: поединок с ним будет тяжелым. Здесь я допустил серьезный промах – забыл о другом противнике, с которым мне предстояло бороться в этом круге.

Тот был военным. Позже он рассказал мне, что служил в Германии и много занимался там греко-римской борьбой. Честно говоря, мне было все равно, где он служил: в Германии или в Нью-Джерси. Все мои мысли были о противнике из Академии Береговой охраны. Такая невнимательность лишний раз доказывала: моя карьера борца окончена и пора становиться тренером. В первом раунде я глупо попался на двух захватах, которых вполне мог избежать. Во втором я проигрывал ему всего три очка, но слишком рано запаниковал, неправильно провел захват, в результате чего оказался на спине. Мне удалось вывернуться, однако разрыв в очках достигал уже семи. Теперь я имел все основания для паники. Провести захват я не сумел – сигнал возвестил начало третьего раунда. Разрыв сократился до шести очков. Я снова вывернулся из захвата противника и провел свой. Ему назначили штрафное очко за затягивание времени. Вдобавок мне удалось получить еще одно очко за контроль над противником. Однако я прекрасно сознавал неравенство наших весовых категорий: противник был физически мощнее меня, и зачастую мне было просто его не сдвинуть. Я проиграл. Это был достойный поединок, но с первого же раунда я упустил инициативу. «Умственные ошибки», – любил говорить в таких случаях тренер Сибрук.

Я переместился на уровень утешительных состязаний и проиграл в первом же поединке. Поначалу счет был 2:1 в мою пользу, но затем противник применил ко мне захват, и я, даже не успев ахнуть, оказался на лопатках. На этом мое участие в турнире окончилось.

Пройдя в раздевалку, я обнаружил, что мой палец опять торчит в неестественном положении. Я даже не заметил, как снова вывихнул его. Местный тренер вправил вывих.

Я сидел на столе, держа левую руку в ведерке со льдом. В комнату вошел мой недавний противник – военный, служивший в Германии (я угадал: его часть находилась в Нью-Джерси). Он приложил лед к травмированной шее. Оказалось, в полуфинале он боролся с парнем из Академии Береговой охраны и проиграл. Теперь ему хотелось знать о моем последнем сопернике по утешительному поединку. Тот был из Спрингфилда. Я посоветовал армейцу остерегаться его хватов и внутренних подножек.

Я еще и тогда не думал, что это мой последний турнир. Чувствовал я себя нормально, хотя и злился на недавний проигрыш. Мы с военным пожали друг другу руки, и я пожелал ему успехов в дальнейших поединках. Дожидаться финальных состязаний в качестве зрителя мне не хотелось. Пора было сажать детей в машину и возвращаться домой. Меня тянуло выпить пива и съесть столько, сколько выдержит мой усохший желудок.

– Вы – достойный соперник, сэр, – сказал мне на прощание военный.

Слово «сэр» все во мне перевернуло. Оно подвело черту. Сам того не желая, парень нанес мне ощутимый удар. Думаю, он был лет на десять меня младше, но когда он назвал меня «сэром», я почувствовал себя старше, чем сейчас в свои пятьдесят три. Я ощутил себя просто стариком. Я, что называется, отсостязался. Тренируй других. Это все, что ты теперь можешь.

Через некоторое время я позвонил Теду Сибруку. (Это было за четыре года до его смерти. Он уже болел, но я даже не подозревал, насколько серьезно. Сомневаюсь, что и он сам об этом знал.) Я сообщил Теду результаты состязаний, сказал, что моя карьера борца окончена, и, конечно же, передал, как меня назвали «сэром».

– Ах, Джонни, Джонни, – засмеялся в трубку тренер Сибрук. – Разве ты забыл, что у военных принято на каждом шагу говорить «сэр»?

Тогда я почему-то об этом не подумал, но слова Сибрука ничего не изменили. Я по-прежнему ощущал, что военный из Нью-Джерси подвел черту под моей борцовской карьерой.

Вместе с турнирами для меня кончилось и обязательное взвешивание. За неделю до турнира я весил сто тридцать восемь фунтов. На турнире (в одежде) – сто сорок семь. Весной все того же семьдесят шестого года, после пасхального обеда, весы показали сто шестьдесят пять фунтов – мой «естественный» вес (сегодня я вешу сто шестьдесят семь фунтов).

Помню, как через двенадцать дней после победы Брендана в классе А мы отправились на остров Ангилья в Карибском море. В спортзале отеля я крутил педали велотренажера, а Брендан дурачился с искусственной беговой дорожкой. Включив максимальную скорость, он пытался запрыгнуть и удержаться на движущейся ленте. В раздевалке стояли весы. Прежде чем идти плавать в бассейн, Брендан разделся и взвесился. Всего двенадцать дней назад он весил сто тридцать четыре с половиной фунта. А здесь весы показывали сто пятьдесят два.

Этому событию уже шесть лет. Не далее как вчера я позвонил Брендану в Колорадо.

– Сколько ты весишь? – спросил я сына. (Борцы всегда задают этот вопрос.)

Брендан положил трубку рядом с аппаратом и отправился взвешиваться. У него был включен телевизор. Я слышал голос диктора – по Си-эн-эн шел выпуск новостей.