Текст книги "Золотой дождь"

Автор книги: Джон Гришем (Гришэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Все суды в нескольких кварталах от нее. Я прохожу мимо высотных зданий и размышляю о том, что совершается в здешних бесчисленных юридических фирмах, как служащие лезут из кожи вон, шныряют и вынюхивают, и работают по восемнадцать часов в сутки, потому что претендент на их место будет работать двадцать, представляю, как младшие партнеры совещаются между собой, разрабатывая стратегию фирмы, и как старшие партнеры заседают в своих богато обставленных и декорированных угловых офисах, в то время как целые команды молодых юристов ожидают их приказов.

И всего этого я так искренне желал, когда поступал в юридический колледж. Я хотел двигаться в таком же направлении, существовать в таком же силовом поле энергии, которой насыщена работа с такими же ловкими, умными и воодушевленными высокими целями людьми. Они всегда выкладываются, вечно находятся в стрессовом состоянии, им никогда не хватает времени. Они всегда словно у последней черты. Прошлое лето я служил в небольшой фирме, всего двенадцать юристов, но там было много секретарей, подсобных служащих не юристов и других работников. И порой эта сумятица и хаос мне казались захватывающими. Я был самым мелким колесиком в механизме, но мечтал в один прекрасный день стать капитаном.

Я покупаю мороженое у уличного продавца и сажусь на скамейку в Судейском парке. Голуби внимательно следят за мной.

Над головой высится Первый федеральный офис, самое высокое здание в Мемфисе и резиденция «Трень-Брень». Я бы пошел на убийство, чтобы работать там. Легко мне и моим дружкам поносить и песочить «Трень-Брень». Мы их поносим и песочим потому, что недостаточно для них хороши. Мы ненавидим их, потому что они и смотреть-то на нас не хотят и в переговоры вступать не желают – им это одно только беспокойство.

Догадываюсь, что в каждом городе есть своя «Трень-Брень», в каждой области бизнеса. Я им не ровня, я неудачник, поэтому мне остается только всю жизнь ненавидеть их.

Но если речь зашла о фирмах, соображаю я, то, пока я в городе, надо бы постучаться еще в несколько дверей. У меня есть при себе список юристов, которые занимаются самостоятельной практикой или же сотрудничают с одним-двумя специалистами по общим проблемам судопроизводства. И единственное, что может обнадеживать, когда вступаешь на столь перенасыщенное людьми поле деятельности, так это то, что и дверей, в которые можно постучать, великое множество. Можно поэтому надеяться, твержу я себе, что в какой-то прекрасный момент я найду фирму, куда еще никто не обращался, и наткнусь на какого-нибудь заезженного работой адвоката, дико нуждающегося в неопытном новичке, чтобы взвалить на него самую черную работу. Возможно, это женщина-адвокат. Мне безразлично.

Я прохожу несколько кварталов до Стерик-билдинг, самого старого из всех высотных зданий в Мемфисе, сейчас ставшего пристанищем для сотен юристов. Я болтаю с некоторыми секретаршами и вручаю им анкеты. И удивлен количеством фирм, которые нанимают на службу только всем недовольных и даже грубых секретарш. Еще задолго до того, как я подбираюсь к вопросу найма, со мной чаще всего начинают обращаться как с нищим. Две секретарши выхватывают у меня анкеты и сразу суют в ящик стола. У меня возникает иногда соблазн выдать себя за потенциального клиента, например, за скорбящего мужа молодой женщины, только что насмерть сбитой тяжелым грузовиком, который, однако, весь в страховых полисах, а водитель его был в момент наезда пьян. И очевидно, это грузовик фирмы «Эксон». Было бы здорово смотреть, как эти раздражительные шлюшки вскочили бы с места, улыбаясь во весь рот, и бросились бы угощать меня кофе.

Я хожу из фирмы в фирму, улыбаясь, когда мне хочется рычать, и повторяю одно и то же всем этим одинаковым женщинам:

– Да, меня зовут Руди Бейлор, я студент-третьекурсник мемфисского университета. И я хотел бы переговорить с мистером Как-Его-Там-Зовут относительно работы.

– О чем, о чем? – часто переспрашивают они.

И, продолжая улыбаться, я подаю им анкету и опять прошу дать мне возможность переговорить с мистером Большая Шишка. Но мистер Большая Шишка всегда занят сверх головы, так что они отфутболивают меня с обещанием, что кто-нибудь свяжется со мной позже.

Мемфисский район Грейнджер находится к северу от центра города. Ряды старых кирпичных домов на тенистых улицах представляют собой неопровержимое свидетельство того времени, когда после конца Второй мировой начался период процветания с оживленным пригородным строительством. На окрестных фабриках жители могли хорошо заработать. Поэтому они посадили деревья на лужайках перед домами и построили внутренние дворики. Со временем носители процветания двинулись на восток и стали возводить там еще более приятные и красивые дома, а Грейнджер постепенно превратился в район, где доживают свой век пенсионеры и самые низкооплачиваемые белые и черные горожане.

Дом Дот и Бадди Блейков выглядит точь-в-точь как тысячи других. Он стоит на участке не более восьмидесяти на сто футов. Что-то случилось с деревом на лужайке, которое должно бы давать обязательную тень. В одноместном гараже виден старый «шевроле». Трава и кустарники аккуратно подстрижены.

Сосед слева занят починкой старого автомобиля, вокруг него и до самой улицы разбросаны запчасти и покрышки. Сосед справа почти всю лужайку обнес цепью. Лужайка поросла сорняками в фут вышиной, и два добермана патрулируют дорожку в замкнутом пространстве.

Я останавливаю машину за «шевроле», и доберманы на расстоянии не больше чем пять шагов рычат и скалят зубы.

Середина дня, и температура близка к тридцати пяти. Окна и двери распахнуты. Я заглядываю в переднюю дверь сквозь стеклянную перегородку и легонько стучу.

Мне не доставляет никакого удовольствия приезд сюда, потому что у меня нет желания встречаться с Донни Реем Блейком. Подозреваю, что он действительно так болен и весь высох, как рассказывала его мать, а у меня слабый желудок.

Она подходит к двери с пачкой ментоловых сигарет в руке, вглядывается в меня через стеклянную дверь.

– Это я, миссис Блейк, Руди Бейлор. Мы встречались на прошлой неделе в «Кипарисовых садах».

В Грейнджере бродячие торговцы не всегда желанные гости, поэтому она смотрит на меня с ничего не выражающим лицом. Только подходит на шаг ближе и сует сигарету между крепко стиснутыми губами.

– Помните меня? Я занимаюсь вашим делом против «Дара жизни».

– А я думала, что вы из «Свидетелей Иеговы».

– Нет, я к ним не отношусь, миссис Блейк.

– Меня зовут Дот. Я ведь говорила об этом?

– О'кей, Дот.

– Эти проклятые «Свидетели» сводят нас с ума. Они и мормоны посылают в субботу утром, еще когда солнце не встало, бойскаутов, продающих пончики. Чего вам надо?

– Ну, если у вас есть свободная минута, хотел бы поговорить о вашем деле.

– А о чем?

– Мне хотелось бы выяснить еще кое-что.

– Да вроде мы все уже выяснили.

– Нет, нам нужно еще кое-что обговорить.

Она выдыхает сигаретный дым прямо в стекло и медленно снимает крючок. Я вхожу в крошечную гостиную, следую за ней в кухню. В доме влажно и душно, повсюду заматерелый табачный дух.

– Хотите чего-нибудь выпить? – спрашивает она.

– Нет, спасибо.

Я сажусь у стола. Дот наливает в стакан с кубиками льда что-то вроде диетической колы и опирается спиной о буфет.

Бадди не видно. А Донни Рей, наверное, в спальне.

– А где Бадди? – спрашиваю я весело, словно он мой старый дружок, по которому я очень соскучился. Она кивает на окно, выходящее на заднюю лужайку.

– Видите тот старый автомобиль?

В углу, полускрытый зарослями дикого винограда и кустарником, рядом с покосившимся сараем, под кленом, стоит ветхий «форд-ферлейн». Он белого цвета, с двумя дверцами, обе открыты. На капоте покоится кошка.

– Он сидит в машине, – объясняет Дот.

Вокруг автомобиля высокие сорняки, и кажется, что он без колес. Уже несколько десятилетий назад время здесь остановилось.

– Куда это он едет? – спрашиваю я, и, честное слово, она улыбается. И громко отпивает колу.

– Бадди-то? Да никуда. Мы купили автомобиль новехоньким в шестьдесят четвертом. И он сидит в нем каждый день, целый день, только он, Бадди, и кошки.

Во всем есть свой резон. Бадди там один, без облаков табачного дыма и беспокойства о Донни Рее.

– Но почему? – спрашиваю я.

Видно, что она не против пооткровенничать.

– Бадди ведь не в порядке, я уже говорила вам на прошлой неделе.

Как я мог об этом забыть!

– А как Донни Рей? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами, идет к стулу и садится напротив за шаткий обеденный стол.

– У него бывают хорошие дни и плохие. Но он немножко ходит. Может, я и приведу его сюда до вашего отъезда.

– Ага. Может быть. Послушайте, я много работал над вашим делом. Я хочу сказать, что просто часами сидел, разбираясь в ваших бумагах, и провел несколько дней в библиотеках, искал такие же случаи и смотрел справочники, и, честное слово, вы должны душу вытрясти и засудить «Прекрасный дар жизни» к чертовой матери.

– Но мы вроде уже порешили на этом, – говорит она, уставив на меня тяжелый взгляд. У Дот лицо человека, который ничего не прощает, что, без сомнения, следствие нелегкой жизни с шизиком, сидящим в старом «ферлейне».

– Может быть, и так, но мне нужно было как следует во всем разобраться, я советую вам подать в суд и сделать это как можно скорее.

– Так чего вы тянете?

– Но не ожидайте быстрого решения. Вам предстоит схватиться с большой корпорацией. У них много адвокатов, которые могут все время тормозить и затягивать дело. Этим они и зарабатывают себе на жизнь.

– Сколько на это уйдет времени?

– Может, несколько месяцев, может быть, лет. Не исключено, что, когда мы оформим документы, они до передачи их в суд захотят все быстро уладить. Но, может, заставят-таки нас довести дело до суда и подадут апелляцию. Заранее предсказать невозможно.

– Донни Рей через несколько месяцев умрет.

– Можно вас кое о чем спросить?

Она выдыхает клуб дыма и кивает.

– Впервые «Дар жизни» отказал вам в удовлетворении в прошлом августе, сразу же после того, как Донни Рею поставили диагноз. Почему же вы только теперь решили встретиться с адвокатом? – Я очень свободно распоряжаюсь словом «адвокат».

– Гордиться-то всем этим не приходится, правда? Я думала, что страховая компания пойдет нам навстречу и заплатит, понимаете, возьмет на себя издержки по лечению. И я все время им писала, а они мне все время отвечали. Не знаю, почему не обратилась к адвокату раньше. По глупости, наверное.

Мы так аккуратно платили взносы все эти годы, никогда ни разу не опоздали. И воображали, что они нас за это тоже уважат и честно расплатятся. Ну и еще, я ведь никогда с адвокатами дела не имела. Никаких там разводов и такого прочего. А, видит Бог, должна бы развестись. – Она поворачивается и печально смотрит в окно, безнадежно взирая на «ферлейн» и свое несчастье, засевшее там. – Он выпивает пинту джина утром и пинту днем. И мне это, в общем, безразлично. Это делает его счастливым, держит вне дома и не лишает способностей, понимаете, о чем я говорю?

Мы смотрим на фигуру, грузно осевшую на переднем сиденье. Заросли винограда и клен покрывают машину тенью.

– Вы сами покупаете для него спиртное? – спрашиваю я, словно это имеет хоть какое-то значение.

– О нет. Он платит соседскому мальчишке, чтобы тот покупал и потихоньку приносил. Считает, что я ничего не знаю.

В глубине дома что-то задвигалось. В здании нет кондиционера, поэтому слышны все звуки. Кто-то кашляет. Я начинаю говорить опять:

– Послушайте, Дот. Я с удовольствием взялся бы за это дело в ваших интересах. Знаю, что я только новичок, юнец, едва окончивший колледж, но я уже многие часы потратил на изучение вашего дела, и никто не знает его лучше меня.

У нее пустой, почти безнадежный взгляд. Что тот адвокат, что этот. Ей безразлично. Мне она так же доверяет, как любому другому, не говоря лишних слов. Как странно. Столько денег юристы тратят на всякие устрашающие объявления, на глупую, бездарную рекламу по телевидению и дорогостоящую газетную колонку извещений о том и о сем, но все еще встречаются люди вроде Дот Блейк, которые не видят разницы между натренированным судейским львом и студентом-третьекурсником.

Однако я и рассчитываю на ее наивность.

– Возможно, я должен буду взять себе в помощники другого адвоката, чтобы он действовал от своего имени, пока я не сдам экзамен по специальности и не получу лицензию, понимаете?

– А сколько это будет стоить? – спрашивает она довольно подозрительно.

Я улыбаюсь ей лучезарно-теплой улыбкой.

– Ни гроша. Я берусь за это дело сейчас на неопределенных условиях. Если мы получим деньги, то тогда мне причитается треть. Никаких гонораров и возмещений за уже сделанную работу. Ничего больше.

Нет, она, конечно, видела где-то такое же проникновенное объявление, но вид у нее непроницаемый.

– Сколько?

– Мы будем требовать по суду миллион, – объявляю я торжественно, и она попадается на крючок. Я не думаю, что эта замученная жизнью женщина – большая жадина. Любые мечты о хорошей жизни, которые она когда-то лелеяла, так давно испарились, что она о них позабыла, но ей нравится мысль дать под дых «Дару жизни» и заставить их пострадать.

– И вы получите третью часть?

– Ну, я не рассчитываю отсудить миллионы, но что бы мы ни получили, я возьму только третью часть. И только после того, как будут оплачены все медицинские счета Донни Рея. Вы не должны ничего терять.

Она хлопает левой ладонью по столу.

– Тогда принимайтесь за дело. Мне все равно, сколько вы получите, но добейтесь победы. Принимайтесь сейчас же, ладно? Завтра же.

У меня в кармане лежит аккуратно сложенный экземпляр договора на юридическую помощь, я нашел его в папке образцов в библиотеке. Сейчас самое время достать его и предложить ей подписать, но я не могу заставить себя это сделать.

Морально я еще не имею права заключать соглашения на представительство интересов клиента в суде, пока не получил лицензию и не допущен к адвокатской практике. Но я надеюсь, что Дот останется верна слову.

Я поглядываю на часы, словно настоящий адвокат.

– Позвольте мне приступить к нашему делу, – говорю я солидно.

– А вы не хотите познакомиться с Донни Реем?

– Может быть, в следующий раз.

– Я вас не осуждаю. От него уже ничего не осталось, одна кожа и кости.

– Но я вернусь через несколько дней и тогда смогу выспаться подольше. Нам еще многое надо обсудить, я должен задать ему несколько вопросов.

– Ну, тогда идите, все в порядке.

Мы болтаем еще несколько минут, вспоминаем о «Кипарисовых садах» и о тамошних праздничных встречах. Они с Бадди ездят туда раз в неделю, если ей удается додержать его трезвым до полудня. И только в этих случаях они вместе выходят из дома.

Миссис Блейк хочется поговорить, а мне хочется уехать.

Она провожает меня на улицу, оглядывает мою грязную, всю в мелких вмятинах «тойоту», нелестно отзывается насчет импортных вещей, особенно японских, и орет в ответ на лающих доберманов.

Она стоит у столба с почтовым ящиком, курит и смотрит мне вслед, пока я не исчезаю из виду.

Для свежеиспеченного банкрота я все еще довольно глупо трачу деньги. Я покупаю за восемь долларов герань в горшке и несу ее мисс Берди. Она говорила, что любит цветы, а кроме того, она ведь одинока, и я думаю, что с моей стороны это любезный жест. Так, немного солнечного света в жизни этой старой женщины.

Я угодил как раз вовремя. Она стоит на карачках у своей цветочной клумбы, около подъездной аллеи, устремляющейся к стоящему поодаль на зеленом дворе гаражу. Бетонная дорожка густо поросла по обе стороны цветами и кустарником, диким виноградом и разными декоративными деревцами. Задняя лужайка затенена деревьями, такими же старыми, как она сама. Вымощенный кирпичом внутренний дворик уставлен ящиками с яркими цветами.

Мисс Берди просто душит меня в объятиях, когда я преподношу ей свой маленький подарок. Она срывает с рук садовые перчатки и ведет меня к задней двери в дом. Там как раз есть местечко для герани. Не хочу ли я кофе?

– Нет, только стакан воды, – отвечаю я. У меня еще свежо воспоминание о ее жиденьком растворимом кофе.

Она заставляет меня сесть на причудливый стул во дворике, вытирая грязь с клеенчатого фартука.

– Воду со льдом? – спрашивает она, явно ликуя при мысли, что сейчас чем-то напоит меня.

– Ну конечно, – отвечаю я, и она упархивает на кухню.

Задний двор из-за разросшихся деревьев приобрел какую-то своеобразную симметрию. Он простирается по крайней мере ярдов на пятьдесят, прежде чем упереться в густую живую изгородь. Сквозь деревья виднеется крыша соседнего дома. Во дворе аккуратные куртины, маленькие клумбы с разнообразными цветами, за которыми требуется немалый и довольно кропотливый уход с ее стороны или кого-нибудь еще. На кирпичной площадке у забора возвышается фонтан, но воды в нем нет. Между деревьями на измочаленных веревках висит старый гамак, колеблющийся под ветерком. В траве не видно сорняков, но ее неплохо бы подстричь.

Мое внимание привлекает гараж. У него две открывающиеся и внутрь, и наружу двери. Сейчас он закрыт. С одной стороны кладовая с задраенными наглухо окнами. А сверху помещается нечто вроде маленького мезонина, к которому ведет деревянная лестница, огибающая угол и скрывающаяся позади. У мезонина два больших окна, смотрящие на дом, одно с разбитым стеклом. Наружные стены увивает плющ, такое впечатление, словно он прорастает и в разбитое окно.

Мезонин кажется довольно вместительным.

Мисс Берди выпрыгивает через двойные французские двери с двумя высокими стаканами воды со льдом.

– Как вам нравится мой сад? – спрашивает она, садясь поближе ко мне.

– Он прекрасен, мисс Берди. И здесь так спокойно.

– Этот сад – моя жизнь. – Она широким жестом обводит пространство и выплескивает воду на мои колени, совершенно не замечая этого. – Ему я отдаю все свое время. Я люблю его.

– Он очень красив. Вы сами делаете всю работу?

– О, большую часть. Я плачу мальчику, чтобы раз в неделю он подрезал траву, тридцать долларов, можете себе представить? А раньше это стоило всего пять. – Она отхлебывает воду и чмокает губами.

– А что там наверху, небольшая комнатка? – спрашиваю я, указывая на гараж.

– Там некоторое время жил один из моих внуков. Я сделала ванную, маленькую кухню, и там было очень хорошо. Он учился в школе при Мемфисском университете.

– И долго он там жил?

– Недолго. Но я не хочу говорить о нем.

Это, наверное, один из тех, кого она выкинула из завещания.

Когда большую часть времени проводишь, стучась в двери юридических контор, умоляя о работе, а тебя отфутболивают шлюшки-секретарши, то утрачиваешь многие предрассудки и нерешительность. Кожа грубеет. Отказ воспринимается легко, потому что самое худшее, что с тобой может случиться, – это услышать слово «нет», но к этому быстро привыкаешь.

– Вы, наверное, не заинтересованы в том, чтобы сдать сейчас это помещение? – спрашиваю я наудачу, почти не колеблясь и абсолютно не испытывая никакого страха перед отказом.

Ее стакан как бы повисает в воздухе, и она глазеет на комнатку над гаражом, словно впервые ее там увидела.

– Сдать кому? – спрашивает она.

– Я бы там с радостью поселился. Она такая приятная на вид, просто очаровательная, и там, наверное, очень тихо и спокойно.

– Как в могиле.

– Правда, совсем на небольшой срок. Ну, пока не начну работать и не стану на ноги.

– Вы бы ее сняли, Руди? – Она смотрит на меня недоверчиво.

– С радостью, – отвечаю я с полулицемерной улыбкой. – Для меня это просто самое прекрасное место. Я одинок, живу очень тихо и не могу много платить за аренду помещения.

Нет, это просто самое лучшее, что может быть.

– А сколько вы сможете платить? – спрашивает она скрипучим голосом, словно адвокат, шпыняющий разорившегося клиента.

Я не ожидал вопроса и не очень осторожен.

– Не знаю. Вы ведь хозяйка. Сколько стоит аренда такого помещения?

Она крутит головой, глядя растерянно на деревья.

– Как насчет четырех, нет, трех сотен долларов в месяц?

Очевидно, мисс Берди еще никогда не сдавала квартиру.

Она берет цифры из воздуха. Это счастье, что она не начала с восьми сотен в месяц.

– Думаю, надо сначала взглянуть на помещение, – говорю я осторожно.

Она вскакивает.

– Ну, там довольно запущено. Я использовала его как кладовку десять лет. Но мы там все почистим. И водопровод с канализацией, наверное, работают. – Она берет меня за руку и ведет прямо по траве. – Только надо подключить воду. Не уверена, правда, как насчет отопления и проветривания. Там есть кое-что из мебели, но немного, старые вещи, которые я туда оттащила.

Она поднимается по скрипучим ступенькам.

– А вам нужна мебель?

– Немного.

Перила шаткие, и такое впечатление, что вся постройка качается.