Текст книги "Рождество с неудачниками"

Автор книги: Джон Гришем (Гришэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Не видел, зато слышал. Сначала чей-то возглас:

– Нора!

Затем – вой сирен.

Глава 18

Толпа расступилась – дала проехать «скорой помощи». Машина остановилась футах в десяти от лестниц, от висевшего головой вниз мужчины и его спасателей. Из нее выскочили два санитара и пожарный, убрали лестницы, оттеснили Фромейера и его войско. Потом один из них сел за руль и подогнал машину прямо под мистера Крэнка.

– Что ты там делаешь, Лютер? – взвыла Нора, проталкиваясь сквозь толпу зевак.

– А ты как думаешь? – огрызнулся он в ответ, и в висках застучало еще сильнее.

– Ты в порядке?

– Я кайф ловлю!

Санитары и пожарный влезли на крышу машины, быстро приподняли Лютера на несколько дюймов, затем распутали шнур и провод и освободили его. Несколько человек из толпы зааплодировали, остальные смотрели равнодушно.

Санитары проверили пульс и давление, затем спустили Лютера на землю и потащили к машине, к распахнутым задним дверцам. Ноги у него затекли, стоять он не мог. И еще он весь дрожал. Заметив это, санитар накинул на него два оранжевых одеяла. Теперь Лютер сидел в машине, смотрел на улицу, стараясь не замечать зевак, которые, без сомнения, наслаждались его унижением. Он испытывал неимоверное облегчение. Полет с крыши – дело нешуточное. Ему повезло, что он жив и в сознании.

Пусть себе смотрят. Пусть глазеют. Ему все равно, слишком уж много он пережил.

К нему протиснулась Нора. Узнала пожарного Кистлера и санитара Кендала – это были те самые парни, что пытались всучить им фруктовые торты. Она поблагодарила их за спасение мужа.

– Ну что, поедем в больницу? – осведомился Кендал.

– Хотя бы провериться, – подхватил Кистлер.

– Нет, спасибо. – Зубы Лютера выбивали мелкую дробь. – Вроде бы ничего не сломал. – Однако ощущение было такое, точно у него переломаны все косточки.

Дикий вой сирены, сверкание мигалки – на Хемлок-стрит прибыл полицейский автомобиль. Из него выскочили Трин и Салино и двинулись выяснять, что происходит.

Фромейер, Бекер, Керр, Шёль, Бриксли, Кнопп, Гэлди, Веллингтон – все они окружили Лютера и Нору. Был среди них и Спайк. Лютер отвечал на банальные вопросы парней в форме, и практически все обитатели Хемлок-стрит слетелись к месту происшествия, толкались и тянули шеи, чтобы получше рассмотреть.

Узнав, в чем суть дела, Салино довольно громко произнес:

– Снеговик? Но я так понял, что вы в этом году не собирались отмечать Рождество, мистер Крэнк. Однако сначала позаимствовали елку. А теперь вот это...

– Что происходит, Лютер? – крикнул Фромейер. Вопрос он задал от имени всей общественности. Все хотели знать.

Лютер взглянул на Нору и понял, что не в силах вымолвить и слова. Но он всему виной, ему и отвечать.

– Блэр возвращается домой на Рождество, – пробормотал он, потирая левую лодыжку.

– Блэр возвращается домой! – громко оповестил толпу Фромейер.

Новость распространилась мгновенно. Не важно, как относились сейчас соседи к Лютеру, они всегда обожали Блэр. Ведь она выросла у них на глазах, потом училась в колледже, и до следующего лета они ее не ждали. Блэр сидела почти со всеми соседскими малышами, когда родителям надо было отлучиться. Она росла единственным ребенком в семье и потому считала всех детей на Хемлок-стрит своими братьями и сестрами. Для всех них она была старшей сестрой.

– И не одна, а с женихом, – добавил Лютер.

И эта новость тоже мгновенно распространилась в толпе.

– Кто такая Блэр? – строго спросил Салино, точно расследовал убийство и ему нужно было найти серьезную улику.

– Моя дочь, – ответил Лютер блюстителю закона. – Месяц назад улетела в Перу, работать в Корпусе мира. И раньше, чем через полгода, мы ее не ждали. А сегодня утром вдруг звонит, около одиннадцати. Из Майами. Решила сделать нам сюрприз на Рождество. Прилетела, и не одна, а с женихом, он врач, где-то там и познакомились.

Нора придвинулась поближе и поддерживала его под локоть.

– И она наверняка рассчитывала увидеть дома елку? – спросил Фромейер.

– Да.

– И снеговика?

– Само собой.

– И хотела повеселиться на знаменитой рождественской вечеринке у Крэнков?

– Да, и это тоже.

Толпа плотным кольцом сомкнулась вокруг Фромейера. Тот анализировал ситуацию.

– Во сколько она прилетает? – осведомился он.

– Самолет приземляется в шесть.

– В шесть?!

Соседи дружно взглянули на часы. Лютер потер вторую лодыжку. В пятках покалывало – хороший признак. Кровообращение восстанавливалось.

Вик Фромейер отступил на шаг и оглядел лица соседей. Потом откашлялся и начал:

– О'кей, ребята. Значит, план у нас такой. Все на вечеринку к Крэнкам, устроим настоящую рождественскую встречу Блэр. Так что бросайте свои дела и присоединяйтесь. Индейка у тебя есть, Нора?

– Нет, – робко ответила та. – Только копченая форель.

– Копченая форель?

– Больше ничего не нашла.

Женщины начали перешептываться:

– Копченая форель?

– У кого есть индейка? – громко спросил Фромейер.

– У нас две, – сообщила Джуд Бекер. – Обе в духовке.

– Замечательно! – кивнул Фромейер. – А теперь, Клиф, бери ребят – и бегом к Бриксли. Возьмете у них снеговика. Лампочки тоже не забудьте прихватить, украсим ими кусты у дома Лютера. Все остальные – по домам! Всем переодеться и прихватить с собой еду. Встречаемся здесь через полчаса. – Потом он взглянул на Салино и Трина и распорядился: – А вы, ребята, – в аэропорт!

– Это еще зачем? – спросил Салино.

– Встретить Блэр и отвезти домой.

– Ну, не знаю, сможем ли мы...

– Мне что, вашему шефу позвонить?

Трин и Салино молча направились к машине. Получив от Фромейера четкие указания, соседи начали расходиться по домам. Лютер с Норой наблюдали за тем, как они разбегаются по Хемлок-стрит. У них появилась цель.

Нора взглянула на Лютера, в глазах ее стояли слезы. Тот тоже едва не плакал. Лодыжки ныли от боли.

– Сколько ждете гостей? – спросил Фромейер.

– О, даже не знаю, – ответила Нора, оглядывая опустевшую улицу.

– Меньше, чем мы рассчитывали, – сказал Лютер. – Звонили Андервуды. Отказались. И Докс тоже.

– И отец Забриски, – подхватила Нора.

– Так Митча Андервуда точно не будет? – осведомился Фромейер.

– Нет, он не может.

«Ничего себе вечеринка, просто слезы», – подумал Фромейер.

– И сколько же вам надо гостей?

– Приглашаю всех! – заявил Лютер. – Всю улицу.

– Да, всю улицу, всех соседей, – подхватила Нора.

Фромейер взглянул на Кистлера:

– Сколько ваших дежурит сегодня на подстанции?

– Восемь человек.

– Может, и пожарных с врачами пригласим? – спросил Фромейер.

– Да-да, пусть все приходят, – закивала Нора.

– И полиция тоже, – сказал Лютер.

– Ничего себе! Целая толпа!

– Пусть будет толпа. Это же здорово, правда, Лютер? – спросила Нора.

Тот поплотнее укутался в одеяла и кивнул:

– Да, Блэр будет довольна.

– Ну а хор прислать? – осведомился Фромейер.

– О, это было бы славно! – воскликнула Нора.

Лютеру помогли войти в дом. До кухни он добирался уже самостоятельно, правда, сильно прихрамывая. Кендал оставил ему пластиковую тросточку, сказал, что сегодня ему самому она не понадобится.

Наконец супруги остались одни. Сидели в гостиной под елкой Трогдонов и говорили о Блэр, о ее новом друге. Пытались оценить его перспективы как жениха, а затем уже и зятя.

Доброта соседей тронула их до глубины души. Они не только помогли, но даже ни разу не попрекнули их круизом.

Потом Нора взглянула на часы и сказала, что пора ей привести себя в порядок.

– Жаль, камеры у меня не было, – уже с порога заметила она. – Надо было снять, как ты болтаешься там вверх ногами, а полгорода на тебя смотрит. – И, громко смеясь, она пошла в спальню.

Глава 19

Блэр немного расстроилась, увидев, что у выхода из зала прилета родители ее не встречают. Конечно, предупредила она их поздновато, они, несомненно, заняты подготовкой к празднику, но ведь она их родная и единственная дочь. Впрочем, она промолчала и рука об руку с Энрике начала спускаться по пандусу, лавируя в толпе. Они не размыкали рук и не сводили влюбленных глаз друг с друга.

Никто не ждал их и у стойки приема багажа. И только когда они, подхватив чемоданы, двинулись на выход, Блэр заметила двух полицейских с плакатом, на котором от руки были выведены крупные буквы: «БЛЭР И ЭНРИК».

Они неправильно написали имя Энрике. Но кто станет обращать внимание на такие мелочи? Блэр окликнула копов, и они тут же пришли в действие: подхватили их чемоданы и повели через толпу. По дороге Салино объяснил, что шеф лично распорядился обеспечить эскорт Блэр и Энрике. Добро пожаловать домой!

– Все уже ждут, – торжественно объявил Салино, укладывая багаж в полицейский автомобиль, который в нарушение всех правил был припаркован у обочины, перед строем такси. А перед ним стояла еще одна полицейская машина.

Как истинный латиноамериканец, Энрике воспринял предложение сесть в полицейский автомобиль без особого восторга. Он тревожно озирался по сторонам и видел вокруг море машин, такси, автобусов, что медленно двигались бампер к бамперу, видел толпы нервных орущих людей, охранников, пытающихся навести хоть какой-то порядок. Он уже готов был бежать отсюда куда глаза глядят, но тут перевел взгляд на прелестное личико своей невесты, девушки, которую любил.

– Поехали, – сказала она и села в машину.

Энрике последовал за ней. Он был готов следовать за ней куда угодно, хоть на край света. Вспыхнули и закрутились мигалки, взвыли сирены, и машины помчались по шоссе, прижимая остальных участников движения к обочине.

– У вас всегда так? – шепотом спросил Энрике.

– Никогда такого прежде не было, – шепнула в ответ Блэр. Как трогательно, что им устроили такую торжественную встречу.

Трин, сидевший за рулем, развил бешеную скорость. Салино улыбался, вспоминая, как свисал с крыши Лютер Крэнк на глазах у всех обитателей Хемлок-стрит. Но молчок, никому ни слова! Блэр ничего не должна знать – таков был приказ Вика Фромейера, имевшего доступ к самому мэру, уж не говоря о шефе полиции.

Они приближались к окраине, и машин становилось все меньше. С неба начали падать первые снежинки.

– Обещали четыре дюйма, – бросил Салино через плечо. – А у вас в Перу идет снег?

– Только в горах, – сказал Энрике. – Но я живу в Лиме, это столица.

– Как-то мой кузен ездил в Мексику, – начал Салино, но спохватился и продолжать не стал. Там его кузен чуть не погиб, и Салино мудро решил не портить людям настроение и не бросать тень на страны «третьего мира».

Блэр же знала историю о мексиканских приключениях упомянутого кузена, и поскольку очень трепетно относилась к жениху и его родине, решила сменить тему:

– А со Дня благодарения хоть раз снег шел?

Погода – самая благодатная на свете тема, объединяющая всех людей.

– Вроде бы на прошлой неделе выпало дюйма два, – ответил Салино и покосился на Трина. Тот вцепился в руль так, что костяшки пальцев побелели. Он старался держать свою машину футах в пяти, не больше, от заднего бампера той, что шла впереди.

– Четыре дюйма, – тоном всезнайки уточнил Трин.

– Нет, два, точно помню, – возразил Салино.

– Четыре, – упрямо повторил Трин, чем вызвал у Салино крайнее раздражение.

Они примирились на трех, а Блэр с Энрике, разместившиеся на заднем сиденье, любовались украшенными к празднику улицами города.

– Почти приехали, – тихо сказала Блэр. – Это Стэнтон, Хемлок-стрит следующая.

Спайк был выставлен дозорным. Он дважды просигналил зеленым скаутским фонарем.

* * *

Лютер, прихрамывая, вошел в ванную комнату, где Нора заканчивала наносить макияж. На протяжении минут двадцати она экспериментировала со всем, что только попадалось под руку, – с тональным кремом, пудрами, тенями. Загар на теле был скрыт платьем, оставалось лишь осветлить лицо.

Но ничего не получалось.

– Выглядишь прямо как призрак, – сказал Лютер и не погрешил против истины. Пудра так и летала облачками вокруг головы жены.

Сам Лютер настрадался достаточно, чтобы беспокоиться о загаре. По предложению Норы он вырядился во все темное: черный кардиган поверх черной же водолазки, темно-серые брюки. Чем темнее наряд, тем светлее выглядит кожа – так, во всяком случае, уверяла Нора. Кардиган Лютер надевал всего раз, к тому же это был подарок Блэр. Водолазку не носил ни разу и понятия не имел, откуда она взялась. Нора тоже никак не могла вспомнить.

Ему казалось, он выглядит как какой-нибудь мафиози.

– Да брось ты это дело, – сказал он жене, которая нервно хваталась за пузырьки и баночки. Того гляди, запустит чем-то ему в голову.

– Нет уж, – огрызнулась Нора. – Блэр не должна знать о круизе, ты меня понял, Лютер?

– Ну и не говори о круизе. Скажешь, что врач рекомендовал тебе позагорать. Ну, например, нехватка витаминов, все такое...

– Для витамина С загорают на солнце, а не в солярии. Еще одна дурацкая идея, Лютер.

– Тогда скажи, что погода стояла необычайно теплая для этого времени года. Ты работала в саду, сажала цветы на клумбе.

– Это ложь, и она не поможет. Блэр не слепая. Достаточно одного взгляда на твои клумбы, чтобы понять: к ним не прикасались годами.

– О!..

– Есть идеи получше?

– Ну, скажем, мы готовились к наступлению ранней весны. Купили абонемент в солярий...

– Просто смешно!

Нора прошмыгнула мимо него, за ней тянулся шлейф ароматов пудры и крема. Лютер, опираясь на пластмассовую тросточку, захромал следом в комнату, где уже собрались гости. И тут кто-то громко крикнул:

– Едут!

Полоска полотняной ткани перекрутилась, но Ральф Бриксли продолжал удерживать своего снеговика на месте, у каминной трубы Лютера Крэнка, на крыше дома Лютера, под снегом и ветром. И вдруг он увидел мигание зеленого огонька.

– Едут! – заорал он своему помощнику Джадду Веллингтону, который находился внизу, в патио, возле лестницы, и пытался расправить полоску.

С точки зрения Ральфа, а он наблюдал за происходившим с изрядным чувством гордости (и еще отчаяния, поскольку на крыше становилось все холоднее), все его соседи молодцы. Ибо в единодушном порыве они бросились помогать другому соседу, пусть даже он и был Лютером Крэнком. Только так они и могли поступить.

Большой хор под управлением миссис Эллен Малкпланд собрался у дома и затянул «Джингл беллз». У Линды Гэлди нашелся дома целый набор колокольчиков. Она раздала их присутствующим, и теперь пение хора сопровождалось приятным перезвоном. На лужайке собралась вся ребятня с Хемлок-стрит. Дети с нетерпением ждали Блэр и ее таинственного жениха.

Когда полицейские автомобили замедлили ход перед домом Крэнков, толпа разразилась приветственными криками. Особенно громко вопили ребятишки.

– Господи! – воскликнула Блэр. – Сколько же народу!

Перед домом Бекеров был припаркован пожарный автомобиль, а перед домом Трогдонов – большая желто-зеленая машина «скорой». По сигналу все их мигалки вспыхнули и завертелись, приветствуя Блэр. И вот к полицейскому автомобилю приблизился Вик Фромейер и торжественно распахнул дверцу.

– Добро пожаловать и с Рождеством, Блэр! – прогудел он.

В мгновение ока Блэр и Энрике оказались на лужайке перед домом в окружении целой толпы соседей, а хор продолжал петь. Блэр начала представлять всем своего жениха, и, надо сказать, Энрике был немало смущен таким торжественным приемом. Затем они прошли в дом, в гостиную. Там тоже их встретили радостно и шумно. По просьбе Норы четверо пожарных и трое копов выстроились стенкой перед елкой, пытаясь скрыть от Блэр кое-какие погрешности в украшении.

Меж тем Лютер с Норой, охваченные тревогой, ждали в спальне воссоединения с любимой доченькой и знакомства с ее женихом.

– А что, если он нам не понравится? – пробормотал Лютер. Он сидел на краю двуспальной кровати и потирал лодыжки. Из гостиной доносились все новые приветствия.

– Прекрати, Лютер! – одернула мужа Нора. – Мы же воспитали умную девочку. – Она наносила на щеки последние слои пудры.

– Но ведь они только-только познакомились.

– Любовь с первого взгляда.

– Ерунда. Такого не бывает.

– Может, ты и прав. Даром, что ли, я присматривалась к тебе целых три года!

Дверь распахнулась – и в спальню вбежала Блэр. Нора с Лютером взглянули сначала на дочь, затем – ей через плечо, посмотреть, насколько темнокож этот Энрике.

Он вовсе не был негром! Ну разве что оказался чуть более загорелым, чем Лютер!

Они обнимали и целовали дочь так, словно не виделись с ней несколько лет, потом с радостью и облегчением поздоровались с будущим зятем.

– А вы оба здорово выглядите, – заметила Блэр, оглядывая родителей. На Норе был просторный и пестрый рождественский свитер – впервые в жизни ей захотелось выглядеть полнее. Лютер же походил на пожилого жиголо.

– Следим за своим весом, – сказал он, не выпуская руки Энрике из своей.

– И еще вы где-то загорали, да? – спросила Блэр у отца.

– Э-э... да, погода стояла такая теплая, совсем не по сезону. Ну и немножко поджарились на прошлой неделе, когда перекапывали клумбы.

– Идемте к гостям, – предложила Нора.

– Нельзя заставлять людей ждать, – подхватил Лютер и двинулся на выход.

– Ну, разве он не красавчик? – шепнула Блэр матери.

Энрике шел на шаг впереди.

– Очень красивый мужчина, – кивнула Нора.

– А почему папа хромает?

– Ногу подвернул. Но вообще он в полном порядке.

В гостиной было полно народу, публика, как отметила Блэр, самая разношерстная, но это не важно. Не было большинства обычных их гостей. Зато почти все соседи оказались здесь. Но она никак не могла понять, зачем пригласили пожарных и полицейских.

Энрике ждали подарки, он открывал и рассматривал их в центре комнаты. Нед Бекер презентовал красную рубашку для гольфа из местного загородного клуба. Джон Гэлди подарил путеводитель по местным питейным заведениям и ресторанам с роскошными цветными фотографиями. Подарки так и сыпались на Энрике со всех сторон, и он был растроган едва ли не до слез. Пожарные подарили ему два фруктовых торта, Энрике тут же отметил, что таких лакомств в его родном Перу нет. Полицейская благотворительная ассоциация вручила ему календарь.

– По-английски говорит, как Бог, – шепнула Нора дочери.

– Лучше, чем я, – шепнула Блэр в ответ.

– Ты вроде бы говорила, он ни разу не был в США.

– Он учился в Лондоне.

– О-о! – Ставки Энрике росли. Красив, образование получил за границей, врач. – А где вы познакомились? – спросила Нора.

– В Лиме, на собеседовании.

Гости разразились восторженными криками, когда Энрике, открыв высокую коробку, вытащил оттуда настольную лампу – подарок Беллингтонов.

И вот наконец, когда все подарки были розданы, Лютер объявил:

– Прошу всех к столу!

И гости двинулись на кухню, где стол был завален угощениями, собранными со всей улицы. Все блюда выглядели нарядно и аппетитно. Даже копченой форели Норы нашлось место, ее нарезала и красиво разложила на тарелках Джессика Бриксли, лучшая на Хемлок-стрит повариха.

Участники хора изрядно озябли на улице, хоть снегопад был не очень сильный. До них дошла весть, что у Крэнков зовут к столу, и все они дружной толпой тоже ввалились в дом. Возглавлял процессию ансамбль с колокольчиками.

Явился и еще один гость, мужчина с рыжевато-седой бородкой, которого Нора встретила у прилавка с арахисовым маслом в магазине «Крогер». Похоже, он знал тут всех, а вот его – никто. Нора поздоровалась с ним, а потом не сводила с гостя глаз и наконец услышала, как он представился кому-то:

– Марта. – Похоже, этот Марти страшно любил всякие сборища и везде чувствовал себя как дома. Он застиг Энрике в уголке, за тортом и мороженым, и эти двое сразу завели оживленный разговор – на испанском.

– Кто это? – поинтересовался мимоходом Лютер.

– Марти, – шепнула Нора в ответ таким тоном, точно знала этого мужчину полжизни.

Угостившись на славу, народ снова потянулся в гостиную – там в огромном камине ревел огонь. Дети спели два гимна. Затем вперед шагнул Марти с гитарой. К нему подошел Энрике и объявил, что сейчас он со своим другом исполнит несколько традиционных перуанских рождественских песен.

Марти ударил по струнам гитары, и дуэт гармонично и плавно затянул песню. Слова были незнакомые, но смысл поняли все. Рождество – это время радости и мира во всем мире.

– Он еще и поет, – шепнула Нора Блэр. Дочь светилась от гордости.

Между песнями Марти объяснил, что некогда работал в Перу и что очень скучает по этой прекрасной стране. Потом гитара перешла к Энрике, он взял несколько аккордов и тихо затянул еще один рождественский гимн.

Лютер с вымученной улыбкой стоял, прислонившись спиной в каминной доске и переминаясь с ноги на ногу. Больше всего на свете ему хотелось лечь и спать, спать. Он смотрел на лица соседей, такие знакомые, такие добрые и милые лица. И как все благоговейно слушали песню. Его соседи были здесь. Все, кроме Трогдонов.

И кроме Уолта Шёля и его жены Бев.