Текст книги "Конец главы. Том 1. Девушка ждет. Пустыня в цвету"

Автор книги: Джон Голсуорси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

XIX

Если бы, проникнув в душу Хилери Черрела, викария прихода святого Августина в Лугах, вы исследовали её тайники, скрытые под внешним обликом, словами и жестами, то оказалось бы, что он по существу не верит в полезность своей самоотверженной деятельности. Но у него в крови была потребность чему-то служить – служить так, как служат все, кто рождён руководить и возглавлять. Подобно сеттеру, который без всякой предварительной тренировки берет след, как только его выведут на прогулку, или догу, который сразу же пускается за лошадью, как только хозяин выезжает верхом, Хилери, отпрыск рода, на протяжении многих поколений руководившего различными областями социальной жизни, инстинктивно стремился изматывать себя, вечно кем-то распоряжаясь, что-то возглавляя, трудясь для ближних и не надеясь на то, что в своей общественной и пастырской деятельности ему удастся сделать больше, чем требует от него долг. В век, когда все поставлено под сомнение и каждого из нас непреодолимо тянет посмеяться над кастой и традициями, Хилери олицетворял старый порядок вещей, поколение, приученное влачить свою ношу не потому, что это полезно для других или выгодно для себя, а потому что отказ от этого равносилен дезертирству. Хилери никогда не приходила в голову мысль оправдывать или объяснять то служение или, вернее, рабство, на которые были обречены и он сам, и его отец дипломат, и его дядя епископ, и его братья – солдат, хранитель музея и судья (Лайонел только что получил назначение). Он полагал, что все они просто обязаны тянуть лямку. Кроме того, профессия каждого из них давала им известные преимущества, о которых он не забывал, хотя в глубине души и догадывался, что последние существуют скорее на словах, чем на деле.

На следующий день после возвращения Ферза Хилери просматривал свою обширную почту, когда около половины десятого утра Эдриен вошёл в его довольно убогий кабинет. У Эдриена было немало друзей-мужчин, но лишь один Хилери до конца понимал его положение и считался с его переживаниями. Разница между братьями составляла всего два года, в детстве они крепко дружили; оба были альпинистами и ещё в довоенные времена привыкли делить вдвоём трудности опасных восхождений и ещё более опасных спусков; оба побывали на войне – Хилери во Франции как полковой капеллан, Эдриен, владевший арабским языком, – на Востоке как офицер связи; оба обладали совершенно разными темпераментами, что всегда способствует прочности дружеских чувств; оба не отличались склонностью к долгим душевным излияниям и поэтому немедленно перешли к делу.

– Что нового? – спросил Хилери.

– Звонила Диана. Говорит, что все тихо. Но рано или поздно напряжение, которое он испытывает, находясь под одной крышей с Дианой, сломит его. Сейчас с него ещё довольно сознания, что он свободен и вернулся домой, но больше чем на неделю этого не хватит. Я поеду, поговорю в лечебнице, но там скажут только то, что мы и сами знаем.

– Прости, старина, но полезней всего ему была бы нормальная жизнь с нею.

Лицо Эдриена дрогнуло.

– Хилери, это выше человеческих сил. В таких отношениях есть что-то невыразимо жестокое. Нельзя требовать их от женщины…

– Если только бедняга не выздоровел окончательно.

– Решать не ему, не тебе, не мне, а ей. Но такого никто не вынесет. Не забывай, через какие муки она прошла, пока он не попал в лечебницу. Его нужно как-нибудь удалить, Хилери.

– Проще ей самой поискать себе пристанище.

– Никто, кроме меня, ей его не предоставит, а это самый верный способ опять свести его с ума.

– Если её не пугают наши условия, мы можем взять её к себе, – сказал Хилери.

– А детей?

– Распихаем куда-нибудь. Но он вряд ли выдержит, оставшись один, без всякого дела. Работать он в состоянии?

– Едва ли. Четыре таких года любого сломят. Да и кто даст ему работу? Эх, если бы убедить его переехать ко мне!

– Динни и эта другая девушка сказали, что он выглядит и разговаривает нормально.

– В известной мере – да. Может быть, в лечебнице что-нибудь посоветуют.

Хилери взял брата за руку:

– Это ужасно для тебя, старина. Но десять против одного – всё кончится не так скверно, как мы предполагаем. Я поговорю с Мэй, а ты поезжай в лечебницу. Если сочтёшь, что Диане стоит перебраться к нам, предложи ей.

Эдриен прижал к себе руку Хилери:

– Я пошёл, а то опоздаю на поезд.

Оставшись один, Хилери нахмурился. На своём веку он столько раз убеждался в неисповедимости путей провидения, что в своих проповедях давно перестал называть их благими. С другой стороны, он видел множество невзгод и столько же людей, побеждённых невзгодами, но тем не менее живших совсем неплохо. Поэтому он был убеждён, что человек склонен преувеличивать свои горести и что все потерянное обычно так или иначе навёрстывается. Главное – держаться и не падать духом.

В эту минуту к нему постучалась вторая посетительница – девушка Миллисент Пол, которая потеряла работу у Петтера и Поплина, несмотря на то что была оправдана: утрата доброго имени не восполняется официальным признанием невиновности.

Она явилась к назначенному часу в опрятном синем платье и, видимо, без гроша в кармане и теперь ожидала, когда ей начнут читать мораль.

– Ну, Милли, как сестра?

– Вчера уехала, мистер Черрел.

– А ей уже можно было ехать?

– Едва ли, но она сказала, что если не поедет, то, наверное, тоже потеряет работу.

– Не понимаю – почему?

– Она сказала, что если ещё задержится, то хозяева подумают, что она тоже замешана в том деле.

– Так. А как же с тобой? Поедешь в деревню?

– Ой, нет.

Хилери взглянул на неё. Хорошенькая девушка: стройные фигурка и ножки, беспечный рот. Она смотрела на него открыто, без тени смущения, словно собиралась вступить в законный брак.

– Есть у тебя друг, Милли?

Девушка улыбнулась:

– Не очень надёжный, сэр.

– Не хочет жениться?

– Насколько я понимаю, нет.

– А ты?

– Мне не к спеху.

– Есть у тебя какие-нибудь планы?

– Я бы хотела… в общем, я бы хотела быть манекенщицей.

– Я думаю! У Петтера тебе дали рекомендацию?

– Да, сэр" Они сказали, что им жалко меня увольнять, но раз уж про это столько писали в газетах, то для других девушек…

– Понятно. Так вот, Милли, ты сама виновата, что попала в эту историю. Я заступился за тебя, потому что тебе пришлось туго, но я не слепой. Обещай мне, что такое, не повторится. Ведь это первый шаг к гибели.

Девушка ответила именно так, как предполагал священник, – молчанием.

– Сейчас я сведу тебя к жене. Посоветуйся с ней. Если не найдёшь себе работу вроде прежней, мы тебя определим куда-нибудь подучиться и устроим официанткой. Подойдёт это тебе?

– Я бы с удовольствием…

Она бросила на него взгляд – полузастенчивый, полуулыбающийся, и Хилери пришло в голову: "Девушек с таким лицом должно обеспечить государство. Иного пути уберечь их нет".

– По рукам, Милли, и запомни, что я сказал. Твои родители были моими друзьями, и ты будешь достойна их.

– Да, мистер Черрел.

"Как бы не так! – подумал Хилери и проводил девушку через прихожую в столовую, где его жена работала за пишущей машинкой. Вернувшись в кабинет, он выдвинул ящик письменного стола, достал пачку счётов и приготовился к схватке с ними: он не мог избежать её, потому что на земле были места, где казначейским билетам придавалось большее значение, чем в этом сердце трущоб христианского мира, чья религия презирает деньги.

"Полевые лилии не трудятся, не прядут, но все равно попрошайничают. Хилери усмехнулся. – Где чёрт побери, добыть столько, чтобы комитет дотянул до конца года?" Проблема ещё не была разрешена, как горничная уже доложила:

– Капитан и мисс Черрел и мисс Тесбери.

"Ну и ну! – удивился про себя Хилери. – Они не теряют времени".

Он не видел племянника с тех пор, как тот возвратился из экспедиции Халдорсена, и угрюмый вид постаревшего Хьюберта потряс его.

– Поздравляю, старица! – воскликнул он. – Я кое-что слышал вчера о твоих намерениях.

– Дядя, – объявила Динни, – приготовьтесь к роли Соломона.

– Репутация Соломона как мудреца – это, возможно, самая сомнительная вещь в истории, моя непочтительная племянница. Прими во внимание число его жён. Итак?

– Дядя Хилери, – сказал Хьюберт, – мне стало известно, что может последовать приказ о выдаче меня как преступника. Я ведь застрелил погонщика мулов. Джин хочет немедленно венчаться несмотря на это…

– Нет, из-за этого, – вставила Джин.

– Я же считаю, что в сущности поступаю очень рискованно и нечестно по отношению к ней. Мы решили все изложить вам и сделать так, как вы найдёте нужным.

– Весьма признателен, – буркнул Хилери. – Почему именно я?

– Потому что вы помогаете попасть в рай людям, ожидающим его, чаще, чем кто-либо другой, за исключением полицейского судьи, – ответила Динни.

Хилери скорчил гримасу:

– Ты так хорошо знаешь священное писание, Динни, что могла бы вспомнить об игольном ушке и верблюде. Однако…

Он посмотрел на Джин, потом на Хьюберта и опять на Джин.

– Нам нельзя ждать, – отрезала Джин. – Если его возьмут, я все равно поеду за ним.

– Серьёзно?

– Разумеется.

– Можешь ты помешать этому, Хьюберт?

– Думаю, что нет.

– Значит, любовь с первого взгляда, молодые люди?

Ни Хьюберт, ни Джин не ответили, но Динни подтвердила:

– Вот именно. Я заметила это с крокетной площадки в Липпингхолле.

Хилери кивнул:

– Что ж, это не так уж плохо. Со мной получилось то же самое, и я об этом никогда не сожалел. Тебя действительно могут выдать как преступника, Хьюберт?

– Нет, – сказала Джин.

– Хьюберт?

– Не уверен. Вы знаете, у меня остался шрам. Отец встревожен, но многие люди делают всё, что в их силах.

И молодой человек закатал рукав.

Хилери кивнул:

– Твоё счастье.

Хьюберт усмехнулся:

– Тогда и в том климате это, поверьте, не было счастьем.

– Достали вы разрешение?

– Ещё нет.

– В таком случае доставайте. Я окручу вас.

– Серьёзно?

– Да. Может быть, я и не прав, но вряд ли.

– Вы правы! – Джин пожала ему руку. – Устроит вас завтра в два часа, мистер Черрел?

– Дайте сообразить.

Хилери полистал записную книжку и кивнул.

– Великолепно! – вскричала Джин. – Хьюберт, едем за разрешением.

– Я страшно признателен вам, дядя, если только вы действительно считаете, что это не подло с моей стороны.

– Мой дорогой мальчик, – ответил Хилери, – когда имеешь дело с такой девушкой, как Джин, надо быть готовым к скоропалительным решениям. Au revoir, и да благословит вас обоих господь!

Когда они вышли, он повернулся к племяннице:

– Я очень тронут, Динни. Комплимент был очаровательный. Кто его придумал?

– Джин.

– Значит, она либо очень хорошо, либо очень плохо разбирается в людях. Как – не могу сказать. Быстро сработано: вы явились в десять пять, сейчас – десять четырнадцать. Не помню, приходилось ли мне распорядиться двумя жизнями за более короткий срок. У Тесбери с наследственностью в порядке?

– Да, только все они чуточку слишком стремительные.

– В общем, я таких люблю, – одобрил Хилери. – Мужественный человек обычно все делает с налёта.

– Как в Зеебрюгге.

– Ах, да, да! Там ведь есть брат моряк, не правда ли?

Ресницы Динни затрепетали.

– Он ещё не пришвартовался к тебе?

– Пытался несколько раз.

– И что же?

– Я не из стремительных, дядя.

– Значит, лучше тяжеловоз, чем рысак?

– Да, лучше.

Хилери с нежностью улыбнулся любимой племяннице:

– Синие глаза – верные глаза. Я ещё обвенчаю тебя, Динни. А теперь извини – мне нужно повидать одного человека. Бедняга нарвался на неприятности с покупкой в рассрочку. Впутался в одно дело, а выпутаться не может и плавает в нём, как собака в пруду с крутыми берегами. Между прочим, девушка, которую ты на днях видела в суде, сейчас сидит в столовой с твоей тёткой. Хочешь ещё раз взглянуть на неё? Боюсь, что она – неразрешимая загадка. В переводе это означает – представительница рода человеческого. Попробуй раскуси её.

– Я-то не прочь, да она не даст.

– Не уверен. Вы обе – девушки, и ты могла бы из неё кое-что вытянуть. Я не удивлюсь, если это будет по преимуществу дурное. Конечно, то, что я сказал, цинично, – прибавил он. – Но цинизм облегчает душу.

– Без него нельзя, дядя.

– Он – то преимущество, которое католики имеют перед нами. Ну, до свидания, дорогая. Увидимся завтра в церкви.

Спрятав свои счета, Хилери проводил девушку в прихожую, открыл дверь столовой, объявил: "Дорогая, у нас Динни!" – и вышел из дому с непокрытой головой.

XX

Девушки вышли из дома священника вместе и направились к Саутсквер, где собирались попросить у Флёр ещё одну рекомендацию.

– Знаете, – сказала Динни, преодолевая застенчивость, – на вашем месте я просто потребовала бы её у кого-нибудь из начальства по работе. Не понимаю, за что у вас отняли место.

Девушка искоса посмотрела на неё, словно взвешивая, стоит ли сказать ей правду.

– Насчёт меня пошли разговоры, – выдавила она наконец.

– Да, я случайно попала в суд в тот день, когда вас оправдали. Помоему, безобразие, что вас притащили туда.

– Я вправду заговорила с мужчиной, – неожиданно призналась девушка. Мистеру Черрелу я не сказала, но так оно и было. Мне тогда совсем уж стало тошно от безденежья. Вы считаете, что это нехорошо с моей стороны?

– Видите ли, я лично не заговорила бы из-за одних денег.

– Да ведь вы в них никогда не нуждались по-настоящему.

– Вероятно, вы правы, хотя их у меня совсем не много.

– Лучше уж так, чем воровать, – угрюмо бросила девушка. – Что тут такого, в конце-то концов? Это сразу забывается, – я, во всяком случае, так думала. Ведь про мужчину за это никто плохого не говорит, и ничего ему не бывает. А вы не расскажете миссис Монт о том, что я вам сказала?

– Разумеется, нет. Вам было очень трудно, да?

– Жутко. Мы с сестрой еле-еле сводим концы с концами, если обе работаем. Она проболела пять недель, а тут я ещё потеряла кошелёк. Там было целых тридцать шиллингов. Ей-богу, я не виновата.

– Да, вам не повезло.

– Чертовски! Будь я на самом деле такая, думаете, они замели бы меня? Всё получилось потому, что я ещё зелёная. Держу пари, девушкам из общества не приходится этим заниматься, когда их поджимает.

– Ну, наверно, и там бывают девушки, которые не побрезгуют любым путём увеличить свои доходы. Но всё равно я считаю, что это можно сделать только по любви. Впрочем, у меня, наверное, старомодные взгляды.

Девушка снова окинула её долгим и на этот раз чуть ли не восхищённым взором:

– Вы – леди, мисс. Скажу честно, я и сама не прочь быть леди, да ведь кем родился, тем и помрёшь.

Динни поморщилась:

– А, далось вам это слово! Самые подлинные леди, каких я знавала, это старые фермерши.

– Правда?

– Да. Я считаю, что некоторые лондонские продавщицы не уступают любой леди.

– Знаете, между ними попадаются ужасно симпатичные девушки. Например, моя сестра. Она куда лучше меня. Никогда бы на такое не пошла. Ваш дядя мне кое-что растолковал, только я не могу на себя положиться. Не люблю отказываться от удовольствий. Да и зачем?

– Весь вопрос в одном: что такое удовольствие. Случайный мужчина это не удовольствие. Скорее наоборот.

Девушка кивнула:

– Это верно. Но когда некуда деваться, пойдёшь и на такое, на что не согласишься в другое время. Можете мне поверить.

Настала очередь Динни кивнуть.

– Мой дядя – славный человек, правда?

– Настоящий джентльмен – никому не навязывает свою религию и всегда готов сунуть руку в кошелёк, если там что-нибудь есть.

– Думаю, что это случается не часто, – вставила Динни. – Наша семья довольно бедна.

– Не деньги делают джентльмена.

Динни выслушала это замечание без особого восторга: ей уже приходилось его слышать.

– Давайте-ка сядем в автобус, – сказала она.

День был солнечный, и девушки поднялись на крышу.

– Нравится вам новая Риджент-стрит? – спросила Динни.

– О да! По-моему, замечательная улица.

– А разве старая вам не больше нравилась?

– Нет. Она была унылая и жёлтая – вся на один манер.

– Зато непохожая на другие улицы. Однообразие подходило к её кривизне.

Девушка, видимо, сообразила, что речь коснулась вопросов вкуса. Она заколебалась, затем упрямо сказала:

– По-моему, она теперь гораздо светлее. Больше движения, все не так казённо.

– Вот как!

– Люблю ездить на крыше автобуса, – продолжала девушка. – Отсюда больше видно. Жизнь-то идёт. Верно?

Эти слова, произнесённые Милли с характерным акцентом лондонских предместий, обрушились на Динни словно удар грома. Разве её собственная жизнь не была размечена заранее? Какой риск, какие приключения ей суждены? Люди, чья судьба зависит от их работы, живут куда интереснее. Её же работа до сих пор состояла в отсутствии всякой работы. И, подумав о Джин, Динни сказала:

– Боюсь, что я веду очень монотонную жизнь. Мне кажется, я вечно чего-то ожидаю.

Девушка опять украдкой взглянула на неё:

– Вам-то уж, наверно, скучать не приходится. Такая хорошенькая!

– Хорошенькая? У меня нос вздёрнутый.

– Пустяки. Зато в вас есть стиль, а это – все. Я всегда считала, что красота – это полдела. Главное – стиль.

– Я бы предпочла красоту.

– Ой, нет. Красивым всякий может быть.

– Но не всякий бывает.

И, взглянув на девушку в профиль, Динни прибавила:

– Вот вам повезло.

Девушка помолчала.

– Я сказала мистеру Черрелу, что хотела бы стать манекенщицей, но он, по-моему, не очень это одобряет.

– Признаюсь откровенно, это самая худшая из всех бесполезных профессий. Переодеваться перед кучей раздражённых женщин! Фу!

– Кому-то же нужно этим заниматься, – с вызовом возразила её собеседница. – Я сама люблю одеться. Без знакомств такое место не получишь. Может быть, миссис Монт похлопочет за меня? Господи, какая манекенщица вышла бы из вас, мисс! Вы такая тоненькая и стильная!

Динни рассмеялась. Автобус остановился на углу Уайтхолла и Вестминстер-стрит.

– Нам выходить. Вы бывали в Вестминстерском аббатстве?

– Нет.

– Не зайти ли нам туда, пока его не снесли и не настроили здесь жилых домов или кино?

– А что, уже собираются?

– К счастью, покамест об этом думают только про себя. Сейчас даже идут разговоры о реставрации.

– Шикарное место! – воскликнула девушка, но у стен аббатства на неё низошло молчание, и она не нарушила его, даже когда они вошли. Динни наблюдала за Миллисент: задрав голову, та созерцала памятники Четему и его соседу.

– Кто этот голый старикан с бородой?

– Нептун. Это символ. Знаете: "Правь, Британия, морями".

– Ну и ну!

Они шли все дальше, пока пропорции древнего храма не предстали им во всём величии.

– Бог ты мой, до чего же здесь много всякой всячины!

– Да, это настоящая лавка древностей. Здесь собрана вся история Англии.

– Только ужасно темно. И столбы такие грязные, верно?

– Заглянем в Уголок поэтов? – предложила Динни.

– А что это такое?

– Место, где хоронят великих писателей.

– За то, что они писали стихи? – удивилась девушка. – Умора!

Динни промолчала. Она не находила это таким уж уморительным – коекакие стихи были ей знакомы. Исследовав ряд надгробий, надписи на которых представляли для Динни лишь весьма относительный интерес, а для её спутницы и вовсе никакого, они медленно прошли по приделу туда, где две красные ветви обвивают чёрную с золотом надпись: "Неизвестному Солдату".

– Интересно, видит он все это оттуда или нет? – полюбопытствовала девушка. – По-моему, ему всё равно. Никто не знает, как его звали, так что он от этого ничего не имеет.

– Да. Зато мы имеем, – возразила Динни, ощутив в горле то щекотание, которое испытывает каждый у могилы Неизвестного Солдата.

Когда они вновь очутились на улице, девушка внезапно спросила:

– Вы верующая, мисс?

– В известной мере, – с сомнением в голосе ответила Динни.

– Меня не обучали катехизису. Отец с мамой любили мистера Черрела, но считали веру предрассудком. Знаете, мой папа был социалист. Он говорил, что религия – часть капиталистической системы. Конечно, люди нашего класса в церковь не ходят. Во-первых, времени нет. Потом, в церкви надо уж очень тихо сидеть, а я больше люблю двигаться. И ещё: почему, если бог существует, его называют Он? Меня это возмущает. Мне кажется, с девушками потому так и обращаются, что бога называют Он. После этой истории я много думала над тем, что рассказывал нам в участке проповедник. Один Он ничего сотворить не может. Для этого требуется ещё Она.

Динни встрепенулась:

– Вам следовало бы поделиться этим соображением с моим дядей. Интересная мысль!

– Говорят, теперь женщины равны мужчинам, – продолжала девушка, – но, знаете, это же неправда. У меня на работе все девушки без исключения боялись хозяина. У кого деньги, у того и сила. Все чиновники, и судьи, и священники – мужчины. Генералы – тоже. Кнут у них в руках, и всетаки без нас им ничего не сделать. Будь я одна женщина на земле, я бы им показала.

Динни хранила молчание. Личный опыт девушки слишком горек, это бесспорно, и всё-таки в её словах есть правда. Создатель двупол. В противном случае процесс творения сразу же прервался бы. В этом причина изначального равенства, над которым Динни прежде не задумывалась. Будь эта девушка такой же, как она сама, Динни сумела бы ей, ответить, а так приходится сдерживаться. И, немного сожалея о своём снобизме, Динни вернулась к своему обычному ироническому тону:

– Экая бунтовщица!

– Конечно, бунтовщица, – согласилась девушка. – После такого любая взбунтуется.

– Ну, вот мы и у миссис Монт. Мне надо по делам, поэтому я вас оставляю. Надеюсь, ещё встретимся.

Динни протянула руку, девушка пожала её и сказала просто:

– Мне было очень приятно.

– И мне. Желаю успеха!

Оставив Миллисент в холле, Динни отправилась на Оукли-стрит в том настроении, какое бывает у человека, когда ему не удаётся зайти так далеко, как хотелось. Она соприкоснулась с тем, что отмечено на карте белым пятном, и в испуге отпрянула. Её мысли и чувства напоминали щебет весенних птиц, ещё не сложивших свои песни. Эта девушка пробудила в Динни странное желание вступить в схватку с жизнью, но не дала ей ни малейшего представления о том, как это делается. Влюбиться, что ли? И то было бы легче! Приятно, наверно, понимать друг друга с полуслова. У Джин и Хьюберта это получилось сразу же. Халлорсен и Ален Тесбери тоже уверяли её, что это возможно. Жизнь представала перед Динни, словно какой-то призрачный театр теней. В полной растерянности девушка облокотилась на парапет набережной и устремила взгляд на бегущую реку. Где выход? Религия? В какой-то мере. Но в какой? Ей вспомнилась фраза из дневника

Хьюберта: "Тому, кто верит в рай, легче, чем таким, как я. Ему вроде как обещана пенсия". Неужели религия – это вера в расчёте на награду? Если так, она цинична. Нет, это вера в добро ради добра, ибо оно прекрасно, как красивый цветок, звёздная ночь, ласковая мелодия! Дядя Хилери выполняет тяжёлую работу лишь ради того, чтобы делать её хорошо. Религиозен ли он? Надо будет об этом спросить.

Рядом с Динни кто-то воскликнул:

– Динни!

Она круто повернулась и увидела Алена Тесбери. Он широко улыбался.

– Я искал Джин и вас. Поехал на Оукли-стрит, там сказали, что вы у Монтов. Я как раз направлялся туда и вот вижу вас. Какая удача!

– Я раздумывала, религиозна я или нет, – сказала Динни.

– Вот совпадение! Я думал о том же.

– Кого вы имеете в виду – себя или меня?

– Откровенно говоря, я смотрю на нас, как на одно целое.

– В самом деле? Ну и как, оно религиозно?

– С оговорками.

– Слышали, какие новости на Оукли-стрит?

– Нет.

– Капитан Ферз вернулся.

– Вот несчастье!

– Всё того же мнения. Видели вы Диану?

– Нет, только горничную. Она как будто была чем-то взволнована. А этот бедняга все ещё не в своём уме?

– Нет, он здоров. Но это ужасно для Дианы.

– Надо её убрать оттуда.

– Я поселюсь у неё, если она позволит, – внезапно объявила Динни.

– Мне эта идея не нравится.

– Допускаю. Но я все равно так сделаю.

– Зачем? Вы не настолько уж близки с ней.

– Мне надоело отлынивать от своих обязанностей.

Молодой человек вытаращил глаза:

– Ничего не понимаю.

– Жизнь вдали от опасностей – ложный путь. Хочу все брать с бою.

– Тогда выходите за меня.

– Право, Ален, я в жизни не видела человека с меньшим количеством мыслей в голове.

– Лучше меньше, да лучше.

Динни направилась вверх по набережной:

– Мне на Оукли-стрит.

Они шли молча. Наконец молодой Тесбери участливо спросил:

– Что вас гложет, дорогая?

– Моя собственная натура: ей все мало тех хлопот, которые она мне причиняет.

– Я мог бы доставить их вам в любом количестве.

– Я говорю серьёзно, Ален.

– Это хорошо. Пока вы не станете серьёзной, вы не выйдете за меня.

Зачем вы себя грызёте?

Динни пожала плечами:

– У меня, видимо, всё получается прямо по Лонгфелло: "Жизнь реальна, жизнь серьёзна". Разве вы не понимаете, как бессодержательна жизнь дочери землевладельца в деревне?

– Я, пожалуй, лучше не скажу вам того, что хотел сказать.

– Нет, скажите.

– Это легко поправить: станьте матерью в городе.

– На этом месте полагается краснеть, – вздохнула Динни. – Я не люблю все превращать в шутку, но, кажется, превращаю.

Молодой Тесбери взял её под руку:

– Вы будете первой, кто превратит в шутку жизнь жены моряка.

Динни улыбнулась:

– Я выйду замуж только тогда, когда мне этого очень сильно захочется. Я себя достаточно хорошо знаю.

– Ладно, Динни. Не буду надоедать вам.

Они опять замолчали. На углу Оукли-стрит Динни остановилась:

– Дальше не провожайте, Ален.

– Я заверну к Монтам вечером и узнаю, как вы. Помните: что бы вам ни потребовалось… насчёт Ферза, вам стоит только позвонить мне в клуб. Вот номер.

Он записал его на карточке и протянул её девушке.

– Будете завтра на свадьбе Джин?

– Ещё бы! Ведь это я её выдаю. Я только хочу…

– До свидания, – простилась Динни.