Текст книги "О мышах и о людях"

Автор книги: Джон Эрнст Стейнбек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Джордж прикрыл глаза.

– Это надо обмозговать, – сказал он. – Мы собирались сделать это для себя, чужие нам без надобности.

Липкий перебил его:

– Я напишу завещание, моя доля отойдёт вам ребята, если я откинусь, потому что у меня никакой родни нету. У вас как с деньгами? Может, мы провернём это дело прямо сейчас?

Джордж c досадой плюнул на пол.

– У нас десять баксов на двоих, – усмехнулся он. Потом задумчиво продолжал: – Слушай, если мы с Ленни проработаем тут месяц и ничего не потратим, у нас на двоих будет сотня баксов. С твоими получится четыреста пятьдесят. Бьюсь об заклад, я бы с ними сторговался. Тогда вы с Ленни могли бы всё там раскачивать потихоньку, а я бы подыскал работёнку, чтобы добрать недостающие полторы сотни. Да и вы могли бы продавать яйца и всё такое.

Они замолчали. Смотрели друг на друга, поражённые. То, во что они никогда по–настоящему не верили, вдруг стало возможным. Джордж благоговейно произнёс:

– Господи Иисусе! Бьюсь об заклад, мы могли бы сторговаться, – его глаза были полны удивления. – Бьюсь об заклад, могли бы, – тихо повторил он.

Липкий примостился на краешке кровати. Нервно поскрёб культю.

– Я потерял её четыре года тому, – сказал он. – Скоро они могут меня уволить. Как только не смогу прибираться в бараке, так и турнут. Может, коли я, ребята, отдам вам мои деньги, вы позволите мне потихоньку ковыряться в огороде, даже если толку от меня будет не шибко много. Я бы и посуду мыл и за курями глядел бы, и всё такое. Только бы жить в нашей собственной хибаре и работать по хозяйству на себя самого, – печально добавил он. – Вы видели, что они сделали с моим псом? Он, говорят, не нужен ни себе самому, ни ещё кому. Когда меня отсюда турнут, лучше бы меня тоже кто пристрелил. Но они не сделают ничего такого. А мне и идти–то некуда, и работы уж больше точно не видать – с одной–то рукой. Я ещё тридцатку получу к тому времени как вы, ребята, будете готовы.

Джордж поднялся.

– Мы его сторгуем, – сказал он. – Подлатаем там всё и переселимся.

Он снова уселся. Они сидели неподвижно, ошеломлённые открывшейся перспективой, и каждый мысленно видел будущее, в котором их мечты уже обернулись реальностью. В молчании прошло несколько минут.

Потом Джордж задумчиво произнёс:

– А когда в городе будет праздник какой, или цирк приедет, или, скажем, бейсбол, или ещё какая хреновина… – Липкий одобрительно кивнул. – Мы туда пойдём, – продолжал Джордж, – и ни у кого разрешения спрашивать не надо будет. Просто скажем: ну что, ребята, пойдём, что ли, промнёмся. Только подоим корову, зададим зерна курам – и двинемся.

– Ага, и кроликам положим травы, – вставил Ленни. – Я никогда не забуду их покормить. А когда всё это будет, Джордж?

– Через месяц. Прям заорёшь от радости через месяц. Знаешь, что я собираюсь сделать? Я напишу тем старикам, хозяевам, что мы берём ферму. А Липкий пошлёт им сотню задатка.

– Конечно, – сказал Липкий. – У них там хорошая печка?

– Отличная печка – хочешь, углём топи, хочешь, дровами.

– Я возьму моего щенка, – сказал Ленни. – Ей богу, ему там понравится, вот увидите.

Снаружи донеслись голоса. Джордж быстро произнёс:

– Никому ни слова. Только мы трое, и больше никого. А то нас уволят, и не получим ни шиша. Ведём себя так, будто собираемся до конца жизни грузить ячмень, а потом в один прекрасный день получаем наши денежки и мотаем отсюда.

Ленни и Липкий кивнули и довольно улыбнулись.

– Никому ни слова, – повторил Ленни себе, чтобы не забыть.

Липкий сказал:

– Джордж.

– Угу?

– Я должен был сам пристрелить пса, Джордж. Я не должен был позволять постороннему убивать моего пса.

Дверь открылась. Вошёл Ловкач, за ним Кудряш, Карлсон и Уит. Руки Ловкача были черными от смолы, он недовольно хмурился. Кудряш держался вплотную к нему. Он говорил:

– Нет, я не имел в виду ничё такого, Ловкач. Я просто спросил.

– Ты слишком часто спрашиваешь, – мрачно отозвался Ловкач. – Меня, блин, уже тошнит от твоих спрашиваний. Если ты не можешь уследить за своей чёртовой бабой, то я‑то здесь причём? Держись от меня подальше, не доставай.

– Я только пытаюсь сказать тебе, что не хотел ничё такого, – сказал Кудряш. – Просто подумал – может, ты её видал.

– А почему бы тебе не заставить её сидеть дома, как ей и полагается? – вмешался Карлсон. – Ты дозволяешь ей шляться по баракам – гляди, скоро у тебя чего–нибудь будет на руках, и ничего ты с этим не поделаешь

Кудряш круто развернулся к Карлсону.

– Тебе лучше держать язык за зубами, а то как бы не пришлось ответить за слова.

Карлсон рассмеялся.

– Щенок малохольный, – сказал он. – Попробовал застращать Ловкача, да мочи не хватило? Ловкач тебя самого застращал, немочь бледная. Мне плевать, что ты лучший боксёр в округе – попробуй только рыпнись, я тебе башку снесу, чёрт тебя дери.

Липкий с радостью присоединился к кампании против Кудряша.

– Перчатка, полная вазелина, – сказал он с отвращением. Кудряш сверкнул в его сторону глазами. Потом его взгляд скользнул дальше и остановился на Ленни. А Ленни все ещё улыбался своим воспоминаниям о будущем.

Кудряш подскочил к нему, весь натянутый, как терьер.

– Какого чёрта ты лыбишься?

Ленни посмотрел на него отсутствующим взглядом.

– А? – только и произнёс он.

Тогда Кудряш пришёл в ярость.

– Давай, ты, здоровый ублюдок, вставай на ноги. Ни одному здоровенному сукину сыну не позволено смеяться надо мной. Я тебе покажу, кто здесь немочь бледная.

Ленни беспомощно поглядел на Джорджа, попытался отступить. Кудряш принял стойку и подобрался. Ни слова больше не говоря, он резко ударил слева, а потом ударом правой расквасил Ленни нос. Ленни издал крик ужаса. Из разбитого носа потекла кровь.

– Джордж, – закричал он. – Пусть он оставит меня в покое, Джордж.

Ленни отступал пока не упёрся спиной в стену, а Кудряш наседал на него и раз за разом бил в лицо. Руки Ленни безвольно висели по бокам, он был слишком напуган и растерян, чтобы защищаться.

Джордж вскочил на ноги, закричав:

– Врежь ему, Ленни. Не позволяй ему бить тебя.

Ленни закрыл лицо своими здоровенными лапами и скулил от страха. Он плакал и твердил: «Заставь его перестать, Джордж». Тогда Кудряш ударил его в живот, сбивая дыхание.

Ловкач поднялся.

– Грязный крысёныш, – крикнул он, – Я сам ему врежу.

Джордж вытянул руку и перехватил Ловкача.

– Погодь пока, – крикнул он. Потом сложил ладони рупором и завопил: – Дай ему, Ленни!

Ленни поднял руки перед лицом и посмотрел на Джорджа, а Кудряш ударил его в глаза. Большое лицо Ленни было покрыто кровью. Джордж снова закричал:

– Я сказал, врежь ему!

Кудряш проводил очередной удар, когда Ленни перехватил его. В следующее мгновенье Кудряш болтался, как рыбина на леске, а его сжатый кулак потерялся в лапище Ленни. Джордж подбежал к ним.

– А теперь отпусти его, Ленни, всё, хватит, отпусти, – велел он.

Но Ленни в ужасе смотрел на бьющегося в его руках недомерка. По лицу здоровяка бежала кровь, один глаз был подбит и заплыл. Джордж шлёпал его по щеке снова и снова, а Ленни продолжал держать сжатый кулак противника. Кудряш уже побледнел и скорчился, его боевой пыл сошёл на нет. Теперь он стоял и вопил, его кулачок потерялся в лапе Ленни.

Джордж кричал:

– Отпусти его руку, Ленни, отпусти. Ловкач, помоги мне, пока сморчок не остался без руки.

Внезапно Ленни ослабил хватку. Он присел у стены, испуганно сжался.

– Ты велел мне, Джордж, – произнёс он с несчастным видом.

Кудряш опустился на пол, с удивлением глядя на раздавленную руку. Ловкач и Карлсон склонились над ним. Потом Ловкач выпрямился и со страхом покосился на Ленни.

– Надо доставить его к доктору, – кивнул он на Кудряша. – Сдаётся мне, у него все кости переломаны.

– Я не хотел, – плакал Ленни. – Я не хотел поранить его.

– Карлсон, снаряжай телегу, – распорядился Ловкач. – Отвезём в Соледад, там его поправят.

Карлсон поспешил наружу. Ловкач повернулся к скулящему Ленни.

– Твоей вины тут нет, – успокоил он. – Этот подонок сам нарвался. Но Иисусе! он едва не остался без руки.

Сказав так, Ловкач вышел и через минуту вернулся с кружкой воды. Держал её у губ Кудряша, пока тот жадно пил.

Джордж хмуро спросил:

– Ловкач, нас теперь уволят? Нам нужны деньги. Папаша Кудряша нас прогонит?

Ловкач криво усмехнулся, присел на корточки перед Кудряшом.

– Ты ещё способен соображать? – спросил он. Кудряш кивнул. – Хорошо, тогда слушай сюда, – продолжал Ловкач. – Сдаётся мне, твоя рука попала в машину. Если не скажешь никому, чего у тебя с рукой, мы тоже ничего не скажем. Но если вякнешь и попробуешь поквитаться с этим парнем, мы тоже молчать не станем и обскажем, как было дело – все куры в округе умрут со смеху.

– Я ничего не скажу, – мрачно пообещал Кудряш, избегая смотреть на Ленни.

Снаружи загремели колёса повозки. Ловкач помог Кудряшу подняться.

– Давай, давай, Карлсон доставит тебя к доктору.

Он вывел Кудряша за дверь и вскоре шум колёс затих вдали. Через мгновение Ловкач вернулся в барак. Он взглянул на Ленни, который всё еще сидел, с испуганным видом скрючившись у стены.

– Давай–ка посмотрим на твои лапы, – сказал Ловкач.

Ленни протянул руки.

– Бог ты мой, не хотел бы я, тебя рассердить, – покачал головой Ловкач.

– Ленни просто испугался, – вмешался Джордж. – Он не знал, что делать. Я же тебе говорил, что никому не стоит драться с ним. Хотя нет, пожалуй, это я говорил Липкому.

Липкий торжественно кивнул.

– Точно, – сказал он. – Именно так ты и говорил. Этим утром, когда Кудряш в первый раз прицепился к твоему другану. Лучше бы ему не рыпаться на Ленни – так ты сказал.

Джордж повернулся к здоровяку.

– Ты ни в чём не виноват, – сказал он. – Тебе нечего больше бояться. Ты сделал только то, что я тебе велел, и всё. Тебе надо бы пойти умыться, а то вид у тебя, как у чёрта.

Ленни улыбнулся разбитыми губами.

– Я не хотел неприятностей, – сказал он и направился к двери, но дойдя до неё, обернулся.

– Джордж?

– Чего?

– Я всё ещё могу присматривать за кроликами, Джордж?

– Конечно. Ты не сделал ничего плохого.

– Я никому не хотел худого, Джордж.

– Знаю, знаю, иди к чертям, умойся.

Койка Крючка – негра–конюха – располагалась в комнатке для хранения упряжи, в небольшом сарае, что примыкал к конюшне. С одной стороны комнатушки распологалось квадратное окно в четыре стекла, а с другой – обшитая фанерой дверь, ведущая в конюшню. Койкой Крючку служил длинный ящик, наполненный соломой, поверх которой было постелено одеяло. В стене, у окна, торчали вбитые колышки, на них висела поломанная упряжь, требующая починки, и полосы новой кожи, а под самым окном притулился небольшой верстак, на котором лежали инструменты для скорняжной работы – изогнутые ножи, иглы, мотки суровых ниток и маленький клепальный молоток. Рядом были развешаны детали упряжи, лопнувший хомут с торчащим из него конским волосом, сломанная клешня и соединительная цепь с кожаным покрытием. Имелся у Крючка и свой ящик из–под яблок, служащий прикроватной полкой, на которой хранились флаконы с лекарствами как для лошадей, так и для самого хозяина комнаты. Там же стояла жестянка с дегтярным мылом и измазанная смолой банка с торчащей из неё кисточкой. На полу тут и там валялась разная мелочь – живя один, Крючок мог позволить себе бросать вещи где ему вздумается, а будучи конюхом и калекой, он оставался одним из долгожителей ранчо и потому накопил всякой всячины больше, чем мог бы при необходимости унести.

Крючок являлся обладателем нескольких пар ботинок, пары резиновых сапог, большого будильника и одноствольного ружья. Подлинной достопримечательностью, необычной для такого рода жилища, были книги – зачитанный до дыр словарь и потрёпанный гражданский кодекс Калифорнии издания 1905 года. Кроме того, затасканные журналы и небольшие грязные книжонки валялись на отдельной полке над лежаком, а рядом на гвозде висели очки в золочёной оправе.

Комнатёнка была тщательно подметена и удивительно чиста, поскольку Крючок считал себя человеком гордым и независимым. С людьми он всегда держал дистанцию и того же ожидал от них. Его тело сильно кренилось на левую сторону из–за искривления позвоночника, а глаза были посажены так глубоко, что казались ярче, чем было на самом деле. Худое лицо его испещряли глубокие морщины, а плотно сжатые тонкие губы выделялись на чёрном лице своей бледностью.

Медленно клонился к закату субботний вечер. В открытую дверь доносился с конюшни топот копыт, фырканье, похрустывание сена на лошадиных зубах, тихое звякание цепочек в недоуздках. Маленькая лампочка распыляла вокруг тусклый жёлтый свет.

Крючок сидел на лежаке. Его рубаха сзади была задрана поверх джинсов. В одной руке он держал бутылку с притиранием, а другой втирал густую мазь в спину. Время от времени он капал в розоватую ладонь несколько капель из бутыли и, кряхтя, тянулся рукой за спину. Когда порция мази касалась кожи, он вздрагивал и поёживался.

В открытой двери бесшумно возник Ленни и остановился, заглядывая в комнату. Его крутые плечи, казалось, заполнили всё пространство комнатушки. С минуту Крючок не замечал его появления, потом поднял глаза и тут же лицо его напряглось, он с хмурым видом вынул руку из–под рубахи.

Ленни беспомощно улыбнулся, переступил с ноги на ногу. Крючок резко произнёс:

– Ты не имеешь права входить в мою комнату. Это моя комната. Никто не имеет права входить сюда, кроме меня.

Ленни сглотнул, его улыбка стала заискивающей.

– Я не делаю ничего плохого, – сказал он нерешительно. – Пришёл только глянуть на моего щенка. И увидел у тебя свет.

– А что здесь такого, я имею полное право зажечь свет. Давай уходи из моей комнаты. Меня не хотят видеть в бараке, вот и я не хочу видеть тебя в моей комнате.

– Почему не хочешь? – недоумённо вопросил Ленни.

– Потому что я чёрный. Они там играют в карты, а я не играю, потому что я чёрный. Они говорят, что от меня воняет. Но, скажу я тебе, вы все воняете, ещё похлеще.

Ленни беспомощно развёл руками.

– Все уехали в город, – сказал он. – И Ловкач, и Джордж, и все остальные. Джордж сказал, что мне лучше остаться на ранчо, чтобы не вляпаться в неприятности. Смотрю – тут свет горит.

– Ну, и чего тебе надо?

– Ничего. Смотрю – свет горит. Я подумал, могу зайти и посидеть чутка.

Крючок пристально посмотрел на Ленни, потом протянул руку ему за спину, снял с гвоздя очки, долго пристраивал их на носу, прежде чем снова уставиться на гостя.

– Не знаю, чего тебе делать на конюшне, – произнёс он недовольно. – Ты не погонщик. А грузчику неслед соваться на конюшню. Ты же не погонщик. Тебе нечего делать возле лошадей.

– Мой щенок, – растерянно улыбнулся Ленни. – Я пришёл посмотреть на моего щенка.

– Ну ладно, иди посмотри на него, коли пришёл, – смилостивился Крючок. И строго добавил: – Но не лезь, куда неслед.

Улыбка исчезла с лица Ленни. Он продвинулся в комнату на шаг–другой, потом вспомнил и вернулся к двери.

– Я совсем немного посмотрю на него. Ловкач говорит, я не должен гладить его помногу.

Крючок кивнул:

– Ну да, правильно говорит Ловкач. Ты слишком часто берёшь его из гнезда. Удивительно, что старуха не утащила их куда–нибудь в другое место.

– О, она не переживает из–за этого. Она разрешает мне, – Ленни снова двинулся в комнату.

Крючок нахмурился, но обезоруживающая улыбка Ленни победила его суровость.

– Ладно, посиди пока, – сказал он. – Пока не решишь уйти и оставить меня в покое, можешь посидеть тут. – Его тон стал чуть более дружественен. – Значит, говоришь, все парни отчалили в город, а?

– Все, кроме Липкого. Он сидит в бараке и точит свой карандаш, точит и думает.

Крючок поправил очки.

– Думает? И о чём же он думает?

– Об кроликах, – торжествующе изрёк Ленни.

– Ты спятил, – сказал Крючок. – Чокнулся напрочь. О каких кроликах ты толкуешь?

– О кроликах, которые у нас будут, и я буду смотреть за ними, косить для них траву, буду поить их и всё такое.

– Точно, спятил, – кивнул Крючок. – Правильно твой друг не спускает с тебя глаз.

Ленни тихо сказал:

– Я не вру. Всё так и будет. У нас будет маленькое ранчо и мы станем жить от тука земли.

Крючок поудобней устроился на лежаке.

– Садись, – пригласил он. – Вон, на бочонок с гвоздями.

Ленни скрючился на маленьком бочонке, осторожно поглядывая на конюха.

– Ты думаешь, я вру, – сказал он. – Но это правда. Каждое слово правда, можешь спросить у Джорджа.

Крючок подался вперёд, упёр чёрный подбородок в ладонь, взгляд его заскользил по бесформенному лицу Ленни.

– Вы странничаете на пару с Джорджем, ага?

– Ну да. Мы всегда вместе.

– Иногда он говорит, а ты знать не знаешь, о чём он толкует, так ведь? – Он ещё больше подался вперёд, буравя Ленни взглядом глубоко посаженных глаз. – Ведь так, а?

– Ну… да… иногда.

– Знай себе молотит языком, а ты никак не поймёшь, а?

– Да… иногда. Но… не всегда.

Крючок перегнулся через край лежака.

– Я – нигер с юга, – сказал он. – Я родился здесь, в Калифорнии. У моего старика была куриная ферма, акров десять. Дети белых приходили к нам играть, а иногда я ходил играть к ним, некоторые из них были очень добрые. Моему старику это не нравилось. Я и долгое время спустя всё никак не мог понять, почему это ему не нравилось. Теперь–то знаю, – он помедлил в замешательстве, а когда заговорил снова, его голос стал мягче. – Там на мили вокруг не было больше ни одной цветной семьи. И здесь, на этом ранчо, нет больше ни одного цветного – только в Соледаде, кажется, одна семья. – Он рассмеялся. – Поэтому если я чего говорю, так это ж только нигер говорит, на это можно забить.

Ленни спросил:

– А как ты думаешь, сколько пройдёт времени, пока щенок вырастет и его можно будет гладить?

Крючок снова рассмеялся.

– С тобой можно говорить о чём хочешь и не бояться, что ты пойдёшь болтать почём зря. Пройдёт пара недель, и щенки будут в порядке. Джордж знает, что говорит. Только он говорит, а ты нихрена не понимаешь, – он возбуждённо наклонился. – Да ладно, это нигер болтает, скрюченный нигер. Это ничего не значит, так ведь? Так что забей, всё равно ничего не поймёшь. Я такое тыщу раз видал – один парень толкует чего–нибудь другому и ему до фонаря, слышит ли тот его и понимает ли, так что всё едино, разговаривают они или сидят молча. – Он возбуждённо хлопнул рукой по колену. – Джордж может нести любую чушь – без разницы, это просто болтовня. Главное, что есть с кем поговорить, вот и всё.

Крючок помолчал. Потом снова заговорил и его голос стал тихим и убеждающим.

– А представь, Джордж больше не вернётся. Представь, что он смотает удочки. Чего ты станешь делать?

До Ленни не сразу дошло сказанное, а когда дошло, он только и выдавил растерянно:

– А?

– Я говорю, представь, что вот Джордж ушёл в город, и ты больше никогда о нём не услышишь. – Крючок предвкушал маленькую победу. – Только прикинь, – повторил он.

– Он не сделает этого! – вскричал Ленни. – Джордж никогда не сделает ничего такого. Я уже долго–долго с Джорджем. Вечером он придёт. – Однако сомнение уже угнездилось в душе Ленни, и он испуганно произнёс: – Ты думаешь, он не вернётся?

Лицо Крючка засветилось от удовольствия наблюдать смятение этого верзилы.

– Ну, никто не знает, чего там на уме у другого, – рассудительно заметил он. – Скажем, он захочет вернуться, но не сможет. Предположим, его убьют, или ранят так сильно, что он не сможет прийти.

Ленни изо всех сил постарался понять.

– Джордж не сделает такого, – повторил он. – Джордж осторожный, его ещё никогда не ранили. Его никогда не ранили, потому что он очень осторожный.

– Ладно, пусть так, но давай представим, что он не вернётся. Чего ты станешь делать?

Лицо великана сморщилось в попытке представить.

– Я не знаю, – произнёс он. И вскричал: – Скажи, зачем ты это говоришь? Это неправда! Джорджа не ранят!

Крючок сверлил его взглядом.

– Хочешь, я скажу тебе, что будет, коли он не вернётся? Тебя упекут в дурку. На тебя наденут ошейник и посадят на цепь, как собаку.

Внезапно взгляд Ленни стал сосредоточенным, отсутствующим и безумным. Он встал и сопя приблизился к Крючку.

– Кто ранит Джорджа? – угрожающе произнёс он.

Крючок почуял опасность. Он переместился на самый край лежака, чтобы побыстрей убраться с дороги, если что.

– Я только предположил, – пробормотал он, успокаивающе вытянув руки. – Джорджа не ранят, он в полном порядке, жив–здоров и скоро вернётся.

Ленни остановился, нависая над ним. Огромные лапы его непроизвольно сжались в кулаки.

– А зачем ты предпологал? Никто не должен предполагать дурного Джорджу.

Крючок снял очки и потёр глаза пальцами.

– Ты присядь, присядь, успокойся, – сказал он. – Джорджа не ранят, нет, конечно.

Ленни с ворчанием вернулся к своему месту на бочонке с гвоздями.

– Никто не должен говорить, что Джорджа поранят, – не успокаивался он.

Крючок мягко произнёс:

– Может, ты по–другому поймёшь… Вот смотри: у тебя есть Джордж, так? Ты знаешь, что он вернётся, так? А предположим, у тебя никого нет. Предположим, ты не можешь запросто пойти в барак и сгонять партейку в рамми[7]7
  Рамми – популярная карточная игра. (прим. перев.)


[Закрыть], потому что ты чёрный. Как бы тебе это понравилось? Предположим, тебе остаётся только сидеть да читать книжки. Ну да, ты можешь пойти поиграть в подкову до темноты, но потом тебе остаётся только книжки читать. А что такое книжки? Человеку нужен кто–нибудь рядом. – Крючок шмыгнул носом. – У человека крыша едет, коли у него никого нет. Без разницы кто – лишь бы был рядом. Я тебе говорю, – воскликнул он, – я тебе говорю, если человек постоянно будет один, у него крыша съедет.

– Джордж вернётся, – убеждал Ленни самого себя, но в голосе его сквозил испуг. – Может, он уже вернулся. Может, мне надо пойти посмотреть?

Крючок сказал:

– Я не хотел тебя испугать, парень. Конечно, он вернётся. Я говорил о себе. Сидишь тут вечером один – ну, почитаешь книгу, или подумаешь чего–нибудь, или ещё чего. Иногда думаешь чего–нибудь, и некого спросить, правильно думаешь, или нет. Или видишь чего, и не знаешь, есть оно или нет на самом деле. И спросить некого, видит ли он то же самое. И рассказать некому. И не с чем сравнить. Я тут видал один раз такое!.. Нет, я не пьяный был. Может, спал, не знаю. А если бы кто был рядом, он бы сказал мне, спал я или нет, и тогда всё было бы ясно. А так я просто не знаю.

Крючок посмотрел через комнату, в сторону окна. Ленни с несчастным видом произнёс:

– Джордж меня не бросит. Я знаю, он никогда этого не сделает.

Конюх продолжал мечтательно:

– Помню, когда был пацаном, мой старик держал куриную ферму. Два брата у меня было. Они всегда были рядом, всегда. Мы и спали в одной комнате, втроём на одной кровати. Были у нас и грядки с клубникой, и участок, где росла люцерна. Бывало утром, чуть свет, загоним кур в люцерну, братовья усядутся на заборе и присматривают за ними. А куры белые были, что молоко.

Ленни с возрастающим интересом прислушивался к словам Крючка. Он сказал:

– Джордж говорит, у нас будет люцерна для кроликов.

– Каких кроликов?

– У нас будут кролики, и ягоды в огороде.

– Ты спятил.

– Да, будут. Можешь спросить у Джорджа.

– Ты спятил, – усмехнулся Крючок. – Я видел сотни людей, которые приходили по дороге на ранчо с пожитками за спиной и с такой же хренью, как у вас, в головах. Сотни, ага. Они приходят, а потом идут дальше и у каждого из них клочок земли в голове. И никогда, чёрт возьми, ни один из них ничего не получил. Каждый хочет маленький клочок земли. Я здесь уйму книг прочитал. Это как с небесами: никто никогда не попадёт на небеса, и никто не получит никакой, блин, земли. Всё это есть только в голове. Они всё время об этом толкуют, но это только у них в голове. – Он помолчал, глядя на открытую дверь, потому что лошади беспокойно зашевелились, звякнули цепочки. Одна лошадь тихонько заржала. – Похоже, там кто–то есть, – насторожился Крючок. – Может, это Ловкач. Он иногда приходит два–три раза за ночь. Ловкач – настоящий погонщик, уж он о своих лошадках заботится как надо. – Конюх с трудом поднялся и заковылял к двери. – Это ты, Ловкач? – позвал он.

Ему ответил голос Липкого:

– Ловкач в городе. А ты не видал Ленни?

– Это такой здоровенный парняга?

– Ну да. Видал его где–нибудь?

– Он здесь, – бросил Крючок, возвращаясь и с кряхтением укладываясь на лежак.

Липкий явился в дверях, почёсывая культю, и подслеповато заглянул в комнату. Он не делал попыток войти.

– Я тебе так скажу, Ленни, я тут пораскинул насчёт кроликов… – обратился он к здоровяку.

Крючок раздражённо перебил:

– Ты можешь войти, коли хочешь.

Липкий выглядел сконфуженным.

– Могу, конечно. Ну, если ты не против.

– Да заходи уже. Если любой другой может войти, то чем ты хуже, – Крючку кое–как удавалось скрывать за ворчанием удовольствие – нынче одиночество ему не грозило. Липкий вошёл, но всё ещё был смущён.

– А у тебя здесь ничего так, уютно, – обратился он к Крючку. – Должно быть, приятно иметь комнату, где всё сделано по–твоему.

– Ещё бы! – отозвался Крючок. – И кучу навоза под окном. Конечно, это обалдеть как здорово.

Липкий прислонился к стене возле сломанного хомута и снова почесал культю.

– Я здесь уже долго, – пояснил он, обращаясь к Ленни. – И Крючок здесь долго. Но я первый раз в его комнате.

Крючок хмуро произнёс:

– Люди не шибко–то ходят по комнатам цветных. Здесь никто не бывает, кроме Ловкача. Ловкача и хозяина.

Липкий поторопился сменить тему разговора:

– Ловкач лучший погонщик, каких я видал, – сказал он.

Ленни потянул старика–уборщика за рукав, напомнил:

– Насчёт кроликов.

Липкий улыбнулся:

– Ага, я тут прикинул, мы можем поднять немного деньжат на кроликах, если правильно взяться за дело.

– Но я буду ухаживать за ними, – вставил Ленни. – Джордж говорит, я буду ухаживать за ними. Он обещал.

Крючок грубо вмешался:

– Вы, парни, дурачите сами себя. Знаю я, как оно будет: вы станете чертовски много болтать об этом, но земли вам не видать. Ты так и останешься тут уборщиком, пока тебя в ящик не положат, Липкий. Чёрт, я повидал дохрена парней – кому и знать, как не мне. Ленни снова окажется на большой дороге недели через две–три. А так–то – да, каждый только и мечтает, что о клочке земли. Ну, мечтать никому не заказано.

Липкий сердито потёр щёку.

– Ты прав, чёрт тебя побери, мы собираемся заиметь землицы. Джордж говорит, она у нас будет. У нас и деньжата уже собраны.

– Да? – недоверчиво произнёс Крючок. – И где же сейчас Джордж? В городе, в бардаке. Или, может, я неправ? Вот куда уходят ваши денежки! Господи, я сто раз видал, как это бывает. Я видал кучу парней, которые только и мечтали, что о земле. Но своей земли они никогда не потрогают, не–а.

Липкий яростно пропыхтел:

– Конечно, все хотят. Каждый хочет маленький кусок земли, совсем немного – только чтобы своя. Чтобы было где жить и чтобы никто не мог взять и вышвырнуть тебя оттуда. У меня никогда ничего не было. Я растил зерно чуть не для каждого в этом штате, но это было не моё зерно, и когда я собирал урожай, это был не мой урожай. А теперь мы собираемся это сделать и сделаем, не сомневайся. Джордж не брал деньги в город – эти денежки лежат себе спокойно в банке. Мои, Ленни и Джорджа денежки. У нас будет своя комнатка. Будет у нас и собака, и кролики, и куры. Будет кукуруза, а может и корова или коза.

Он умолк, очарованный воображаемой картиной. Крючок спросил:

– Говоришь, у вас есть деньги?

– Чёрт, ну да. У нас собрана бо́льшая часть. Надо ещё немного, но за месячишко мы доберём. К тому же у Джорджа есть уже и участок на примете, ага.

Крючок потянулся рукой за спину, пощупал поясницу.

– Я никогда не видал парней, которые бы добились своего, – покачал он головой. – Видал таких, которые с ума сходили от тоски по земле, но каждый раз бардак или блэкджек забирали своё. – Он помедлил. – Если вам… если вам, парни, понадобится лишняя пара рук, чтобы работать ни за грош, просто за харчи, – я готов хоть сейчас. Не шибко–то меня и скрючило, я ещё могу пахать как сукин сын, коли приспичит.

– Кто–нибудь из вас, ребята, видел Кудряша?

Они повернулись к двери. В комнату заглядывала давешняя девушка. Лицо её было сильно накрашено, рот чуть приоткрыт. Она тяжело дышала, будто бежала бегом.

– Не был он здесь, – кисло произнёс Липкий.

Она продолжала стоять в дверях, улыбаясь, потирая ногти одной руки пальцами другой. Её взгляд перебегал с лица на лицо.

– Оставили тут всех слабаков, – сказала она наконец. – Думаете, я не знаю, куда они отправились? И Кудряш с ними. Знаю, конечно.

Ленни смотрел на неё, как зачарованный, а Липкий и Крючок сидели, хмуро потупившись. Липкий сказал:

– А если знаешь, так чего спрашиваешь?

Она, кажется, забавлялась их видом.

– Вот умора, – усмехнулась она. – Коли я застаю мужика одного, то отлично с ним лажу. Но стоит двум парням собраться вместе, и с ними уже не поболтаешь – надуются и пыхтят. – Она оставила в покое пальцы и задорно положила руки на бёдра. – Вы все друг друга боитесь, вот что. Каждый боится, что остальные чего–нибудь ему напакостят.

После паузы Крючок сказал:

– Может, тебе лучше пойти домой? Мы не хотим неприятностей.

– Да какие с меня неприятности. Просто… Думаете, мне не хочется поболтать с кем–нибудь, хоть изредка? Думаете, мне по душе всё время сидеть дома?

Липкий положил культю на колени и осторожно потёр её рукой. Сказал с осуждением:

– Ты мужняя жена. Не дело тебе вертеть хвостом перед парнями, нарываясь на неприятности.

Девушка вспыхнула.

– Да, мужняя жена. Вы все его видали. Отличный парень, правда? У него только и разговоров, что он сделает с парнями, которые ему не по нраву. А ему никто не нравится. Думаете, мне шибко охота целыми днями сидеть в этой лачуге два на четыре и слушать, как Кудряш проведёт двойной слева, а потом боковой правой с разворотом? Раз, раз, грит, теперь, грит, коронка отсюда рраз! – и он с копыт долой. – Она замолчала и с её лица вдруг исчезла минутная озлобленность, сменившись любопытством. – Скажите, а чё это у Кудряша с рукой?

Повисло неловкое молчание. Липкий украдкой глянул на Ленни. Потом кашлянул.

– Ну… Кудряш, он… в общем, рука у него попала в машину, мэм. Раздробило.

Она с минуту смотрела на них, потом рассмеялась.

– Чушь собачья! Чё вы мне впариваете? Кудряш, видать, начал, а закончить не смог, а? Рука попала в машину – вот чушь–то! Видать, не заладилось у него с коронкой, чтобы – раз, и с копыт долой. Кто его уделал?

Липкий угрюмо повторил:

– Рука у него попала в машину, такое дело.

– Ладно, – произнесла она презрительно. – Ладно, покрывайте его, коли охота, мне–то какое дело. Вы, бродяги, думаете, вы такие молодцы, да? Думаете, я ребёнок? А знаете вы, что я могла уйти отсюда и играть на сцене? И не раз могла. Один парень говорил мне, что мог бы снять меня в кине. – У неё перехватило дыхание от возмущения. – Субботний вечерок. Все чем–нибудь заняты. Все! А я чего делаю? Стою тут и болтаю с компашкой тупых побродяжек – с нигером, с придурком, да со вшивым старым козлом – и ничего, типа, мне это по нраву, а чё – больше–то всё одно никого нет.