Текст книги "Убийства павлиньим пером"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 20
В КОТОРОЙ ВЫЯСНЯЕТСЯ, ЧТО МЫ НЕ ВСЕГДА ДУМАЕМ ОБО ВСЕМ

Воскресным вечером, который принес чуточку прохлады, четыре человека – Г. М. собственной персоной, Мастерс, Поллард и Бенджамин Соар – подъехали в «лэндчестере» к дому номер 4 на Бервик-Террас. У всех у них был вид людей, собравшихся на важную конференцию. Они поднялись на верхний этаж дома, в маленькую комнату мансарды, где все еще оставалась мебель. Скатерть и чайные чашки снова заняли свои места на столе.

Мастерс сел за стол и разложил свои бумаги. Поллард с записной книжкой устроился у стены, а пока Соар неугомонно шнырял по комнате, Г. М. прислонился к стене напротив дивана и облегченно запыхтел своей отвратительной сигарой.

– Если бы вы только все перестали носиться туда-сюда! – раздраженно проревел Г. М., однако, выдержав паузу, заговорил по существу: – Джентльмены, в этом деле значение имеет только один предмет меблировки, и пришло время, когда мы его получили. Сам он не имеет голоса, так что рассказать ничего не сможет. А нам с вами остается ответить только на один вопрос – как Гарднер проделал свои трюки с исчезновением, и тогда мы сможем закрыть все это дело.

Правда, предстоит еще установить верные пропорции вины. Вам известны все факты. Рональд Гарднер убил Китинга и Бартлетта, убил их один, без посторонней помощи, как покажет вам сам механизм убийства; но его вдохновила на это миссис Дженет Дервент. Гарднер сделал это не ради денег, он сделал это для миссис Дервент. В этом-то и состоит проблема: как много знала эта умная леди? Как глубоко была во все это вовлечена? Как сильно его подстрекала? И как много обвинений, когда эта гениальная парочка попадет на суд, вы будете в состоянии выдвинуть против нее?

– Забудьте о мотиве, сэр, – вмешался Мастерс, качая головой. – Давайте послушаем о механизме преступления.

– Забудьте о механизме, – предложил Соар. – Давайте послушаем о мотивах.

– А поскольку вся эта чепуха прояснилась, нам остается выяснить только две вещи, – продолжил Г. М., недовольный тем, что его перебили. – Я собираюсь провести вас шаг за шагом через всю картину, которая складывается из ваших собственных наблюдений, записанных в книжке Боба, и показать вам, как все это выглядит для меня.

Хочу начать с признания, что с того времени, как я услышал определенное заявление из уст Бартлетта, меня, старика, провели как младенца. Черт бы меня побрал, я даже не осознавал, сколько правдивых улик я имею, когда меня вдруг осенило, и я просто застонал. Итак, какую ситуацию мы имели в самом начале?

У нас имелась Бервик-Террас, мрачная улочка всего в двадцать ярдов, или в шестнадцать футов шириной. На ней по четыре дома на каждой стороне, очень похожих друг на друга. Выглядят словно близнецы. Окна и двери дома через улицу, где сидел в засаде Холлис из дивизиона Л., смотрят прямо на окна и двери этого дома. Ох-ох. Если бы можно было доказать, что два выстрела, которыми был убит Китинг, были сделаны с определенного расстояния (скажем, хотя бы с шести футов, из окна мансарды в доме напротив), у нас вообще не было бы никаких проблем.

– Вы же не собираетесь сказать нам, что так все и было? – не выдержал Мастерс.

– Нет, конечно, просто подожди минутку. Я предлагаю поразмышлять об уликах. Как я сказал, в таком случае все было бы совершенно ясно и легко, в особенности учитывая размер окна в этой комнате. – Он кивнул в его сторону окна. – Вам сообщили, что размеры этого окна – четыре фута на пять с половиной, это огромное окно, особенно по ширине.

Но мы имеем медицинское заключение, что этого произойти не могло. Кроме того, нам известно, что рана в спине Китинга дымилась, а на его одежде были искры, когда Боб Поллард ворвался сюда. Правда, первый выстрел прозвучал приглушенно и как бы отдаленно, но второй – так громко и близко, что не было сомнений: выстрел сделали в комнате. И пороховые ожоги на затылке у Китинга показывают, что обе пули были выпущены с близкого расстояния.

Так что я продвигался вслепую, даже на следующий день, когда всплыл весьма подозрительный факт. Ты сам меня навел на эту мысль, сынок, с твоими зловещими рассуждениями о пушках в газовой трубе. Ты упомянул про пороховое пятно на ковре недалеко от того места, где лежал Китинг. Пороховое пятно на ковре! Как оно могло тут очутиться? Как могло туда попасть, если в обоих случаях пушка была приставлена прямо к телу Китинга? Я этого не знал. Но продолжал об этом думать.

Благослови бог те свидетельства, которые мы получили от самого Гарднера (он, конечно, говорил правду о тех вещах, которые можно доказать), – кое-какие правдивые показания насчет старого «ремингтона» 45-го калибра, принадлежавшего Тому Шэннону. У этой пушки слабый спусковой крючок. По словам Гарднера, это старомодная модель, появившаяся до изобретений, нацеленных на безопасность. Револьвер «выстреливает, стоит вам на него косо посмотреть». До меня дошло, что пороховое пятно на ковре могло получиться, если кто-то уронил взведенную пушку и она выстрелила, едва коснувшись пола; но от этого было мало толку, потому что прозвучало всего два выстрела, и потому что пушка была взведена намеренно, и потому что ковер такой толстый, что он не дал бы необходимой вибрации.

Шоры слетели с моих глаз только тогда, когда я понял, что Бартлетт по совершенно неизвестной причине нам лгал, когда рассказывал, как Китинг и Гарднер готовились в понедельник вечером к игре в убийство.

Вспомните, мы услышали сказочку о том, как Китинг пришел в возбуждение и выпалил из пистолета, заряженного холостыми патронами. Скорее чтобы прояснить детали, нежели из каких-либо подозрений, Бартлетту был задан вопрос о том, как выстрелил этот холостой патрон. Теперь, Боб, просто прочти нам, что он ответил.

Под сардоническим взглядом Г. М. Поллард открыл свою записную книжку и прочел вслух:

«В (Мастерс): И наконец, вы говорите нам, что, когда рука мистера Китинга направилась на уличный фонарь, пушка выпала и пыж из обоймы с холостыми патронами разбил стакан на подносе, который вы несли?

О: Да. Он разбил стакан в сантиметре от моей руки. Вот почему я уронил поднос на стол.

В: Как далеко от вас в тот момент находился мистер Китинг?

О: Примерно на таком же расстоянии, как вы сейчас. (Шесть футов? Семь футов?)

Мастерс нахмурился.

– Да, но… что с этим не так? – спросил он. – В холостых зарядах имеются пыжи. И они стреляют с достаточной силой, чтобы разбить стакан на подносе.

Лицо Г. М. светилось злой радостью.

– О, точно, сынок точно. Но это еще не все. В этом-то вся и беда. Мастерс, ты когда-нибудь смотрел любительские спектакли? Так вот что я тебе скажу: самая опасная вещь на свете для группы актеров-любителей на маленькой сцене (а иногда и на большой сцене для профессионалов) – это пушка, заряженная холостыми. Если они увлекаются, они с нею заигрываются. Профессиональный актер, который должен выстрелить в кого-то на сцене, знает непременное правило: пистолет следует направлять обязательно в пол или туда, где никого нет. Почему? Да потому, что в зарядном устройстве не одни только пыжи, там еще тяжелый заряд крупнозернистого пороха. Одна из ужаснейших вещей, которую я когда-либо видел в миролюбивом английском обществе, случилась, когда мой племянник (тот, который в пехоте) собрал на Рождество труппу для любительского спектакля про гангстеров. Вау! Злодей увлекся и направил пушку на героиню. Она перепугалась, повернулась к нему спиной, а этот болван спустил курок. На героине было вечернее платье с низким вырезом. Обратите внимание, она находилась от него более чем в десяти футах, и тем не менее пороховые зерна так порезали и повредили ей спину, что бедной девочке пришлось провести неделю в постели.

Итак, Бартлетт, по его собственному признанию, стоял всего лишь в шести или семи футах от Китинга, когда тот выстрелил. Более того, он заявил, что пыж разбил стакан на подносе. Мастерс, Бартлетт солгал. Если бы этот пыж прошел бы где-то поблизости от его руки, достаточно близко, чтобы разбить стакан, его рука теперь была бы вся в бинтах. Но вы сами заметили гладкую, нетронутую белую поверхность этих совершенно неповрежденных рук…

Это был мудрый человек. Разрази меня гром, с чего бы ему было лгать? Какой в этом смысл? И вот тут мой рассудок начал поворачиваться к той странной путанице, которая началась с этой невинной репетиции убийства в понедельник вечером. Итак, что мы вообще об этом знаем? Определенные факты можно не обсуждать, потому что они были подтверждены большим количеством свидетелей. Мы знаем, что в действительности проходила репетиция трюка для игры в убийство во вторник (знаем это от Бартлетта, что подтвердил Хаукинс, официант; от Гарднера, что подтвердило ошибочное свидетельство Филиппа Китинга). Мы знаем, что на самом деле не было никой ссоры между Вэнсом Китингом и Гарднером (благодаря независимому свидетельству официанта, подтвержденному самим Вэнсом Китингом, который говорил на следующий день с Дервентом и Франсис Гейл). А еще нам известно, что был произведен выстрел. Это подтверждают все.

Но это и все. А сколько людей на самом деле видели, как был сделан этот выстрел? Филипп Китинг, по его признанию, этого не видел. (Между прочим, это был первый вопрос, на мой взгляд подозрительный, который задал Гарднер Филиппу: «Ты что-нибудь видел?») Официант тоже ничего не видел, потому что он появился в дверях столовой только после выстрела. Они все могли только слышать. Единственными людьми, которые действительно могли видеть, были Вэнс Китинг (ныне умерший), Бартлетт (который солгал о том, что в него попал пыж) и Гарднер (который подготовил и организовал эту ложь). Итак, кто-то выстрелил, и прямо перед собой мы видим… ну, мы видим, что с этого момента и началось таинственное поведение Вэнса Китинга.

Что же он делает? На следующий день почему-то даже не высовывает носа на улицу. Однако общался с Дервентом. Любопытная вещь, мои мальчики, когда Дервент навестил Китинга, на его голове лежало мокрое полотенце. Потом Китинг вдруг решает не ходить на вечер убийств, к которому готовился с таким нетерпением. А когда на следующий день, в конце концов, вышел из дома, чтобы попасть на собрание Десяти чайных чашек, на голове у него была странная шляпа, которая была так ему велика, что сползала на уши и прикрывала весь затылок.

Г. М. помолчал, поглядывая на окружающих с тем же самым злорадным весельем.

– Вы хотите сказать… – начал было Мастерс.

– Шляпа, сынок, – провозгласил Г. М., яростно кивая. – Шляпа – начальный и конечный пункт этого дела. Она должна была дать мне первый след. Это должен был быть тот обычный бытовой повод, который подхлестнул бы наш разум: почему Вэнс Китинг, утонченный парень, весьма тщеславный и заносчивый, вдруг решил выйти на улицу в шляпе, которая до смешного ему велика? На первый взгляд в этом ничего особенного. Известно, что у него была привычка прихватывать чужие вещи. Но несомненно, Китинг не взял бы единственную вещь в мире, да и никто иной не стал бы ее заимствовать – это шляпа, которая ему не шла. Теперь предположим, что два молодых парня вместе снимают квартиру, берут друг у друга вещи. Если они друзья, то используют бритвы друг друга, зубную пасту, рубашки и галстуки. Но вы можете себе представить, чтобы кто-нибудь из них взял чужую шляпу, которая наезжает ему на уши?

И это даже не была шляпа Филиппа, это была ничья шляпа, которую где-то раздобыли специально, а внутри написали имя Филиппа, чтобы объяснить неподходящий размер, если кто-нибудь спросит об этом у Вэнса. Для чего ему понадобилась эта шляпа? Чтобы скрыть затылок. Но почему бы не взять шляпу Филиппа? Потому что Филипп носит только котелки, а это должна быть мягкая шляпа…

Итак, джентльмены, за всей этой грудой улик я увидел перед собой видение рождественского вечера у меня в доме, когда спина девушки была ужасно порезана и обожжена холостым зарядом. Я также увидел, что могло произойти в квартире Вэнса Китинга в понедельник вечером. Просто предположим (пока у нас нет других свидетельств), предположим, что Гарднер выстрелил холостым, а потом и Гарднер и Бартлетт об этом солгали. Они оба держали пушку. Гарднер поднял револьвер со взведенным курком… может быть, случайно, или в шутку, или с нехорошим намерением – Китинг этого не понял… и пожалуйста. И Китинг отступил, просто отступил, учтите это. Мы слышали, что он втайне боялся фейерверков, хотя и был сумасбродным искателем приключений и скорее бы умер, чем признался бы в этом. Но он отступил. Словно школьница, на глазах своего друга и своего лакея. Он повернулся с чем-то вроде крика, и палец Гарднера случайно или намеренно спустил курок. Лакей закричал: «Вон отсюда!», что слышали все. Затем: «Ради бога, сэр, обернитесь!» – и лакей уронил поднос со стаканами, когда револьвер выстрелил… не в десяти, или семи, или шести футах от Китинга, а с более короткой дистанции – прямо ему в затылок. Пороховые ожоги? Да, выстрел должен был обжечь его, словно адское пламя.

Вы знаете, Гарднер предстал перед нами как веселый, умный человек, наделенный воображением. Да. Но хотел бы я знать, каким было его лицо, когда он спускал курок.

Что же произошло потом? Итак, я сидел, думал и говорил себе: вот! Была одна идея, которая опалила разум Китинга, как порох опалил его затылок: тот факт, что он отступил при виде оружия, поднесенного к его голове, и все это видели. Так что когда Гарднер торопливо произнес – помните, он сказал что-то так тихо, что Филипп в холле не смог расслышать: «Господи боже, прости меня, это случайность. Вот, возьми эту пушку, иначе мне не избежать неприятностей». И тогда Вэнс взял пушку.

Именно это и увидел Филипп, когда на секунду заглянул в дверь. Это было все, что он видел; потому что, как он сказал, Вэнс стоял к нему лицом, и комната была очень тускло освещена. Но заметьте, Вэнс выглядел напуганным. Это все, что видел официант, потому что его тут же прогнали.

Так что теперь Вэнс Китинг, когда он это обдумал, был в таком положении, которое приводило его в дикую ярость: комическое положение, нелепое положение, такое положение, которое он ненавидел. На следующий вечер был назначен вечер убийств, на котором он собирался играть роль детектива. Вэнс просто должен был предстать перед ними с опаленными порохом волосами, со смешной шишкой, набитой пыжом. Но показаться в таком виде перед своей невестой и своей потенциальной любовницей – это было невозможно для парня с его тщеславием. А если бы он явился на вечер убийств и рассказал историю, как был ранен холостым патроном, то оказался бы вдвойне дураком.

Он надеялся, что, может быть, сумеет как-то скрыть ожоги, чтобы все-таки появиться на приеме во вторник вечером. Когда Вэнс увиделся во вторник с Дервентом с мокрым полотенцем вокруг головы, он все еще на это надеялся. Но ожоги оказались серьезнее, чем он думал. Вэнс был в ярости, но поделать ничего не мог. И это, джентльмены, и была та причина, по которой Вэнс Китинг не присутствовал на вечере убийств во вторник вечером.

Была только одна вещь, которая вытащила бы его из этого, один призыв, которому он мог бы повиноваться: призыв от Десяти чайных чашек. Он мог бы отправиться туда, отомстить миссис Дервент, если он найдет там опору. А убийца тем временем был готов собрать общество «Десять чайных чашек»… потому что теперь у него был Вэнс с черными ожогами на затылке. И в мансардной комнате противоположного дома стоял убийца с пушкой Тома Шэннона и вставлял в пушку пули с мягкими кончиками, которые точно разнесут Вэнсу череп на куски. Нужно только, чтобы Вэнс стоял спиной к окну в половине шестого. Дайте убийце возможность прострелить ему затылок одной из этих разрывных пуль. И никакой доктор потом не будет иметь причин заподозрить что-либо, потому что и ожоги и пуля принадлежат одному оружию, единственное, что ожоги появились не одновременно с тем, как пуля вошла Вэнсу в голову.

Г. М. сделал паузу, с кислой иронией осматривая группу. Мастерс мягко выругался и двинулся к окну.

– Вот почему, сэр, – предположил Поллард, – я слышал за дверью… слышал, что первый выстрел был приглушенным и отдаленным, а второй раздался прямо за дверью?

– Подожди минутку, – настойчиво попросил Мастерс. – Если это правда, как насчет второго выстрела, того, который пробил ему спину? Совершенно точно, что второй выстрел был сделан здесь, спинка пальто все еще дымилась, когда Боб вошел. И пистолет был найден здесь!

Г. М. кивнул:

– Точно. Но разве ты еще не понял, сынок? Да, первый выстрел был сделан через улицу: самое веселое заключается в том, что он был сделан из мансарды дома, где Холлис и ты, Мастерс, стояли и следили за этим самым окном. Конечно, для вас он прозвучал негромко, потому что тут такие толстые полы, и между вами было несколько этажей, и пуля была выпущена на открытом воздухе. Вы следили за окном этой комнаты. Ваши сердца, глаза, души и уши были сконцентрированы и прикованы к этому окну. Если что-либо должно было случиться, вы ожидали, что это случится здесь. Когда вы услышали выстрел в этом направлении, вы все, натурально, предположили, что он раздался отсюда. Потом наступило короткое затишье, а потом раздался второй выстрел, который в действительности и без всяких сомнений был сделан отсюда…[4]4
  Здесь, возможно, упоминается пункт, который не был разработан до судебного разбирательства: что Гарднер вошел в пустой дом с улицы через боковую дверь (тем же путем, каким в свое время вошел Холлис), пока Холлис и Мастерс были перед домом. Для Китинга стоять спиной к открытому окну было частью данных ему инструкций, которые он получил от Десяти чайных чашек.


[Закрыть]

Я довольно ясно представляю себе первый выстрел, сынок. Почти вижу, как Китинг стоит спиной к окну. Вижу, как убийца поднимает пистолет. И потом – что? Вспомни, что Китинг закричал за долю секунды до второго выстрела. Как он мог увидеть, что с ним произойдет? Ну хорошо, ты можешь вспомнить, что он вертел в руках портсигар, гадая, может ли он позволить себе закурить во время собрания Чайных чашек. Ты можешь также припомнить, что полированная серебряная поверхность портсигара была такой же гладкой, как зеркало. Один раз, сам знаешь, Китинг дал его Франсис Гейл вместо зеркала. Так вот, он поднял портсигар и увидел на его поверхности то, что происходило у него за спиной, – окно через улицу. Он увидел пушку убийцы – последнее, что увидел в своей жизни. Китинг упал на стол, разбил две чашки, потянул на себя немного скатерть…

Тут-то и произошел второй взрыв. Заметь, Мастерс, я не сказал «выстрел»: я говорю – взрыв. Я сказал так, чтобы привлечь твое внимание к четырем весьма очевидным фактам.

1. Когда Боб Поллард ворвался в комнату, он обнаружил, что Китинг лежит во весь рост на левом боку, спиной к окну.

2. Револьвер 45-го калибра валялся на полу рядом с Китингом с левой стороны.

3. Рана в спину, согласно медицинскому свидетельству, была немного странной. Вместо того чтобы войти прямо, пуля прошла между третьим и четвертым поясничными позвонками, ушла вниз и прошла через тело по наклонной.

4. Слева рядом с телом оказалось это подозрительное пороховое пятно на ковре, о котором мы говорили некоторое время тому назад.

Откуда было взяться пороховому пятну? Я задавал себе этот вопрос. Итак, если кто-то бросил пистолет на ковер рядом с Китингом, с дулом, направленным в сторону тела, и если в этом положении пистолет выстрелил – ну хорошо, вы получите рану, положение пушки, пороховой след на ковре, все совершенно точно соответствует. Но ковер слишком мягкий, чтобы спустился курок. Такой взрыв мог произойти, только если вы понимаете, револьвер был… эй?

– Брошен, – подсказал Соар. Он сделал шаг вперед, и на его лице появилось циничное выражение. – Да, теперь я понимаю, – согласился Соар. – Убийца не старался попасть в Китинга вторым выстрелом. Он хотел сделать две вещи, сэр Генри. Первое: подбросить оружие в комнату, чтобы его нашли здесь и чтобы оно показало, что Китинга и в самом деле застрелили в этой комнате. Во-вторых, тело Китинга распростерлось на полу спиной к окну. Убийца знал, что, если он подбросит в окно взведенный револьвер, тот приземлится где-то поблизости от Китинга. В случае удачи может всадить в его тело еще одну пулю. Но в любом случае револьвер взорвется, совершит еще один выстрел, любого рода выстрел, что покажет, что обе пули были выпущены в этой комнате.

– Погодите, я говорю! – запротестовал Мастерс. – Как такое может быть? Разве мы с Холлисом не увидели бы пушку, когда ее бросали?

– Нет, мой мальчик, не увидели бы, – заявил Г. М. с отвратительным удовольствием. – Вы, конечно, увидели бы, если бы кто-то вылезал из окна мансарды. Но вы не увидели в сумерках пушку из темного металла, брошенную в сорока футах у вас над головами первоклассным игроком в крикет. Вы бы этого не увидели, потому что не потрудились вымыть окно.

– Сделать что?

Г. М. глянул на Полларда:

– Послушай, сынок. Когда ты приехал на Бервик-Террас в среду после полудня, тебя приветствовал сержант Холлис, который следил за домом номер 4 из дома напротив. Так? Верно. Ну хорошо, когда Холлис говорил с тобой оттуда, откуда он следил за домом, мог ты его видеть? Нет? А почему? Потому что окно было покрыто толстым слоем пыли. Мастерс, какие шансы были у тебя увидеть темный предмет, который летит в сорока футах у тебя над головой, когда парень, стоявший за окном, не мог разглядеть парня внутри? Мне очень жаль. Это до боли, до разбитого сердца просто, когда ты понял, в чем секрет. Ты даже можешь увидеть, что пушка достаточно легкая, чтобы бросить ее без труда. И все это был аккуратный маленький план, разработанный убийцей…

Наступила странная тишина, потом Соар задумчиво сказал:

– Убийца – Рональд Гарднер.

– Это не слишком удивительно, не так ли? – спросил Г. М. тем же тоном, так тихо, что Соар окинул его быстрым взглядом.

– Вы – колдун в отношении чужих секретов, – сухо заявил Соар. – Нет, это меня не удивляет. Я так понимаю, что ваше сидение и думание касалось очень чувствительных вещей. Что же до меня, мне жаль так говорить, но это снимает мои сомнения насчет Дервента. Некоторое время я полагал, что Гарднер был любовником миссис Дервент. Между ними было что-то вроде… вроде близости. Или это просто мое кельтское воображение? Но я видел, как они обменивались взглядами. Оба любили все эксцентричное и эффектное. Вы же знаете миссис Дервент, и вы могли прочитать экзотическую книгу путешествий Гарднера. Я пытаюсь дать вам кое-какие намеки на это.

– О-хо-хо? Это ведь не причина, разве не так, для вашего резкого столкновения в отношении Франсис Гейл? Я думаю, твоя вспышка была немного странной, сынок.

– Нет, однако это было непреднамеренно. – Соар все еще говорил задумчиво. – Моей настоящей целью было хорошенько его разозлить. Нет, я имею в виду намеки, которые я пытаюсь донести до вас о его опасной близости к ней. В частности, я находил полезным водить вас за нос насчет Десяти чайных чашек. Вы могли воскресить то тщательно придуманное тайное общество, которое я вызвал из небытия; и то, что я рассказал о практике чаепития, когда чай смешивали с опиумом и пили из старомодных чашек, и делали это втайне. Кстати, все это упоминается Гарднером в его книге. Вот так – упоминается как факт. Но я, у которого были весьма веские причины полагать, что все это дело – вонючее жульничество, знал, что Гарднер лжет.

Мастерс присвистнул:

– Послушайте, сэр! Вы же не хотите сказать, что он намеренно написал ложь в книге, которая, как предполагается, была правдивой, чтобы потом, когда это станет казаться правдой и в Лондоне, у него было бы подтверждение?

– Почему бы и нет? Южная Америка – единственный оставшийся неизвестным континент. Если, как говорит Гарднер, он обнаружил в верхней Бразилии маленькую группу португальцев, приверженную жутким ритуалам и практикующую их, кто может его опровергнуть? И это еще не все. Вы понимаете, сэр Генри?

Г. М. кивнул с безутешным видом:

– О да. Это подхлестнуло бы интерес Китинга. И когда Гарднер, со своим авторитетом, шепотом спросил его, не хочет ли он стать членом общества «Десять чайных чашек», в котором уже состоит миссис Дервент… это было жестоко, ловко и элегантно, джентльмены.

– Это показывает, что он очень давно замыслил убийство, – подхватил Мастерс. – Вы полагаете, что они одинаково глубоко замешаны в этом убийстве, Гарднер и миссис Дервент? Я полагаю, что она знала обо всем, даже если Гарднер единолично привел механизм в действие.

– Я совершенно уверен в этом, сынок, – подтвердил Г. М., жуя сигару, – и если ты перестанешь меня перебивать, я объясню тебе почему. Зачем, для начала, ты думаешь, она обзавелась этим круговым сильным алиби из всех этих тетушек и наемного лимузина? Она за две недели к этому готовилась, как сказал нам Дервент. За то, что это было предумышленно, ставлю пять фунтов. Потом, было совершенно ясно, что никакую ложь, касающуюся чайных чашек, невозможно было бы подсунуть Китингу так, чтобы она об этом не знала. Подумай минутку! Если бы действительно существовало общество этих чашек и миссис Дервент в самом деле была бы его членом, было бы возможно, чтобы Китинг попал в расставленную ловушку так, чтобы она об этом не знала? Но поскольку общество было мифом, она должна была знать, почему Китинг был так уверен, что они встретятся с ним в доме номер 4 на Бервик-Террас? Почему он был так уверен, что она – член общества? Предположим, все это было сделано так, что она об этом не знала и Китинг намекнул бы ей словечком? Неужели Китинг не обнаружил бы подделку – разве что она поддерживала его убежденность. Я склоняюсь думать так. И наконец, миссис Дервент стащила пистолет с каминной доски в своем собственном доме, когда, как предполагалось, она лежала в постели с головной болью.

Хочешь знать, с чего это у нее разболелась голова? Этому намеренно или ненамеренно способствовал ты, Соар. Ты подошел к ней в темноте, как раз после того, как ей прислали золотую скатерть, и прошептал: «У вас есть друг, который сегодня днем прислал вам прекрасный подарок. Как давно вы принимаете от него подарки?» Я почти вижу, какой опасности ты себя подвергал в ту минуту, сынок. Миссис Дервент думала, что ты говоришь о ее отношениях с Гарднером. А поскольку ни ее муж, ни Китинг об этом не догадывались, она боялась, что ты в одно мгновение разрушишь всю игру.

– О, золотая скатерть, – хмурясь, протянул Мастерс. – Значит, это Гарднер позвонил и попросил прислать ее? И что за проблема с этой скатертью?

– Я могу объяснить это самым превосходным образом, – сообщил Г. М., – показав вам, как эта гениальная парочка принялась работать над своим планом. И тут мы возвращаемся к вечной проблеме, к вечной упорной проблеме, как измерить вину на весах, подкладывая чуть-чуть на эту чашу, потом чуть-чуть на другую, и попытаться определить, кто из двоих более виновен. Вы сталкиваетесь с той же головоломкой, когда мужчина и женщина убивают другого мужчину ради общих интересов или общих аппетитов. С одной стороны, у вас есть Дженет Дервент: холодная, порочная, жаждущая внимания, роскоши и мягких подушек. С другой стороны – Рональд Гарднер: умный, импульсивный, даже щедрый – и все это без всякого корсета морали. Дженет Дервент хладнокровно убивает ради денег, Гарднеру дела нет до денег, он убивает со всем пылом ради Дженет Дервент. И тем не менее в этом случае именно Гарднер в дюжину раз более беспощаден, нежели его осторожная любовница. Я приведу вам два примера, которые покажут вам это на деле.

Теперь заметьте, как в каждом конкретном случае эти двое поддерживали свидетельства друг друга. Женщине было позволено обзавестись железным алиби на время убийства Китинга; но в то же время было ясно показано, что мужчина не мог и не имел возможности унести этот револьвер из дома Дервента во вторник вечером. Что так же хорошо, как и алиби. Но в одном пункте благоразумие, кажется, их подвело. Я имею в виду, тупоголовые мои, это очевидное мероприятие с посылкой золотой скатерти миссис Дервент. Гарднер хотел обставить сцену, словно в театре, для того, чтобы произвести впечатление на Китинга. Он наскреб по мелочам сотню фунтов, чтобы обставить собрание Чайных чашек кое-какой мебелью. (Между прочим, вы должны были заметить, что все это – легкая мебель, которую один мужчина может перенести, и, похоже, это свидетельствует о том, что всю сцену обставил один человек.) Но он хотел чего-то законченного. Все это очень хорошо. Вы мне возразите: «Даже если он хотел роскошный предмет в качестве скатерти на стол, для чего было посылать его к миссис Дервент?» Чтобы сильнее втянуть ее в заговор, джентльмены. Чтобы показать, что она влезла в это дело так же глубоко, как и он: осторожный, довольно отвратительный намек на это. Чтобы она не пыталась сыграть в какую бы то ни было игру: потому что Гарднер был в достаточной степени реалистом, чтобы предположить, что она это может сделать.

И последнее – это убийство Бартлетта, спокойное, хладнокровное и беспощадное проявление жестокости, как и все в этом деле.

Соар зябко поежился.

– Поскольку у меня есть основательные причины знать, – заметил он, – то это – именно то, о чем я хотел вас просить. Я вижу, поскольку вы проследили путь, как убийца провернул здесь трюк с невозможным убийством, что это указывает прямо на Гарднера и больше ни на кого другого. Но разве он не втянул в заговор и Бартлетта? В конце концов, Бартлетт солгал и своим свидетельством выгородил Гарднера…

– Да. И он был убит прежде, чем сумел взять свое свидетельство назад, – пояснил Г. М. – Это был целый план, вот почему он и был убит. Натурально, первое, что может подумать старик, – что Бартлетт и Гарднер были заодно. Но в этом-то и была беда; это была та часть, которая не имела смысла. Бартлетт солгал о выстреле холостым, да. Он солгал о шляпе, которую лично купил по приказу Вэнса Китинга. Но, если говорить о самом скверном, он не лгал об одном важном пункте, в котором мог бы сказать самую отъявленную ложь. Я имею в виду, что они с Гарднером не создали друг другу алиби.

– Э? – потребовал Мастерс.

– Они не подтвердили алиби друг друга, ты знаешь. Бартлетт сказал, что Гарднер покинул Линкольн-Мэншнз в среду после полудня, в день убийства, в двадцать минут пятого: достаточно времени, если повезет, чтобы Гарднер вовремя попал на Бервик-Террас. Это не алиби. И у Бартлетта алиби не было. Если бы они задумали это вместе, то могли бы оставить тебя в убеждении, что они весь день провели в обществе друг друга. Почему бы и нет? Гарднер мог ускользнуть вниз на грузовом лифте или по задней лестнице; и кто бы мог знать, что он не сидит в квартире с Бартлеттом? В то же самое время Бартлетт сам мог бы позаботиться о том, чтобы получить какое-нибудь алиби, в случае если бы они захотели втянуть его потом в это дело, если бы он только поболтал с горничной или лифтером. Но он этого не сделал, он оставался в квартире один.