Текст книги "Убийства павлиньим пером"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава 13
ЗОЛОТАЯ СКАТЕРТЬ

Соар вытащил из коробки у своего локтя еще одну сигарету.

– Да, думаю, кое-что могу, хотя не знаю, что это значит, и не уверен, что хочу знать. И между прочим, могу я спросить, что показалось вам подозрительным в словах Дервента?

– Нет, сэр, простите за напоминание, но это мы задаем здесь вопросы, – вмешался Мастерс. – Так что если вы…

– Черт побери, это очень важно, инспектор, – заявил Соар, затем чиркнул спичкой, и волосатые запястья закрыли его лицо, пока он зажигал сигарету. – Однако на какой конкретно вопрос вы хотите, чтобы я ответил?

– Покупал ли у вас мистер Китинг эту скатерть?

– В одном отношении – да; в другом отношении – нет, – улыбнулся антиквар. – Спокойно, инспектор! Прежде чем вы загоните меня в угол, как вы это сделали с нашим другом Гарднером, позвольте мне все объяснить. Я собираюсь рассказать вам истинную правду, хотя ее, как я понял из близкого знакомства с криминальными делами, законникам и полицейским, похоже, трудно понять и принять. Во вторник (это день, который вас интересует, не так ли?) кто-то претендующий на то, что он – Вэнс Китинг, позвонил в мой офис и заявил, что желает купить этот предмет. – Соар коснулся богатых складок на скатерти. – Этот человек хотел, чтобы ее прислали немедленно, как он сказал, к миссис Джереми Дервент в дом номер 33 на Вернон-стрит.

– Запиши, Боб, – коротко напомнил Мастерс сержанту. – Это важно.

Г. М. нахмурился.

– Вы сказали, «кто-то претендующий на то, что он – Вэнс Китинг». Значит, вы сомневались, что это был Китинг?

– Нет, не совсем так. Тогда я не удивился. Вэнс Китинг был человеком нетерпеливым и частенько делал дела по телефону.

– Черт побери, это так. Он купил целый дом всего лишь за несколько часов до того, как его убили, – напомнил всем Мастерс. – Итак, сэр?

– …Он и миссис Дервент вместе рассматривали эту скатерть, восхищались ею в моем магазине буквально за неделю до того. Вот так-то, джентльмены. Любые другие рассуждения, откровенно говоря, не мое чертово дело. – Лоб Соара дернулся, когда он поднял брови; глаза его застлало легкой дымкой. – Я послал ее с личным курьером, моим помощником мистером Уиверном, в дом номер 33 на Вернон-стрит. Уиверн позже доложил мне, что он отдал ее горничной в дверях. Меня беспокоила только одна вещь. Я не совсем был уверен, что разговаривал по телефону именно с мистером Китингом.

– Почему? – мягко поинтересовался Г. М.

– Не знаю. Голос показался мне как бы старше. Не могу сказать, что я сознательно в этом усомнился, однако это запало мне в голову, вот и все. Между прочим, поскольку вам нравится, когда называют точное время, так этот звонок раздался в час дня. Я как раз отправлялся на ленч. А вернувшись с ленча, решил удостовериться. Так что я позвонил Китингу под тем предлогом, что хочу убедиться, что сделал все так, как он хотел, и все такое. И представляете, что я услышал? Китинг заявил, что не звонил мне и ни о чем не просил.

– Итак? Вас это, конечно, встревожило?

Соар издал звук, напоминающий «плюх», и дым вихрями окутал его лицо.

– Да, нас обоих. Сначала я испугался, что он думает, будто я хочу оскорбить его или пошутить над ним. Естественно, я встревожился. Но Китинг сказал, что, поскольку предмет продан, в данных обстоятельствах он предпочтет его купить. Я ответил, что в данных обстоятельствах он уже не продается.

Конечно, это был глупый спор, но закончился он тем, что Китинг меня убедил… Да, я знаю, это звучит фантастически, однако для него… не было ничего страшнее, чем упасть в глазах миссис Дервент. Он решил: что ж, пусть будет так, будто он прислал ей скатерть. Я согласился, сказав, что в таком случае Китинг получит ее за половину реальной цены.

Г. М. моргнул.

– Гм… Когда вы упомянули о продаже скатерти Дервенту вечером во вторник, вы рассказали ему эти подробности?

Соар удивился:

– У вас репутация очень умного человека, сэр Генри. Не думаю, что мне даже стоит отвечать на это. Я говорю о сделанных у меня покупках, в особенности о конфиденциальных покупках, не более, нежели доктор говорит посторонним о почках своих пациентов или, скажем, хозяин отеля о том, что поселившиеся у него мистер и миссис Джон Смит не предъявили ему свидетельства о браке.

– Еще один реалист?

– Нет, это Дервент реалист. Моя личная философия несколько иная. Но может быть, вы не хотите это обсуждать? Я только упомянул, что мистер Китинг купил миланскую скатерть, да. Я сделал намек, который он мог интерпретировать, как ему было угодно. Сами понимаете почему. Над нами с Китингом была сыграна кем-то весьма дорогая, бесчувственная и, вероятно, опасная шутка. Кто попросил, чтобы эту скатерть прислали миссис Дервент? И с какой целью? Я хотел узнать, что известно об этом Дервенту – не поймите меня превратно! – хотел выяснить, знал ли он вообще, что его жене прислали скатерть.

– Ну, и он знал об этом?

– Нет. Или, во всяком случае, мне этого не сказал. Но я также готов поспорить, – проговорил насмешливо Соар, – что он ничего не сказал об этом и вам.

Прежде чем Г. М. успел ему ответить, в разговор вмешался Мастерс:

– Постойте, минутку, сэр! Мы не желаем уклоняться от хорошего доброго свидетельства, которое получили. Если скатерть, несомненно, была у миссис Дервент перед тем, как мистера Китинга убили, – ну, вы сами понимаете, что это означает. Прямое благоприятное свидетельство. Э? Вот так-то. Вы говорите нам, что ваш помощник отвез скатерть в дом миссис Дервент и передал ее горничной. А горничная передала скатерть миссис Дервент?

Соар посмотрел на кончик своей сигареты.

– Я почти в этом уверен, инспектор. Но, как вы понимаете, я этого не видел; и я не могу делать за вас вашу работу.

– Может быть, это и моя работа, – признал Мастерс, – но в то же время это ваша скатерть. Вы не попытались выяснить кое-что о ней у самой миссис Дервент? Почему вы ее не спросили?

– Я спросил, – невозмутимо ответил Соар. – Именно поэтому она и ушла в половине десятого наверх с головной болью.

В этот момент Поллард был уверен в верности своего впечатления, что эти двое, похоже, перешли на разговор на повышенных тонах. Может быть, это выглядело так потому, что у обоих были хорошо поставленные голоса, а может быть, и потому, что все остальные в комнате сидели тихо как мышки.

– Итак? Значит, вот почему это случилось, – пробормотал Мастерс. – Это проясняет картину, насколько я понимаю. Да, сэр, но что она вам об этом сказала? Мне кажется, здесь какая-то путаница и тайна, там, где их быть не должно. Скажем так, вы могли спросить ее: «Как вам понравилась эта чудесная скатерть?» Вы могли сказать это, не показавшись нескромным, потому что она была доставлена из вашего магазина. И она могла ответить: «Боже, разве это не чудесно со стороны мистера Китинга прислать ее мне?» Или что-то в этом роде. Ну, как всегда говорят женщины.

– В том-то все и дело, инспектор. Она ничего не сказала, у нее разболелась голова. Вы совершенно правы. Вот почему я и подумал, что все это дело выглядит подозрительным, вот почему и стал расспрашивать об этом самого Дервента. – Соар нахмурился. – Я понимаю, что вы… э… что у вас был определенный опыт общения с миссис Дервент. Можете вы понять, что она вообще мне ничего не ответила?

Это был удар прямо в лицо, и даже Мастерс ощутил его и вынужден был признать, что это правда, хотя он и не был удовлетворен. Соар повернулся к Г. М.:

– Я не знаю, насколько это может вам помочь ответить на конкретный вопрос, почему Китинг не пришел на вечер убийств во вторник вечером. Но скажите, не кажется ли вам эта неприятность со скатертью достаточной причиной, по которой он предпочел остаться дома?

– Нет, – отрезал Г. М.

– И я считаю, что нет. Мы говорим сейчас о человеке светском, который, как я обнаружил, весьма отличается от обычного человеческого существа. Теперь вы можете видеть, насколько сильно Китинг был увлечен миссис Дервент. Он так слепо поддавался ее чарам, что скорее готов был пойти на неприятный обман, чем признать, что не заказывал для нее подарка…

Не сказав ни слова и не издав ни звука, Франсис спокойно поднялась и прошла свободной походкой к двери из комнаты. Казалось, что она шагает медленно и даже делает это намеренно, но, когда была уже в шаге или двух от двери, бросилась бежать. Дверь за ней закрылась.

– Приношу мои извинения, – очень спокойно проговорил Соар. – Помоги мне боже, я хотел бы принести ей извинения должным образом.

Рональд Гарднер, не сводя светлых глаз с Соара, заметил:

– Похоже, мы все только еще сильнее запутали. Конечно, ей было очень приятно это услышать.

– Могли бы меня остановить.

– Нет, я… я не успел. У вас такая завораживающая манера говорить, вы заставляете людей себя слушать…

– В особенности самого себя. Что ж, идите и успокойте ее. Здесь может быть кто-то другой, кто захочет это сделать.

– Благодарю, – вежливо произнес Гарднер. – Я так и поступлю. – И он широко зашагал за мисс Гейл.

Все это произошло так быстро и внезапно, что никто не успел ничего сказать, это высветило в Соаре новую сторону, объясняя, почему он говорил об этом сквозь зубы. Г. М., как чрезвычайно ученая сова, не сделал никаких комментариев. Но Мастерс после нескольких секунд свинцовой тишины продолжил.

– Сэр Генри сообщил нам, – заявил старший инспектор, – что ему нет дела до того, кто украл револьвер из дома Дервентов во вторник вечером. Однако мне есть до этого дело. А кстати к тому, что уже было сказано, сэр, и учитывая объяснения мистера Гарднера, вы все еще думаете, что именно мистер Гарднер забрал револьвер? Он мог это сделать, вы знаете.

– Я совершенно уверен, что он этого не делал, – ответил Соар, поднимая брови. – Что заставляет вас так думать?

Филипп Китинг подошел к нему и резко проговорил:

– Послушайте, Бен, не отказывайтесь от своих слов. Ради меня. Я и так устал от того, что все неправильно понял и заставил полицию думать, что все, что я говорю, – ложь. Вы сказали мне совершенно ясно: «Помешайте этому парню, Гарднеру, в конце концов, это он взял револьвер. Он что, пытается меня оскорбить?» Или что-то вроде этого. Мне надоело со всеми попадать впросак…

– Это только подтверждает, – сообщил ему Соар, – что у тебя добрые намерения. Единственная твоя беда, если ты простишь мне такие слова, в том, что ты – самый неточный репортер в мире. Я уже замечал это раньше. – Слова об «оскорблении», похоже, задели его. – Я помню, что говорил что-то в этом роде. Но к этому я еще добавил слова: «Нет, этого не может быть, потому что револьвер был в гостиной на каминной доске в половине двенадцатого, а Гарднера с тех пор там не было». Понимаете, инспектор, я стоял в дверях «берлоги» Дервента, когда Дервент прошел с Гарднером к парадной двери.

– Ну, трудно ожидать, чтобы я помнил все, – проворчал Филипп. – Я пошел за своей шляпой. Кто-то ее спрятал. Во всяком случае, я уверен в том, что люди делали или не делали.

Соар затушил сигарету. В комнате стало темнее; тени легли от широких окон, а облака стали плотнее, чтобы наконец разразиться грозой, которая день ото дня все откладывалась, но должна была положить конец зною. Полларду показалось, что он услышал неясный раскат грома, от которого задрожали стеклянные предметы в квартире.

– Нет, и в этом я снова буду тебе противоречить, – снисходительно произнес Соар. – Полиция, вероятно, уже спрашивала тебя об этом. Например, ты не можешь быть уверен в том, что делал я. Ты не можешь поклясться, что это не я украл револьвер – так же как и я не могу поклясться, что этого не делал ты. И никто из нас не может поклясться, что его не взяла, скажем, миссис Дервент, которую мы совершенно упустили из виду по той любопытной причине, что с половины десятого ее больше никто не видел.

– Должен отдать вам должное, сэр, – заключил Мастерс бесцеремонным тоном, – вы исключительно хладнокровный человек.

– Или возьмем другой пример. Так уж случилось, что на время убийства Китинга у меня нет алиби. Это необычно. Меня почти всегда можно застать после полудня в доме номер 13 на Бонд-стрит. Но вчера я ушел раньше обычного, в четыре часа. Понимаете, я переезжаю. Это, похоже, удивит вас, инспектор, но люди время от времени меняют место жительства. Я ушел из офиса, пошел пешком, и никто меня не видел. А это означает, что я виновен или невиновен, можете интерпретировать как хотите.

– Мистер Соар, – вдруг спросил Г. М. – а что вы сами думаете об этом деле?

То, что он назвал имя верно, изумило даже Мастерса.

– О моей собственной вине? Это на ваше усмотрение, – ухмыльнулся Соар. – В настоящий момент я мог бы сидеть здесь в холодном поту от страха. И пока шутил бы с вами, вступал в перепалки, каждую секунду боялся бы поскользнуться, потому что это я убил Вэнса Китинга. Или я могу быть невинен и невозмутим. Или могу быть невиновен, но так нервничать, что начал бы лепетать глупости… Это все на ваше усмотрение. И вы, может быть, никогда не узнаете, какое из предположений верно.

– Нет, сынок. Я не это имею в виду. Я повторяю вопрос: что ты думаешь об этом деле?

– Позвольте мне ответить на ваш вопрос другим вопросом, сэр Генри. Вы верите в Дьявола?

– Нет, – отрезал Г. М.

– А это очень плохо, – заметил Соар, сморщив лоб, словно Г. М. говорил о пропавшей хорошей книге или пьесе. – Если бы вы побывали в доме Дервентов во вторник вечером, то, я думаю, вы изменили бы вашу точку зрения. Я, конечно, не говорю, что это произошло бы непременно. Некоторые люди – материалисты, как Дервент.

– О-хо-хо! Так, там был Дьявол?

– Да. Я не имею в виду старика Сатану. И не имею в виду оперного баса в красном трико, а также универсальный персонаж наших популярных пословиц. Нет. Я имею в виду Дьявола. Если вы не понимаете разницы, то, может быть, ее чувствуете.

Вы, инспектор, похоже, все еще удивляетесь, почему я не получил никакого ответа от миссис Дервент, когда спросил ее об этом. – Соар поднял скатерть, которая сияла золотом и стекала с его рук волнами. – Я скажу вам, когда и как я ее спросил. У меня не было возможности поговорить с нею наедине; мы все находились в одной комнате. Я знал, что единственная возможность сделать это у меня появится во время игры в убийство.

А теперь следуйте за моей мыслью. Все огни были погашены для той короткой игры в убийство, в которую мы играли как раз перед половиной десятого. Мы начали бродить по дому в темноте. Вот тогда-то я и понял, что есть в этом что-то возбуждающее или берущее за душу, чего не было в нашем первоначальном плане. В темноте под этой крышей скитались шестеро умных, простодушных людей, все в восторге от преступления; и с ними был Дьявол. Это впечатление с трудом поддается анализу, но я это знаю. Я видел это в Помпее, видел это в резьбе на флорентийской чаше и видел это на лице городской домохозяйки… Я старался следовать за миссис Дервент. В окна проникал яркий лунный свет, можно было разглядеть даже тени, но ее я потерял.

Потом наткнулся на нее неожиданно, когда забрел в «берлогу» Дервента. Там было два окна, с этими викторианскими кружевными занавесками. Они тоже пропускали лунный свет, но не так много. У одного из окон в углу стояла викторианская софа с подушками. Когда я ее увидел, у меня все похолодело внутри. На софе лежала миссис Дервент, повернув голову к окну. Ее голова была слегка подперта подушками, вокруг шеи – петля, узел был как раз под ухом, и она смотрела на меня широко открытыми глазами.

Теперь в темнеющей комнате не было слышно ни звука, кроме голоса Соара.

– Конечно, джентльмены, физическая сторона этого дела была ясна. Кто-то «убил» ее здесь во время игры; и она выжидала оговоренное количество секунд, прежде чем «закричать». Но я не видел физической стороны дела. Это было словно во сне, тот же полусвет, те же полутона, то же приглушенное качество или пророчество. Я сказал ей негромко: «У вас есть друг, который сегодня после полудня послал вам прекрасный подарок. Как давно вы получаете от него подарки?»

Не хочу преувеличивать. Но у меня создалось впечатление, что я никогда не был так близок к смерти, как в тот момент. Подождите! Не поймите меня превратно! Угроза исходила не от миссис Дервент: она ничего не могла сделать, она была словно красивая кукла или манекен; пугающая вещь или персона, это как вам будет угодно, была где-то позади меня. Я сказал еще несколько слов, и она подала сигнал, чтобы собрать остальных. Включили свет; и снова это комната стала обычной.

Резкий звонок в дверь квартиры в одно мгновение избавил всех от какого-то гипнотического эффекта, который производил голос Соара. Свет и тень изменились и перемешались. Место приняло еще более обыденный вид, когда Филипп Китинг подошел к двери и сообщил, что прибыли Альфред Бартлетт, слуга, и У. Гладстоун Хаукинс, официант, и они готовы к допросу, а кроме того, из Уайтхолла от мисс Ффоллиот Г. М. передали записку.

– Мы, в принципе, не возражаем время от времени послушать рассказы про привидения, – радушно сказал Мастерс Соару. – Мы с сэром Генри к ним привычны. Но в качестве свидетельства – нет. Должен также предостеречь вас, что у миссис Дервент железное алиби на время, когда было совершено реальное убийство. Кстати, вам она нравится?

– В достаточной мере.

– А мистер Дервент? Как насчет него? Он выглядит очень молчаливым джентльменом; и, строго между нами, хотел бы я знать, что он делал вчера после полудня в пять часов…

– Я могу вам сказать, что он делал, – заявил Соар.

– Да, сэр?

– Он сидел в комиссариате полиции.

Это был один из тех немногих моментов, когда Мастерс позволил себе, будучи при исполнении, выругаться. Он сказал только одно слово, но сказал его с яростью. От легкого раската грома снова вздрогнули стеклянные предметы в квартире, теперь уже стало так темно, что едва ли можно было что-то разглядеть. Мастерс посмотрел на Г. М., который разрывал конверт.

– Вы совершенно правы, – произнес старший инспектор. – Кто-то действительно смеется над нами… Вы уверены в том, что говорите, мистер Соар?

– Нет. К несчастью, меня с ним не было. Но я не думаю, что Дервент лгал. Вы тоже могли слышать, что он пытался снова открыть дело Дартли.

– Значит, так, дело Дартли. Я сам об этом думал. Вот что, сэр, – Мастерс вытянул указующий перст, – вас не поражает как определенная странность, что, когда убили мистера Дартли, в комнате оказались чашки с узором из павлиньих перьев, и когда убили мистера Китинга, рядом с ним была скатерть с узором из павлиньих перьев, а главное, что все-таки вещи попали на места преступлений из вашего магазина?

– Разумеется, это поражает меня, как нечто странное, – резко ответил Соар, – но я не могу это объяснить.

– Вы когда-нибудь слышали о тайном обществе под названием «Десять чайных чашек»?

Соар проницательно посмотрел на него:

– Опять старая песня, инспектор? Нет, я никогда не сталкивался с этим, но совершенно не удивлюсь, если в деле обнаружится нечто подобное. До меня доходили отрывочные слухи…

– Все виды слухов нам пригодятся, – заметил старший инспектор. Он посмотрел не без подозрения на Филиппа Китинга, который упрямо кивнул, потом опять на Соара. – Вот как обстоит дело. И что мы не можем пока понять, что вся эта чепуха означает. Если она ничего не означает, значит, так тому и быть. Эти павлиньи перья, это воздержание от курения и в особенности эти инфернальные чайные чашки. Мы что-то слышали о «религиозном» обществе. Но какое отношение могут к нему иметь чайные чашки?

– Разве вы не можете отважиться предположить?

– Не предположить. Это чересчур… грм… доморощенное дело для меня, сэр. В чем состоит вред или значение чайных чашек? Вы говорите мне «чайная чашка», и я сразу представляю огонь в камине, дом, хорошую чашку чая с большим количеством сахара и молока – самые обычные вещи. Никакого отношения к опасности или убийству это не имеет. Вот если бы это было что-то похожее на ту уродливую серебряную коробку, которую мы с сэром Генри однажды обнаружили в доме лорда Мантлингза…

– Точно, – внезапно заявил Соар, – у вас, мистер Мастерс, воображение, достойное школьника. Боюсь, это именно так. Вы видите нечто зловещее только в скрещенных кинжалах или окровавленных руках. Но подумайте снова. Вы что-нибудь знаете об истории чая?

– Истории чая? Нет. Кроме разве… подождите минутку… это заключение о чайных чашках из музея Южного Кенсингтона… Оно у меня где-то было. Там еще говорилось: «Это, конечно, не чайные чашки, поскольку чай не был известен в Европе до середины семнадцатого века».

– Это не совсем так, инспектор. Чай привезли в Европу из Китая, когда Китай начал торговать с Португалией и Италией в 1517 году, что делает дату, к которой относятся чашки, вполне логичной. То есть чай в Европе был уже известен, хотя и не получил еще широкого распространения. Видите ли, то, что для нас сейчас приятный повседневный напиток, когда-то представлялось секретным, опасным и экзотическим зельем. Разве вы не знаете, какие протесты были из-за чая в Англии даже в начале восемнадцатого века? Один писатель-медик клялся, что чай так же вреден, как опиум. Или вы не знаете, что чай способен вызывать галлюцинации, правда, это относится к зеленому чаю, или не слышали истории Ле Фану – человека, который к нему пристрастился?

Лицо Мастерса приобрело несколько иной оттенок.

– Вот что я скажу! – запротестовал он. – Вы же не собираетесь убеждать меня, сэр, что в шестнадцатом веке группа итальянцев собралась вместе и образовала тайное общество, чтобы пить чай, словно старые девы в кружке кройки и шитья? Я в это не верю.

– Это шокирует вашу романтическую душу? – поинтересовался Соар, вбивая гвоздь в голову так точно, что Мастерс заворчал. – Ну хорошо, успокойтесь, инспектор. Это был чай совершенно отличный от того, который известен нам. Если я прав в моих допущениях, это был зеленый чай, приправленный опиумом. Вы читали книгу путешествий Гарднера «Цыганский язык»? В верхней Бразилии он обнаружил маленькую португальскую колонию, очень древнюю и вырождающуюся, в которой была принята такая практика. Я не знаю, какие секреты могли прокрасться из Лиссабона, Милана или Толедо сотни лет назад, чтобы заползти в дыры и углы современного Лондона. Я ничего не знаю о Десяти чайных чашках или о том, какие ритуалы с ними практиковались, но я знаю, что в период их изготовления, предположительно с 1525 по 1529 год, в Южной Европе была необычайно активна инквизиция. Не менее чем в четырех случаях группы по десять человек – пять мужчин и пять женщин – были приговорены к повешению и сожжению, и никаких деталей судебных процессов над ними не разглашалось. Подумайте над этим.

Поллард взглянул на Г. М., который не произнес ни слова с тех пор, как получил из офиса письмо. Он сидел прикрыв глаза рукой, настолько далекий от всего, что говорил Соар, что сама его неподвижность вызывала тревогу. Наконец Г. М. отвел руку от глаз и проговорил:

– Должно быть, я уснул. Мастерс, Боб, давайте-ка выйдем в коридор. Я хочу сказать вам словечко. – И, тяжело дыша, он похромал в коридор.

Старший инспектор и Поллард последовали за ним. Г. М. закрыл дверь, затем развернул записку, написанную почерком его секретарши.

– Это пришло с первой почтой сегодня утром, но ты не вскрыл свою почту. Думаю, тебе лучше взять это.

В сером свете от окна в конце коридора они увидели отпечатанные слова, и восклицание старшего инспектора Мастерса прозвучало, словно рык.

«В четверг, 1 августа, в 9.30 после полудня, ожидается чаепитие на 10 персон в номере 5Б, на Ланкастер-Мьюз. Сэр Генри Мерривейл приглашается на демонстрацию. Он может привести с собой любых гостей, которых только захочет».

Больше Поллард ничего не смог разглядеть, потому что за окном резко потемнело и без грома и молний с шумом хлынул дождь.