Текст книги "За красными ставнями"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Джон Диксон Карр (под псевдонимом Картер Диксон)
«За красными ставнями»

Глава 1

Самолет, вылетевший в девять тридцать из Лиссабона, спустя два часа описывал медленные широкие круги над аэропортом Танжера. Большинство пассажиров, прижавших лица к окошкам маленького аэроплана, испытывало недоумение или досаду.

Было 1 апреля, и люди ожидали увидеть сказочный город, где можно вести себя как заблагорассудится, дремля под горячим солнцем, отражаемым белыми домами и голубой впадиной Средиземного моря, где мыс Спартель знаменует собой самую северную точку Африки.[1]1
  Автор допускает распространенную ошибку. Самой северной точкой Африки является не мыс Спартель в Марокко, а мыс Рас-Энгела в Тунисе. (Здесь и далее примеч. пер., кроме примеч. авт.)


[Закрыть] Но, увы, погода была такой же холодной, как если бы они прилетели в Лондон или Нью-Йорк. Самолет, поскрипывая обшивкой, пробирался сквозь хлопья тумана, за которыми пассажиры могли разглядеть лишь отдельные клочки блекло-зеленой земли.

«О боже!» – мысленно простонала мисс Морин Холмс.

Лишь чисто случайно на этой стройной темноволосой американской девушке было меховое манто. По какой-то причине Морин Холмс не смогла убедить себя оставить его в Нью-Йорке. При этом ей казалось, что она истратила на одежду – причем светлую, летнюю и почти что тропическую – сумму равную стоимости самого путешествия.

Внезапно внимание Морин привлек бас, чей обладатель, по-видимому, думал, что разговаривает шепотом.

– Тсс! – прошипел бас. – Ой!

Спинки сидений самолета были очень высокими. К тому же электрическое табло над дверью на двух языках предписывало пассажирам пристегнуть ремни. Однако пожилой бочкообразный джентльмен, занимавший место впереди Морин, преодолел эти трудности.

Каким-то образом ему удалось повернуться и встать на колени, оказавшись лицом к Морин. Поверх спинки сиденья она видела большую круглую физиономию с квадратным подбородком, поблескивающей лысиной и очками в роговой оправе, съехавшими на кончик широкого носа. Глаза уставились на Морин с такой злобой, что девушка отпрянула бы, если бы не узнала пассажира.

– Послушайте, девочка моя, – начал бочкообразный джентльмен, как ему казалось, безукоризненно вежливым тоном. – Я должен кое-что вам объяснить. Только между нами… ш-ш!.. меня зовут…

Морин отлично знала его имя. Ее зеленые глаза с длинными черными ресницами и широкий алый рот на фоне бледного лица выражали беспокойство, смешанное с тайным восхищением. С тех пор как авиалайнер компании ТВА вылетел из Нью-Йорка в Лиссабон, она надеялась, что старый греховодник заговорит с ней.

– Вы тот самый старик, – просто сказала девушка. – Сэр Генри Мерривейл.

– Ну… да, – пробормотал Г. М. не без самодовольства, но тут же добавил: «Ш-ш!» – с таким угрожающим видом, который парализовал бы даже десантника.

Морин почувствовала прилив раздражения из-за того, что голова, лишенная тела, поверх спинки сиденья отдавала ей распоряжения. Дома и на работе девушка была хладнокровной и деловитой, не утрачивая при этом женственности. Но за границей ее истинная натура дала себя знать.

– Вы ужасны! – воскликнула она.

– Что значит «я ужасен»?! – завопил Г. М.

Его мощный голос на фоне шума моторов самолета, снижающегося кругами в тумане, заставил пассажиров вздрогнуть и обернуться. Стюард-португалец подошел к Г. М. и, старательно выговаривая английские слова, велел ему пристегнуть ремень. Г. М. протянул стюарду десятифунтовую купюру и велел ему убираться к дьяволу, что тот и сделал.

– Я имею в виду то, что писали газеты, – попыталась объяснить Морин Холмс, уже сожалея о своих словах. – Когда вы впервые прибыли в Нью-Йорк, то устроили беспорядки в метро. Некоторые до сих пор говорят, что в деле Мэннинга вы…

– Сфабриковал улику?

– Да, если «сфабриковал» подходящее слово. Полиция гонялась за вами в Вашингтоне, Балтиморе, Филадельфии и еще не знаю в скольких местах – включая городок около Чарлстона, где вы убедили шефа полиции арестовать мэра.

– Ох, девочка моя! – Г. М. небрежно отмахнулся, удивленный тем, почему кто-то должен беспокоиться из-за таких пустяков.

– Во время вашего последнего визита в Нью-Йорк произошли беспорядки и убийство в Метрополитен-музее. Конечно, – Морин метнула на Г. М. взгляд из-под ресниц, – детектив-лейтенант из отдела убийств раскрыл дело…

– Угу, – проворчал Г. М., возводя глаза к потолку. – Разумеется.

– Комиссар полиции устроил в вашу честь большой банкет. Все думали, что вы возвращаетесь в Англию, а вы тайком ускользнули в Танжер. Вы…

Сделав паузу, Морин опустила голову и в нерешительности забарабанила по сумочке пальцами в перчатке.

– Конечно, это не мое дело, – добавила она, подняв зеленые глаза, – но не могли бы вы объяснить, почему все это мне так противно?

– Господи, конечно нет!

– Помимо вашего… вашего недостойного поведения и того, что вы английский аристократ…

Челюсть Г. М. отвисла.

– Моего недостойного поведения?

– Помимо этого, – настаивала Морин, – все эти ужасные женщины! В вашем возрасте!

Теперь она добилась соответствующей реакции. Лишенная тела голова Г. М. начала медленно багроветь, двигаясь слева направо, как голова святого на блюде.

– Я абсолютно невиновен! – завопил он со страстью и, следует признать, с изрядной долей искренности. – Это все газеты! Они печатают обо мне все, что хотят, так как знают, что я не буду скандалить из-за этого! Черт возьми, я не могу даже заговорить с хорошенькой женщиной без того, чтобы нас тут же не сфотографировали! Они изобразили бы меня делающим пассы статуе Свободы, если бы могли заставить кого-нибудь это проглотить!

– Значит, все это неправда?

– Меня неправильно понимают, девочка моя! – Физиономия Г. М. приобрела жалобное выражение, будто он нуждался в защите от жестокостей этого мира. – Я самый чистосердечный и искренне верящий в добро человек, который когда-либо ходил по этой земле! Я стою в сторонке и никого не трогаю, а меня все унижают. Посмотрите на меня! Я не возражаю, чтобы меня называли «папаша», как делали почти все в Америке. Но разве я похож на старого развратника?

Несмотря на угнетенное состояние, Морин Холмс с трудом удержалась от смеха. Но ее лицо сохраняло серьезное и сочувствующее выражение.

– Нет, сэр Генри, не думаю.

– Вот и отлично! – Лицо Г. М. тут же прояснилось. – Так как мы приземлимся примерно через минуту… – массивная рука метнулась через спинку сиденья, почти ткнув указательным пальцем в нос испуганной Морин, – вы ответите мне на несколько весьма интимных вопросов. Договорились?

– Ну…

– Как вас зовут, девочка моя?

Морин сказала ему.

– Вы в Танжер по делам или на отдых?

– Это мой отпуск – две недели плюс время на перелеты.

– А где вы работаете?

– Я секретарь в «Джоунс, Хауард и Рэмсботтом» – знаете, большая адвокатская фирма в доме 386 на Пятой авеню.

– Угу. Где вы остановитесь в Танжере?

Морин криво улыбнулась и покраснела, став еще более хорошенькой.

– В отеле «Минзех». Мне сказали, это лучший отель в Танжере. Естественно, он мне не по карману. Но я просто… – Девушка печально развела руками и снова улыбнулась.

– Ха! Все лучше и лучше, – заявил Г. М. – Я тоже зарезервировал там номер. Сколько вам платит ваша фирма, скажем, в неделю?

Морин ответила, покраснев еще сильнее.

– Угу. – Г. М. снова указал пальцем на ее нос. – Тогда я сделаю вот что. Я утрою ваше жалованье и добавлю две сотни в качестве премии, если вы на две недели притворитесь – только притворитесь – моей секретаршей.

Морин молча смотрела на него. Пассажиры, болтая, вглядывались в затянутые туманом окна.

– Господи! – Г. М. внезапно хлопнул себя по лбу. – Нет! Это не то, что вы думаете! Я докажу, что это вовсе не грязное предложение старого развратника. – Страдальческое выражение вернулось. – Меня всегда неправильно понимают!..

– Но я так не думаю! – запротестовала Морин. – Честное слово!

– Тогда почему…

– Мне непонятно, почему вы хотите, чтобы я «притворялась» вашей секретаршей.

– Ш-ш! – зашипел Г. М., оглядываясь вокруг с видом заговорщика. – Никто не знает, что я в Танжере. Ни одна душа! За исключением британского консульства – они командировали молодого парня по имени Бентли встретить меня, но будут держать рот на замке. Более того, никто не должен узнать, что я здесь. Я собираюсь сидеть в шезлонге в темных очках, ничего не делая и приходя в себя после каникул в Америке.

– Но…

Г. М. с горечью усмехнулся:

– Только что вы говорили о копах, преследовавших меня практически от Нью-Йорка до Сан-Франциско. Полагаю, вы думаете, что я хорошо провел время? Нет, это не так. Почему? Потому что упомянутые копы сначала втянули меня в дело, чтобы я помог им, а потом, по непонятной причине, разозлились из-за того, что я немного повольничал с вещественными доказательствами и уликами. – Г. М. приблизил лицо – даже его очки, казалось, стали больше. – А что общего у всех этих дел, девочка моя? Я скажу вам! Невозможная ситуация – вот что!

– Но… – Морин заколебалась, – ведь это не ваша специальность?

Страдальческое выражение лица Г. М. вызывало в памяти «завязавшего» пьяницу, который видит перед собой полную бутылку виски.

– Я не могу им противостоять, – жалобно произнес он. – Предположим, я слышу о парне, застреленном в запертой комнате или задушенном на песчаном пляже, где нет никаких отпечатков ног, кроме его собственных. О, девочка моя! Меня начинает пожирать яркое пламя любопытства, и я не могу спать, пока не объясню произошедшее! В Лондоне живет змея по имени Мастерс. Я не мог понять, почему он сходит с ума в таких обстоятельствах, но теперь понимаю. Что бы про меня ни думали, я старик и не могу выносить чепухи. Если кто-нибудь говорит мне «невозможно», я готов огреть его по башке сифоном с содовой! Конечно, я не ожидаю ничего подобного в Танжере, но хочу быть уверенным, что меня не втянут… Вот для этого мне и нужны вы.

– Для чего именно?

– Слушайте, – продолжал Г. М. – Вам даже не придется все время находиться при мне. Если вы хотите выйти из отеля, просто оставляете записку, что ушли со мной, но не знаете, куда мы идем и когда вернемся. Если я нахожусь в отеле, когда вы там, вы отвечаете на телефонные звонки – говорите, что я мертвецки пьян, что у меня ужасная инфекционная болезнь или что угодно, лишь бы от меня отвязались. Я вполне серьезен, девочка моя. Вы согласны?

Морин закусила нижнюю губу. Ее взгляд скользил по салону, старательно избегая Г. М. Она сбросила меховое манто, продемонстрировав стройную фигуру в темно-зеленом платье с металлическими пуговицами.

– Я не могу, сэр Генри, – печально промолвила девушка.

Шасси со стуком коснулось посадочной полосы. Самолет покатился вперед и вскоре остановился. Стюард по-португальски выкрикнул пассажирам распоряжение оставаться на своих местах. Моторы зашумели снова, чтобы с помощью сложного маневра задняя левая дверь самолета оказалась точно напротив входа в аэровокзал.

Протянув руку, Морин коснулась спинки сиденья под головой Г. М.

– Очень жаль, но я не могу! – Она немного помедлила. – Понимаете, я рассчитывала, что эти две недели будут полностью свободны от… ну, от того, о чем вы только что говорили. До меня не смогут добраться, как бы ни старались. Я буду показывать язык звонящему телефону. Мне не придется чувствовать ответственности ни перед кем и ни перед чем. – Морин глубоко вздохнула. – Это чудесно! – добавила она тихим голосом. – Если вам приходилось годами работать в офисе и постоянно твердить себе: «Я должен запомнить это. Я должен запомнить то», пока вам не захочется кричать, то, думаю, вы меня понимаете.

Последовала очередная пауза.

Опустившая взгляд Морин удивилась, что зычный голос Г. М. может быть таким мягким.

– Мне тоже жаль, девочка моя, – сказал он, уставясь в пол. – И это я должен извиняться. – При этом он отчаянно скреб голову, будто в поисках отсутствующих волос. – Может быть, старик понимает куда больше, чем вам кажется. Но вы сохраните мой секрет, не так ли?

– Конечно сохраню! – отозвалась Морин. – Сколько угодно секретов! Хотя…

– Хотя что?

– Если мы остановимся в одном отеле, то будем сталкиваться друг с другом. Должно быть, вы делали заказ под фальшивым именем. Как мне вас называть?

– Герберт Моррисон, – быстро ответил Г. М. – Но не прикидывайтесь, будто где-то слышали это имя раньше! Инициалы те же, верно? Я добрый старый Герби Моррисон. Ш-ш!

Издав металлический вздох, самолет вновь остановился. Отстегнув ремни и громко разговаривая минимум на пяти языках, пассажиры направились к двери. Так как Г. М. и Морин занимали два передних сиденья по правому борту, они могли не торопиться. Напротив них никто не сидел.

Поднявшись во весь внушительный рост, Г. М. водрузил на голову панаму с яркой лентой и опущенными полями.

Легкий костюм, приобретенный в Палм-Бич,[2]2
  Палм-Бич – приморский курорт на юго-востоке штата Флорида.


[Закрыть] дополнял чудовищный, разрисованный вручную галстук, который бы вызвал дрожь на Риджент-стрит.[3]3
  Риджент-стрит – фешенебельная улица в центре Лондона.


[Закрыть]

– Сэр Генри, – неуверенно предложила Морин, – не лучше ли вам пройти первым? Ведь вам придется двигаться по проходу боком.

Даже подозрительный ум Г. М. не смог усмотреть в этом обидный отзыв о его брюхе.

– Умная девочка! – согласился он, поворачиваясь боком и начиная прыгать по проходу с поднятыми руками, как балетный танцор. – Как же здорово оказаться в том месте, где тебя никто не знает!

– Но, сэр Генри…

– Ш-ш! Зовите меня мистер Герберт Моррисон или «папаша».

– Но я не могу называть вас так! – Морин была искренне шокирована. – Как бы то ни было, что это за суета за дверью?

Хотя после приземления стало гораздо теплее, сквозь запотевшие окна почти ничего нельзя было разглядеть. Но было очевидно, что туман рассеялся. Танжерский аэропорт, построенный в горной местности вблизи города, продувал сильный ветер.

Вокруг передвижного трапа, который подкатили к открытой двери, слышались крики и проклятия. Каждого пассажира, спустившегося по ступенькам, проворно оттесняли в сторону и выстраивали вместе с остальными вдоль самолета, как перед расстрелом.

– Ничего особенного, девочка моя, – презрительно фыркнул Г. М. – Когда испанцы, португальцы или арабы начинают орать друг на друга, а вы знаете не более дюжины слов, это звучит так, словно вот-вот произойдет убийство, хотя в действительности означает всего лишь спор из-за одной песеты в счете. Ш-ш! Понимаете…

К тому времени он уже находился у двери, где стюард кланялся так низко, как будто собирался пасть ниц. Вручив ему монету, Г. М. спустился на три ступеньки, не поднимая головы. Впереди, на расстоянии сорока футов, тянулось приземистое здание аэровокзала с рядом стеклянных дверей.

Тогда Г. М. поднял взгляд и увидел то, что находилось прямо перед ним. Его шея вздулась, а глаза выпучились под стеклами очков. Если бы он не держался за перила, то наверняка упал бы с лестницы.

– Гореть мне в аду! – прошептал он.

Глава 2

На сей раз возглас Г. М. не был лишен оснований.

Он едва слышал гром приветствий, казалось исторгаемый тысячами североафриканских глоток, который едва не снес с него шляпу. Его затуманенный взор сначала различил два ряда красных шелковых канатов, прикрепленных по краям к металлическим подпоркам, которые тянулись от подножия передвижного трапа к центральной двери здания, образуя широкий проход, разделяющий толпу надвое.

Взгляд Г. М. устремился вверх. Над центральной дверью виднелись три приветствия, сплетенные из ярких тропических цветов и пламенеющие на фоне буро-зеленых холмов. Все три были на разных языках и располагались друг над другом следующим образом:

Salud y Pesetas y Cosas Nuevas a SIR HENRY MERRIVALE![4]4
  Привет, песеты и новые дела сэру Генри Мерривейлу! (исп.)


[Закрыть]

Vive le Vieux Bonhomme, SIR HENRY MERRIVALE![5]5
  Да здравствует старый добряк сэр Генри Мерривейл. (фр.)


[Закрыть]

Салам алейкум,[6]6
  Мир тебе (ар.).


[Закрыть] СЭР ГЕНРИ МЕРРИВЕЙЛ!

Последнее приветствие было написано арабскими буквами, которые мы не стали заставлять типографов воспроизводить. Но это было не все. За правым красным канатом неподвижно стоял оркестр из двадцати, главным образом медных, духовых инструментов. Каждый вновь прибывший мог сделать вывод, что оркестр составили танжерские полицейские. Над их смуглыми лицами белели шлемы, похожие на американские. Форменные рубашки и шорты имели цвет хаки светлого оттенка; белая перевязь пересекала свисток, прикрепленный к цепочке на шее, спускаясь через грудь к белому поясу с белой дубинкой. Вымуштрованные, они ожидали тайного сигнала, по которому заиграли прямо в лицо сэру Генри «Боже, храни короля!». Гражданское население за левым красным канатом приветствовало знатного гостя с не меньшим энтузиазмом.

Морин Холмс, стоя на ступеньке позади Г. М., робко заговорила ему на ухо:

– Боюсь, сэр Генри, кое-кто знает, что вы здесь.

– Ну… – пробормотал великий человек, очевидно еще не решив, как относиться к увиденному. Внезапно он встрепенулся: – Ой, девочка моя! Посмотрите туда!

Это был окончательный триумф. le moment supreme.[7]7
  Наивысший момент (фр.).


[Закрыть] У центральной двери аэровокзала стояли два арабских мальчика лет девяти-десяти, в подозрительно белых куртках и брюках. Оба были облачены в красные фески с кисточками, что в наши дни символизирует всего лишь принадлежность к мусульманской вере. И оба склонялись по обеим сторонам предмета, напоминавшего свернутую в рулон широкую красную дорожку.

Повинуясь сигналу, мальчики метнулись вперед, как обезьяны. Красный ковер быстро развернулся перед трапом.

– Хм! – произнес сэр Генри Мерривейл с новыми нотками в голосе.

– Красный ковер для вас! – воскликнула Морин. – Разве это не чудесно?

– Ничего особенного, – отмахнулся Г. М. – Я равнодушен к таким вещам. – Поднеся ладони ко рту рупором, он крикнул: – Эй!

Учитывая, что оркестр оглушительно играл второй куплет «Боже, храни короля!», а зрители издавали такие громкие звуки, какие издают только в Танжере, следует удивляться тому, что даже Г. М. едва смог заставить услышать себя. Тем не менее это произошло.

– Эй! – окликнул он снова.

Красный ковер остановился. Два маленьких коричневых личика приподнялись под красными фесками.

– Вы сдвинули этот чертов ковер чересчур вправо! – прогремел визитер, иллюстрируя слова жестами. – Через минуту он окажется под хвостом самолета. Передвиньте его влево, чтобы я мог пройти по нему!

В местности, где одна фраза может содержать слова на пяти языках, сопровождаясь объяснительными жестами, легко заставить себя понять. Арабские мальчики кивнули, усмехнувшись и сверкнув белками глаз. Красный ковер покатился вперед и остановился у подножия трапа. Мальчики, снова повинуясь тайному сигналу, исчезли.

– Хм! – повторил сэр Генри Мерривейл.

Небрежно, как фокусник, протягивающий ассистентке деталь реквизита, Г. М. передал панаму Морин. Спустившись с оставшихся ступенек величавой походкой, он приложил руку к сердцу и поклонился направо и налево так низко, насколько позволяло брюхо.

– Muchas gracias, – поблагодарил сэр Генри. – Je vous remercie. Naharak sai'd.[8]8
  Благодарю вас (исп., фр., ар.).


[Закрыть] Благодарю вас, члены Консервативной партии.

Шум стал громче самых яростных залпов зениток во время бомбардировок Лондона десять лет назад. Смущенная Морин, все еще держа панаму Г. М., потихоньку спустилась и встала позади него.

– Не знаю, что нам делать теперь, – признал знатный гость. – Шоу было прекрасным, но где церемониймейстер?

Однако помощь уже была близка.

Управляемый тем же таинственным сигналом оркестр так резко остановился посреди четвертого куплета «Боже, храни короля!», что один из тромбонов не сумел умолкнуть вместе с остальными. Толпа штатских в ярких костюмах перестала кричать. Морин почувствовала, что в голове у нее гудит от внезапной тишины.

Худощавый молодой человек среднего роста нырнул под правый канат и снова выпрямился. Несмотря на смуглое лицо и гладкие черные волосы, в нем не было и намека на качество, обычно именуемое елейностью. Твидовый пиджак спортивного покроя с серыми фланелевыми брюками и синим галстуком могли быть приобретены на Бонд-стрит.[9]9
  Бонд-стрит – улица в Лондоне, где находятся модные магазины мужской одежды.


[Закрыть] Хотя даже лучший друг не мог бы назвать молодого человека красивым, его лицо свидетельствовало о живом уме и чувстве юмора, которые служебные обязанности вынуждали маскировать официальной вежливостью, близкой к чопорности.

В левой руке молодой человек держал скромного объема пачку бумаг. Отвесив формальный поклон Г. М., он устремил на визитера взгляд выразительных золотисто-карих глаз.

– Позвольте первым приветствовать вас, сэр Генри, – заговорил молодой человек по-английски без всякого иностранного акцента. – Я – Альварес, комендант.

Комендант чего? И почему не в форменной одежде? Это могло что-то означать. Но Г. М. не стал развивать тему.

– Знаете, сынок, – отозвался он, с сомнением потянув себя за мочку уха, – это необычайно любезно с вашей стороны. Но вы уверены, что приветствуете того, кого надо? Я добрый старый Герби…

Альварес остановил его едва заметным жестом.

– Не будет ли благоразумнее, сэр, отказаться от инкогнито? – почтительным тоном предложил он.

– Хм! Ну, поскольку все, кажется…

– Сэр Генри! – прервал их разговор звонкий женский голос. Девушка нырнула под канат и побежала к ним. Взгляд Морин Холмс сразу же устремился на нее, хотя это было почти незаметно благодаря опущенным ресницам.

Вновь подошедшая, без сомнения, была англичанкой, на вид лет двадцати пяти и явно дружелюбно настроенной. Ее густые волосы натурального золотистого цвета были замысловато уложены. Под тонкими и изогнутыми, но не выщипанными бровями поблескивали голубые глаза. Светлая кожа краснела при малейшем напряжении. Хотя девушка практически не использовала пудры и губной помады, от нее исходила аура женственности, ощутимая как физическое прикосновение. Сама она едва это сознавала, хотя посторонний мог бы поклясться в обратном. На ее плечи было наброшено легкое пальто, которое не скрывало творения парижского портного с плас де Франс; великолепную фигуру плотно облегало неортодоксальное шелковое летнее платье с глубоким вырезом. Она была в открытых сандалиях на босу ногу.

– Прошу меня извинить, – тем же официальным тоном заговорил Хуан Альварес. – Позвольте представить…

Но женщина сама назвала себя.

– Я Пола Бентли. – сообщила она, взяв Г. М. за руку. – Мой муж Билл должен был встретить вас, но старый Джей – консул – его не отпустил. Могу я его заменить?

– Разумеется, куколка! – с энтузиазмом отозвался Г. М. Подобные женщины – ослепительные и отнюдь не заторможенные – были как раз в его вкусе.

– Понимаете, – объяснила Пола. – Билла вечно посылают в самые жуткие места писать отчет о грязи, бананах, машинах или чем-нибудь еще. Отчет всегда длиной в милю, а старый Джей хочет изучить каждое слово. К тому же Билл вернулся только три дня назад, и мы… Я имею в виду… – Она умолкла, густо покраснев.

– Конечно, куколка, – успокоил ее Г. М. – У вас было много интимных разговоров.

– Ну… что-то вроде того. – Сразу забыв о своей оплошности, Пола Бентли внезапно заметила рядом с Г. М. Морин. – Э-э… – неуверенно начала она.

Прикрыв ресницами зеленые глаза, Морин коснулась руки Г. М.

– Я секретарь сэра Генри, – заявила она тренированным секретарским голосом.

Последовало гробовое молчание.

Морин не стала объяснять причины столь внезапной перемены. Возможно, это было к лучшему. Все четыре лица в группе были достойны изучения.

Г. М., чьей бесстрастной физиономии все еще удивляются в клубе «Диоген», оставался непроницаемым, как устрица. Но комендант Альварес, хотя и бровью не повел, все же умудрился каким-то способом (телепатическим?) воспринять настроение англичанина. В его глазах мелькнул гнев.

Г. М. собирался закричать: «Я абсолютно невиновен!» – но вовремя сдержался. Альварес поклонился Морин, впервые продемонстрировав в улыбке превосходные зубы.

– Боюсь, это моя вина, мисс…

– Холмс, – проворчал Г. М. – Морин Холмс.

– Это моя вина, мисс Холмс, что мы не были осведомлены о вашем прибытии. Добро пожаловать. Мы постараемся устроить вас как можно удобнее.

– Конечно! – воскликнула Пола. Отпустив Г. М., она быстро подошла к Морин и протянула ей руку. – С вашей стороны очень любезно приехать сюда. Я много слышала о лондонской секретарше сэра Генри – кажется, он называет ее Лоллипоп, – но вы, разумеется, из Штатов.

В литературе по сей день английскую девушку всегда изображают холодной, высокомерной и аристократичной, что почти до смешного противоположно действительности. С другой стороны, американскую девушку постоянно описывают остроумной, болтливой и засыпающей собеседника вопросами, что едва ли можно было назвать точной характеристикой сдержанной Морин и многих ее соотечественниц.

Тем не менее следует признать, что вначале Морин питала мрачные подозрения в отношении Полы Бентли. Ей казалось, что английская блондинка проявляет слишком много сексапильности и… ну, вы сами знаете чего. Но это длилось недолго. Искренний взгляд темно-голубых глаз Полы, дружеская теплота ее рукопожатия растопили лед в сердце Морин.

– Знаете, я до замужества провела полгода в Нью-Йорке, – сообщила Пола. – Моя младшая сестра сейчас в Колумбийском университете. Ее зовут Айрис Лейд. Хотя едва ли вы встречали ее…

– Нет. Я училась в Уэллсли.[10]10
  Уэллсли – колледж в одноименном городе в штате Массачусетс.


[Закрыть] И с тех пор прошло уже порядочно времени.

– Эй! – неожиданно рявкнул сэр Генри Мерривейл.

На секунду воцарилось молчание.

– Сэр? – пробормотал Альварес, снова становясь напыщенным ничтожеством.

– Теперь, когда эта сентиментальная болтовня закончилась, сынок, пройду я по красному ковру или нет?

– Разумеется, пройдете, сэр.

– Я имею в виду, – продолжал Г. М., сразу напуская на себя холодный и презрительный вид, – проштампуют ли наши паспорта и просмотрят ли таможенники наш багаж. Пассажиры, которых вы выстроили у самолета, теряют терпение. Они ведь не могут уйти раньше нас. Не лучше ли начать шествие?

Альварес потихоньку щелкнул пальцами. Морин, заметившая это, увидела, как из толпы штатских выделился ничем не примечательный мужчина.

– Что касается ваших паспортов, сэр, – добавил Альварес, слегка приподняв плечо, – я могу проштамповать их для вас и мисс Холмс за одну минуту. Наши друзья французы, которые контролируют все службы здесь и в порту, предоставили вам дипломатический иммунитет, так что ваш багаж не станут трогать. Вон там, – он указал вправо, на площадку позади оркестра, – ждет автомобиль, в котором я буду счастлив доставить вас к месту назначения. Конечно, еще одна машина будет следовать за нами с вашим багажом и багажом мисс Холмс.

Г. М. выглядел озадаченным.

– Слушайте, сынок, вы уверены, что встретили того, кого надо?

– Абсолютно уверен, сэр. – Альварес снова поклонился. – Фактически нам незачем входить в здание – разве только…

– Выкладывайте, сынок. Разве только – что?

– Ну, если вы будете так любезны пройти к аэропорту среди ваших поклонников, то окажете им великую милость. Кивок, улыбка, возможно, даже ободряющее слово? Поскольку они вас так хорошо знают…

– Хорошо знают? Что вы имеете в виду?

Впервые комендант Альварес казался недоумевающим. Темные брови сдвинулись над золотисто-карими глазами. Потом его лицо прояснилось.

– Понял! – воскликнул он, расправив плечи. – Вы воображаете, будто мы в Танжере отрезаны от всего мира? Прошу прощения, но это не так. Помимо английской «Танжер газетт», у нас выходят газеты на испанском, французском и арабском языках. Эти добрые люди следили за вашей карьерой – не только за захватывающими детективными приключениями, но и за вашей способностью поглощать неимоверное количество крепких напитков и неутомимой погоней за… э-э… прекрасными дамами. Поверьте мне, сэр, эти качества вызывают здесь глубочайшее восхищение.

– Но это неправда! – завопил Г. М. – Газеты лгут!

Безукоризненно вежливый Альварес погасил вспышку, проигнорировав ее.

– Мисс Холмс, не будете ли вы любезны подать мне шляпу сэра Генри? Благодарю вас. – Альварес водрузил панаму на голову великого человека под весьма рискованным углом. – Теперь, миссис Бентли, если вы возьмете его за правую руку, а вы, мисс Холмс, за левую… Пожалуйста, будьте готовы начать проход при первом же звуке оркестра. Я последую за вами. Все понятно?

Пола Бентли явно наслаждалась происходящим. Морин вела себя куда более сдержанно. Но обе выполнили распоряжение.

– Отлично! – кивнул Альварес, смахивая воображаемую пылинку с лацкана твидового пиджака. Щелкнув пальцами направо и налево, он скомандовал: – Вперед!

Оркестр загрохотал в полную силу, а публика разразилась восторженными криками. Кровь Мерривейлов больше не могла противостоять искушению. Всю свою жизнь Г. М. мечтал, что кто-то расстелет перед ним красную ковровую дорожку, и теперь мечта стала явью. Выпятив брюхо, он двинулся вперед величавой походкой вместе с хорошенькими девушками, державшими его под руки. Шествие сопровождала мелодия оркестра:

 
Приходи и строй мне глазки
В старом пабе «Бык и куст».
Угости меня портвейном
В старом пабе «Бык и куст»…
 

– Посмотрите-ка на старикана! – восторженно крикнул по-французски чей-то голос. – Привез с собой в Танжер двух цыпочек! Здорово, правда?

– Y bellas muchachas con tetas grandes![11]11
  Красивые девушки с великолепными титьками! (исп.)


[Закрыть] – подхватил испанец, указывая на упомянутые детали.

– Аллах! Аллах! Благослови пьющего вино неверного многими сыновьями!

– Вы сознаете, – обратилась Морин к Поле, – что нас принимают за наложниц?

– Я никогда не была ничьей наложницей, кроме Билла, – воскликнула Пола, – но очень хотела бы на таковую походить!

Г. М. окончательно потерял голову. Сорвав панаму рукой, на которой все еще висела Пола, он стал размахивать ею, выкрикивая шумные приветствия. Его французский был достаточно беглым, если не возражать против жаргона парижских таксистов, но по-испански он знал всего несколько слов, и, хотя овладел в Египте арабским лексиконом, на публике его лучше было бы не применять.

– Khanif![12]12
  Букв.: «протестующий» (ар.). Так называли себя мусульмане, не признающие никаких посредников между собой и Аллахом.


[Закрыть] – орал разбушевавшийся Г. М., указывая на себя с подобием улыбки, покуда Пола, встав на цыпочки, пыталась удерживать панаму вблизи его головы.

– Ya illaha illa Allah![13]13
  Букв.: «Я люблю Тебя, Аллах!» (ар.)


[Закрыть] – отозвался восторженный голос.

Если Г. М. хотел стать популярным, он не мог избрать лучший курс. Арабы обладают весьма примитивным чувством юмора, которое пробуждается от одного лишь использования неподобающих слов. Сейчас же, когда на них выливался такой поток непристойной брани, что даже комендант Альварес побледнел, толпу сотрясали взрывы хохота. Сильные мужчины в бурнусах или современной одежде корчились от смеха. Даже женщины, включая молодых и стройных, в красивых серых бурнусах с плоскими капюшонами, а некоторые в кружевных чадрах, отворачивались, беспомощно раскачиваясь в приступе веселья.

Когда бесстрашная троица приближалась к стеклянным дверям, их дорогу стали быстро пересекать призрачные сгорбленные фигуры, щелкая лампами-вспышками. В следующий момент Г. М., повернувшегося спиной к зданию и продолжающего сквернословить по-арабски, две «наложницы» и комендант Альварес протащили задом наперед через центральную дверь. Оркестр заиграл «Мы столкнулись с ними на Старой Кентской дороге».

– О боже! – прошептала Пола Бентли. Откинув назад пышные золотистые волосы, она с любопытством посмотрела на Г. М., прежде чем вернуть ему панаму, и побежала к телефонной будке звонить в британское консульство своему Биллу.