Текст книги "Капитан Перережь-Горло"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10
ПОДКОВЫ СТУЧАТ В ЛЕСУ

– Если только в карете не сам император, – взмолился Мерсье, – то умоляю вас о снисхождении, мадам! Неужели эта карета столь важна?

– Ален полагает, что да, – ответила Ида. – И пожалуйста, отложите этот кинжал, пока вы не перерезали им горло мне.

Алан, взяв кинжал у Мерсье, положил его в коробку, захлопнул ее и спрятал под обитое красным бархатом сиденье. Затем он выглянул в окно. Мерсье склонился над его плечом, также пытаясь увидеть таинственную карету.

– Ливрея императорская, не так ли? – заметила Ида и крикнула форейторам: – Осторожнее, слышите?

В лесу Арбло было прохладно, сырой воздух проникал в дилижанс. Впереди быстро ехала закрытая карета, сверкающая зелено-золотыми панелями; кучер в ливрее тех же цветов хлестал бичом двух лошадей. Эскорт состоял из четырех кирасиров императорской тяжелой кавалерии, двое скакали впереди кареты, а двое – сзади.

Кирасиры отличались высоким ростом и пышными усами. С гребней их медных шлемов, изготовленных по римскому образцу, свешивались длинные алые плюмажи. Медные кирасы сверкали в отблесках каретных фонарей. Длинные тяжелые сабли позвякивали о голубые чепраки.

Эти кирасиры считались наиболее грозными представителями кавалерии; молчаливые и угрюмые, они в любой момент были готовы к ссоре под каким угодно предлогом. Все же, когда дилижанс стал нагонять карету, один из них обернулся через плечо и слегка улыбнулся.

Алан, высунувшись из окна и вытянув шею, увидел Мишеля и второго форейтора. Оба юнца, охваченные восторгом или ловко это изображая, вытянулись в стременах, запрокинув голову и отдавая честь.

– Да здравствует император! – завопил Мишель.

– Да здравствует император! – еще громче закричал его товарищ, и их возгласы отозвались гулким эхом в кажущемся призрачным лесу.

Улыбка кирасира под нависающими усами стала еще шире. Снисходительно отдав честь в ответ, он кивнул и махнул рукой в перчатке в сторону проезжающего экипажа.

– Мишель, – сухо заметил Мерсье, – зарабатывает золотой наполеон, отдавая дань восхищения оригиналу… – Внезапно он застыл как вкопанный.

В карете ехал не император, а некто, кому следовало в это время находиться в Париже, если только…

В тот краткий момент, когда лошадиные копыта застучали в унисон и окна обоих экипажей находились на одном уровне, из окна охраняемой кареты выглянуло высохшее лицо с аристократическими чертами, острым носом и хитрой улыбкой между крыльями пепельных волос. Шарль Морис де Талейран-Перигор, министр иностранных дел Французской империи, поднял руку, насмешливо благословляя проносящийся мимо экипаж.

Некоторое время Алан и Мерсье сидели молча. Лицо Алана казалось абсолютно бесстрастным, но Мадлен знала, что сейчас его охватывает еще большее отчаяние, чем прежде.

– Не важно? – восторженно воскликнула Ида, дрожа так сильно, что платок соскользнул с ее темных волос. – О нет!

– Вы говорили, любезный Хепберн, – начал Мерсье, – о капитане Перережь-Горло…

– Прекратите разговоры о капитане Перережь-Горло, вы, оба! – прервала Ида. – Здесь Талейран! Неужели вы не можете догадаться, что это означает?

– Я полагаю, мадам…

– Почему Талейран, калека, ненавидящий путешествия, спешит в этот час к императору? Вы по-прежнему не понимаете, что они планируют именно на эту ночь?

Мерсье, словно отгоняя не интересующую его мысль, сделал еще одно замечание относительно капитана Перережь-Горло, но Ида не дала ему сменить тему:

– Капитан Перережь-Горло проиграл свою игру! Забудьте о Шнайдере! Не имеет значения, даже если он убил пятьдесят человек. Император отдал приказ, и через несколько часов барабаны по всему берегу будут призывать войска к оружию. Это ночь вторжения!

Ночь вторжения… Давно и долго ожидаемая и неумолимо приближающаяся все ближе и ближе…

– А меня там не будет! – вздохнул Мерсье, хлопнув себя по лбу. – Черт возьми, я пропущу момент, когда барки будут отплывать! Ничего не поделаешь! Мой единственный долг – охранять нашего заключенного.

– Тогда советую вам охранять его как следует и дать ему двойную дозу лауданума. Этой ночью он наверняка попытается послать сообщение англичанам!

– Каким образом, мадам, он может послать такое сообщение?

– Не знаю, но он попробует. Рискнет для этой цели каждым штыком на Железном берегу! О, если вы считаете, что использовать лауданум недостойно такого офицера, как вы…

Внимательный наблюдатель подметил бы, что слова Иды казались совершенно не связанными с ее мыслями.

Сбросив пыльник еще до выезда из Парижа, она осталась в красно-черном дорожном платье, непрозрачном, в отличие от ее вечернего туалета, но столь же ярком и экзотичном. Пальцы ее правой руки сжимали левое запястье Мадлен, которая сидела, побледнев и напрягшись, но продолжая улыбаться и не делая попыток освободиться.

– Если вы считаете, что использовать лауданум недостойно офицера, – усмехнулась Ида, как бы давая понять, что это и в самом деле недостойно, – по крайней мере, не говорите ему того, что намеревались сказать минуту назад. С этим телохранителем, следующим за нами (вы меня понимаете, Ги?), он будет таким же беспомощным, как если бы его крепко связали. – Здесь Ида прервала монолог. – Ален! Ты что, уже приступил к своим проклятым трюкам? Что ты там достал?

Алан, пребывая на пределе внутреннего напряжения, сохранял обычную обходительность и дружелюбие. Вынув из внутреннего кармана голубого камзола сложенный продолговатый лист плотной бумаги, он аккуратно разложил его на коленях.

– Это карта Булонского лагеря и его окрестностей, – объяснил он. – Вам незачем удивляться – ее, как и все остальное, дал мне сам папаша Фуше.

– Ги! – взвизгнула Ида. – Заставьте его спрятать назад эту карту!

– Почему я должен ее прятать? – осведомился Алан. – Не отрицаю, что меня, как и вас всех, интересует происходящее этой ночью. Но, как говорит Мерсье, что я могу сделать на столь поздней стадии развития событий?

– Говорю вам!..

– Мерсье, – промолвил Алан, – если наша дорогая Ида настаивает на том, чтобы вы буквально исполняли полученные приказания, она не может заставлять вас отбирать у меня карту. Как бы то ни было, я только попытался определить…

Внезапно, как будто его чуткий слух уловил какой-то шум, Алан высунулся из окна и посмотрел на дорогу за ними. В одну секунду он снова занял свое место, но Мадлен показалось, что его глаза из зеленых стали черными.

– Нет, ничего, – сказал Алан, предупреждая неизбежные вопросы. – Мы должны быть уверенными, что Талей-ран не отстает – он все еще здесь. По-видимому, ничего не произойдет, покуда он не явится к императору?

– Клянусь всеми святыми! – воскликнул Мерсье. – Если бы вчера вечером я догадался о том, что знаю теперь, то скорее умчался бы в Булонь на самом быстром копе, чем принял бы ответственность за вас! Неудивительно, что Фуше хочет заполучить вас к себе на службу! Если вы не собираетесь связаться с англичанами, зачем вам теперь понадобилась эта карта?

– Сейчас объясню. В настоящее время мы едем на север и все еще поднимаемся вверх. Но вскоре мы должны начать спускаться с холма и выехать из леса…

– Ну?

– Выехать из леса, – Алан ткнул пальцем в карту, – в долину Кондетт, находящуюся впереди, слева от нас. Справа через несколько километров чистого поля начнется Булонский лес.

– Да, я это знаю. Ну и что?

– В Булонском лесу находится большое открытое пространство, именуемое Полем воздушных шаров. Эти шары император намерен использовать для вторжения. Разве не очевидно…

Прервав его властным жестом, Мерсье протянул руку.

– Довольно, – заявил он. – Дайте мне эту карту! Алан отложил ее в сторону.

– Но я только пытался…

– Хепберн, не принуждайте меня впадать в мелодраму и снова угрожать вам пистолетом! У меня может не остаться выбора. Дайте мне карту!

– Как хотите, – ответил Алан после напряженной паузы. Аккуратно сложив карту, он передал ее Мерсье. – Быть может, услышав, что я хотел сказать, вы вернете ее мне.

– Очень в этом сомневаюсь. Но что вы хотели сказать?

– Количество этих шаров, – заговорил Алан, – приблизительно определяется от тысячи, что несколько притянуто за уши, до ста, что более вероятно. Каждый шар снабжен корзиной, вмещающей десять человек. При благоприятном ветре – таком, какой дует этой ночью…

– Откуда вы все это знаете?

– Знаю? – сердито переспросил Алан. – Уже три года императорские воздушные шары являются сюжетами гравюр в витринах лондонских магазинов. Все об этом знают! Так вот, когда мы начнем спускаться и выедем из леса…

– Вы не чувствуете движения кареты? – сказала Мадлен, привстав с места. – Мы уже спускаемся вниз.

– Отлично! Значит, мы скоро увидим Булонский лес так же ясно, как и поля на другой стороне. Если шары полностью надуты и мы увидим их над деревьями, значит, император наконец приступил к делу.

– Верно! – пробормотал Мерсье.

– Вот что я имел в виду. Если вы вернете мне карту…

– Ни за что, друг мой! Сидите спокойно – нам не нужны неприятности! Чего я не могу понять, так это преступной небрежности папаши Фуше, всегда такого осторожного, который снабдил вас картой.

– Не можете? – вмешалась Ида. – Зато я могу!

От нее словно исходил жар вдохновения, обжигая всех присутствующих. Острые скулы, длинный рот с пухлыми губами, узкие глаза отражали пылкость ее натуры.

– Я знала с самого начала, – продолжала Ида, – что Фуше ведет какую-то двойную игру! Только это может объяснить все. Фуше никогда не отказывался от своих революционных принципов – он ненавидит императора и в возможном падении империи усматривает преимущества для себя. Вызвав Шнайдера в Париж, Фуше очень встревожился, когда тот собрался вытащить саблю. – Ида конвульсивно сжала колено Мерсье. – Гром и молния, мне все ясно! Министр полиции – капитан Перережь-Горло!

У форейтора Мишеля больше пе было повода использовать свой кнут. Экипаж со звоном и лязгом катился вниз. Второму форейтору в любой момент могло понадобиться ползти на козлы и тормозить. Посмотрев на Алана, Ида застыла как вкопанная, встретив его насмешливый взгляд.

– Что с тобой? – воскликнула она. – Я права, не так ли?

– Нет, – уверенно ответил Алан. – Значит, ты тоже угодила в эту ловушку? . ……

– Что?

– Я и сам чуть было не попал в нее, – продолжал Алан.

– Быть может, Фуше хотел сбить меня с толку, посмеяться над императором и даже оказать ему неповиновение…

– Ну тогда…

– Но Фуше не капитан Перережь-Горло, так как он слишком осторожен, чтобы замыслить измену, пока до него это не сделает кто-нибудь другой. Вспомни историю всей его ренегатской политики, и ты согласишься, что я прав.

– Тогда кто же такой капитан Перережь-Горло?

– Минуту назад, – усмехнулся Алан, – ты говорила, что это не имеет значения. Лично меня это вовсе не касается. Но тебя, как француженку, должно касаться то, что кто-то в Булони, используя грубые, но эффективные методы, будет продолжать приказывать своему наемнику закалывать людей в темноте, а возможно, распорядится убить самого императора в час вторжения. – Прервавшись, Алан внезапно поднял голову. – Спокойней, Мишель! – крикнул он.

– Вы вывалите всех нас в канаву, если будете править лошадьми таким образом!.. Поэтому, думаю, мы можем согласиться, что Шнайдер по-прежнему важен для нас. Мерсье!

– Да?

– Когда мы выедем в долину, то окажемся очень близко от Пон-де-Брика. Где именно находится гостиница, именуемая «Парком тридцати статуй»?

– Очевидно, мы уже недалеко от нее.

– Полагаю, что если это ночь вторжения, то нас запрут внутри. Кто содержит гостиницу?

– Женщина, которую называют Герцогиней.

– Что еще за герцогиня?

– Это просто прозвище. Она весьма колоритная особа. Нет, ни она, пи слуги, ни двое часовых-гвардейцев, которые всегда там дежурят, не станут вас запирать. Но я это сделаю, что бы ни случилось!

– Послушайте, Мерсье…

– Друг мой, умоляю вас не спорить! Вы оставите этот дом, только если я умру!

– Но, приятель, неужели ничто не может побудить вас отказаться от своего решения? Если, например, я обращусь к самому императору?

– В такое время? Невозможно! Если, как вы говорите, сигнал будет дан этой ночью…

Мерсье умолк, затаив дыхание. Все высунулись в правое окно, глядя вперед.

Хотя экипаж все еще громыхал и раскачивался, они, выехав из леса на открытое пространство, замедлили скорость.

Во мраке душной ночи можно было рассмотреть лишь предметы, находящиеся рядом. К северо-востоку, на расстоянии двух миль, можно было различить темную массу Бу-лонского леса.

Алан неверно рассчитал расстояние. Они находились слишком далеко, чтобы в подобной темноте отчетливо разглядеть подробности, которые он надеялся увидеть. Однако в лесу были ясно заметны мерцающие огни, а над деревьями – причудливые очертания ярко раскрашенных предметов. Воздушные шары, сколько бы их ни было, уже надутые до предела, удерживались лишь на туго натянутых канатах.

– Мадам Хепберн! – произнес капитан Мерсье негромко, но столь необычным тоном, что сердце Мадлен дрогнуло. – Пожалуйста, поменяйтесь со мной местами и сядьте рядом с вашим мужем. Умоляю, не спорьте и не медлите! Делайте, как я вас прошу!

Не отводившая взгляда от Алана, Мадлен была потрясена еще сильнее. Алан вовсе не смотрел на воздушные шары!

Высунувшись, он устремил взгляд через плечо в сторону самой Булони. За лесом виднелся свет другого рода – слабый и красноватый, словно от длинного ряда фонарей и факелов, движущихся по дороге к югу.

Алан сжал кулаки:

– Мадам Хепберн!

– Прошу прощения! – машинально прошептала Мадлен, так как Мерсье тоже говорил шепотом. Проскользнув мимо него, она села рядом с Аланом.

Мадлен забыла об усталости и боли в спине и коленях. Теперь Мерсье наблюдал за движущимися огнями, а может быть, он заметил их с самого начала.

Мысли Мадлен завертелись кругом. Вторжение! Грандиозные события, происходящие этой ночью, не сопровождались барабанным боем издалека. Но что означают эти движущиеся огни?

– Думаю, дружище Хепберн, – резко произнес Мерсье, – вы видели достаточно.

Подняв руку к шторе центрального окна над дверью, он потянул ее вниз, затем проделал то же с другими двумя окнами справа, оставив незашторенным только окно рядом с собой.

– Мадам де Сент-Эльм, – сказал капитан, – не будете ли вы так любезны спустить все три шторы на вашей стороне?

– Но мы же здесь задохнемся! – воскликнула Ида, бешено обмахиваясь веером. – В карете совсем нет воздуха!

– Значит, мы задохнемся, – промолвил Мерсье. – Как бы то ни было, до «Парка статуй» уже недалеко. Делайте, как я сказал!

– А что означают движущиеся огни? – осведомилась Ида. – Почему вы оба выглядите так странно?

– Наш друг уже догадался, – ответил Мерсье, – что происходит этой ночью. Нет нужды показывать ему, как именно это происходит. Вы опустите шторы, мадам, или мне самому это сделать?

Ругаясь как конюх, Ида опустила шторы, и они оказались в полной темноте, если не считать желтого пламени фонаря с рефлектором, раскачивающегося на задней стенке.

Никто не произносил ни слова. Мерсье с пистолетом в руке, засунув карту между двумя золотыми пуговицами частично расстегнутого жилета, не отрываясь смотрел на Алана, покуда экипаж катился к месту назначения. Алан взглянул на часы – было без пяти десять.

Без пяти одиннадцать, во время завершающих обед кофе и коньяка, произошло нечто, давшее событиям этой ночи окончательный и опаснейший поворот. А в двадцать минут двенадцатого, в спальне на верхнем этаже дома, именуемого «Парком тридцати статуй», долго сдерживаемый конфликт между Идой и Мадлен наконец разыгрался.

Глава 11
ЕЩЕ ОДНА ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ ОСОБА

Динь! – зазвонили маленькие мраморные часы ровно в одиннадцать. – Дииь! Динь! Динь!

Мадлен, поспешно одеваясь в спальне, едва взглянула на часы, стоящие на белом мраморном камине.

Что бы ни должно было произойти в Булони ночью, этого не могло случиться еще несколько часов. Впрочем, не это беспокоило Мадлен больше всего. Теперь, присоединившись к игре и осмелившись делать ходы на свой страх и риск, она молилась, чтобы они были удачными.

Они должны быть удачными, иначе…

Повсюду по-прежнему царило жуткое, гнетущее молчание. Алан и капитан Мерсье все еще сидели внизу, допивая вино. Помимо самой Герцогини, в доме находились по крайней мере две горничные и двое лакеев, а также, несомненно, повар и кухонная прислуга. И тем не менее, кроме звуков, которые издавала Ида де Септ-Эльм, плещущаяся в маленькой ванной, примыкающей к спальне, и негромкого, но отчетливого тиканья часов, везде было тихо, словно в пустыне.

Динь! Динь! Динь! Динь!..

Ветер шевелил тяжелые темно-синие с золотой каймой занавеси па высоких окнах спальни, походившей на богато инкрустированную шкатулку с драгоценностями, с белой с позолотой мебелью и глянцевыми обоями с вертикальными голубыми и белыми полосами. Над кроватью, в алькове, висел бронзовый барельеф императора, чей пронзительный взгляд ощущался в комнате повсюду.

Незримое присутствие императора почувствовалось, лишь только они прибыли в «Парк статуй». Когда они свернули в ворота, Мерсье разрешил поднять шторы. В Поп-де-Брике на дороге им не встретился никто, если не считать курьера из копной разведки, скачущего во весь опор с донесением. И все же атмосфера была насыщена напряженным ожиданием.

У ворот парка они увидели двух гренадеров императорской гвардии – высоких мужчин в медвежьих шапках, которыми они в особых случаях заменяли обычные медные шлемы, – стоящих у своих будок под горящими фонарями с каждой стороны ворот. Эти часовые были такими же неподвижными, как статуи в парке, если не считать того, что, узнав Мерсье, они отсалютовали проехавшей карете своими мушкетами.

По усыпанной гравием аллее, уставленной по бокам статуями мифологических персонажей, экипаж наконец въехал во двор двухэтажного каменного дома с шиферной крышей и высокими белыми оконными рамами, построенного в виде трех сторон квадрата.

Во дворе плескался фонтан, чьи брызги поблескивали в свете из открытой парадной двери. Поджидающая гостей Герцогиня приветствовала их.

– Виконт де Бержерак? – нараспев произнесла она. – Мадам Ида де Сент-Эльм? Капитан Ги Мерсье? И… – здесь Мадлен вздрогнула, – мадемуазель Мадлен Ленорман?

В Герцогине ощущалось нечто подавляющее. Временами она напоминала Мадлен миссис Сиддонс[48]48
  Сиддонс Сара (1755-1831) – английская актриса, прославившаяся в трагических ролях в пьесах У. Шекспира.


[Закрыть], играющую леди Макбет в лондонском Ковент-Гардене. Но иногда она расцветала добродушием и делилась откровениями весьма интимного рода как с женщинами, так и с мужчинами. Не обращая внимания на пожелания путешественников сперва принять ванну и переодеться, Герцогиня настояла на том, чтобы все сразу же садились обедать.

Мадлен радовалась своим тайным мыслям, не зная, что ее ожидают неприятности.

Поднявшись наверх вместе с Идой, Мадлен побежала вперед и первая воспользовалась ванной из меди и красного дерева, горячая вода в которую поступала из трубы, а не приносилась в ведрах, что она видела впервые в жизни.

Не произнесшая ни слова Ида, чье выражение лица предвещало бурю, вошла в ванную, не сводя с Мадлен оценивающего взгляда. Мадлен ускорила процесс купания, стремясь во что бы то ни стало одеться раньше Иды. Если только ее план удастся!..

Дииь! Динь! Динь! – пробили часы последние удары одиннадцати.

Мадлен, прислушивающаяся к каждому слову и движению Иды в ванной, забыла о спешке. Стоя неподвижно в бело-голубой спальне, она еще не успела надеть ничего, кро-

ме чулок с подвязками и голубых атласных туфель без каблуков, соответствующих требованиям тогдашней моды.

Она должна поторопиться!

Оставшаяся процедура одевания не представляла сложности. Мадлен предстояло только надеть через голову голубое с белой каймой вечернее платье с глубоким вырезом и слегка припудрить лицо, руки и плечи. Но причесывание перед зеркалом отняло куда больше времени. В комнате, как и во всем доме, ощущался уютный запах старых портьер и свежеполировашюй мебели, который вдыхала Мадлен, чей пульс колотился куда быстрее убегающих секунд.

Три негромких стука в дверь, выходящую в коридор, едва не заставили Мадлен выпрыгнуть из платья. Дверь открылась, и вошла Герцогиня, впечатляющая своими мощными габаритами и обилием сомнительных драгоценностей. Платье волочилось за ней следом, как у леди Макбет в сцене сомнамбулизма.

– Если у вас есть все необходимое, дорогая, – заявила она, – то я пожелаю вам доброй ночи и отправлюсь в постель. Боже мой, ну и денек! Если бы сам император вздумал вечером заглянуть в «Парк статуй»…

– Император?! – воскликнула Мадлен, отворачиваясь от зеркала. – Он собирается зайти сюда?

– Только выражаясь фигурально, голубушка, – успокоила ее Герцогиня. – Хотя сегодня он не в павильоне, а в замке Пон-де-Брик, и его присутствие поблизости действует на меня, как гальваническая батарея!

Мадлен с беспокойством поглядела в окно.

– Говорят, – продолжала Герцогиня, – что император целый день ходит по балкону и диктует генералу Дюроку, окруженный толпой маршалов в треуголках! Тут еще сегодняшнее волнение в лагере из-за охоты на капитана Перережь-Горло, а теперь мертвая тишина!.. Я так напугана, что хотела бы вернуться в Марсель.

Глубоко вздохнув и сделав широкий жест рукой, словно отметая тревожные мысли, Герцогиня устремила на Мадлен внимательный взгляд.

– Душечка! – заговорила она несколько другим топом.

– Да, мадам?

– Что касается вашего любовника…

– Моего любовника?!

– Право, дорогая, – усмехнулась Герцогиня. – Совершенно ясно, что вы подружка виконта де Бержерака! А так как у меня доброе сердце, то мне жаль, что я не могу поместить вас в одной комнате. Но мы – слуги императора и должны сохранять достоинство. Хотелось бы мне, чтобы в этом дурно воспитанном мире все думали так же! – И она выплеснула наружу свои огорчения: – Только представьте себе – позавчера сюда приходит повидать меня сам маршал Ней, мой старый друг и добросердечный человек, чьи манеры я, однако, могу только порицать. Что, вы думаете, сделал этот вульгарный субъект? Громко смеясь и хлопая меня по заду, он осведомился: «Ну, мадам Герцогиня, как теперь поживают ваши веселые девочки?»

Лицо Герцогини отразило глубочайшее возмущение. Она торжественно выпрямилась, словно леди Макбет, приказывающая гостям удалиться с пира, после того как ее супруг увидел призрак Банко.

– Ну, как вам это понравится? – воскликнула она.

– Но, мадам…

– «Маршал Ней! – ответила я. – Должна вам сообщить, что я была содержательницей самого респектабельного дома терпимости во всем Марселе, а мои девушки славились повсюду обходительностью и хорошим воспитанием! Так что позвольте заметить, что такие грубые и неприличные вопросы, как ваш, сукин вы сын, недостойны маршала Франции и командира 5-го корпуса Великой армии!» Вот так я ему и выложила, можете не сомневаться! А вы еще спрашиваете, голубушка, заходит ли сюда император и почему необходимо поддерживать здесь достойную обстановку? Кстати, его величество заходил сюда два дня назад по случаю визита в «Парк статуй» американского посланника и его супруги, мистера и миссис Опвель из города Филадельфии, которые… – Заметив реакцию собеседницы, Герцогиня резко умолкла, тряхнув могучим бюстом и звякнув драгоценностями. – В чем дело, душечка? – осведомилась она. – Что-нибудь не так?

Это соответствовало действительности.

В любое другое время Мадлен, не отличавшуюся излишней чопорностью, позабавили бы признания Герцогини. Однако при услышанном ею имени кровь отхлынула от ее сердца, так как она почувствовала приближение новых трудностей.

– Вы сказали – Хоупвелл? – воскликнула Мадлен. – Мистер и миссис Гидеон Хоупвелл? Он раньше служил в американском министерстве в Лондоне?

Герцогиня задумалась.

– Имени я не помню. А что касается Лондона… Мадам Опвель – воспитанная и очаровательная женщина, которая в личной беседе задавала мне много вопросов о моей профессии. А ее муж…

– Довольно полный мужчина средних лет? Гидеон Хоупвелл?

– Выглядит он достойно, как мои клиенты высшего класса в былые дни. Но суров донельзя! Когда император был здесь…

– Но вы сказали, что они уехали? Что их сейчас здесь нет?

– О господи, ну конечно! Они съехали только на одну ночь, чтобы месье Опвель мог осмотреть новые пушки, которые стреляют ядрами на полтора лье, и могут вернуться в любой момент. Вот почему, даже помимо инструкций, полученных от месье Фуше, я не могла позволить вам поселиться в одной комнате с виконтом де Бержераком.

Мадлен неподвижно стояла спиной к зеркалу, прижав ладони к щекам. В те времена, когда двери всех вигских домов Лондона были открыты для Гидеона Хоупвелла и его жены, так как свои желто-голубые цвета виги заимствовали у солдат армии Вашингтона[49]49
  Вашингтон Джордж (1732-1799) – главнокомандующий армией североамериканских колонистов в Войне за независимость (1775-1783), первый президент США (1789-1797).


[Закрыть]в период революции, Мадлен и Алан встречали Хоупвеллов повсюду.

Если Люси Хоупвелл можно было бы предупредить заранее, то они смогли бы хранить молчание. Но если в деревушке Пон-де-Брик Хоупвеллы неожиданно наткнутся на «виконта де Бержерака» и «мадемуазель Мадлен Ленорман»…

И тогда, вслед за новостями, сообщенными Герцогиней, события начали быстро развиваться.

Сильный порыв ветра взметнул вверх занавеси ла высоких окнах. Отдаленную вспышку света сменил раскат грома. Ветер прошелся по комнате, колыша разбросанную одежду и заставив пламя свечей мерцать даже под стеклянными оболочками.

Ночная гроза? В такой момент?

Мадлен припомнила хмурое вечернее небо. Инстинктивно она бросила взгляд на висящий над кроватью бронзовый барельеф императора.

Но это невозможно! Неужели предсказатели погоды не предупредили императора заранее, что он не должен доверять две тысячи барок бушующим волнам проливов? Или император, приняв твердое решение, не обращал внимания на погоду?

Однако у Мадлен не оставалось времени думать ни об этом, ни о Хоупвеллах, ни вообще о чем бы то ни было, кроме Иды де Сент-Эльм. Приоткрытая дверь в ванную отворилась полностью, и Ида ворвалась в комнату, эмоциональная температура которой тотчас же подскочила до высшей отметки.

Этим вечером на Иде было еще одно тонкое прозрачное платье, на сей раз бледно-желтого цвета, украшенное узким пояском из алых роз. Котурны сменили золотые туфельки. Блестящие черные волосы были собраны в пучок и перевязаны золотой лептой. Нарядная и сверкающая, она, казалось, являла собой триумф женственности.

Едва взглянув на Мадлен, Ида взяла с туалетного столика тяжелое зеркало в золотой оправе. Посмотревшись в него и гримасничая ртом, она удовлетворенно улыбнулась, опустила зеркало и устремила презрительный взгляд на Герцогиню.

– Убирайтесь! – резко сказала она.

– Что такое, душечка?

– Убирайтесь, говорю я вам! – повторила Ида более громким голосом и сдвинув брови. – Надеюсь, вы не туги на ухо?

– Ну-ну, голубушка, незачем так разговаривать! Уверена, что мы можем держаться по-дружески, не так ли? Вот эта молодая леди обходилась со мной очень любезно, и…

Ида еще ниже опустила зеркало и вновь взглянула на Герцогиню.

– С меня достаточно дерзостей от мелюзги, не знающей своего места, – процедила она сквозь зубы. – Убирайтесь вон, грязная старая сводня, и смотрите, чтобы я снова не наткнулась в этом доме на вашу физиономию!

Мадлен затаила дыхание.

Учитывая величавую внешность и прежнюю профессию Герцогини, а также ее рассказ о том, как она поставила на место доблестного маршала Нея, можно было ожидать, что в ответ достойная хозяйка взорвется гневом. И тем не менее перед блеском наряда и самоуверенностью Иды Герцогиня съежилась и отступила. Напоминая падающую башню, она отшатнулась к двери и попыталась неуклюже присесть в реверансе.

– Простите, мадам, – сказала Герцогиня. – Я ничего дурного не хотела.

– Тогда не попадайтесь мне на глаза! – огрызнулась Ида. – Я, как и император, не выношу дерзости. Министр полиции может позволять любому голодранцу разговаривать как тому вздумается, но я не собираюсь делать ничего подобного. А теперь убирайтесь!

– Мадам, я только…

– Вы слышали, что я сказала? – осведомилась Ида, приближаясь к двери с зеркалом в руке. – Еще одно слово, и я добьюсь, чтобы вас уволили!

Две слезы скатились из глаз Герцогини. Попятившись, она снова сделала реверанс, вышла и поспешно закрыла за собой дверь.

Они слышали, как хозяйка шелестит юбками по коридору снаружи. За напыщенной болтовней Герцогини Мадлен ощущала угрозу, подобно той, которая, исходя из Франции, словно ястреб, парила над Европой. Происшедший заурядный инцидент неожиданно пробудил в ней бешеный гнев.

– Какие у вас были основания, – воскликнула она, – говорить с этой женщиной подобным образом?

– Старая шлюха пришлась вам по вкусу, не так ли? – осведомилась Ида.

– А если так? Почему она не может себя вести как хочет? И надо обладать особой наглостью, Ида де Септ-Эльм, чтобы называть какую-либо женщину словом, которое подходит к вам самой!

Ида, уставившаяся па закрытую дверь, резко повернулась, подняв зеркало, как будто собираясь нанести удар.

Раздувая ноздри и выпучив глаза, она устремила на собеседницу грозный взгляд, смело встреченный Мадлен.

– Думаю, мадам Хепберн, – заявила Ида, – мы должны уладить кое-какие дела между собой.

– Я тоже так считаю.

Подбежав к двери, Ида повернула ключ в замочной скважине, вытащила его и загородила собой дверь.

– Запирайте, сколько вашей душе угодно! – усмехнулась Мадлен. – Думаете, это вам поможет?

– Уверена, что поможет, – ответила Ида с угрожающей любезностью. – Скажите, мадам Хепберн, как вы себя чувствуете?

– Очень хорошо! – отозвалась Мадлен. – Лучше, чем когда бы то ни было. А вы?

– Что вы имеете в виду?

– Вам не нужен Алан! – сказала Мадлен. – И никогда не был нужен! Капрал Шавасс был абсолютно прав!

– Капрал Шавасс? Кто это такой?

– Вы отлично знаете, кто он. Я слышала, как он говорил министру полиции чистую правду о вас. Ваше тщеславие было здорово задето, когда Алан сказал, что предпочитает вам меня, и вы поклялись во что бы то ни стало свести со мной счеты. Но вы недооценивали меня, на что я и рассчитывала. Думаете, я не знаю, что вы прошлой ночью украли лауданум из сабельной ташки капитана Мерсье?

Ида, не отходя от двери, не сводила с Мадлен странного взгляда.

– Кто же рассказал вам про лауданум? – осведомилась она.

– Никто. В этом не было нужды. Каждый мог заметить это, когда вы столь откровенно заигрывали с капитаном Мерсье.

– Вы смеете говорить мне…

– Смею, мадам? Я не уступаю вам в сообразительности, как и в других ваших достоинствах! Лаудапум находился в ташке у левого бока Мерсье, когда вы говорили с ним. В экипаже было темно и так сильно трясло, что он не мог заметить, как вы открыли ташку. Украсть всю бутылку вы не осмелились – капитан мог обнаружить пропажу. Но коньяк, который был в маленькой фляжке из вашего ридикюля, вы отдали капитану, поэтому могли перелить нужное вам количество лауданума в пустую фляжку, не так ли?