355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Диксон Карр » Капитан Перережь-Горло » Текст книги (страница 4)
Капитан Перережь-Горло
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 00:46

Текст книги "Капитан Перережь-Горло"


Автор книги: Джон Диксон Карр



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Двумя этажами ниже кто-то выстрелил из пистолета.

Глава 5
ДАМА, КОТОРУЮ МНОГИЕ НЕ ПОНИМАЛИ

Звук выстрела оглушительно отозвался в зеркальных стенах, откатившись назад. Клубы серого дыма, напоминающие джинна из бутылки, скрыли из поля зрения Рауля Левассера и долговязого тюремщика, появившегося в отверстии открывшейся панели.

Никогда нельзя было подумать, что один пистолетный выстрел способен произвести такое количество едкого удушливого дыма, который моментально заполнил всю комнату, заползая в ноздри и рот.

– Месье Левассер! – завопил тюремщик и начал кашлять. Ворвавшись в комнату сквозь открывшийся вход с несколькими картами в руке, он был все еще невидим за клубами дыма. – О господи, парень рехнулся! Я Шавасс, месье Левассер, ваш друг Шавасс! Где вы?

Пуля, выпущенная примерно с десяти футов, прошла всего на несколько дюймов влево от сердца Иды де Септ-Эльм и угодила бы ей в руку, если бы она не подняла ее. Так как иод тонким зеленым платьем она не носила ничего, кроме коротенького цветастого фартука и котурнов из козьей шкуры, крупицы пороха обожгли ей бок.

Но Ида даже глазом не моргнула. Она стояла неподвижно, на лице ее был написан восторг, когда Рауль Левассер, словно призрак, появился из дымной мглы.

Левассер также стоял без движения. Но когда капрал Шавасс снова позвал его, то его глаза закатились, в уголках рта появилась пена, и он внезапно упал лицом вниз на красный ковер, судорожно дернувшись один-два раза, как рыба, выброшенная на берег, и застыл, все еще сжимая в руке пистолет, почти касающийся упавшего тома шекспировских комедий.

Шавасс и Алан Хепберн, взволнованные до глубины души, опустились рядом с ним на колени.

– Осторожней! – предупредил Алан. – Переверните его и ослабьте галстук. Вот так!

– Он…

– Нет. Но у бедняги припадок, и вам следовало бы вызвать врача. Знаете, Шавасс, он неплохой парень.

Глаза Шавасса сердито блеснули на грязной физиономии. Он сплюнул на ковер.

– Вы сами неплохой парень, Бержерак, – проворчал капрал. – Жаль, что завтра утром в вас всадят десяток пуль. – Внезапно он ткнул пальцем в сторону Иды де Сент-Эльм. – Но что касается этой потаскухи аристократки…

Ида, обозревающая сцену жадным, сияющим взором, восторженно жестикулировала перед осколками зеркала.

– Лопни мои глаза! – воскликнул Шавасс. – Она наслаждается этим!

– Почему бы и нет? – осведомилась Ида, грациозно и насмешливо присев в реверансе. – Все это так возбуждает! Запомните мои слова: в один прекрасный день я буду скакать в отряде кавалеристов во время атаки и тогда узнаю, что значит настоящая битва! Конечно, жаль бедного Рауля… Что с ним случилось?

– Как будто вы не знаете, моя цыпочка! Вы ведь пробовали на нем ваши непристойные трюки, верно?

– Месье Фуше заставит вас ответить за все это, – любезно заметила Ида. – Вы отлично знаете, что вам следовало запереть наружную дверь коридора с камерами.

– Еще чего! – завопил Шавасс, вскакивая на ноги. – Юный Левассер примчался сюда почти сразу же вслед за вами. Он ведь имеет право находиться здесь, не так ли? Так вот, он стал молча подглядывать в глазок и слушать, как вы там болтаете. Потом без всякого предупреждения…

Шавасс умолк и обернулся. В коридоре около открытой панели послышался звук шагов и звон шпор. В отверстие, с любопытством озираясь по сторонам, вошел молодой офицер в мундире конных разведчиков, державший в руке кивер.

– Простите мне мое вторжение, – заговорил капитан Мерсье, втянув щепотку табаку. – Но секретарь министра полиции по неизвестной причине устремился сюда без единого слова, оставив меня в приемной. Потом я услышал звук, похожий на выстрел, и могу поклясться, что министр тоже побежал сюда вниз по лестнице, хотя я его не видел…

Заметив Левассера, лежащего на полу с искаженным лицом, он закусил губу и умолк. Встревоженный Шавасс успел только крикнуть «Убирайтесь отсюда!», когда в коридоре снова зазвучали шаги, и в Зеркальную комнату протиснулся еще один офицер в мундире берсийских гусар.

– Ну, это уж слишком! – взревел Шавасс, поднимая с ковра пистолет. – Скоро здесь соберется весь Париж из-за того, что этот болван Бене оставил незапертой дверь в коридор. Молодой человек и вы, в гусарском мундире, именем министра полиции я приказываю вам немедленно убраться отсюда!

Лейтенант Шнайдер презрительно приподнял верхнюю губу.

– Вы обращаетесь ко мне, приятель? – осведомился он.

– Я вам не «приятель», черт бы вас побрал! Я капрал гражданской полиции Шавасс и здесь я представляю власть!

– Ну и что? – спросил ничуть не обескураженный Шнайдер.

– Я капрал Шавасс из гражданской полиции…

Кошачьими, вернее, тигриными движениями Ханс Шнайдер счищал пыль с лица и мундира. Темный кивер, с которого было снято перо, словно делал его еще выше ростом. На груди и правом рукаве голубого кителя поблескивали серебряные галуны. Голубые брюки с красными лампасами скрывались в лакированных ботфортах. Левая рука под отделанным мехом доломаном, свисавшим с левого плеча, поддерживала длинную саблю, дабы она не стучала об пол.

Светло-голубые глаза лейтенанта с презрением смотрели сверху вниз на уже стареющего, испачканного в грязи Ша-васса. Отражаясь во множестве зеркал, Шнайдер мог символизировать молодость и высокомерие самого императора.

– Ну что ж, капрал Шавасс из гражданской полиции, – насмешливо промолвил он, – позвольте мне продемонстрировать вам… – Ленивым жестом Шнайдер поднял правую руку в кожаной перчатке и тыльной стороной кисти нанес Шавассу такой сильный удар по лицу, что глазам присутствующих сразу же представились треснувшие подошвы сапoг капрала, распростершегося на полу, – как офицер императора обращается с дерзкими штатскими, – закончил лейтенант.

– Отлично! – воскликнула Ида де Сент-Эльм.

– Спокойно, лейтенант! – проворчал капитан Мерсье. Шавасс ударился головой о деревянный угол кровати.

Разряженный пистолет полетел в одну сторону, игральные карты – в другую. Оглушенный, но не потерявший сознание капрал тяжело дышал, пытаясь подняться.

Алан Хепберн, все еще стоя на коленях рядом с лежащим в обмороке Левассером и щупая ему пульс, посмотрел на Шавасса и поднял взгляд на Шнайдера.

– Вы слишком много на себя берете, месье, – заметил он весьма вежливо, однако эмоциональная атмосфера в комнате явно накалилась при этом на несколько градусов.

Ханс Шнайдер бросил взгляд свысока. Отметив черный атласный вечерний костюм с золотыми пряжками на коленях и свисавшие из жилетного кармана часы, украшенные драгоценными камнями, лейтенант удостоил обратившегося к нему своим вниманием.

– Ну и что из того? – осведомился он.

Пульс Левассера стал ровнее, а дыхание – легче. Просунув одну руку под плечи, а другую под ноги потерявшего сознание юноши, Алан встал, подняв его легко, как ребенка.

Теперь он и Шнайдер смотрели друг другу в глаза.

– Ну и что из того? – повторил лейтенант, подняв светлые брови.

– Берегитесь, Бержерак! – прохрипел Шавасс, с трудом поднявшийся на ноги.

Алан ничего не ответил. Он отнес Левассера к кровати и осторожно уложил его туда. Юноша застонал, его веки дрогнули, но он не пришел в сознание. Все еще наблюдая за ним, Алан вернулся к столу, став слева от него.

Голос Ханса Шнайдера прозвучал подобно удару хлыста:

– Мне кажется, я говорю с вами, месье!

– Ну и что из того? – спросил Алан и отвернулся, засунув руки в карманы жилета.

– Должен ли я научить вежливости и вас?

– Очевидно. Почему бы вам не попробовать?

Шнайдер сбросил с плеча доломай, чтобы иметь возможность быстро дотянуться правой рукой до эфеса сабли.

В тот же момент капитан Мерсье, отстегнув свою саблю от пояса, с лязгом бросил ее на стол, не вынимая из ножен, так чтобы ее рукоятка находилась в пределах досягаемости Алана.

Алан бросил взгляд на саблю и снова посмотрел на Шнайдера. Берсийские гусары были единственным кавалерийским полком, где носили прямые сабли, – они завоевали это право в Египте. У Мерсье была обычная кривая сабля, но такой же длины и веса, как и у Шнайдера.

Алан улыбнулся. Радость озарила его лицо, худые щеки, зеленые глаза, сверкающие под насмешливым изгибом бровей, вытеснив длившееся годами нервное напряжение.

– Да, свинья! – почти ласково произнес он. – Почему бы вам не попробовать теперь же?

Ханс Шнайдер дернулся, словно его ударили по лицу. Его правая рука метнулась к эфесу сабли. Рука Алана сделала такое же движение. Но прежде чем клинки успели выскочить из ножен хотя бы на три дюйма, руки противников застыли, будто захлестнутые петлей.

– Хватит! – произнес Жозеф Фуше, появившись в дверном проеме. – Достаточно, благодарю вас. Прекратите немедленно, вы, оба! .

Министр полиции в своем выцветшем черном сюртуке и крапчатых шерстяных брюках шагнул через порог, держа в руке табакерку. Его пальцы слегка дрогнули, когда он открыл крышку с выложенной бриллиантами буквой «Н» и взял понюшку.

– Мадам де Сент-Эльм, – продолжал Фуше, – не будете ли вы так любезны обуздать свою страсть к конфликтам, которую я вижу на вашем лице? Капитан Мерсье, мой давний ученик, вы, кажется, забыли свою обычную осторожность. Лейтенант Шнайдер, вас инструктировали в высших сферах повиноваться моим приказам. Оставьте в покое саблю, молодой человек!

Взгляд Фуше переместился на Шавасса, все еще полуоглушенного, с окровавленным ртом.

– Должен предупредить вас, лейтенант Ханс Шнайдер, – добавил министр, захлопнув табакерку и спрятав ее в карман. – Если вы еще раз поднимете руку на одного из моих

слуг, я лично сорву погоны с вашего мундира и вы будете разжалованы в рядовые. Понятно?

Лицо Шнайдера под загаром и веснушками было бледным и неподвижным. Однако по какой-то причине, и, безусловно, не из страха, он казался обрадованным возможностью не вынимать из ножен саблю.

– Господин министр, – заговорил лейтенант, – я более чем однажды выражал свое восхищение вами и вашими методами… – в этот момент Фуше с любопытством посмотрел на него, – иначе я бы не был сейчас в Париже. Мне не было никакой нужды… доставлять донесения. Но когда я не буду находиться в вашем распоряжении, то предъявлю счет некоторым из присутствующих здесь.

Казалось, Алан Хепберн впервые за долгое время вдыхает чистый воздух. Его глаза не отрывались от стального эфеса сабли Шнайдера.

– Если я доживу до завтра, лейтенант, – заявил он, – то постараюсь удовлетворить ваше желание при первой возможности. Капитан Мерсье, приношу вам благодарность. – И Алан с поклоном передал Мерсье его саблю.

– Ваш покорный слуга, сэр, – ответил Мерсье по-английски. – Рад был вас выручить.

– Довольно, я сказал! – прикрикнул Фуше.

Никто не произнес ни слова. Министр полиции, скрипя туфлями, точно подкрадывающаяся смерть, медленно подошел к кровати и посмотрел на Левассера.

– С ним и раньше случались эпилептические припадки. Не думаю, что это серьезно. Все же лучше отнести его наверх, в жилые помещения.

Подняв руку, Фуше щелкнул пальцами. Словно по волшебству, невидимая панель в другой стене, расположенной под прямым углом к первой, отодвинулась, впустив двух полицейских в алых мундирах. Повинуясь жесту министра, они подняли бесчувственное тело Рауля Левассера и вынесли его из комнаты. Панель вновь закрылась.

Двинувшись назад, Фуше заметил том Шекспира, лежащий на полу, поднял его, открыл на титульном листе пьесы «Как вам это понравится», снова закрыл и положил на стол, переводя мрачный взгляд с Иды на Мерсье и, наконец, на Шнайдера.

– А теперь, – сказал он, – вы трое поднимитесь наверх и ждите меня в моем кабинете. Я хочу в последний раз переговорить с заключенным.

– В последний раз? – переспросила Ида, прикоснувшись к обожженному боку, как будто она впервые ощутила боль.

– Именно так. Это вас беспокоит?

– Вовсе нет. Но вы же не собираетесь и в самом деле допустить, чтобы его…

– Это, мадам, зависит исключительно от него.

– И вы не хотите знать, – воскликнула Ида, бросив взгляд на Шавасса, – что здесь произошло?

– Дорогая леди, мне уже известно, что здесь произошло после того, как ваша последняя жертва пыталась вас убить. Я слышал звук выстрела через переговорную трубку и последующие полчаса подслушивал, находясь за дверью. Но это может подождать. Поднимайтесь наверх, все трое!

Ханс Шнайдер собирался заговорить, но раздумал и двинулся к выходу. Мерсье, на которого Ида явно произвела немалое впечатление, ждал, чтобы пропустить ее вперед. Ида величаво направилась к отодвинутой панели, за ней последовал Мерсье, но в этот момент капрал Шавасс обрел дар речи.

– Погодите минуточку, гражданин министр! – крикнул он, вытирая грязным голубым носовым платком кровь, сочившуюся изо рта. – Эта кокотка должна объяснить больше, чем вы думаете!

Ида резко повернулась, ее грудь бурно вздымалась под зеленым платьем, рука была прижата к черной опаленной дыре в ткани.

– Ну? – обратилась она к Фуше. – Вы станете прислушиваться к болтовне этого грязного революционного санкюлота?[41]41
  Санкюлоты – «голоштанники», презрительное прозвище городской бедноты; при якобинской диктатуре самоназвание революционеров.


[Закрыть]

– Вам следует помнить, – заметил министр, – что я сам некогда был таким же грязным революционным санкюлотом. Вы слышали мой приказ, мадам? Идите наверх!

– О боже! – фыркнула Ида. – Только бы мне добраться до этой женщины!

Фуше сделал щаг вперед.

– Лучше уходи, Ида, – улыбнулся Алан, пытаясь сдержать биение пульса в висках, – а то тебе придется провести остаток ночи в месте еще менее комфортабельном, чем это. Так что умерь свой пыл, дорогая!

Ида, бросив взгляд на Фуше, вышла из комнаты. Мерсье последовал за пей, и панель задвинулась.

Таким образом, в комнате, зеркальные стены которой недавно отражали столь многочисленные и страстные эмоции, осталось всего трое. И Фуше, опытный кукловод, тут же начал манипулировать человеческими жизнями, словно марионетками.

– Ну? – спросил он Шавасса, убедившись, что оба офицера и дама удалились. – Что именно произошло здесь, что заставило Левассера потерять голову?

– Гражданин министр, клянусь, это не моя вина! Уверяю вас, я часто говорил, что парень спятит, если время от времени не будет забывать о делах и заниматься женщинами. Но, честное слово, я не догадывался, что эта шлюшка забавляется, пробуя свои трюки на нем!

– И я тоже! – кивнул министр. – Если даму это забавляет, то она может путаться хоть со всей Великой армией. Но если она использовала его, чтобы выведать мои секреты…

– Гражданин министр, Левассер именно это и сказал, перед тем как спустить курок! Он заявил, что ей больше не удастся выдавать ваши планы.

– Ну-ну! Что еще?

– Самое странное, – продолжал Шавасс, гримасничая под носовым платком, – что этой строптивой бабе действительно нужен Бержерак. Не то что она влюблена в него по-настоящему, но ее тщеславие задето, потому что в любовных делишках Бержерак предпочитает другую, а она этого не может вытерпеть.

– В любовных делишках… Вы имеете в виду жену заключенного?

– Вот именно, гражданин министр.

– Да, этого и следовало ожидать! Но я терпеливо жду, капрал Шавасс, чтобы услышать о происшедшем.

– Так слушайте! Эта кокотка прибежала вниз вне себя от волнения и потребовала видеть Бержерака, заявив, что ее послали вы.

– Так я и думал. Продолжайте.

Алан Хепберн стоял у стола, напрягая все чувства и надеясь получить ответ на вопрос, терзающий его ум и сердце.

Была ли какая-нибудь возможность, что Ида солгала ему, говоря о Мадлен? В том, что Мадлен вернулась в Париж, не было бы ничего необычного – ведь здесь была ее родина, куда же еще она могла отправиться? Но все остальное…

– Ну, – продолжал Шавасс, разведя руками, – мадам де Сент-Эльм ворвалась в Зеркальную комнату и разыграла сцену, словно лучшая актриса из «Комеди Франсез». Она заявила, что очень удивилась, узнав об аресте Бержерака. Но он, не будучи дураком, рассмеялся ей в лицо. Тогда она стала клясться, что не выдавала его и что это сделала его жена, которая была французской шпионкой…

– Что его жена была французской шпионкой?!

Фуше хвастался, что его ничто никогда не может удивить. Все же Алан, внимательно наблюдавший за ним, заметил изумленную интонацию, с которой тот произнес слово «жена». Правой рукой Алан вцепился в стол в мучительной надежде, подобной острой боли.

– Не знаю, что за игру мог играть Бержерак, – бубнил Шавасс, – по, верите или пет, он клюнул на болтовню, что его жена была французским агентом и вышла за него замуж только для того, чтобы шпионить за ним. Бержерак сказал, что ему говорил об этом кто-то по имени Эрроп… Эрроп…

– Быть может, лорд Хэрроуби? Британский министр иностранных дел в период, когда Каслри был отстранен?

– Совершенно верно, гражданин министр! Эрропи!

– Заключенный заявил, что лорд Хэрроуби говорил ему это?

– Как бы то ни было, так Бержерак сказал потаскушке! Он поклялся, что оставил жену из-за этого.

Министр полиции резко повернулся с видом мстительного Мефистофеля:

– Что это значит, месье Хепберн?

– Что именно? – осведомился Алан.

– Вы сказали все это мадам де Сент-Эльм?

– Да!

– Почему?

– Потому что я сам верил в это, покуда несколько секунд назад не увидел вашу физиономию! Теперь я не так уверен. Скажите, папаша Сатана, Мадлен действительно французский агент на службе у вас или вашего министра иностранных дел?

– Послушайте, месье Хепберн, – промолвил министр полиции, залезая в карман за табакеркой, что, как уже говорилось, являлось зловещим признаком. – Не знаю, чего вы надеетесь достичь подобной стратегией. Но твердо знаю в результате личной проверки безошибочным способом, что ваша жена является британским агентом, который несколько лет помогал вам в вашей деятельности…

– Господь всемогущий!

– Театральными эффектами вы тоже ничего не сможете добиться, месье Хепберн. Если вы по-прежнему отказываетесь помочь нам и предпочитаете, чтобы завтра утром ваша жена первая предстала перед расстрелыюй командой…

– Значит, Мадлен здесь, в этом доме? Она была здесь все время?

– Да, она здесь.

– И вы считаете ее британской шпионкой?

– Да, и предупреждаю вас, что, если вы зайдете в вашем притворстве слишком далеко и принудите меня доказать правду своих слов тем, что ее казнят у вас на глазах, я готов отдать соответствующие распоряжения.

– Стойте! Выслушайте меня! Ради бога, подождите!

– Нет, друг мой, я не стану ждать. Признаете ли вы, что ваша жена британская шпионка? В последний раз: да или нет?

– Если бы вы могли хоть на полсекунды оторваться от слушания собственного голоса, – закричал Алан, – то вы бы уже десять минут назад услышали, что вы победили, загнали меня в угол, уничтожили во мне все добрые намерения и остатки приличия! Да, я поеду в Булонь! Я решил спасти свою жизнь и быть впоследствии за это повешенным еще до того, как вы вообще упомянули имя Мадлен!

Мертвое молчание.

Алан Хепберн стоял неподвижно, опираясь обеими руками о стол, в комнате были слышны звуки его дыхания. Опустившись в кресло, он уронил голову на руки.

– Ах! – пробормотал министр полиции, постукивая по крышке табакерки. – Вы уверены, что не затруднительное положение вашей жены заставило вас изменить намерения? Возможно, так оно и было?

– Нет!

– Хорошо, притворюсь, по крайней мере, что верю вам. Но вы сознаете всю сложность поручения, за которое беретесь? Понимаете, что это не гарантирует спасения вашей жизни? Слушайте! Вся армия на севере, находящаяся на грани безумия и мятежа, задает только один вопрос: кто такой капитан Перережь-Горло? Не найдя ответ на этот вопрос, вы рискуете жизнью.

Алан Хепберн хлопнул по подлокотнику кресла.

– Этот риск не стоит и двух су, – заявил он, – если вы со своей стороны будете придерживаться условий сделки. Я уже могу сказать вам, где искать убийцу.

Ни один из трех человек, присутствующих в Зеркальной комнате, казалось, не осмеливался вздохнуть, чтобы не нарушить последовавшее молчание.

Жозеф Фуше, собиравшийся снова постучать по крышке табакерки, застыл как вкопанный. Странное выражение мелькнуло в его глазах, обрамленных красными кругами.

– Вы обнаружили ключ к разгадке, – резко осведомился он, – в свидетельских показаниях, которые я вам прочитал?

– Да!

– И в чем же он состоит?

– Будь я проклят, если скажу вам хоть что-нибудь, покуда не буду к этому готов!

– Но вы уверены в своих словах?

– Естественно, я не могу поклясться! Поэтому я и вынужден действовать согласно вашим требованиям, чтобы во всем убедиться. – Алан вскочил на ноги. – Вы загнали меня в угол, министр, и добились своего. Теперь делайте ваши приготовления, вызывайте дилижанс, устанавливайте охрану, чтобы быть уверенным в моем поведении, но, ради бога, уйдите и оставьте меня в покое!

– И все же, – заметил Фуше, полузакрыв глаза, – необходимо, чтобы я располагал хоть каким-нибудь намеком относительно ваших подозрений. Вчера мы как будто согласились, что капитан Перережь-Горло, по-видимому, англичанин, не так ли?

– Попробуйте сами это выяснить!

– Должен ли я, месье, применять силу, чтобы завоевать ваше доверие?

– Если вы используете железные колодки или воронку, то мои откровения покажутся вам весьма скучными. Что еще вы можете сделать? Расстрелять меня? Ничего не скажешь, хороший способ получения информации! Если я загнан в угол, то и вы тоже, и вы отлично это знаете!

– Ну, в конце концов, имеется еще и ваша жена, – заметил Фуше.

Алан, собиравшийся ответить, сжал губы и отвернулся.

– Как бы то ни было, – любезно продолжал министр полиции, – я был бы в отчаянии, если бы мне пришлось вступить в противоречия с новым агентом, которому придется добровольно остаться у меня на службе после того, как он предаст своего соотечественника, капитана Перережь-Горло. Поэтому я не стану принуждать вас… пока что.

– Благодарю вас, – сказал Алан и снова сел.

– Тогда вернемся к вопросу о вашей жене. Так как вы согласны вести себя разумно, очевидно, нет необходимости приводить ее сюда. Тем не менее вы получите эту привилегию немедленно.

– Нет! Вы же сами сказали, что в этом нет необходимости!

– Смотря с какой точки зрения. Вам нельзя позволить изменить решение, и только ваша супруга способна удержать вас от этого. Капрал Шавасс!

– Да, гражданин министр?

– Уже некоторое время, – продолжал Фуше, не сводя глаз с Алана, – мадам Мадлен вынуждена наблюдать за нами и слушать нас за стеной этой комнаты. Она на попечении сержанта Бене, который, не сумев найти лейтенанта Шнайдера, явился ко мне в кабинет, как только прозвучал выстрел. Вопрос о поведении Левассера может подождать. Я иду наверх. Как только я выйду из комнаты, вы впустите сюда мадам. – Он внимательно изучал Алана, сидящего молча и неподвижно. – Несмотря на их протесты, эти двое, несомненно, горят желанием увидеть друг друга. Им можно позволить поговорить, но так, чтобы их видели и слышали. По крайней мере, в течение следующих пяти дней мы должны быть уверены, что между ними не происходит никаких секретных контактов.

– Говорю вам, – воскликнул Алан, стукнув кулаком по столу, – что Мадлен ничего не знает и никогда не знала о моих делах! Если она чей-нибудь агент, то только ваш собственный! Неужели вы не понимаете, что мы не виделись больше двух лет?

– Как я сказал, капрал Шавасс, вы будете следить на своем наблюдательном пункте за всем, что они скажут или сделают. Особенно не допускайте шепота. Это все. Возьмите ваш пистолет и пойдемте со мной. Месье Хепберн, я вскоре увижу вас снова.

Алан опять вскочил с кресла, но министр и полицейский не стали его слушать. Панель задвинулась за ними. Он остался наедине со своими многочисленными отражениями.

Медленно Алан повернулся вокруг, гадая, со стороны какой стены войдет Мадлен и как она будет выглядеть.

Он наконец понял, что совершил ужасную ошибку в отношении своей жены, но теперь ее уже поздно было исправлять.

Алан и Мадлен были женаты всего девять недель, когда в разгар их медового месяца его однажды вечером вызвали в министерство иностранных дел и сказали ему о своих подозрениях. Сначала он только сердился и смеялся над ними – над полным отсутствием доказательств, над отказом арестовать Мадлен или хотя бы позволить ему расспросить ее.

«Черт возьми, старина, вы имеете отличную возможность наблюдать за вашей женой, а вместо этого вы предлагаете все ей сразу же выдать!»

Но самыми худшими были следующие слова, пробудившие в нем ревность: «Это невинное выражение лица их профессиональная уловка. Думаете, вы первый мужчина, которого она одурачила подобным образом?»

Алан вышел из Уайтхолла[42]42
  Уайтхолл – бывший королевский дворец в центре Лондона; ныне улица, где находятся правительственные учреждения.


[Закрыть]
, поклявшись, что пойдет прямиком домой на Кэвендиш-сквер и все расскажет жене. Но человеческая натура дала себя знать, и он не выполнил своего намерения. Очарование, исходившее от лица и фигуры Мадлен, глубина ее темно-голубых глаз, поблескивающих под черными ресницами, стали для пего смертельным ядом. Каждое ласковое слово жены казалось ему притворным, каждое объятие вызывало подозрения.

В его ушах постоянно звучали голоса, говорившие ему в Уайтхолле: «О боже, старина, мы и не догадывались, что вы зайдете так далеко и женитесь на этой девице. Ее мать не английская пуританка, а французская бонапартистка. Их так называемая «благотворительная» деятельность – всего лишь прикрытие…»

Сначала Мадлен плакала и спрашивала, что означают его обвиняющие взгляды, не подозревает ли он, что у нее связь с другим мужчиной. И Алан, думая о ее прошлом, отвечал, что у нее, должно быть, богатый опыт на этот счет. Позднее, когда в отчаянии он уже был готов проговориться, ему поручили миссию во Франции, которая предполагала жизнь под чужим именем и не могла подвергаться риску из-за каких бы то ни было браков в Англии.

А теперь Алан подозревал, что все это время чудовищно ошибался…

Ожидая в Зеркальной комнате, он услышал щелчок в степе позади себя. Панель отодвинулась, и отражение Мадлен появилось в стене напротив. Мадлен настолько точно соответствовала его последнему воспоминанию о ней, когда она молча смотрела на пего в ночь его отъезда, что Алан усомнился в реальности ее отражения. В этой комнате, все еще наполненной запахом порохового дыма, все казалось призрачным.

Мадлен нерешительно шагнула вперед. Панель задвинулась, и Алан повернулся, чтобы посмотреть на жену. Несколько секунд, казавшихся вечностью, оба, как часто бывало прежде, не могли произнести ни слова.

– Алан! – прошептала Мадлен, нервно теребя серебристую шаль. Ее глаза сияли.

– Да, Мадлен?

– Послушай, Алан. Я должна кое-что сказать тебе…

– Нет, дорогая, это я хочу тебе сказать, что…

– Нет! Пожалуйста, послушай! Не делай этого! Молчание.

– Не делай этого! – воскликнула Мадлен, задрожав и сильнее вцепившись в шаль. – Ты собираешься взяться за это поручение, не так ли? И делаешь это ради меня?

Снова молчание. Алан облокотился на стол, не в силах выразить ужас, охвативший его при этих словах.

– Нет! – сказал он. – Не воображай меня лучшим, чем я есть! Ты не понимаешь! Причина совсем не в этом!

– Не в этом, Алан?

– Да, не в этом! Подлинная причина… Я не могу тебе сказать!

Мадлен рванулась вперед и остановилась, когда их разделяло менее фута.

– Пожалуйста! – заговорила она. – Они сказали, что убьют нас обоих, если ты не согласишься предать свою страну и служить им, не так ли? Ну так вот что! Если ты соглашаешься на это ради меня и поступаешь так с отвращением, то скажи им, чтобы они расстреляли нас и покончили со всем этим! По крайней мере, я смогу доказать, что я не выходила за тебя замуж для того, чтобы шпионить за тобой! Скажи им, Алан, пускай они убьют нас! Но не делай того, что они от тебя требуют!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю