Текст книги "Огонь, гори!"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Мистер Мейн, я… – Чевиот замолчал. К горлу подступил ком; ему стало не по себе. Он замыслил ловкий трюк, притом трюк довольно дешевый. Замечательно представлять, как ты одурачишь невежественных людей своими познаниями. Но когда доходит до дела, вдруг сталкиваешься с некоей непреодолимой преградой…

– Пять фунтов! – гнул свое адвокат, извлекая из кармана банкнот. – Поспорим на пять фунтов?

– Мистер Мейн, я не могу взять ваши деньги. Я совершенно уверен в успехе. Видите ли…

Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук.

Кто-то громко постучал в дверь – только и всего. Но стук стал сигналом для присутствующих, до них вдруг дошло, насколько они взволнованы. Мейн буквально подскочил на месте. Даже невозмутимый полковник Роуэн дернул подбородком.

– Да, да, что такое? – крикнул он.

Дверь открылась; на пороге появился констебль. В зловещем красном свете он казался огромным. Встав по стойке «смирно», констебль отдал честь. Затем строевым шагом подошел к полковнику Роуэну, держа в вытянутой руке лист бумаги, сложенный вчетверо. Бумага была запечатана крупным желтым восковым гербом.

– Вам письмо, сэр. Персональное, лично в руки.

– Спасибо.

Краснолицый констебль чопорно прошагал назад и застыл у двери по стойке «смирно». Едва взглянув на письмо, полковник Роуэн резко вскинул голову:

– Биллингс!

– Да, сэр?

– Письмо вскрывали. Печать поддета снизу.

– Так точно, сэр! – тут же прохрипел Биллингс. – Думаю, это леди, сэр.

– Леди? Какая леди?

– Та самая, сэр, чья карета стоит прямо под окнами. Рыжеволосая и красивая, как картинка.

– Ага, – прошептал полковник Роуэн и посмотрел на Чевиота.

– С вашего позволения, сэр! – Биллингс снова отдал честь. – Я слышал, как подъехала лошадь. Решил, кто-то из патрульных. Отпер дверь на улицу – что такое? Лакей в ливрее на лошади. На лошади! – добавил он с гримасой отвращения. – В прежние времена, сэр, нас заставляли ножками бегать – и мы, сэр, носились стрелой.

– Биллингс!

– Извините, сэр. В общем, так. Дама высовывается из окошка. Лакей смотрит на нее с самой умильной рожей. Что она ему сказала, я не слышал; только потом он протянул ей письмо. Вскоре она его вернула. Лакей подлетел ко мне, отдал письмо и ускакал, не дожидаясь ответа. А больше, сэр, я ничего не знаю.

«Только этого не хватало! – подумал Чевиот. – Какое отношение имеет Флора ко всему происходящему? И вообще к чему-либо, связанному с полицией?»

Вслух он ничего не сказал. Как только за Биллингсом закрылась дверь, полковник Роуэн молча вскрыл письмо и прочел его. Лицо его помрачнело. Он передал письмо мистеру Мейну.

– Очень жаль, мистер Чевиот, – произнес полковник, – но придется отложить ваш опыт с пистолетом. Произошло событие чрезвычайной важности. Кто-то снова украл у леди Корк птичий корм.

Пауза.

Последние слова были настолько нелепыми, настолько неожиданными, что в первую секунду Чевиот даже не рассмеялся. Ему показалось, что он чего-то не расслышал.

– Птичий корм? – повторил он.

– Птичий корм! – взволнованно повторил мистер Мейн. Вдруг глаза его зажглись вдохновенным светом, и он ударил по письму. – Ей-богу, Роуэн! Раз наш друг Чевиот мнит себя настоящим сыщиком, вот прекрасная возможность его проверить! Мне, разумеется, любопытно было бы узнать, правда ли то, что он утверждал насчет пистолета. Но пока – вот ему проба.

– Честно говоря, – заметил полковник, – мне в голову пришла та же мысль.

На Чевиота устремились две пары глаз. Он медленно наклонился.

– Насколько я понимаю, – вежливо отозвался он, – вы хотите, чтобы именно я расследовал сие ужасное преступление?

– Мистер Чевиот, неужели вы находите дело настолько забавным?

– Откровенно говоря, да, полковник. Впрочем, мне случалось выполнять и более бессмысленные задания.

– Вот как! – Полковник глубоко вздохнул. – Вот как! – Выждав немного, он продолжил: – Вы знакомы с леди Корк? Или, если именовать ее полным титулом, с графиней Корк и Оррери?

– Нет, сэр.

– Леди Корк – хозяйка одного из светских салонов. В качестве домашних любимцев она держит множество певчих птиц. Всем известен также ее говорящий попугай ара; он клюется и курит сигары. Второй раз за неделю кто-то украл птичий корм из нескольких клеток. Кроме птичьего корма, ничего не пропало. Но леди Корк ужасно разгневана.

Полковник Роуэн, человек сдержанный, помолчав, проговорил:

– Мы… столичная полиция… являемся новым учреждением. Не нужно вам говорить, как всякий сброд ненавидит и боится нас. Если мы хотим добиться успеха, то должны завоевать доверие знати. Сам герцог, будучи премьер-министром, готов снизойти до нас и помочь нам. А вы, мистер Чевиот?

– Да, – ответил Чевиот, опуская глаза. – Понимаю. И прошу прощения.

– Не за что. Но действовать нужно немедля. Сегодня леди Корк дает бал для молодежи. Поскольку вы джентльмен, ваше присутствие не вызовет толков. Теперь вы понимаете его преимущество, Мейн?

– Помилуйте, Роуэн, только не утверждайте, будто я против! – воскликнул адвокат.

– Пожалуй, лучше будет, если мистер Хенли черкнет для вас пару строчек и мы с Мейном подпишемся – дабы подтвердить ваши полномочия. Хенли!

Старший клерк уже ковылял к своей конторке. Масло под стеклянным колпаком горело желтовато-синеватым пламенем. Мистер Хенли взялся чинить перо.

– По-моему, лучше, если с вами пойдет Хенли – вдруг вам понадобится записать чьи-либо показания. Нужно заказать лошадей. Погодите! – Полковник Роуэн как будто смутился. – Верно ли я понял, что карета, стоящая на улице, принадлежит леди Дрейтон?

В комнате стояла тишина, так что было слышно, как старший клерк царапает пером по бумаге.

– Вы правы, – кивнул Чевиот. – Позвольте узнать, где живет леди Корк?

– Нью-Берлингтон-стрит, дом номер шесть… Сюда вы ехали вместе с леди Дрейтон?

– Да.

– Ага! Несомненно, у нее есть приглашение на бал; возможно, вы захотите отправиться туда в ее карете?

– С вашего позволения, сэр.

– Разумеется, разумеется! – Полковник Роуэн отвел глаза. – Что же касается вскрытого письма… оставляю дело на ваше усмотрение. Хенли!

Старший клерк приковылял к столу; на половинке листа писчей бумаги красивым и аккуратным почерком были начертаны четыре строчки. Записку он положил на стол вместе с пером и чернильницей. Мейн и полковник Роуэн торопливо поставили свои подписи. Мистер Хенли посыпал записку песком, свернул ее и передал Чевиоту.

– Поторопитесь, – посоветовал полковник Роуэн, – однако не слишком спешите. Хенли должен опередить вас – он поскачет верхом, чтобы все объяснить. И еще одно!

Джон Чевиот ощутил необъяснимый холодок в сердце. Большие глаза полковника Роуэна и его худое лицо были исполнены спокойной, но непреклонной властности.

– Возможно, происшествие кажется вам пустячным. Однако я повторяю: кража корма – дело чрезвычайной важности. Не подведите нас, мистер Чевиот! Вы постараетесь?

– Постараюсь, – ответил Чевиот, – разгадать тайну пропавшего птичьего корма.

Он шутливо поклонился, прижав шляпу к груди. Последнее, что он успел заметить, – тускло и зловеще блеснувший ствол пистолета на столе под лампой. Чевиот бодро вышел из комнаты. Он и представить себе не мог, что его ждет самое ужасное приключение, которое не могло бы пригрезиться в самом кошмарном сне.

Глава 3
Празднество в газовом свете

До них доносилось пение целой дюжины скрипок, сопровождаемое арфой; быстрая танцевальная мелодия то становилась громче, то затихала. Открытые газовые рожки в плоских стеклянных плафонах подпрыгивали и раскачивались в такт музыки.

Когда карета Флоры Дрейтон завернула на Нью-Берлингтон-стрит – очень короткий и довольно узкий тупичок слева от Риджент-стрит, – музыка была вовсю слышна.

Номер шесть по Нью-Берлингтон-стрит представлял собой большой двухподъездный особняк из темно-красного кирпича, с выцветшими белесыми колоннами по обе стороны от парадной двери. На фоне красной стены выделялись белые оконные переплеты. Входная дверь, как ни странно, была закрыта. Однако, несмотря на облако белесого тумана, они увидели, что в доме настоящая иллюминация. Желто-синий газовый свет пробивался из-за плотных штор с кистями, которые были опущены лишь до половины.

Пары то приближались к окнам, то отступали. В окнах второго этажа маячили тени танцующих: появлялись, увеличивались в размерах, а потом расплывались и постепенно таяли.

– Тпру-у! – крикнул кучер норовистым лошадкам, на которых скрипела тяжелая сбруя. Копыта цокнули и остановились.

– Флора!

– Что?

– Музыка… Что они танцуют?

– Джек, что с тобой? Это всего лишь кадриль!

Чевиоту показалось, что гости леди Корк исполняют старомодный народный танец – в сущности, так оно и было. Танец был таким быстрым, что он, пожалуй, не решился бы присоединиться к танцующим.

Флора сидела, прижав руки к груди; за короткую поездку ей пришлось слишком много пережить. Она его любит! Глядя на его светло-серые глаза, высокий лоб, обрамленный густыми темно-каштановыми волосами, на резкие складки у рта, она вдруг со всей ясностью поняла, как глубоко и страстно его любит.

Флора не считала себя собственницей. Она вела себя умно и не тревожила любимого в те минуты, когда он бывал задумчив. Она знала: скоро его, как обычно, начнет мучить совесть; затем затопит волна нежности, покорившая ее с самого начала. Но зачем он смеется и дразнит ее? Зачем притворяется глупцом? Как странно – и как страшно!

А что же сам Чевиот?

С тех пор как он покинул дом номер четыре по Уайтхолл-Плейс и сел в карету с позолоченными колесами, он все гадал, что же сказать даме. Всю дорогу до Нью-Берлингтон-стрит Чевиот вспоминал их разговор у Скотленд-Ярда.

Кучер в красной ливрее спрыгнул на землю и распахнул дверцу. Чевиот немного постоял на подножке с цилиндром в руке. Флора откинулась на винно-красные подушки; она учащенно дышала, но не смотрела на него. На ней не было шляпы. Видимо, ее пышная золотая корона не требовала головного убора. На плечах ее лежала красная кашемировая шаль. Руки, теперь до локтей затянутые в белые перчатки, покоились в большой меховой муфте, желто-бело-полосатой, в тон с платьем.

– Ну что? – тихо спросила Флора, все еще не поднимая глаз. – Ты получил свой гнусный и мерзкий пост, о котором так долго и неприлично мечтал?

– Мерзкий?! – воскликнул Чевиот, по-прежнему стоя на ступеньке.

Флора тряхнула головой.

– Скажешь, нет?

– Если я получу назначение, то буду командовать четырьмя инспекторами и шестнадцатью сержантами, каждый из которых, в свою очередь, командует девятью констеблями!

– Что значит «если получишь назначение»?! – Флора наконец соизволила посмотреть на него. – Значит, ты его еще не получил?

– Пока нет. Сначала я должен пройти испытание. Флора, тебя не очень затруднит, если мы поедем к леди Корк? Я… полагаю, у тебя есть приглашение?

Интересно, вскрывала она письмо или нет?

Как правило, Чевиот считал себя неплохим знатоком человеческих характеров.

Однако все существо Флоры, ее псевдоневинный рот и псевдоневинные глаза, сейчас широко раскрытые, смущали его чувства и мешали здраво мыслить. Кроме того, какое имеет значение, вскрывала она письмо или нет? Румянец, которым она залилась, снова опустив глаза, был живым и неподдельным.

– Я еще не настолько низко пала, – очень тихо ответила Флора, – чтобы для меня закрылись двери приличных домов. Да! Мне прислали приглашение – и для тебя тоже. – Она извлекла из муфты две карточки с гравировкой, квадратные и слишком большие и вычурные на его консервативный вкус. Затем снова убрала их. – Но ты поклялся, что не пойдешь, – укоризненно прошептала она, – потому что питаешь отвращение к «синим чулкам». Я тоже от них не в восторге. А леди Корк, небо свидетель, самый синий чулок из всех! Джек! Прошу тебя, садись.

– Мистер Чевиот! – позвал чей-то низкий голос сзади. Флора отпрянула. Чевиот круто обернулся.

На норовистой, глазастой черной лошади сидел мистер Хенли, старший клерк. Он ловко держался в седле и благодаря короткому торсу походил на кентавра. Поводья он небрежно зажал двумя пальцами левой руки. Лоснящийся цилиндр был лихо сдвинут набок.

Лошадь перебирала ногами. Мистер Хенли натянул удила. Видимо, он был привычен к таким поездкам, так как в правой руке держал толстую узловатую палку, а также тонкий шагреневый бювар с письменными принадлежностями.

Он поклонился Чевиоту.

– Я еду, – заявил он. – Но прежде… позвольте словечко на ухо, сэр.

Его карие глаза, обычно весело горящие на широком, полном лице, стали очень серьезными после того, как он посмотрел направо и налево в туман.

– Будьте очень осторожны, разговаривая с леди Корк. Да! И с мисс Маргарет Ренфру тоже… Если, разумеется, вам придется с ней разговаривать.

«Неужели требуется столько мер предосторожности из-за украденного птичьего корма?» – изумился про себя Чевиот.

Однако было ясно, что старший клерк не дурак. Услужливый по природе, мистер Хенли приложил два пальца к цилиндру. Черная лошадь поскакала прочь, разбрызгивая грязь. Возле Адмиралтейства, которое мрачно высилось на другой стороне улицы и в тумане выглядело незнакомым, она пустилась в галоп и затем свернула в сторону Уайтхолла.

– Джек! Влезай же! – тихо взмолилась Флора и, обратившись к бесстрастному кучеру в красной ливрее, приказала: – Роберт, будьте добры, к леди Корк.

Чевиот сел в карету. Дверца закрылась. Карета неуклюже загрохотала по булыжникам.

Значит, ей даже известно его уменьшительное имя. В прежнее время все знакомые, по крайней мере в Скотленд-Ярде, звали его Джеком. Но все выглядело настолько невероятным, что…

– Репутация, – тихо произнесла Флора, словно говоря самой себе. – Как будто она имеет какое-то значение! Да я ее ни в грош не ставлю! Милый…

И она снова очутилась в его объятиях, и все мысли улетучились под действием сладкого яда.

Однако в мозгу Флоры мысли бушевали почти такие же осязаемые, как запах ее духов. Она отдернула голову.

– Джек, кто был тот человек с бюваром?

– Его фамилия Хенли. Он старший клерк в комиссариате полиции.

– Маргарет Ренфру… – начала Флора.

– Да?

– Ты незнаком с леди Корк, – продолжала она. – Я совершенно уверена в том, что ты незнаком с леди Корк. Но Маргарет Ренфру ты, скорее всего, знаешь. Знаешь или нет?

– Флора, я…

– Ты ведь ее знаешь, да?

Внезапно, к собственному изумлению, Чевиот понял, что сжимает в объятиях тигрицу. Нежную, но тем не менее тигрицу. Она извивалась и вырывалась с изумившей его силой.

– Дорогая! – Он не столько рассердился, сколько был ошеломлен. – Дорогая! – повторил он.

Вдруг Флора сникла. Чевиот понял: она вот-вот расплачется.

– Послушай меня, дорогая, – ласково произнес он. – Я в жизни не слышал имени той женщины, пока о ней не упомянул Хенли. Возможно, вскоре я и расскажу тебе, кто я и что со мной происходит. Я могу рассказать, где я некоторым образом впервые тебя увидел и почему твой образ так долго преследовал меня.

Он не увидел, а скорее почувствовал, как ее глаза, обрамленные длинными ресницами, изумленно уставились на него.

– Но сейчас я тебе ничего не скажу. Я не стану тебя пугать; я ни за что на свете не захотел бы испугать тебя. А пока вот что. Мне велено раскрыть совершенно идиотское преступление в незнакомом месте, среди незнакомых людей. И мне нужна твоя помощь.

– Милый, разумеется, я тебе помогу! В чем дело? Чевиот объяснил суть своего задания.

– Да, все очень глупо! – сказал он, хотя Флора вовсе не считала происшествие глупым, раз оно касалось его. – Но я понимаю, почему для них так важно раскрыть дело. Даже тип, которого называют «герцог», кем бы он ни был, считает, что…

Стоп!

Чевиот замолчал как раз вовремя: завеса в мозгу приоткрылась и показала ему зияющую пропасть.

Как он мог забыть? «Герцогом» именовали премьер-министра, герцога Веллингтона. Несмотря на почтенный возраст – герцогу минуло шестьдесят лет, – ему хватило задора, чтобы в марте драться на дуэли с лордом Уинчилси.

(«Ну же, Хардинг, – сказал он своему секунданту, – смотрите в оба, да получше отмерьте расстояние. У меня нет времени, черт побери! Да не ставьте его рядом со сточной канавой. Если я в него попаду, он в нее свалится».)

Ворчливый голос, казалось, эхом отдается в ночи. Герцог, седовласый и носатый ворчун, в двадцатом веке был сердцем музея Апсли-Хаус. Он как будто вынырнул из небытия, таща за собой весь свой век, пока карета, скрипя и кренясь, ехала к дому леди Корк. Сэр Джордж Мюррей возглавлял министерство колоний; лорд Абердин являлся министром иностранных дел. И самое главное, министром внутренних дел был мистер Роберт Пиль.

Флора не заметила оплошности; как и всякая женщина, она пришла в восторг, услышав намек на какую-то тайну.

– Но почему?… – упорствовала она.

– Почему птичий корм? Не могу сказать. Больше ничего не украдено. Ты хорошо знакома с леди Корк?

– Очень хорошо. Слишком хорошо!

– Хм… Не является ли она… Как бы лучше выразиться? Нет ли у нее каких-либо эксцентричных привычек?

– Она не хуже многих. Она, конечно, очень стара; должно быть, ей давно перевалило за восемьдесят. И у нее свои причуды. Леди Корк будет в сотый раз рассказывать тебе, что говорил ей доктор Джонсон, когда она была девочкой, и что она ему ответила. Расскажет, как бедный Босуэлл напился пьяным с лордом Грэмом и, шатаясь, завалился на вечер, который устраивала ее мать, и отпускал самые неприличные замечания о дамах; а потом ему было так стыдно, что он посвятил ей целый сборник покаянных стихов. Она до сих пор хранит их в шкатулке сандалового дерева.

– Правда, правда! – воскликнул Чевиот, живо вспомнивший книгу Босуэлла. – Значит, в девичестве леди Корк звали мисс Мария Монктон?

– Да… Джек!

– Что, дорогая?

– Зачем ты притворялся, будто в жизни о ней не слыхал, ведь тебе известно ее имя? И ты стал таким нервным и напряженным, как будто… как будто ты отправляешься на казнь.

– Извини, Флора. Скажи, леди Корк держит в доме крупные суммы денег?

Флора отпрянула:

– Господи помилуй, нет! Да и зачем?

– У нее есть драгоценности?

– По-моему, есть немного. Но они хранятся в большой железной шкатулке в ее будуаре – розовом будуаре; и ключ от шкатулки только у нее одной. Но при чем здесь?…

– Погоди, погоди! Дай подумать! Ты знаешь ее горничную?

– Джек, перестань! С какой стати мне знать горничных моих знакомых?

Взгляд Чевиота оставался настолько требовательным, он так барабанил пальцами по колену, что Флора уступила.

– Правда, – сказала она, вскинув круглый подбородок, – я немного знакома с Соланж… Ну да, с ее горничной! Соланж часто ставит меня в неловкое положение, но она меня определенно обожает.

– Отлично, отлично! Она может нам пригодиться. И наконец, есть ли у леди Корк родственники? Дети? Племянники, племянницы? Близкие друзья?

– Ее муж, – отвечала Флора, – скончался более тридцати лет назад. Дети выросли и умерли. – Вдруг Флора порывисто схватила его за руку. – Не смейся над ней! – тихо попросила она. – Я знаю, другие хозяйки модных салонов высмеивают ее громкий голос и старомодные замашки. Но у кого еще хватит доброты устраивать бал для молодежи, когда сама она предпочитает чаепитие и тихую беседу о книгах? Молодые гости только бьют ее фарфор, пачкают ковры и царапают мебель. Не смейся над ней, Джек, прошу тебя, не надо.

– Обещаю, что не буду, Флора…

Во время поездки он часто бросал пытливые взгляды в окно кареты. Они уже некоторое время ехали в гору; дорога стала как будто шире и была лучше вымощена. Чевиот отодвинулся от Флоры, с громким стуком опустил правое окошко и высунул голову наружу. Но тут же влез обратно и обнял Флору за плечи.

– Послушай! – сказал он с напускной беззаботностью. – Я знаю, еще не существует ни Трафальгарской площади, ни колонны Нельсона, ни Национальной галереи. Но скажи на милость, где мы сейчас? Что это?

– Милый! Всего-навсего Риджент-стрит!

– Риджент-стрит. – Чевиот прижал ладони ко лбу и рассеянно продолжал: – Ах да. Значит, ее… уже проложили?

Карета круто повернула налево, на Нью-Берлингтон-стрит, и Чевиот увидел газовый свет, струящийся из окон, лишь наполовину закрытых шторами.

Он услышал пиликанье скрипок, надрывающихся в быстром танце. Спросил, что за танец исполняют гости. Флора сжалась в комок и забилась в угол. А когда карета остановилась, Чевиот беззвучно выругался.

Прежде всего он должен следить за тем, что и как говорит. Но близость Флоры была настолько привычна и даже в некотором смысле настолько уместна и правильна (интересно, почему?), что в ее присутствии он не трудился задумываться. Без нее он пропал.

– Флора, послушай, – проговорил Чевиот, переведя дух. – Я обещал не пугать тебя. Кажется, больше я ничего не сделал. – Тут в голосе Чевиота проступили вся его искренность и вся серьезность, на которые он только был способен. – Но все дело в том, что ты пока ничего не понимаешь. Когда я объясню то, что должен объяснить, ты поймешь меня и, уверен, посочувствуешь мне. А пока, дорогая моя, ты можешь меня простить? Можешь?

Флора смотрела на него, и выражение ее лица изменилось. Она нерешительно потянулась к нему. Он схватил ее, страстно поцеловал в губы… Над ними плясали и исчезали тени танцующих.

– Ты простишь меня? – снова спросил он. – Простишь?

– П-простить? – изумленно переспросила Флора. – Джек, но за что? Не мучай меня. Пожалуйста! Я этого не вынесу.

Не разглядев, а скорее угадав в темноте фигуру терпеливого кучера, готового распахнуть дверцу, Чевиот отпустил ее.

Флора поправила прическу, одернула платье, как будто находилась в карете одна. Однако щеки у нее порозовели, веки опустились, когда Чевиот спрыгнул на землю и помог ей выйти из кареты. Флора сунула ему в руку два пригласительных билета.

– Ты не во фраке, – укоризненно прошептала она. – Но… ничего! Многие джентльмены столько пьют перед балом, что забывают переодеться.

– Значит, будет уместно изобразить легкую степень опьянения?

– Джек! – В ее голосе послышались новые нотки.

– Я только спросил.

На самом деле Чевиот удивлялся: неужели пьяные джентльмены способны отплясывать кадриль в таком темпе, не падая и не натыкаясь на других танцующих? Парадная дверь дома номер шесть по-прежнему была закрыта, несмотря на то что к ней по тротуару вела красная ковровая дорожка.

Однако их приезд не остался незамеченным. Когда они с Флорой поднялись на один лестничный пролет, дверь открыл лакей в оранжево-зеленой ливрее. И тут же им в уши ударил оглушительный шум.

Они вошли в довольно узкую прихожую, обшитую панелями, которые расписывал неизвестный подражатель Ватто или Буше; пол был натерт воском и отполирован до блеска. Справа уходила наверх красивая лестница, застеленная безобразным ковром.

Двери слева и справа вели в просторные залы, в которых по случаю званого вечера был накрыт ужин а-ля фуршет. От грохочущей музыки и топота танцующих пар сотрясался потолок, а газовые канделябры мелко подрагивали. Откуда-то, скорее всего из малой гостиной, где, по всей видимости, стояла чаша для пунша, слышался рев более дюжины мужских голосов, горланивших старинную песню:

Посваталась лягушка – Ух ты, вот это да!

– Ух! – воскликнули разом обладатели мощных глоток и бурно зааплодировали самим себе. С шумом вылетела пробка. Кто-то разбил стакан.

Флора скинула на руки бесстрастного лакея кашемировую шаль; однако, к удивлению Чевиота, оставила при себе большую меховую муфту. Она начала было говорить: «Мы ужасно опоздали», но шум заглушил ее голос. Во всяком случае, Чевиот ее не услышал.

Чевиот вспомнил, что он полицейский. И приехал сюда не развлекаться. Не важно, какой сейчас век. Ему предстоит работа; он доведет дело до конца, хотя и должен приспособиться к чуждой манере говорить, иначе выдаст себя через десять минут.

Лакею Чевиот вручил цилиндр и пригласительные билеты.

– Я… – начал было он.

Вдруг шум затих. Скрипки и арфа, бравурно взыграв, смолкли, несмотря на крики протеста. Над головой слышалось шарканье многих ног. Певцы в малой гостиной тоже замолчали. Лишь несколько выкриков нарушили общий невнятный гул. В ноздри бил едкий запах светильного газа; от него было душно даже в роскошном вестибюле.

– Я приехал не совсем на бал, – сообщил Чевиот лакею. – Будьте добры, отведите меня к леди Корк.

Лакей в оранжево-зеленой ливрее смерил его слегка презрительным взглядом:

– Боюсь, сэр, ее светлость…

Чевиот, ожидавший увидеть множество птичьих клеток и не увидевший ни одной, круто развернулся на каблуках.

– Ведите меня к леди Корк! – приказал он.

Надо отдать ему справедливость – он не осознавал, какую силу и властность излучал, когда смотрел лакею в глаза. Лакей облизал пересохшие губы.

– Слушаюсь, сэр. Я доложу ее светлости…

Тут одновременно случились две вещи.

Из-под лестницы вышел Алан Хенли с толстой узловатой палкой в одной руке и бюваром в другой. Там он прятался от посторонних глаз. А вниз по лестнице медленно сошла стройная женщина в белом платье.

– Все улажено, – произнесла она хрипловатым контральто. – Добрый вечер, мистер Чевиот.

Флора не повернула головы; она поправляла перчатки, чтобы вынуть руки из муфты. На лице ее появилось выражение крайнего безразличия. Не шевеля губами, она прошептала так тихо, чтобы ее услышал только Чевиот:

– А вот и твоя драгоценная мисс Ренфру!