Текст книги "Ужин со смертельным исходом"

Автор книги: Джон Данн Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

После обеда в большом коктейльном зале зазвучала плавная хорошая музыка, а весь мир снаружи заискрился от света прожекторов. Стив и Уилма затеяли свою обычную, сопровождавшуюся взаимными ядовитыми нападками игру в кункен. Джуди Джона, Уоллас Дорн и я принялись играть в слова по пять центов за очко. Ноэль Хесс, сославшись на головную боль, ушла спать. Рэнди суетился вокруг нас, следил за музыкой, возился с прожекторами, переставлял пепельницы, наливал напитки, вникал в ход обеих игр, приставая с советами и подсказками. Постоянно ставил латиноамериканскую музыку, по просьбе Гилмана Хайеса. Доску для игры в слова заливал яркий свет лампы с матовым абажуром.

Я не мог по-настоящему сосредоточиться, потому что невольно следил за Мэвис, танцевавшей с Хайесом. У меня не было никакой уважительной причины для недовольства. Но музыка была негромкой, медленной и таящей в себе некий подтекст, к тому же они слишком уж подолгу танцевали не сходя с места. Меня бросало то в жар, то в холод. Я не мог повернуться и посмотреть на них. Видел их только краем глаза. Фрагментарно. Медленный поворот, его коричневая рука на ее мягкой талии. Эпизодически их отражение в стакане. Музыка сплошь состояла из ритмичного тиканья, прищелкивания и буханья, с надрывными звуками трубы. В другом углу Уилма проговорила: «Черт подери, Уинсан, одну карту за раз», а Уоллас Дорн негромко крякал от удовольствия и щелкал деревяшками по доске.

И вдруг я осознал, что Хайес и моя жена куда-то подевались. Я быстро повернулся и оглядел пустую комнату. Наверное, даже начал привставать. Но Джуди быстрым упреждающим движением прижала мою руку. Я посмотрел на нее. Уоллас Дорн изучал свое положение, жуя кончик уса. Джуди сделала легкое движение головой. Я глянул в том же направлении, сквозь стекло, и увидел, что они теперь танцуют на большой террасе, при свете прожекторов. Выглядели они как-то театрально, как будто находились среди тех исполинских декораций, которые голливудские гении создают для Астера. Еще немного – и серебряная лестница, разматываясь, спустится со звезд, и по ней сойдут хористы с острыми плечами и четверть тонны голых бедер.

Я кивнул Джуди с благодарностью и с уважением за то, что она так быстро почувствовала, что происходит, а то я мог бы выставить себя дураком. У нее сделалось выражение лица, как бы говорящее: «Всегда рады помочь», и она подмигнула мне так энергично, что я почти мог это расслышать. Уоллас Дорн предупреждающе крякнул и поменял «own» на «clown» таким образом, что "с" изменило «lean» на «clean» и оказалось на бонусной клетке.

Уоллас выиграл. Мы заплатили ему. Джуди зевнула и заявила:

– Все, хватит. А то так можно вообще остаться без ничего. Я иду посмотреть на звезды, а потом сразу в кроватку.

– А вам не нужна помощь в рассматривании звезд? – спросил я ее.

– Вы возьмете на себя одну половину световых лет, а я другую. Мы прошли мимо танцующих. Они, казалось, не замечали нас.

Потом спустились по каменной лестнице и прошли в конец левого ответвления причала. Джуди засунула руки в большие накладные карманы шерстяной юбки и шаркала каблуками, чуть поеживаясь от ночной прохлады. Звезд было даже чересчур много. Красная циновка, на которой она лежала под солнцем, стала сырой от росы. Я перевернул ее сухой стороной кверху и передвинул к краю. Мы сели, свесив ноги к воде. Я зажег ей сигарету, повернулся и через плечо посмотрел на высокую террасу. Музыка едва доносилась. Иногда я мог разглядеть их до пояса, когда они перемещались к краю террасы. В остальное время они находились вне поля зрения.

– Очень миленькая тележка для приговоренных к казни, – произнесла Джуди.

У меня ушло какое-то время на то, чтобы вникнуть в смысл ее слов.

– А насколько острый нож?

– Достаточно острый. Люди слышали, как его затачивали. Так что меня убрали из пары программ летней серии. И труппа начинает разваливаться. Их нельзя винить. Им нужно подыскать какое-то теплое местечко к следующей осени.

– А вам – нет?

– Не знаю. Я просто чертовски устала, Пол. Я всегда могу отрастить новую голову. И уже делала так прежде. Меня голыми руками не возьмешь, Пол. Я – боец. Так, по крайней мере, все время себе внушаю. Я могла бы получить контракт в Лас-Вегасе. Но сейчас просто вымоталась. Не знаю. Я добилась успеха и откладывала больше, чем многие, и хранится это там, где я, слава богу, не могу до этого добраться. Наверное, мне положено как-то отреагировать. Возможно, Уилма добивается, чтобы я встала на колени. Я всегда смогу подыграть, если ей это нужно для счастья. Пойду-ка я спать. – Она поднялась.

Я встал тоже. Джуди подняла кулаки и прошлась нетвердой походкой, огибая конец причала, на каучуковых ногах, пошатываясь, рыча: «Вот так-то, болван, попробуй сунься!» И я вдруг осознал очень специфическую природу ее мужества. Крепко взял ее за руки чуть выше локтей, легонько встряхнул и сказал:

– Вы мне нравитесь, Джуди. Вы чертовски мне нравитесь.

– Отпустите, не то я сейчас расплачусь на вашем плече.

Я стоял и смотрел, как она пошла обратно, поднялась вверх по лестнице, пересекла террасу и скрылась из вида. Потом выкурил еще одну сигарету и тоже поднялся наверх. Было уже больше часу. Стив и Уоллас Дорн исчезли. Уилма и Гилман Хайес сидели на низком диванчике. Они перестали говорить, когда я вошел. Хайес сидел, скрестив на груди свои большие руки, уставившись в потолок. Вид у него был мрачный и упрямый.

– Мэвис ушла спать, – сообщила мне Уилма.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Хайес удостоил меня маловыразительным кивком.

Мэвис, которую чуточку пошатывало, готовилась отойти ко сну, напевая вполголоса латиноамериканские мелодии. Она улыбнулась мне теплой, влажной улыбкой. Мы легли спать. Она была исполнена готовности, набухшей жадной готовности, которая совершенно не принимала в расчет нашу нараставшую холодность друг к другу. Не стоило обольщаться на этот счет. Гилман Хайес подготовил ее, алкоголь воспламенил, а музыка подстегнула. Я был всего лишь удобством. Совершенно законным, незатейливым и доступным удобством. Не было никаких слов любви. Все это было очень внезапно, очень бурно и совершенно бессмысленно.

После я услышал, как ее дыхание стало глубже, она уснула. Музыка стихла, прожекторы погасли. До меня доносился лишь шум воды, плещущейся о пирсы. Мэвис удалось-таки что-то убить. Я не знал точно, как это было сделано. Но лежал, смотрел на световые узоры, которые мог создавать, крепко зажмурив глаза, искал в своем сердце и не мог отыскать никакой любви к ней. Я был уверен – раньше любовь была. Но такое вроде бы не должно уходить, – это ведь вам не тыквы выбросить после Хэллоуина. Искал нежность и тоже не находил. Я искал уважение и не находил.

Она спала возле меня и была просто крупной, влажной, половозрелой, здоровой, угодливой молодой женщиной, слишком эгоистичной, чтобы начать вынашивать детей, которых мне хотелось, с большим отделением для тщеславия, с маленьким отделением для души, искательница острых ощущений, искушенная в бессмыслице, наглядное подтверждение теорий мистера Веблена[1]1
  Веблен Торстайн Банди – экономист, социолог. Известен трудом «Теория праздного класса», в котором была изложена концепция «показного потребления» как признака принадлежности к категории состоятельных граждан. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]. Мне хотелось избавиться от нее и еще хотелось плакать.

Суббота выдалась безоблачной, жаркой и безветренной. Завтрак подавали на террасе, по частям, по мере того, как люди вставали, – он включал в себя ром с лимонным соком, huevos mexicanos[2]2
  Яйца по-мексикански (исп.).


[Закрыть] и кубинский кофе, который был ближе к твердому веществу, нежели к жидкости. Эта комбинация снимала легкое похмелье. Когда люди начали возвращаться к жизни, стало совершенно очевидно, что предстоит один из тех наэлектризованных, буйных дней, когда все будут расхаживать с гордым видом, работать мускулами, выходить из себя, пить слишком быстро и играть слишком азартно.

Гилман Хайес надел что-то вроде спортивных трусов, и теперь Стив, сидевший за штурвалом моторной лодки, таскал его туда-сюда по озеру на водных лыжах. Хайес выглядел как один из обитателей Олимпа не самого высокого ранга. Мэвис ахала и ворковала в конце пирса. Наверное, Стиву это надоело. Сделав крутой вираж, он ослабил буксирный трос и дернул Культуриста так, что чуть душу из него не вытряхнул. Гил стал возмущаться. Стив послал его к черту, вытянул свое коренастое тело на солнце и крикнул Хосе, чтобы тот принес ему виски. По просьбе Уилмы буксировку на себя взял Рэнди. Хайес показал Мэвис, как стоять на водных лыжах. Было много хихиканья, пронзительных взвизгов и поддерживания рукой на манер атлетов с рекламных фотографий.

Я немного поплавал и изрядно выпил. Джуди Джона устроила себе обычную разминку для поддержания формы: сгибание колен, наклоны назад, удерживание ноги в выпрямленном положении, стойка на руках. У нее ладная фигурка. Я получал удовольствие, наблюдая за ней. Уоллас Дорн плескался в воде между двумя причалами с таким видом, будто терпел все эти постыдные вещи ради того, чтобы не отрываться от коллектива. Ноэль Хесс сидела совсем близко от меня, заказывая новую порцию спиртного каждый раз, когда это делал я. Мне это было удивительно. Она смуглая, маленькая и тихая. При этом у вас никогда не возникает чувства, что вы ее знаете. Кажется, что она все время наблюдает за вами. И тут у вас возникает ощущение медленного огня, скрытого под всем этим внешним спокойствием. На ней был желтый купальник, и я в первый раз заметил почти безупречную чистоту ее кожи. Телосложение Ноэль словно подчеркивало замысловатость голеностопного сустава, запястья и плеча, как будто выточенных из слоновой кости, заставляющих вас осознать человеческое тело как нечто хрупкое и уязвимое по своему устройству. Уилма какое-то время поплавала, демонстрируя гораздо больше энергии, чем мастерства, а потом, помахав рукой, позвала всех с озера и затеяла игру в крокет. Рэнди она назначила счетчиком очков и рефери, а всех остальных разбила на две команды по четыре человека.

Меня определили в одну команду с Джуди, Уолласом Дорном и Ноэль Хесс, а противостояли нам Хайес, Мэвис, Уилма и Стив. Уоллас, игравший с ожесточенной сосредоточенностью, и Ноэль, с неожиданно хорошим глазомером, были нашей ударной силой. Джуди устроила из этого клоунаду, а я слишком захмелел, чтобы от меня был какой-то толк. Основные правила игры заключались в следующем. Если ты завладел шаром, ты мог отбить его в озеро. Тот, чей шар отбили в озеро, обязан был выпить залпом, достать шар, вернуть его на край парковочной площадки. Всякий раз, когда одна из команд проходила весь путь, все выпивали. Я довольно смутно воспринимал происходящее. Они то и дело отбивали мой шар в озеро. Голоса стали звучать как-то странно, как будто мы находились в тоннеле. Полосы на деревянных мячах проступили ярче. Трава стала зеленее. Я помню Джуди, умоляющую на коленях, заломив руки, в то время как Стив делал богатырский взмах и, поскользнувшись, сбил ее шар и свой собственный вниз по склону, в озеро. Не знаю, кто выиграл. Кажется, я съел что-то на ленч.

Потом, каким-то таинственным образом, я оказался в гостиной, петляя, пытаясь сфокусировать взгляд, а Джуди Джона меня поддерживала.

– Ну, идемте же, – говорила она. – Одной толстенной ножищей, потом другой.

– А где все?

– На улице – безумствуют и веселятся. Гоняют туда-сюда на лодках. Барахтаются в воде. Ну, идем же, мой ягненочек. Джуди не даст тебе упасть и удариться головкой.

Далее следует еще один провал в памяти, а потом я оказался в постели, и Джуди смотрела на меня сверху вниз, качая головой. Она подошла к изножью кровати, сняла с меня ботинки. Я по-прежнему был в плавках. Она накинула на меня одеяло.

– Очпризнателен, – проговорил я. – Очпризнателен.

– Бедный старый медведь, – сказала она, наклонилась ко мне, легонько поцеловала меня в губы, а потом исчезла, и дверь тихонько затворилась за ней.

Кровать начала вращаться вокруг своей оси, то в одну, то в другую сторону. Я вцепился в нее и аккуратно направил во внезапно сморивший меня сон.

Когда я проснулся, было темно. Я посмотрел в окно. Прожекторы на улице были включены. Слышался смех. Кто-то включил воду в нашей ванной. Дверь открылась, и через гардеробную мне стал виден силуэт Мэвис на фоне освещенной ванной. Она повернулась в дверном проеме и щелкнула выключателем.

Когда Мэвис тихонько пробиралась по комнате, я произнес ее имя.

– Так ты, значит, не умер после всего этого, дорогой?

– Сколько времени?

– Около девяти. Совсем тепло. Мы все купаемся. Надеюсь, ты чувствуешь себя ужасно?

– Ну, спасибо тебе.

– К твоему сведению, ты выставил себя посмешищем. Спотыкался на ровном месте. Надеюсь, что тебе паршиво. – Она с достоинством покинула комнату, хлопнув дверью.

Я снова отключился. Когда же опять проснулся, видимо, было уже совсем поздно. Я чувствовал себя немного лучше. Выпил три стакана воды, надел халат и вышел в гостиную. Две маленькие лампочки были зажжены. Стереосистема автоматически настроилась на станцию в FM-диапазоне, какой-то придурок диск-жокей говорил:

«Короче, ребята, у Золушки на все про все тридцать секунд, так что, наверное, пора нам закругляться с нашим балом. Прости, Элеонор, что так и не оставили для тебя этот диск Джуди, но...»

Я отыскал нужную ручку и выключил его. Затем вышел на террасу, в теплую ночь с биллионами звезд. Кто-то со всех ног бежал вверх по бетонным ступенькам. Какая-то фигура метнулась к электрическому щиту, и прожекторы стали вспыхивать по секторам, затмевая звезды. Я сощурился от света и увидел, что это Стив. Остальные были на причале. Стив крепко схватил меня за руку:

– Пол, Уилма пропала.

Мое сознание было затуманено долгим сном. Я глупо уставился на него:

– Куда пропала?

– Мы думаем, что она утонула.

Глава 3
Джуди Джона – после

Я все думала о том, что во всей этой ситуации сильно подкачал сценарий. Видит бог, я стала специалистом по плохим сценариям за сорок недель «Джуди-Тайм». Такое дурацкое название агентство присвоило моему получасовому безумству.

Хаос царил неимоверный, все бегали туда-сюда и верещали. Пол Докерти был единственным, кто предпринимал какие-то осмысленные действия. Он отзвонил куда надо, как только осознал, что, по всей видимости, произошло. Вообще-то все было достаточно ясно. Ее вещи лежали в конце пирса, а мы все уставились на самую пустую, самую черную воду, какая только бывает. Да, мы плескались в ней, такие счастливые, лежали на воде, глядя на звезды и испытывая то легкое ощущение опасности, которое дает ночное купание. Но после того как мы поняли, что случилось, наверное, и шестеро крепких мужчин не затащили бы меня в эту воду, Пол взял с собой Гила Хайеса и Стива, чтобы нырять примерно в том месте, где, по нашим прикидкам, она находилась. Уоллас и Рэнди недостаточно хорошо плавали. Так что Рэнди управлял лодкой и светил большим фонарем в темную толщу воды. Было очень тихо. Мы слышали, как они кашляли и жадно глотали воздух, когда выныривали. Эта дура Мэвис Докерти сидела у моих ног, когда я стояла, наблюдая за ними. Она без конца издавала неприятный ноющий звук, как будто ее малахольное сердечко готово было разорваться пополам.

Потом мы услышали приближавшиеся сирены. Судя по звуку, они ехали по черным холмам. Пол окликнул меня, спросив, сколько времени. Я достала часы из кармана халата и расположила так, чтобы яркий свет попадал на циферблат.

– Почти четверть первого! – прокричала я.

И услышала, как он сказал:

– Ладно. Хватит. Сюда едут специалисты. Все равно уже слишком поздно, даже если бы нам посчастливилось ее найти. Если это не очередной ее фокус и она не сидит где-то на берегу и не давится от смеха, то теперь уже мертва, как та макрель в лунном свете. – Его голос хорошо разносился по воде.

– Не говорите про нее так! – завопила Мэвис, а потом разразилась очередной серией истошных блеющих звуков.

В одной машине сидели двое больших молодых полицейских, в другой – толстый человек со скучным, добрым лицом. Они спустились, пересчитали нас по головам и стали смотреть на воду. Один из полицейских, казалось, все не мог оторвать от меня глаз, отчего у меня возникло безумное желание отмочить для них какой-нибудь номер.

Пол сказал:

– Я слышу, как сюда плывут лодки.

Человека в штатском звали Фиш. Он отозвался:

– Я передал на телефонную станцию, чтобы они вытащили ребят из постелей и отправили сюда. Они будут искать ее кошками.

– Сейчас она уже мертва, – проговорил Пол. – Почему бы не подождать до утра?

– Вообще-то мы всегда приступаем к этому сразу, как только это случается. Мы всегда так делаем. Это ведь не может быть очередной ее шуткой, правда?

– Сомневаюсь в этом, – ответил Пол. – Она бы услышала сирены и пришла.

Я отошла от них, потуже подпоясала халат, закурила сигарету уселась на каменных ступеньках и стала смотреть на озеро. Жуки расшибали свои мохнатые головы о ближайшие прожекторы. Я сидела и обдумывала способы, которыми могла бы удержать Уилму под водой, и у меня мурашки забегали по телу, потому что я поняла, что не смогла бы этого сделать.

О, она все приберегала это напоследок, планировала, как лучше это сделать. И хотя я говорила себе, что мне наплевать, когда она, наконец, преподнесла мне это, и конечно же в своей неподражаемой манере. У нее вошло в привычку оставлять вас ни с чем. Я решила, что перестану думать об этом. Нет никакого проку думать об этом. Не так уж много остается вещей, заслуживающих того, чтобы о них думать.

Я наблюдала за подплывающими лодками, видела кошки и крючки, которые выглядели как средневековые пыточные орудия. Их налаживали на свету, когда полицейские распределяли между собой участки поиска. Представители власти скучились в конце пирса, где Уилма оставила свои вещи.

Через некоторое время Пол медленно пошел вверх по ступенькам ко мне. Он остановился, поежился и попросил:

– Побудете здесь, Джуди, пока я вытрусь и возьму еще сигарет, хорошо? Я хочу с вами поговорить.

– Конечно.

Он быстро вернулся и сел на одну ступеньку ниже меня. Вытирая мокрые волосы полотенцем, вполголоса проговорил:

– Этот помощник шерифа, по имени Фиш, нашел ее купальник из двух частей в кармане ее халата. Что тут происходило? На ней был другой купальник?

– Нет. Мы расшалились. По сути дела, устроили вакханалию, если вам не придет на ум какой-то более медицинский термин. При свете звезд.

Он повернулся и посмотрел на меня с неодобрением:

– И вы тоже, Джуди?

Мне сразу бросилась в глаза та странность, что его первый вопрос не касался чуть тепленькой Мэвис.

Я распахнула верх халата:

– Обращаю ваше внимание на то, любезный сэр, что я по-прежнему облачена в мое старое купальное одеяние из синего сержа, то, которое блестит на седалище. У меня холодная озерная вода, как ни странно, совсем не возбуждает полового влечения. И если уж меня станут вылавливать кошками при свете звезд, то хочу, чтобы меня было за что подцепить. Можете отнести меня к разряду некомпанейских людей.

– А как насчет Мэвис?

– Леди сказала бы, что она не знает. Но ваша супруга совершенно голая под этим своим роскошным халатом. А фигурка у нее что надо, могла бы я добавить. Помимо этого, некомпанейскими людьми оказались Рэнди, который недостаточно хорошо плавает, и Уоллас Дорн, который, наверное, не мог бы вынести такой потери достоинства.

Пол помолчал какое-то время, потом потрясенно спросил:

– И Ноэль тоже?

– Считайте, что мы оба в замешательстве, дружище Пол. Я отношу это на счет бренди. Или атавизма. Или неосознанной мести своему благоверному. Или подначивания со стороны Стива Уинсана. В любом случае, я скажу – черт с ним. Мне кажется, такой разговор больше пристало вести на заднем дворе, развешивая белье. Были разглагольствования насчет возвращения к матушке-природе. Хотя я и привыкла появляться перед публикой в не слишком презентабельном виде, в душе так и осталась застенчивой девушкой. Провожу кое-какие границы. У меня просто мурашки по всему телу бегают. Я задумалась об упадке современного общества. Как видите, я – мыслитель, самый что ни на есть серьезный.

– Где вы были, когда это случилось, Джуди?

– Толком и не знаю, потому что никто, похоже, не знает точно, когда это случилось. Кто-то начал звать ее. По-моему, это была Мэвис. Потом все мы прислушивались. Потом Гил Хайес стал выкрикивать ее имя так громко, что оно отдавалось эхом с другого берега. И мы все вслушивались. А Уилмы все нет и нет. Тогда Стив помчался наверх, чтобы включить свет, дав своим товарищам по играм совсем мало времени на то, чтобы привести себя в подобающий вид. Я услышала лихорадочную возню. Стив, должно быть, влезал в шорты на полном скаку. В этот момент вы вышли на сцену из-за кулис с таким видом, будто вас вытащили из-под камня. А потом проявился ваш административный талант. Порядок из хаоса.

– Бог мой, как хочется, чтобы Мэвис заткнулась!

На это моего ответа не последовало. Мне тоже хотелось, чтобы она заткнулась. Я посмотрела на его затылок. Мне понравилось, как забавно, по-мальчишески, закручивались непричесанные волосы на его макушке. Бедный медведь. Здоровенный мужик, в котором чувствуется цельность. Возможно, его когти и зубы достаточно остры в мире бизнеса, но в такой ситуации он был ребенком, только начавшим ходить. Такие типы, как Стив, Уоллас Дорн, Рэнди и Уилма и – чего уж там греха таить – Джуди Джона, могли бы выпотрошить его легким движением руки. Наверное, отличие заключается в следующем: мы постигаем, возможно, слишком рано, что поля самых жестоких битв – это коктейли, званые обеды, банкеты по окончании спектакля, пропускание по рюмашке перед ленчем. Люди вроде Пола Докерти воспринимают подобные вещи как отдых. Так что здесь он находился среди волков, обремененный этой глупой женой, которая обожает – мне следовало сказать: обожала – Уилму, этой глупой женой, не имеющей достаточного житейского опыта даже для того, чтобы чувствовать подсознательную причину этого обожания, хотя Уилма-то наверняка знала, что к чему. И я совсем не исключаю, что, будь она жива, она бы завела Мэвис достаточно далеко, чтобы девушка в один прекрасный день с неподдельным ужасом взглянула на себя и на свои мотивации.

Бедный милый медведь! Милый человек с грубоватым лицом, сбитый с толку свой дамой и вызывающий у нее едва ли не отвращение. Джуди, девочка моя, это непозволительная роскошь для тебя, и все же до чего это было бы чудесно – еще раз снять маску и подержать большого медведя в своих объятиях, крепко и нежно, потому что любви так давно уже не было.

– Похоже, они там, внизу, знают, что делают, – произнес Пол.

В этом действительно просматривалась какая-то упорядоченность – в том, как лодки прочесывали озеро, взад-вперед, туда-сюда. Поднялся ветер, и неожиданно стало прохладно. Мой халат показался мне тонким.

– Схожу оденусь, – решила я.

– Хорошая мысль. Так сразу они ее не найдут. Они все время останавливаются. Дно, наверное, каменистое.

– Они достают... до самого дна?

– Как я понимаю, да. Потом, если они ее не найдут, через несколько дней при разложении выработается достаточно газа, чтобы вынести тело на поверхность. Раньше стреляли из пушки, чтобы тело всплыло. А почему – хоть убей не знаю.

Тут я задрожала так сильно, что у меня застучали зубы, и я поспешно встала.

Ноэль и Рэнди занимали соседнюю комнату. Я услышала его голос, резкий и пронзительный от напряжения, произносящий снова и снова: «О боже, о боже, о боже». Потом услышала ее голос, более мягкий и низкий, успокаивающий его. С парнем явно творилось что-то неладное. Совсем неладное. Ноэль я тоже не завидовала.

Мой купальник был все еще мокрый. Стащив его с себя и переступив через него, я достала большое, толстое, роскошное полотенце и растиралась до тех пор, пока тело не запылало. От этого мне стало так приятно, что я неожиданно для себя замурлыкала какой-то мотивчик, пока вытиралась. Ну прямо как чертова кошка, подумала я. Все летит к чертям собачьим, а ты вдруг чувствуешь себя на седьмом небе. Тут я подумала о животе, так что втянула в себя диафрагму настолько глубоко, насколько могла, и повернулась к зеркалу в профиль. Так у меня раздавался вширь верхний этаж и оттопыривался нижний ярус, но животика не наблюдалось. Черт подери, что же, мне и помурлыкать нельзя, если мое здоровье при мне? Двадцать девять, а в свою первую поездку я отправилась в пятнадцать. Еще один год – и половина жизни долой. В пятнадцать я выглядела на восемнадцать. И в двадцать четыре выглядела на восемнадцать. Я немало лет извлекала немалую пользу из этих восемнадцати. Глупенькая, изнемогающая от любви пятнадцатилетняя девчонка, врущая насчет своего возраста, мотающаяся по стране, чтобы петь с самым что ни на есть захудалым оркестром, и только для того, чтобы быть рядом с Моузом, который умел извлекать такие сладостные звуки из видавшей виды трубы.

О! Все эти годы, когда приходилось питаться жареной стряпней и трястись в автобусе всю ночь напролет! Отели, кишащие тараканами, антрепренеры, кладущие толстую лапу тебе на коленку... Бог ты мой! Эти гастроли, и все эти важные шишки, и Моуз, который в конце концов женился на мне. Он подсел с «травки» на порошок. И держал это в секрете, пока наконец не перерезал себе горло в Скрэнтоне после того, как Митч его уволил, оставив мне в наследство видавшую виды трубу и три песни, которые так и не смог издать. А эта невообразимая зима в Чикаго, где я выступала в шоу? А населенная клопами комнатка, которую я делила с этим чудом в перьях, Джанет? Однажды я вернулась и узнала, что она угодила в тюрьму за то, что рыбачила из окна, бог ты мой! Одолженной удочкой, с наживкой из объедков, подтягивала орущих бездомных кошек к окну, на высоту трех лестничных пролетов, и сбывала их по двадцать пять центов за штуку медицинскому училищу. Ах, детка, детка, ты была «в самом, самом низу», прежде чем пошла в гору, прежде чем Дэнди Адамc, благослови Господь его черную душу, разглядел в тебе способности к комедийному жанру и занял тебя в этих первых хороших номерах. Там, внизу, пропасть, и, низвергнутая с вершины, ты не сможешь опять провалиться до самого низа, ведь правда? Но я так устала! Мне хочется свернуться калачиком с милым медведем. Я погладила старинного приятеля – плоский животик. Влезла в плиссированную юбку из ирландского твида и болтающийся на мне, обтрепанный старый джемпер, который всегда беру с собой на счастье. Я подумала о том, как холодно, и направилась в другое крыло, к кухням. Там отыскала Хосе и прибегла к кухонному испанскому, которого поднабралась за тот сезон в Мехико. Похоже, это ему понравилось. Он знал, что сеньора мертва. Данный факт был им рассмотрен и принят. Не думаю, что кто-то из них троих стал бы так уж убиваться по этому поводу. Я сказала ему, что люди наверняка мерзнут. Предложила сварить побольше кофе и отнести вниз. Хосе ответил, что так и сделает.

Я вышла через черный ход. Пол приближался ко мне по гравию. Свет из окна коснулся его лица, когда он проходил мимо него. Хорошее трезвое лицо, и у меня возникло такое чувство, словно я долгое время находилась в подвешенном состоянии, в стороне от многих хороших вещей. Он был стволом дерева. Мне хотелось раскачаться так, чтобы я могла дотянуться до него, отвязать себя и спуститься туда, где есть место, чтобы поставить ногу.

Я вышла из тени, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Положила ладони ему на руку:

– Смотрите, Пол, я бежала по воздуху. Это такой хороший трюк. Клоунский трюк. Перебираешь ногами с бешеной скоростью, строишь рожи и...

Потом что-то оборвалось позади моих глаз, хотя уж плакать я никак не собиралась. Крепко стиснула зубы, сдерживая себя, потому что реветь не было никакой причины, но этот тонкий ужасный звук, который поднимался по моему горлу, как пила, все равно уже вылетел. Пол обхватил меня. Я почувствовала его неуверенность, продолжая издавать эти непозволительные жалкие звуки, что-то вроде «н-н-н-н... н-н-н-н... н-н-н-н...», при этом думая: «Бог мой, Джуди, то ты поешь от приятного ощущения, вызванного полотенцем, то стоишь здесь и сходишь с ума». Он повернул меня и повел к машинам. Я шла согнувшись, потому что от беззвучного плача, почти беззвучного, едва не сложилась пополам. Я спотыкалась, но он поддерживал меня одной рукой. Потом усадил меня в пахнувший новизной автомобиль, закрыл дверцы, поднял стекла, положил ладонь мне на затылок, прижав мое лицо к своему пиджаку, и сказал:

– А теперь давайте.

И этими словами вышиб дно из запруды.

Огромная масса воды с ревом хлынула в долину. Да, хороша же я была, нечего сказать! Цеплялась за него, пускала слюни, зарывала лицо в его пиджак, стонала, повизгивала и голосила, не зная, откуда все это берется и почему. Была хорошая, большая грудь, пара хороших, больших, ласковых рук и убаюкивающее нашептывание всякий раз, когда саунд-трек предоставлял ему такую возможность. Меня захлестнуло этим потоком, и долгое время я была ничем. Просто вчерашними недоеденными спагетти. Размякшей массой, которая, со все более редкими и неожиданными интервалами, выдает взрывные фыркающие звуки. Но по мере того как медленно возвращалось сознание, возвращалась и гордость. Я с усилием приподнялась, отстранилась и передвинулась на дальний край сиденья. В кармане джемпера лежала косметическая салфетка. Я высморкала нос, который, как мне представлялось, теперь был похож на редиску. Выбросила салфетку из окна машины, опустила стекло еще ниже и голосом маркизы попросила сигарету. Он дал ее мне. Я испортила первую затяжку заключительным всхлипом и едва не задохнулась.

Я злилась на него. Да кто он такой, чтобы вторгаться в мою личную жизнь? Чем, по его разумению, он занимается? Кому нужна его жалость? Наконец с трудом проговорила:

– Кажется, я была несколько несдержанна.

– Вы выложились на полную катушку.

Я резко повернулась к нему:

– И я еще докажу вам, дружище, что плачу не потому, что меня поколотили.

– Сколько времени вы уже так не плакали, Джуди?

– О господи! Не помню. Лет пять-шесть. Я не знаю... почему со мной такое случилось.

– Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что это гидравлический пресс.

Я невольно рассмеялась. А смеясь, поняла, как нелепо с моей стороны было злиться на него. Бедняга. Плаксивая женщина упала в его объятия, и он сделал все, что мог. Потом, подумав о черном озере, перестала смеяться.

Это хорошо – вот так поплакать. И даже при том, что я наслаждалась этим ощущением легкости, свободного полета, я уже прокручивала в голове эту ситуацию, пытаясь вывернуть ее так, чтобы превратить во что-нибудь полезное, что-нибудь такое, из чего получится номер. Ну, скажем, в такую вещицу, где я сыграю трех или четырех женщин, то, как они плачут... герцогиня, женщина-борец и актриса из старых немых фильмов, с разным музыкальным сопровождением для каждой.