Текст книги "Путь наверх"

Автор книги: Джон Брэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

25

Всю дорогу до Дорчестера она плакала. Я крепко обнимал ее, прйжимаясь щекой к ее щеке; я помню запах ее волос: они пахли морской водой, оливками и потом. Мы почти все время молчали; я смотрел на мелькавшие за окном машины пологие холмы, на пшеницу, отливавшую темным блеском серного колчедана, на вересковые пустоши, столь же театральноунылые, как поля были театрально-тучными, и пил красоту природы большими глотками, словно коньяк, стараясь заглушить растущее чувство вины и пустоты.

Когда мы вышли на платформу, Элис сказала мне:

– Хоть бы ты меня убил!-Эти слова были произнесены так просто и спокойно, что мне стало страшно.

– Убил?

– Если бы ты захотел сейчас убить меня, я бы не стала сопротивляться.– На ее щеках сквозь загар проступили пятна румянца.– Ты дал мне столько счастья, что я не могу представить себе, как хотя бы секунду буду жить без тебя. Не могу поверить, что еще немного – и я окажусь одна в купе… Вот так же люди, осужденные на казнь, не могут, должно быть, по-настоящему поверить, что их повесят, пока не станут на крышку люка…

– Перестань, глупенькая. Мы же увидимся. И будем видеться часто. Будем вместе всю жизнь, разве ты забыла?

– Ты любишь меня? Даже сейчас тебе нет нужды лгать мне. Ты в самом деле хочешь, чтобы я развелась с ним? – Глаза ее покраснели и распухли отслез, а платье утратило свою свежесть. Я вдруг вспомнил спокойную, безукоризненно одетую Элис, с которой меня познакомили на первой читке «Фермы в лугах», и почувствовал себя убийцей.

– Клянусь, что хочу.– Я посмотрел ей прямо в глаза.– Я люблю тебя, Элис. И буду любить тебя, пока не умру. Теперь ты моя жена. И другой у меня не будет, и я буду с тобой в купе – на всем протяжении пути.

– Больше мне нечего сказать тебе, Джо.– Она принялась быстро и умело приводить в порядок свое лицо.– Окажи мне одну услугу, милый, пока не пришел поезд, хорошо?

Купи мне сигарет и спичек. И уходи сейчас же, как только я сяду в поезд. Уходи и не оборачивайся. И все время думай обо мне. Не переставай думать обо мне.

Я посадил ее в поезд, отходивший от лондонской платформы занятной маленькой станции – какой-то чересчур чистенькой, белой, утопавшей в зелени, совсем непохожей на железнодорожную станцию,– и решил зайти в гостиницу чего-нибудь выпить: надо же было как-то убить час, остававшийся до приезда Чарлза и Роя.

Городок, залитый ослепительным солнцем, казалось, был занят только развлечениями.

Однако атмосфера, царившая здесь, была совсем иного рода, чем в Блэкпуле, или Маргете, или Скарборо, где люди ищут отдыха от тяжелых рабочих будней.

Приезжавшие сюда продолжали вести обычную, до предела насыщенную комфортом жизнь: люди, окружавшие меня в баре гостиницы, устланном толстым ковром, просто решили устроить себе отдых от дел – от всяческих договоров, контрактов и отчетов, но для них это не было долгожданным праздником, коктейлем перед обедом, меню которого обдумывалось за много месяцев до отпуска. Роскошный бар, ледяной коктейль, костюм из легкой шерсти, шелковый галстук, панама на голове – все это было частью моего отпуска, как и такси, на котором я ездил в Камли; но для людей, принадлежащих к высшим категориям, все это было не исключением, а необходимостью.

Я кончил пить и поманил официанта в белой куртке; он тотчас подошел ко мне, и поэтому я сразу понял, что он причислил меня к перворазрядным клиентам. Тому, кто хочет узнать, к какой категории его причисляют, достаточно зайти в бар фешенебельной гостиницы, когда там полно посетителей, и посмотреть, как быстро его обслужат.

После завтрака я встретил Чарлза и Роя. На Чарлзе были светлокофейные полотняные брюки, белые с коричневым туфли, яркокрасная рубашка и белая спортивная шапочка с зеленым козырьком. Лицо его под этой шапочкой казалось кирпичнокрасным. Рой, высокий, сутуловатый молодой человек, работавший в библиотеке по соседству с библиотекой Чарлза, щеголял в синих замшевых туфлях, синих полотняных брюках, оранжевой рубашке с открытым воротом и защитных очках. Оба курили сигары.

– Господи,– сказал я,– вы выглядите, как рехнувшиеся кинорежиссеры.

– Мы к этому и стремились,– сказал Чарлз.– Десяток бывших девственниц в настоящую минуту ждет, когда мы заключим с ними контракт.

– Это совсем не трудно,– заметил Рой.– Надо только сказать: «Будь мила со мной, деточка, и я буду мил с тобой».– Он медленно оглядел меня и покачал головой. У него было лицо ланкаширского комика, длинное и неподвижное, с глубокими морщинами, создававшими впечатление иронического дружелюбия.– У вас усталый вид, Джозеф. Вы, наверно, трудились в поте лица и стерли руки в кровь, подготавливая наш маленький домик к нашему приезду.

– Если он и трудился, то не руками,– сказал Чарлз.– Ты только посмотри на этот опрятный костюм, на эту ослепительнобелую рубашку, ну и, конечно, на панаму.

Заметь, какие у него мешки под глазами, какой утомленно-довольный у него вид,– нет, он совсем не думал о нас эти четыре дня, Рой. Знаешь, почему у него такие отутюженные складки на брюках? Потому что сегодня он впервые надел их с тех пор, как приехал в Дорсет.

– Вы даже не обратили внимания на нашу колесницу; вот уж поистине средневековая пытка! – заметил Рой.

Это была довоенная модель «гудзон-терраплейн», вульгарно щеголеватая, как гангстер.

– Мы взяли этот автомобиль напрокат у дяди Роя по сходной цене,– пояснил Чарлз.– Помнишь того добродушного типа, которого ты видел в баре под рождество?

– Черта с два, добродушного! – возразил Рой.-

Эта машина уже убила троих. Дядюшка считал, что поступил очень умно, когда купил ее по дешевке и залатал, но ему теперь никак не удается продать ее. Старый скаред! На переднем сиденье до сих пор сохранились пятна крови. Чарлз хлопнул меня по спине и сунул мне в рот сигару.

– Вот перед вами образец английского аристократа. Сытый, немного пьяный и на последней стадии полового истощения.– Он взглянул на часы.– Пропустим по стаканчику, пока они не закрыли, или будем пить стаканами у себя в коттедже?

– В коттедже,– сказал я.

Я сел рядом с ним спереди, а Рой развалился на заднем сиденье.

– Я теперь помолвлен, знаешь? – Чарлз почесал сбоку нос, что он всегда делал, когда смущался.

– Конечно с Джулией?

– Вот именно. Она славная девушка. Ты непременно должен с ней познакомиться.

– Тогда она пожалеет, что поторопилась. А знаешь, я очень рад, что ты решил остепениться. Ты становишься стар для случайных связей. Ведь сохранился ты куда хуже меня. Теперь она принадлежит к категории № 1?

– В ней слиты все категории. Вот уж с кем не соскучишься.

Я почувствовал, что вокруг происходят какие-то перемены, перемены столь же неизбежные и естественные, как смена времен года,– приливная волна, с которой должен был бы двигаться и я, но не мог.

– Я теперь тоже уже меченая овца,– сказал Рой.

– Поздравляю.– Неожиданная мысль поразила меня.– А вы не пригласили их пожить в коттедже?

– Успокойся, мой мальчик. Моя нареченная в Ирландии, а невеста Роя – в Шотландии.

– Наши тещи нам не доверяют,– добавил Рой.

– И не удивительно,– сказал Чарлз, проскакивая между болыним фургоном и встречным мотоциклом на скорости пятьдесят миль в час.– Люси была одной из подчиненных Роя. Это была милая шестнадцатилетняя девочка, когда она поступила к ним…

– Не гони так,– перебил я,– а не то я тоже испорчу обивку. Господи, воображаю, что ты вытворял на джипе!

– Я мчался на нем с Эрролом Флинном в день Победы. Мы ехали по шоссе, мощенному японскими трупами. Маунтбэттен, Слим и все прочие следовали за нами на почтительном расстоянии. Бирманские красотки осыпали нас цветами и поцелуями, а братья Уорнер с небес оглашали воздух «Те Deum…»* Мотоцикл чуть не налетел на нас и пронесся у нашего правого крыла на расстоянии какого-то дюйма. Чарлз погрозил ему кулаком.

– Эй ты, сукин сын! – рявкнул он.

– Дальше поведу я,– сказал я.– Стоит тебе сесть за руль, как ты забываешь, что ты уже не на романтичном Востоке, где можно давить прохожих сотнями и отделываться легким предупреждением.

– Нечего сказать, предупреждением.– Чарлз остановил машину и отодвинулся, уступая мне место.– Какой-то кули обошелся мне в целую сотню!

– Бездушный империалист,– сказал Рой.– Вот из-за таких, как ты, мы и потеряли империю.

Трогаясь, я рванул машину, но вскоре приспособился к ней. Рулевое управление оказалось непривычно жестким, но мотор был мощный, и мне доставляло удовольствие вести машину. Чарлз и Рой запели «Там, в Мобиле», я вынул сигару изо рта и подхватил припев:

Там в Мобиле, там в Мобиле.

За здоровье тех, кто пьет, там, в Мобиле, А допив, стаканы бьет…

Я посмотрел на свою сигару и вспомнил, что бросил курить. Во мне поднялось виноватое чувство, но, когда песня была окончена, я снова сунул сигару в рот. Уж слишком она была хороша – не хотелось выбрасывать.

Чарлз хлопнул меня по спине.

– Эти тонкие черты застыли в гримасе страдания. Слеза блестит в этих налившихся кровью голубых очах. Или наша скромная песенка пробудила воспоминания о тех днях, когда вы были безудержным потребителем бриллиантина и никогда не надевали пальто, даже в самые холодные дни?

– Он ведет себя так всю дорогу от Лондона,– сказал Рой.– Готовится стать начальником: дайте срок, и мы уви-

***

* Тебя, бога, хвалим (лат.).

***

дим, как он войдет в роль и какой-нибудь несчастный маленький червяк будет извиваться под потоками его сарказма.

– И вполне возможно, что этим червем будешь ты,– сказал Чарлз.– После обычного вступления, гласящего, что старшие мои сотрудники должны подавать пример младшим, и прочая, и прочая, я перейду к конкретным фактам. «Мейдстоун,– скажу я, слегка рыгая после завтрака в «Савое»,– Мейдстоун, я не могу поверить, чтобы человеку, занимающему такой ответственный пост, не было известно о существовании возрастных лимитов, Меня не убеждают ваши уверения, будто проблемы несовершеннолетних все более усложняются…»

Мы проезжали мимо выгона, и я убавил скорость.

– Вот, например, довольно аппетитная, хотя и несовершеннолетняя девица,– сказал я. Это была черноволосая девчонка, которая спросила у меня, который час, в первый день моего пребывания в Камли.

– Ну и ну! – воскликнул Рой.– Привяжите меня к мачте, сказал Одиссей. Ради такой можно пойти и на десять лет каторжных работ, правда?

Она сидела на траве у дороги и читала журнал. На ней были брюки и красный свитер, плотно облегавший тело. Когда мы проезжали мимо, она посмотрела на нас – Она улыбается тебе,– сказал Рой.– Мы с Чарлзом выступим свидетелями в твою защиту. Сошлись на то, что у тебя потемнело в глазах.

– А грудь словно две половинки яблока! – с мечтательным сожалением вздохнул Чарлз.– Несправедливо устроен мир: в том возрасте, когда девушки такого типа наиболее привлекательны, закон запрещает их трогать. Эта красавица достигла своего расцвета. Теперь она скоро начнет увядать.

Мне вспомнилось заплаканное лицо Элис, ее устало опущенные плечи, когда мы простились на станции, и я рассердился на эту девушку за то, что она молода и свежа, и на себя, за то, что я смотрю на нее.

– Ты стареешь,– сказал я.– Скоро ты начнешь водить в кино маленьких девочек.

– Бесспорно, бесспорно,– согласился Чарлз.– Когда я был в ее возрасте, женщины моложе тридцати лет для меня не существовали. А сейчас я не посмотрю ни на одну старше…– он в упор взглянул на меня,-…двадцати. Ну, самое большее, двадцати одного.

– Вы оба – старые распутники,– сказал Рой.– Давайте выкупаемся перед чаем и смоем все эти нечистые мысли. Где тут лучше всего купаться, Джо?

Мы как раз проезжали мимо дорожки, которая вела к бухте, где мы с Элис купались утром. Это было лучшее место для купанья: весь остальной берег поблизости был каменистый и голый. Но сейчас я не мог допустить, чтобы кто-то осквернил мои воспоминания о том, что происходило в этой бухточке всего каких-нибудь четыре часа назад. Бухта была нашей – и только нашей, а вот коттедж почему-то не вызывал у меня такого ощущения.

– Хорошее купанье примерно в полумиле отсюда,– сказал я, проезжая мимо дорожки.

– Прибавь ходу,– сказал Чарлз нетерпеливо.– Ведь дорога совсем свободна.

Я прибавил скорости и минуту спустя остановил машину в облаке пыли на узкой дороге у мыса, севернее Камли. Оттуда к берегу вела тропинка, и Чарлз с Роем, схватив свои трусы, стрелой помчались вниз.

– А вы разве не идете с нами, Джо? – спросил Рой.– У нас найдутся лишние трусы.

– Нет, благодарю,– сказал я.– Я уже купался. Они сбежали по тропинке, испуская веселые вопли, точно школьники, и через десять минут я уже слышал, как они ругались, ступая босыми ногами по острым камешкам, а потом до меня донесся всплеск воды. Я вынул новую сигару из ящика на заднем сиденье, отрезал кончик, раскурил и, стараясь ни о чем не думать, принялся поглаживать старенький бакелитовый руль.

И все-таки мы хорошо провели время. По утрам мы пили крепкий чай с ромом, купались перед завтраком – мои приятели сами обнаружили нашу бухточку уже на второй день – и объедались за обедом. Мы видели все местные достопримечательности – «Великана Сэрна», «Замок Корф», «Заоблачную высь» и прочее. При этом мы пили много пива, но, должно быть благодаря обильной еде, солнцу и свежему воздуху, не пьянели. Во всяком случае, пьяными в стельку мы были лишь в тот единственный день, когда шел дождь: начали мы за завтраком в деревенском кабачке, затем весь день пили бутылочное пиво у себя в коттедже, а вечером поехали в кабачок близ Борнемута. Пожалуй, я никогда прежде столько не пил; в таких случаях обычно преувеличивают, но потом, подведя итоги, мы все трое обнаружили, что на каждого пришлось не меньше десяти литров пива и по полбутылке джина.

Право, не знаю, как я вел машину домой. При нормальных обстоятельствах мы бы, конечно, оставили ее у кабачка и взяли такси, но Рой ударил в уборной офицера территориальной армии, и мы сочли за благо поскорее убраться восвояси. Рой, человек обычно спокойный и тихий, стоило ему выпить больше восьми кружек, впадал, по выражению Чарлза, в состояние «я тебе покажу!». Чарлз тогда немало намучился с ним в машине: он почему-то непременно хотел раздеться донага, и Чарлз сумел остановить его, лишь ударив как следует по скуле. После этого он стал вполне нормальным, если можно считать нормальным состояние, когда человек то плачет, то ругается. Сам я находился в той стадии, предшествующей полному опьянению, когда рассудок понимает, что ты пьян, пытается контролировать твои движения и восприятия, но обнаруживает, что они запаздывают на несколько секунд. Ночь была словно огромный зверь, от которого так и пышет жаром, и чудилось, что этот жар зримо подымается от земли. А дорога оказалась скользкой: дважды машину заносило очень сильно, и самым скверным было то, что меня совершенно не трогало, удастся мне выровнять ее или мы разобьемся насмерть. Мне даже почему-то нравилось вот так рисковать своей шеей.

Когда мы въехали в Камли, дождь уже кончился. В воздухе стоял запах мокрой травы и ночных цветов; светила луна, холодная и далекая, как крик совы.

– Бог умер! – внезапно заорал Рой. И тотчас снова захныкал.– Там было двое офицеров. Я только сейчас вспомнил. Я ведь не того ударил, господи прости!

– Последняя стадия,– заметил Чарлз.– Слезливое раскаяние.

– Я не хочу показаться назойливым,– сказал я,– но почему ты ударил его?

– У него был Военный крест,– ответил Рой.

– А у тебя белая горячка,– сказал я.– Зачем надо было избивать бедного парня?

Тебе же не дадут медали за то, что ты расквасил ему нос.

– Нет, вы только посмотрите на него!– воскликнул Чарлз.– Настоящий шизофреник, стоит ему выпить. Злится из-за того, что заслуживал медали, а его обошли,– так по крайней мере ему кажется. Если уж на то пошло, так бить этого парня по морде надо было мне. Ведь я в свое время укокошил по меньшей мере сорок япошек, не считая ту образину, которую сбил в Калькутте. А какую благодарность я за это получил? Никакой. Кто-нибудь признал мою верность долгу, мое презрение к опасности? Никто. Ну и что же, я горюю по этому поводу? Ничуть. Только радуюсь, что сдохли сорок япошек, а не я.

– Ты не понимаешь,– сказал Рой.– Я был сержантом. Я не знаю, что сделал этот капитан, но если бы я сделал то же, они бы не дали мне Военного креста. Я получил бы медаль.

– Потому что существуют разные сорта храбрости,– сказал Чарлз.– Одна – сержантская, а другая – офицерская. И не ломай себе над этим голову, сержант.

– Слишком он из-за этого волнуется,– заметил я.

– Уж лучше так, чем совсем не волноваться,– икнув, сказал Чарлз.– Неважно, что волнует нашего друга, и неважно, что его поступок был глупым мальчишеством, даже если бы он и ударил того, кого надо. Важно то, что он увидел несправедливость и не остался к ней равнодушен.

Тут машину снова занесло – мы как раз поворачивали на дорожку, ведущую к нашему коттеджу,– и я был слишком занят, чтобы ему ответить. Когда мы подъехали к крыльцу, Рой уже спал мертвым сном; мы расстегнули ему воротничок и уложили на диване в гостиной, и тогда Чарлз возобновил свою атаку.

– Хочешь ужинать?-спросил он.

– Я ложусь спать. Подо мной пол ходуном ходит.

– Лучше съешь чего-нибудь, а то еще у тебя начнется алкогольное отравление.

Он прошел на кухню, дважды чуть не упал, споткнувшись о собственную ногу, и поразительно быстро вернулся, неся чайник и тарелку с сэндвичами из консервированного мяса.

Он придвинул стул, сел на него верхом и уставился на меня.

– Ты не женишься на Элис,– сказал он и откусил большой кусок от своего сэндвича.– Хоть я и очень признателен ей за то, что она оставила нам всю эту чудесную сду.

– Кто говорит, что я не женюсь на ней?

– Я.– Он снял очки. Без них его глаза казались более тусклыми, большими и холодными; его добродушная красная физиономия стала суровой.

– Запомни раз и навсегда,– сказал я.– Я люблю Элис. Она любит меня. Я счастлив с ней. И не только в постели.

– Любишь? Ты употребил странное слово. Что бы сказала твоя тетя Эмили, если бы ты пришел к ней и сообщил, что любишь замужнюю женщину, которая на десять лет старше тебя?-Он сделал большой глоток чаю.– Ее бы стошнило, непременно стошнило.

– Ты не можешь понять. То, что у нее есть муж, не имеет никакого значения. Он не любит ее, и она не любит его…

– Да,– сказал Чарлз.– Конечно, не любит. Но он ее содержит. Ты же сам говорил, что у нее нет своих средств. Все эти консервы в кладовой, эта бутылка виски, этот серебряный портсигар, который она подарила тебе,– все это на его деньги.

– О господи,– с отвращением вздохнул я,– не читай ты мне морали. Он от этого не разорится.

– Да не в этом дело, дурак. Раз она поступает так с ним, она будет так поступать и с тобой.

Я вскочил на ноги.

– Я изобью тебя.– Меня мутило, и я готов был убить его; кровь стучала у меня в ушах, а во рту был какой-то противный сладковатый привкус.

Чарлз усмехнулся.

– Не надо, Джо. Это не поможет, поверь мне. К тому же ты прекрасно знаешь, что я говорю правду.

Я промолчал и медленно обошел комнату, словно составляя для судебного пристава опись того, что в ней находилось: жесткие стулья, диван с волосяной набивкой, досчатый стол, радио – отдельно приемник и отдельно динамик, большая радиола, застекленный книжный шкаф.

– Кому принадлежит этот дом? – спросил я.

– Одному актеру. Приятелю Роя. Он сейчас получил работу и решил пока сдать коттедж. А почему ты спрашиваешь?

– Да так. В нем иногда чувствуется что-то странное. Холодное.

– Говорят, что здесь водятся привидения. Это же край черной магии. Ты, конечно, это не заметил. Ты был совсем заворожен ею.

Я налил себе чашку чая и обеими руками поднес ее ко рту. Рой принялся храпеть – его храп и вздохи сливались с неумолчным шипением спиртовки.

– Двадцатишестилетний мужчина может жениться на шестнадцатилетней девочке,– сказал Чарлз.– Ему завидуют, и только. Посмотри на все светские браки: женихи – под тридцать и тридцать пять, а невесты – не старше девятнадцати. И состарившиеся герои экрана тоже покупают себе молоденьких невест с глазами, как звезды. Случается, что мужчина ради денег женится на женщине старше себя – его награждают различными неприятными прозвищами, но не все ли ему равно, если денежки у него в кармане? Люди нашего класса женятся на женщинах своего возраста, что, вероятно, самое разумное. Но ты хочешь избрать наихудший вариант. Ты хочешь жениться на женщине, которая старше тебя и у которой нет денег. Все это было бы достаточно скверно, окажись она свободной, но в довершение всего тебя протащат через грязь бракоразводного процесса.

– Но у него есть любовница,– возразил я.– С Элис он не расходится только ради приличия.

– Господи, дай мне терпения! У него куда больше денег, чем у тебя, милый, и он гораздо умнее тебя. Что бы он ни вытворял, его не поймаешь с поличным. И кстати, ты получил большое удовольствие, купаясь с ней голышом?

– Я никогда тебе об этом не рассказывал.

– Ты вообще мне многого не рассказывал. Вот почему я знаю, что ты смотришь на ваши отношения серьезно. Я получил полный отчет о том, что вы выделывали на пляже. Вчера, в деревенском кабачке. И от такого древнего старца! «На ней была только розовая купальная шапочка,– сказал он.– Так она и ее сняла». Вы, конечно, доставили старцу большую радость на склоне лет: у него даже лицо посинело от волнения, когда он мне все это рассказывал.

– Я чувствую себя, как оплеванный,– медленно сказал я,– но в остальном не вижу, что из этого следует.

– Ты что-то сегодня совсем отупел. Если мйстер Эйсгилл захочет развестись с ней, что ему стоит нанять сыщиков и проследить за вами? Достаточно будет и ваших каникул в коттедже, но для большей верности они, конечно, откопают и моего старца. Ну, представь себе все это. Представь себе вашу историю в изложении воскресных газет! Посмотри фактам в лицо, Джо. Этого тебе не выдержать. Ты не принадлежишь к тому классу, где скандал – лишь приятное событие. Ты будешь сломлен.– Он посмотрел в сторону и сказал тихо: – И ты причинишь большое горе многим другим людям. Людям, которые желают тебе только добра.

Я попытался представить себе Элис как женщину, которую я люблю, ту единственную женщину, с которой я могу быть добрым, нежным, глупым, ту единственную женщину, в которой я уверен до последнего вздоха, которая вырвет из своей груди сердце, если я так захочу, но мне вспомнилась только смятая юбка на том диване, где сейчас храпел Рой, нежное нагое тело на пляже, где мы купались в то утро,– мне вспоминалось лишь наслажденье, одно бездумное наслажденье, а его я не мог противопоставить аргументам Чарлза.

– А как Сьюзен? – спросил он.

– С ней у меня все кончено. Ты прекрасно это знаешь.

– Нет, не знаю. Ты ведь и не пытался вернуть ее.

– Из этого все равно ничего не вышло бы.– Я зевнул.– Устал я.– И потянулся.– Вот теперь пол уже больше не качается. Мы протрезвели.

– Ну и пусть. Послушай, Джо, я не часто прошу тебя об одолжении, да это, собственно, не мне нужно. Это для тебя. Обещай мне, что ты напишешь Сьюзен.