Текст книги "Путь наверх"

Автор книги: Джон Брэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

7

Библиотека помещалась в городской ратуше. Я зашел туда на следующее утро в десять часов и узнал, что Джек Уэйлс через два-три дня должен возвратиться в университет.

Я стоял в небольшой нише, где помещался так называемый «отдел справок», ликовал в душе и вместе с тем испытывал зависть. Кембридж! Перед взором моим возникала картина: бутылки портвейна, лодочные состязания, приятные неторопливые беседы за длинным столом, сверкающим хрусталем и серебром. И самый воздух пропитан сознанием могущества – могущества, говорящего на безукоризненном английском языке, могущества, черпающего свою силу в происхождении и связях. Ведь если вы намерены управлять государством, вам никак не обойтись без университетского образования.

Отец Джека, помимо всего прочего, еще делал автомобили. Предприятие процветало.

Впрочем, даже будь иначе, это не имело бы особого значения, так как он к этому времени уже успел создать маленький уютный вертикальный концерн. Как только расходы на какие-либо детали превышали определенную сумму, он покупал фирму, производящую этот товар. Ему принадлежала пластмассовая фабрика, кожевенный завод, завод, изготовляющий кузова, типография и даже прачечная. Рядом с Фордом, Лайонзом и Юнилевером это был совсем небольшой концерн, но я бы очень удивился, если бы старик оставил своим наследникам меньше миллиона.

Седрик объяснил мне, зачем Джеку понадобилась ученая степень.

– Тот, кто стоит во главе концерна, не может быть узким специалистом,– сказал Седрик.– Он обязан уметь мыслить абстрактно. Если он будет слишком входить в частности, ему не под силу будет охватить целое. И вот Джек поступил в Кембридж, чтобы научиться думать.– Седрик улыбнулся мне словно сообщнику.– Конечно, по существу это не так уж необходимо. Инженеры и бухгалтеры руководят предприятием независимо от того, кому оно принадлежит. Все, что требуется от Джека,– это встречаться с нужными людьми и уметь с ними ладить. Пускать пыль в глаза своей ученостью… скажем так.

«Превосходно!-ребячливо подумал я про себя.– Я украду у тебя твою девушку, Уэйлс, и все твои деньги не смогут меня остановить…»

Я направился к телефонной будке напротив ратуши и позвонил Сьюзен. Дожидаясь, пока меня соединят, я уже готов был отказаться от своей затеи. Если бы к телефону подошла не сама Сьюзен, едва ли я повторил бы эту попытку еще раз.

– У телефона Сьюзен Браун,– донеслось из трубки,

– Говорит Джо Лэмптон. Как официально это у нас получается! – В телефонной будке было разбито стекло и сильно дуло. От волнения у меня дрожали руки.– Я взял два билета на субботний балет, может быть, вы хотите пойти?

– На субботний балет?

– Я хотел сказать: на балет в субботу вечером,– сказал я, мысленно проклиная себя.

– Я бы очень хотела пойти. Минутку, Джо, я ничего не могу сообразить – я прямо из ванны.

На мгновенье я увидел ее полуодетую – такую юную, чистую, свежую, упругую… и тут же постарался выкинуть это из головы. Я не хотел об этом думать. Не потому, чтобы она не казалась мне желанной, но раздевать ее мысленно – это годилось лишь для какого-нибудь прыщавого подростка и ни в какой мере не выражало моих чувств к Сьюзен. Это я могу сказать по совести: мои намерения по отношению к Сьюзен всегда были, что называется, благородными. Все другое было бы убого и низко, не достойно ее красоты. Да, Сьюзен сама по себе, даже не говоря о деньгах, была достойна того, чтобы на ней жениться. Она была принцессой из сказки, героиней старинной баллады или музыкальной комедии. Такая уж у нее была внешность – и лицо и фигура,– и к такой категории принадлежала она по своему имущественному положению. А ведь все сказки – на один лад: принцесса прекрасна, живет в золотом дворце, носит красивые одежды и драгоценности, питается цыплятами, земляникой и медовыми пряниками, и даже если с ней приключается беда и ей приходится работать на кухне, влюбленный принц непременно находит ее по драгоценному кольцу, которое она запекает для него в пирог, и хотя при этом он едва не погибает от нервного потрясения, когда она предстает перед ним в ослиной шкуре с перепачканным сажей лицом и загрубевшими от черной работы руками и ему кажется, что он влюбился в простую работницу, короче говоря, в девушку категории № 10, все же принцесса успевает сбросить с себя ослиную шкуру и под ней оказывается великолепный наряд, после чего она умывается, и принц видит ее нежную белую кожу, и все становится на свое место – она принцесса, девушка категории № 1, и принц может спокойно жениться на ней, после чего они будут жить припеваючи до скончания века. Словом, стандарт, по которому определяются принцессы, до грубости прост, Сьюзен была принцессой, а я – эквивалентом свинопаса. Я, так сказать, творил из жизни сказку. Беда была в том, что стоявшие на моем пути препятствия были пострашней драконов и чародеев, а мне предстояло обойтись без доброй феи-крестной. И в то утро я еще не мог сказать, чем окончится эта сказка. Когда Сьюзен отошла от телефона, мне пришлось ждать довольно долго. Я даже подумал сначала, что она просто повесила трубку, но тут же услышал где-то в отдалении шум пылесоса и женские голоса.

– Простите, что заставила вас ждать,– сказала Сьюзен. – Никак не могла найти свою записную книжку. В субботу вечером я свободна, Джо.

Первый дракон – пусть совсем тщедушный – был сражен наповал. Я постарался скрыть свое торжество.

– Отлично. Я заеду за вами в четверть седьмого, хорошо?

– Нет, нет,– сказала она поспешно.– Встретимся в театре.

– Тогда без четверти семь?

– Чудесно. Ой, мама идет… я бегу… До свидания!

– До свидания,– несколько озадаченно сказал я.– Пряничная позолота уже чуточку потускнела. Почему Сьюзен так испугалась появления своей матери? Может быть, она хочет скрыть от домашних, что собирается пойти со мной в театр? Неужто ей не разрешают встречаться ни с кем, кроме Джека? И мне, в отличие от него, не положено даже появляться в ее доме?

Когда я вернулся в казначейство, Тедди Сомс пил чай и флиртовал с Джун Окс, машинисткой из отдела здравоохранения. Джун едва исполнилось двадцать лет. Она была рыжая, белокожая, глупенькая и, по моему твердому убеждению, влюбчивая.

Впрочем, я был достаточно осторожен, чтобы не заводить с ней романа. В стенах учреждения романы завязываются чрезвычайно легко, а развязаться с ними бывает довольно трудно, в особенности когда это происходит в маленьком городке.

Тем не менее я тоже начал слегка заигрывать с ней. Моему уязвленному самолюбию было приятно общество женщины, которая была достижима для меня и которая, думал я, глядя на ее полные влажные губы, не станет подстрекать меня понапрасну и будет чрезвычайно довольна, если я приду к ней в гости.

– Привет вам, царица моего сердца,– сказал я, беря себе чашку чаю.– Всегда приятно видеть вас. С каждым днем вы становитесь все краше. Я рад, что вы не работаете в казначействе.

– Вот как – вы не хотите, чтобы я у вас работала?

– Я бы тогда только и делал, что глядел на вас,– сказал я,– и забросил бы всю работу.

Джун хихикнула.

– Я слышала, что вы поглядываете на когото другого.

– Только потому, что вы отказываетесь выйти за меня замуж.

– Вы еще не сделали мне предложения.

Я опустился на одно колено и приложил руку к сердцу.

– Дорогая… нет, да позволено мне будет сказать… дражайшая мисс Окс.

Предлагаю вам руку и сердце…

– Не слушай его, Джун,– сказал Тедди.– Он шляется по кабакам с замужними женщинами.

Я поднялся с колена.

– Не понимаю, что вы имеете в виду?

Джун снова хихикнула:

– Ее имя начинается с буквы Э. И она слишком, слишком стара для вас.– Голос у Джун был очень тонкий, почти писклявый и находился в странном несоответствии с ее пышным бюстом.

– Ах, вот что,– сказал я небрежно.– Она подвезла меня на своей машине до дома.

Мы обсуждали пьесу. Тедди не способен этого понять. У нас с ней абсолютно платонические отношения.

– О нет, я понимаю,– сказал Тедди, обнимая Джун за талию.– Я вот все стараюсь уговорить Джун провести со мной платонический уикэнд. Лишь бы только не получился платонический ребенок.– Он расхохотался громко и, как всегда, несколько театрально и ущипнул Джун за щеку.

– Ты несносен,– сказала Джун.– Нет, нет, Тедди, отвяжись. Что, если войдет мистер Хойлейк?

– Он распорядится, чтобы я оставил тебя в покое, и примется за тебя сам,– сказал Тедди.

– Я больше с тобой не разговариваю! Все!-сказала Джун.– У тебя чудовищно грязные мысли.– Она улыбнулась мне.– А вот Джо – настоящий джентльмен.

– Ну, особенно на это не полагайтесь,-сказал я.

Она подошла ко мне ближе. От нее исходил какой-то необычный аромат – не духов, не мыла, не пота,– почти едкий, но чистый. Мне захотелось обнять ее или хотя бы назначить ей свидание. Но первое ничего бы мне, в сущности, не дало, а второе было опасно. Поэтому я только улыбнулся ей.

– Вы очаровательны,– сказал я.

– У вас немыслимые глаза,– сказала она. На секунду она коснулась моей руки.– Скажите, чем мы, молодые старые девы, вас не устраиваем? – Все это говорилось так, словно Тедди не было в комнате.

– Не обращайте на меня внимания,– сказал он.– Вы, мальчик, имеете успех у дам, вы в их вкусе.

– Как же! Они выстраиваются в очередь, чтобы только поговорить со мной.

– Вы можете вскружить голову Джун,– сказал Тедди.– Она еще совсем ребенок. А вот миссис Э… Вот тут я, действительно, завидую вам.

– Завидовать совершенно нечему.

– Она прелестна,– сказал Тедди. Худое, жесткое лицо его стало вдруг мечтательным.

– Да, ничего себе. Но я об этом как-то не думаю.

– Ну, черт побери, а я думаю. Она…– Он остановился, подыскивая слово, затем продолжал без малейшего стеснения: – Она настоящая леди. И настоящая женщина.

Всякий раз, как я ее вижу, меня бросает то в холод, то в жар.

– Экий вы сластолюбец,– сказал я.– А ведь вам известно, что священное писание запрещает прелюбодействовать в сердце своем.

– Ее супруг прелюбодействует несколько другим способом.

– Это еще не оправдание. Кстати, что он собой представляет?

– Богатый мануфактурщик. Самодовольный, бледный, холодно любезный.

– А с кем он путается?

– С девчонкой из своей же конторы. Пухленькая, глупенькая, молоденькая. Вот уж год, как это тянется.

– Какое свинство,– сказал я возмущенно.– Неужели ему мало Элис?

– Ей тридцать четыре года, они женаты около десяти лет, и у них нет и никогда не было детей.– Он ухмыльнулся.– Я бы охотно помог ему в этом деле. Весьма охотно.

Я пожал плечами.

– Она меня в этом смысле не интересует.– Мне вспомнилась Сьюзен, и от этого воспоминания приятно защемило внутри. Мне нестерпимо захотелось поделиться с кем-нибудь своей радостью, похвастать ею,– разумеется, под секретом. Я все надеялся что Тедди заговорит о Сьюзен, и тогда я вскользь упомяну о предстоящем свидании. Но он так и не заговорил о Сьюзен, а все продолжал превозносить Элис.

В этот же вечер я отправился на вторую репетицию «Фермы в лугах». Ронни был в ударе, яростно пыхтел трубкой, ерошил волосы в знак страшного нервного напряжения и ожесточенно царапал что-то на полях своей переложенной бумажками рукописи.

– Сегодня, ребята,– сказал он,– вы представляете собой только движущиеся фигуры.

И притом, смею сказать, весьма привлекательные. Итак, я хочу внести ясность и уточнить мизансцены, после чего мы сможем немножко порепетировать текст.

У нас с Элис по пьесе были три бурные любовные сцены. Я боялся, что буду чувствовать себя неловко, но она держалась уверенно, без тени смущения: я был для нее только партнером, и наши объятия походили скорее на какой-то замедленный танец. Мы играли так слаженно, что Ронни поправлял меня не чаще двух раз в каждой мизансцене, а для начала это было вполне сносно. Элис твердо вела меня за собой, что, в сущности, и требовалось, так как по пьесе она должна была меня соблазнить.

По окончании репетиции Ронни не удержался от похвал:

– Любовные сцены уже начинают у вас получаться, Джо. Меня беспокоит другое.– Он подмигнул мне, поглядев поверх очков.– Я имею в виду эту скучную, но неизбежную канитель: как выйти на сцену, как уйти, как сесть, как встать и прочее. Вы садитесь так, словно… Ну, не будем

вульгарны. А встаете так, словно сидели на гвоздях. И вы очень неуклюжи в сценах с Энн и Джонни. Но вот с Элис вы оживаете.

– Элис и мертвого способна оживить,– сказал я и улыбнулся ей. К моему изумлению, она слегка покраснела»

Когда Ронни закончил свои объяснения, я вместе с Элис спустился со сцены в зрительный зал. Она взяла свое пальто, лежавшее на кресле, я помог ей одеться.

Когда мои руки еще касались ее плеч, она на какое-то мгновение прислонилась ко мне. Но это движение было столь же бесстрастно, как наши объятия на сцене.

Я тоже надел пальто и сел возле нее.

– Я последовал вашим указаниям.

– Каким указаниям?

– Я позвонил Сьюзен. Мы с ней идем на балет.– Откуда-то из-за кулис доносились голоса Ронни и Херберта. Вдруг голубоватый свет залил сцену: сколоченные из досок столы на козлах, плетеные стулья, жесткую кушетку, на которой я только что целовал Элис, и окурки сигарет на полу. Театрик был маленький, но в эту минуту он внезапно покаэался мне огромным, пустым и гулким.

– Сьюзен?-переспросила Элис.– Ах да, помню.– Свет на сцене из голубого стал розовым. Вы не ошибетесь, если будете следовать моим советам. Тетушка Элис всегда бывает права.

– Какая же вы тетушка! – сказал я.– Им всем за сорок и от них пахнет камфарой.

Она сделала гримаску. Я заметил, что кожа под подбородком у нее чуть-чуть дряблая.

– Ну, камфарой от меня действительно, кажется, не пахнет. Тем не менее я веду себя совершенно как добрая тетушка из какого-нибудь дамского журнала, отвечающая на вопросы читательниц. Или как кормилица Джульетты.– Я уловил в ее голосе горечь.

– Вот уж нет,– сказал я.– Я видел «Ромео и Джульетту». Кормилица была отвратительная старая сводня. А вы милы, очаровательны и даже…– Я умолк.

Продолжать было опасно.

– И даже – что?

– Вы не рассердитесь? Обещайте.

– Хорошо,– сказала она нетерпеливо.– Я не рассержусь, даже если это что-нибудь непристойное. Обещаю.

Я еще колебался.

– Это покажется вам глупым. Я не могу…

– Ну, совсем как в «Доме миссис Бин»,– сказала Элис.– Вы просто несносны, Джо.

Договаривайте же, Христа ради!

– Вы, вы… Нет, не то… не просто трогательны. Вы какая-то трогательно-беспомощная, как маленькая девочка. И какая-то потерянная. Словно вы все время ищете что-то.

Ах, черт, я говорю, как герой скверного фильма! Забудьте все, что я сказал, ладно?

Несколько секунд она молчала. Затем глаза ее увлажнились.

– Как странно услышать это от вас. Нет, я не сержусь, мой друг.– Она порылась в сумочке. Зажигая для нее спичку, я с удивлением обнаружил, что у меня дрожат руки.

В эту минуту вошел Джордж Эйсгилл. На нем было пальто из какой-то непомерно толстой мохнатой материи, И он казался недостаточно высок и недостаточно широкоплеч для такого пальто. Мне бросились в глаза маленькие, изящные руки: отлично наманикюренные ногти блестели; помимо перстня с печаткой на безымянном пальце, он носил еще бриллиантовое кольцо на мизинце. Лицо у него было гладкое, черты лица правильные, а тонкие усики – словно нарисованные. Однако, несмотря на маникюр и бриллиантовое кольцо, в нем не было ничего женственного. Но и ничего мужественного тоже. Точно он по зрелом размышлении предпочел быть не женщиной, а мужчиной, просто потому, что нашел это более выгодным и удобным для себя. Я невзлюбил его с первого взгляда, но совсем иначе, чем Джека Уэйлса. Джек сам по себе был не так уж плох, но в Джордже Эйсгилле чувствовалась какая-то холодная настороженность, которая почти испугала меня; весь его вид говорил о том, что с ним шутки плохи.

– Я приехал, чтобы увезти мою жену от вас, бездельники и бродяги,– сказал он.– Свой «фиат» моя жена, к сожалению, запорола.

– Это Джо Лэмптон,– сказала ему Элис.– Мой любовник.

– Ах вот как! – протянул он.– Прошу прощения. Я вам все испортил?

– Мы с вами уже встречались,– сказал я.

Он окинул меня быстрым, оценивающим взглядом.

– Припоминаю,– сказал он. Кивком головя он указал на сцену,– Ну, как идет?

Он произнес это так, словно мы развлекались, ставя какие-то дурацкие шарады.

– Мне трудно судить,– сказал я.– Лучше спросите у Элис.

– О, не более погано, чем всегда,– сказала она без всякого выражения.– Мы попрежнему продолжаем забавляться.

С его появлением в ней произошла какая-то перемена. Она не казалась ни запуганной, ни приниженной, ни чрезмерно развязной. Почти невозможно было бы определить, в чем состояла эта перемена, но я сразу ее почувствовал. Элис снова стала такой, какой она всегда казалась мне прежде, вплоть до последнего вечера: холодной, надменной, небрежной и, я бы сказал, полуживой.

– Вы как будто служите у нас в муниципалитете?– спросил меня Эйсгилл.

Его снисходительный тон покоробил меня.

– Да, в казначействе.

– Скучноватая работа?

– Нет, что вы,– весело возразил я, – всегда найдется предприниматель, старающийся увильнуть от налогов. Бог ты мой, до чего же эти господа не любят платить налоги!

– Ну, я в этом грехе не повинен, друг мой,– сказал он.– Мое предприятие находится не в Уорли.

– Этого мы тоже не любим. Вы лишаете родной город дохода.

– Когда муниципалитет начнет поощрять деловую инициативу, я построю завод в Уорли.

– Когда мы найдем предпринимателя, который понимает, что наше стремление очистить город от дыма – не пустые слова, мы будем всячески его поддерживать.

Он улыбнулся, обнажив ряд белых, острых, мелких зубов.

– Ну, там, где столько сажи…

Я хотел было возразить, что сам-то он, черт побери, постарался обосноваться подальше от этой сажи, но Элис опередила меня.

– Перестаньте говорить о делах,– сказала она.– Неужто вам еще не надоело?

Он развел руками с видом иронической покорности, и бриллиантовое кольцо на мизинце сверкнуло холодным блеском.

– Вы, дорогая, решительно не способны понять, что мы, м?жчины, живем ради своей работы. Стоит нам заговорить о чем-нибудь действительно интересном, как вы начинаете жаловаться, что мы говорим о делах.

Я был невольно польщен тем, что он находит мои замечания интересными, хоть и понимал, что это было сказано неискренне – всего-навсего дешевый комплимент по рецепту Дейла Карнеги*. Все участники репетиции как-то незаметно, один за другим, сгруппировались вокруг него,– примерно так же, подумалось мне, как группировались они вокруг Джека Уэйлса. Эйсгилл, как и Джек, олицетворял собой могущество денег, это был еще один король. Наблюдая почтительные позы окружающих, я думал о том, как могло случиться, что он женился на Элис. Как эти тонкие губы под аккуратными усиками ухитрились произнести – а ведь должны же они были это произнести – «я вас люблю». И я совершенно не в состоянии был представить его и Элис в постели. Они были такие разные. Такие чужие друг другу. В них не было решительно ничего общего, ни малейшего сходства, которое обычно рано или поздно появляется у всех счастливых супружеских пар.

Я встал и сказал Элис, что ухожу.

– Вам в нашу сторону? – спросила она.

– У вас не будет места в машине,– сказал я.

– Пустяки,– сказал Джордж.– Вы ни с кем не условились?

– В машине сколько угодно места,– сказала Элис.– Поедемте с нами, Джо.

Я внимательно на нее поглядел. Она сказала это так, словно нуждалась в моей защите.

Джорджа ждал «даймлер». Я устроился на заднем сиденье с Джонни Роджерсом и Энн Барлби. Мне еще никогда не доводилось ездить в «даймлере», принадлежащем частному лицу. Джордж на секунду включил плафон, и мягкий свет залил кабину. Мы оказались в маленьком обособленном мирке, теплом, уютном и вместе с тем полном неожиданностей, стремительно и дерзко несущемся в пространстве.

Джонни предложил всем сигареты. Я откинулся на мягких подушках и позволил себе с головой погрузиться в этот чужой мирок, в эту атмосферу роскоши, которая, казалось, ластилась ко мне, словно кошка. Джонни обсуждал с Джорджем марки автомобилей,– он, само собой разумеется, собирался в скором времени приобрести машину. Мы пересыпали речь жаргонными словечками, бывшими в ходу у военных летчиков,– манера, от которой меня всегда начинает мутить: редко у кого это получается непринужденно и ловко, чаще же отдает газетным фельетоном и дешевыми фильмами.

***

* Автор книги «Как приобретать друзей и влиять на окружающих».– Прим. ред.

***

– Вы бы поглядели на эту красотку,– говорил Джонни.– Это же фантастика, нечто умопомрачительное…

Впрочем, Джонни был безобидным мальчиком лет двадцати, не больше, курносым, курчавым, из тех, кто по утрам непременно принимает ванну, рано ложится спать и много занимается спортом.

Энн Барлби приходилась ему двоюродной сестрой. Она болтала с Элис,– точнее, усердно старалась заставить ее почувствовать себя неловко, то и дело восхищаясь тем, как ей повезло: у нее такой великолепный «даймлер» и такой красивый любовник («вылитый Жан Марэ, дорогая…»). Под «любовником» Элис она, конечно, подразумевала меня – от частого повторения эта шутка не становилась, приятнее.

Энн по натуре была совсем другого склада, нежели Джонни, хотя внешне они были похожи: у нее было такое же свежее личико и курчавые волосы. Но, к несчастью, природа наградила ее носом, который мог выглядеть терпимо только на мужском лице: он был большой, бесформенный -то, что называется «нос картошкой». Впрочем, в некоторых ракурсах, особенно со сцены, он не производил такого уж плохого впечатления, но тем не менее причинял Энн немало страданий. Однако она беспокоилась зря. Она была находчива, остроумна, отлично сложена и если не могла рассчитывать на миллионы, то, во всяком случае, ее ждало очень недурное наследство, А пока что она злилась на весь свет. Меня она особенно невзлюбила и никогда не упускала случая сказать мне какую-нибудь гадость. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю причину ее неприязни: я не находил ее привлекательной и не стремился скрыть это от нее. Заведи я с ней небольшой флирт, поухаживай за ней хоть чуть-чуть, и это могло бы полностью изменить ее отношение ко мне. Но она держалась со мной так, словно мое внимание было бы для нее крайне неприятно, а я принимал это за чистую монету, чего ни одна женщина в мире не может простить.

«Даймлер» без малейшего усилия преодолевал подъем на шоссе Сент-Клэр. У меня появилось ощущение, словно я нахожусь в движущейся гостиной, с той только разницей, что в этом автомобиле было куда уютнее, чем во многих гостиных. Джордж вел машину уверенно и спокойно, как шофер-профессионал, и мне невольно припомнилась безалаберная, бесшабашная езда Элис.

– Мы здесь сойдем,– сказала Энн, когда мы проехали примерно половину шоссе Сент-Клэр.– У вас очаровательная машина, мистер Эйсгилл. Значительно лучше, чем «фиат». В «фиат», кажется, можно втиснуться только вдвоем, верно, Джо?

– Бог мой! -сказала Элис, когда Джордж снова включил зажигание.– Какая злобная девчонка! Так и сыплет грязными намеками, да еще выражается при этом языком опереточной хористки. Ну, ей придется подождать, прежде чем я снова сяду с ней в машину. Может, мне уж лучше во всем признаться тебе, Джордж? Пасть к твоим ногам и сдаться на твою милость? Вчера вечером я подвозлла Джо домой, и мы заехали в «Сент-Клэр».

Ну вот, теперь ты посвящен в нашу страшную тайну. Но что за город – сплетни, пересуды…

– Все маленькие городишки одинаковы,– равнодушно заметил Джордж.– И, во всяком случае, зачем тебе понадобилось заезжать в «Сент-Клэр»? Пригласила бы лучше Джо к нам, если не хотела, чтобы о тебе сплетничали. Мне кажется, у нас дома найдется что выпить.

Не снижая скорости, он миновал поворот на Орлиное шоссе, и когда я опомнился, мы уже проехали с полмили по шоссе Сент-Клэр и были почти у самой вершины холма.

– Я пройдусь пешком,– сказал я.

– А почему бы вам не поужинать у нас? – предложил он. – Томпсонам можно будет позвонить.

– И в самом деле,– сказала Элис.

– Но нынешние пайки… Элис рассмеялась.

– Пусть это вас не беспокоит, дружок. Я не собираюсь устраивать банкет. Закусим, чем бог послал.

Теперь мы были уже на самом верху шоссе Сент-Клэр. За Орлиным шоссе город кончился и потянулись обсаженные деревьями луга, изредка перемежавшиеся домами – большими, расположенными вдалеке от дороги. Слева от шоссе, полускрытое за высокими соснами, стояло такое

огромное здание, какого я еще не видел в Уорли. Это был настоящий викторианский загородный дом с башнями и парапетами, с подъездной аллеей по меньшей мере в четверть мили длиной и сторожкой величиной с небольшой особняк.

– А здесь кто живет? -спросил я.

– Джек Уэйлс,– сказал Джордж.– Вернее, семейство Уэйлсов. Они купили этот дом у одного обанкротившегося торговца шерстью. Какова махина? Заметьте, он у них пустует больше чем наполовину.

Настроение у меня упало. Впервые я отчетливо осознал, какими огромными преимуществами обладает передо мной Джек Уэйлс. Я представлялся себе большим и сильным и вдруг почувствовал, как огромен этот дом по сравнению со мной. Он показался мне как бы физическим придатком к Джеку: кирпичи и известка стоимостью по меньшей мере в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов громко утверждали, что мне не под силу тягаться с моим соперником.

Дом Эйсгиллов находился в конце узкой немощеной дороги, сразу за парком Сент-Клэр.

Это была постройка тридцатых годов из белого бетона, с плоской крышей.

Поблизости другого жилья не было. Дом стоял на вершине небольшого холма, у подножия которого с одной стороны раскинулся парк, с другой – вересковая пустошь.

Дом имел дорогой, очень современный и изысканный вид, но был странно неуместен здесь, словно проститутка с Пикадилли, разгуливающая по вересковой пустоши в нейлоновых чулках и туфельках на высоком каблуке.

Внутри дом был отделан в белых и палевых тонах. Кресла из стали и каучука оказались все же гораздо более удобными, чем можно было предположить с виду. На стенах висели три очень яркие картины маслом: две из них я воспринял просто как сочетание каких-то линий, кружочков и пятен, но третья, несомненно, являлась портретом Элис в сильно декольтированном вечернем платье из сверкающей серебристой ткани. На портрете груди у нее казались маленькими и упругимй и лицо было гладкое, без морщинок. Но художник не приукрасил ее: он передал чуть тяжеловатый подбородок и едва намечающуюся складку под ним.

– Не смотрите на этот портрет слишком пристально, Джо,– сказала Элис, подойдя ко мне сзади.– Я была тогда на десять лет моложе.

– А мне бы хотелось быть на десять лет старше,– сказал я.

Неужели, Джо? Как это мило с вашей стороны.– Она сжала мою руку и не сразу ее отпустила.– Вам нравится эта комната?

– Очень нравится,– сказал я и покривил душой. Это была какая-то странная комната, очень чистая, очень светлая, отделанная с большим вкусом и вместе с тем – неуютная. Невысокие белые полки у стены напротив камина были заставлены книгами, преимущественно новыми, в девственно свежих суперобложках. Книги должны были бы очеловечить комнату, но этого не получилось: трудно было поверить, что кто-то мог их читать,– они настолько явно были частью общего декоративного замысла, что никто не посмел бы снять хоть одну из них с полки.

– Выпьем? – спросил Джордж, открывая дверцу бара-серванта.– Есть джин, виски, коньяк, ром, херес и еще какие-то отвратительные ликеры, которые я, по совести говоря, не советовал бы вам пить.

– Виски, пожалуйста.

Он поглядел на меня не без ехидства.

– Виски не шотландское, к сожалению. Один из моих американских клиентов подарил мне корзину. Предупреждаго, похоже на жидкость для укрепления волос.

– Мне в Берлине пришлось выпить немало этого пойла,– сказал я.– Нет, благодарю вас, соды не надо.

Виски обожгло мне рот, и на какую-то долю секунды у меня перехватило дыхание; затем под ложечкой разлилась приятная теплота.

– Элис сказала мне, что вы из Дафтона.– Джордж налил себе содовой и начал потягивать ее маленькими глотками, словно лекарство.

– Да, я там родился.

– Мне приходилось бывать в Дафтоне два-три раза по делам. До чего же унылое место!

– Привыкаешь ко всему,

– Вы, вероятно, знакомы с Торверами?

Я был знаком с Торверами примерно так же, как с главным судьей нашего графства.

Это была семья старейших дафтонских промышленников. В сущности – единственная семья крупных промышленников, уцелевших после кризиса. Все остальные промышленные предприятия нашего города либо попали в лапы судебного исполнителя, либо были проглочены лондонскими синдикатами.

– Мой отец работал на заводе Торверов,– сказал я.– Он был мастером. Так что мы, как вы сами понимаете, домами знакомы не были.

Джордж рассмеялся.

– Мой дорогой Джо, никто не знакомится с Торверами домами. Никому это не доставило бы удовольствия, Старик Торвер, вероятно, не позволил себе проявить ни единого человеческого чувства с тех пор, как его отняли от груди, а Дикки Торвер весь тот небольшой досуг, который остается у него после возни с фабричными девчонками, употребляет на то, чтобы сводить себя пьянством в могилу.

– У нас Дикки назывался Похотливым Зомби,– заметил я.

– Неплохо, черт побери, совсем неплохо! – Он снова наполнил мой бокал, на этот раз с таким видом, словно хотел наградить меня за то, что я слегка его позабавил.– Это как нельзя лучше к нему подходит, достаточно вспомнить его одутловатое, землистое лицо, сутулую спину и сальный блеск, который тотчас появляется в его глазах, стоит ему увидеть сколько-нибудь привлекательную бабенку. Но при этом, учтите, он отличный делец. Тут Дикки Торвера вокруг пальца не обведешь.

– Он ужасен,– сказала Элис, входя с подносом, полным сэндвичей. Она налила себе виски.– Меня познакомили с ним на балу в Леддерсфорде. Через пять минут он попытался меня поцеловать, а еще через пять – совершенно недвусмысленно пригласил отправиться с ним куда-то на уикэнд. Удивляюсь, что никто еще не набил ему физиономию.

– Некоторые женщины находят его привлекательным,– заметил Джордж и откусил кусочек печенья с сыром.

– Вы, вероятно, хотите сказать, что их мужья находят для себя выгодным вести с ним дела?-сказал я.

Он снова рассмеялся. Смех был негромкий, приятный. По-видимому, Джордж Эйсгилл умел вызывать его по желанию в любую минуту.

– Не совсем так, Джо. Это вроде взятки палачу, Если вас помилуют, он скажет, что это произошло благодаря его стараниям, а если вас повесят, вам уже ничего не удастся сказать. Предположим, чья-нибудь жена… ну… расположена к Дикки, а муж заключает с ним какое-нибудь деловое

соглашение; значит, Дикки со своей стороны выполнил условия сделки. Однако если мужу не удастся заключить с ним соглашение, он едва ли может публично притянуть Дикки к ответу. Все это проще простого.