Текст книги "Ветер полуночи"

Автор книги: Джон Блэкбэрн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Джон Блэкбэрн
Ветер полуночи

ПОВЕСТЬ

1

В серые предрассветные сумерки он возвращался домой на машине очень, очень пьяный, но не только от вина, хотя и выпил много. Разве у него не было причины для этого? Самая убедительная причина в мире… ну, одна из самых убедительных. Он нелепо осклабился и, случайно посмотрев на спидометр, резко затормозил. Семьдесят пять! Это же сумасшествие! Семьдесят пять миль в час по мокрым дорогам пригорода, когда ограничительные знаки с цифрами «40» проносятся мимо, подобно телеграфным столбам, мелькающим в окне поезда, а оторвавшаяся выхлопная труба скребет по мостовой и словно призывает автоинспектора: «Я здесь, ребята, скорее хватайте меня».

Но где все-таки он стукнул эту проклятую выхлопную трубу? В районе озер, когда хотел пересечь поляну, а машина забуксовала, наехав на валун? И когда это случилось? Два-три дня назад? Нет, он даже и этого не мог припомнить. В памяти у него сохранилось лишь то, что произошло в местечке под названием Сидэйл. То, что он узнал перед тем, как начать работать над заключительной главой книги; отчетливое понимание того, что какая-то часть его жизни окончена, вычеркнута, пущена по ветру…

Ну, сейчас машина идет только сорок миль в час, и это уже лучше. Пусть его песенка спета, однако он хочет узнать все до конца, что произошло, да и, кроме того, у него нет никакого желания погибать в автомобильной катастрофе. Медленно вращающееся колесо лежащей на обочине дороги машины, капающая на асфальт кровь, смешанная с маслом, и маленькая заметка в «Таймс вэллей газетт»: «ТРАГИЧЕСКАЯ ГИБЕЛЬ МЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ». Покойный, как выяснилось, выпил двенадцать рюмок виски и был отравлен угарным газом из-за неисправности выхлопной трубы…

Теперь уже было недалеко. Проезжая через Илинг, он опустил стекло и сразу же почувствовал на лбу капли мелкого дождя и запах мокрой травы и листвы лип. Да, да, теперь недалеко. Всего лишь три мили до того места, где он, возможно, узнает правду. Было почти уже совсем светло, однако на шоссе все еще горели вывески заводов и фабрик, хотя видеть их могли сейчас только он и несколько равнодушных водителей грузовиков. На объезде он несколько замедлил скорость и услышал, как застучала по покрытию путепровода выхлопная труба его машины; затем он повернул на юг. Запах травы и вонь дизельных моторов заменила влажность от реки. Церковь в Кью Грин в дымке мелкого дождя показалась ему какими-то готическими руинами.

Оставалось еще мили полторы. Промелькнули ворота Ботанического сада, вдали прогромыхала электричка, перед ним долго тянулась обрамленная деревьями улица, и, наконец, он все же свернул в тупичок и выключил мотор. Как всегда, этот квартал жилых домов выглядел тихим, мирным и весьма респектабельным. В окнах было темно, обитатели еще спали. Все, конечно, за исключением его одного. Он снял руки с рулевого управления, дал им секунду отдохнуть, а затем неловко и тяжело выбрался из машины, оставив на сиденье сумку с вещами. Спать в этом доме он больше не будет, а на то, что он хотел сделать сейчас, потребуется всего несколько минут.

Но ведь именно тут они когда-то были счастливы! Здесь впервые после двух лет, прожитых в меблирашках, был их настоящий дом. Поднимаясь по лестнице, он ощутил знакомый запах, охвативший его, – смесь сухого воздуха от батарей отопления с ароматом соснового дерева и пахнувшей лавандой паркетной мастики. Первый взнос за квартиру он сделал из аванса за свой второй роман, полученного от одного из американских книжных клубов. Как роман назывался? «Золушка в Карфагене»? Чертовски дурацкое название чертовски слабой книги, но кому-то оно понравилось, и утром сразу же после получения денег он помчался к маклеру по операциям с недвижимым имуществом.

И вот наконец он дома! Выкрашенная кремовой краской дверь с царапиной в форме буквы «у», которую он много раз намеревался закрасить, но так и не собрался, дверной молоточек в форме дельфина, кнопка звонка, бронзовая пластинка с надписью «Мистер и миссис У. Ирвин».

Да, да, мистер и миссис Ирвин. Правда, теперь это уже звучало как шутка. Билл Ирвин, тридцати двух лет, автор восьми бесталанных, кипящих страстями романов, состряпанных на скорую руку с единственной целью обеспечить мещанскую жизнь себе и миссис Ирвин. Миссис Мэри Ирвин, которую он так в действительности и не знал, несмотря на пять лет, как ему казалось, счастливого брака.

Он пьяно потыкался ключом вокруг замочной скважины и наконец, попал. «Ключ от дома», «Кров над головой», «Мой дом – моя крепость», – бессвязно пронеслось у него в мыслях, когда он вошел в проходную. Свет он не включил, так как хорошо помнил расположение и прекрасно ориентировался в темноте. Справа – гостиная, столовая и кухня; слева – его комната-кабинет, или канцелярия, или каморка, или клетушка – называйте, как хотите. За этой комнатой их… ее спальня.

Однако сразу в спальню он не вошел, а постоял в дверях, страшась того, что он мог там застать, прислушиваясь к часам, тикавшим в ритм с его сердцем. Наконец он протянул руку к выключателю.

Очень осторожно, словно человек, только что освобожденный из тюрьмы, где он провел много лет, и напуганный свиданием с внешним миром.

Билл Ирвин осмотрел комнату жены. Никакой записки для себя он не нашел, но жена не покинула дом в спешке. Это было очевидно. Платья в гардеробе висели аккуратными рядками, аккуратно были расставлены флакончики на туалетном столике, ночная рубашка была аккуратно сложена и лежала на подушке, ожидая возвращения Мэри.

Уставившись взглядом в рубашку, Ирвин опустился на колени у кровати и вдохнул слабый аромат любимых духов жены. Он чувствовал себя в полнейшем одиночестве, но вдруг ощутил, что находится в спальне не один. Позади него что-то пошевелилось…

Чувствуя, как у него учащенно забилось сердце, Билл, все еще стоя на коленях, повернул голову. Он увидел коврик перед туалетным столиком, ножки софы, низ драпировки… и нечто выглядевшее совсем не на месте в этой низкой комнате, где буквально все свидетельствовало о том, что тут живет женщина. Это был башмак… нет, два старых кожаных башмака, направлявшихся к нему, причем брюки над ними переходили в толстую талию. Он услыхал чье-то дыхание, увидел руку в перчатке, занесенную для удара. Почти сейчас же пол вздыбился, завертелся и швырнул его в темноту.

Вначале его окружал сплошной мрак, в котором временами медленно проплывали какие-то картины, напоминавшие серые фото негативы: различные летние сцены, чьи-то ноги, бегущие по траве, смеющиеся лица под серым солнцем, сплетенные руки. Ни одна из этих картин не выглядела подлинной, и скоро все они вновь растворились в темноте.

Однако уже на второй день темноту начали освещать лучи света – вполне реальные. Вначале они были какими-то очень тусклыми, но постепенно становились ярче, высвечивая неулыбчивые лица. Лица эти что-то говорили ему, но он ничего не мог ответить, и они казались ему очень далекими, словно он разглядывал их с обратного конца телескопа. Одно лицо было темным, а другое бело-розовым.

На четвертый день он уже начал понимать, что они говорили. Скоро он узнал даже их имена. «Давай же, просыпайся, паренек!» – будила его медсестра Люси Энгус из графства Инвернессшир. «Довольно дрыхнуть, мой мальчик… Вот молодчина!» – словно вторила ей няня Айсилма Джексон с острова Ямайка.

Наконец он узнал и владельца рук, двух больших рыжеватых рук, которые, по меньшей мере, дважды в день ощупывали его голову и поднимали ему веки и от которых до него доносился знакомый, и уютный запах карболового мыла, коньяка и сигарного дыма.

При этом он неизменно слышал густой, самоуверенный голос:

– Ну, как, старина, лучше? Скоро будете здоровешеньки. Пройдут недели две, и вы посмеетесь над тем, что с вами произошло… Прошу извинить меня… Какой же я болван, сестра! Надеюсь, он не слыхал меня.

Шаги удалялись, и он снова погружался во мрак.

Лишь на пятый день он раскрыл глаза и все увидел. Аккуратно подоткнутые под него простыни, железная койка, белые стены маленькой палаты, черная няня, стоявшая у окна, и склонившееся над ним лицо, расплывшееся в улыбке.

– Ну, старина, вот вы и пришли в себя. Знаете, где вы находитесь? Знаете, кто я?

– Да, да, конечно, – ответил Билл, пытаясь сосредоточиться. – Я нахожусь в муниципальной больнице в Ист-Суррей, а вы – доктор Харбингер, доктор Реймонд Харбингер. Я вам очень благодарен, доктор, за все, что…

– Да? Хорошо! Даже очень хорошо. Я вижу, что сознание у вас работало. Да-с, Рей Харбингер к вашим услугам, но никаких благодарностей. Я получаю жалованье за свою работу здесь. – Толстыми пальцами он оттянул левое веко Ирвина, и лицо его приблизилось еще больше.

– Однако сейчас все это не имеет значения. Сейчас мне нужно знать вот что: вы можете сказать, кто вы и что с вами произошло? Не думайте, пожалуйста, что я излишне назойлив, но в случаях, подобных вашему, мы часто имеем дело с временной потерей памяти. Я хочу знать, как обстоит дело с вами.

– Да, разумеется. – Билл приподнялся на койке и кивнул. – Меня зовут Билл Ирвин. Я уезжал и к себе домой вернулся рано утром. В спальне оказался посторонний – вор, наверное. Его лица я не видел; он сильно ударил меня чем-то. Придя в себя, я услышал звонок и, открыв дверь, увидел двух полицейских. Я подумал, что они явились ко мне по поводу кражи, однако узнал от них, что Мэри – это моя жена – погибла. Ее сбил грузовик в Йоркшире. – Билл произнес все это скороговоркой. – После этого я, должно быть, снова потерял сознание.

– Да, конечно, вы испытали большое потрясение, и я вас понимаю, старина, – нахмурился Харбингер. – Но скажите мне, мистер Ирвин, вы можете вспомнить, что произошло, что вы делали до возвращения домой?

– До возвращения? – Билл закрыл глаза. Никакого значения этот вопрос не имел. Мэри не было в живых, вот что главное. Она переходила дорогу и попала под грузовик; во время их последней встречи они поссорились, так как он не хотел, чтобы она ехала в Фелклиф.

– Где же вы были до возвращения домой, мистер Ирвин? Что делали? – Голос Харбингера доносился откуда-то издалека.

– По-моему, меня не было дома несколько дней, – ответил Билл, усиленно напрягая память. Его автофургон, подпрыгивающий по ухабам дорог в Пеннинских горах, прогулки ранними утрами, шипение портативной газовой плитки и поджаривающегося на ней бекона, стук пишущей машинки и постепенно растущая стопа напечатанных страниц на столе. Он всегда наслаждался этим. Если даже его не удовлетворяло то, что он писал, вид растущей рукописи всегда доставлял ему удовольствие.

Но эта книга! Книга, дописать которую он и уехал! Книга, ознакомившись с конспектом которой, Макс Майер заявил, что она может стать лучшей из всего написанного Ирвином! Да, но ему казалось, что к нему она не имеет никакого отношения. Сидя за машинкой, он ловил себя на мысли, что позади него стоит кто-то, и рука этого другого стучит по клавишам.

– Да, я отсутствовал почти неделю, – продолжал он. – Моей жене понадобилось побывать по делам в Йоркшире, и я никак не мог написать конец романа и, взяв нашу колымагу, отправился путешествовать. Вы понимаете, по моему заказу там сделали постель, пристроили письменный стол. Уехал я в среду и отсутствовал… – Он покачал головой. – Сколько времени я уже здесь, доктор?

– Одну минуту. – Харбингер взглянул на часы. – Да, почти четверо суток и два часа. Вас доставили сюда утром одиннадцатого с сотрясением мозга, в состоянии сильнейшего нервного истощения. Вас весьма основательно стукнули по голове. Рентген показал небольшое внутреннее кровоизлияние. Однако беспокоиться нет основания, и я с удовольствием могу констатировать, что все это у вас скоро и бесследно пройдет.

Билл заметил, что Харбингер кивнул няне, та распахнула дверь, и в палату вошел худой, ничем не примечательный человек лет двадцати пяти. В руках у него был блокнот; выглядел он несколько смущенным.

– Познакомьтесь, сержант Хикс из местной полиции. Он хочет поговорить с вами. – Харбингер словно представлял их друг другу в компанейской обстановке наполненного табачным дымом бара или клуба.

Хикс придвинул стул и сел.

– Здравствуйте, мистер Ирвин. Извините, что мне приходится беспокоить вас во время болезни, но есть один-два вопроса, которые инспектор просил меня выяснить. Вы не возражаете, сэр?

– Конечно, нет. Как я полагаю, вы хотите выяснить кое-что о попытке ограбления?

– Ограбления? – В эту минуту Хикс выглядел еще более юным и выражение смущения на его лице усилилось. – Нет, сэр. Мы хотели бы уточнить, что вы делали и где были перед возвращением домой.

– Что я делал и где был? – переспросил Билл, усиленно пытаясь вспомнить. – Нет, не помню, сержант. Честное слово, не знаю. – Вообще-то говоря, это соответствовало действительности. Перед его мысленным взором мелькнули картины узких дорог, пологих склонов, поросших вереском невысоких холмиков, деревень, горбатого моста, через который он проезжал, покупка продуктов, но все это было как-то бессвязно, без всякой последовательности. – Вы понимаете, я ехал, куда глаза глядят, и останавливался в любом месте, где мне казалось возможным поставить машину и поработать.

– Понятно, сэр. – Хикс аккуратно отметил в блокноте что-то. – Ваш издатель мистер Майер сообщил нам, что именно так вы, вероятно, провели это время. Во всяком случае, нам известно, что к десятому вы закончили свой роман и почтой отправили издателю. Это так, сэр?

– Видимо, так. – Билл смутно припомнил почтовый ящик я деревне, и гряду невысоких холмов вдали, и пакет с рукописью, который ему удалось с трудом протолкнуть в прорезь, глухой удар при падении на дно ящика, но все это видалось ему словно сквозь дымку. Черт возьми, да он сейчас ни в чем не может быть уверен!

– Это мы установили точно, сэр. Мистер Майер сообщил нам, что получил вашу рукопись одиннадцатого. Однако нас интересует ваш маршрут при возвращении домой. Вы случайно не ехали через Фелклиф, где находилась ваша супруга и…

– …где она погибла? – Где-то далеко в его сознании было нечто такое, что ему необходимо было вспомнить, но он никак не мог сделать это. Память подсказывала ему лишь движение дворников на ветровом стекле, освещенную светом фар извилистую мокрую дорогу и скрежет выхлопной трубы о мостовую.

– Нет, я не мог оказаться в районе Фелклифа, ведь это совсем в стороне от моего пути. Кроме того, насколько мне помнится, я не думал, что моя жена все еще там.

– Понимаю, сэр. – Хикс сделал еще заметку в блокноте. – Ну, а теперь о воре, который, как вы полагаете, ударил вас. Мы очень тщательно обыскали квартиру и, должен признать, никаких следов посторонних лиц там не обнаружили. Нигде ничего не взломано и, судя по словам вашей служанки, из квартиры ничего не исчезло.

– И все же там кто-то был. Я же видел его перед тем, как он ударил меня. – Билл попытался сесть на койке. Ему внезапно показалось, что сейчас на свете нет ничего важнее, как убедить Хикса в достоверности его рассказа.

– С вами произошло, видимо, следующее, – продолжал сержант. – Вы вошли в спальню и запнулись о коврик, лежавший около туалетного столика, – ведь перед этим вы очень много выпили, не так ли? Падая, вы ударились головой о стоявшие на полу домашние весы – на них обнаружена кровь. Приблизительно часа через три вы начали приходить в себя, но сознание еще не совсем вернулось к вам. Затем вы открыли дверь. Это пришли полицейские сообщить вам о несчастье с вашей женой, вы, разумеется, ничего еще не знали об этом. Припоминаете?

– Да, это я помню. – Билл закрыл глаза и вспомнил, как именно все происходило. Кровь, запекшаяся на белой эмали. Все еще горевшее в спальне освещение и нечто, словно молоток, стучавшее у него в голове. Затем звонок. Вначале он даже подумал, что это его воображение, нечто связанное с тупыми ударами в голове, однако звонок не прекращался, и, в конце концов, он заставил себя притащиться к двери.

Полицейские оказались пожилыми, добродушными людьми того типа, которым как-то пристало сообщать дурные известия. Вначале они стояли молча, в изумлении глядя на него со смешанным выражением недоверия и жалости на лицах, а затем один из них взял его за плечи.

– Вы же ранены, сэр, серьезно ранены. Присядьте и попытайтесь рассказать, что произошло… Что? Тут был грабитель, и это он ударил вас? Гарри, ну-ка вызови карету «Скорой помощи» и осмотри квартиру… Так что вы говорите, сэр? Что мы очень быстро приехали? К сожалению, мистер Ирвин, мы оказались здесь вовсе не из-за грабителя… У нас плохие вести для вас. Не знаю, следует ли сообщать их вам сейчас, но все равно вы узнаете… Мне очень неприятно говорить об этом, но вчера вечером в Фелклифе произошел несчастный случай… Вашу жену сбил грузовик… Смерть наступила мгновенно. Она, должно быть, совсем не мучилась… Вы слышите, сэр? Гарри, поторопи эту проклятую «Скорую помощь»!

Добродушное лицо полицейского начало расплываться, комната закружилась, удары молотка стали чаще, и он услыхал собственный крик: «Нет, нет, нет! Я не верю, не верю!» И снова его поглотил мрак…

– Да, – повторил Ирвин. – Я помню все это и утверждаю, что в спальне был человек. Знаю, я изрядно выпил, но все же повторяю, что видел его; я не сам упал. Сержант, вы должны мне верить! Я видел его!

– Ну, хорошо, хорошо, мы верим вам. Спокойно, спокойно! – В руке Харбингера что-то блеснуло. – Извините, сержант, но я не могу разрешить вам продолжать беседу. По-моему, завтра ему будет значительно лучше.

Билл почувствовал укол иглы в руку и погрузился в сон.

2

Все были очень добры к нему. Когда его выписали, лица медсестры Энгус и няни Джексон были озабоченно-печальные, словно у кормилиц, впервые отправляющих своего питомца в школу. Доктор Харбингер ухмылялся, как добрый дядюшка, и несколько раз принимался трясти ему руку. «Ну-с, старина, это все, что мы пока в состоянии сделать для вас. Наведайтесь ко мне недельки через две и не беспокойтесь о провалах в памяти. Со временем это пройдет. Как я уже советовал, возьмите отпуск от всех ваших дел и постарайтесь все забыть. Возможно, что это звучит как парадокс, но зачастую случается, что забывчивость оказывается самым лучшим лекарем памяти».

Да, все были очень добры. Боб Лифтон поджидал его с машиной, чтобы отвезти домой. Милейший добряк Боб, вероятно, владелец лучшего литературного агентства в Лондоне и определенно один из наиболее тактичных лондонцев. Боб не только помог ему усесться в машину, но и настоял на том, чтобы прикрыть ноги пледом, и вел машину со скоростью миль двадцать, словно вез какую-то истеричную вдовушку.

Дома он тоже встретился с добротой. Приехавшая из Корнуолла его сестра Анна покачала головой: «О бедняжка Билл, мой бедный, бедный, бедный мальчик! Какое для тебя потрясение! Такое несчастье, хотя вообще-то мы с Мэри никогда не дружили». Это было действительно так. Между ними не было ничего общего, и они возненавидели друг друга с первого взгляда. Жизнь Анны была целиком посвящена ее детям и собакам, бесконечному вязанию и готовке для семьи здоровой, но однообразной пищи, а Мэри за всю жизнь вряд ли заштопала хотя бы один носок.

После отъезда Анны доброту к нему стала проявлять его приходящая служанка миссис Кэрвер. «Я принесла эти розы, мистер Ирвин, так как подумала, что они понравятся вам. Ведь покойница так любила белые розы. Иногда я ей говорила, что она и сама-то как роза. Бедная, бедная, подумать только, что не прошло еще и трех недель с того дня… Вчера, когда я убирала спальню, мне показалось, что она сидит у туалетного столика. Я любила ее, как родную дочь…» Ему удалось утешить миссис Кэрвер лишь после выплаты ей жалованья за прошедший месяц и трех больших рюмок джина.

Даже полицейские были добры с ним. Как-то после ухода миссис Кэрвер к нему зашел сержант Хикс вместе со своим начальником инспектором Керном – высоким, бесстрастным человеком с узким лисьим лицом, почти целиком спрятанным под пышными усами; он тоже изо всех сил старался держаться тактично.

– Так вот, сэр, об этом воре, которого, по вашим словам, вы видели… который, как вы говорите, ударил вас чем-то вроде гаечного ключа. К сожалению, мистер Ирвин, мы не обнаружили никаких следов. Насколько нам известно, у вас ничего не пропало. Не заметно, чтобы какие-либо ящики или шкафы были вскрыты. Никаких отпечатков пальцев. Но вы могли бы нам помочь выяснить одну маленькую деталь, мистер Ирвин. Дежурный администратор гостиницы в Фелклифе сообщил полиции, что, по словам вашей супруги, она намеревалась вернуться домой поездом, выходящим из Фелклифа в полночь. При этом она заметила, что рано утром в Лондоне обычно трудно найти такси, но выразила надежду, что ей все же удастся сделать это. Вы не звонили, сэр, в Фелклиф и не сообщали ей, что к ее приезду будете дома?

– Конечно, нет! Я предполагал отсутствовать еще дня два, но закончил свою книгу значительно раньше, чем рассчитывал… Я… – Однако, в памяти Билла в этом месте снова возникал провал.

– Понимаю, сэр. Вы закончили работу над книгой раньше, чем предполагали, и решили вернуться домой. – Керн мрачно посмотрел на него, пошевелив пышными усами. – Но меня озадачивает, как ваша жена надеялась попасть в квартиру, раз в доме никого не было? Ведь никаких ключей при ней не обнаружено.

– Что?! Но это же нелепость, инспектор! У нее должен был быть ключ. Моя жена всегда была исключительно аккуратным человеком. Без ключа она не вышла бы из дома, так же как не вышла бы, например, без туфель.

– Совершенно согласен, сэр. То же самое нам сказал и ее начальник мистер Аллан Уэйн. Но, по-моему, не следует слишком беспокоиться об этом. Ее сумочка была раздавлена, и ключ мог отлететь в сторону. Кроме того, в тот вечер на дороге была грязь, так как по ней часто проходили грузовики, работающие на строительстве порта; не исключено, что ключ мог прилипнуть к покрышке одной из машин, и его увезли за несколько миль от места происшествия. – Инспектор открыл портфель и достал серую папку.

– Ну, а теперь, сэр, поскольку вы не могли присутствовать в суде, когда проводилось дознание о причинах смерти вашей супруги, вы, вероятно, пожелаете ознакомиться с соответствующими материалами?

– Да, конечно.

Билл взял папку. Протокол полиции, написанный сухим, бесстрастным, казенным языком, сообщивший об окончании одной жизни, затем показания, словно из детективного романа, акты осмотра места происшествия, осмотра жертвы, медицинское заключение.

«Миссис Ирвин в течение трех лет работала моим личным секретарем…» Это показывал Аллан Уэйн. Толстый и веселый Джамбо (обычная кличка для слонов) как его прозвали близкие друзья, хотя ничего слоноподобного или неуклюжего в нем не было и прозвище вовсе не подходило к нему. Он скорее был похож на надутый шар, который вот-вот лопнет, если к нему прикоснуться.

«Начиная с 1 сентября, мы с миссис Ирвин часто ездили из Фелклифа в Лондон в связи со строительством порта в Фелклифе, проводимым моей фирмой „Стар констракшн“…» «Моей фирмой!» Счастливец Джамбо! Он неплохо устроился! Ухитрился жениться на приемной дочери своего хозяина и из чертежника, получавшего шестьдесят фунтов в месяц, превратился в одного из руководителей фирмы с жалованьем в пятнадцать тысяч фунтов в год.

«Во второй половине дня 10 сентября миссис Ирвин должна была поехать в Лондон с бумагами, касающимися сноса некоторых зданий, однако заявила мне, что не может это сделать, так как ей нужно закончить кое-какие дела в Фелклифе и поэтому выедет поездом в полночь. Ее смерть большая утрата для меня. От имени „Стар констракшн“ я хочу выразить наше глубочайшее сожаление по поводу того, что один из шоферов грузовых машин нашей фирмы явился неумышленным виновником гибели миссис Ирвин».

На этом показания Уэйна заканчивались, и дальше шли показания дежурного администратора гостиницы «Кэстл», миссис Кэй Соммерс, двадцати семи лет, вдовы:

«Миссис Ирвин пробыла в гостинице до одиннадцати часов вечера, а затем отправилась на вокзал. При ней были только сумочка и портфель, так как она предполагала вернуться в Фелклиф на следующий день. Начинал моросить дождь, и я предложила ей вызвать такси, однако она сказала, что предпочитает пойти пешком».

Предпочитает пойти пешком?! Нет, здесь что-то не так! Строчки расплылись перед глазами Билла. Мэри терпеть не могла ходить пешком. На ум пришли десятки случаев, когда они долго ловили такси вместо того, чтобы пройти всего один-два квартала. А тут еще начинался дождь. Нет, нет, определенно тут что-то не так. Если бы он только мог вспомнить!..

Он снова склонился над протоколом и попытался представить, как все это могло произойти. Безлюдный, умирающий город незадолго до полуночи. Фелклиф и в самом деле умирал, так как большая часть его сносилась, чтобы освободить место для нового порта и доков. Мелкий моросящий дождь и плывущий с моря туман. Красный фирменный знак «Стар констракшн» и стук каблуков Мэри, идущей на вокзал. Это произошло совсем рядом с вокзалом. Возможно, она успела бросить взгляд на часы, стрелки которых двигались к полуночи. Перекресток, который предстояло перейти, а в отдалении усиливающийся шум приближающегося грузовика с дизельным двигателем. Шаг с тротуара и…

«Я ехал со скоростью двадцать пять миль в час, – это показал водитель грузовой машины Джон Кеплин, проживающий по адресу: Лондон, Уэст Норвуд, Ю. В. 25, 350. Вересковый холм, Эскейнхауэ, квартира 9. – Видимость была едва удовлетворительной, а дорога грязной и скользкой, однако моя машина оснащена воздушными тормозами. Я не видел женщину почти до того, как машина ударила ее. Она, очевидно, стояла позади будки с телефоном-автоматом на перекрестке Нортклиф-роуд и Гранд-парэйд. Мне показалось, что именно оттуда она внезапно появилась передо мной. Я затормозил и попытался вывернуть машину, но поздно… После выезда из нашей базы в Лондоне я находился в пути часов пять, но не скажу, чтобы чувствовал себя усталым».

Вот и все. Билл закрыл папку с материалами о смерти своей жены и протянул Керну.

Инспектор поднялся.

– Разумеется, я хочу еще раз выразить вам мое глубочайшее сочувствие, мистер Ирвин. Но коль скоро я здесь, я хочу задать еще вопрос и надеюсь, что вы не сочтете меня слишком уж назойливым. Коронер вынес решение о смерти в результате несчастного случая, и мы не собираемся возражать против этого. Но вместе с тем я все же задаю себе вопрос и хотел бы спросить вас: не испытывала ли ваша супруга в последнее время какого-либо нервного расстройства и не могло ли произойти так, что она умышленно…

– Вы хотите спросить, не покончила ли она с собой? Не сама ли она бросилась под грузовик? – Билл отрицательно покачал головой. – Моя жена была католичка.

– Да? В таком случае будем считать вопрос исчерпанным. Надеюсь, вы не обижаетесь, что я задал такой вопрос. Еще раз до свидания, мистер Ирвин. – За полицейскими хлопнула дверь, и он наконец остался один.

Теперь он мог вскрыть письма, накопившиеся за это время и содержавшие главным образом соболезнования. Несколько писем пришло еще до смерти Мэри.

Он открыл письмо от Аллана Уэйна.

«Дорогой Билл… мое огромное сожаление… мы должны встретиться в самое ближайшее время…

Я не нахожу слов выразить, как я потрясен… По делу фирмы… конечно, мы не несем каких-либо обязательств, но, вероятно, было бы можно в какой-то мере компенсировать…»

Будь он проклят, этот Джамбо! Он находит для себя возможным уже СЕЙЧАС упоминать о деньгах! Билл всегда возражал, что Мэри работает для Уэйна. Он чуть ли не наяву слышал ее голос во время одной из их частых ссор из-за этого. «Дорогой мой, да ты просто ревнуешь… меня… ревнуешь к Джамбо! К глупенькому старине Уэйну, который даже взглянуть на женщину не умеет! Да он же просто дойная корова, дающая возможность нам есть, и платить за квартиру».

Конечно, говоря точнее, Уэйн не платил за их квартиру, однако несомненно, что получаемое Мэри жалованье было необходимо для ее амбиции: две автомашины, туалеты из Парижа, норковое манто, вечеринки. Да, да, эти кошмарные, невероятно скучные вечеринки, которые он буквально терпеть не мог, происходившие регулярно, словно по расписанию. Следующее, вскрытое им письмо, подтвердило его опасения. Это было сухое, официальное письмо из банка, извещавшее, что на совместном счету миссис и мистера Ирвин значился перерасход в сумме 312 фунтов 1 шиллинг 9 пенсов…

И еще много писем. От брата Мэри из Ирландии, от Майкла Ситона, его соавтора по пьесе для телевидения, которую никто не хотел ставить, от приятельниц Мэри – Джоан и Лауры, счет за электроэнергию, напоминание об уплате налогов, письмо от тетушки, которую он не видел несколько лет, от…

Он не сразу даже сообразил, от кого это письмо… «Монкс-клоуз, квартира 3, Мэйфер», датировано двумя днями раньше несчастья с Мэри. Косой, мелкий почерк, свидетельствовавший о том, что письмо могло быть написано очень дряхлым или слабым человеком.

«Дорогой мистер Ирвин!

Мы с вами никогда не встречались, но в создавшейся обстановке нам необходимо сделать это. Пока мой муж находится в Фелклифе, я проживаю в квартире моего отчима по указанному выше адресу. Буду признательна, если вы позвоните мне с тем, чтобы мы могли договориться о встрече.

Рут Уэйн».

Рут Уэйн! Жена Аллана Уэйна! Но зачем ей нужно было встретиться с ним? Где-то в глубине сознания он чувствовал, что ответ ему известен. В прошлом году они встречались на какой-то вечеринке, устроенной Алланом, и хотя обменялись всего несколькими словами, он хорошо помнил ее. Смуглая женщина, которую можно было назвать красивой, если бы не болезненное выражение ожесточения на лице. Вероятно, Рут Уэйн была высокой, но об этом он мог только догадываться, так как она не поднималась из кресла-коляски. Насколько он мог припомнить, она пострадала на охоте, упав с лошади.

Билл поднял телефонную трубку, но тут же положил обратно, так как решил сперва прочесть письмо, лежавшее верхним в пачке. Прежде чем позвонить Рут Уэйн, он должен ознакомиться с тем, что ему намеревался сказать его издатель Макс Майер.

Как всегда, Билл не мог не полюбоваться оформлением письма Макса. Будучи главным редактором отдела художественной литературы, Макс был влюблен в типографское дело, и его секретарша, видимо, разделяла с ним эту влюбленность. Письмо выглядело так, словно оно было напечатано типографским способом, а не на пишущей машинке, и его подписи куда больше пристало бы красоваться на каком-нибудь дипломе или почетной грамоте.

Первая часть письма была именно такой, какую он и ожидал. «…Не нахожу слов выразить мое глубочайшее соболезнование… В свое время, когда я потерял жену… Время – великий врачеватель…»