Текст книги "Обет (ЛП)"
Автор книги: Джоди Хедланд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
последовать их примеру. Как они могут винить меня за это?
Я скользила пальцами по каменной стене, от времени ставшей серой и
местами заросшей кустами ежевики. Ворота находились за ними.
– Леди Розмари? – Послышался голос со стороны дома аббата.
Я замерла. Тысячи мыслей пронеслись в моей голове. Может сделать
вид, будто ничего не слышала? Или проскользнуть в ворота, не ответив?
Честность выиграла битву. Я медленно повернулась и увидела
высокого аббата, который приветствовал меня в тот день, когда я прибыла в
монастырь. Лицо аббата Фрэнсиса Майкла осунулось, плечи и локти
заострились. Но, как и прежде, меня поразило сострадание в его глазах.
– Ваша светлость, – сказал он. – Могу я быть вам полезен?
– Святой отец, – ответила я. – Я шла помогать больным.
Он перевел взгляд туда, где были спрятаны боковые ворота, и
улыбнулся.
– Вижу, вы нашли мой вход в монастырь.
Первой мыслью было все отрицать из-за страха, что не смогу
использовать их в следующий раз. Но, судя по хмурому взгляду Труди, догнавшей меня, я поняла, что в любом случае не смогу больше пользоваться
воротами.
– Извините за беспокойство, святой отец, – сказала Труди, кланяясь.
Хотя я успела убежать недалеко, Труди тяжело дышала и вытерла
капли пота, выступившие на лбу.
– Вы не беспокоите меня, – сказал он.
Дверь его дома была открыта. Почему он не помогает больным в
лазарете вместе с другими монахами?
– Я отведу Розмари в пансион. – Труди стала нащупывать мою руку.
Я отошла в сторону, чтобы она не смогла дотянуться до меня.
– Отец настоятель, позвольте мне помочь монахам. Лазарет переполнен
больными. – Если я не смогла убедить Труди, то возможно смогу убедить
аббата.
Аббат склонил голову набок и посмотрел на меня. Серьезность
выражения его лица дала мне надежду на то, что, может быть, он сочтет меня
достаточно взрослой.
– Святой отец, – снова заговорила Труди. – Родители миледи
отправили ее в монастырь, чтобы уберечь от чумы. Они и так не обрадуются, узнав, что болезнь добралась и сюда. Но будут еще более недовольны, если
леди Розмари сама будет ухаживать за больными.
– Вы принимаете меры предосторожности? – спросил аббат Труди, его
тонкие брови сошлись вместе, образуя галочку над встревоженными глазами.
– Да, – опередила я Труди. – Моя няня заставляет меня умываться
уксусом, есть лук и чеснок, спать на животе и повсюду таскать цветы и
душистые травы.
– Хорошо. – Руки аббата были засунуты в широкие рукава, как принято
у монахов. – Тогда пока вы в безопасности.
Трепет надежды вспыхнул в моей груди.
– Значит, вы позволите мне помочь?
Он заколебался и снова склонил голову набок. Голая макушка засияла
бликами отраженных солнечных лучей.
– Женщинам и детям запрещено входить в монастырь.
Мои плечи поникли, и я вздохнула.
– Но при данных обстоятельствах, – продолжил он, – я сделаю
исключение. Я не смогу отвернуться от больного из-за того что она женщина.
По этой же причине, я не смогу отказаться от помощи женщины.
Его слова затмили все мое разочарование последних дней.
– О, благодарю вас, святой отец.
Я не смогла сдержать улыбку, хотя знала, что должна была, особенно
когда увидела как глубокие морщины на лбу Труди стали похожи на рвы, вокруг замка Монфор. С дороги, проходившей перед монастырем, донесся
какой-то крик, и настоятель выпрямился во весь рост, возвышаясь надо мной, как колокольня над церковью.
– У меня сообщение для леди Розмари, – снова раздался далекий крик, на этот раз более отчетливый.
В голосе посыльного слышалась срочность, и я, обойдя аббата и Труди, побежала к дороге, молясь, чтобы это были добрые вести: например, что
чума наконец-то утихла, и теперь мои родители позволят мне вернуться
домой, и лорд Колдуэлл сможет вернуться в Эшби.
Солдат моего отца, сидевший на фыркающем боевом коне покрытый
попоной с сине-золотой эмблемой моей семьи по бокам, при виде меня
спешился, опустился на одно колено и склонил голову.
– Миледи, – сказал он.
Улыбнувшись и кивнув, я разрешила ему встать.
– Какие вести вы принесли? – Спросила я, когда он встал на ноги.
Солдат взглянул мимо меня. Я последовала за его взглядом и увидела, что Труди ковыляла к нам так быстро, как только могли нести ее пухлые
ноги, а аббат медленно и размеренно шел через двор.
– Продолжайте, – сказала я, слишком озабоченная, чтобы ждать их. –
Как поживают мои отец и мать? Они послали вас за мной?
– Моя госпожа. – Он упорно не хотел на меня смотреть.
Только тогда я обратила внимание на его поникшие плечи, как будто
он нехотя нес слишком тяжелый груз. Дрожь беспокойства поползла по моей
спине, и я почувствовала сильное желание смотреть куда угодно, только не
на него. Я взглядом нашла замок Монфор на утесе, чьи массивные башни и
толстые стены были хорошо видны со стен монастыря. Я даже могла
различить остроконечные башенки с флагами, которые колыхались, касаясь
голубого неба, и крышу, мерцавшую величественным серебром. Замок был
одной из самых мощных крепостей в королевстве, благодаря скалистым
утесам с трех сторон и окруженным стеной города на переднем плане.
Когда-нибудь я стану владеть замком, городом и всеми окрестными
деревнями и землями. Ответственность за руководство моим народом и
заботу о нем ляжет на мои плечи. Всю неделю я думала, что готова принять
на себя эту заботу. Но теперь, когда передо мной стоял солдат, явно несущий
дурные вести, мне захотелось повернуться и спрятаться за юбками Труди.
Я выпрямила спину, как бы компенсировав поникшие плечи солдата, и
заставила себя заговорить.
– Можете изложить свое послание, сэр. Не медлите.
– Хорошо, миледи, – сказал он, все еще избегая моего взгляда. – Я
принес послание от графини Монфор. Вы должны вернуться в замок как
можно скорее.
Я улыбнулась и расслабилась.
– С удовольствием.
– Она очень больна, миледи. – Только тогда он поднял на меня глаза.
Неимоверная тяжесть легла мне на сердце, и я, схватившись за грудь, отступила на шаг.
– А мой отец? – Удалось выдавить из себя.
– Мне очень жаль, миледи. – Солдат покачал головой и опустил взгляд
на свои потертые ботинки.
– Нет! – Мой испуганный крик перешел в сдавленный шепот.
Боль в груди взорвалась и растеклась по всему телу. Мои колени
подогнулись, и я упала на пыльную дорогу.
– Миледи! – Раздался позади меня крик Труди.
Мой собственный крик обжег мне горло. Крик протеста. Я прижала
кулак к дрожащим губам и с трудом сглотнула. Жар обжег глаза и пронзил
все внутри.
Это ошибка. Ошибка.
Глава 4
Мои шаги и затрудненное дыхание глухим эхом отдавались в узком
коридоре. Я с трудом втягивала воздух в пылающие легкие, но продолжала
бежать по коридорам. Как только я спрыгнула с лошади у подножия главной
башни, я не смогла остановиться и теперь бежала вверх по винтовой
лестнице, которая вела в ту часть замка, где находились покои моих
родителей.
За мной следом раздавались шаги солдата, который принес новости, и
звон его меча о доспехи. Я знала, что где-то далеко позади него следуют
Труди и аббат. Они пытались утешить меня, но безрезультатно.
Впереди, в тускло освещенном коридоре, перед покоями моей матери
стояли два стражника. При виде меня они вытянулись. Один из них сделал
движение, чтобы открыть дверь, но я протиснулась мимо него и открыла ее
сама, слишком торопившись, чтобы следовать этикету. Ворвавшись в
комнату, передо мной мелькнули слуги и женщины, притихшие и
отступившие в сторону давая мне пройти к кровати, на которой лежала моя
мать. Мне было все равно, кто они и что делают здесь. Все, чего я хотела, это
добраться до матери.
– Мама!
Я увидела ее прекрасное лицо над льняной простыней, которую одна из
служанок торопливо натягивала на подбородок матери. Но я успела заметить
вздувшуюся синюю шишку на ее шеи – бубон, похожий на тот, что я видела
на зараженном крестьянине в день охоты. Плотный полог кровати был
раздвинут, и в мое поле зрения попали наполненный кровью тазик для
кровопускания и банка с пиявками, использованные для лечения. Я добрела
до кровати и опустилась на колени. Глаза матери были закрыты, лицо
посерело. Какое-то мгновение я не замечала, как поднимается и опускается
ее грудь, и запаниковала. Но тут ее веки дрогнули.
– Мама, – позвала я ее, на этот раз мягче, но все еще настойчиво.
По другую сторону кровати стоял пожилой врач в рубашке с
закатанными рукавами. Лицо осунулось, глаза печально опущены, пальцы в
крови. Хотя я видела, что он устал, вероятно, работая без отдыха с того
момента, как она заболела, я не смогла сдержать гнев, охвативший меня.
– Вы должны сделать для нее что-нибудь. – Я оглянулась на женщин, которые, как и доктор, рисковали жизнью, ухаживая за моей матерью. – Не
стойте и сделайте что-нибудь, помогите ей!
– Мы сделали все, что могли, миледи, – сказал доктор, и его тело
обмякло от поражения.
– Но должно, же быть что-то еще. – Мой голос повысился. – Пошлите
за целителями, жрецами, древними лекарствами. Что угодно.
Никто не шелохнулся. В комнате царила тишина, нарушаемая лишь
отдаленным звоном церковных колоколов, доносившимся из открытых окон.
Глаза врача встретились с моими. В них стояло сожаление:
– Простите, что не смог спасти ее.
Крик, который я удерживала с тех пор, как получила известие о моих
родителях, разрывал мне горло. Я поджала губы, чтобы он не вырвался. Я не
могла потерять контроль над собой перед этими людьми. Какая-то часть
меня, та часть, которую так усердно воспитывала во мне мать, требовала, чтобы я вела себя соответствующе настоящей леди. Я должна была сохранять
самообладание. Я должна была относиться к этим людям по-доброму, даже
если хотела наброситься на них. Они не виноваты во всем этом. Они
пытались помочь.
– Простите, – сказала я врачу, с трудом проглатывая каждое слово. –
Вы подвергли свою жизнь опасности, чтобы помочь графине. Вы
заслуживаете моей глубочайшей благодарности, а не осуждения.
Он склонил голову. Я подняла руку, чтобы погладить маму по щеке, но
чья-то крепкая хватка остановила меня. Я подняла глаза и увидела аббата.
Его тонкие пальцы обхватили мою руку.
– Как бы вам ни хотелось прикоснуться к ней, миледи, вы не должны
этого делать.
Меня так и подмывало вырвать руку и броситься на мать. Но
сострадание в глазах аббата победило. Я больше не могла сдерживать слезы.
Они потекли, оставляя горячие ручейки на моих щеках.
– Вы ничего не можете сделать, чтобы спасти ее, святой отец? Особая
молитва? Благословение? Слеза Девы Марии? – Я знала, что это одна из
особых реликвий, дошедших до нас из древних времен и способных творить
чудеса. – Есть какой-нибудь способ?
Аббат покачал головой.
– Дитя мое, слишком поздно для чуда.
– Вы могли бы попробовать?
– Розмари, – раздался хриплый голос, который я узнала.
Я обернулась и увидела, что моя мать смотрит на меня горящим
взглядом ярко-голубых глаз.
– Мама! – Я приподнялась, чтобы обнять ее, но на этот раз отпрянула
она.
– Нет! – Ее голос стал сильнее и влиятельнее. – Послушай аббата! Ты
не должна прикасаться ко мне.
Я снова села на колени, хотя больше всего на свете мне хотелось
забраться к ней в постель.
– Ты поправишься. Ты должна.
Она закрыла глаза, а когда открыла их через секунду, они уже стали
тусклыми и безжизненными, как будто зимние облака пронеслись над летней
синевой.
– Твой отец умер.
Я попыталась сдержать эмоции, но мои губы задрожали, и слеза
скатилась по щеке. Я кивнула. Колокола звонили в течение последнего часа в
его честь.
– Это еще одна причина из-за чего ты должна выздороветь. Ты не
можешь оставить меня одну.
Она хотела что-то сказать, но ахнула и дрожь пробежала по ее телу, черты лица напряглись от невыносимой боли. Она задержала дыхание, пока
ее лицо не начало синеть.
– Ты должна дышать, мама, – крикнул я, желая встряхнуть ее. – Дыши.
Она коротко вскрикнула и безжизненно упала на набитый перьями
матрас, не двигаясь, не дергаясь и не дыша. Волна отчаяния захлестнула
меня, и моя голова поникла. Но мать внезапно охнула, и я в надежде подняла
лицо, удвоив молитвы о чуде. Даже если бы настоятель снова объявил, что
уже слишком поздно, я не перестала бы молиться. Мать на мгновение
задержала взгляд на богато сотканном полотне балдахина над кроватью.
– Розмари? – Наконец, сказала она едва слышным шепотом.
– Я здесь, мама. – Я ждала, что она повернется и снова посмотрит на
меня. Но она смотрела прямо перед собой.
– Я люблю тебя. – Ее слова прозвучали как прощание.
– Я тоже тебя люблю. – Мое сердце разрывалось.
– Прости, – выдохнула она. – Мне следовало сказать тебе раньше.
– Не говори, – попросил я. – Просто отдыхай и береги силы.
– Вот почему я хотела, чтобы ты пришла, – продолжала она, с каждым
словом становясь все более напряженной и слабой. – Вот почему мне
пришлось рисковать. Надо рассказать тебе. Я. Сказать тебе.
Я наклонилась.
– Пожалуйста. Больше ничего не говори.
Она попыталась прошептать, но не смогла. Она сделала хриплый вдох
и попыталась снова.
– Обет...
Обет? Я ждала, что она скажет что-то еще. Ждала продолжения. Она
явно собиралась мне что-то сказать, призвала меня, чтобы поделиться
секретом. Я смотрела ей в лицо, желая, чтобы она продолжала. Но она только
смотрела на балдахин. Смотрела немигающим, безжизненным взглядом. Ее
губы не шевелились, но оставались полуоткрытыми, словно она вот-вот
скажет то, что еще не произнесла. Я смотрела, затаив дыхание, ожидая, мое
тело напрягалось с каждой секундой. Бесконечные секунды.
Костлявые пальцы легли мне на плечо.
– Миледи, – донесся сверху голос аббата.
Услышав сожаление в его голосе, я вдруг поняла, что мама больше
никогда не заговорит со мной. Никогда больше не посмотрит на меня. И
никогда не скажет мне, что любит меня.
Глава 5
Я села на стул из темного ореха. Глаза и щеки стянуло от высохших
слез, как и сердце. Пышное отпевание закончились, но я оставалась у алтаря, на своем почетном месте и не могла оторвать взгляд от двух гробов. Богатые
серебряные гравюры на них и бархатная отделка, словно насмехаясь надо
мной, напоминали мне о том сокровище, которое я потеряла, о величайшем
сокровище – о моей семье. Канделябры отбрасывали длинные тени на алтарь.
Слабый свет проникал через витражи, купленные отцом для часовни, и
тускло освещал высокий сводчатый потолок и крестообразные гербы церкви.
Мне давно надо было уйти. Немного дворян, бросивших вызов чуме, и
приехавших, чтобы засвидетельствовать свое почтение, ждали в замке
поминального обеда, который устраивался в честь отца и матери. Но я не
могла пошевелиться. Прошедшая неделя стала размытым пятном душевной
боли на фоне подготовки к похоронам. Теперь, когда церемония закончилась, одиночество и пустота, заполнили меня, и я не знала, как я смогу вынести то, что мои родители будут похоронены здесь под часовней, как и положено
дворянам. Это означало конец. Тогда я должна была признаться себе, что они
действительно ушли, что я никогда больше не испытаю их сладкой любви, их
нежных объятий или их восторга от своей единственной дочери. Теперь, к
своему стыду, мне даже стало не хватать их чрезмерной заботы. Я готова
была обещать Богу, что я никогда больше не стану жаловаться на их
навязчивую опеку, если бы он вернул их. В глубине души я понимала, что
они просто так хотели обезопасить меня как можно дольше. Они делали это
от любви, даже вопреки моим желаниям.
– Зачем? – Прошептала я в сотый раз. – Почему они? Почему сейчас?
Но, как и прежде, Бог молчал. Наверное, в молве людей была доля
истины: чума – это божественная кара. Она уничтожила четверть города.
Рассказы о том, что мертвые были собраны в телеги и свалены в братские
могилы, ужаснули меня. Еще хуже были сообщения о том, что десятки детей
потеряли своих отцов и матерей. Эта новость отрезвила меня, заставила
осознать, что я не единственная, кто потерял родителей, что я не
единственная, кто скорбит. Но я понимала, что мой случай не идет, ни в
какое сравнение. У меня был огромный дом, плодородные земли и богатство.
У них не было ничего. У меня было множество слуг, которые заботились обо
мне. А у них не было никого. Многие сироты, скорее всего, будут
выброшены из своих домов на улицы, и будут вынуждены выживать любым
способом. Несмотря всю боль утраты, я не должна была жаловаться – ведь
другим пришлось намного хуже. Я гордилась своими родителями, за то, что
они так благородно пожертвовали своими жизнями, помогая своему народу.
Я слышала истории о том, как мои родители доставляли еду, одежду и
лекарства больным. Они стояли на коленях на земляном полу, ухаживая за
больными и молясь за умирающих, покоряя этим сердца людей. Хотя на
похороны были допущены только представители знати и духовенства, мне
сказали, что крестьяне и ремесленники по всему Эшби проехали много миль, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Они стояли у открытых дверей
часовни, слушали службу и прощались с двумя добросердечными людьми, которые в течение многих лет правили ими честно и справедливо.
– Миледи? – Аббат Фрэнсис Майкл стоял около меня, неслышно
подойдя ко мне своей мягкой походкой. – Я сожалею, что у нас нет более
подходящего места для упокоения ваших родителей.
Ах, если бы им вообще не понадобилось такое место.
– Когда-нибудь, возможно, с вашей помощью, мы это исправим. – Он
оглядел неф1 и вздохнул. – Мы построим собор, достойный ваших родителей
и Божьего жилища.
1 Неф, или корабль (фр. nef, от лат. navis – корабль) – вытянутое помещение, часть интерьера (обычно в
зданиях типа базилики), ограниченное с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов, отделяющих
его от соседних нефов.
Я смогла только молча кивнуть – внутри все болело, чтобы ответить.
Он несколько секунд изучал интерьер, неудовольствие отразилось на его
худом лице, потом он развернул ко мне свое костлявое тело.
– Мы должны идти, миледи. Люди ждут вас.
Я медленно поднялась со стула, и складки моего черного траурного
платья волнами окружили меня. Я подняла руки, чтобы опустить на лицо
полупрозрачную вуаль, но аббат остановил меня прикосновением руки.
– Пусть народ увидит ваше лицо, – сказал он тихо, но твердо. – Они
ждут, чтобы взглянуть на юную леди, которая теперь будет править ими.
Руки послушно опустились, и я попыталась унять дрожь в сердце.
– Да, вы скорбите, – продолжал аббат, – но вы должны показать им, что
сострадательны, сильны и способны руководить ими.
Я с трудом заставила себя осознать смысл его слов.
– Вы правы, святой отец.
Теперь я была их хозяйкой. Мне предстояло утешить их и показать, что
я продолжу милосердное правление моих родителей. Я должна была
защищать их и заботиться о них. И именно я могла произвести наследника, чтобы продолжать эту традицию.
– Вы очень мудры, отец настоятель, – сказала я, благодарная ему за
совет.
Я должна буду найти мужа и поскорее выйти замуж. Это не входило в
мои планы, несмотря на то, что четырнадцать лет для этого не так и рано. Я
знала о некоторых благородных девушках, давших клятву верности уже в
двенадцать лет. После обеда я поговорю с аббатом о своем будущем и о
возможности выйти замуж. Но сомнения одолевали меня. Не слишком рано
было даже думать об этом после смерти родителей? Мое влечение к лорду
Колдуэллу только – только начало зарождаться. Разве простого влечения
достаточно для брака? Конечно, мне нужно было больше времени, чтобы
узнать его, прежде чем принимать такое важное решение.
Неуверенным шагом я двинулась по длинному проходу к притвору2. Из
тени вышел молодой человек и шагнул в проход возле двери, я испуганно
охнула. Вечерний свет падал на него, открывая угловатые черты и теплые
карие глаза лорда Колдуэлла.
Мое удивление моментально сменилось радостью, смешанной со
смущением. Теперь я была рада, что не стала торопиться высказывать аббату
вслух свои мысли о замужестве и лорде Колдуэлле, и решила пока держать
их в тайне.
На похоронах я заметила барона Колдуэлла с его женой и Томасом. Но
такая церемония не подходящее место и время для дружеского общения.
Теперь, когда он стоял передо мной и смотрел на меня с полным сочувствия
взглядом, мне захотелось пролететь по проходу и спрятаться у него на груди.
– Надеюсь, вы не возражаете, что я поджидал вас, – сказал он.
– Я рада.
Внезапное смущение приковала меня к полу. Он сделал шаг ко мне и
остановился.
– Мое сердце разрывается от горя, миледи.
Горло сжало тисками, и я не смогла ничего ответить.
– Все произошло так быстро, – тихо продолжал он. – Кажется, только
вчера мы были все вместе...
Я кивнула, вспоминая неделю до болезни, когда наши семьи были
счастливы: ездили верхом, охотились и пировали. Если бы я только знала
тогда, насколько опасна чума, я бы потребовала, чтобы мои родители уехали
со мной.
Томас шагнул ближе и посмотрел на пространство между нами, как
будто хотел заполнить его. Но при виде аббата, стоявшего прямо за моей
спиной, остался на месте.
2 Притвор – в раннехристианских храмах – входное помещение представляющее собой крытую
галерею или открытый портик, как правило примыкавший к западной стороне храма. Именно там
размещались лица, не допускавшиеся в храм.
– Я хотел увидеть вас наедине, чтобы сказать вам, что сделаю все, чтобы облегчить вашу боль. Только скажите, и я сделаю все, что захотите.
От этих слов мне стало немного легче.
– Благодарю вас, милорд.
Аббат за моей спиной откашлялся.
– Я вижу, что должен поговорить с вами о вашем будущем, леди
Розмари.
Меня окатило горячей волной, и я покраснела, как спелая вишня.
Меньше всего мне хотелось говорить о своем будущем в присутствии лорда
Колдуэлла.
– Я вижу, вы не в курсе.
– Пожалуйста, отец настоятель, – перебила я его. – Мы можем
обсудить это позже, наедине?
Его брови сошлись на переносице, и он пристально посмотрел на меня, потом, наконец, кивнул.
– Хорошо, миледи. Но я думаю, нам следует поговорить при первой же
возможности.
– Завтра утром? – Предложила я, но не обратила внимания на
серьезность его тона, потому что увидела, как лорд Колдуэлл направился ко
мне.
Он пристально смотрел мне в глаза, и мое сердце бешено колотилось в
груди, заглушая все, кроме решительных шагов лорда Колдуэлла. Подойдя ко
мне, он предложил свою руку. На мгновение я задумалась о том, что
подумают люди, если я выйду из церкви с ним под руку. Обрадует ли их
перспектива того, что этот добрый и умный человек, став моим мужем, будет
править ими в будущем?
Я скользнула рукой в его подставленный локоть, твердость и
решительность которого придали мне уверенности, в которой я так
нуждалась сейчас. Он вел меня по проходу к двери, его сила и жизненная
энергия передались мне и говорили о многом. Моих родителей не стало, но
они не хотели бы, чтобы я умерла, скорбя по ним. Они желали бы, чтобы я
жила полной жизнью.
Мы вышли из прохладного каменного святилища на воздух теплого
летнего вечера, и толпа людей обступила меня так плотно, что я была
вынуждена остановиться. Все что я смогла сделать, это смотреть на эти
обветренные лица людей, которые были неграмотны и необразованны, но
трудолюбивы. Печаль и отчаяние в их широко раскрытых глазах взволновали
мою душу. Они так много потеряли за последние две недели, в том числе
любимых ими хозяев. В них стоял вопрос, и как я даже могла заметить, опасение, что я не справлюсь. Я была всего лишь девочкой. Как я могла им
заменить отца и мать? Как я могла править с такой же мудростью и умением?
Даже если бы я захотела показать им, что готова принять вызов, я сама не
знала – смогу ли. У меня не было опыта. Что, если я не смогу достойно
заменить своих родителей? Что, если я совершу ошибки? Или подведу их?
Томас сжал мою руку, и это мягкое давление напомнило, что мне не придется
править в одиночку. У меня будет муж, который поможет мне, который
станет моим равноправным партнером, какими были мои родители.
Возможно, это будет Томас.
Только после того, как мы миновали последнего человека из этой
толпы, я смогла глубоко вздохнуть. Несколько стражников ехали впереди, положив руки на рукояти мечей и настороженно глядя по сторонам. Аббат
замыкал шествие, и ехал так близко, что мне не хотелось слишком много
болтать.
Впереди возвышались городские стены. За городом находилась
великолепная крепость, единоличным владельцем которой я теперь стала. Я
отчаянно старалась не думать о том, что никогда больше не увижу маму, встречавшую меня на пороге. Но эта мысль влажным туманом окутала мое
сердце.
Я ехала молчание, опустив голову, пока мы не подъехали к городу.
Наши лошади прошли по утоптанной грязной дорожке к подъемному мосту,
и, вспомнив наставления аббата, я подняла голову, чтобы перед своим людям
казаться достойной своих родителей. Кровь застыла у меня в жилах: по обе
стороны от насыпи лежали двое мужчин без рубашек, руки и ноги которых
были привязаны к кольям. Хотя я ненавидела пытки и считала их
бесчеловечными и варварскими, я знала, что мой отец время от времени
применял такие меры к людям, которые совершали достаточно серьезное
преступление. Но сейчас пример отца не помог мне. Я похолодела от
жестокости пытки: мужчины голыми животами были привязаны к клеткам. И
теперь их вид вызывал у меня тошноту. В клетках копошились крысы.
Тощие, голодные крысы с острыми, как бритва когтями и острыми зубами.
По кровавому месиву я поняла, что крысы уже какое-то время роют себе
норы в животах преступников. Я быстро отвернулась, но картина уже
запечатлелась в моем сознании так, же четко, как гравюра на металле. Желчь
подступила к горлу, и никакая сила воли или попытки проглотить слюну не
смогли удержать ее. Я склонилась с лошади, и мой желудок стало
выворачивать. Сквозь шум в ушах я услышала, как Томас приказывает
увести замученных людей, услышала лязг спешивающихся солдат, и тихое
бормотание аббата рядом со мной. Словно сквозь туман я поняла, что меня
вели по Каменному мосту прочь от этих несчастных.
Но кошмар, свидетелем которого я стала, продолжал мучить меня.
Глава 6
Сквозь сладкий аромат роз, окутывающий меня, я не смогла избавиться
от зловония окровавленной плоти, которое преследовало меня даже в моих
покоях. Слуги разбросали только что сорванные лепестки роз поверх камыша
на полу. Лепестки лежали даже на туалетном столике. Но ничего не
помогало. Я сидела на скамейке, глядя в зеркало, но видела только крыс, сколько бы раз ни пыталась сосредоточиться на Труди, заплетающей мои
волосы в две косы.
От стука в дверь я подскочила. Несмотря на то, что я перестала
дрожать, внутри я вся трепетала от каждого шума и каждого легкого
движения. Труди поспешила к двери и на пороге появился Томас. С
серьезным лицом он шагнул в дверной проем и остановился. Я начала
подниматься, но он жестом остановил меня.
– Простите, что побеспокоил вас, миледи. Но я не мог оставаться в
стороне. Я волновался за вас.
– Пожалуйста, не волнуйтесь... – начала я.
– Я не могу видеть ваши страдания, – сказал он.
От вида напряженного от ужаса моего лица, его черты смягчились.
– Та сцена застала меня врасплох.
Меня передернуло, но я надеялась, что не выглядела слишком
малодушной. Я хотела выглядеть перед ним сильной женщиной, а не
жеманной девушкой, которая не может справиться с проблемами этого мира.
– Я поручил кое-кому из солдат расследовать это дело, – сказал Томас.
– И они сообщили мне, что шериф пытал этих двоих, потому что они
проигнорировали его приказ, нарушив карантин.
– Значит, они не были убийцами, мародерами или врагами?
Томас покачал головой, мрачно сжав губы.
– Я не понимаю, – сказала я, мое отчаяние росло. – Зачем шерифу
прибегать к таким ужасным пыткам за такое незначительное преступление?
– Может быть, он только хотел предотвратить распространение чумы и
удержать людей от неповиновения?
– Возможно, они просто искали еду для своих семей?
– Я не могу сказать, что согласен с его методами, миледи. Но я также
не могу указывать вам, как управлять вашими землями... – Его голос затих
при взгляде на мое черное платье. Я не сомневалась, что он думал о смерти
моих родителей и о том, как я молода, чтобы взять на себя такое бремя. – Но
на вашем месте я бы издал новый закон, запрещающий подобные пытки.
Только тогда вы сможете быть уверены, что это больше не повторится.
Я кивнула.
– Вы мудры, милорд.
Хотя он и не высказал своих мыслей вслух, он был прав: я была
слишком молода. По законам страны мне понадобится наставник, чтобы
править, по крайней мере, до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать.
Может быть, Томас даст мне совет? У нас не было времени узнать друг друга
получше, но я доверяла ему. Он был добрым человеком. И я не хотела, чтобы
он уезжал из Эшби. Конечно, он не сможет оставаться в замке Монфор без
родителей. А они не смогут остаться здесь навсегда. У барона и баронессы
были свои земли и свой народ. И мысль о том, что Томас может в любой
момент уехать, наполнила меня отчаянием. Желание броситься к нему и
укрыться в его объятиях поднималось во мне. И я чувствовала, что он охотно
раскроет свои объятия для меня, не отвергнет, а будет рад этому. Однако вид
Труди, стоявшей на страже посреди комнаты и переводившей взгляд с меня
на Томаса, отбросил всякую мысль о таком поступке. Труди никогда бы
этого не позволила, особенно в моей спальне. Я вздохнула. Это было к
лучшему. Что-то внутри подсказывало мне, что сначала я должна стать
сильной и научиться жить самостоятельно. Мое горе было еще слишком
свежим, моя неуверенность была все еще слишком высокой. Если я хочу
быть достойным партнером, которого Томас будет уважать, я должна сначала
повзрослеть.
Шорох в темном углу комнаты заставил меня вскочить со скамьи, а
сердце забиться от страха. Крыса? Первым моим побуждением было
вскочить на скамейку, и только присутствие Томаса удерживало меня на
полу.
– Единственная хорошая новость, которую принес мой гонец, – сказал
Томас, – это то, что эти двое мужчин, по-видимому, умерли не от пыток.
Судя по ранам на груди, их сердца были пронзены острым концом меча, алебарды или ножа.
– Значит, какой-то прохожий сжалился над людьми и избавил их от
страданий?
– Скорее всего.
Это объясняет, почему двое мужчин не кричали и не корчились от
боли, когда мы на них наткнулись. Гуманный избавитель, кем бы он ни был, заслуживал моей глубочайшей благодарности.
– Если ваши люди обнаружат этого ангела милосердия, пожалуйста, расскажите мне. Я хотела бы вознаградить его.
Томас кивнул. Какое-то время он молча стоял, потом слегка
пошевелился, взглянул на Труди, и опустил глаза в пол. Я поняла, что он
хочет сказать мне что-то наедине. Труди, видимо, тоже поняла это и
поспешила к двери, закрывая ее перед ним.
– Ее светлости нужно закончить свои дела.
Томас попятился:
– Тогда о планах на будущее поговорим позже, миледи.
