Текст книги "Чужие дети"

Автор книги: Джоанна Троллоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Джоанна Троллоп
Чужие дети

Глава 1

Кто-то позади проговорил:

– Их не следовало бы называть молодоженами.

Руфус почувствовал, как у него краснеют уши. Он опустил голову и уставился на носки новых ботинок, которые его мать заставила надеть вместо кроссовок. Слова, долетевшие до него, проговорила женщина. Она явно была в курсе дела.

– Ну, не во второй же раз, – продолжала она. Ее голос был бесстрастным, как в тех случаях, когда люди не преследуют никаких корыстных целей, а просто констатируют факт. – Для повторного брака должно быть другое название.

Руфус очень медленно поднял голову и перевел взгляд со своих ботинок на стену шагах в двадцати впереди. Стена была покрыта белой атласной тканью, украшена цветами и лентами – в основном, тоже белого цвета. Среди них висел портрет королевы в белом платье, в короне и с широкой голубой орденской лентой на груди. Под портретом королевы стояла леди с аккуратной темной стрижкой, одетая в серый костюм. В ее ушах виднелись золотые сережки-гвоздики. Эта леди, как сказала Руфусу мама, была регистратором. Слово «регистратор» означает, что она регистрирует бракосочетание. Леди-регистратор, которая улыбнулась Руфусу и сказала ему «привет, дорогой», собиралась через минуту зарегистрировать брак его матери. С Мэтью.

Руфус не сводил пристального взгляда с леди-регистратора, а также со своей матери и Мэтью.

На Мэтью был серый костюм с желтым цветком в петлице. Жених казался на полголовы выше матери Руфуса. Но самое главное – он не отец мальчика.

У Мэтью имелись (и это добавило еще больше тревог к беспокойному дню) другие дети. Он был женат прежде на ком-то еще (ее имя Руфус не сумел запомнить), и у него трое детей. Трое! Все старше Руфуса. И никого из них (мальчик с трудом сдерживал обиду) он не знал. Впрочем, рядом с ним стояла младшая дочь Мэтью, Клер. Она беспрестанно застегивала и расстегивала пуговицы черного кардигана. На Клер была неровно подшитая оранжевая юбка почти до пола и черные ботинки. Ей было десять. Руфусу – восемь. Мать мальчика сказала, что он и Клер поладят, потому что они могли бы играть вместе на компьютере. Вот только Руфусу Клер казалась такой чужой, словно она прилетела с другой планеты. Девочка была похожа на тех людей, которых видишь в автобусе и больше никогда не повстречаешься с ними. Ее брат, Рори, стоявший неподалеку, выглядел очень похоже. Одет он был в черную кожаную куртку и черные джинсы. Мать Руфуса велела ему надеть галстук, но он предпочел футболку. Ему было двенадцать. Рори выбрил себе виски и затылок, что придавало ему ранимый и глуповатый вид, как у беззащитного птенца. Накануне мальчики играли в футбол банкой из-под кока-колы, пиная ее по внутреннему дворику дома, в котором Руфусу предстояло жить вместе со своей матерью и Мэтью. А иногда по выходным и во время школьных каникул придется быть рядом с Клер, Рори и Бекки – той, что пришла сегодня в свитере. Бекки исполнилось пятнадцать, и она держалась в стороне. На ней была грубая жилетка, которую она носила всегда и везде, снимая ее разве что тогда, когда укладывалась спать. Очень часто левый нагрудный карман жилетки оттопыривался. Руфус знал, почему: она хранила там пачку «Мальборо лайтс». Когда Бекки постукивала по своему карману, то выглядела довольной и радостной.

Бабушка Руфуса, которая стояла слева от него, слегка наклонилась к внуку. Она собиралась спросить: «Все ли в порядке, дорогой?» Он ждал этого вопроса.

– Все ли в порядке, дорогой?

Мальчик утвердительно кивнул. Бабушка попыталась взять его за руку. Руфус любил ее, но не хотел, чтобы сейчас его брали за руку на глазах у Клер, Рори и Бекки, стоящих справа. Эти трое внушали зависть своей солидарностью – они держались вместе, а не по одному. Мальчик сунул руку в карман брюк. Там оказался желудь, обертка от «Кит-кат» и резиновый колпачок от водяного пистолета. Руфус взял желудь. Тот был теплым оттого, что лежал в кармане, словно у желудя была своя собственная жизнь. Он подобрал его несколько месяцев назад, когда они с классом гуляли по полям в окрестностях Бата. Там он жил раньше, там теперь живет его папа. В Бате его отец находился и сейчас, – вместо того, чтобы в столь важную минуту быть здесь, в этой белой комнате с сияющими огнями, рядом с матерью Руфуса. А здесь вместо отца оказался Мэтью.

Мэтью нашел руку Джози под столом.

– Моя.

Джози восторженно улыбнулась, но не осмеливалась смотреть на него – ведь все люди, сидящие вокруг за столом, не сводили с нее глаз.

– О, Мэт!

– Моя, – повторил он снова, гладя ее руку. – Не могу в это поверить!

– Отныне, отныне, – с ликованием закричал отец Мэтью на другом конце стола, – вы вместе!

– Совершенно законно, – сказал Мэтью. – Вот уже целый час. – Он проговорил это ровным голосом, потом поднял руку Джози из-под стола и на виду у всех собравшихся поцеловал ее безымянный палец с обручальным кольцом. – Законная миссис Митчелл.

– Счастья вам! – закричал его отец. Между делом он откупорил бутылку с шампанским и разлил напиток по возможности во все бокалы, до которых сумел дотянуться. – Пей до дна! Пей до дна – за них!

– Счастья вам, дорогие! – сказала мать Джози, поднимая бокал. – Долгой совместной жизни, здоровья и счастья! – она слегка подтолкнула локтем Клер, которая сидела рядом с ней. – Подними свой бокал, дорогая.

– Мне это не нравится, – сказала Клер. – Мне не нравится шампанское.

– Ты можешь просто поднять бокал, не правда ли? – ответила мать Джози. – Тебе не нужно пить из него. – Она искоса посмотрела на Руфуса. Мальчик сидел между Рори и младшей сестрой Мэтью. Сестру звали Карен, она работала медсестрой.

Рори уже выпил залпом два бокала шампанского и удивленно поглядывал по сторонам. Руфус, подумала его бабушка, выглядел так, как обычно бывало прямо перед исполнением роли в школьной рождественской постановке, если мальчик был уверен – что-нибудь обязательно сорвется.

Бабушка сделала знак, чтобы внук тоже поднял бокал.

– Тост за маму и Мэтью, дорогой. Давай.

Бабушка Руфуса посмотрела в сторону своей дочери. Джози выглядела такой счастливой, такой хорошенькой в кремовом шелковом костюме. Ее рыжие волосы были зачесаны назад.

Вроде бы, любые опасения совершенно неразумны. Но как же не опасаться за доченьку? Элейн сама была уже тридцать лет как разведена, она осталась с Джози, своим единственным ребенком… И как тут серьезно не волноваться, если Джози оставила Тома Карвера и всю упорядоченную и комфортную жизнь в Бате? Она губит себя ради заместителя директора средней школы – отца троих неотесанных детей. А у его бывшей жены репутация истерички, метавшей в гневе гром и молнии из лачуги в Херфордшире. Дело не в том, что Мэтью несимпатичен. Нет, он как раз симпатичный, даже почти привлекательный (если кому-то нравятся мужчины, которым приходится бриться дважды в день). Но обаяние Мэтью казалось таким рискованным в сравнении с манерами Тома! И муж дочери знает об этом. Когда состоялась первая неловкая встреча будущей тещи и зятя и они подняли бокалы непонятного белого вина в местном баре, он сказал: «Я полагаю, Элейн, мне следует извиниться».

В тот момент она испуганно взглянула на него: «За что? За то, что увели Джози? Никто в жизни не увел бы ее. Дочь никогда не делает того, чего не хочет сама. Вам не нужно ни за что извиняться».

«Хорошо. Но я не отношусь к сорту людей вроде Тома Карвера».

Элейн взглянула на свой бокал. Она подумала о доме в Бате, о высоких окнах на втором этаже, о хороших деньгах, которые Том зарабатывал как архитектор, о маленьком огороженном садике со статуями и каменными урнами позади дома. Джози сказала, что Мэтью Митчелл зарабатывает тридцать три тысячи в год. Она только что осмотрела дом, в котором будет жить семья – всегда вдвоем, чаще втроем, а иногда и вшестером. В доме было три комнаты.

Элейн сделала глоток вина…

«Ну-ну, не прибедняйтесь, – сказала она будущему зятю во время первой встречи. – Все совсем не страшно».

Теперь она окинула взглядом ресторан – итальянский, с грубыми неровными белыми стенами, складными стульями. Здесь, помимо остальных блюд, имелось пятнадцать разновидностей пиццы. Вот почему выбрали именно этот ресторан. Ради детей, из-за пиццы для них.

«У тебя достаточно сил? – спрашивала Элейн свою дочь. – Ты уверена? Ты действительно сможешь принять этих детей? Это потруднее, чем подъем на Эверест».

«Мама, – сказала Джози, – я уже побывала на том Эвересте. Становиться мачехой мне не привыкать».

«Но тогда все было иначе. Эти дети помладше и не очень-то послушные».

«Мы сделаем все вместе, – решительно проговорила Джози. Она провела рукой по своим волосам – удивительному потоку медного цвета, который так гармонировал с ее внешностью. – Я люблю его. Он любит меня. Мы справимся с детьми вместе…»

…В этот момент Клер, младшая дочь Мэтью, сидящая напротив Элейн, спросила:

– Что это?

– Что, дорогая?

– Это, – сказала Клер и ткнула вилкой в пиццу.

– Это оливка, – проговорила Элейн.

Клер уронила вилку.

– Фу, какая гадость. Я не съем это. Она похожа на жука.

– Тогда отложи оливку в сторону, – сказала Элейн, – и доешь остальное.

– Я не могу, – ответила Клер. – Не могу. Ведь оливка была там.

Напротив сидели Руфус и Рори. Рори хватал пиццу руками, Руфус ел равномерно, механически жуя, не глядя никуда, кроме своего блюда.

На тарелке Элейн лежала небольшая горка спагетти под соусом из лосося и укропа. Она не испытывала ни малейшего желания есть это. Она повернулась к Бекки, дочери Мэтью, сидевшей по другую сторону стола. У той нос походил на кнопку или на крошечную рождающуюся луну, а ногти на обеих руках оказались покрашенными черным лаком. Пицца на тарелке перед Бекки лежала абсолютно нетронутой.

– Ты не ешь? – спросила Элейн. Она хотела добавить «дорогая», но слово как-то само собой застряло в горле.

– Нет, – ответила Бекки. Ее правая рука потянулась к карману грубого жакета.

– Ты не проголодалась?

Бекки бросила на нее быстрый взгляд. У девочки были поразительные глаза – ясные и синие, как дельфиниум.

– Я на диете, – сказала она.

Карен, сестра Мэтью, старалась избегать встречаться взглядом со своим отцом. Он вел себя не респектабельно – пил слишком много, кричал фальшивые ликующие фразы через весь стол, пытаясь (почти успешно) скрыть то, что здесь следует быть матери Мэтью. Она отсутствовала – отказалась прийти на свадьбу. А вдобавок еще и устроила многочасовой грандиозный скандал, который завершился тем, что она заперлась утром в день свадьбы в своей спальне.

– Я не могу вытащить ее оттуда, – сказал отец Карен. – Даже не пытался. Эта неприязнь, идущая из-под двери, подобна черному дыму. Да там хоть топор вешай!

У Карен болела голова. Она только-только отработала восемь смен ночных дежурств по уходу за пожилыми людьми. Карен настолько устала, что, по большому счету, ей было все равно, кто на ком женится. Она вяло подумала о семнадцати годах супружеской жизни Мэтью и Надин, о том постоянном потоке оскорблений в адрес Надин, который обрушивала на невестку мать Карен. Поводами оказывались внешний вид, отсутствие навыков ведения хозяйства, неверные (в понимании свекрови) политические взгляды и неуемное студенческое рвение невестки воспринимать новые веяния, новые мысли и новые проекты. «И когда она, наконец, прекратит свои игры и, черт возьми, заработает хоть немного денег?»

Но когда Мэтью влюбился в Джози, настроение матери Карен полностью изменилось. Надин превратилась в «жену Мэтью», «мать моих внуков», «мою невестку» – словно бы у нее неожиданно появился нимб. Надин, к ее чести, не обращала большого внимания на перемену прежнего мнения о себе, но Мэтью был настроен дать отпор. Он кипел от возмущения, бушевал и устраивал ссоры с матерью, громко крича, расхаживал по дому, повторяя ей снова и снова: настоящая беда матери в том, что она ревнива – абсолютно, без сомнения, исключительно ревнива. Ведь он проявил характер, чтобы прекратить неудачный брак ради возможного счастья. А ей самой никогда не хватило бы мужества совершить что-то подобное. Вот потому, предпочитая оставить все как есть, она вымещает свою досаду на близких и мстит им.

Такова была правда.

…Карен вздохнула и подняла бокал шампанского, который она умудрилась ухватить так, что он слегка утратил праздничный вид. Конечно, все правда. Что же еще, спрашивала она себя иногда, стало причиной тому, что в свои тридцать шесть она еще ни разу не была замужем и даже не жила ни с кем больше месяца? Вот что этому поспособствовало: она видела, как ее родители явно не лучшим образом проводили вместе выходные, не говоря уже обо всей жизни!

Карен отпила глоток шампанского. Оно уже не шипело от пузырьков, было теплым и кислым на вкус. Позади нее сидел Руфус, маленький сын Джози. Он отложил нож и вилку и откинулся на спинку стула в стороне ото всех, словно чувствуя себя здесь чужим.

– С тобой все в порядке? – спросила Карен.

Этот прелестный ребенок ответил:

– Я уронил кусочек помидора на галстук.

– Не стоит беспокоиться. Посмотри на моего папу. Думаю, добрая половина блюд, не меньше – на его галстуке. Хочешь мороженого?

Руфус утвердительно кивнул. Он похож, подумала Карен, на тех котят и щенков, которых ты видишь в витринах зоомагазина, – тех, что умоляют тебя взять их к себе домой. Мальчик выглядел потерянным, что, вероятно, чувствовал и сам. Карен немало повидала в больнице детей в его ситуации. Они плелись по коридору, чтобы увидеть родителей, которые таковыми не были, да и не могли считаться. «Родители» – это всего лишь простой термин, которое общество дало этим людям ради своего удобства. Многие из таких детей выглядели столь же подавленными, как Руфус. Казалось, боль от потери прежней семьи – пусть, во многих случаях, едва приемлемой семьи – была настолько жуткой в первый миг, что дети даже не плакали. Они уходили в изумленное и неподвижное оцепенение, словно осознавая в глубине души собственное бессилие.

Карен коснулась рукава Руфуса.

– Знаешь, ты полюбишь Мэтью, когда познакомишься с ним поближе.

Краска смущения медленно залила лицо Руфуса.

– Он очень добр к детям. Он любит их.

Мальчик слегка повернул голову, но промолчал. Карен бросила взгляд на своего племянника Рори. Тот съел всю пиццу за исключением корок и теперь пил быстрыми глотками кока-колу из бутылки.

– Тебе следует пить из бокала, Рори. Это же свадьба.

Он прекратил пить, только чтобы сказать запыхавшимся голосом:

– Они дали мне только бутылку.

– Это не оправдание, – проговорила Карен.

Рори был смышленым ребенком, как и все дети Мэтью. Однако он, как и сестры, унаследовал от Надин непримиримость. Их мать жила с вызовом, с отвращением к традиционному, консервативному, «принятому» образу мыслей и поведения. Именно этот вызов и заинтересовал в первое время Мэтью, – в том Карен была уверена. Ведь Надин показалась ему и Карен такой свежей, жизнеутверждающей и смелой после чопорных и респектабельных ограничений, в рамках которых воспитывали их самих. Она производила впечатление распахнутого окна, впустившего сильный порыв дикого, соленого ветра в ограниченную скучную жизнь Мэтью. Он полюбил ее за бунтарский характер. Но со временем это стало тяготить Мэтью так сильно, что еще до знакомства с Джози он ушел на месяц жить в пансион. Там у него были завтраки и крыша над головой. А вся семья оказалась вынуждена скрывать сам факт ухода. Если бы родители детей из его школы узнали о таком, то подумали бы, что он вот-вот сойдет с ума. Мэтью и был близок к тому. Все началось, когда Надин сбежала в женский лагерь протеста у военной базы в Суффолке. Это случилось почти восемь лет назад. Потом она вернулась, но выходки на том не закончились.

Надин была одержима неприязнью ко всему: к материнству, семейной жизни, педагогическим стараниям школы, где работал Мэтью, ко всякого рода порядку. Она ненавидела стереотипы мышления, словно жирных крыс, даже наклеивала радикальные лозунги на дверцу холодильника. Карен знала, что Надин невыносима в совместной жизни, но у бывшей жены Мэтью всегда имелся главный козырь: необузданное веселье, безумная полуночная стряпня, неожиданные проявления нежности случались время от времени. Можно было давать себе клятвы сказать, наконец: Надин – эгоистичная неряха. Намерения серьезно поговорить об этом действительно были. Но супруга Мэтью всегда побеждала.

…Карен наклонилась и положила ладонь на руку Рори.

– Тебе следует присмотреть за Руфусом.

Рори не взглянул на нее.

– Почему?

– Потому что он теперь твой брат, он – один из вас.

Рори икнул.

– Веди себя прилично, – сказала Карен.

Рори ответил, глядя через стол:

– Ничего не изменилось.

– Что?

– Так сказала мама по поводу свадьбы. Ничего не изменилось. Она так сказала.

У Карен перехватило дыхание.

– Извини меня, но это не так. Многое изменилось. У тебя появилась мачеха и брат, тебе нужно смириться с этим.

Легкий всхлип раздался рядом. Слеза медленно стекла по щеке Руфуса, и мальчик поднес руку, чтобы остановить ее.

– О, Боже, – сказала Карен.

Рори сделал последний глоток кока-колы и развалился на стуле.

Не глядя на Руфуса, он произнес:

– Хочешь погонять мяч?

– О-кей, – прошептал Мэтью.

Джози утвердительно кивнула. Ее настроение было приподнятым сегодня: она действительно стала женой Мэтью. Но нельзя было оторвать взгляд от постоянно удаляющегося в сторону Руфуса. Сын смотрел на нее и выглядел неправдоподобно маленьким – гораздо младше восьми. Таким же маленьким мальчик казался в первый день, когда она отвела его в начальную школу, а он сказал «нет», глядя на игровую площадку, которую посещал довольно часто прошлым летом, чтобы привыкнуть к ней. «Руфус, – говорила мать, – это школа. Это то, к чему ты стремился. Ты полюбишь ее». Он высвободил свою руку и убрал за спину. «Нет», – сказал Руфус снова.

Теперь он не мог сказать «нет» столь же уверенно и упрямо, как в пять лет, зато мог посмотреть на нее точно так же. Все в нем говорило «нет» – манера сидеть, склонившись над тарелкой и ни на кого не глядя, манера шептать односложные слова. Джози видела, как Карен пытается поговорить с ним, и даже скорее почувствовала, чем увидела этот небольшой эпизод. Карен, развернувшись к ней вполоборота, закрывала обзор. Все закончилось тем, что Рори, сгорбившись и опустив голову, вышел из-за стола вслед за Руфусом.

Мэтью придвинулся ближе. Она почувствовала дыхание мужа возле уха:

– Не могу ждать больше.

– Мэт.

– Да?

– Мальчики ушли.

– Они потолкаются возле парковки. У детей замечательное настроение.

– А я вот не считаю, что у кого-то из них замечательное настроение.

– Да, это так, – сказал он, снова взяв ее за руку. – Пока они не в настроении, но все со временем придет. Сейчас все только начинается.

– Возможно, нам не следует уезжать.

– Дорогая, – сказал Мэтью, – мы собираемся уехать всего на три дня – только лишь. И поездка – для нас с тобой. Как сегодня. – Он окинул взглядом стол. – Посмотри: твоя мама, мой отец, наши дети, твоя лучшая подруга, моя сестра, мой лучший друг – все здесь собрались ради нас, ради нашего будущего, ради перемен в нашей жизни, – Он погладил ее руку. – Я люблю тебя.

– И я тоже, – ответила она. – Хотя скажу тебе: моя лучшая подруга считает, что мы сделали свадьбу недостаточно скромной. Она говорила, что нам следовало устроить ее глубокой ночью с парой свидетелей.

– Пусть она так считает, – сказал Мэтью. – Мы же не собираемся жениться на ней. Свадьба не у кого-то, а у нас.

– Мне не нравится, когда меня не одобряют, – проговорила Джози. – Тем более те, кого я прекрасно знаю. Например, Бет.

– Как мило, – сказал Мэтью. – Просто мило, что ты так думаешь. – Он внимательно посмотрел на нее, на ее глаза, губы, на ее улыбку, от которой у него всегда кружилась голова. – Надин просто наслаждалась бы жизнью.

На другом конце стола Бет Сэддлер, лучшая школьная подруга Джози со времен Уимблдона, спросила отца Мэтью, не возражает ли он, если она закурит.

– Почему бы и нет? – ответил он. – Клубы дыма уже повсюду, не так ли? Я бы присоединился к вам, но бросил курить и не хочу начинать заново.

Бет вынула пачку сигарет и зажигалку из сумки и положила их рядом со своей тарелкой.

– Я до смерти хочу курить уже не первый час.

– Мне знакома такая ситуация, – сказал отец Мэтью. – Они заставили вас поволноваться.

– Я была на первой свадьбе Джози. В церкви, все – в белом. Тогда она была беременна. А какой была первая свадьба у вашего сына?

– Никакой, – ответил он, выливая остатки содержимого из крайней бутылки в бокал. – Просто официальная регистрация и ленч с карри. – Отец Мэтью поморщился. – Я помню этот вкус до сих пор.

– Я не могу взять в толк этот разговор о свадьбах. Второй брак – это же не свадьба, это просто второй брак. Все должно быть тихо, скромно. А как относится к этому ваша жена?

Он осушил свой бокал.

– Об этом у меня самые смутные представления. Хотя мы знаем друг друга сорок пять лет.

Бет продолжала, словно он ничего и не сказал:

– Я имею в виду вопрос усыновления. Я знаю, это ужасно пошло и банально, но получить приемных родителей, наверное, очень неприятно для ребенка. Конечно, в том нет ничьей вины. Но факт остается фактом. Правда, мы сегодня надеемся, что все наладится – эта свадьба, этот брак, дети. Все так естественно…

Собеседник бросил на нее внимательный взгляд.

– Вы замужем?

– Нет, – ответила Бет, – но я жила семь лет в гражданском браке.

Он хмыкнул.

– Дети есть?

– Нет.

Отец жениха пригладил волосы.

– Сдается мне, – сказал он, – что в разговорах о плохих и хороших родителях, мачехах и отчимах сам черт ногу сломит. Хорошие родители – это просто счастье.

Бет взяла пачку сигарет и зажигалку, а потом снова осторожно и медленно положила их одну на другую.

– О, да, – согласилась она.

– Она курит, – проговорила Бекки.

Тед Холмс, который познакомился с Мэтью во время горного похода во Франции двадцать лет назад и с тех пор стал его другом, ответил:

– Ну и что?

– Я тоже собираюсь покурить, – сказала Бекки.

Тед посмотрел на нее. Она была высока для своего возраста, с уже сформировавшейся грудью и удивительно синими глазами, как у ее матери. Ее глаза казались светлыми и блестящими, как у прекрасных, но жутковатых созданий из новеллы Джона Уиндема.

– Кого ты собираешься этим расстроить?

Бекки пожала плечами:

– Никого.

– Или каждого?

– Да кто заметит?

– Твой отец. Твой дедушка.

Бекки ответила:

– Маме было все равно.

– Ее здесь нет, – сказал Тед.

Тед всегда считал Надин сплошным кошмаром. Мэтью познакомился с ней вскоре после первого горного похода, и его приятель пришел в ужас. «Дружище, послушай, – говорил он Мэтью, – не делай этого. Не делай! Она – хаос. Она сумасшедшая».

Мэтью ударил его тогда. Они устроили неуклюжую грубую потасовку на стоянке у паба. Скандал без труда прекратили собравшиеся прохожие, просто велев им остановиться. Мэтью пошел напролом и женился на Надин. А потом и Тед познакомился с девушкой в местном сквош-клубе и окунулся в затяжное и ничем не примечательное ухаживание. Иногда он думал, что нужно продолжать и дальше в том же духе, пока девушка не заявила, что бросит его, если он не женится. Ему нравилось положение женатого мужчины. Однажды он уже был женат. Пенни роль жены подошла лучше, чем роль подружки. После пяти лет жизни без крупных ссор она родила двойню. Двое мальчишек были сейчас дома – оба заболели корью. Поэтому Пенни осталась нянчиться с ними. Ее не оказалось вместе с Тедом здесь, в итальянском ресторане в Седжбери, чтобы поддержать старину Мэтью.

– Полагаю, – обратился Тед к Бекки, – что ты хочешь выкурить сигарету до того, как сядешь на поезд. Ты ведь собираешься вернуться в Херфорд сегодня вечером?

Бекки утвердительно кивнула.

– Мама тебя встретит?

– Если она заведет свою старую колымагу. Эта сплошная рухлядь – все, что отец оставил ей.

– Полегче, полегче.

– В той машине дырка в днище. Можно даже видеть дорогу.

– Твоя мать, – спросил Тед, бросив взгляд на пестрые ногти Бекки, – пошла на работу?

– Нет.

– Если бы у нее была работа, она бы могла купить себе машину получше.

– Почему у нее должна быть работа?

– Ну, мы же должны прилагать какие-то усилия, – сказал Тед. – Мы пытаемся сделать все возможное…

Бекки разгладила прядь волос из челки, стала рассматривать ее.

– Но иногда все так несправедливо…

– Несправедливо?

Бекки сказала, не глядя на Джози:

– Она получила новый дом, не так ли? И их машина почти новая.

– И по отношению к кому это несправедливо?

– По отношению к маме.

– Бекки, – проговорил Тед, уже не соблюдая никакой деликатности, – твоя мать не попала бы ни в какие неприятности, если бы сама не искала их повсюду.

Девочка уронила свою прядь и уставилась на него.

– Свинья, – сказала она.

Он пожал плечами:

– О-кей, – ответил Тед, – если тебе станет от этого легче.

У нее перехватило дыхание.

– Ничего подобного! – завизжала она. – Ничего подобного! И никогда!

После этого Бекки разразилась слезами и опустила лицо, глядя на холодную пиццу, к которой так и не притронулась…

– Тед извиняется… – сказал Мэтью.

Джози откинулась на спинку сидения и закрыла глаза. Она спросила, в чем дело.

– Он расстроил Бекки.

– Чем?

– Он вряд ли скажет мне, но это как-то связано с Надин. Без сомнения, что-нибудь неприятное. Он недолюбливал ее.

Джози испытала небольшой прилив симпатии к Теду Холмсу. Он согрел ее, прогнал холод, который завладел ею, несмотря на прежнее счастливое настроение в момент прощания с Руфусом. Мальчик собирался остаться у Элейн, матери Джози, на три дня. Он подставил ей щеку для поцелуя. У сына на лице не отразилось и тени радости, словно его целовал едва знакомый человек. Ведь Руфусу велели дать поцеловать себя.

– До свиданья, маленький.

– До свиданья, – ответил мальчик.

– Желаю приятно провести время, – сказала Элейн. – Не волнуйся и не тревожься о нем.

Джози взглянула на нее с благодарностью. Не за выбор, который сделала Элейн, а потому, что она попыталась – действительно попыталась – понять, что надо сделать в такой ситуации.

– Мама хорошо держалась, – сказала Джози, обращаясь к мужу.

Он дотянулся до ее руки.

– Да, – ответил Мэтью. – И отец был мил, и Карен была мила, а моя мать – просто чудовищна.

Джози повернулась так, чтобы можно было рассмотреть его профиль и линию подбородка, его лицо, которым она всегда восхищалась. Это был удивительный ракурс, и она полагала, что никогда еще не встречала мужчин с таким профилем.

– А дети?

– Джози, – проговорил Мэтью. Он убрал руку, снова взявшись за руль. – Мы провели вместе три ночи и два дня и за это время мы ни разу не задумывались о детях. – Он замолчал, а потом продолжил чуть более мягко:

– У нас для этого вся жизнь впереди.