Текст книги "Серебряный ангел"
Автор книги: Джоанна Линдсей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Насколько я понимаю, выбора у меня действительно нет, – еще по инерции весело сказал Дерек, хотя улыбка уже исчезла с его лица. – Тебе необходима свобода передвижения, и ничто не должно тебя связывать.
– Это так. Если ты согласишься, выбирать не придется ни тебе, ни мне.
– Но ты действительно хочешь, чтобы все было именно так, Джамиль?
– Я не вижу другого способа.
– Но ведь за Селимом мог бы поехать я?
– Да, но ты не знаешь его так хорошо, как я, Касим. Тебе потребуется в два раза больше времени, чтобы разыскать его, я уже могу умереть к тому моменту. К тому же, – Джамиль криво улыбнулся, – я просто сойду с ума, если не воспользуюсь твоим присутствием, чтобы уехать отсюда. Я уже сомневаюсь, что смогу выдержать даже то время, которое необходимо тебе для освоения моих привычек.
– Ну уж здесь придется потерпеть немного, брат мой, – демонстративно возразил Дерек. – Я бы предпочел приступить к этому делу не совсем слепым.
Джамиль улыбнулся на столь по-английски вежливую и напыщенную фразу брата. Конечно, придется потерпеть.
Глава 14
Жанну Мориас только что ввели в комнату, и она внимательно ее оглядывала. Было не более трех часов дня, но большинство лежащих на полу соломенных тюфяков уже были заняты женщинами, которые валялись на них, не имея другого занятия, нежели читать бесконечно тянущиеся минуты и часы. Тоска, апатия, страх в их глазах. Ничего другого, она уже все это видела. Ей трижды пришлось пройти этим путем, три раза ее продавали, покупали и продавали вновь. Единственное, что удивило ее, – чистота в этом принадлежащем Хамиду Шарифу багнио – здании, где собирают рабов перед продажей. В большинстве багнио к рабам относились как к ожидающему смены хозяина рабочему скоту и в них было не чище, чем в свинарнике. Посредине же помещения, в котором она оказалась сейчас, даже бил фонтан, а сквозь имеющиеся на двух стенах решетчатые окна проникали солнечные лучи и свежий ветерок. Обстановку можно было бы назвать приятной, если бы не все те же царившие здесь тоска, апатия и страх.
Жанна нашла свободный тюфяк и посмотрела на своих соседок. Она воспринимала их как соперниц, а соперничать было за что, по крайней мере для нее. Из опыта она знала, что чем богаче дом, в который она попадет, тем лучше будет для нее, а самый богатый покупатель непременно выберет и самую привлекательную рабыню. К счастью, в комнате вообще оказалось не так много женщин, и ни одна из них особо не выделялась. Исключение составляла лишь чернокожая красавица, которая прямо дымилась от ярости и враждебности ко всему окружающему и, видимо, из-за этого была прикована цепью к стене. Однако если она и в самом деле столь агрессивна, как выглядит, ее не поведут на помост, а продадут отдельно.
Жанне на помост идти предстояло. Ей уже приходилось стоять на нем, и особого унижения при мысли об этом в отличие от многих других она сейчас не испытывала. Она гордилась своим телом, золотым отливом своих пышных волос, голубыми глазами, зная, как высоко это ценится здесь. Женщина была уверена, что надлежащая поза и несколько чувственных взглядов легко сумеют возбудить похоть торгующихся за нее и тем самым еще более поднять цену. Ее собственный опыт свидетельствовал, что чем больше денег выложит будущий хозяин, тем более удачным приобретением будет он ее считать, и тем лучшим будет отношение к ней в его доме.
Неожиданно ее привлек какой-то серебристый блеск. Жанна перевела взгляд в ту сторону, откуда он исходил, и увидела женщину, на которую ранее не обратила внимания, посчитав ее слишком старой. Но сейчас, когда та подняла голову, у Жанны даже перехватило дыхание. Это была девушка совсем молодая и неописуемо красивая. Первым чувством женщины было раздражение, но оно быстро улетучилось. Жанна поняла, что эта девушка, так же как и чернокожая принцесса, на помост не попадет. Таких красавиц продают обычно на закрытых торгах, и другим они не соперницы.
Жанна смотрела на беспомощную девушку, все сильнее бледнеющую с каждой секундой. Издалека глаза ее напоминали угли – столь темны они были по сравнению с белой кожей. Широко открытые, они с неподдельным ужасом глядели на что-то в окно. Посмотрев туда же, женщина поняла причину этого страха. В большом внутреннем дворе, напротив их комнаты, шли торги. Собственно, она догадывалась о том, что там происходит, но не придавала этому большого значения. Рабов никогда не продают в первый день их прибытия в багнио, поскольку многие попадают туда в таком плачевном состоянии, что за них ничего не дадут. К самой Жанне последнее, конечно, не относилось, но правило есть правило.
Знала Жанна и то, что Хамид Шариф проводит аукционы дважды в неделю, продавая каждый раз от двадцати до тридцати душ, а то и больше, если рабов оказывается у него слишком много. Теперь она поняла, почему в их комнате женщин было не так много. Тех, кого должны были продать сегодня, уже вывели, и они ожидали своей очереди во дворе.
Сквозь окно был виден и сам помост – квадратная платформа, достаточно высокая, чтобы все собравшиеся могли как следует разглядеть товар. Рабы были дешевы, поэтому покупателей всегда собиралось много. Даже небогатый человек был в состоянии помаленьку копить деньги и купить одного или двух, чтобы облегчить себе жизнь. За молодую женщину давали всего семьдесят пиастров, сильный мужчина стоил немного дороже. Выше ценились евнухи – до двухсот пиастров. Спрос на них был большой, ведь религия запрещает мусульманам самим кастрировать людей. Обычай использовать в гаремах евнухов не был исконно турецким, он перешел от византийцев, которым принадлежал И Стамбул раньше, в те времена, когда он назывался Константинополем.
Но дешевы были те рабы, которые предназначались для физической работы. Отличающиеся красотой женщины – это совсем другая категория. Такую невольницу могли покупать в качестве наложницы, и тогда цена определялась тем, насколько сильно желание обладать ею распалило будущего хозяина. В первый раз, когда она была еще невинна, Жанну продали аж за пятьсот пиастров. А за женщину, обладавшую совсем редкой красотой, могли заплатить и гораздо больше.
Жанне пришло на ум выяснить, знает ли обо всем этом среброволосая красавица. Не исключено, что ей не сказали о том, что не поведут на помост, и именно поэтому она так напугана увиденным в окне. Как раз в этот момент на торгах настала очередь молодой невольницы и маленького ребенка, видимо, родственников. Их вывели на помост для всеобщего обозрения и заставили поворачиваться в разные стороны. Несчастные были совершенно голыми и горько рыдали. Жанна, вспомнив себя в таком же состоянии, задумалась. Неизвестно, что лучше: подобно ее нынешним соседкам, заранее увидеть, что тебе предстоит, или сидеть в полной неизвестности вдалеке от помоста и ждать, что произойдет. Она встала, подошла к девушке и присела возле нее на тюфяк.
– Тебе не придется проходить через это, – сказала она мягко.
– Я знаю, – взволнованно ответила девушка на родном языке Жанны с почти незаметным акцентом.
– Тогда почему ты так напугана тем, что видишь?
– Это так ужасно, так унизительно! Этого нельзя позволять. Настоящее варварство!..
– Ты надорвешь свое сердце, если будешь переживать обо всем, крошка. Ты оказалась здесь, и этого уже нельзя изменить. Единственный способ выжить – забыть обо всех, кроме себя.
При этих словах девушка взглянула на нее, и Жанна увидела, что глаза Красавицы вовсе не черные. Они лучились каким-то необычным темно-лиловым, прямо фиалковым светом.
– А ты сама не боишься? – спросила их обладательница.
Жанна хотела улыбнуться, но вместо этого только пожала плечами.
– Я здесь уже старожил. Прошло девять лет с тех пор, как меня пленили и первый раз продавали в Алжире. Тогда меня звали Жанна Мориас, правда, за это время мне несколько раз пытались дать другое имя. Они всегда меняют наши имена. Но Бог его знает почему, сама себя я называю тем, с которым родилась, до сих пор. А как тебя зовут?
– Шантель Бурк.
– Англичанка или американка? – Видя, как девушка колеблется, не решаясь ответить, Жанна усмехнулась. – Следовательно, ты англичанка. Но не волнуйся, крошка. Я могу быть француженкой, а наши страны могут воевать, но это нас не касается. Оставим драки мужчинам, хорошо?
Шантель слегка улыбнулась в ответ.
– Но почему же ты сейчас с нами, если тебя уже продали?
– А, длинная история, впрочем, у меня есть время, чтобы рассказать ее. Я так вскружила голову моему первому хозяину, что он женился на мне, чтобы заслужить мою благосклонность. О, мне было так легко тогда. Исполнялось каждое мое желание, драгоценности и шелка ложились к моим ногам. К сожалению, у него была еще первая жена, которая ненавидела меня, и как только он умер, она продала меня в бордель. Не смотри так испуганно, крошка, – улыбнулась Жанна. – Я ничуть не пострадала от этого. В первую же ночь я подожгла дом и убежала. Мне почти удалось добраться до французского консульства, но совсем рядом с ним я угодила в лапы тому самому сукиному сыну, который захватил нас в рабство в первый раз.
– Ты снова оказалась в плену? Жанна кивнула, сердито сверкнув глазами.
– Меня привели в то же вонючее багнио, из которого продали. Новым моим хозяином стал купец из Истамбула. Следующие два года я прожила в его большом гареме, практически забытая. О, и это тоже было прекрасно! По крайней мере никаких столкновений с другими женщинами из-за внимания господина: Он был стар, и особого желания быть отмеченной его благосклонностью я не испытывала. Беда в том, что я не получала и подарков. Поэтому, когда он умер, а мне была предоставлена свобода, у меня не оказалось денег, чтобы вернуться домой.
– Тебя действительно освободили после смерти хозяина? – воскликнула изумленная Шантель.
– А ты разве не знаешь, что так бывает?
– Нет. Хаким не упоминал о такой возможности, – ответила девушка, насупившись. – Хаким – это корсар, который занимался со мной по дороге сюда, – добавила она, заметив удивление своей собеседницы. – Он был единственным на корабле, кто говорил по-английски. От него я узнала, чего следует ожидать, и немного выучила здешний язык.
– А, вот каким образом ты узнала, что будешь продана не с помоста.
– Да, но торги все равно будут, – произнесла Шантель с отвращением. – Хамид Шариф сообщил о них сразу же, как только меня привезли.
– Но это будут закрытые торги. Участвовать в них будут лишь те, у кого есть деньги на такую, как ты, а их не наберется очень много, поверь мне, крошка. Тебе не придется стоять посреди сотен зевак, только затем и пришедших, чтобы поглазеть на твои прелести. – Шантель вздрогнула, и Жанна заметила это. – Не надо бояться. То, что предстоит тебе, совсем не так плохо и очень сильно отличается от того, что ты видела во дворе. Не исключено, что тебя даже не заставят обнажаться. Ведь каждый из этих мужчин будет солидным покупателем и придет специально для того, чтобы ты досталась именно ему, а здесь не любят, когда их женщин видят другие. Ты знаешь, когда это должно произойти?
– Через два дня.
– Значит, ты еще побудешь здесь какое-то время? Да, – ответила сама на собственный вопрос Жанна. – Шариф не станет торопиться, зная, какая ценность находится в его руках. Он хочет, чтобы покупатели смогли приехать даже из Туниса и Алжира. Наверняка и начальная цена на этом аукционе будет значительна. Я вообще удивляюсь, что он не предложил тебя самому дею.
– Он предлагал, – сказала Шантель, – но Рашид, или Решид, как там его имя, не захотел купить меня.
– Не захотел? Вот это плохо, – вздохнула Жанна. – Я слышала, он молод…
– Тогда, наоборот, хорошо. Ведь я могу получить свободу в случае смерти человека, который меня купит, и чем он будет старше, тем лучше для меня.
– Нет, нет, крошка, никогда не говори так! Ты не должна желать, чтобы твоим первым мужчиной оказался старый козел, который ничего не сможет, когда позовет тебя. Ведь у тебя это будет первый раз, я правильно поняла? – Краска, залившая щеки девушки, была лучшим ответом. – К тому же смерть хозяина вовсе не обязательно означает, что ты получишь свободу. Вспомни, что произошло со мной после первого замужества. А я ведь тебе еще не рассказала о втором.
– Ты еще раз вышла замуж?
– Когда я оказалась совершенно на мели в Истамбуле, мне больше ничего не оставалось делать. Правда, тогда я выбирала сама, но отсутствие приданого делало этот выбор очень ограниченным. В общем, я стала третьей женой мелкого чиновника султанского двора. Он был намного старше меня, но по крайней мере довольно симпатичный и весьма силен в… ну, в этих делах. Я изо всех сил старалась стать его фавориткой, чтобы собрать достаточно денег на приданое или дорогу домой, если с ним что-либо случится. И ведь случилось! Он чем-то не угодил султану и лишился головы.
– Ты шутишь!
– Вовсе нет. Обычно в таких случаях все имущество конфискуется в пользу султана, но старший сын моего мужа как раз в этот момент был в фаворе при дворе, и для него сделали исключение.
– Но ты ведь уже не была рабыней.
– Здесь это весьма неопределенно. Я входила в гарем, в котором, кроме меня и еще одной женщины, все были невольницами.
– И ты вновь оказалась на свободе?
– Тогда я была сравнительно богата, а сын моего господина был маленьким жадным ублюдком. Он отобрал все, что у нас было, и продал всех женщин отцовского гарема, кроме своей матери. Меня купил работорговец из Триполи. По дороге туда корсары, которые нас везли, попытались захватить американский фрегат, но проиграли сражение.
– Тебя спасли! – выдохнула Шантель, – Да. Но свободой я наслаждалась не более недели. Однажды ночью мы были атакованы кораблем Хамида Шарифа, и вот я здесь – все начинается сначала.
– Прости меня, – сказала девушка, – я понимаю, как это ужасно – оказаться так близко к освобождению и опять стать невольницей.
– Мне уже все равно. – Жанна пожала плечами. – Во Франции не осталось ни единого человека, к которому я бы могла вернуться. Если мне придется провести здесь остаток дней… – Она еще раз пожала плечами. – Это, может быть, и не так плохо, крошка. Когда-нибудь и ты привыкнешь.
Шантель подумала, что такое вряд ли может произойти, но от комментариев воздержалась.
– А американцы? Что стало с ними? – немного сменила она направление разговора.
– О, их скорее всего всех выкупят. Американцы всегда заботятся о своих соотечественниках. Их консул встречал наш корабль, когда мы приплыли в Барику. Плененных моряков отвели в государственное багнио, хотя официально они считаются собственностью Шарифа. Они будут жить там и в том случае, если кто-то формально купит их, точнее, арендует для использования на тяжелых работах. Тогда они даже смогут заработать немного денег, пока привезут выкуп.
– Да, да, Хаким мне говорил что-то об этом.
– Обычно это и для покупателей выгодно. Ведь платят они в таком случае не так много, а переговоры об освобождении могут затянуться на годы, особенно если местный дей или бей не любит торопиться в таких вещах. Насколько известно, здесь в Барике все происходит быстрее, так по крайней мере говорил американский капитан. Здесь есть американское консульство. Моряков из тех стран, которые его не имеют, могут продать куда-нибудь далеко или они просидят до конца жизни в государственном багнио.
– Неаполитанцы, которых взяли в плен захватившие меня корсары, должно быть, не имеют, – тихо сказала Шантель. – Я видела отсюда, как их продавали и при этом осматривали… – Она умолкла, вновь залившись краской.
"Сколь же молода и невинна должна быть эта девушка, что закрывает глаза при одной мысли о том, что перед ней могут раздевать мужчину», – подумала, улыбнувшись про себя, Жанна.
– Это обычное дело здесь, крошка, – произнесла она вслух. – Прежде чем заплатить за раба деньги, покупатель должен посмотреть, в какой тот форме, здоров ли он, убедиться, что он может проработать много лет на тяжелой работе. А именно для нее, как правило, и покупают моряка, если, правда, он не евнух и не может быть использован для ленивой жизни в гареме.
– Да, я могу понять, хотя все это дико. Но что мне совершенно непонятно – это почему не может быть выкуплена и женщина. У меня есть наследство. Я могла бы предложить Шарифу гораздо больше, чем он получит, продав меня.
– Но женщин иногда выкупают, даже довольно быстро, если они богаты, или имеют возможность поддерживать связь с домом. Английский консул знает, что ты здесь?
Девушка покачала головой.
– Меня провели в город ночью, тайно.
– Ах да, так и должно было быть. Женщины могут быть выкуплены, но только не такие красивые, как ты.
– Но если дело в цене…
– Нет, не в ней. Шариф занимается торговлей рабами, а не получением за них выкупа. Для него ты редкая возможность значительно повысить свою репутацию, выделиться среди своих конкурентов. А это дороже денег. Даже если бы тебя пленили люди дея, а не обычные корсары, и то капитан терпел бы сам и скрывал такую пленницу от других, чтобы показать своему хозяину. В таких случаях только последний решает, оставить ли тебя в Своем гареме или подарить султану.
– А если мне все-таки удастся сообщить о себе английскому консулу? – спросила с надеждой Шантель. Жанна отрицательно покачала головой.
– С того момента, как ты войдешь в гарем, надежды на то, что тебя смогут выкупить, окончательно исчезнут. Даже если потом о тебе и станет известно консулу, хозяину достаточно будет просто сказать, что тебя у него нет. Доказать обратное невозможно, ведь в чужой гарем не, может попасть никто. Неприкосновенность гаремов здесь священна. Даже сам дей не решится нарушить это правило, хотя бы речь и шла о самом последнем из его подданных.
– Значит, или кто-то освободит меня, или я убегу сама, – Шантель опустила глаза.
– Крошка, тебе было бы лучше не тратить попусту время на подобные надежды. Конечно, если наложница попадает в богатый дом и ей удается скопить какие-то богатства, у нее в принципе появляется возможность купить себе свободу после смерти хозяина. Но гораздо более вероятно, что ее выдадут замуж, а накопленное пойдет в качестве приданого, да и то только в том случае, если у нее нет врагов в лице жен умершего хозяина или его матери» которая, собственно, и заправляет всем в гареме. Замужество будет равносильно перепродаже, поскольку и жена остается рабыней до тех пор, пока не родит сына.
– А ты родила сына своему хозяину, тому, который женился на тебе?
– Там было по-другому. Мой первый господин не был знатным человеком. Он был просто богат, к тому же у него имелось шесть сыновей от первой жены, и рожу ли я ему еще одного, ему было безразлично. Но ты обязательно попадешь в знатный дом, возможно, в гарем правителя Алжира или Туниса, а лица такого ранга редко женятся на рабынях, пока у тех не появятся сыновья. – При этих словах Жанна заметила затравленный взгляд Шантель и поспешила добавить:
– Никто ничего не знает, крошка. Может, человек, который купит тебя, ищет именно жену. Очень многие хотят жениться на красивых и умных женщинах, и не только мусульмане, но и христиане. – Она не стала добавлять, что далеко не все эти женихи в состоянии купить таких женщин, и уже совсем мало таких, кто сможет заплатить за Шантель.
– Я не хочу выходить замуж здесь, Жанна, это было бы слишком… было бы навсегда. Мне кажется, я не смогу жить, если не будет никакой надежды на возвращение в Англию.
Слезы, появившиеся при этих словах на глазах Шантель, вызвали сострадание у собеседницы. Жанна отвернулась в сторону, чтобы тоже не расплакаться.
– В общем, как я тебе говорила, ты скорее всего попадешь к очень знатному хозяину, – повторила она свое прежнее утверждение.
– А бежать оттуда? Это возможно? Дать ложную надежду женщина заставить себя не смогла.
– Побег – наименее вероятная вещь из всех, на которые ты можешь рассчитывать. В таких гаремах евнухов больше, чем женщин, и они только тем и занимаются, что следят за женами и наложницами своего господина. Их задача – чтобы ни один посторонний не попал в гарем и ни одна женщина не вышла из него без разрешения.
– На что же мне тогда остается надеяться?
– На то, что твой господин будет красив, что он полюбит тебя и окружит заботой и вниманием.
– Наряду с дюжиной других? – съязвила девушка. Это было первое проявление характера Шантель за все время их разговора, и Жанна с некоторым удивлением ответила:
– Но по-другому здесь просто не бывает. Думаю, что это как раз то, к чему ты быстро привыкнешь.
