Текст книги "Гарри Поттер и кубок огня"

Автор книги: Джоанн Роулинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 2. Шрам

Гарри лежал на спине, прижав руки к лицу и тяжело дыша, словно после долгого бега. Ему только что снился яркий, отчетливый сон. Старый шрам в форме зигзага молнии на его лбу горел под пальцами так, будто к коже приложили добела раскаленную проволоку.

Он сел, не отрывая руки от шрама, другой нашарил в темноте очки, лежащие на столике возле кровати. Очертания спальни проступили яснее, сквозь шторы пробивался тусклый оранжевый свет уличного фонаря.

Гарри еще раз ощупал шрам – боль все не проходила. Он зажег стоявшую сбоку лампу, вылез из постели, открыл гардероб и принялся разглядывать себя в зеркале на внутренней стороне дверцы. Там отразился худой паренек лет четырнадцати, его яркие зеленые глаза озадаченно смотрели из-под взлохмаченных черных волос. Шрам выглядел как обычно, но его по-прежнему саднило.

Гарри попытался вспомнить, что же именно ему снилось перед тем, как он проснулся. Все было настолько реально… Два человека, которых он знал, и еще один незнакомый… Гарри сосредоточенно сдвинул брови, силясь вспомнить…

Ему явилось смутное видение полутемной комнаты… На коврике у камина – змея… Коротышка по имени Питер, по прозвищу Хвост… и холодный высокий голос – голос Лорда Волан-де-Морта. От одной этой мысли Гарри показалось, будто у него внутри прокатился кусок льда.

Он плотно зажмурился, пытаясь воскресить в памяти, как выглядел Лорд Волан-де-Морт, но тщетно. Хвост развернул кресло, Гарри увидел то, что сидело в нем, его охватил приступ ужаса, он проснулся… Или причиной была боль в шраме?

А кто же тот старик? Ведь там точно был какой-то пожилой человек, Гарри видел, как он упал. Но здесь все путалось; Гарри уткнулся лицом в ладони, стараясь забыть о своей спальне и восстановить картину той скудно освещенной комнаты. Но детали ускользали, утекали как вода сквозь пальцы… Волан-де-Морт и Хвост говорили о ком-то, кого они убили, – Гарри не удавалось вспомнить имя… И замышляли убить кого-то еще. Его…

Он отнял ладони от лица и, широко открыв глаза, оглядел спальню, будто ожидал увидеть что-то необычное. Что ж, в комнате и правда было много необычных предметов. В полуметре от кровати был распахнут огромный чемодан, а в нем котел, помело, черная мантия и учебники по заклинаниям. Большую часть письменного стола занимала пустая клетка белой совы Букли; оставшееся пространство было завалено свитками пергамента. На полу возле кровати лежала открытая книга – прошлым вечером Гарри читал ее перед сном. Все картинки в ней были живые. Люди в ярких оранжевых мантиях, то появляясь, то исчезая со страниц, летали на метлах, перебрасывая друг другу красный мяч.

Гарри поднял книгу и посмотрел, как один из игроков эффектно забрасывает мяч в кольцо на тридцатиметровой высоте, но тут же захлопнул ее. Даже квиддич – лучший, по его мнению, спорт в мире – не занимал его в эту минуту. Он положил «Летая с "Пушками Педдл"» на столик возле кровати, подошел к окну и раздвинул шторы.

Тисовая улица выглядела как раз так, как и положено выглядеть улице респектабельного пригорода в утренний субботний час. Все портьеры на окнах задернуты, и не видно ни одного живого существа – ни прохожего, ни даже кошки.

И все же… все же… Снедаемый беспокойством, Гарри вернулся к постели и сел, в который раз ощупав шрам. Тревожила его не боль, Гарри не в диковинку были раны и болезни. Он однажды лишился костей в правой руке и провел в мучениях ночь, пока они росли заново. Вскоре эту же руку ему проткнул ядовитый клык в полметра длиной. А в прошлом году Гарри упал с высоты тридцать с лишним метров, сорвавшись со своей летающей метлы. Он давно привык к удивительным несчастным случаям и невероятным травмам – они неизбежны, если ты учишься в Школе чародейства и волшебства и вдобавок обладаешь способностью притягивать неприятности.

Нет, Гарри тревожило совсем иное – в прошлый раз шрам заныл у него потому, что Волан-де-Морт оказался близко… Но Волан-де-Морт просто не может быть здесь… Великий Темный Маг притаился где-то на Тисовой улице – это же бред, абсурд…

Гарри прислушался к тишине вокруг. Не скрипнет ли ступенька, не донесется ли шорох мантии? И едва не подскочил – за стеной двоюродный братец Дадли издал громоподобный хрюкающий храп.

Нет, надо взять себя в руки. Ведь это глупость. В доме никого нет, кроме дяди Вернона, тети Петуньи и Дадли, а они, разумеется, еще спят и видят безмятежные, ничем не омраченные сны.

Спящими Дурсли устраивали Гарри больше всего, да и бодрствующие они вряд ли пришли бы ему на помощь. Дядя Вернон и тетя Петунья – единственные родственники Гарри. Они принадлежат к той категории маглов (то есть неволшебников), которая ненавидит и презирает магию в любом виде, и это значило, что Гарри в их доме рады примерно также, как жуку-древоточцу. Последние три года он надолго уезжал на учебу в Хогвартс, и его отсутствие Дурсли объясняли пребыванием в закрытой школе святого Брутуса для подростков с неискоренимыми криминальными наклонностями. Они твердо уяснили, что Гарри, как несовершеннолетний волшебник, не имеет права применять магию вне стен Хогвартса, но все равно валили на него вину за все неполадки в доме. Гарри никогда не испытывал к ним доверия и не рассказывал о своей жизни в волшебном мире. Рассказать о боли и шраме, поделиться опасениями насчет Волан-де-Мор-та, когда они проснутся? Одна только мысль об этом уже вызывала улыбку.

А ведь именно из-за Волан-де-Морта Гарри попал жить к Дурслям. Если бы не Темный Лорд, не было бы на лбу у Гарри шрама. Если бы не он, у Гарри по-прежнему были бы родители…

Гарри был всего год от роду, когда Волан-де-Морт, самый могущественный Темный Маг столетия, который в течение одиннадцати лет упорно наращивал свою мощь, явился в дом Гарри и убил его отца и мать. Волан-де-Морт направил тогда волшебную палочку и на Гарри, уже произнес заклятие, уничтожившее многих взрослых волшебников и колдуний, вставших на его пути к власти, но оно не сработало! Вместо того чтобы убить маленького мальчика, заклятие ударило по самому Волан-де-Морту. Гарри отделался лишь шрамом на лбу, а от Волан-де-Морта осталось что-то ничтожное и едва живое. Силы его покинули, ему пришлось спасаться бегством. Рассеялся ужас, в котором так долго жило сообщество чародеев; приспешники Волан-де-Морта затаились кто как мог, а Гарри Поттер стал знаменитостью.

Для Гарри было немалым потрясением узнать, что он – волшебник. Это произошло на его одиннадцатый день рождения; еще больше смутило то, что в скрытом волшебном мире каждому известно его имя. Явившись в школу «Хогвартс», Гарри убедился, что шепот и заинтересованные взгляды сопровождают его повсюду, куда бы он ни пошел. Но теперь он привык к этому: в конце этого лета Гарри перейдет на четвертый курс и уже считает дни до возвращения в замок.

Но ждать еще две недели. Он вновь безрадостно оглядел комнату, и его взгляд остановился на поздравительных открытках ко дню рождения, которые прислали в конце июля двое его лучших друзей. Что бы они сказали, если бы он написал им и сообщил, что у него болит шрам?

Немедленно в голове у него зазвучал голос Гермионы Грэйнджер – пронзительный и испуганный:

– Твой шрам заболел? Гарри, это очень серьезно… Напиши профессору Дамблдору! А я пойду и посмотрю в «Обычных магических болезнях и недомоганиях». Возможно, там найдется что-то о шрамах от проклятий…

Да, таков был бы совет Гермионы – обратиться прямо к директору Хогвартса, а тем временем покопаться в справочнике. Гарри посмотрел в окно, на чернильно-синее небо. Он очень сомневался, что какая-нибудь книга может ему помочь. Насколько ему известно, он единственный человек, уцелевший после подобного заклятия; поэтому вряд ли можно отыскать его симптомы в «Обычных магических болезнях». А что до идеи сообщить директору, то у Гарри не было ни малейшего представления, где Дамблдор проводит летние каникулы. На минуту он даже развеселился, представив себе Дамблдора с его огромной серебряной бородой, в длиннополой мантии волшебника и островерхой шляпе, растянувшегося где-то на пляже и натирающего кремом для загара длинный крючковатый нос. Хотя, конечно, где бы ни был Дамблдор, Букля его найдет, в этом Гарри не сомневался – его сова ни разу еще ничего не напутала, доставляя письма – даже те, на которых не было адреса. Вопрос в другом: что написать?

Дорогой профессор Дамблдор, простите за беспокойство, но сегодня утром у меня заболел шрам.

Искренне ваш Гарри Поттер

Даже вообразить глупо такие слова.

Тогда Гарри представил себе совет своего второго лучшего друга – Рона Уизли. Перед его мысленным взором тут же всплыла носатая веснушчатая физиономия Рона с самым озадаченным выражением.

– Твой шрам разболелся? Но… Сам-Знаешь-Кто не может быть поблизости, верно? Я хочу сказать… ну, ты бы сразу узнал, правда? Он бы наверняка напал на тебя еще раз, ведь так? Не знаю, Гарри, может, шрамы от проклятий всегда немного побаливают… Спрошу у папы…

Мистер Уизли был весьма образованный волшебник. Он работал в Министерстве магии в Отделе по борьбе с противозаконным использованием изобретений маглов, но по части заклятий, насколько понимал Гарри, особым специалистом не был. В любом случае Гарри вовсе не улыбалась мысль оповещать все семейство Уизли о том, что он так перепугался из-за минутной боли. Миссис Уизли разволнуется еще хуже, чем Гермиона, а Фред и Джордж, шестнадцатилетние братья-близнецы, запросто подумают, что у Гарри разыгрались нервы. Гарри любил семью Уизли больше всего на свете, он надеялся, что они пригласят его погостить – Рон говорил об этом и связи с Чемпионатом мира по квиддичу, – и Гарри вовсе не желал, чтобы его пребывание в этом доме омрачалось тревожными расспросами о шраме.

Он потер лоб костяшками пальцев. На самом деле ему хотелось (в чем он стеснялся признаться даже самому себе) иметь хоть кого-то наподобие родителей – взрослого волшебника, у которого можно было бы спросить совета, не боясь при этом выглядеть идиотом, кого-то, кто поддержал бы его и разбирался в черной магии…

И тут к нему явилось решение. Такое простое, такое очевидное, что было даже непонятно, о чем он мог думать так долго – Сириус.

Гарри соскочил с кровати и бросился к столу, развернул кусок пергамента, окунул в чернила орлиное перо, вывел: «Дорогой Сириус!» – и остановился, призадумавшись, как лучше изложить свою проблему, и все еще удивляясь тому, что мысль о Сириусе сразу не пришла в голову. Но с другой стороны, чему удивляться – как-никак, он всего два месяца назад узнал, что Сириус – его крестный отец. Причина, по которой Сириус так долго не появлялся в жизни Гарри, была проста – до недавних пор он сидел в Азкабане, ужасающей тюрьме для волшебников. Ее охраняют дементоры – незрячие, высасывающие душу демоны, и они явились разыскивать Сириуса в Хогвартс, когда он сбежал. Но Сириус был невиновен. Убийства, за которые его осудили, совершил Хвост – пособник Волан-де-Морта, которого все считали погибшим. Гарри, Рон и Гермиона знали, что это не так, – в прошлом году они лицом к лицу столкнулись с живым Хвостом. Увы, поверил им только профессор Дамблдор.

Этим же летом был чудесный момент, когда Гарри уже поверил, что наконец-то уедет от Дурслей – Сириус предложил переселиться к нему, поскольку его доброе имя восстановлено. Но надежды не сбылись – они не сумели доставить Хвоста в Министерство магии, тот ухитрился улизнуть, и Сириусу пришлось скрыться, чтобы спасти свою жизнь. С помощью Гарри он улетел на спине гиппогрифа по имени Клювокрыл и с тех пор в бегах. Но мысль о доме, который мог бы у него быть, сумей они изловить Хвоста, преследовала Гарри все лето. Было вдвойне тяжело возвращаться к Дурслям, зная, как близка была возможность покинуть их навсегда.

Но все же Сириус помогал Гарри, даже не будучи рядом. Только благодаря Сириусу Гарри мог отныне держать у себя в спальне волшебные школьные принадлежности – Дурсли никогда раньше этого не позволяли. Неуемное стремление отравить, насколько возможно, жизнь Гарри сочеталось у них со страхом перед его способностями, и это заставляло их каждое лето запирать чемодан с его школьными вещами в чулан под лестницей. Однако они поспешно изменили позицию, узнав, что крестный отец Гарри – опаснейший убийца. Гарри тактично забыл сообщить им, что Сириус ни в чем не виновен.

От Сириуса пришло уже два письма. Оба принесли не совы (как принято у волшебников), а большие яркие тропические птицы. Букля неодобрительно отнеслась к экзотическим пришельцам и весьма неохотно позволила им напиться из своей миски перед обратной дорогой. Гарри же, напротив, был им очень рад – в его воображении сразу возникли пальмы и белый песчаный пляж. Гарри надеялся, что где бы Сириус ни находился (тот никогда об этом не писал – на случай, если письмо перехватят), он хорошо проводит время. Почему-то с трудом можно было представить себе дементоров, способных долго продержаться на солнцепеке – возможно, поэтому Сириус и подался на юг. Его письма, которые теперь спрятаны под чрезвычайно удобно поднимающейся половицей под кроватью, были очень бодрыми и в обоих он напоминал, чтобы Гарри обращался к нему, когда бы потребовалось. Что же, вот и потребовалось…

Свет лампы начал тускнеть в лучах холодного серого рассвета, вползавшего в спальню. Когда поднялось солнце и окрасило золотом стены, а из комнаты дяди Вернона и тети Петуньи послышалась невнятная возня, Гарри выбросил в корзину скомканные куски пергамента и перечитал окончательный вариант письма.

Дорогой Сириус!

Спасибо за последнее письмо. Эта птица была такой большой, что с трудом пролезла в мое окно.

Дела идут как обычно. У Дадли ничего не выходит с диетой, вчера моя тетка застукала его, когда он пытался тайком пронести к себе пончики. Ему пригрозили, что урежут карманные расходы, если он будет так себя вести, отчего он совершенно рассвирепел и выкинул в окно свою игровую приставку. Это такая штука вроде компьютера для игр. На самом деле глупая выходка – теперь у него нет даже «Суперкостоломки. Часть третья», чтобы отвлечься от неприятностей.

У меня все в порядке – в основном из-за того, что Дурcли страшно боятся, что ты можешь вдруг нагрянуть и по моей просьбе превратить их всех в летучих мышей.

Правда, сегодня утром произошла одна непонятная вещь. Мой шрам разболелся снова. Прошлый раз это произошло потому, что Волан-де-Морт был в Хогвартсе. Но, думаю, он сейчас не может быть где-то неподалеку от меня. Ты не слышал, шрамы от заклятий болят много лет спустя?

Я отправлю это письмо с Буклей, когда она вернется, – сейчас она на охоте. Передай от меня привет Клюву.

Гарри

Да, подумал Гарри, это то, что надо. Никаких намеков на его сон, он не хочет показаться уж слишком напуганным. Гарри свернул пергамент и положил на край стола – все готово, надо лишь дождаться возвращения Букли. Он поднялся на ноги, потянулся, снова открыл шкаф и, даже не взглянув на отражение, стал одеваться к завтраку.

Глава 3. Приглашение

Когда Гарри спустился на кухню, все трое Дурслей ей уже сидели за столом и даже не подняли на него глаз. Дядя Вернон загородил широкую багровую физиономию утренним выпуском «Дейли Мэйл», а тетя Петунья сосредоточенно резала грейпфрут на четыре части, скрыв лошадиные зубы за поджатыми губами.

Дадли выглядел рассерженным, угрюмым и, казалось, еще больше раздулся. Это кое-что значило, если учесть, что он и без того обычно занимал собой целую сторону квадратного стола. Тетя Петунья положила ему в тарелку четверть неподслащенного грейпфрута, боязливо проворковав: «Это тебе, Дадли, милый», на что он только злобно посмотрел на нее. В его жизни произошли крутые и очень неприятные перемены с того дня, как он принес домой годовой табель успеваемости.

Как всегда, дядя Вернон и тетя Петунья старались найти оправдания его скверным оценкам: тетя Петунья утверждала, что Дадли – очень одаренный мальчик, но требует особого подхода; дядя Вернон держался другой линии – ему «не нужен сын неженка и зубрила». Столь же деликатно они касались обвинений в хулиганстве, записанных в табеле. «Он шумный маленький мальчик, но и мухи не обидит!» – восклицала тетя Петунья со слезой в голосе.

Однако в конце табеля было несколько вежливых замечаний школьной медсестры, которым даже дядя Вернон и тетя Петунья не могли найти оправданий. Сколько бы тетя Петунья ни причитала, что Дадли крупный мальчик со здоровым детским жирком и что растущему организму необходимо много еды, факт оставался фактом – у поставщика школьной формы уже не было бриджей достаточно большого размера. Острый глаз тети Петуньи различал неуловимый отпечаток пальца на ее сверкающих чистотой стенах и насквозь видел соседей, но отказывался замечать то, что было очевидно школьной медсестре: без всякого дополнительного питания Дадли разнесло до размеров молодого кита из породы косаток-убийц.

И вот – после многих скандалов, где в ход шли такие веские аргументы, что от них дрожал пол в спальне у Гарри, и потоков слез, пролитых тетей Петуньей, – был объявлен новый режим. Диетическая программа, присланная медсестрой школы «Воннингс», была прикреплена к холодильнику, из которого убрали все, что обожал Дадли, – газировку и пирожные, шоколадки и бургеры. И вместо этого наполнили овощами, фруктами и зеленью – «кроличьей едой», как выразился дядя Вернон. Чтобы умилостивить Дадли, тетя Петунья настояла, чтобы и вся семья села на ту же диету. Поэтому Гарри тоже получил свою четвертинку грейпфрута. Она была намного меньше, чем у Дадли. Тетя Петунья явно считала, что лучший путь поддержать моральный дух Дадли – это уверить его в том, что еды у него, во всяком случае, больше, чем у Гарри.

Но тете Петунье было невдомек, что спрятано под все той же поднимающейся половицей в комнате наверху; у нее и мысли не возникало, что Гарри вовсе не собирается следовать диете. Сообразив, что ему грозит все лето просидеть на одной моркови, он сразу послал к друзьям Буклю с призывом о помощи. И те, к их чести, не пожалели усилий. Из дома Гермионы сова вернулась с большущей коробкой печенья без сахара (родители Гермионы были стоматологи). Хагрид, хогвартский лесничий, не пожалел целого мешка твердокаменных кексов собственного приготовления (к ним Гарри не притронулся – слишком велик был его опыт по части стряпни Хагрида). Миссис Уизли прислала их семейную сову, Стрелку, с чудовищных размеров тортом и пачкой пастилы. Бедняга Стрелка была уже в преклонном возрасте и целых пять дней приходила в себя после такого путешествия. А на день рождения (который для Дурслей просто не существовал), Гарри получил сразу четыре великолепных торта – от Рона, Гермионы, Хагрида и Сириуса. У него и сейчас еще оставались два и поэтому, предвкушая роскошный завтрак, который он себе устроит наверху, Гарри беспечально взялся за свой грейпфрут.

Неодобрительно хмыкнув, дядя Вернон отложил газету и хмуро уставился на собственную четвертинку грейпфрута.

– И что это? – проворчал он.

Тетя Петунья строго взглянула на него, кивком указав на Дадли, который уже прикончил свою часть и мрачно смотрел в тарелку Гарри маленькими поросячьими глазками.

Дядя Вернон обреченно вздохнул, взъерошив большие густые усы, и взял ложку.

В дверь позвонили. Дядя Вернон поднялся с кресла и вошел в прихожую. С быстротой молнии, пока мать была занята чайником, Дадли стащил остаток отцовского грейпфрута.

Из прихожей донеслись звуки разговора, чей-то смех, и затем отрывистый ответ дяди Вернона. Парадная дверь захлопнулась, и послышался треск разрываемой бумаги.

Тетя Петунья поставила на стол заварной чайник и недоуменно оглянулась: где это дядя Вернон? Минуту спустя он вернулся, красный от злости.

– Ты! – рявкнул он на Гарри. – В гостиную, живо!

Сбитый с толку и ломая голову над тем, в каких грехах его подозревают на этот раз, Гарри встал и вслед за дядей Верноном пошел в соседнюю комнату.

– Итак. – Дядя Вернон со стуком закрыл за ними дверь, твердым шагом дошел до камина и повернулся к Гарри с таким видом, словно собирался объявить ему, что он арестован. – Итак.

Гарри так и подмывало спросить: «Итак что?» – но он счел, что не стоит подвергать характер дяди Вернона такому испытанию с утра пораньше, учитывая, что его нрав и без того ожесточен голодным пайком. Поэтому Гарри решил принять вид вежливой озадаченности.

– Это только что принесли, – сказал дядя Вернон. Он угрожающе помахал перед Гарри исписанным листком сиреневой бумаги. – Письмо. Насчет тебя.

Гарри растерялся еще больше. Кто мог написать о нем дяде Вернону? Да еще прислать письмо по обычной почте?

Дядя Вернон свирепо взглянул на Гарри и стал читать вслух:

– «Дорогие мистер и миссис Дурсли!

Мы с Вами незнакомы, но я не сомневаюсь, что Вы немало слышали от Гарри о моем сыне Роне.

Как Гарри Вам, возможно, рассказывал, финал Кубка мира по квиддичу состоится в следующий понедельник вечером, и мой муж Артур сумел достать очень хорошие билеты благодаря своим связям в Департаменте магических игр и спорта.

Я надеюсь, что Вы позволите нам взять с собой Гарри на матч, тем более что такая возможность выпадает раз в жизни – Британия не принимала у себя финал вот уже тридцать лет и добыть билеты крайне трудно. Мы, разумеется, будем рады, если Гарри проведет у нас остаток летних каникул, и проследим, чтобы он благополучно сел на поезд в школу.

Пожалуйста, ответьте как можно скорее. Лучше воспользоваться обычным способом, поскольку магловские почтальоны не сумеют доставить письмо в наш дом. Я не уверена, что они вообще знают, где он находится.

В надежде вскоре увидеть Гарри искренне Ваша Молли Уизл. P.S. Надеюсь, мы наклеили достаточно марок». – Дядя Вернон закончил чтение. – Взгляни на это, – прорычал он.

Это был конверт, в котором и прибыло письмо миссис Уизли, и Гарри едва удержался от смеха – конверт был сплошь заклеен марками за исключением единственного квадратного дюйма на лицевой стороне, куда миссис Уизли умудрилась втиснуть написанный бисерным почерком адрес Дурслей.

– Ну… она наклеила достаточно марок, – сказал Гарри таким тоном, будто подобную ошибку мог совершить кто угодно. Глаза дяди сверкнули.

– Почтальон это заметил, – процедил он сквозь зубы. – Ему было очень интересно, откуда такое письмо пришло. Потому-то и позвонил. Кажется, он нашел это забавным.

Гарри ничего не ответил. Возможно, кто-то и не понял бы, почему дядя Вернон поднимает такой шум из-за чрезмерного количества марок, но Гарри слишком долго прожил с Дурслями и знал, как безумно их раздражает все хоть сколько-нибудь необычное. Не дай бог кто-то подумает, что они связаны (пусть даже и отдаленно) с такими людьми, как миссис Уизли.

Дядя Вернон грозно смотрел на Гарри, а тот старался сохранить на лице самое невинное выражение. Если сейчас повести себя правильно, то можно запросто попасть на самое интересное событие за всю свою жизнь. Гарри ожидал, что же скажет дядя Вернон, но тот по-прежнему не произносил ни слова, вперив в племянника злобный взгляд. Наконец Гарри решился нарушить молчание.

– Так что… я могу поехать?

Багровую физиономию дяди Вернона исказила легкая судорога. Усы встали дыбом. За этими усами сейчас происходила ожесточенная схватка двух основных дядиных инстинктов, вступивших в острое противоречие. Разрешить Гарри ехать, значит, сделать его счастливым, а против этого дядя Вернон неустанно боролся тринадцать лет. С другой стороны, отъезд Гарри избавлял от него на две недели раньше, чем можно было надеяться, а дядя Вернон не выносил присутствия Гарри в своем доме. Раздираемый противоположными чувствами, он вновь уставился на письмо миссис Уизли.

– Кто эта женщина? – спросил он, неприязненно разглядывая подпись.

– Вы ее видели, – ответил Гарри. – Это мама моего друга Рона, она встречала его, когда мы приехали на Хог… на школьном поезде в конце прошлого семестра.

Он чуть было не произнес «Хогвартс-Экспресс», но это был верный путь взбесить дядю. Во владениях Дурслей никто даже не упоминал вслух названия школы Гарри.

Дядя Вернон скривил широченную физиономию, словно припоминая что-то очень неприятное.

– Толстуха такая? – проворчал он наконец. – С кучей рыжих детей?

Гарри нахмурился. Это уж явная глупость со стороны дяди Вернона – обзывать кого-то толстухой, когда его собственный сын Дадли был именно таким лет с трех, а теперь и вовсе стал больше в ширину, чем в высоту. Дядя Вернон вновь внимательно перечитывал письмо.

– Квиддич, – пробормотал он. – Квиддич – это что еще за чепуха?

Гарри опять почувствовал раздражение.

– Вид спорта, – отозвался он нехотя. – Играют на метлах…

– Ладно, ладно! – торопливо прервал его дядя Вернон.

Гарри не без удовлетворения заметил, что дяде стало не по себе, – он не мог вынести слово «метла» в стенах собственной гостиной и вновь поспешил укрыться за чтением письма. По его губам Гарри разобрал слова: «Пришлите ответ обычным способом». Дядя сдвинул брови:

– Что это она имеет в виду – «обычным способом»? – фыркнул он.

– Привычным для нас, – пояснил Гарри и, прежде чем дядя успел остановить его, добавил: – Вы же знаете, совиная почта. Это обычное дело для волшебников.

Дядя Вернон вскипел, как будто Гарри произнес непристойное ругательство. Затрясшись от злости, он нервно оглянулся на окна, словно ожидая увидеть кого-то из соседей, прижавших уши к стеклу.

– Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не упоминал всей этой пакости под моей крышей? – прошипел он, и его лицо приобрело густо-фиолетовый оттенок. – Здесь даже одежда на тебе та, что мы с Петуньей надели на твою неблагодарную спину!

– Только после того, как Дадли ее износил, – холодно отозвался Гарри. И в самом деле, на нем был свитер размеров на пять больше чем надо, так что рукава приходилось закатывать едва ли не наполовину, а свисал он ниже пузырей на коленях его потрепанных джинсов, которые тоже висели мешком.

– Не смей так разговаривать со мной! – яростно взревел дядя Вернон.

Но Гарри не собирался молчать. Миновали те дни, когда ему приходилось безропотно исполнять каждый пункт идиотских дурслевских правил. Он обошелся без диеты Дадли и не позволит дяде Вернону помешать ему поехать на Чемпионат мира по квиддичу, как бы тому ни хотелось.

Гарри сделал глубокий успокаивающий вдох и сказал:

– Ладно, хорошо, я не увижу Кубка мира. Теперь я могу идти? У меня там не закончено письмо к Сириусу. Вы знаете – мой крестный отец…

Он сделал это. Он произнес волшебные слова. Краснота пятнами схлынула с лица дяди Вернона, и оно стало похожим на плохо перемешанное черносмородиновое мороженое.

– Ты… пишешь ему, да? – В голосе дяди Вернона прозвучала претензия на спокойствие, но Гарри видел, как зрачки его маленьких глаз сузились от страха.

– Пишу, – ответил Гарри небрежно. – Я уже давно ему не писал, и вы понимаете, боюсь, он может подумать что-нибудь не то…

И остановился, наслаждаясь действием этих слов. Он почти видел, как закрутились колесики под густыми, темными, разделенными идеальным пробором волосами дядюшки. Если помешать Гарри написать Сириусу, тот может подумать, что с Гарри тут плохо обращаются. А если запретить ехать на Кубок мира, Гарри напишет Сириусу, и маньяк-убийца будет знать, что с его крестником плохо обращаются. Выбора не остается. Гарри наблюдал, как у дяди в мозгу созревает решение, словно здоровенная усатая физиономия была прозрачной. Мальчику стоило больших усилий сдержать улыбку и сохранить безразличный вид. И вот наконец…

– Ну ладно. Можешь ехать на этот чертов… эту глупость… короче, Кубок мира. Напиши этим… этим Уизли… пусть имеют в виду… они должны сами забрать тебя. У меня нет времени таскаться с тобой через всю страну. Можешь остаться у них до конца лета. И еще, скажи своему… своему крестному отцу… напиши ему… что едешь.

– Ну разумеется, – просиял Гарри.

Он повернулся и пошел к дверям гостиной, борясь с желанием вопить и прыгать от радости. Он поедет! Он поедет к Уизли, он поедет на Чемпионат мира по квиддичу!

В холле он едва не налетел на Дадли, притаившегося за дверью с явной надеждой подслушать, как влетит Гарри. Широкая улыбка на лице Гарри совершенно сразила его.

– Замечательный завтрак, верно? – спросил Гарри. – Я просто объелся, а ты?

Смеясь над изумлением братца, Гарри помчался к себе в комнату перемахивая через три ступеньки сразу.

Там его поджидала Букля. Она сидела в клетке, уставившись на него громадными янтарными глазами, и щелкала клювом, показывая, что чем-то недовольна. Тотчас же обнаружилась и причина ее недовольства.

– Ой! – воскликнул Гарри.

Нечто наподобие серого, покрытого перьями теннисного мяча ударило его по голове. Гарри потер висок, озираясь – что такое? – и увидел крохотную сову, настолько маленькую, что она могла бы уместиться в его ладони. Она возбужденно носилась по комнате, словно шальная Шутиха. Тут только он обратил внимание, что к его ногам упало письмо. Наклонившись, Гарри узнал почерк Рона. Внутри была наспех нацарапанная записка.

Гарри! Папа достал, билеты! Ирландия против Болгарии, в понедельник вечером! Мама пишет маглам, чтобы те разрешили тебе остаться. Они уже могли получить письмо – не знаю, насколько магловская почта быстрая. Все равно решил написать тебе. Отправляю это письмо с Сычом.

Гарри задержался на слове «сыч», затем поднял глаза на малютку-сову, кружившую вокруг абажура под потолком. Меньше всего на свете она походила на сыча. Может, что-то не разобрал? Гарри вернулся к письму.

Мы приедем за тобой, нравится это маглам или нет; ты не можешь пропустить Кубок мира. Но мама и папа считают, что сначала для вида надо все-таки спросить их разрешения. Если они согласятся, срочно присылай Сыча с ответом – мы приедем и заберем тебя в воскресенье, в пять часов. Если они скажут «нет», опять-таки быстро присылай Сыча, и мы все равно увезем тебя в пять часов в воскресенье.

Гермиона приезжает сегодня днем. Перси приступил к работе в Департаменте международного магического сотрудничества. Пока будешь у нас, не упоминай даже слова «заграница», если не хочешь, чтобы он заговорил тебя до смерти.

До скорой встречи, Рон

– Уймись! – крикнул Гарри, когда маленькая сова пронеслась прямо над его головой, что-то отчаянно вереща – видимо, очень гордясь, что доставила письмо по назначению. – Давай сюда, понесешь мой ответ обратно!

Сова спорхнула на верхушку клетки Букли, та холодно покосилась на гостью – вот только попробуй подойди ближе!

Гарри взял свое орлиное перо, чистый кусок пергамента и написал:

Рон, все в порядке. Маглы сказали, что я могу ехать. Встретимся завтра в пять. Не могу дождаться.

Гарри

Он сложил это послание в несколько раз и с большим трудом примотал к левой лапке крошки-совы, пока та взволнованно скакала на правой. Едва письмо было закреплено, сова вновь отправилась в путь – через окно свечой взмыла в небо и пропала из виду.