Текст книги "Небесная подруга"

Автор книги: Джоанн Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Один

Вряд ли я мог избежать того, что задумала Розмари. Как я уже сказал, она была очень хитра и слишком хорошо знала мои слабости. Когда я, полуодетый (ботинки, шляпа и галстук остались на берегу Кэм), втащил в такси мокрую девушку, завернутую в мое пальто, она мысленно улыбалась, как умеют только эти создания. Она улыбалась, пока я поспешно приводил ее в чувство, предлагал карманную фляжку с бренди и вообще суетился вокруг, будто верный пес. Ей некуда было деваться, и оставалось лишь взять ее в дом (Розмари, дрожа, неверным шагом дошла от такси до входной двери), объясниться с хозяйкой и беспомощно смотреть, как заботливая миссис Браун уводит девушку вверх по лестнице, в запретное царство горячей воды и мягких подушек.

Счастье, что миссис Браун оказалась такой добродушной и покладистой. Более подозрительные дамы отнеслись бы к странной гостье с меньшим уважением, но миссис Браун была лучшей из всех знакомых мне женщин. Она пожалела Розмари, окружила заботой и напоила чаем, который считала универсальным лекарством, потом поместила в самую удобную спальню, пригрозила мне страшными карами, если вздумаю нарушить покой юной леди, и невозмутимо вернулась к своим делам, как будто я каждый день приводил в дом выловленных из реки девушек. Благослови ее Бог.

Как, должно быть, смеялась Розмари, очутившись в лучшей комнате для гостей, с вымытыми волосами, в накрахмаленной ночной сорочке миссис Браун! Она смеялась над всеми этими глупостями – над нашей добротой, над нашим состраданием. И над моим многообещающим обожанием. Ведь я забыл обо всем, кроме нее.

Остаток дня прошел как в тумане. Я не решился выйти из дома – вдруг что-то случится, вдруг девушка исчезнет. Я представлял себе ее лицо. При воспоминании о том, как она тихо плыла в воде, меня переполняли поэтические образы. Я провел несколько долгих волшебных часов в своей комнате: лежал на постели, снова и снова переживая события, похожие на сон, и прислушивался к каждому шороху из таинственной тихой комнаты, где спала Розмари. В моем сердце звучала музыка. Миссис Браун заходила к ней время от времени – сначала в спальне появилась ваза с цветущей веткой вишни, потом несколько лоскутных подушек, затем, примерно в половине четвертого – поднос с чаем и бисквитами. В пять миссис Браун объявила, что юная леди может, если хочет, встать и поесть горячего супу, а в шесть я сидел за обеденным столом, дрожа от предвкушения и поглядывая на дополнительный прибор. В лихорадочном нетерпении я крепко сжимал руки под столом, чтобы справиться с волнением.

Я был несчастлив в любви; да и кто в юности избежал этого? Розмари вышла ко мне из сказки – белая Офелия, приплывшая неизвестно откуда на мутной волне в шепоте утра. Я совершенно не думал об угрозе скандала, о том, какая буря сплетен и пересудов поднимется в обществе, к которому я принадлежал. Для меня Розмари не имела прошлого, она родилась только что, как Венера из пены морской. В таком настроении я ждал ее появления, но все же боялся взглянуть ей в лицо, словно мог вдруг увидеть какой-то изъян в ее совершенстве. Но я зря волновался. Быстрые легкие шаги по лестнице, стук каблуков – и она вошла. Ее черты, плохо различимые в полуосвещенном коридоре, приобрели завершенность, когда она остановилась у окна: волосы сияют в солнечных лучах, как огненный нимб, фигура тонкая и стройная. Лицо оставалось бледным, взгляд блуждал, и все равно она была самой прекрасной женщиной, какую я видел в жизни. И в тот миг, и сейчас.

Розмари некоторое время молча смотрела на меня, потом отвернулась от света – я заметил волнение в ее глазах. Рыжие волосы были такими яркими, что отбрасывали медный отблеск на скулы и изгиб шеи.

– Жить, – вновь оборачиваясь ко мне, тихо сказала Розмари голосом мелодичным и чуть хриплым, как поцарапанное серебро. – Между «жить» и «не жить» разница такая небольшая. Вы не думали об этом?

Я смотрел на нее, не зная, что ответить, без единой мысли в голове.

– Жить, – повторила она. – Слишком краткое таинство, чтобы его понять. Нужна лишь власть. Власть – это главное, и она пребудет вовеки.

Так я услышал кредо Розмари Эшли, но, как дурак, пропустил его мимо ушей. В порыве никому не нужного сочувствия я протянул к девушке руку и произнес:

– Не говорите ничего. Попробуйте что-нибудь съесть. Вы среди друзей.

Ее блуждающий взор на мгновение остановился на мне.

– Друзей… – безучастно отозвалась она.

– Я вытащил вас из реки, – сказал я, постаравшись, чтобы это не прозвучало самодовольно. – Послушайте меня, мисс. Теперь я ваш друг, если вы того захотите, если поверите мне. Утонуть – не выход, что бы ни случилось.

Наверное, я мог подумать о чем-то пошлом и вульгарном – например, что девушку соблазнили и бросили; но одного взгляда в ее глаза хватило, чтобы эта мысль исчезла. Розмари была невинна. Я мог поклясться в этом, поручиться собственной жизнью – как я в некотором роде и сделал.

Она просто излучала невинность. Мне так показалось.

Потом я узнал Розмари лучше. То, что пронизывало все ее существо и сияло в лиловых глазах, не было невинностью. Я полагаю, это было ощущение власти.

Три

Он закрыл книгу и опять шагнул к окну. Шел дождь, свет с улицы пробивался сквозь пелену воды и толстые стекла, отражаясь от подоконника под шрапнельный стук капель.

Уже половина третьего, а ее все нет.

Он подошел к бару и налил виски. Мерзейшее пойло; но он преодолевал отвращение и никогда бы в этом не признался. Его подруга предпочитала именно виски, без льда, а он был слишком влюблен и подчинялся ее вкусу, словно напиток мог их сблизить. Он сделал глоток, поневоле скривился, допил до дна и поставил стакан на стол. Такой жест мог бы ей понравиться, подумал он. Если бы она была здесь.

Но ее не было. Где она? Он уловил какое-то движение внизу во дворике и пригляделся: что там за фигура под фонарем, в блестящем макинтоше? Повозился с защелкой и открыл окно, не обращая внимания на струи дождя.

– Сюда! – прокричал он сквозь грохот переполненного водостока.

Человек под фонарем остановился и посмотрел вверх.

Он различил ее лицо, увидел кивок и ощутил знакомый трепет. Возбуждение рождалось где-то в животе и острыми тонкими лучами пронизывало все тело с головы до пят, до кончиков пальцев: смесь похоти, благоговения и ужасающего ощущения собственной ничтожности. Они занимались любовью, но это не могло ее запятнать. Каждый раз она заново становилась невинной и сияла чистотой, как луна. Грязным был только он.

На лестнице послышались ее шаги. Он налил еще виски и быстро выпил половину, чтобы она не заметила, как у него дрожат руки. Его госпожа не отличалась милосердием, она знала его слабости и смеялась над ними. Иногда, в минуты просветления, он сам не понимал, почему так нуждается в ней. Из всех наслаждений она предлагала лишь страх, унижение да мрачное опьянение, приправленное звериным запахом пота – а зверем был он сам. Она не любила его. У них не было ничего общего, они никогда не вели дружеских бесед. И все же, едва на площадке звучали ее шаги, быстрые и по-кошачьи легкие, его сердце пускалось вскачь, голова кружилась, и он с нетерпением, словно школьник, бежал открывать дверь.

Такая тонкая, такая стройная! Даже теперь он удивлялся: как в этом хрупком белом сосуде помещается столько порочности? Она стояла перед ним в полутьме и понимала все его чувства, насмехаясь над ним. На ней был черный дождевик, туго перетянутый поясом. Она откинула капюшон, и по плечам рассыпались вьющиеся светло-рыжие волосы. При взгляде на ее ярко-красный рот у него закружилась голова, будто он падал туда и видел, как медленно раскрываются губы, чтобы поглотить его.

Она развязала пояс и, улыбаясь, скинула плащ прямо в лужу перед дверью. Под плащом она была нагая, тело мерцало отраженным светом уличных фонарей, волосы струились водопадом. Глаза, губы, соски, темный треугольник волос казались черными дырами в этом бледном теле, откуда тянулись волны таинственной ночи, которые влекли его к себе, все ближе и ближе. Он был беспомощен перед ее неотразимым очарованием.

– Не здесь, – пробормотал он. – Мало ли что… Портье… соседи…

Он нагнулся, чтобы поднять плащ, вдохнул аромат ее тела, запах дождя и шипра, увидел блеск дождевых капель на стройных бедрах и пошатнулся.

– О мой кавалер, – прошептала она. – Такой заботливый…

Сбросив туфли у двери, она вошла в комнату непринужденно и грациозно, будто была полностью одета. Он торопливо захлопнул дверь – даже вожделение не могло ослепить его настолько, чтобы он забыл о предосторожностях. А если кто-то увидит? При его положении в обществе нужно быть осмотрительным.

Она уже сидела в кресле, скрестив ноги, запустив руки в волосы, и улыбалась. Он невольно затрепетал и отвернулся, чтобы это скрыть.

– Выпьешь? – Во рту у него пересохло, пока он наливал себе.

– Виски без льда, – сказала она.

Он вдруг понял: она смеется над ним. Она знала, за какую нитку дернуть, чтобы заставить его плясать. Рядом с ней шлюхой становился он.

– Вот. – Он протянул стакан.

Хорошо, что руки не дрожали.

Она пила мерзкую маслянистую жидкость как воду – маленькими быстрыми глотками, вытягивая тонкую шею, словно лебедь. Еще один трюк, подумал он. Неужели я до сих пор не знаю всех ее фокусов?

Она всего лишь женщина – совсем юная, почти ребенок. Я вытащил ее из грязи и нищеты, полумертвую от голода, накачанную дешевым джином и наркотиками. Поселил в уютной квартирке, где никто не задает вопросов, потратил больше половины своего академического гранта на одежду и жилье, таблетки и порошки, врачей и психоаналитиков… и не просил ничего, кроме маленького утешения. Черт побери, думал он, ведь я люблю ее. Она должна принадлежать мне телом и душой.

– Ну что, ты достаточно расхрабрился? – Ее голос прервал его мысли, заставил очнуться. – От тебя несет виски. Утопил свои буржуазные предрассудки?

– Немножко выпил, что тут дурного? – с раздражением ответил он, злясь на себя за извиняющийся тон. – А сама-то?

Она рассмеялась.

– Иначе я не вынесу, когда ты до меня дотронешься.

– Какая же ты жестокая стерва.

– Именно это тебе и нужно. – Она потянулась, как кошка. – Любишь, когда тебя наказывают. Знаю я вас, интеллектуалов. Повидала в свое время.

– В свое время!

– Не повышай голос. Помни о портье и соседях.

– Черт с ними! Сколько тебе лет, а? Семнадцать? – Он усмехнулся.

– Я старше, чем выгляжу, – ответила она. – Прожила достаточно, чтобы знать все о таких, как ты. Вы – жертвы, все до одного.

Ее насмешки прикрывали ненависть.

– Замолчи.

– Разумеется. Ты ведь за это мне платишь? Хочешь, закричу ближе к концу?

– Замолчи!

Он схватил ее за руку и сдернул с кресла. Тонкие косточки под кожей сдвинулись, и он понял, что ей больно. Но она все равно улыбалась. Что бы он ни делал, контроль оставался за ней. Он завел ее руки вверх, за голову, грубо толкнул на кровать; собственная жестокость причиняла ему страдание и доставляла наслаждение. Она упала грациозно, как кошка. Вообще-то он никогда не видел ее другой, ее движения всегда были полны природной грации – еще один способ дразнить его.

– О… – Он выдохнул ее имя. – Прости. Я так люблю тебя! Пожалуйста…

Мольба замерла на его губах. Эта девочка могла делать все, что ей угодно, могла уничтожить или возродить его в мгновение ока. Она обладала сказочной властью, ее цыганская чувственность побеждала разум. Бездонные глаза были провалами в дождливую ночь. Луч света обрисовал изгиб шеи, изящную ключицу, белый холм груди. Ее красота была не просто абсолютной, но предвечной, чистой, как луна. Она раскинула руки, и он упал к ней в объятия с долгим глухим криком восторга.

Она двигалась под ним, как в танце, не обращая внимания на его ласки, побуждаемая собственным неожиданным вожделением. Губы скользили по его лицу, по плечам. Холодные руки обвили шею. Она впивалась в него ртом, словно кусала незрелый плод, больно и сладко. Он ощутил ее губы на горле. Она крепко сжала его в объятиях, острые мелкие зубки вонзились в плоть.

– Ай! Хватит!

Он хотел отодвинуться, задрыгал ногами, но она не отпускала. Она смеялась, и ее дыхание овевало кожу. Внезапно она с хрустом вгрызлась в его горло. Он отдернул голову, и хлынула кровь, вымочила его рубашку, залила лицо девушки, закапала с волос. Он попытался закричать, вскочить, но боль, рывок, ее холодные объятия – все это осталось где-то в глубине темного тоннеля чувств, съежилось до искры света и тепла в ледяной тьме. Хотел позвать ее по имени – имя вышло кровью изо рта, кровь растеклась по плечу, но он не ощутил этого. Он был один, он втягивался в тоннель… и нельзя сказать, что против воли, – ведь он жаждал убежать от воспоминаний, уже милосердно таявших, о том последнем хрусте, разломавшем его, как персик, и о захлебывающемся смехе девушки.

Насытившись, она изящно вытерла лицо платком, который взяла у мертвого. Она всегда умывалась после еды.

Два

Когда они пришли, было уже темно, на Гвидир-стрит зажглись фонари. Элис заметила приближавшихся гостей из окна и успела в последний раз окинуть взглядом безукоризненно прибранную комнату, переложить подушку и выровнять картину на стене. Она нервничала, как на первом свидании, и оделась тщательнее, чем обычно. Может быть, хотела затмить соперницу?

Разумеется, нет, подумала Элис. Надеюсь, я не столь примитивна.

И все равно, услышав стук в дверь, она на миг задержалась перед зеркалом, чтобы поправить прическу и вызывающе вздернуть подбородок.

«Мы друзья!» – настойчиво напомнила себе Элис.

Просто друзья, и больше ничего. Она сама решила, что им с Джо лучше разойтись. У нее больше нет никаких прав на него и никакой надежды вернуть былое.

«Вот и радуйся теперь, – сказала она себе, открывая дверь. – Если сможешь, конечно».

На пороге стоял Джо с цветами – белые розы в хрустящей прозрачной обертке.

– Привет, Джо, – улыбнулась Элис.

– Давно не виделись, – отозвался он, широко ухмыляясь в ответ, и поднял кулак к плечу в подобии салюта.

Потом быстро, почти крадучись, оглянулся, и из сумрака выступила его спутница. Рыжие волосы пламенели, свет фонаря за спиной подчеркивал идеальную линию плеч, остальное скрывала тень.

– Элис… – неуверенно, как ребенок, начал Джо. – Элис, это Джинни.

Девушка вышла на свет.

Элис поблагодарила за цветы, пригласила гостей в дом, предложила сесть – обычные ритуалы вежливости. При этом все время исподтишка рассматривала Джинни, так что каждая черта, каждый рыжий завиток отпечатались в памяти, словно вырезанные тонким лезвием.

Ничего нельзя представить заранее, думала Элис. Ведь она воображала, что сможет избежать ревности, и вдруг открыла в себе бездонный источник этого чувства. А еще она с ужасом поняла, что почти ненавидит Джинни. У Элис даже волоски на затылке встали дыбом.

Девушка оказалась хорошенькой. Хрупкая, но не чрезмерно, гибкая как березка, легкая как танцовщица. Она была одета в платье с широкой юбкой, доходящей до лодыжек. Короткие рыжие волосы Джинни безыскусно зачесала назад, открыв лицо и сияющие глаза необычного лилового оттенка. Но ее красота определялась даже не внешностью, а чем-то большим – идеальным, неземным.

Когда Элис училась в университете, у нее в комнате висела плохонькая репродукция акварели Россетти «Первое безумие Офелии». На картине обреченная бледная девушка с темными глазами и распущенными волосами, в цветочном венке, пела песню печали и безумия – безмятежная как дитя, она не обращала внимания на обеспокоенных друзей. Как там говорил Джо – с Джинни случилось несчастье? Она лежала в психиатрической клинике? Элис вполне могла в это поверить. Джинни выглядела точно так же, как Офелия на старой черно-белой репродукции. Ее красота была словно бездна, словно душевная болезнь.

Встретив холодный оценивающий взгляд Джинни, Элис посмотрела на себя глазами этой самодовольной девчонки: длинная, очкастая, черты лица слишком грубые, неизящные. Она готовила кофе для гостей и сама отмечала, что движется без всякой грации. Джо глядел на нее, не говоря ни слова, но Элис не сомневалась – он заметил и лишний вес, набранный за три года, и новые морщинки вокруг глаз. Хуже всего то, что Джо совсем не изменился. Если бы она увидела седину в его волосах, складки у рта, ослабевшие мышцы, она бы спокойнее отнеслась к собственному несовершенству; но ничего подобного не было. Та же улыбка, тот же подкупающий прищур за очками, то же худощавое тело и слегка сутулые плечи. Внезапно Элис осознала, что ее по-прежнему тянет к Джо.

Остаток вечера она пребывала в смятении. Городские пейзажи и лица проплывали мимо сознания. В парке они втроем зашли в пиццерию (Элис ела без аппетита, с той же упорной сосредоточенностью, какую видела у матери), прогулялись вдоль берега, у моста. Молодой месяц отбрасывал серебристые тени на траву и воду. Плотина отражалась в черной реке с отблесками неоновых огней. Элис пила, ела, разговаривала легко и бездумно. Джо сиял. Джинни смотрела на него со смущенной улыбкой. Они пошли в кино на вечерний сеанс – Элис не запомнила фильм.

Официанты. Билетеры. Студент раздает рекламные буклеты. В глазах Джинни отражается свет экрана. Джо покупает шоколад, его глаза горят. Он счастлив, он обнимает подругу за плечи, близоруко вглядывается в ее лицо. Джинни мягко улыбается, говорит еле слышно. Прежде чем сказать что-то, она бросает взор на Джо, будто не смеет открыть рот без его разрешения… Это беззвучные картинки: губы бессмысленно шевелятся, краски беспорядочно меняются, как в калейдоскопе, и все кажется игрой теней на плоском экране.

Выделяется только Джинни. Она наблюдает за Элис так, словно отделена круглым аквариумом, и ее черты слегка искажаются – один глаз вдруг увеличивается, губы кривятся. Начинается наваждение.

Элис была так поглощена этим, что позабыла, где находится. И вдруг на нее обрушилась волна шума, сквозь толщу воды стремительно приблизилось лицо… И все стало обычным, словно Элис сбросили со странной карусели этого вечера, а праздник остался там, в другом измерении, в подводном царстве.

На нее смотрел Джо.

– Спасибо тебе, – сказал он, погладив Элис по руке. – Так здорово снова тебя увидеть. Давно надо было, но все казалось, я не готов… А может, дурацкая гордость не позволяла.

– Хорошо, – рассеянно ответила Элис. – Мне тоже понравилось.

– Я знал, что тебе понравится, – горячо отозвался он. – Очень рад, что вы познакомились. Уверен, Джинни тебя полюбит, и надеюсь, ты полюбишь ее. – Джо понизил голос и оглянулся, проверяя, не слышит ли его девушка. – Понимаешь, она нуждается в таком человеке, как ты. Сегодняшний вечер пошел ей на пользу. Ты не знаешь Джинни и, наверное, не понимаешь этого, но я-то вижу, как ты ей понравилась.

Элис беспомощно кивнула. Недавнее смятение чувств теперь походило на сон с его особой логикой – она имеет смысл до пробуждения, а наяву превращается в непонятный и удивительный шифр подсознания. Элис оглянулась на Джинни, которая сидела в кресле у камина, и попыталась вновь уловить ощущение чего-то дурного, безнравственного… Она потерла глаза тыльной стороной ладони и спросила:

– Угостить вас чем-нибудь?

Элис справилась со своими эмоциями.

Джинни пожала плечами и слабо улыбнулась.

– Почему бы нет? – ответил Джо. – Что у тебя есть?

– Чай и кофе.

– И все?

– Могу предложить холодное пиво. – Элис тоже улыбнулась.

– Так-то лучше, – кивнул Джо и пошел на кухню.

– Джинни, ты выпьешь? – спросил он, но девушка лишь покачала головой, нервно теребя длинными тонкими пальцами ткань платья.

Элис почувствовала раздражение. Покорность и пассивность Джинни действовали на нервы; она обращалась к Джо за каждой мелочью и скромно опускала ресницы, когда не смотрела на него, но такая застенчивость почему-то сильно напрягала. Элис попыталась преодолеть это и впервые за вечер обратилась к гостье напрямую.

– Вы недавно в Кембридже? – спросила она, чтобы завязать разговор.

Джинни подняла свои странные глаза – они были как разбитые зеркала. Элис поймала в них свое отражение.

– Я много лет знаю этот город.

– Он не меняется, правда?

Джинни молча кивнула.

– А что вы здесь больше всего любите? Бэкс? [8]8
  Бэкс – парки и лужайки кембриджских колледжей вдоль реки Кэм.


[Закрыть]Колледжи?

Джинни улыбнулась.

– Кладбища. И реку, конечно.

Элис пробормотала что-то в ответ. Она очень устала.

Джо, однако, ничего не заметил – он беззаботно выпивал весь вечер. Элис и не ждала, что он почувствует возникшую неловкость. Джо вернулся с кухни с упаковкой пива и стаканами, но прихлебывал из банки, как обычно.

– Слушай, Эл, – сказал он между глотками. – Смотрю, старушка Кэт еще жива и меня не забыла. Подошел к холодильнику – сразу прибежала и стала тереться о ноги. Вот память! Эта кошка мне всегда нравилась. Даже когда гадила в мои ботинки.

– Просто она знает, что в холодильнике еда.

– А-а…

На минуту Джо смутился. Потом ему в голову пришла новая идея, и он опять оживился.

– Мы завтра играем в «Корн-Эксчендже». [9]9
  «Корн-Эксчендж» – знаменитый концертный зал в Кембридже.


[Закрыть]Важная благотворительная акция, кроме нас будут еще три группы. Тебе понравится. Джинни тоже хочет нас послушать. Может, придете вместе? В одиночку ей немного не по себе.

Джинни кивнула. Элис заставила себя улыбнуться.

– С удовольствием. Что, говоришь, вы играете?

Элис знала: стоит вспомнить о его бесценной группе, и Джо не умолкнет весь вечер. Надо только поддакивать и притворяться заинтересованной. Она слишком устала, чтобы всерьез поддерживать разговор. К тому же присутствие Джинни необъяснимым образом подавляло. Напряжение было таким сильным, что Элис отвечала невпопад, и при всем своем эгоцентризме Джо это заметил.

– Что-то ты тихая. То ли с годами смягчилась, то ли устала от меня? Раньше всегда находила что сказать.

Элис глянула на Джинни.

– А ты всегда считал, что женщины слишком много болтают.

Он ухмыльнулся.

– Точно.

– И Джинни? – Элис решила вовлечь в беседу молчаливую девушку.

– Ничего подобного, – заявил Джо, одной рукой вскрывая новую пивную банку. – Она самая спокойная женщина из всех, кого я знаю.

– Не дай себя обмануть, – повернулась Элис к Джинни. – Под милой оболочкой скрывается настоящий мужской шовинист.

Джинни слегка улыбнулась, посмотрела на нее и снова опустила глаза. Потом произнесла что-то еле слышно, и Джо засмеялся.

Элис надеялась, что сумела показать свой дружеский настрой и развеяла его сомнения.

– Боюсь, мне пора уходить. – Джо посмотрел на часы. – Приду утром, пораньше, как только смогу. В десять репетиция, потом еще одна в три, но я выкрою часок и свожу вас на ланч.

Элис машинально улыбнулась и тут осознала: Джо сейчас уйдет, и она останется наедине с Джинни.

– Хочешь кофе на дорожку? – спросила она почти в отчаянии, потому что он допил свое пиво, потому что он надел плащ, потому что он уже направился к двери…

– Эл, мне пора. Совсем поздно. Спасибо – и до свидания.

– До свидания, – отозвалась Элис, глядя, как он выходит в ночь. – Джо!..

Но он уже переступил порог, и оранжевый свет фонарей провожал его.

– Спокойной ночи, – пробормотала Элис.

Она не могла вспомнить, о чем собиралась ему сказать.

Повернувшись, Элис увидела Джинни. Девушка вежливо ждала у лестницы, улыбаясь мягкой, понимающей улыбкой. Ее глаза прикрывала тень, словно маска. Элис попыталась улыбнуться в ответ, встряхнула отяжелевшей головой и пошла на кухню.

– Джинни, хочешь выпить? – сделав над собой усилие, предложила она.

– Спасибо. – Джинни говорила тихо, но четко и ясно, чуть насмешливо, с правильным произношением. – Ты не против, если я поднимусь наверх и переоденусь? Мне будет гораздо удобнее.

– Разумеется! – Теперь Элис улыбалась непринужденно, от души. Может быть, потому что Джо ушел. – Боюсь, наверху все по-походному, у меня было мало времени для подготовки. Вешай одежду в гардероб, если хочешь, а понадобится что-нибудь, зови меня.

– Спасибо, я справлюсь сама.

– Можешь не торопиться.

Джинни не ответила – она уже поднималась по лестнице.

Такая застенчивая, да еще вдали от дома, подумала вдруг Элис и устыдилась собственной неприязни. Наверное, она вела себя слишком грубо, поэтому Джинни и не отзывается. Надо постараться разговорить ее.

Элис вспомнила свои добрые намерения, обругала себя и решила подружиться с Джинни. Ей сразу стало легче. Она повеселела, поставила чайник, приготовила две чашки и открыла коробку печенья. Выкладывая его на тарелку, даже начала тихо напевать.