Текст книги "Гарри Поттер и Дары смерти (с илл. из фильма)"

Автор книги: Джоан Кэтлин Роулинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 2
ПАМЯТИ УСОПШЕГО

Кровь все текла и текла. Сжимая правую руку левой и негромко ругаясь, Гарри толкнул плечом дверь своей комнаты. И тут же услышал хруст раздавленного ногой фарфора: он наступил на стоявшую прямо перед дверью чашку давно остывшего чая.

– Какого…

Гарри оглянулся, но лестничная площадка дома номер четыре по Тисовой улице была пуста. Надо полагать, чашка чаю перед дверью отвечала представлениям Дадли о мине-ловушке. Держа кровоточащую руку над головой, Гарри сгреб другой рукой осколки фарфора и ссыпал их в стоявшую прямо за дверью, едва различимую в сумерках мусорную корзину. А потом протопал в ванную комнату, чтобы сунуть порезанный палец под кран.

Глупо, бессмысленно, обидно, что еще четыре дня нельзя колдовать… Впрочем, вряд ли он справился бы с порезом своими силами. Лечить раны он так и не научился, и это – если вспомнить о его ближайших планах – серьезный пробел в полученном им магическом образовании. Поставив в уме галочку – надо бы выяснить у Гермионы, как это делается, – Гарри отодрал большой ком туалетной бумаги, протер им пол в коридоре, собрав столько пролитого чая, сколько смогла впитать бумага, а затем вернулся в спальню и захлопнул за собой дверь.

Это утро Гарри провел, опустошая свой школьный чемодан, – впервые с тех пор, как он уложил его шесть лет назад. В начальные годы учебы Гарри просто выгребал из него примерно три четверти содержимого, заменяя его новыми вещами и оставляя на дне разного рода мусор: старые гусиные перья, сушеные жучиные глаза, лишившиеся пары и ставшие малыми носки. Так вот, несколько минут назад Гарри сунул во всю эту муть правую руку и вдруг ощутил острую боль в безымянном пальце, а вытянув руку наружу, увидел, как из него течет, и течет сильно, кровь.

Дальше Гарри действовал с большей осторожностью. Опустившись на колени, он порылся на дне чемодана, нашел старый значок, на котором потускневшая надпись: «СЕДРИКА ПОДДЕРЖИМ – ОН НАСТОЯЩИЙ ЧЕМПИОН» – еще сменялась время от времени другой, столь же потускневшей: «ГАРРИ ПОТТЕР, ТЫ СМЕРДЯК», потертый и потрескавшийся вредноскоп и золотой медальон со спрятанной в нем запиской от Р. А. Б., и наконец отыскал то, что рассадило ему палец. И сразу узнал его. Это был осколок – длиной в два дюйма – зачарованного зеркала, которое подарил ему покойный крестный отец, Сириус. Гарри отложил осколок в сторону, осторожно ощупал чемодан, пытаясь отыскать еще какие-нибудь остатки этого подарка, однако, кроме стеклянной пыли, прилипшей к прочему сору и поблескивавшей, подобно песочку, ничего не нашел.

Гарри присел на корточки, осмотрел повредивший ему палец осколок, но, кроме отражения собственных ярких зеленых глаз, ничего в нем не увидел. Тогда он положил осколок поверх лежавшего на кровати утреннего номера «Ежедневного пророка» и попытался стряхнуть с себя вызванные находкой разбитого зеркала горестные воспоминания и печаль, занявшись остатками мусора, покрывавшего дно чемодана.

На разбор его ушел еще час. Гарри выбрасывал то, от чего никакой пользы уже точно не будет, складывал в две кучки вещи, которые еще могли, хотя бы теоретически, пригодиться. Школьная форма, костюм, в котором он выходил на игру в квиддич, пергамент, перья и большая часть учебников грудой легли в углу комнаты, где им и предстояло остаться. Интересно, как поступят с ними дядя и тетка? Наверное, сбагрят куда-нибудь в самый темный час ночи, будто улики, свидетельствующие о некоем злодейском преступлении. Свою магловскую одежду, мантию-невидимку, набор для приготовления зелий, кое-какие книги, подаренный Хагридом альбом с фотографиями, пачку писем и волшебную палочку Гарри уложил в старый рюкзачок. В наружный карман его пошла Карта Мародеров и медальон с запиской от Р. А. Б. Это почетное место медальон получил не по причине его ценности, которой он, собственно говоря, и не обладал, но по причине цены, которую пришлось за него заплатить.

В итоге осталось разобраться лишь с объемистой кипой газет, лежавшей на столе рядом с клеткой с белой совой Гарри, Буклей. Газет было ровно столько, сколько дней провел он этим летом на Тисовой улице.

Гарри поднялся с пола, потянулся, подошел к столу. Букля не шелохнулась. Он начал перебирать газеты, отбрасывая номер за номером на груду ненужного мусора. Сова спала или притворялась спящей – она сердилась на Гарри за то, что в последнее время он выпускал ее из клетки лишь ненадолго.

Когда газет осталось совсем немного, Гарри начал перебирать их с несколько большим вниманием – ему нужен был номер, пришедший почти сразу после его приезда сюда, тот, на первой странице которого коротко сообщалось об отставке преподававшей в Хогвартсе магловедение Чарити Бербидж. И наконец он этот номер нашел. Открыв его на десятой странице, Гарри уселся за стол, чтобы перечитать статью, которую искал.

«Элфиас Дож

ПАМЯТИ АЛЬБУСА ДАМБЛДОРА

Я познакомился с Альбусом в одиннадцать лет, в первый наш хогвартсовский день. Приязнь, возникшая между нами, несомненно, объяснялась тем, что в школе мы оба ощущали себя чужаками. Я перед самым приездом туда переболел драконовой оспой, и, хотя был уже незаразен, моя рябая, зеленоватого оттенка физиономия популярности мне среди учеников отнюдь не прибавляла. Что касается Альбуса, он появился в Хогвартсе обремененным нежелательной известностью. Едва ли не за год до того отца Альбуса, Персиваля, посадили в тюрьму за жестокое, подробно описанное в прессе нападение на трех молодых маглов.

Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (которому предстояло скончаться в Азкабане) повинен в этом преступлении. Напротив, когда я набрался храбрости и спросил его о случившемся, он сказал, что считает отца повинным в преступлении. Однако рассказывать что-либо об этом прискорбном инциденте Дамблдор отказывался, хоть многие и пытались втянуть его в такой разговор. Кое-кто склонен был восхвалять поступок его отца, полагая, что и Альбус тоже ненавидит маглов. Но они сильно заблуждались. Всякий, кто знал Альбуса, подтвердит, что он не питал к маглам даже малейшей неприязни. На самом деле из-за решительных выступлений в защиту прав маглов Альбус нажил в дальнейшем немало врагов.

Впрочем, прошло лишь несколько месяцев, и известность, приобретенная Альбусом, затмила известность его отца. К концу первого учебного года его уже называли не сыном маглоненавистника, но ни больше ни меньше как самым блестящим учеником, какого когда-либо видела наша школа. Те из нас, кому выпала честь стать его друзьями, приобрели очень многое, всего лишь наблюдая за ним, – не говоря уж о помощи и поддержке, на которые он никогда не скупился. Много позже он признался мне, что даже тогда считал работу учителя величайшей радостью в жизни.

Альбус не только получал все почетные награды, какие были учреждены школой, очень скоро он вступил в деятельную переписку с самыми знаменитыми волшебниками того времени, включая прославленного алхимика Николаса Фламеля, известного историка Батильду Бэгшот и теоретика магии Адальберта Уоффлинга. Несколько написанных им статей были приняты к публикации такими научными журналами, как «Трансфигурация сегодня», «Проблемы чароведения» и «Практика зельеварения». Все полагали, что Дамблдора ожидает блестящая и стремительная карьера, единственный вызывавший споры вопрос состоял в том, когда именно он станет министром магии. В последующие годы часто ходили разговоры, что он вот-вот займет этот пост, однако подобного рода амбиций Дамблдор никогда не имел.

Через три года после нашего поступления в Хогвартс в школе появился и брат Альбуса, Аберфорт. Особым сходством они не отличались. Аберфорт не был большим книгочеем и, в отличие от Альбуса, предпочитал разрешать разногласия не разумной беседой, а дуэлью. Было бы, однако, совершенно неверным полагать, как делали многие, что дружбы между братьями не существовало. Они ладили друг с другом в той мере, в какой это возможно для столь несхожих юношей. К тому же, если говорить со всей прямотой, жизнь в тени Альбуса была для Аберфорта испытанием не самым простым. Неизменное превосходство Альбуса даже для его друзей оборачивалось своего рода травмой, а уж для брата оно было тем более неприятным.

Выйдя из Хогвартса, мы с Альбусом собрались отправиться вместе в традиционное странствие по белому свету – посетить заграничных волшебников, понаблюдать за их работой, а уже после этого начать наши собственные карьеры. Однако нам помешала трагедия. Перед самым началом задуманного нами путешествия скончалась мать Альбуса, Кендра, оставив его главой и единственным кормильцем семьи. Я отложил свой отъезд на срок, достаточный для того, чтобы почтить память Кендры присутствием на ее похоронах, а затем отправился в странствие, теперь уже одиночное. О том, чтобы не получивший в наследство сколько-нибудь значительных средств Альбус, на попечении которого остались к тому же младшие брат и сестра, сопровождал меня, теперь не могло быть и речи.

В ту пору мы с ним общались мало. Я писал Альбусу, рассказывая и, быть может, тем самым раня его, о приключениях, которые мне случилось пережить во время путешествия – начиная с чудесного спасения от греческих Химер и кончая экспериментами египетских алхимиков. Его же письма мало говорили мне о повседневной жизни Альбуса, бывшей, догадывался, угнетающе тусклой для такого блестящего волшебника. Поглощенный новыми впечатлениями, я уже в конце своего занявшего целый год странствия с ужасом узнал о новой происшедшей в семье Дамблдоров трагедии: о смерти Арианы, сестры Альбуса.

Ариана давно уже не отличалась особым здоровьем, однако кончина ее, наступившая спустя столь недолгое время после смерти матери, стала ударом, который оставил глубокий след в душах ее братьев. Все близкие к Альбусу люди – а я считаю себя одним из этих счастливцев – согласны в том, что смерть Арианы, в которой Альбус считал повинным себя (хотя, разумеется, никакой вины на нем не было), оставила на его личности неизгладимый отпечаток.

Возвратившись домой, я встретился с молодым человеком, пережившим страдания, которые нечасто выпадают на долю и людям более зрелого возраста. Вдобавок к прочим его несчастьям, смерть Арианы вовсе не сблизила Альбуса и Аберфорта, но, напротив, привела к их отчуждению. (Со временем оно сгладилось, в последующие годы им удалось восстановить отношения, если и не самые близкие, то, по крайней мере, сердечные.) Однако с тех пор Альбус очень редко говорил и о своих родителях, и об Ариане, да и друзья его сознавали, что о них лучше не упоминать.

Найдется немало других перьев, которые опишут его последующие триумфы. Неизмеримым вкладом Дамблдора в сокровищницу магического знания (здесь довольно упомянуть об открытых им двенадцати способах применения крови дракона) будут пользоваться себе во благо еще поколения и поколения чародеев, как и мудрыми решениями, которые он принимал, исполняя обязанности Верховного чародея Визенгамота. Многие и по сей день считают, что в истории не было дуэли волшебников, способной сравниться с той, что состоялась в 1945 году между Дамблдором и Грин-де-Вальдом. Те, кто был ее свидетелями, описывают ужас и благоговение, которые они испытывали, наблюдая за битвой этих несравненных чародеев. Победа Дамблдора и ее последствия для всего волшебного сообщества считаются поворотной точкой магической истории, сравнимой только с введением Международного статута о секретности или падением Того-Кого-Нельзя-Называтъ.

Альбус Дамблдор никогда не был гордецом или тщеславцем, он умел находить нечто ценное в любом человеке, сколь бы незначительным или жалким тот ни казался, и я думаю, что утраты, которые он пережил в ранние годы, наделили его великой человечностью и способностью к состраданию. Я не стану даже и пытаться описать, до чего мне будет не хватать его дружбы, однако моя потеря – ничто в сравнении с той, которую понесло волшебное сообщество. Не приходится сомневаться в том, что Дамблдор был самым ярким и любимым из всех директоров Хогвартса. Он умер, как и жил: трудясь во имя общего блага, и до последнего своего часа сохранил способность протянуть руку помощи мальчишке, переболевшему драконовой оспой, – способность, которая была присуща ему еще в тот день, когда я впервые встретил его».

Гарри дочитал некролог до конца, но так и продолжал вглядываться в сопровождавший его портрет. Дамблдор улыбался с него знакомой доброй улыбкой, однако его глаза, смотревшие поверх полукружий очков, казалось, просвечивали Гарри – даже глядя с газетной страницы – насквозь, и оттого печаль соединялась в юноше с ощущением униженности.

Он думал, будто хорошо знает Дамблдора, но уже при первом прочтении некролога вынужден был сказать себе, что не знает о нем почти ничего. Ни единого раза не попытался он представить себе, каким был Дамблдор в детстве или в юности. Дамблдор словно бы и родился таким, каким знал его Гарри, – почтенным старцем с гривой серебристых волос. Вообразить его подростком – это казалось столь же странным, как вообразить Гермиону дурой, а соплохвоста исполненным добродушия.

Гарри никогда и в голову не приходило расспрашивать Дамблдора о его прошлом. Конечно, такие расспросы представлялись ему, мальчишке, странными и даже дерзкими, но ведь все же знали о легендарной дуэли Дамблдора с Грин-де-Вальдом, а между тем Гарри и не подумал спросить старика ни о том, на что она походила, ни об иных его прославленных достижениях. Нет, они всегда разговаривали о Гарри – о прошлом Гарри, о будущем Гарри, о планах Гарри… И теперь ему казалось, несмотря на всю опасность и ненадежность его будущего, что он упустил невозвратимую возможность, ни разу не попросив Дамблдора побольше рассказать о себе – даже при том, что на единственный личный вопрос, какой он задал старику, тот, как подозревал Гарри, дал ответ далеко не искренний:

«Что вы видите, когда смотрите в зеркало?»

«Я? Я вижу себя, держащего в руке пару толстых шерстяных носков».

Проведя несколько минут в таких размышлениях, Гарри вырвал из «Пророка» некролог, аккуратно сложил его и засунул в первый том «Практического руководства по магической защите от Темных искусств». Потом он бросил газету в кучу мусора и обернулся, чтобы еще раз оглядеть комнату. Теперь она выглядела намного опрятнее. Единственный непорядок составлял в ней сегодняшний номер «Ежедневного пророка», лежавший вместе с осколком зеркала на кровати.

Гарри пересек комнату, сдвинул с газеты осколок и развернул ее. Получив сегодня утром от почтовой совы свернутый в трубку номер, он лишь взглянул на украшавший первую страницу заголовок и отметил про себя, что о Волан-де-Морте в нем ничего не сказано. Гарри был уверен – Министерство старается не допустить распространения новостей о Волан-де-Морте и «Пророк» помогает ему в этом. И только теперь он обнаружил то, чего не заметил с первого взгляда.

Поперек нижней половины страницы над фотографией снятого на ходу Дамблдора шел заголовок поменьше:

«ДАМБЛДОР. НАКОНЕЦ-ТО ВСЯ ПРАВДА?

На следующей неделе выйдет в свет шокирующий рассказ о небезупречном гении, которого многие считают величайшим волшебником его поколения. Срывая привычную всем маску невозмутимого сребробородого мудреца, Рита Скитер описывает его тяжелое детство, беспутную юность, пожизненную вражду далеко не с одним человеком и позорные тайны, которые Дамблдор унес с собой в могилу. ПОЧЕМУ человек, которому предлагали пост министра магии, предпочитал оставаться простым директором школы? КАКИМ было подлинное назначение секретной организации, известной под названием «Орден Феникса»? КАК на самом-то деле встретил свой конец Дамблдор?

Ответы на эти и многие другие вопросы исследуются в новой сенсационной биографии «Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора», написанной Ритой Скитер. Читайте на странице 13 эксклюзивное интервью, которое она дала Бетти Брейтуэйт».

Гарри рывком раскрыл газету, нашел тринадцатую страницу. Над интервью красовалось еще одно знакомое лицо – женщина с искусно завитыми светлыми волосами и в украшенных драгоценными камнями очках скалила зубы в якобы обворожительной улыбке и покачивала пальчиком перед собой. Гарри, стараясь не обращать внимания на это тошнотворное зрелище, приступил к чтению.

«В жизни Рита Скитер человек куда более мягкий и обаятельный, чем думают те, кто знаком с вышедшими из-под ее пера прославленными своей резкостью портретами известных людей. Мы встретились с ней в прихожей ее уютного дома и отправились прямиком на кухню, где Рита угостила меня чаем, тортом и, разумеется, наисвежайшими слухами.

– Да, конечно, Дамблдор – это мечта биографа, – говорит Скитер. – Такая долгая, полная событий жизнь. Уверена, моя книга станет лишь первой из очень и очень многих.

Скитер определенно времени зря не теряла. Книга объемом в девятьсот страниц была закончена ею спустя всего четыре недели после загадочной кончины, постигшей Дамблдора в июне. Я спросила, как ей удалось поставить этот рекорд скорости?

– О, когда проведешь в журналистике столько времени, сколько провела я, работа в сжатые сроки становится твоей второй натурой. Я знала, что волшебный мир жаждет получить полную историю его жизни, и просто хотела удовлетворить эту жажду первой.

Я упоминаю о недавних широко разрекламированных высказываниях пожизненного друга Альбуса Дамблдора специального консультанта Визенгамота Элфиаса Дожа, сказавшего: «В книге Скитер фактов меньше, чем на карточке от шоколадных лягушек».

Скитер, откинув назад голову, хохочет:

– Милейший Дожинька! Помню, я несколько лет назад брала у него, да благословят его небеса, интервью насчет прав водяного народа. Он уже тогда впал в полное детство. Похоже, ему казалось, будто мы с ним сидим на дне Трубного озера, – он все просил меня остерегаться форелей.

И тем не менее выдвинутые Элфиасом Дожем обвинения в неточности отозвались эхом в волшебном сообществе. Действительно ли Скитер считает, что четырех коротких недель достаточно для создания полной картины долгой, удивительной жизни Дамблдора?

– О, моя дорогая, – широко улыбается Скитер, ласково похлопывая меня по ладони, – мы обе знаем, какое обилие сведений могут породить мешок галеонов, нежелание слышать слово «нет» и Прытко пишущее перо! К тому же из желающих рассказать о Дамблдоре позорную правду уже выстроилась целая очередь. Далеко не каждый, знаете ли, считает его таким уж чудом, он умудрялся наступать на любимые мозоли множеству важных людей. Что касается старого Дожиньки Дожа, ему лучше перестать витать в облаках, потому что я получила доступ к источнику информации, за который большинство журналистов отдало бы свои волшебные палочки, – к человеку, который никогда еще не высказывался публично, но был близок с Дамблдором в самый буйный и беспокойный период его молодости.

Из предварительной рекламы написанной Скитер биографии можно с уверенностью заключить, что она преподнесет немало шокирующих сюрпризов тем, кто считает, будто Дамблдор прожил безупречную жизнь.

– Какой из этих сюрпризов является самым сногсшибательным? – спрашиваю я.

– Бросьте, Бетти, я не собираюсь пересказывать основные моменты моей книги до того, как ее начнут раскупать! – смеется Скитер. – Однако могу пообещать, что всякого, кто продолжает верить, будто Дамблдор был чист и бел, как его борода, ожидает горестная утрата иллюзий! Довольно сказать следующее: никто из слышавших его яростные тирады против Вы-Знаете-Кого и не подозревает, что в молодости он сам баловался Темными искусствами! В поздние свои годы он призывал всех нас к терпимости, однако в молодости никакой широтой воззрений не отличался! Да, у Альбуса Дамблдора было на редкость темное прошлое, не говоря уж о его сомнительной семейке, правду о которой он столь усердно замалчивал.

Я спрашиваю у Скитер, имеет ли она в виду брата Дамблдора, Аберфорта, пятнадцать лет назад осужденного Визенгамотом за противозаконное использование магии, что привело в то время к небольшому скандалу.

– О, Аберфорт – это всего лишь верхушка навозной кучи, – смеется Скитер. – Нет-нет, я говорю о вещах много худших, чем братец, любивший испытывать заклинания на козлах, худших даже, чем калечивший маглов отец. Их делишки Дамблдору скрыть не удалось, так как они оба были осуждены Визенгамотом. Нет, меня больше всего интересовали его мать с сестрой, и вот тут, стоило лишь немного копнуть, я обнаружила просто-напросто море мерзостей. Впрочем, дождитесь глав с девятой по двенадцатую, и вы узнаете все в подробностях. Сейчас же могу сказать лишь одно: нет ничего удивительного в том, что Дамблдор никогда не рассказывал, при каких обстоятельствах ему сломали нос.

Однако если оставить в стороне скелеты, таящиеся в семейных шкафах, может ли Скитер отрицать блестящие способности Дамблдора, которые позволили ему сделать немало магических открытий?

– Да, голова у него варила, – соглашается Скитер, – хотя в настоящее время многие задаются вопросом, действительно ли предполагаемые достижения Дамблдора следует приписывать исключительно его заслугам. В главе шестнадцатой я говорю о том, что, по словам Айвора Диллонсби, именно он открыл восемь способов использования крови дракона, но тут появился Дамблдор и «позаимствовал» его записи.

Но все же, решаюсь заметить я, значение некоторых достижений Дамблдора отрицать невозможно. Что может сказать Скитер о его знаменитой победе над Грин-де-Вальдом?

– О, хорошо, что вы вспомнили о Грин-де-Вальде, – с кокетливой улыбкой отвечает Скитер. – Боюсь, тех, кто простодушно верует в блестящую победу Дамблдора, ожидает новость, которую я сравнила бы со взрывом навозной бомбы. Вот уж действительно грязная история. Пока я могу сказать только, что сам факт проведения этой легендарной дуэли вызывает большие сомнения. Те, кто прочитает мою книгу, возможно, придут к заключению, что Грин-де-Вальд просто-напросто вытащил из кончика своей волшебной палочки белый носовой платок и сдался без борьбы!

Сообщать что-либо еще на эту интригующую тему Скитер отказывается, поэтому мы переходим к отношениям, которые, несомненно, вызовут у читателей наибольший интерес.

– О да, – говорит, живо кивая, Скитер, – я посвятила целую главу отношениям Дамблдора и Поттера. Их называли нездоровыми, даже пагубными. Конечно, для того, чтобы узнать эту историю целиком, читателям придется купить мою книгу, однако нет никаких сомнений в том, что Дамблдор с самого начала питал к Поттеру нездоровый интерес. Пошел ли он мальчику на пользу? Что ж, поживем – увидим. Однако ни для кого не секрет, что отроческие годы Поттера были очень тяжелыми.

Я спрашиваю, поддерживает ли Скитер по-прежнему связь с Гарри Поттером, у которого она взяла в прошлом году знаменитое интервью: в их сенсационной беседе Поттер говорил исключительно о своей уверенности в том, что Сами-Знаете-Кто вернулся.

– Да, конечно, мы стали очень близки, – отвечает Скитер. – У бедняжки Поттера совсем мало настоящих друзей, а мы с ним встретились в один из самых трудных моментов его жизни – во время Турнира Трех Волшебников. Вероятно, только я одна из живущих сейчас людей и могу сказать, что знаю настоящего Гарри Поттера.

И это естественным образом приводит нас к многочисленным слухам, связанным с последними часами жизни Дамблдора. Верит ли Скитер в то, что Поттер действительно присутствовал при его кончине?

– Ну, я не хочу говорить слишком многого – все это есть в книге, – однако существует свидетель, который был в то время в замке Хогвартс и видел Гарри Поттера, убегавшего с места происшествия через несколько секунд после того, как Дамблдор не то упал, не то спрыгнул, не то был сброшен с башни. Впоследствии Гарри Поттер дал показания против Северуса Снегга, человека, к которому он, как всем известно, питал вражду. Действительно ли все обстоит так, как выглядит на первый взгляд? Это должно решить сообщество волшебников – после того как оно прочитает мою книгу.

На этой интригующей ноте я и прощаюсь с писательницей. Не приходится сомневаться в том, что книга, вышедшая из-под пера Скитер, мгновенно станет бестселлером. Пока же многочисленным поклонникам Дамблдора остается с трепетом ожидать того, что им предстоит вскоре узнать о своем герое».

Гарри дочитал статью до конца, но продолжал тупо вглядываться в газетную страницу. Отвращение и гнев поднимались в нем, точно рвота. Наконец он смял газету в комок, изо всех сил швырнул его в стену, и комок, отлетев, свалился в уже переполненную мусорную корзину.

Он начал слепо расхаживать по комнате, открывая пустые ящики, беря какую-то из сложенных стопками книг лишь затем, чтобы вернуть ее на место, едва сознавая, что делает. А в голове вертелись разрозненные фразы из интервью Риты: «…посвятила целую главу отношениям Дамблдора и Поттера… их называли нездоровыми и даже пагубными… в молодости он сам баловался Темными искусствами… я получила доступ к источнику информации, за который большинство журналистов отдало бы свои волшебные палочки».

– Ложь! – внезапно взревел Гарри и увидел в окно, как сосед, пытавшийся снова запустить умолкшую газонокосилку, нервно поднял взгляд кверху.

Гарри опустился на кровать – так резко, что осколок разбитого зеркала скакнул в сторону. Он взял осколок, повертел его в пальцах, думая и думая о Дамблдоре, о лжи, которой бесчестила его Рита…

Вспышка ярчайшей синевы. Гарри замер, его порезанный палец снова скользнул по неровному краю осколка. Почудилось, не иначе. Он оглянулся через плечо, однако стена отливала тошнотворным персиковым цветом, который выбрала тетя Петунья. Там не было никакой синевы, способной отразиться в зеркале. Он снова заглянул в осколок зеркала, но снова увидел в нем лишь отражение собственных ярко-зеленых глаз.

Да, конечно, почудилось, другого объяснения быть не может. Почудилось, потому что он думал о своем мертвом Учителе. Если что-то и можно сказать наверняка, так только то, что он никогда больше не увидит пронизывающих его ярко-синих глаз Альбуса Дамблдора.