Текст книги "Дорога мертвеца. Руками гнева"

Автор книги: Джо Р. Лансдейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Затем индеец стал читать заклинания. Хайрем говорил, что ни слова не понял, даже зная несколько индейских наречий и креольский, но тот язык был другим. Как он посчитал – африканским или еще каким. Но он запомнил несколько слов и передал их мне, надеясь, как он сказал, что я знаю их смысл, поскольку слова засели у него в голове. И еще он помнил, что, едва индеец произнес эти слова, поднялся ветер, дождь полил сильнее и ударил гром.

Слова не были индейскими. Мне не известен их источник, но я их узнал. Они встречались в нескольких книгах, из тех, что собраны здесь. «НЕКРОНОМИКОН», «ТАЙНЫ ЧЕРВЯ» и «БЕЗЫМЯННЫЕ КУЛЬТЫ». По сути, все относятся к созданию, известному как Вендиго – нечто вроде живого мертвеца, вампира или упыря. Или их помесь. В книгах сказано, что заклинания призывают в тело умершего колдуна демона, единственная цель которого – месть. Демон живет лишь ради мести. И мертвое тело, куда он вселился, обретает невиданные для человека силы, тогда как душа отправляется прямиком в ад.

Потом, сказал Хайрем, заклятие распалось. Уэбб подскочил и хлестнул лошадь, та рванулась вперед, а индеец повис. Он даже не корчился – в один удар сердца был мертв. Сверчки разом смолкли, и буря утихла. Но мгновение спустя налетела снова. Ветер ломал сучья, срывал листья, дождь хлестал будто картечь. Молния ударила с небес прямо в тело индейца – и все стало белым.

Когда зрение вернулось ослепшим глазам, индейца не было – молния унесла его в ад. Только дымилась веревка, ветер колыхал петлю, и здоровый паук или что-то вроде него взобрался по веревке в крону и пропал.

Тут Хайрем смекнул, что перед ними – не просто сумасшедший. Тот паук был совсем как нарост на теле, замеченный Хайремом, когда он тащил индейца из повозки. В первый момент он решил, что на груди у того здоровенный паук, а потом разглядел, что это большое родимое пятно – волосатое, с очертаниями паука. Вернее, со слов Хайрема: «…существа, по виду схожего с пауком».

Когда все кончилось, Хайрем прибежал ко мне. Он был сам не свой от раскаяния. Говорил, что напился и поддался порыву толпы. После другие говорили мне о том же. Разумеется, это не оправдание, но хоть что-то.

Хайрем рассказал, что тело негритянки бросили на обочине проезжей дороги и что это мучает его. Пусть мертвым не помочь, но хотя бы похоронить ее достойно.

Так что сели мы в повозку и поехали. Буря к тому времени совсем разыгралась – на расстоянии вытянутой руки ничего не разглядеть. Тело искали долго, но нашли. Преподобный, с нее содрали кожу. Прямо как с белки. В повозке оказался старый ящик от плуга – туда мы ее и поместили. Отнесли в лес и закопали. Под проливным дождем и с разными корнями, что пришлось обрубать, совсем замучились. Но мы хотели убедиться, что тело не потревожат. Калеб, выпив как следует, вполне мог вернуться, чтобы забрать тело и подвесить где-нибудь в городе. Как сказал Хайрем, он уже повесил уши на кожаном ремешке себе на шею и похвалялся, что сошьет кисет для табака из грудей.

В общем, когда все было кончено и мы вернулись в город – узнали, что Гленда жива.

Индейское снадобье сработало. Она умерла и затем воскресла, уже здоровая. Либо так, либо ее принесли ко мне в глубочайшем кататоническом ступоре, но я не такой плохой врач, чтобы этого не заметить. Преподобный, говорю вам: девочка умерла, и это часть процесса исцеления. Но прежде чем она излечилась, индейца вздернули.

Вот тут Уэбб запел по-другому. Индейское проклятие стало для него реальным. В ту же ночь они собрали вещи и всей семьей сбежали из города. Даже сквозь сильный ливень я видел их отъезд и могу поклясться, что девочка была жива. Она сидела в повозке с мамашей и держала над ними зонтик. Помню, как я подумал: «Как бы ей опять не подхватить пневмонию». А после – что индейское снадобье могло излечить ее навсегда.

Наутро позади салуна нашли труп Хайрема. Рука крепко сжимала охотничий нож, которым он располосовал себе горло от уха до уха.

Затем пропал дилижанс с пассажирами. Сегодня вы видели, как человек развалился на улице, точно слепленный из промокшей бумаги. И еще банкир Нат. Его обнаружили на задках Молли Макгуайр с разорванным горлом и переломанной шеей. Теперь – Нолан. Та же рваная рана на горле. Сильная потеря крови, но на трупах почти нет следов крови. Вернее, в случае с Натом немного крови было там, где его нашли. Не знаю, как было с Ноланом, но вряд ли по-другому. Или вы не заметили? Ладно, не важно.

Да, еще ребенок несколько дней назад. Смерть от естественных причин, но на пояснице маленькая ранка – конечно, не такая, чтобы истечь кровью – лишь пара капель на простынях. Тогда я посчитал это за случайный укол булавкой от пеленок.

Все вместе отвечает тому, как, судя по книгам, действует демон – преследует врагов, словно вампир, пока все не сгинут. Равно и всех, кто встает у него на пути. Но и этого бывает мало. Демон может пожелать остаться в мертвом теле, насколько угодно.

Теперь, прежде чем вы скажете, что я помешался, позвольте добавить последний штрих к рассказу. Хотя это уже относится к сновидениям.

Мне снова приснился тот же сон – обо мне и негритянке – только сейчас все было натуральнее и по-другому. Так натурально, что я чуть не задохнулся.

Я проснулся и сел – окно было прямо передо мной – и через щель в занавесках увидел ЛИЦО, прижавшееся носом к стеклу. Было темно, черты лица расплывались, но это был индеец, смотревший так же, как в тот раз, когда я приходил к ним поговорить. С проницательностью и превосходством. Взгляд точно говорил: «Ну что, нравится сон, который я тебе послал?»

Так вот. Сон был тот же, с одной разницей: я занимался любовью с ее ободранным трупом – таким, как в ночь, когда мы с Хайремом ее похоронили.

И как, по-вашему, в своем ли я уме?

Глава шестая

(1)

– Не думаю, что вы спятили, Док, – сказал Преподобный. – Но я был бы лжецом, сказав, что принимаю все на веру. Вы явно убеждены в том, что говорите, но можете сильно ошибаться.

– Папа, – сказала Эбби, – я верю, ты видел лицо в окне – только оно могло быть частью сна. Ты винил себя в том, что случилось, – возможно, думал, что смог бы остановить толпу. А что до влечения к женщине, оно вполне здоровое. Но ты убедил себя, что должен хранить верность маме и после ее смерти, а во сне ты будто оскверняешь ее память. Последний сон об утехах с трупом соединил обе твои вины.

Док слегка покраснел.

– Допускаю, такое возможно.

– И еще, – сказал Преподобный, – вам может не давать покоя прежняя зависть к талантам индейца. А в глубине души вы можете считать, что так ему было суждено. Такие мысли всем приходят в голову. Вы попусту терзаетесь, Док.

А про себя он подумал: «Вот мне как раз есть за что терзаться».

– Все равно это не объясняет сходство ран у Фостера и Нолана. И человека на улице.

– Ладно, Док. Будем считать, что все правда. Как нам быть?

– Точно не скажу. Но все больше склоняюсь к тому, что дело не в моем воображении. Уверен, проклятие существует, и, если существует способ избавиться от него, – Док махнул рукой, – нужно искать в этих книгах.

Все трое какое-то время молчали.

– Черт, – сказал наконец Док. – Чувствую себя болваном. Естественно, вы правы.

Он налил новую стопку и залпом выпил:

– Все это лишь в моей голове.

(2)

Преподобный и Эбби вышли в переулок.

– Извините папины чудачества, – сказала Эбби. – Как мама умерла, он сам не свой.

– Не нужно извинений. Ваш папа, по-моему, очень обаятельный. – Раз уж Эбби начала оправдываться, он не стал добавлять о подозрениях по поводу того, что Док что-то обнаружил.

– Может показаться неприличным, но я хотела бы увидеть вас снова.

– Увидите.

Она взяла его за руку. В следующий миг она оказалась в его объятиях, и их губы слились. Он не ожидал, что будет так хорошо.

После поцелуя Преподобный выглядел взволнованным, даже смущенным.

– Что, Джеб, не подобает сану?

– Священник не должен целоваться с красавицами в переулке.

Она улыбнулась.

– Не забудь, ты обещал увидеться.

– Завтра. – Они поцеловались еще раз, и он быстро распрощался.

(3)

Док догадывался о взаимном влечении Преподобного и Эбби, но не волновался на этот счет. Напротив, был рад. Преподобный казался достойным человеком, пусть несущим печать скрытых терзаний. Он не знал каких, но мог это понять. После индейца он носил такой же шрам.

Однако списывать все на чувство вины не годилось. Он не собирался разом отрекаться от своих суждений. Мад-Крик проклят.

Этим вечером он не стал возвращаться в лечебницу. Никаких срочных дел там не было. Он сел перелистывать книги и делать заметки. То, что он обнаружил, прибавило опасений.

(4)

Вернувшись в отель, Преподобный раскрыл Библию на Откровении Иоанна Богослова. Капли крови не исчезли, – значит, тогда он не спал.

Он подошел к окну и выглянул наружу. Наступал вечер. До заката, пожалуй, не больше часа.

Он сел на кровать и стал чистить револьвер. Потом зарядил все шесть патронов и проверил, достаточно ли их осталось в карманах сюртука. Сам не зная зачем.

(5)

Едва начало темнеть, как Джо Боб Райн отправился домой, наказав Дэвиду закончить дневную работу и среди прочего – затащить на сеновал старую упряжь.

Прежде сеновал не был для Дэвида чем-то особенным. Но в последние дни, пусть это пришло в голову только что, мысль подняться туда вызывала тревогу. Теперь он даже жалел, что отца нет в конюшне, – при иных обстоятельствах он и подумать о таком не мог. Обычно рядом с отцом он напрягался, не зная, когда тот рассвирепеет и даст взбучку, – хорошо, если только на словах. Будь отец в лавке, думал он, мысль забираться по лестнице с упряжью не нагоняла бы страху. Но одному в сгущающихся сумерках было очень неуютно.

Лошади тоже беспокоились – уже несколько дней. Они фыркали, таращили глаза и не поддавались уговорам. Папаша считал, что дело в погоде. Из-за нее, мол, капризничают.

Может быть. Только на памяти Дэвида они так себя не вели. Они не очень-то капризничали – скорее были напуганы.

Стоило поднять глаза на сеновал, и он будто чувствовал чей-то пристальный взгляд и еще что-то – слово само пришло на ум – ЗЛОВЕЩЕЕ.

Полная ерунда, но именно это он чувствовал. Зло на сеновале.

Нелепица какая-то. Самыми злыми созданиями на сеновале были крысы. И ничего больше.

Повторив себе это дважды, он глубоко вдохнул, подхватил упряжь и направился к лестнице.

Чем выше он взбирался, тем сильнее наплывало сознание нереальности происходящего. Точно он знал, что кто-то притаился у самого края сеновала и ждет, чтобы наброситься на него. В голове возник образ огромной руки, хватающей его за макушку, отрывающей от ступенек и словно щенка швыряющей вниз. Еще шаг – и ему показалось, что сверху донесся скрип. Так скрипят ржавые петли. И запахло падалью. Может, там дохлые крысы?

Снова скрип.

Он замер.

Сейчас все звуки стихли. Но запах усилился. Почти невыносимый.

Еще одна ступенька – и он заглянул на сеновал.

Там лежал старый ящик для плуга. Весь в земле, будто выкопанный из могилы. И на мгновение ему показалось, что крышка слегка шевельнулась – как если бы кто-то спрятался внутри и быстро ее закрыл.

Он понял, что не может глотнуть. Этого ящика он не помнил.

Оставалось подняться на несколько ступеней и выбраться на сеновал. Потом пройти наискосок через кучи сена и закинуть упряжь на крюк в стене. Всего-то.

Только он не мог.

Даже если папаша отхлещет его вожжами – он не мог. Просто не мог двинуть ногой. Его сковал холод, как в середине зимы. А главное, он был напуган, как бывает, когда знаешь, что рядом свернулась готовая ужалить змея, но не можешь ее разглядеть.

Дэвид скинул с плеча упряжь, с размаху швырнул как можно дальше и стал спускаться. На полпути он вновь услышал скрип и остановился.

Взглянув наверх, вроде бы различил сквозь щели между досками неясные очертания лица и горящие глаза.

Он кубарем скатился вниз, вылетел из конюшни и захлопнул двери. Просунул в дужки замок и, опершись на широко расставленные руки, отдышался.

Приложив ухо к дверям, он долго слушал. Кроме знакомых звуков от лошадей – ничего.

Он вспомнил глаза. Какая глупость! Наверняка крыса. Значит, отмыкаем замок, идем назад и вешаем упряжь, как надо. Именно так – чтобы избавить себя от папашиной порки.

Но день быстро угасал, и в конюшне уже совсем темно. Даже просто заставить себя войти было выше его сил.

Он поспешно зашагал к дому.

(6)

Тьма не до конца размотала свой полог, но пальцы теней уже стискивали город, медленно сжимаясь в кулаки.

И ночные странники подобрались вплотную.

На конюшне лошади дрожали, ворочая выпученными глазами от сеновала к лестнице, пока фигура – с очертаниями, изменчивыми как вода, – спускалась вниз.

(7)

Поглядев на темноту за окном, шериф запер двери конторы. Он надел новую шляпу и сел за стол, спиной к зарешеченному окну, достал виски и стакан, налил изрядную порцию.

Сегодня ночной обход отменен. Без вариантов. Вероятно, и все последующие. Он думал уехать. Например, в Западный Техас или в Оклахому. Главное – убраться из Мад-Крика, и побыстрее. Он налил новую порцию. Следом еще одну.

Проклятье. Он даже напиться не способен.

(8)

Для Джима и Мэри Гласс услышать с улицы голос внучки было поистине чудом. С ее смертью уже смирились.

Они как раз думали, как известить дочь и ее мужа. Посылать письмо или телеграфировать не годилось, но кому охота ехать в Бюмонт и объяснять, глядя в глаза, что девочка пропала в дороге?

Винили они себя. Им пришло в голову предложить отправить девочку в гости в дилижансе, а после и дилижанс, и девочка считались пропавшими. До этой самой минуты.

Детский голосок, по которому они сразу узнали Миньон, звал из-за двери. Они наперегонки бросились открывать.

Мэри оказалась первой.

Снаружи, в густеющих сумерках, в немыслимо грязных лохмотьях, стояла Миньон. В одной руке, крепко сжимая матерчатое горло, она держала куклу. – Бабушка, – голосом холодным и пустым, как первое дыхание зимы, сказала девочка.

– У нее что-то с глазами, – сказал Джим, тем временем Мэри распахнула объятия. Миньон пружиной метнулась навстречу – и ее зубы вонзились в бабушкино горло, как горячий нож в масло.

Мэри вскрикнула. Кровь хлестнула фонтаном, и она рухнула навзничь на крыльце, зажимая рукой шею.

Девочка отцепилась от бабушки и бросилась на Джима. Детские ручонки обхватили его правую ногу, зубы нацелились в промежность, терзая одежду и плоть, как сгнившую парусину.

Джим оторвал ее от себя и швырнул на пол.

Одного взгляда хватило понять, что жена мертва. Кровь ручьями струилась по ее шее. Глаза полностью закатились.

Он сделал два неверных шага, ухватился за вешалку для шляп, чтобы не упасть, и повернулся к внучке.

Та по-кошачьи шустро шмыгнула к нему. Одной ногой уперлась ему в колено, отбросила куклу и вскарабкалась выше. Ручонки обвили его затылок.

– Поцелуй дедуле, – сказала она и, сомкнув челюсти, изогнув шею, разорвала ему горло.

Джим рухнул на пол. Последним усилием он попытался оттолкнуть девочку, но тщетно. Он слышал, как ее язык быстро снует между его зубов. Потом все звуки исчезли.

Когда Миньон насытилась, на лице Джима почти не осталось плоти.

Еще несколько мгновений – и он, безлицый, встал. Зубы, похожие на кусочки сахара в томатном пюре с глазами, несколько раз щелкнули. Он был голоден.

Поднялась и Мэри. Ее голова свешивалась набок, платье с одной стороны было ярко-красным.

Она вышла в дверь, к городу и к живым людям.

Джим направился следом.

Миньон подобрала куклу и пошла за ними.

Дедушка, бабушка и внучка отправились на ужин.

(9)

Как только стало темнеть, Буэла услышала пение. Пели фальшиво, и приглушенный звук доносился снаружи, но она узнала голос.

Ее сестра, Милли.

С лампой в руке Буэла вышла из дома.

– Милли, господи, это ты?

В ответ только пение – точно умирающая птичка в колодце.

– Милли, я здесь. Где ты?

– Голодная, – произнес голос Милли. – Я очень голодная.

Теперь Буэла сообразила. Голос доносился из погреба. Но там давно ничего нет, кроме воды.

Внезапно Буэлу осенило. Милли заблудилась. С дилижансом случилось что-то ужасное, и Милли заблудилась. Теперь она помешалась от голода и прячется в погребе. В тухлой воде.

Буэла подоткнула юбки и кинулась к погребу.

– Дорогая, сейчас я тебя накормлю. Немного потерпи. Я тебя накормлю.

Буэла рывком открыла люк в погреб.

Пение стихло. Только глухая чернота. Змейки страха проползли по ее спине.

– Милли?

Она просунула лампу глубже в погреб.

Во тьме возникло лицо Милли. Грязная луна с массой копошащихся червей. Слизь на волосах.

– Господи, – ахнула Буэла.

Пальцы Милли схватили запястье руки, державшей лампу, и рванули.

Крик Буэлы быстро оборвался. Вместе с лампой она ушла под воду.

Но, отдавая Буэле должное, она накормила Милли.

(10)

Работа у гробовщика шла полным ходом. Мерц подготовил Ната Фостера и нарядил его в костюм, захваченный шерифом из дома банкира, после чего заключил, что Нат никогда не выглядел лучше. Черви должны оценить его рвение.

С другой стороны, он порядком намаялся с Натом. Если учесть, что друзей у того не больше, чем у земляного гремучника, Ната следовало заколотить в ящик и закопать, пока не раздулся.

Оглядывая распростертого на плите Нолана, он решил, что именно так с ним и поступит. Никто из этих двоих не привлекал плакальщиков – хотя Нату нашлось чем их оплатить. Парни вроде них больше привлекают мух.

Мерц прикинул, что лучше завернуть Нолана в старую простыню и положить в простой сосновый гроб. А с утречка зарыть, пока он совсем не протух и не выпер за стенки. На дешевых похоронах такое разок случилось. Он засунул старого Крайдера в гроб без бальзамирования и продержал так ночь. На другой день на погребении – июльский денек выдался жаркий – говнюк раздулся, как кит. В тот раз удача Мерцу не изменила, и тело не выдавило боковины гроба, пока родственники не разошлись. Вонь стояла, как от бочонка тухлой рыбы. Мерц и могильщики свалили труп в яму и побыстрее закидали.

Нолан, ясное дело, уже пованивал. И довольно мерзко.

Мерц обошел вокруг тела. Уродливый hombre. Хотя бы грязь из пустой глазницы выковырять.

Да. Назвался груздем – полезай в кузов. Остается раздеть его, обложить льдом и оставить до утра. Двое могильщиков подряжены. Управиться недолго, а после – похороны Ната, где удастся срубить деньжат. Пусть до Ната никому нет дела. А иные будут только рады.

Мерц выкрутил фитиль у лампы над плитой, прошел Нолану в ноги, повернулся спиной, ухватился за один кучерский сапог и потянул.

Снятый сапог он поставил рядом с собой. Нет, размер не годился.

Он взялся за второй и потянул. Тот не хотел слезать.

– Ну давай, сукин кот!

Нолан сел на своей плите. Грязь посыпалась из глазницы и с волос.

Мерц перестал тянуть.

По затылку пробежал озноб.

От другой плиты, где лежал обряженный Нат, донесся шорох. Покосившись в ту сторону, он разглядел в дымчатом свете лампы, как Нат слезает с плиты.

«Мальчишки балуют», – подумал Мерц.

И в этот миг заметил севшего за спиной Нолана.

Он бросил сапог и развернулся.

И Нолан его сцапал.

Глава седьмая

(1)

В темноте лаборатории Дока сосуды с частями игрока стали подрагивать.

Сгнившая плоть поползла вверх по стенкам и надавила на крышки. В других задребезжали кости. Картонная коробка, где лежала голова, задрожала.

На стенке коробки проступило пятно, затем блеснули зубы. Голова игрока прогрызала путь к свободе. В большой банке костяная рука сжала пальцы в кулак и настойчиво забарабанила в стекло.

Док сидел за столом в кабинете, разложив сбоку несколько стопок книг и раскрыв перед собой одну из них. Разорванные на полоски листки записной книжки торчали тут и там в качестве закладок. В стопках лежали «НЕКРОНОМИКОН», «ТАЙНЫ ЧЕРВЯ», «КАББАЛАТ ШАББАТ», «КУЛЬТЫ УПЫРЕЙ», «ЧЕРНАЯ КНИГА ДОФИНОВ», «СОБРАНИЕ НЕЧИСТИ».

Читал же он «ВЫЗЫВАНИЕ ДЕМОНОВ».

Послышался звук.

Док поднял голову и прислушался. Звук долетел из примыкавшей к кабинету приемной. Похоже на звон стекла. Открыв ящик стола, он достал маленький револьвер, встал и прошел к двери между кабинетом и приемной.

Снова звон разбитого стекла.

Он взвел курок, открыл дверь и вышел в темный коридор. Сейчас стало ясно, что звук шел из лаборатории, куда он поместил останки игрока. Кто-то туда проник.

Док прекрасно знал дорогу и не потрудился зажечь лампы в коридоре.

Он осторожно подкрался к двери в лабораторию и прислушался.

Внутри будто с хрустом прошли по битому стеклу.

Он распахнул дверь.

В помещении смутно проступали очертания полок и оборудования – мензурок и прочего. Перехватив револьвер в левую руку, он взял с ближайшей полки спичку, чиркнул ею и произнес:

– Кто здесь?

Ответа не последовало, но стекло захрустело сильнее.

Спичка потухла.

Захватив еще горсть спичек, Док шагнул в темноту. Что-то ткнулось в его ботинок, и он пинком отбросил это в сторону.

Вернув револьвер в правую, левой рукой он зажег спичку о брючину и поднял перед собой.

С одной из верхних полок донесся странный скрежет, и он увидел, как коробка с головой мертвеца дрогнула.

Проклятые крысы – добрались-таки.

Тотчас же он убедился, что это не крысы.

Голова с горящими как угли глазами таращилась на него через прогрызенное в коробке отверстие. Зубы громко щелкнули.

Док вскинул револьвер и выстрелил в голову в тот же момент, как погасла спичка. Насколько выстрел был удачен, судить в темноте было трудно. Он видел лишь черный шар, слетевший с полки на пол с громким стуком.

Он чиркнул новой спичкой и замер.

Что-то схватило его за ногу.

Опустив спичку ниже, он увидел кости скелетной руки. Отчаянный пинок – и костяная рука закрутилась по полу, пока не врезалась в массу из трепещущей плоти с осколками стекла и остатками волос, некогда украшавших голову, грудь и живот игрока. Все вместе походило на истрепанный ковер, под которым снует мышь.

Ребра с треском собрались в каркас – и ковер из плоти в мгновение ока его обтянул.

К получившей пинка руке присоединилась вторая. Кисти раскачивались на запястьях, словно головы кобры, и руки как змеи скользнули под стол для препарирования. Обратно они вынырнули, удерживая череп из коробки.

Руки уронили череп у верхушки костяка, и он, щелкнув, прикрепился к шее. Кости ног, хрустнув, присоединились снизу. Руки стали на место.

Сборный человек подогнул костяные колени и, к неописуемому ужасу Дока, поднялся.

Ошметки тканей все еще ползали по телу, отыскивая нужное место. Полоска плоти обернулась вокруг нижней челюсти Сборки и застыла. Пучки волос торчали по всему лицу, приставшие в основном к голой кости. Ноги тоже состояли из одних костей.

Зубы черепа несколько раз клацнули, и монстр двинулся к Доку.

Док выстрелил. Пуля попала твари в грудь, прошла навылет и расплющилась о стену.

Спичка погасла. Док не стал зажигать новую – глаза уже приспособились к темноте и хорошо различали очертания. В голове мелькнуло вычитанное в одной из книг: если мертвец оживлен демоном, его нельзя уничтожить, пока цел гниющий мозг. Разрушенный мозг несет мгновенную гибель.

Док выстрелил снова, но прицел повело в сторону. Кусок плоти вырвало из плеча Сборки.

Док не мог двинуться, он как примерз к месту.

Сборка была уже рядом. Костяные пальцы растопырились (Док успел заметить, что к одному пристал заплутавший нос), готовые вцепиться в шею. Одновременно он разинул рот для укуса.

Док сунул дуло револьвера в рот и, когда Сборка сомкнула челюсти – так что зубы разлетелись в труху, – спустил курок.

Мозги вылетели из гниющего затылка Сборки и размазались по стене томатным пюре. Голова зашаталась, слетела с плеч и разбилась об пол, как гнилая тыква. Частички мозга, засохшей крови и вонючей плоти налипли на брюки Дока.

Левая рука твари отскочила, рассыпавшись фрагментами костей. Вылетело правое колено, и Сборка рухнула. Ударившись об пол, она разлетелась на куски. В секунды у ног Дока осталась куча гниющих останков.

Док с трудом сделал несколько шагов и оперся о стол.

– Матерь Божья, – сказал он. – Святая Матерь Божья.

(2)

В дверном проеме, освещенная лампой, оставленной в кабинете Дока, замерла Эбби. В одной сорочке и с дробовиком Дока в руках.

– Я слышала выстрелы. Господи, что это?

Не отпуская стол, Док поднял голову.

– Живые мертвецы. Все, как я говорил. Веришь теперь?

Эбби только кивнула.

– Я-я видела, как оно движется. Не могла выстрелить. Когда это – когда оно – так близко… Господи, оно развалилось.

– Ага. Давай не стой здесь. Иди оденься.

(3)

Преподобный чувствовал запах дождя. «Возможно, – думал он, – это и разбудило». Как бы там ни было, сон будто рукой сняло. Он подошел к окну и выглянул. Падали первые крупные капли. Поднимался ветер. Похоже на то, что соберется гроза.

Преподобный взглянул на карманные часы.

Совсем поздно.

Он зажег лампу, сел на кровати и раскрыл карманную Библию.

(4)

Начавшись, все развивалось быстро. Мертвые были голодны. Они шли в дома друзей, родственников и врагов. Те из живых, кого не съели целиком, вскоре пополняли их ряды.

(5)

Преподобный решил пройтись. Ни заснуть, ни погрузиться в чтение не удавалось. Он оделся, положил в карман Библию и спустился вниз.