Текст книги "Сделай погромче"

Автор книги: Джо Мино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Семь

Как я уже сказал, миссис Мэдден – худая и высокая, с пушистыми светлыми волосами (она была бы даже секси, не будь такой нервной и дерганой), короче, она демонстрировала наличие развода тем, что постоянно щеголяла в одной и той же полупрозрачной желтой ночной рубашке, которая начинала уже довольно заметно приходить в негодность. К тому же она стала намного больше курить, стреляя сигареты у Майка, чего раньше не случалось. И пить. Виски «Canadian Club». Мы как-то сидели у Майка и курили травку, было поздно, и я собирался улизнуть домой, и поднялся, и миссис Мэдден сидела на полу в гостиной, курила и пила свой «Саnadian Club» прямо из горлышка, и смотрела какой-то древний сериал. Я думал об этом всю дорогу до дома. Когда я пришел, папа был распластан на диване, а наверху мама шила, строчила на швейной машинке – в два часа ночи. И я подумал, что где-то чьи-то родители непременно должны быть счастливы.

Открою вам тайну: когда мне становилось не по себе из-за моих предков и когда казалось, что их расставание уже неизбежно и это только вопрос времени, потому что папа все еще спал на диване и совсем не было похоже на то, что у них что-то там налаживается, – вообще-то было очень похоже, что все становится только хуже, потому что папа теперь еще и сам стирал свои вещи, – в общем, когда мне становилось не по себе, я шел и брал в прокате какой-нибудь ужастик. Обычно что-нибудь старое и черно-белое, типа «Человека-волка», и всегда в прокате по соседству. В результате я стал появляться там не реже чем раз в две недели. Этот грузный парень с жирными от фаст-фуда пальцами закатывал глаза и бормотал: «Лон Чейни младший? Да он даже имя себе не заработал. Видел когда-нибудь «Призрак оперы», с его отцом? Вот это классика».

Я обычно отрицательно качал головой и приносил кассету домой, и смотрел ее внизу в полном одиночестве, а мой старший брат, Тим, спускался ко мне – одетый неизменно в тренировочные штаны и бейсболку или что-нибудь еще такое спортивное – и спрашивал, что я делаю и почему никогда не выхожу на улицу, и я говорил: «Да отстань ты от меня», и он говорил: «Ты мутируешь в настоящего пидора». Потом спускалась моя сестричка, Элис, как всегда надув губы, потому как думала, что если попадет в команду поддержки или что-нибудь в этом роде, то непременно кем-нибудь да станет, но в команду поддержки пока не попала, и на нее надвигалась вся эта мелодрама тоскливого существования в старших классах, или я не знаю что. Она говорила: «Я хочу посмотреть телевизор», и я говорил: «Не повезло тебе», и, если она пыталась отнять у меня пульт, ставил ей подножку и щелкал по лбу. Ни с кем из них я даже не разговаривал. Оба они казались мне незнакомцами, с которыми я иногда делю трапезу, наверное.

Когда все успокаивалось, я возвращался к просмотру своей кассеты, где Лон Чейни младший бежит босиком по болоту, заранее преисполненный чувством вины от того, кем ему еще предстоит стать, а в отдалении, в тени деревьев, стоит бедная англичанка, и я сидел, и кивал сам себе, потому что именно это я чувствовал почти постоянно: смятение, и жажду, и злость. Вскоре с работы домой возвращалась мама, всегда расстроенная, и начинала кричать, почему никто, кроме нее, не может приготовить ужин, и именно в один из таких вечеров, глядя на Лона Чейни младшего, я решил, что мне необходимо найти работу и как можно дольше не появляться дома.

Восемь

А отправился я во Дворец Йогурта, что на улице Пуласки. Как я уже сказал, мне нужна была работа, чтобы свалить из дома, вдобавок я решил, что попытаюсь начать копить на машину или фургон. На самом деле я недавно видел фургон с нарисованным на боку пауком, девчонке типа Дори наверняка понравилось бы, если бы у парня было подобное средство передвижения. В общем, однажды после школы я отправился во Дворец Йогурта и увидел там Джессику, и решил проверить, не поможет ли она мне. Она работала там года три и была уже чем-то типа помощника управляющего. Она стояла за стойкой в своем розовом фартучке и розовом берете. Едва заметив меня, она тут же затрясла головой.

– Тебе чего, Брайан Освальд? – спросила она, облокачиваясь на стойку и хмурясь. Я пожал плечами, подошел к стойке и сказал.

– Я бы хотел заполнить заявление о трудоустройстве, пожалуйста.

– Чего? Это что, шутка такая? Тебя Гретхен подговорила?

– Я бы хотел заполнить заявление о трудоустройстве, пожалуйста.

– Отвали, – сказала она, показав средний палец.

– Нет. Пожалуйста, Джессика, мне нужна работа.

– Зачем?

– Мне нужно свалить из дома, – сказал я. – Мама все время сидит там и плачет, блин.

– Да? – спросила она, странно меня рассматривая, взвешивая мои слова, что ли.

– А еще, – сказал я, – а еще я коплю на фургон. Я хороший работник. И у меня куча свободного времени, ты же знаешь.

– Хорошо, ты можешь работать вечерами? – спросила она.

– Я могу работать когда угодно, – сказал я. – По вечерам, по выходным, когда угодно.

– Правда? – сказала она, кивая. – Ну, и когда ты готов приступить?

Вот так это оказалось легко.

Итак, на фургоне, том, на который я решил копить, была нарисована черная вдова, прямо на боку. Фургон был черный, и паук был черный, обведенный желтым, с белой паутиной по кругу. Я видел его припаркованным у дома того чувака, в двух кварталах от Майка. Я чуть не грохнулся с велосипеда, когда увидел на панели табличку ПРОДАЕТСЯ. Думаю, фургон был мне нужен потому, что, как говаривал Майк, фургон – главное украшение мужчины, ну после усов, разумеется. У Джеба Деррика были усы, светлые такие, и на стоянке «Хонтед Трейлз» у него на коленях всегда сидели девчонки. Как я уже говорил, не знаю почему, я не мог отрастить усы, чтобы спасти свою жизнь. Но я знал двух парней – настоящих шестерок в школе, – которые, приобретя фургоны, уже через несколько недель встречались с настоящими секс-бомбами, и даже если не секс-бомбами, то сиськи у них были что надо. Я бы довольствовался и страшненькой, если бы она заметила, какая песня играет в магнитоле. Но большинство девчонок не обращали на это внимания, по крайней мере из тех, что бывали у Майка. Они, кажется, были слишком озабочены своими прическами. Не знаю. Я думал, что если бы я сидел в машине с какой-нибудь девчонкой с жуткими угрями, но она бы сказала: «Это Black Sabbath с Оззи?» я бы закрыл глаза, представил бы себе милашку и благодарно бы ее поцеловал. Дори, ну, Дори знала разницу между старым Black Sabbath и новым Sabbath с Ронни Джеймсом Дио, полной херней. Это было одной из причин, почему она мне так нравилась. Она была высокая и хорошенькая и не боялась слушать тяжелую музыку.

За неделю работы во Дворце Йогурта я выучил, что они предлагают тридцать три разных вкуса, а не тридцать один, как в «Баскин Роббинс», хотя, если честно, я бы не смог сказать, что представляли собой эти два дополнительных вкуса, разве что мороженое «Супермен» было не чем иным, как обычным ванильным мороженым с красным, желтым и синим пищевыми красителями. Поскольку для меня это все было бесплатно – с целью предотвратить кражи, – я ставил над мороженым самые невероятные эксперименты разной степени безумия, например, смешивал ананасовое, вишневое и ромовое или съедал по семь шариков «ирландского крема», наслаждаясь ими прямо над урной, чтобы в случае чего поблевать, после чего был счастлив, что имеется стойка, на которую можно опереться. Еще там все время было полно худых ухоженных разведенных женщин в облегающих гимнастических костюмах и с волосами, собранными в хвост, которые заходили попробовать наш обезжиренный йогурт после занятий по фитнесу. Но самое замечательное во Дворце Йогурта было то, что там отсутствовал босс, потому что ему поставили диагноз «рассеянный склероз», а его сынок Кэффи фактически оставил лавочку на растерзание придурковатым подросткам типа Джессики Д. Работа была настолько хороша, что я даже и не думал подворовывать, потому как, что, интересно, я делал бы, попадись я на этом, а попался бы я непременно, потому что, как и все подростки, был недостаточно хитер.

Самое потрясающее началось в пятницу вечером. В ту пятницу я впервые работал вечером один, потому что Джесс захотелось пойти на вечеринку, а я уже отработал неделю, и мне это вполне подходило, поскольку, ну, в кафе был магнитофон на две кассеты, и я сделал такую штуку – я попытался создать совершенную коллекцию рок-н-ролла, где все невероятные песни следовали бы одна за другой, например, Surrenderот Cheap Trick переходила бы в Too Young to Fall in Loveот Motley Crue, одна за другой, весь вечер, как будто меня должен был оценить какой-нибудь рок-гуру, или живая аудитория, или что-нибудь в этом роде. В ожидании посетителей я нырнул в кладовку, где стоял магнитофон, и включил следующую песню, прежде чем закончилась предыдущая, и Paradise Cityот Guns n'Roses перетекла в Revolutionот the Beatles. Вероятно, никто, кроме меня, не заметил этого вечера пятницы; ни женатые пары с сопливыми детишками, которые роняли свои стаканчики с мороженым, прежде чем я успевал им их вручить, ни одинокие домохозяйки в желтых спортивных штанах, очевидно заполняющие пустоты в своих сердцах тройным карамельным мокко, ни даже подростки, пригласившие девчонок на свидание, неловкие и озабоченные тем, хватит ли им денег. И тогда в десять часов вечера, перед самым закрытием, я сделал вот что: я подмел и вымыл пол под песню Rolling Stones Wild Horses.Это, понимаете, должно было стать моей фишкой.

Еще эта работа позволяла мне усовершенствовать свои фантазии, в которых я оказывался за стойкой во Дворце Йогурта, и входила Дори и звучала песня Kiss Bethи каштановые волосы Дори развевались и она расстегивала молнию на джинсах и появлялся золотой венец и мы шли в кладовку и занимались там сексом, и я никогда не волновался о том, хорош я или нет, потому что это была всего лишь мечта. В общем, по настоящему мне нужен был не фургон и не побег из дома, а именно Дори. И все же на фургоне действительно был нарисован паук, и идите на хрен, если скажете, что уже слышали это, потому что это было просто офигительно.

Чувак, с которым я должен был работать в субботу вечером, Том, нехороший был человек. В первый же вечер нашей совместной работы, пустой, скучный вечер без единого посетителя, Том оглядел меня с ног до головы, как будто проверяя что-то, и спросил: «Слышь, брат, тайны хранить умеешь?»

Том выглядел как самый обыкновенный парень – среднего роста, среднего сложения, прыщи средней паршивости, серая изодранная бейсболка, всегда задом наперед. Манера разговора у него была странная, как будто он из негритянского гетто, что ли, хоть он и был еще белее меня. Не думаю, что он отличался сообразительностью. В смысле, я думаю, он был бы ничего, если бы не был таким тупым и жадным.

– Ёу, ты тайны хранить умеешь или нет? – повторил он свой вопрос.

– Полагаю, да, – сказал я.

– Тогда смотри, – сказал он, указывая на кассовый аппарат, – У меня система.

– Система?

– Система, – сказал он, кивая. – Идеальная.

– Правда?

– Смотри, – снова сказал он. – Когда люди входят, я их не пробиваю.

– Ну и?

– В смысле, я беру деньги, да, они платят, а я кладу деньги себе в карман.

– Какого хрена ты это делаешь?

– В каком смысле какого хрена? – спросил он. – Чтоб деньги делать.

– Тебе разве не платят за работу здесь?

– Ну да, но это ж фигня. А так на хату я иду с кэшем в кармане.

– Так, ладно, все круто, только не делай этого, когда я поблизости. Мне нужна эта работа.

– Чего, ты думаешь, мне эта работа не нужна? – спросил он.

Я усмехнулся и, отвернувшись, продолжил протирать стеклянные двери.

– Я тебя вопрос спросил, – сказал Том, наступая на меня.

– Ты меня вопрос спросил? – сказал я, передразнивая его. – Ты вообще откуда?

– А тебе какого хрена надо знать, откуда я? – пробормотал он, грозно глядя на меня. – Из Оук Лон я.

– Оук Лон? – спросил я, качая головой. – Что, даже там темнокожие живут?

– Ёу, – сказал он, делая рукой странный гангстерский знак. – Ты должен уважение мне проявить. Говниться не надо тут, пол меня?

– Ну извини, – сказал я, отворачиваясь, чтобы не рассмеяться. – Удачи тебе с твоей системой.

Когда зашли единственные в тот вечер посетители – две пожилые женщины в одинаковых синих капорах, заказавшие самые маленькие стаканчики мятно-шоколадного мороженого из всего, что у нас было, – Том попытался применить свою «систему», взяв у них деньги и не выбив чека. Я встал позади него, решив, что не позволю ему все испортить.

– Ёу, Том, – сказал я, когда он потянулся за деньгами – жалкие полтора доллара. – Ты, брат, забыл чек выбить.

Он уставился на меня, моргая, затем повернулся к женщинам и сказал:

– Я выбью чек, когда возьму деньги.

– Ёу, Том, почему бы не заняться чеком сейчас? – спросил я.

– Ты пошел бы столы протер, – сказал он, все еще держа в руке доллар и два двадцатипятицентовика.

– Я уже протер. Давай помогу тебе, – сказал я и нажал на кнопку. Кассовый аппарат зажужжал и бикнул, и, взяв у Тома деньги, я положил их в соответствующие отделения.

– Тебе, сука, пиздец, – прошипел он.

Весь вечер я ждал, что он подойдет ко мне с ножом или кастетом или метлой даже, но он ничего не сделал. Мы закрыли кафе, закончили уборку, и когда он уже уходил, я сказал:

– Прости, Том. Я просто не хочу, чтобы меня вышвырнули с работы, – и он кивнул, и устремился к своей машине, золотому «Cutlass Supreme», на номерах которого было написано МИСТЕР ЛОВКАЧ.

На следующий день, придя на работу рано, я обнаружил, что меня уволили. Том позвонил Кэффи, сыну босса, и сказал, что застал меня за воровством, а также упомянул, что ему известно об интрижке между Кэффи и Джессикой, и на этом для меня все закончилось. Мечты о побеге из дома, мечты о фургоне с пауком, мечты о Дори – все пошло прахом.

Я поклялся, что если когда-нибудь узнаю, где живет этот Том, то как следует его отделаю, я поклялся чертову Богу, честное слово.

Девять

На парковке у «Севен-Элевен» я снова поцеловал Дори. Мы ждали, пока Майк купит сигареты, и Дори стояла у урны, изрисованной граффити навроде отсоси у меняи я, 1988, и в ночи горела большая красно-зеленая вывеска «Севен-Элевен», и какая-то мамаша в длинном буром универсале орала на своих детей, и какой-то парень оставил в белом фургоне включенное радио, где Бадди Холли пела «Каждый день» под пошлое механическое пианино, и Дори стояла, облокотившись о стену «Севен-Элевен» из красного кирпича, и на ней была голубая джинсовая куртка и синие джинсы, и футболка с надписью «Кастрируй и стерилизуй своих ублюдков», и ее темно-рыжие волосы казались очень прямыми – челка до самых бровей, – и она выцарапывала свое имя белым камнем на кирпиче, что не очень-то получалось, и она сосала апельсиновый леденец и подпевала Бадди Холли, и когда наконец я поцеловал ее во второй раз, на вкус она была, как апельсин.

Десять

На этот раз я решил, что будет круто выбрить волосы на голове полосками – знаете, как у Брайана Босворта из Oklahoma Sooners – волосы на затылке длинные, а на висках короткие, и на висках выбрит какой-нибудь крутой узор. Я думал, что это может, знаете, сработать, может быть моей «фишкой», знаете, я мог бы стать парнем с выбритым на висках узором. Босворта я увидел по телеку за несколько месяцев до этого, когда мой старший брат Тим смотрел гомо-эротический футбол, – прическа была прикольная. В общем, я попросил Майка попробовать, а он отказался. В смысле, я даже дошел до аптеки и купил триммер за двадцать баксов, и вот я весь такой с триммером, и никто не соглашается помочь; я даже попросил миссис Мэдден, и она сказала, что сделает это за пятьдесят баксов. Вот так всегда: тебе приходит в голову отличная идея, а люди вокруг из кожи вон лезут, только бы ты ее не осуществил.

Как с разводом предков Майка: звучало это отлично, а на самом деле жизнь его стала – полное дерьмо. Ему приходилось все время работать в паршивой пиццерии, самому покупать себе еду, он не мог воспользоваться телефоном, целый месяц не видел свою сестру, и из-за всего этого со школой у него пошел полный пиздец. Он не успевал с домашним заданием, не готовился к контрольным и из хорошиста превратился в законченного двоечника. Я не мог ничего сделать, не мог даже ничего сказать, чтобы подбодрить его. Он постоянно курил траву – перед уроками и после, и даже иногда на переменах – и он полностью, совершенно завалил последний тест по истории, и цыпочка мисс Эйкен попросила его остаться после уроков, и поинтересовалась что происходит, и он только покачал головой, встал и вышел. Дерьмо, в общем.

Мы сидели у Майка, и он, как обычно, дулся, весь такой депрессивный, и не думаю, что вся эта подкурка особенно ему помогала, и в конце концов пришла Дори, так как я названивал ей целый день, и, ну, я подумал, может, ей удастся вытащить Майка из постели. Она принесла из школьной библиотеки книжку про бостонского душителя и еще одну про американских серийных убийц, и я подумал: Вот это девчонка,и она планировала помочь нам с выпускной работой. Но Майк, он был в таком кошмарном настроении, он слушал и слушал песню Black Sabbath «Перемены» – очень слабую песню, надо сказать, там еще пианино, пианино бля в песне Black Sabbath,и Оззи что-то там бормотал про происходящие с ним перемены – а Майк только и делал, что лежал в постели, и я впервые долго-долго разглядывал его комнату, где повсюду были трубки и боксерские груши и пошлые журналы, и Дори лишь покачала головой и сказала: «Майк, твоя семейная жизнь – полный пиздец», и он поднял голову и сказал: «Мне прекрасно это известно».

– Слушай, приятель, нам надо сделать этот проект, – сказал я.

– А кого это ебет? – спросил он и застонал. – Когда кругом сплошной пиздец.

– А как насчет Эрин Макдугал? – спросил я. – Вроде все не так уж плохо, а?

– Черт, – вздохнул он. – Это только вопрос времени, пока я проебу и это.

– Тебе нужно соскочить, приятель, – сказал я. – Давай, пошли в торговый центр или куда-нибудь.

– Просто оставь меня в покое! – крикнул он, зарываясь головой в подушки. Я потянул его за голую ногу, но он не пошевелился.

– Так, хватит, – сказала Дори, грустная, – если хочет быть несчастным, пусть будет. Мне в любом случае пора на работу.

Я проводил ее во двор и спросил:

– Дори, я тебе все еще буду нравиться, если постригусь, как Брайан Босворт?

– Как кто? – спросил она, прикуривая сигарету.

– Парень, футболист, с такими выбритыми полосками? Типа узоров.

– Думаю, это будет глупо выглядеть, – сказала она, качая головой. – Мне нравятся твои волосы и так. Очень милые.

– Да, наверное, – сказал я. – Просто такая у меня была тупая идея.

– Поцелуй меня, и я пойду, – сказала она, глядя на часы. Щелкнула тюбиком белой губной помады и быстро подправила губы.

– Тебе правда надо идти? – спросил я.

– Ага, меня обещали подбросить.

– О'кей, – я потянулся к ней и поцеловал ее крепко-крепко, держа за руки, мой язык скользил у нее во рту туда и обратно, она хихикала и наконец шлепнула на мою щеку большое белое клеймо поцелуя. Я проводил ее к фасаду дома, и к нам подъехал охуенный черный «файерберд» и замер у бордюра. Чувак за рулем – какой-то хрен в зеркальных очках от солнца, черной бандане и с пушистыми черными усами – подудел дважды, убавляя звук какого-то сального рока в колонках, которые по мощности сошли бы и для стадиона. Я стоял рядом с Дори, разинув рот.

– Позвони мне, – сказала Дори, исчезая в машине. Шины завизжали, когда они тронулись с места, и я сразу же стал производить в голове некие довольно сомнительные арифметические подсчеты:

– Волосы у меня были так себе, как бы мне ни льстила Дори. У меня вообще вид был – так себе. Ничего определенного.

– У меня больше не было работы, а следовательно, и денег.

– При таких условиях я могу позволить себе зазвать Дори в забегаловку, побаловать ее там одним дешевым салатиком и проследовать на автобусе в место проведения чудного романтического вечера, где можно с наслаждением наблюдать, как Майк затевает очередной скандал, а затем просто скулит, как больной щенок.

При таких исходных мне вообще не светило когда-либо заняться с ней этим – если, конечно, мне не удастся скопить немного денег – и все это выглядело довольно безнадежно.

Пока

Пока

Пока произошедшие в один прекрасный день события, связанные с ебанутой игрой Dungeons and Dragons, все не изменили.

Одиннадцать

В общем, в субботу во второй половине дня эти придурочные знакомые Майка, эти ребята, увлеченные Dungeons and Dragons, неожиданно позвонили ему и поинтересовались, может ли он продать им немного травы. Это была блестящая возможность, учитывая, что человек их было пять или шесть, и все они хотели поучаствовать. Почему? Ну не знаю, чтобы доказать свою крутизну, может быть. Заправлял у них всем этот мальчишка Питер Трейси. Майк учился с ним в младшей школе, и пару раз они сыграли в DD, но вот уже несколько лет даже не разговаривали. Так что, когда мальчишка спросил: «Можешь сегодня принести? Это очень важно», Майк сказал: «Договорились», и быстро повесил трубку.

Идея заключалась в том, чтобы дать им совсем немного травы, достаточно, чтобы они слегка кайфанули, а остальное набить орегано – старый наркоманский трюк. Таким образом Майк продавал им чуть-чуть, а получал в пять раз больше. Это было просто, как все гениальное. Мы прыгнули в автобус и доехали до Оук Лон, где на тупиковой улице в ряд выстроились многоквартирные дома. Мы обошли дом, как проинструктировал нас главный ботан, и дважды постучали в заднюю дверь. Мама мальчика, очень смахивающая на Джун Кливер, с коротким каштановым каре, в синем платье и белом фартуке, улыбаясь, открыла дверь: «О, здравствуйте, мальчики, – засияла она. – Входите, входите».

– Спасибо, – сказал Майк, приглаживая волосы.

– Мы так давно не виделись, Майкл. Как твои родители?

– Шикарно, – сказал он. Мы прошли через кухню, улыбаясь и кивая миссис Трейси, пока она просила нас вытереть ноги. Сразу было видно, что она одна из этих женщин. Как я уже сказал, у нее были идеально уложенные каштановые волосы, бело-голубой фартучек с оборками, и в руках она держала мыльную швабру. Мы с Майком извинились и вытерли ноги о коврик, и она сказала: «Мальчики в гостиной, играют».

– Отлично, – сказал Майк.

– Хотите повесить ваши пальто? – спросила миссис Трейси.

– Не, мы только на минутку, – сказал Майк.

– Нет-нет, я настаиваю, – сказала она и заставила нас снять пальто. Я оглядел кухню и заметил, как чиста, безукоризненна, совершенна в ней каждая поверхность, как аккуратно повешены у задней двери куртки всех ботанов, заметил синий льняной жакет миссис Трейси, ее красную сумочку, идеально расположенные на крючках, прибитых на разной высоте, и как все в этом вроде бы чуть ли не напевает; и я подумал о кухне Майка, где царит полный бардак и где в раковине вот уже несколько недель торчит подгнивший вилок латука, и о своей кухне, в которую вообще никто не заходит, потому что никому неохота есть дома. Мы прошли по коридору, мимо дурацких фотографий Питера Трейси в младенчестве – десятков, так как он был единственный ребенок в семье, – и уже глядя на них, можно было сказать, что он вырастет занудой: голова у него была огромная, раз в восемь больше, чем туловище, и в камеру он взирал холодно, недовольно, надменно. Мы прошли по коридору и вошли в гостиную, где пять или шесть полных ботанов играли в свою хренову ролевую игру, крича и бросая кубик и, как мне показалось, мысленно друг у друга отсасывая, что ли.

– Мой эльф атакует Злого Орка! – объявил рыжий очкарик, выкатывая горсть кубиков.

– Мой вор присоединяется к схватке! – выкрикнул другой придурок, хлопнув ладонью по деревянной столешнице. Боже милосердный,подумал я, да эти парни еще большие зануды, чем я.

Питер Трейси сидел во главе стола, на нем было что-то вроде черной мантии – да-да, черная блин мантия – причем с капюшоном, и он изображал Повелителя темниц: главного зануду, который ведет всю эту гребаную игру.

– О, но это ловушка! – сказал Питер со змеиной улыбкой, – ибо Орк этот – не Орк вовсе, а метаморфирующий демон!

Зануды задержали дыхание, возбужденные и потрясенные, и наконец один из них, пухлый и потный, подался вперед и произнес с заунывно-театральными интонациями: «Мой волшебник заклинает истины! Мы увидим, насколько могущественный враг этот метаморфирующий демон!»

– Ах, господа, – сказал Питер, поднимая голову и кивая в нашу сторону. – Кажется, у нас гости.

– Кто эти зловещие незнакомцы? – спросил толстяк, все с теми же заунывными нотками в голосе.

– Быть может, это дружественные путники! – крикнул рыжий.

– Быть может, это метаморфирующие демоны! – ответил толстяк.

– Ладно, без разницы, – сказал Майк, начиная нервничать. – Мы вам принесли, о'кей?

– Ах да. Но, быть может, для начала ты хотел бы воскресить своего персонажа, Гастона Рейнджера? Пару раундов погони за Орками? – спросил Питер Майка, пододвигая свободный стул к столу.

– Спасибо, не надо, – сказал Майк. – Нам есть чем заняться, вообще-то.

– Итак, – шепотом спросил Питер. – У вас с собой? Все?

– Да, – сказал Майк. – Но зачем вам столько?

– Ну, мы все хотим попробовать, – сказал Питер.

– Мы тут спорили о том, сколько вообще нужно. Может быть, ты знаешь? – спросил парень в гигантских очках, поднимая руку.

– Сколько нужно? Чтобы кайфануть? Ну, – сказал Майк, кивая и глядя на свой бумажный пакет для завтраков. – Этого должно всем хватить.

– Круто, – сказал зануда в очках, опуская руку.

– Кому платить? – спросил Питер, открывая большой металлический ларец, стоящий в центре стола.

– Мм, мне, видимо, – сказал Майк. Питер встал, отсчитал пятьдесят долларов – по десятке с каждого – и вручил Майку.

– На этом, я полагаю, мы завершили сделку, доблестный Рейнджер, – сказал Питер, натягивая капюшон обратно на голову. Он положил бумажный пакет, полный травы, но по большей части орегано, в ларец и повернул в замке маленький золотой ключ. – Теперь мы должны отпраздновать! – объявил Питер, хлопая в ладоши, как средневековый трактирщик. – Мать! – крикнул он. – Наши кубки, прошу!

Через секунду миссис Трейси принесла большой серебряный поднос, на котором стояли коллекционные бокалы с героями Звездных войн, у меня были такие в детстве, из «Бургер кинга», что ли. Не уверен. У каждого из зануд, по всей видимости, был свой особенный бокал, и каждый из бокалов был наполнен разными напитками: для толстяка – молоко в бокале с Дартом Вейдером, для рыжего – апельсиновый сок, украшенный ликом принцессы Лейи. Питер потянулся и взял последний бокал, объявляя: «И Чуабакка, старый друг, я верю, что ты за меня!»

– Все выше! – в унисон прокричали зануды, поднимая бокалы и чокаясь.

– Простите, мальчики, я не знала, что вы зайдете, а то я принесла бы вам что-нибудь. Майкл, там, кажется, есть стакан «Империя наносит ответный удар», с твоим именем.

– Нет, я в порядке, миссис Трейси, – сказал он. – А это ничего, если я воспользуюсь уборной?

– Ну конечно, Майкл. Ты помнишь, где это, дорогой?

– Да, мэм, – сказал он, встал и исчез в коридоре.

Я стоял посреди комнаты и смотрел на зануд, сидящих за столом, и думал, как близок я был еще недавно к тому, чтобы стать таким же, как они: нелепым, несчастным, неприспособленным к жизни, вечным девственником. И все же было в них что-то забавное, как будто они знали, что делают что-то такое, заведомо нелепое, но им наплевать. В смысле, на Питере Трейси была эта гребаная друидская мантия, а ему было наплевать. В этом было что-то такое, не знаю, смелое – не беспокоиться блин о том, что о тебе подумают. И все они были вась-вась, у них была своя маленькая компания, со своими маленькими правилами и манерой говорить и все такое. В этом смысле это было даже круто. Я сел на место Майка, и очкарик наклонился в мою сторону и спросил:

– Ты играешь в РИ?

– Хмм, не знаю, что это, – сказал я.

– Ну знаешь, ролевые игры? Играешь в них?

– Не то что бы, – сказал я.

– Жалко, – сказал он, как будто ему было меня жаль, и дыхание его было горячее и пахло молоком. – Это классный способ знакомиться с людьми.

– Еще бы, – сказал я.

– На прошлой неделе Брюс привел свою девушку, – очкарик указал на высокого, тихого парня в углу стола, который улыбнулся мне и кивнул.

– У вас ребята и девушки есть? – спросил я.

– Ну, только у Брюса. Но, хм, для этого нам и нужны эти… волшебные ингредиенты.

– Чего-чего?

– Наркотики, – сказал мальчик, указывая подбородком на ларец посреди стола. – Сегодня мистер и миссис Трейси уходят на весь вечер на свадьбу. У нас тут намечается вечеринка, – сказал он таинственным голосом, как будто я никогда прежде о вечеринках не слыхивал.

– Ну удачи вам, – сказал я.

– Я бы пригласил тебя, но мы не хотим разрушать гендерный баланс. Все очень точно скоординировано.

– Еще бы, – сказал я. Майк появился в коридоре и подозвал меня жестом.

– Все, пошли, – сказал он, яростно мне подмигивая.

– Да расслабься ты, – ответил я.

– Нет, нам пора валить. У меня еще дела, ясно тебе?

– Успокойся.

Майк сгреб меня за шкирку и выпихнул в коридор к входной двери. «Ладно, ладно, идем». Он схватил свою куртку, затем мою, бросил ее мне, открыл дверь, помахал миссис Трейси, которая оттирала на кухне сковородку, пробормотал: «Увидимся, миссис Трейси», и вытолкал меня на крыльцо.

– Что? Что за хрень? – спросил я. – Чуваки эти довольно прикольные, – сказал я, но Майк продолжал тащить меня за воротник еще полквартала. Потом остановился и захохотал, а затем задрал футболку. Между трусами и брюками у него было засунуто красное клеенчатое портмоне, типа женского кошелька.

– Чувак, ты спер кошелек у его мамы? – спросил я.

Он кивнул, кашлянул и подмигнул.

– Он лежал прямо у двери. Я заметил его, когда пошел в ванную.

– Сколько там? – спросил я. Он щелкнул замочком и заглянул внутрь, и глаза его округлились.

– Похоже, сотня баксов или около того. Плюс полтинник.

– Да мы живем!

– Не мы, а я, – сказал он.

– Да иди ты.

– Шучу-шучу.

– Что собираешься с этим делать? – спросил я. Он посмотрел на меня, вытер нос и сказал:

– Пошли в торговый центр. Есть идея.

Итак, у нас было сто пятьдесят долларов и весь вечер субботы, и вот что мы придумали: Майк купил Эрин Макдугал такую штуку на шею, которая на самом деле две штуки, с серебряным сердечком, которое разламывается надвое, одна половинка – парню, вторая – девчонке, и выгравировал на ней надпись и всякую такую хрень, и стоило это блин целых шестьдесят баксов. Плюс двадцать пять за гравировку, так что на самом деле на этот тупой подарок ушло восемьдесят пять, и написано там было «Майк и Эрин, в такой чудесный 1991 год», что, на мой взгляд, вообще на хрен не имело никакого смысла, но надежды отговорить его не было никакой, так что я помалкивал в тряпочку.