Текст книги "Сделай погромче"

Автор книги: Джо Мено

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Ты пошел бы столы протер, – сказал он, все еще держа в руке доллар и два двадцатипятицентовика.

– Я уже протер. Давай помогу тебе, – сказал я и нажал на кнопку. Кассовый аппарат зажужжал и бикнул, и, взяв у Тома деньги, я положил их в соответствующие отделения.

– Тебе, сука, пиздец, – прошипел он.

Весь вечер я ждал, что он подойдет ко мне с ножом или кастетом или метлой даже, но он ничего не сделал. Мы закрыли кафе, закончили уборку, и когда он уже уходил, я сказал:

– Прости, Том. Я просто не хочу, чтобы меня вышвырнули с работы, – и он кивнул, и устремился к своей машине, золотому «Cutlass Supreme», на номерах которого было написано МИСТЕР ЛОВКАЧ.

На следующий день, придя на работу рано, я обнаружил, что меня уволили. Том позвонил Кэффи, сыну босса, и сказал, что застал меня за воровством, а также упомянул, что ему известно об интрижке между Кэффи и Джессикой, и на этом для меня все закончилось. Мечты о побеге из дома, мечты о фургоне с пауком, мечты о Дори – все пошло прахом.

Я поклялся, что если когда-нибудь узнаю, где живет этот Том, то как следует его отделаю, я поклялся чертову Богу, честное слово.

ДЕВЯТЬ

На парковке у «Севен-Элевен» я снова поцеловал Дори. Мы ждали, пока Майк купит сигареты, и Дори стояла у урны, изрисованной граффити навроде отсоси у меня и я, 1988, и в ночи горела большая красно-зеленая вывеска «Севен-Элевен», и какая-то мамаша в длинном буром универсале орала на своих детей, и какой-то парень оставил в белом фургоне включенное радио, где Бадди Холли пела «Каждый день» под пошлое механическое пианино, и Дори стояла, облокотившись о стену «Севен-Элевен» из красного кирпича, и на ней была голубая джинсовая куртка и синие джинсы, и футболка с надписью «Кастрируй и стерилизуй своих ублюдков», и ее темно-рыжие волосы казались очень прямыми – челка до самых бровей, – и она выцарапывала свое имя белым камнем на кирпиче, что не очень-то получалось, и она сосала апельсиновый леденец и подпевала Бадди Холли, и когда наконец я поцеловал ее во второй раз, на вкус она была, как апельсин.

ДЕСЯТЬ

На этот раз я решил, что будет круто выбрить волосы на голове полосками – знаете, как у Брайана Босворта из Oklahoma Sooners – волосы на затылке длинные, а на висках короткие, и на висках выбрит какой-нибудь крутой узор. Я думал, что это может, знаете, сработать, может быть моей «фишкой», знаете, я мог бы стать парнем с выбритым на висках узором. Босворта я увидел по телеку за несколько месяцев до этого, когда мой старший брат Тим смотрел гомо-эротический футбол, – прическа была прикольная. В общем, я попросил Майка попробовать, а он отказался. В смысле, я даже дошел до аптеки и купил триммер за двадцать баксов, и вот я весь такой с триммером, и никто не соглашается помочь; я даже попросил миссис Мэдден, и она сказала, что сделает это за пятьдесят баксов. Вот так всегда: тебе приходит в голову отличная идея, а люди вокруг из кожи вон лезут, только бы ты ее не осуществил.

Как с разводом предков Майка: звучало это отлично, а на самом деле жизнь его стала – полное дерьмо. Ему приходилось все время работать в паршивой пиццерии, самому покупать себе еду, он не мог воспользоваться телефоном, целый месяц не видел свою сестру, и из-за всего этого со школой у него пошел полный пиздец. Он не успевал с домашним заданием, не готовился к контрольным и из хорошиста превратился в законченного двоечника. Я не мог ничего сделать, не мог даже ничего сказать, чтобы подбодрить его. Он постоянно курил траву – перед уроками и после, и даже иногда на переменах – и он полностью, совершенно завалил последний тест по истории, и цыпочка мисс Эйкен попросила его остаться после уроков, и поинтересовалась что происходит, и он только покачал головой, встал и вышел. Дерьмо, в общем.

Мы сидели у Майка, и он, как обычно, дулся, весь такой депрессивный, и не думаю, что вся эта подкурка особенно ему помогала, и в конце концов пришла Дори, так как я названивал ей целый день, и, ну, я подумал, может, ей удастся вытащить Майка из постели. Она принесла из школьной библиотеки книжку про бостонского душителя и еще одну про американских серийных убийц, и я подумал: Вот это девчонка, и она планировала помочь нам с выпускной работой. Но Майк, он был в таком кошмарном настроении, он слушал и слушал песню Black Sabbath «Перемены» – очень слабую песню, надо сказать, там еще пианино, пианино бля в песне Black Sabbath, и Оззи что-то там бормотал про происходящие с ним перемены – а Майк только и делал, что лежал в постели, и я впервые долго-долго разглядывал его комнату, где повсюду были трубки и боксерские груши и пошлые журналы, и Дори лишь покачала головой и сказала: «Майк, твоя семейная жизнь – полный пиздец», и он поднял голову и сказал: «Мне прекрасно это известно».

– Слушай, приятель, нам надо сделать этот проект, – сказал я.

– А кого это ебет? – спросил он и застонал. – Когда кругом сплошной пиздец.

– А как насчет Эрин Макдугал? – спросил я. – Вроде все не так уж плохо, а?

– Черт, – вздохнул он. – Это только вопрос времени, пока я проебу и это.

– Тебе нужно соскочить, приятель, – сказал я. – Давай, пошли в торговый центр или куда-нибудь.

– Просто оставь меня в покое! – крикнул он, зарываясь головой в подушки. Я потянул его за голую ногу, но он не пошевелился.

– Так, хватит, – сказала Дори, грустная, – если хочет быть несчастным, пусть будет. Мне в любом случае пора на работу.

Я проводил ее во двор и спросил:

– Дори, я тебе все еще буду нравиться, если постригусь, как Брайан Босворт?

– Как кто? – спросил она, прикуривая сигарету.

– Парень, футболист, с такими выбритыми полосками? Типа узоров.

– Думаю, это будет глупо выглядеть, – сказала она, качая головой. – Мне нравятся твои волосы и так. Очень милые.

– Да, наверное, – сказал я. – Просто такая у меня была тупая идея.

– Поцелуй меня, и я пойду, – сказала она, глядя на часы. Щелкнула тюбиком белой губной помады и быстро подправила губы.

– Тебе правда надо идти? – спросил я.

– Ага, меня обещали подбросить.

– О'кей, – я потянулся к ней и поцеловал ее крепко-крепко, держа за руки, мой язык скользил у нее во рту туда и обратно, она хихикала и наконец шлепнула на мою щеку большое белое клеймо поцелуя. Я проводил ее к фасаду дома, и к нам подъехал охуенный черный «файерберд» и замер у бордюра. Чувак за рулем – какой-то хрен в зеркальных очках от солнца, черной бандане и с пушистыми черными усами – подудел дважды, убавляя звук какого-то сального рока в колонках, которые по мощности сошли бы и для стадиона. Я стоял рядом с Дори, разинув рот.

– Позвони мне, – сказала Дори, исчезая в машине. Шины завизжали, когда они тронулись с места, и я сразу же стал производить в голове некие довольно сомнительные арифметические подсчеты:

– Волосы у меня были так себе, как бы мне ни льстила Дори. У меня вообще вид был – так себе. Ничего определенного.

– У меня больше не было работы, а следовательно, и денег.

– При таких условиях я могу позволить себе зазвать Дори в забегаловку, побаловать ее там одним дешевым салатиком и проследовать на автобусе в место проведения чудного романтического вечера, где можно с наслаждением наблюдать, как Майк затевает очередной скандал, а затем просто скулит, как больной щенок.

При таких исходных мне вообще не светило когда-либо заняться с ней этим – если, конечно, мне не удастся скопить немного денег – и все это выглядело довольно безнадежно.

Пока

Пока

Пока произошедшие в один прекрасный день события, связанные с ебанутой игрой Dungeons and Dragons, все не изменили.

ОДИННАДЦАТЬ

В общем, в субботу во второй половине дня эти придурочные знакомые Майка, эти ребята, увлеченные Dungeons and Dragons, неожиданно позвонили ему и поинтересовались, может ли он продать им немного травы. Это была блестящая возможность, учитывая, что человек их было пять или шесть, и все они хотели поучаствовать. Почему? Ну не знаю, чтобы доказать свою крутизну, может быть. Заправлял у них всем этот мальчишка Питер Трейси. Майк учился с ним в младшей школе, и пару раз они сыграли в D&D, но вот уже несколько лет даже не разговаривали. Так что, когда мальчишка спросил: «Можешь сегодня принести? Это очень важно», Майк сказал: «Договорились», и быстро повесил трубку.

Идея заключалась в том, чтобы дать им совсем немного травы, достаточно, чтобы они слегка кайфанули, а остальное набить орегано – старый наркоманский трюк. Таким образом Майк продавал им чуть-чуть, а получал в пять раз больше. Это было просто, как все гениальное. Мы прыгнули в автобус и доехали до Оук Лон, где на тупиковой улице в ряд выстроились многоквартирные дома. Мы обошли дом, как проинструктировал нас главный ботан, и дважды постучали в заднюю дверь. Мама мальчика, очень смахивающая на Джун Кливер, с коротким каштановым каре, в синем платье и белом фартуке, улыбаясь, открыла дверь: «О, здравствуйте, мальчики, – засияла она. – Входите, входите».

– Спасибо, – сказал Майк, приглаживая волосы.

– Мы так давно не виделись, Майкл. Как твои родители?

– Шикарно, – сказал он. Мы прошли через кухню, улыбаясь и кивая миссис Трейси, пока она просила нас вытереть ноги. Сразу было видно, что она одна из этих женщин. Как я уже сказал, у нее были идеально уложенные каштановые волосы, бело-голубой фартучек с оборками, и в руках она держала мыльную швабру. Мы с Майком извинились и вытерли ноги о коврик, и она сказала: «Мальчики в гостиной, играют».

– Отлично, – сказал Майк.

– Хотите повесить ваши пальто? – спросила миссис Трейси.

– Не, мы только на минутку, – сказал Майк.

– Нет-нет, я настаиваю, – сказала она и заставила нас снять пальто. Я оглядел кухню и заметил, как чиста, безукоризненна, совершенна в ней каждая поверхность, как аккуратно повешены у задней двери куртки всех ботанов, заметил синий льняной жакет миссис Трейси, ее красную сумочку, идеально расположенные на крючках, прибитых на разной высоте, и как все в этом вроде бы чуть ли не напевает; и я подумал о кухне Майка, где царит полный бардак и где в раковине вот уже несколько недель торчит подгнивший вилок латука, и о своей кухне, в которую вообще никто не заходит, потому что никому неохота есть дома. Мы прошли по коридору, мимо дурацких фотографий Питера Трейси в младенчестве – десятков, так как он был единственный ребенок в семье, – и уже глядя на них, можно было сказать, что он вырастет занудой: голова у него была огромная, раз в восемь больше, чем туловище, и в камеру он взирал холодно, недовольно, надменно. Мы прошли по коридору и вошли в гостиную, где пять или шесть полных ботанов играли в свою хренову ролевую игру, крича и бросая кубик и, как мне показалось, мысленно друг у друга отсасывая, что ли.

– Мой эльф атакует Злого Орка! – объявил рыжий очкарик, выкатывая горсть кубиков.

– Мой вор присоединяется к схватке! – выкрикнул другой придурок, хлопнув ладонью по деревянной столешнице. Боже милосердный, подумал я, да эти парни еще большие зануды, чем я.

Питер Трейси сидел во главе стола, на нем было что-то вроде черной мантии – да-да, черная блин мантия – причем с капюшоном, и он изображал Повелителя темниц: главного зануду, который ведет всю эту гребаную игру.

– О, но это ловушка! – сказал Питер со змеиной улыбкой, – ибо Орк этот – не Орк вовсе, а метаморфирующий демон!

Зануды задержали дыхание, возбужденные и потрясенные, и наконец один из них, пухлый и потный, подался вперед и произнес с заунывно-театральными интонациями: «Мой волшебник заклинает истины! Мы увидим, насколько могущественный враг этот метаморфирующий демон!»

– Ах, господа, – сказал Питер, поднимая голову и кивая в нашу сторону. – Кажется, у нас гости.

– Кто эти зловещие незнакомцы? – спросил толстяк, все с теми же заунывными нотками в голосе.

– Быть может, это дружественные путники! – крикнул рыжий.

– Быть может, это метаморфирующие демоны! – ответил толстяк.

– Ладно, без разницы, – сказал Майк, начиная нервничать. – Мы вам принесли, о'кей?

– Ах да. Но, быть может, для начала ты хотел бы воскресить своего персонажа, Гастона Рейнджера? Пару раундов погони за Орками? – спросил Питер Майка, пододвигая свободный стул к столу.

– Спасибо, не надо, – сказал Майк. – Нам есть чем заняться, вообще-то.

– Итак, – шепотом спросил Питер. – У вас с собой? Все?

– Да, – сказал Майк. – Но зачем вам столько?

– Ну, мы все хотим попробовать, – сказал Питер.

– Мы тут спорили о том, сколько вообще нужно. Может быть, ты знаешь? – спросил парень в гигантских очках, поднимая руку.

– Сколько нужно? Чтобы кайфануть? Ну, – сказал Майк, кивая и глядя на свой бумажный пакет для завтраков. – Этого должно всем хватить.

– Круто, – сказал зануда в очках, опуская руку.

– Кому платить? – спросил Питер, открывая большой металлический ларец, стоящий в центре стола.

– Мм, мне, видимо, – сказал Майк. Питер встал, отсчитал пятьдесят долларов – по десятке с каждого – и вручил Майку.

– На этом, я полагаю, мы завершили сделку, доблестный Рейнджер, – сказал Питер, натягивая капюшон обратно на голову. Он положил бумажный пакет, полный травы, но по большей части орегано, в ларец и повернул в замке маленький золотой ключ. – Теперь мы должны отпраздновать! – объявил Питер, хлопая в ладоши, как средневековый трактирщик. – Мать! – крикнул он. – Наши кубки, прошу!

Через секунду миссис Трейси принесла большой серебряный поднос, на котором стояли коллекционные бокалы с героями Звездных войн, у меня были такие в детстве, из «Бургер кинга», что ли. Не уверен. У каждого из зануд, по всей видимости, был свой особенный бокал, и каждый из бокалов был наполнен разными напитками: для толстяка – молоко в бокале с Дартом Вейдером, для рыжего – апельсиновый сок, украшенный ликом принцессы Лейи. Питер потянулся и взял последний бокал, объявляя: «И Чуабакка, старый друг, я верю, что ты за меня!»

– Все выше! – в унисон прокричали зануды, поднимая бокалы и чокаясь.

– Простите, мальчики, я не знала, что вы зайдете, а то я принесла бы вам что-нибудь. Майкл, там, кажется, есть стакан «Империя наносит ответный удар», с твоим именем.

– Нет, я в порядке, миссис Трейси, – сказал он. – А это ничего, если я воспользуюсь уборной?

– Ну конечно, Майкл. Ты помнишь, где это, дорогой?

– Да, мэм, – сказал он, встал и исчез в коридоре.

Я стоял посреди комнаты и смотрел на зануд, сидящих за столом, и думал, как близок я был еще недавно к тому, чтобы стать таким же, как они: нелепым, несчастным, неприспособленным к жизни, вечным девственником. И все же было в них что-то забавное, как будто они знали, что делают что-то такое, заведомо нелепое, но им наплевать. В смысле, на Питере Трейси была эта гребаная друидская мантия, а ему было наплевать. В этом было что-то такое, не знаю, смелое – не беспокоиться блин о том, что о тебе подумают. И все они были вась-вась, у них была своя маленькая компания, со своими маленькими правилами и манерой говорить и все такое. В этом смысле это было даже круто. Я сел на место Майка, и очкарик наклонился в мою сторону и спросил:

– Ты играешь в РИ?

– Хмм, не знаю, что это, – сказал я.

– Ну знаешь, ролевые игры? Играешь в них?

– Не то что бы, – сказал я.

– Жалко, – сказал он, как будто ему было меня жаль, и дыхание его было горячее и пахло молоком. – Это классный способ знакомиться с людьми.

– Еще бы, – сказал я.

– На прошлой неделе Брюс привел свою девушку, – очкарик указал на высокого, тихого парня в углу стола, который улыбнулся мне и кивнул.

– У вас ребята и девушки есть? – спросил я.

– Ну, только у Брюса. Но, хм, для этого нам и нужны эти... волшебные ингредиенты.

– Чего-чего?

– Наркотики, – сказал мальчик, указывая подбородком на ларец посреди стола. – Сегодня мистер и миссис Трейси уходят на весь вечер на свадьбу. У нас тут намечается вечеринка, – сказал он таинственным голосом, как будто я никогда прежде о вечеринках не слыхивал.

– Ну удачи вам, – сказал я.

– Я бы пригласил тебя, но мы не хотим разрушать гендерный баланс. Все очень точно скоординировано.

– Еще бы, – сказал я. Майк появился в коридоре и подозвал меня жестом.

– Все, пошли, – сказал он, яростно мне подмигивая.

– Да расслабься ты, – ответил я.

– Нет, нам пора валить. У меня еще дела, ясно тебе?

– Успокойся.

Майк сгреб меня за шкирку и выпихнул в коридор к входной двери. «Ладно, ладно, идем». Он схватил свою куртку, затем мою, бросил ее мне, открыл дверь, помахал миссис Трейси, которая оттирала на кухне сковородку, пробормотал: «Увидимся, миссис Трейси», и вытолкал меня на крыльцо.

– Что? Что за хрень? – спросил я. – Чуваки эти довольно прикольные, – сказал я, но Майк продолжал тащить меня за воротник еще полквартала. Потом остановился и захохотал, а затем задрал футболку. Между трусами и брюками у него было засунуто красное клеенчатое портмоне, типа женского кошелька.

– Чувак, ты спер кошелек у его мамы? – спросил я.

Он кивнул, кашлянул и подмигнул.

– Он лежал прямо у двери. Я заметил его, когда пошел в ванную.

– Сколько там? – спросил я. Он щелкнул замочком и заглянул внутрь, и глаза его округлились.

– Похоже, сотня баксов или около того. Плюс полтинник.

– Да мы живем!

– Не мы, а я, – сказал он.

– Да иди ты.

– Шучу-шучу.

– Что собираешься с этим делать? – спросил я. Он посмотрел на меня, вытер нос и сказал:

– Пошли в торговый центр. Есть идея.

Итак, у нас было сто пятьдесят долларов и весь вечер субботы, и вот что мы придумали: Майк купил Эрин Макдугал такую штуку на шею, которая на самом деле две штуки, с серебряным сердечком, которое разламывается надвое, одна половинка – парню, вторая – девчонке, и выгравировал на ней надпись и всякую такую хрень, и стоило это блин целых шестьдесят баксов. Плюс двадцать пять за гравировку, так что на самом деле на этот тупой подарок ушло восемьдесят пять, и написано там было «Майк и Эрин, в такой чудесный 1991 год», что, на мой взгляд, вообще на хрен не имело никакого смысла, но надежды отговорить его не было никакой, так что я помалкивал в тряпочку.

Я пошел в магазин под названием «Слон и канарейка», где продавалась безумная, дурацкая бижутерия и солнечные очки, и всякая такая девчачья хрень, в этом магазине я чуть однажды не проколол себе ухо, но в последний момент прибздел.

– Что ты тут собираешься покупать? Здесь же сплошные пластиковые браслеты, дерьмо.

– Вот это, – сказал я. – Вот это для нее.

В углу магазина сгрудились мягкие игрушки – мишки, собачки, кролики, котята, тигрята – и типа всякие леденцы и браслеты, и разное такое дерьмо, которое в магазине могут засунуть в суперпрочный воздушный шарик, знаете, такой вот подарок: мягкая игрушка с типа конфетой или там я не знаю, но внутри воздушного шарика. По-моему, охренительно гениально.

– Чувак, ты что, подаришь ей воздушный шарик? – спросил Майк

– Вроде как зверушка внутри шарика.

– За шестьдесят баксов?

– На целый месяц хватит!

– Чувак, это самая тупая идея на свете.

– Нет, чувак, – сказал я. – Подарить какой-то девчонке, с которой ты и трех недель не встречаешься, серебряную блин цепочку с гравировкой – вот это самая тупая идея на свете.

– Да это шик! – сказал он.

– Нет, совсем нет. Это ее вырубит.

– И как же это ее вырубит? – спросил он.

– Это же как руку предложить. И сердце. Мой подарок забавный. Дурацкий такой.

– Дурацкий, это точно, – сказал он.

– Мм, продавщица, – сказал я пятнадцатилетней блондинке с излишком косметики, скучающей за стойкой. – Я хочу животное в воздушном шарике. Можете мне помочь?

Она щелкнула жвачкой и кивнула.

– Какое животное?

– Ну не знаю. Какое животное, Майк? – спросил я.

– Только не собаку. У нее собака сбежала в детстве, и она сильно переживала.

– Ладно, собаку не надо, – сказал я. – Как насчет... как насчет медведя? – спросил я.

Девчонка за стойкой округлила глаза.

– Все медведей берут, – сказал она, беря с полки белого мишку.

– Хорошо, хорошо, как насчет тигра?

– Тигра? – спросил Майк.

– Да, я подарю ей тигра. В шарике. Заплати девушке, – сказал я Майку. Он кивнул и вытащил из кармана остаток нашей добычи.

– Почему тигра-то блин?

– Ну не знаю, – сказал я. – Нравятся мне тигры. Прикольно ведь, правда? Прикольно? – спросил я девушку, которая надувала гигантский красный шарик. Она поглядела через плечо и грустно кивнула.

– Я бы не отказалась, – сказала она. – Я молюсь Богу, чтобы кто-нибудь сделал такое для меня, просто ни ради чего. Вот так и узнаешь, что встречаешься с хорошим парнем. Они делают такие вещи ни ради чего, – сказала она, и я пихнул Майка локтем в бок, усмехаясь.

Хотите верьте, хотите нет, но с этой цепочкой и гравировкой «Майк и Эрин, в такой чудесный 1991 год» все прошло как по маслу. Эрин Макдугал просто влюбилась в нее, в смысле, просто влюбилась. Она запрыгнула Майку на колени и попросила помочь застегнуть ее на шее, и то же сделала с его половинкой, и они вдвоем возились на диване и целовались, и Эрин Макдугал хихикала и говорила: «Какая прелесть, какая прелесть».

Что ж, потом встал я и полез в белый бумажный пакет, и сказал Дори закрыть глаза, что она и сделала, но потом стала подсматривать, и я остановился, а она вздохнула и отвернулась лицом к дивану, и я вытащил большой воздушный шар и подмигнул Майку, который покачал головой, и Эрин Макдугал смотрела на меня, как на сумасшедшего, должно быть думая: Что это еще за штука? Но мне было все равно, потому что, ну, я знал, что это прикольно. Я знал, что это нелепо и глупо, но мне было все равно, потому что это был я, наверное, и мне правда нравилась эта девчонка, и я хотел с ней быть самим собой, что ли. В общем, в конце концов я вытащил большой красный шарик и сказал: «Можно», и она открыла глаза и посмотрела на шарик, потом на меня, потом снова на шарик.

– Это тигр, – сказал я. – В шарике.

Дори снова уставилась на него и улыбнулась, и я не мог сказать, притворяется она или нет, но потом она подошла и поцеловала меня в щеку, и сказала:

– Мне очень нравятся тигры.

– Правда? – спросил я.

– Ага, – сказала она. – В смысле, не то чтобы я их собирала, или что, но они мне правда нравятся.

– И мне, – сказал я и поцеловал ее. – Это ведь не глупо, правда?

– Нет, мне правда нравится. Прикольно, – сказала она. – Это, ну, так на тебя похоже.

– Я подумал, ну, ты же не носишь украшения, так что, ну вот, – сказал я. – Я не хотел этого, знаешь, «Давай дружить» и все такое.

– Мне нравится, правда, нравится, – сказала она, обвивая мою шею руками.

– Ну хорошо, – сказал я. Мы сели на диван, тигр в шарике на коленях Дори.

– Эй, – сказала она.

– Да?

– У меня есть секрет.

– Правда? – спросил я.

– Правда, – сказала она.

Она придвинулась ближе ко мне и поднесла губы к моему уху, и произнесла слова, слова, которые должны были изменить мою жизнь, бесповоротно:

– У меня дома никого нет.

– Правда, – переспросил я, выпрямляясь и улыбаясь.

– Правда, – повторила она, подмигивая.

– И?

– И у меня дома никого нет, – снова сказала она, и мы поднялись и побежали, вдвоем, рука в руке.

ДВЕНАДЦАТЬ

Я никогда раньше не бывал в комнате Дори, не говоря уже об остальном доме. Меня пускали не дальше крыльца, вот, собственно, и все. Комната Дори была вся белая, с красным ковром, и все в ней было такое чистое, на стене висел плакат с Дэвидом Боуи, затягивающимся сигаретой, а на узкой кровати лежали подушечки в форме сердец, что, признаться, меня удивило.

– Итак? – сказала она, вроде как нервничая. – Вот собственно. Это моя комната. Что думаешь?

– Мило, – сказал я.

– Точно.

– Правда.

– Ну и? – сказала она, вроде как хлопая в ладоши.

– Ну и, – сказал я, и мы начали целоваться и обниматься, падая на кровать. В одно мгновение коричневая рубашка Дори оказалась расстегнута, мой свитер стянут, ее блестящие черные ботинки на полу, мои штаны спущены, ее джинсы сняты, ее носки стянуты, ее волосы у меня на лице, ее рот у моего подбородка, ее коричневый атласный лифчик расстегнут, мои штанины опущены на ботинки, ее руки стягивают с меня футболку через голову. Мы быстро нырнули под бежевое покрывало, она помахала в воздухе белыми трусиками, бросила их на пол и засмеялась. Я касался ее кожи, такой гладкой, такой ароматной, и почему-то она покрылась пупырышками от холода, и я, вроде как неловко, стянул с себя трусы и сбросил их с кровати и затем, внезапно вспомнив, сел прямо и полез в карман штанов за резинкой, которую как-то дал мне Майк.

Вернемся:

Майк на стоянке у аптеки «Оско Драг», облокотившись на детскую карусель, прикуривая сигарету, достает из заднего кармана кошелек, открывает его, вынимает завернутый в фольгу презерватив и говорит: «Без него ни шагу. Ты же не хочешь вдруг оказаться папочкой, правда?»

– Правда, – говорю я.

– В общем, покупай новый раз в месяц, – говорит он. – А то мало ли что.

– А то мало ли что, – повторяю я.

– Держи, – говорит он.

Затем:

Майк сидит на буром диване в своем подвале в белом несвежем белье, крутит косяк, время от времени оглядывает маленькую комнату, качает головой, улыбается. Говорит «Придется тебе вернуть мне ту резинку», и подмигивает мне, потому что в спальне его ждет Эрин Макдугал, и я, открыв кошелек, вручаю его ему и еще улыбаюсь.

Затем:

Майк как сумасшедший вылетает из «Оско Драг», на бегу хватает меня за руку, набирает скорость – через стоянку, через железнодорожные пути, через забор, на кладбище, я едва дышу, сердце в ушах, он достает из-под джинсовой куртки новенькую упаковку презервативов, вручает мне несколько, говорит: «С ребрышками», и задыхаясь: «знаешь, чтоб ей было приятно».

– Ага, – говорю я, сгибаясь, пытаясь дышать.

– Вот этот, – говорит он, кладя на мою ладонь маленький кружочек из фольги. – Вот этот принесет тебе удачу.

Затем:

Мысленный альбом с фотографией каждой девчонки, которую я видел, о которой думал, на которую смотрел: те, с которыми знакомил меня Майк, девчонки вроде Гретхен, в которых я был влюблен, девчонки, с которыми я так и не заговорил, вроде той, что работала в «Спенсерз Гифтс», в торговом центре, девчонки, девчонки, казавшиеся такими невозможными, такими недостижимыми.

Возвращаясь:

Через плечо я посмотрел на Дори, которая все еще смеялась, поднимая и опуская ножки, чтобы покрывало взлетало и падало, как волна, и бормоча: «Побыстрей, я замерзла». Я повернулся, разорвал упаковку, забрался обратно под покрывало и сказал: «О'кей, ты мне подсказывай, ладно?»

– Ага, – сказала она, закатывая глаза.

– Знаешь, у меня это первый раз.

– Ага, – сказала она, закатывая глаза снова.

ТРИНАДЦАТЬ

Дори, Майк и я сидели в подвале и проводили спиритический сеанс, пытаясь вызвать каких-то духов, да-да, и Майк сказал, что все равно все это чушь собачья, и ушел в свою комнату звонить Эрин Макдугал, чтобы, ну знаете, заботу проявить, и мы остались вдвоем с Дори, и наши руки касались маленькой белой стрелки, двигая ее от края к краю доски со всякими буквами и цифрами, и словами, и разной такой ерундой, мы оба хихикали и смеялись, и я спросил: «А тебе когда-нибудь удавалось вызвать привидение?», потому что это была ее доска, и она сказала: «Да, мы с Дженни Элвуд постоянно этим занимаемся», и я сказал: «А вы, подруги, уверены, что не сами двигали стрелку?», и она сказала: «Конечно, уверены», и мы продолжали двигать стрелку туда-сюда, пока она вдруг не остановилась сама по себе, отказываясь поддаваться нашим рукам, и я не понял, удерживала ли ее Дори или все-таки нет, но Дори спросила: «Дух, ты пытаешься с нами связаться?», и стрелка встала на «да», и тогда она сказала: «Ты добрый дух или злой?», и стрелка прошлась по буквам Д-О-П-Р-Ы-Й, и Дори сказала: «Может быть, это маленький мальчик или что-то в этом роде, поэтому не умеет писать правильно», и я сказал: «Да, может быть», и тогда она спросила: «Ты ребенок?», и стрелка сразу направилась к «нет», и Дори спросила: «Как ты умер?», и буквы были Б-О-Л-Е-Н, и мы с Дори посмотрели друг на друга удивленно, и я попытался остановить движение стрелки, но она и вправду двигалась, и я сказал: «Правда ли, что я по настоящему, искренне нравлюсь Дори?», и Дори посмотрела на меня и улыбнулась, будто удивившись тому, что я спросил об этом, и вот так просто стрелка медленно скользнула к «да».

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Перед началом уроков я стоял на коленях у своего шкафчика, перебирая запиханное туда барахло, в поисках тетрадок по религиоведению и по химии, как будто в тумане, думая только о Дори – ее волосах, ее руках, ее лице – и напевая эту песню, которую всегда пела она сама, «Перемены» Дэвида Боуи, не зная даже толком слов, кроме «Пере-пере-пере-мены, обернись и встреть...» – я не знал, что там дальше, и просто пел «повернись и встреть свой день», потому что было типа самое начало хренова школьного дня, хотя позже я выяснил, что строчка звучала как «повернись и чудо встреть», что тоже вполне бы подошло, знай я об этом заранее. Я стоял на коленях, вороша горы домашних заданий, тетрадок, проваленных тестов, каких-то листков, исписанных названиями моих музыкальных групп, одновременно с этим пытаясь завязать свой черный галстук, и тут боковым зрением заметил Джона Макданну, его большое, квадратное, белесое лицо, его непропорциональное тело, продвигающееся по коридору по направлению ко мне, все увеличиваясь в размерах, и прежде чем я понял, что происходит, я почувствовал, как об меня стукнулось куриное яйцо. Я сразу понял, что это, чувство было в точности таким же, как тогда: странный резкий ожог от скорлупы, стекающая по шее вонючая липкость, комки желтоватой слизи на белой рубашке и черных штанах, слипшаяся белая масса, застывающая в волосах. Я посмотрел ему в глаза, когда он уходил, а он засмеялся смехом гиены, кивая двум своим приятелям, и в голове моей все вдруг встало на свои места. Тот первый раз не был случайностью, вовсе нет. Он выбрал меня, зная, кто я такой, или хотя бы как я выгляжу, – зная, что я легкая мать ее мишень, слюнтяй, слабак, который ни за что не даст отпор. И во всей этой истории именно осознание этого причинило мне боль.

ПЯТНАДЦАТЬ

В комнате Дори после уроков я лежал в ее постели, читая, и ее мама была еще на работе (она работала в регистратуре больницы), и я был без ботинок, и Дори тоже, и я читал эту тупую книжку про серийных убийц для своего проекта по истории, и она стала возить своей босой ногой по моей, и я притворился, что меня не волнует, и тогда она сняла рубашку и поцеловала меня в шею, и я продолжал читать, и она зарычала, она всегда так делала, и она потерлась об меня, и расстегнула мне штаны, а я продолжал читать, и она засунула руку мне в ширинку, и ее пальцы на моем члене, в моих штанах, и я стал возбуждаться, и не знал, что делать, и продолжал читать, и почувствовал, как ее рука взяла его целиком, и Дори прокричала: «Поторопись, Ромео, мама будет дома через секунду!» и она полезла под кровать за резинкой и мы стали делать это и книжка про серийных убийц упала с кровати и приземлилась на пол и до чертиков нас напугала, и я вскочил с постели, и мы догадались, что это просто книжка упала, и рассмеялись, и было так хорошо, и перед тем, как мы начали снова, я сказал ей: «Как хорошо».