Текст книги "Ад во мне"

Автор книги: Джо Алекс

– Да… – Джо заколебался. – Пока все. Спасибо.

Он взял в руки следующий билет, но изучал его несколько дольше, прежде чем прочитал:

– Гораций Робертс… Это вы опоздали вчера, не так ли? И вас подвезли на автомобиле прямо к самолету?

– Да, это я. – Молодой человек по-прежнему неподвижно стоял, опираясь спиной о стенку кабины пилотов. – Но какое отношение имеет этот факт к допросу, который вы здесь устроили? – В голосе его не прозвучало ни раздражения, ни гнева, а лишь умеренный интерес.

– Я вовсе не утверждаю, что эти два обстоятельства имеют что-то общее, если вы имеете в виду свое опоздание и совершенное здесь ночью убийство. Я просто спросил вас, вы ли тот пассажир, который едва не опоздал вчера. Мне интересно лишь то, что, задержись вы еще на две минуты, мы улетели бы без вас и наш разговор просто не состоялся бы.

Молодой человек кивнул:

– Да, это был я. Но, наверное, и вы, и все остальные видели меня входившим, так как я появился, когда самолет уже готовился к отлету, и обратил на себя ваше внимание. Поэтому мне кажется, что вопрос этот несколько беспредметен.

Алекс не ответил. Снова глянул на билет.

– Билет вам заказали и оплатили в Лондоне неделю назад с вылетом на вчера, так ведь?

– Да.

– Вы сами оплатили стоимость полета?

Молодой человек пожал плечами:

– Какое это имеет значение? У меня нет ни малейшего желания отвечать на ваш вопрос. Это не может иметь ничего общего с данным делом, и, честно говоря, вмешательство в личную жизнь пассажиров превышает, как мне кажется, ваши полномочия.

– К сожалению, там, где происходит убийство, после него обычно наступает то, что вы называете вмешательством в личную жизнь лиц, находившихся, к несчастью, поблизости от места происшествия. Боюсь, что и сейчас этого не избежать. Впрочем, если вы захотите ответить на мой вопрос, то узнаете, что он вызван не излишним любопытством. А если не захотите, то, естественно, я не смогу вас заставить.

Он замолчал и ждал. Молодой человек снова пожал плечами.

– Если это так для вас важно, – сказал он с нарочитым безразличием, – могу ответить. Здесь нет никакой тайны. Полиция в Лондоне выяснила бы эти детали в течение пяти минут. Билет купил мой отец. Этот факт тоже может оказаться подозрительным?

Алекс вздохнул. Его раздражала провокационная нотка в голосе собеседника.

– В самом факте нет ничего подозрительного. И еще один маленький вопрос. Вчера я был свидетелем диалога с присутствующей здесь стюардессой. Вы стояли рядом со мной, и трудно было не слышать вашего разговора. Стюардесса спросила, весь ли ваш багаж погружен. Из ответа следовало, что у вас нет никакого багажа. Если вы скажете мне, что и этот факт не должен интересовать полицию, то я хотел бы дать объяснение, легко понятное каждому разумному человеку: в подобных обстоятельствах может привлечь внимание любой, даже самый незначительный факт, выходящий за рамки общепринятых норм и ежедневной практики. Естественно, достаточно любого вашего вразумительного объяснения, и мой интерес будет тотчас удовлетворен.

Робертс пожал плечами. Джо пришел к выводу, что этот жест не столько отражает безразличие, сколько рассчитан на выигрыш времени.

– Ваши вопросы удивляют меня все больше. Существует какой-нибудь запрет путешествовать без багажа?

– Запрета такого нет, но…

Джо умолк, потому что дверь в кабину пилотов открылась и вышел радист. Он подошел к Алексу и подал ему листок, густо исписанный ровным выразительным почерком.

– Пришел ответ из Йоханнесбурга, – сказал он и повернулся к командиру: – Найроби оповещен. Ждут нас в полной готовности… – Он покачал головой и тихо добавил: – Насколько мне удалось изучить колониальных чиновников, думаю, что они затянут все формальности до бесконечности.

Грант, не вставая, развел руками, словно хотел сказать, что человек не должен сопротивляться судьбе, даже если она выступает в лице колониальной полиции.

– Будет ли какое-нибудь сообщение? – спросил Алекса радист.

– Пока нет. Большое спасибо. – Джо изучил листок и положил его в карман. Чуть позже, когда радист ушел, он снова обратился к Робертсу: – О чем мы говорили? Ах, да. О вашем багаже. Ведь вы не сочтете неуместным вопрос о причине такого путешествия налегке. Нечасто случается, что человек, собираясь в дорогу почти вокруг земного шара, не берет с собой необходимых личных вещей: прибора для бритья, белья, зубной щетки. Почему так случилось?

Молодой человек помолчал, вглядываясь в Алекса.

– Тот летчик сказал вам, что получен ответ из Йоханнесбурга. Вы спрашивали обо мне?

– Да.

– Значит, мне нечего больше добавить. Вы уже наверняка знаете все о моей скромной особе.

– Не совсем, ибо тот факт, что за два часа до отлета вас выпустили из тюрьмы, а семья, предупрежденная адвокатом о решении властей и сроках освобождения, купила вам билет в Англию, еще всего не объясняет.

Он умолк, потому что в салоне внезапно потемнело. Глянул в иллюминатор. Самолет вошел в тучи и сейчас разрывал их крыльями в клочья. Качало сильнее обычного. Г рант также посмотрел в окошко. Загорелись лампочки под потолком. И в ту же минуту в стекла хлестнул дождь. Внезапный блеск осветил салон, и за окном наступила темнота.

Просим пристегнуть ремни!

Надпись на передней стенке вспыхнула, погасла и снова загорелась.

Молодой человек сделал шаг к своему месту и тяжело уселся, брошенный наклоном машины.

– Я должен идти! – Грант встал и быстро пошел к двери кабины пилотов. Стюардесса поднялась с кресла и медленно, держась за поручни кресел, двинулась вдоль салона, проверяя, все ли ремни пристегнуты.

Снова сверкнуло, и самолет так внезапно качнуло, что одна из женщин вскрикнула. Джо по-прежнему стоял посередине прохода, держась двумя руками за поручни соседних кресел. Он смотрел на мрачные клубящиеся волны, пролетавшие вдоль самолета. Все притихли.

Сидевший перед Алексом профессор, крепко ухватив за ручку свой несессер, поднял голову и обернулся.

– Что за спектакль! – воскликнул он, стараясь перекричать шум бури и гул моторов, проникавшие в салон со всех сторон. – Мог ли кто-нибудь придумать нечто подобное? Труп убитого, прикрытый саваном, раскачиваемая бурей в свете ударяющих молний горстка людей, а среди них убийца!

Джо хотел ответить, но внезапный толчок бросил самолет в сторону так резко, будто это была не многотонная, оснащенная гигантскими двигателями стальная конструкция, а сухой листок, случайно залетевший высоко в небо. Когда машина вновь выровнялась, Джо усмехнулся:

– Вы правы, профессор. Трудно было бы придумать что-либо подобное.

– Вы ошибаетесь! – сказал профессор, абсолютно не взволнованный ненастьем за окном, качкой в салоне и даже присутствием тут тела убитого. Лицо его выражало спокойное удовлетворение. – Шекспир, который придумал все на свете, придумал и такое! Вы знаете этот фрагмент из «Короля Лира»? «Боги, в высоте гремящие…»

Он замолчал, ибо снова яркая вспышка осветила салон и самолет тяжело нырнул, словно сраженный снарядом, чтобы через минуту со стоном двигателей, работающих на полных оборотах, вскарабкаться на подступившую волну клубившегося, гонимого вихрем воздуха.

Алекс быстро выпустил из рук поручни кресел, между которыми стоял, упал на место рядом с профессором и успел пристегнуть ремни, прежде чем новый удар бури швырнул машину.

– Дальше в тексте почти точно то, что должно наступить здесь! – воскликнул Барклэй, наклоняясь к нему. – Абсолютно!

И придвинувшись еще ближе, сжимая свой бесценный несессер и прижимая его к груди при каждом наклоне самолета, продолжал голосом ученика, декламирующего на школьном вечере:

– «Перстом отметьте ныне своих врагов! Преступник, на душе твоей лежит сокрытое злодейство…»

Внезапно он умолк и в замешательстве посмотрел на Алекса.

– Кажется, я забыл продолжение… «Сокрытое злодейство…»

– «Опомнись и покайся! Руку спрячь кровавую, непойманный убийца!» – закончил Алекс.

– Ах, да! Действительно! Как же это я мог забыть?

Вой ветра за иллюминаторами почти заглушал их голоса. Джо глянул влево, где сидела девушка, которая, он хорошо запомнил, заняла сначала место впереди, а позже, прежде чем самолет взлетел, пересела в ряд кресел перед Кноксом. Сейчас она переместилась на два или три ряда вперед. Но это было вполне понятно, во всяком случае объяснимо. Он скользнул по ней взглядом. Очень бледная, с закрытыми глазами, она сидела, стиснув руками подлокотники, – то ли боялась бури, разыгравшейся на высоте нескольких тысяч метров над землей, то ли боролась с приступом морской болезни, которую в буклетах некоторых авиакомпаний называют почти ласково: «воздушная слабость».

Других пассажиров он не видел, так как сидел слишком далеко за их спинами. Заметил только, что стюардесса наклонилась над кем-то – наверное, помогала найти бумажный пакет.

Повернулся к профессору, цвет лица которого не утратил свежести. Видимо, качка не причинила ему ни малейшего вреда.

– Вы помните, – спросил Джо, – что говорит Сатана в «Потерянном рае», когда, пролетев над бескрайними просторами, он приближается к Земле и видит первых людей, которых жаждет уничтожить? Думаю, что сейчас нам убийца мог бы сказать почти то же самое.

– Не могу вспомнить. – Барклэй потряс головой. – Мильтон всегда меня несколько утомлял, честно говоря.

– Он боится… – сказал Джо, наклоняясь ближе к нему и громко говоря в самое ухо. – Боится, ибо знает, что справедливость настигнет его везде! И поэтому он, хотя как будто бы свободен, понимает, что нет для него ни безопасного укрытия, ни настоящего бегства:

 
Куда, несчастный, скроюсь я, бежав
От ярости безмерной и от мук
Безмерного отчаянья? Везде в Аду я буду.
Ад – во мне.
На дне сей пропасти – иная ждет меня,
Зияя глубочайшей глубиной,
Грозя пожрать. Ад по сравненью с ней
И все застенки ада небесами
Мне кажутся. Смирись же наконец!
Ужели места нет в твоей душе
Раскаянью, а милость невозможна?
Увы! Покорность – вот единый путь,
А этого мне гордость не велит
Произнести и стыд перед лицом
Соратников, оставшихся в аду…
 

– Да, теперь припоминаю, – кивнул Барклэй. Внезапно он стал серьезным. – Страшно… – сказал так тихо, что Джо, вглядываясь в его лицо, смог понять слова лишь по движению губ.

Профессор выпрямился и, передвинув повыше лежавший на коленях несессер, положил на него руки, словно забыл о том, что до сих пор оберегал его, как младенца. Он перевел взгляд на иллюминатор и принялся пристально всматриваться в него.

Джо снова посмотрел вокруг. Девушка слева не изменила позиции. Казалось, она страдает: лицо ее стало еще бледнее, но она боролась упорно – то ли с приступом истерики, то ли с подступавшей тошнотой. Стюардесса подошла к ней и, наклонившись, что-то сказала. Девушка открыла глаза и попыталась улыбнуться. Кивнула, как бы давая понять, что беспокоиться о ней не нужно, что она справится сама.

Джо снова взглянул на профессора, не отрывавшего взгляд от иллюминатора, будто он потерял желание продолжать разговор. Алекс закрыл глаза. Буря все еще бушевала, но ему показалось, что порывы ветра стали слабее. Слишком долго он сам летал, чтобы не почувствовать, что машина уже выбралась из грозы. Он повторил про себя цитату из Мильтона. Трудно сказать, когда это началось, но в какой-то момент он стал ощущать тревогу… Возникла ли она после того, как обнаружили убийство или во время допроса тех двух? А может, еще раньше?

Сидя неподвижно на покачивавшемся кресле, Джо крепко зажмурился и принялся лихорадочно вспоминать. Да, наверняка чьи-то слова или сообщенные факты поразили его, ибо в них не было правды. Может, вчера вечером? Кто-то что-то сказал? Какие слова? А может, что-то замеченное им? Что-то, на что сознание не отреагировало, но что осталось в сумрачных подвалах подсознания, в независимом от воли человека царстве в глубинах его существа? Он знал, что те слова или те образы где-то рядом, на границе памяти, и, если удастся их вызвать, возникнут ярко и выразительно вместе с сопутствовавшими им обстоятельствами.

Самолет внезапно погрузился в почти непроницаемую тьму. Дождь хлестал яростно, но порывы ветра ослабли.

Джо приоткрыл глаза. Профессор отвернулся от окна и усмехнулся. Алекс ответил улыбкой, расстегнул ремень безопасности и встал. Он хотел остаться один, прежде чем… Вскоре они должны быть в Найроби, если самолет не изменил немного курс во время грозы. Прежде чем они прилетят, он хотел понять, как все случилось.

Он прошел по салону и сел в свое кресло. Кнокс по-прежнему лежал там, где настигло его острие кинжала, но плед сполз с его лица, а одна рука повисла и мерно колыхалась в такт колебаний самолета.

Джо встал, взял эту холодную руку, с трудом согнув, засунул под плед и прикрыл лицо мертвеца. Вернулся на место.

Едва он сел, как все предстало перед ним неожиданно, словно кто-то направил луч света на лежащую в темноте раскрытую книгу.

Он нахмурился и привстал, как молодой неопытный актер, изображающий на сцене удивление. Но он не удивлялся. Да, это имело значение. Должно иметь значение. Но какое? Ответ звучал просто: если это имело значение, то оно могло быть только одно.

– Но это еще не доказательство, – пробормотал он, – еще никакое не доказательство…

Внезапно за бортом начало проясняться. Посветлело, и самолет выплыл из окружавшей его темной клубящейся массы, оказавшись неожиданно среди белых, истрепанных в клочки облачков. Еще минута – и засверкало солнце, словно они вынырнули из туннеля.

Джо взглянул на часы. Невозможно поверить, но прошло лишь десять минут после начала бури! Качка прекратилась почти так же внезапно, как и началась. Лампы над проходом погасли. Солнечный свет заполнил салон.

Алекс приподнялся и осмотрелся. Надпись над дверью кабины пилотов погасла. С облегчением он достал из кармана сигареты. Но прежде чем успел закурить, дверь кабины открылась и появился Грант.

– Все закончилось, – сказал он спокойно. – Сейчас не должно быть никаких атмосферных неожиданностей до самого Найроби. Так по крайней мере утверждают метеостанции с земли. Надеемся, что все вы хорошо перенесли ненастье. Буря не была ни большой, ни долгой, но болтало сильно, как обычно в тропиках.

Умолк, словно вспомнив, что пришел как свидетель в следствии об убийстве. Подошел к Алексу и сел перед ним.

– Когда началась буря, – сказал Джо, поднимаясь с кресла, – мы с вами, Робертс, начали разговор о телеграмме из Йоханнесбурга…

Молодой человек, услышав свою фамилию, медленно встал и занял свое прежнее место, опершись спиной о стенку кабины пилотов.

– Я знаю из телеграммы, которую мне принесли, – и не вижу причины скрывать это от вас, – что вы едва не опоздали, во-первых, потому, что, хотя день освобождения был назначен на вчера, кто-то из администрации не выполнил все необходимые формальности, а во-вторых, таможенный контроль получил указание произвести тщательный досмотр. Вас осудили по обвинению в хищении неотшлифованных алмазов, большинство из которых впоследствии не были обнаружены. А освободили при условии немедленного выезда из Южно-Африканской Республики. Поскольку вашей семье переданы все вещи, находившиеся в квартире, ранее занимаемой вами в Йоханнесбурге, при себе вам разрешили иметь лишь то, что вы сдали на хранение в тюрьме плюс чек на тридцать фунтов стерлингов, который вам выдали в канцелярии. Его прислал из Лондона ваш отец. В телеграмме перечислены вещи, находившиеся у вас во время досмотра в аэропорту: кроме чека, о котором шла речь, вы имели при себе еще зажигалку, расческу, носовой платок, пачку сигарет и ручные часы марки «Хронос». Все сходится?

– Абсолютно. Могу только восхищаться оперативностью и прекрасной памятью этих людей. Хотя, если бы мне позволили выразить собственное мнение, предпочел бы, чтобы они тренировали ее на сонетах Шекспира, например, а не на моей скромной особе, с коей, впрочем, столкнулись последний раз в жизни. Сказал он это без иронии, безразличным, деловым тоном.

– Я очень высоко ценю сонеты Шекспира, поэтому мне трудно полемизировать с вами, Робертс. Единственное, о чем я хотел бы еще спросить: за что вы осуждены южно-африканским судом, если у вас не нашли большинства предметов, в хищении которых вас обвинили? Вы ведь англичанин?

– Да, англичанин…

Робертс умолк и задумался. Когда он снова заговорил, голос его уже утратил дерзость, издевательский тон, так раздражавший Алекса:

– Первый вопрос тоже относится к следствию? Могу вас заверить, что меня осудили не за убийство и даже не за попытку нанесения кому-либо побоев, а, как вы уже знаете, за обыкновенное воровство, а досрочно освободили за хорошее поведение и, вероятней всего, вследствие хлопот моей семьи, которая покрыла все убытки, возникшие по моей вине, и дала суду гарантии, что я никогда больше не стану на путь преступления.

Робертс покачал головой и продолжал:

– Могу вам признаться, что, когда я покидал тюрьму, во мне была жива еще частица детской наивности, будто я смогу сохранить в тайне свою историю и без особых препятствий вернуться к нормальной жизни. И вот теперь, вынужденный уже в первый день после выхода из тюрьмы публично исповедоваться, вижу, что это будет преследовать меня до конца жизни.

Он достал из кармана сигарету и закурил.

– Нет, – Алекс отрицательно покачал головой, – вы ошибаетесь. Мне не успели всего сообщить, только кое-что рассказал Ричард Кнокс за час или два до смерти от руки убийцы. Если мне не изменяет память, слова о вас оказались последними в его жизни. Когда он увидел, как вы входите в салон самолета, то перепугался настолько, что начал просить меня не спускать с вас глаз. Он знал, что я – сотрудник Скотленд-Ярда, и рассчитывал, что я смогу защитить его. Опасался, что вы причините ему зло. А если уж быть искренним до конца, он боялся, что вы можете напасть на него даже на борту самолета.

Робертс не пошевелился. На его лице, к удивлению Алекса, промелькнуло что-то вроде легкой улыбки, но она исчезла так быстро, что трудно было решить, действительно ли слова Алекса рассмешили его. Однако ответ прозвучал с совершенно другой стороны. Фиджер Джек тихо присвистнул, а потом с добродушным удивлением спросил:

– И зачем это тебе было нужно, приятель? Вот уж невезуха: прирезать мужика, когда в соседнем кресле спит сотрудник Скотленд-Ярда.

Робертс посмотрел на него и промолчал, но на этот раз откровенно улыбнулся, хотя улыбка получилась невеселой.

– Фиджер Джек, – сказал Алекс, стараясь говорить спокойно, – я убежден, что вы прекрасно справляетесь с ролью боксера и достигнете в этом деле больших и заслуженных успехов. Но разрешите, однако, следствие, если так можно назвать наш разговор, вести мне и без помех со стороны пассажиров.

Боксер посмотрел на него и пожал широкими плечами:

– А кто вам мешает? Ведите свое следствие, и пусть оно быстрее закончится. Даже завтрак не принесли, хотя стюардесса обещала мне еще вчера именно такой, какой прописал мне доктор.

– Через несколько минут мы приземлимся в Найроби, так ведь, капитан? И там у вас будет достаточно времени, чтобы перекусить.

Грант бросил взгляд на часы:

– Буря заставила нас изменить курс, но через двадцать или тридцать минут будем на месте.

– Прекрасно, – сказал Джо. – Вернемся к нашему делу. Почему Кнокс боялся вас, Робертс? Если он считал, что вы можете напасть на него даже в самолете, должна же, наверное, существовать какая-то серьезная причина, которая могла бы толкнуть вас на это?

Робертс глубоко затянулся и погасил сигарету в пепельнице, вмонтированной в подлокотник кресла. Гасил долго и очень тщательно, явно не торопясь с ответом. Когда выпрямился, то выглядел совершенно спокойным. Однако его слова заставили всех остолбенеть:

– Думаю, Кнокс знал, что говорил, утверждая, будто боится меня. На его месте я тоже страшился бы за свою жизнь. Он слишком хорошо понимал, что я могу убить его голыми руками, если вдруг увижу неожиданно и не смогу совладать с собой…

Он умолк и задумался. Алекс ждал, не прерывая. Постепенно все начинало складываться в одно логическое целое. Предстояло только выяснить пару деталей, пока еще непонятных.

– Отец послал меня в Южно-Африканскую Республику на практику два года назад, – начал Робертс. – Я, как уже говорил, англичанин и родился в Лондоне, где и жил. Отец мой, а перед этим дед обрабатывали драгоценные камни. Именно поэтому отец пожелал, чтобы я провел год на сортировке алмазов на одной из южноафриканский копей. «Флора» – рудник, с которым мы поддерживали тесные контакты уже много лет. Еще во времена, когда мой дед основал гранильную мастерскую, «Флора» была нашим главным поставщиком. Поэтому я начал работать именно там, естественно, когда получил их согласие. Несколько месяцев все шло, как обычно. Но в один прекрасный день охранники рудника задержали меня на проходной после работы. Провели досмотр и нашли несколько довольно дорогих камней в кармане моего плаща, который я перебросил через плечо, потому что день выдался теплый, хотя с утра шел дождь. На суде я виновным себя не признал и отрицал, что спрятал камни. Однако меня признали виновным. Получил я относительно легкое наказание – три года тюрьмы. Думаю, это заслуга отца, долгие годы поддерживавшего с рудником хорошие отношения. Вот и все, если речь идет о тюрьме. Ведь вы об этом меня спрашивали?

– Да… – Джо машинально достал из кармана пачку билетов и начал легко похлопывать ею по ладони. – Мы уже знаем, за что вы наказаны. Но все-таки непонятно, какая здесь связь с Кноксом, его испугом и вашим заявлением, что могли бы убить его голыми руками. А ведь именно это в данный момент для нас самое главное.

– Кнокс, – ответил Робертс без всякого волнения, – лучше всех знал о моей невиновности. А знал потому, что не я украл эти камни, а он.

После такого поразительного сообщения наступила мертвая тишина. Алекс всматривался в далекий мир за иллюминатором. Видимо, курс значительно изменился во время бури, потому что сейчас самолет летел на восток. Внизу виднелось огромное, сверкавшее на солнце озеро с прихотливо извивающейся береговой линией. Справа перед самолетом на границе горизонта высился гигантский одинокий горный пик.

– Килиманджаро… – тихо сказал Грант. – Мы находимся несколько дальше от Найроби, чем я думал, но будем там через полчаса.

Джо посмотрел на часы и поднял голову.

– Я думаю, что если бы вы могли доказать свое обвинение, то сделали бы это перед судьями, чтобы снять с себя вину за преступление, содеянное не вами. Но можно ли вам верить сейчас, ведь вы пытаетесь обвинить мертвого Кнокса, не имеющего возможности сказать ни слова в свою защиту?

– Вы правы. – Робертс слегка пожал плечами. – Если бы я мог доказать, кто положил камни в карман плаща, я не сидел бы в тюрьме. Логично, верно? Но вы не требовали доказательств, а лишь спрашивали, почему Кнокс мог меня опасаться. Я сказал вам правду. Это все.

– Не совсем… – Алекс развел руками, как бы извиняясь. – Ваш рассказ не продвинул пока наше расследование ни на миллиметр. Было бы хорошо, если бы вы смогли нам рассказать, откуда вам известно, что именно Кнокс подбросил вам камни и почему он так сделал?

– Здесь нет никакой тайны. Кнокс был заграничным представителем фирмы и, как все представители, имел доступ к сортировке, чтобы легко ориентироваться в качестве продукции и в общих чертах знать, как выглядит товар, который он будет предлагать покупателям. В копях представители принадлежат к наиболее доверенным лицам. Через несколько месяцев после начала моей работы на «Флоре», а точнее говоря, на сортировке, произошли две кражи. Сортировка так хорошо обеспечена охраной и системой сигнализации, что не могло быть и речи о проникновении похитителей снаружи и незаметном их исчезновении. Значит, теоретически преступника следовало искать либо среди сортировщиков, либо среди представителей, либо среди директоров копей. Последнее можно было отбросить сразу как совершенно неправдоподобное. Началось тщательное расследование, очень неприятное для всех, но оно зашло в тупик из-за абсолютного отсутствия следов, ведущих в каком-нибудь направлении. И на этом все, вероятнее всего, и закончилось бы, да только мне, очень молодому и еще глупому, захотелось самому найти виновного. Поскольку преступник не я, а еще два сортировщика, дежуривших по очереди, не присутствовали при обеих кражах, следовательно, никто из них не был виновен в похищении камней. Трудно предположить, что на сортировке действовало два не знавших друг о друге преступника, поэтому я обратил внимание на заграничных представителей копей. Методом исключения пришел к выводу, что только Кнокс находился на территории копей в те дни, когда случились кражи. Он тогда посещал сортировку. Кражи отделяло друг от друга более месяца, поэтому расследование заняло у меня много времени. К несчастью, я не сообщил дирекции о своих выводах, потому что… – он прервал рассказ и усмехнулся иронически сам над собой, – потому что хотел показать всем, какой я интеллигентный, наблюдательный и достойный доверия молодой человек. Я приехал сюда с большими амбициями, чтобы совершенствоваться в классификации сотен и тысяч алмазов. Многому, конечно, научился. Очень важно знать, что останется после шлифовки большого алмаза. Естественно, никогда нет полной уверенности, но хороший специалист может многое предвидеть. Прошу прощения, я не о том должен говорить, но хочу объяснить причины, по которым все случилось так, как случилось. Придя к выводу, что, вероятнее всего, мне удалось раскрыть преступника, хоть и не пойманного за руку и без всяких явных доказательств против него, я обрадовался. Подумал об отце и о том, как он будет рад за меня. Мы очень дорожили своим именем, наше предприятие по обработке драгоценных камней не уступает, если говорить о качестве работ, знаменитым фирмам из Амстердама. Мы всегда считались надежными контрагентами. Хотелось, чтобы у руководителей рудника «Флора», тесно связанных с нами, осталось мнение обо мне как о смышленом парне, на которого можно положиться. Надеялся, что это принесет плоды в будущем… Боже мой! – махнул он рукой. – В тот момент, когда я сидел один в сортировке и думал обо всем этом, дверь открылась и вошел Ричард Кнокс, вернувшийся из своего обычного заграничного вояжа. Он повесил плащ на вешалку рядом с моим, а затем обошел вместе со мной все сортировочные столы, рассматривая камни. Я брал их в руки, сам показывая ему некоторые достойные внимания. И делал вид, естественно, что не интересуюсь его поведением, но не спускал глаз с его рук. Самое потрясающее: даже сейчас я готов присягнуть, что ему не удалось спрятать ни одного, самого маленького камушка. Наконец он удалился к вешалке, а когда надевал плащ, я еще с минуту оставался у столов, приводя в порядок пересортированные камни. Это единственный момент, когда он мог мне положить – и наверняка положил – в карман алмазы, найденные там позже… Вот он, тот самый плащ. Мы вышли вместе. Я закрыл дверь, включил охранную сигнализацию. Держа ключ в руке, а плащ перебросив через плечо, пошел вместе с Кноксом по коридору в комнату охраны и там положил ключ в сейф, откуда его брали каждое утро. Я хотел поехать на ленч в центр города, но Кнокс пригласил меня в маленький ресторанчик здесь же, за воротами рудника. Естественно, я согласился. В моих интересах было более близкое знакомство с ним. Он добродушно улыбался и шутил все время, пока мы шли к выходу через ворота для автомобилей. Когда подошли к выходу, охранники попросили меня в комнату внутри дома охраны. Периодические досмотры проводились на копях довольно часто, и никто не считал, что ему не доверяют. В конце концов «Флора» это не рядовой рудник, и здесь с момента основания руководствовались собственными законами. Поэтому вначале у меня не возникло никаких подозрений. Один из охранников взял мой плащ, сунул в карман руку и достал из него горсть нешлифованных алмазов!.. Позже, уже во время процесса, я услышал, как Кнокс подозревал меня с первой минуты и сообщил о подозрениях дирекции, а кроме того, следил за мной по собственному почину. И это самое ужасное. Он представил все дело именно так, как мог, как хотел представить я сам – только поменяв нас ролями, и алмазы были найдены у меня, а не у него! В моем присутствии он заявил, глядя в глаза поверивших ему людей, что дал себе слово чести найти виновника обеих краж, бросивших тень на его репутацию и репутацию всех честных работников копей. До этого момента я еще ничего не понимал. Мне казалось, что мне это снится, а Кнокс – жертва какой-то чудовищной ошибки, заставившей его сделать ложные выводы и обвинить меня. Но когда он сказал в заключение, что заметил, как я украдкой прятал алмазы, а он позже условным знаком сообщил страже, я понял все. Этот человек был в своем роде гений: воровал и одновременно создавал преступника, который должен был понести наказание за его, Кнокса, вину и обеспечить ему полную безнаказанность. Выбор пал на меня, молодого, глупого иностранца, идеальную жертву. На процессе я не сказал ни слова о том, что думаю на самом деле. Никто бы мне, конечно, не поверил, а моя защита выглядела бы наивной и гнусной попыткой переложить вину на плечи уважаемого работника копей, который раскрыл мою подлость… – Он тихо рассмеялся. – Как могли мне поверить? Это только ухудшило бы мою ситуацию в глазах судей. Ведь я не сообщил раньше никому о своих подозрениях, а именно так и должен был поступить в первую очередь. После ареста было слишком поздно что-либо предпринимать. К счастью, поверил мне отец, когда приезжал сюда и получил свидание со мной. Я рассказал ему обо всем. Он обещал, что свернет горы, но вернет мне честное имя. Но, как мне кажется, двоедушный Кнокс оказался значительно сметливей, нежели мы оба… по крайней мере до поры до времени, ибо или попал в руки одной из своих жертв, или нашелся кто-то еще более дрянной, чем он сам.

Фиджер Джек снова заговорил, и в голосе его прозвучали искреннее уважение и понимание:

– Ничего удивительного, что ты его сегодня прикончил, приятель, и не надо оправданий! Может, это и преступление, но если бы меня кто-нибудь так подставил, я поступил бы, пожалуй, точно так же. Шею бы ему свернул!

И, подняв огромные ладони, сжал их в воздухе, а потом потряс невидимого врага и отбросил его с отвращением в сторону от себя.

– Спасибо! – вежливо поклонился Робертс и устало улыбнулся. – Мне кажется, что я попал еще в худшее положение, чем ожидал, – продолжал он, обращаясь к Алексу. – Могла ли мне даже в самом кошмарном сне именно так привидеться наша первая встреча с ним? Кнокс умер, убит в темноте, а одним из нескольких человек, которые могли бы совершить это преступление, окажусь именно я, хотя, поднимаясь на борт самолета, не имел ни малейшего понятия о том, что встречу его. Как я вообще мог знать об этом? И вот пожалуйста: могу быть приговорен за другое не совершенное мною преступление, хотя тогда кто-то другой украл, а сейчас кто-то другой убил, не я! Но боюсь, что пришел в этот мир только для того, чтобы отвечать за чужие преступления!