Текст книги "(не)хорошая девочка (СИ)"
Автор книги: Джина Шэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
11. Старый друг лучше новых двух
Беспробудным сном я дрыхну почти все воскресенье. И плевать мне, что сплю я на раскладушке, и плевать мне… Да на все мне наплевать сейчас. Раскладушка клевая, мягонькая, одеяло – теплое, а после того как ты примешь горячую ванну в шесть утра, чтобы отмочить от хождения босиком черные пятки, спится особенно прекрасно.
Маринка, душевная моя Маринка будить меня не стала. И допрашивать не стала. Маринка вообще восхитительной душевности персонаж. Впрочем… Есть подозрение, что ей было тупо не до меня. Она вернулась с ночной смены в такси. И все, что ей хотелось по окончании рабочей ночи – это спать. И больше вообще ничего.
А вот когда в пять часов вечера она поднимается, вот тогда-то мне и приходится просыпаться. Впрочем, я еще долго сражаюсь с неадекватным желанием проснуться, оставаясь в теплом плену одеяла. Хорошо ка-а-ак!..
– Сонька, подъем, а то кормить не буду, – раздается над головой командный голос Маринки.
– Переживу, – бурчу я, не разлепляя глаз. – Жрать вредно.
– Мятные шоколадки у меня тоже кончатся, если ты не встанешь, – ехидно припечатывает Маринка и сваливает на кухню. Змеища. Но она знает, чем меня пронять. Шоколад мне нужен. Сейчас – прям очень, учитывая вчерашнее количество нервяка.
Спала я в громадной футболке, акционной, Маринка привезла её из какого-то лагеря молодежного актива, куда приезжали из центра “Я – Донор”. На футболке – надпись “DONOR SAPIENS”, и полустершиеся картинки с эволюционным рядом человека.
Ну, да, не шелковая комбинация, но после вчерашнего я четыре раза из четырех предпочту именно вот такую вот футболку.
Мне вручают огромную чашку, мою любимую – глиняную, с лисой, крадущейся между деревьев. В чашке мятный чай.
Маринка колдует над сковородкой, пытаясь соорудить правильную глазунью. Поздний завтрак – тоже завтрак. Я ощущаю, что ужасно голодна на самом деле. Последний приём пищи у меня был аж сутки назад.
– Ну, рассказывай дорогая, – требовательно произносит Маринка, с шутливой угрозой указывая на меня столовым ножиком, которым она только что разбивала скорлупу. – Ты разве не замуж вышла вчера? Что-то тот мужик не очень-то походил на твоего Сереженьку. Или что, замуж вышла и все, сорвалась? Или дорвалась? Баринова не жалко, он же в своем отельчике все люстры рогами поотшибает.
Маринка ржет, да и я смеюсь тоже.
Рассказывать про мою эпичную первую брачную ночь не так уж сложно. Маринке – не сложно. Я знаю её довольно давно, она в нашей супер-пупер-школе училась по квоте для сирот. Училась она хорошо, и две девочки отличницы не смогли не подружиться. Мы были тогда ужасно малы, и разница в статусе нам была не очевидна, и она совершенно нам не мешала. Хотя, я знаю, это далеко не всем очевидно. Просто я не от мира сего. Вроде и “золотая девочка”, а на всю башку шандарахнутая, и сборник мифов Древней Греции мне поинтересней модного журнала будет.
И в принципе, до последнего года мы дружили очень крепко, даже пошли вместе с ней на один юрфак, вместе бились над билетами к вступительным экзаменам, будто были даже не подружками, а сестрами. А вот с той поры, как я начала встречаться с Бариновым, между мной и Маринкой проступило отчуждение.
Сережа Маринке не нравился – потому что «какой-то он мутный, этот твой индюк».
Маринка не нравилась Сереже – потому что «почему у тебя подруга – чокнутый фрик?».
И папе моему Маринка вдруг перестала нравиться, и он начал намекать, что не очень-то рад привечать её в своем доме. Я не перестала с ней общаться, но в гости она сама перестала ходить. Задолбалась слушать замечания от моего отца. Отношения наши стали чуть менее теплыми, но не критично.
Маринка слушает меня, и выражение лица у неё такое, будто я ей доказываю что-то бредовое.
– Капец, конечно, – покачивает она головой, когда я объясняю про причину психоза Баринова. – Про аплазию девственной плевы этот кретин, конечно же, не слышал, да? И про то, что плева бывает эластичной и не рвется?
– Честно, я-то об этом не слышала, а Сережа… – бормочу я, ставя себе галочку погуглить эту аплазию. Да и к врачу бы сходить не помешает. Не понятно, можно ли как-то выявить вот эту вот "дефективность". Хотя даже если и да – меня прямо бесит мысль о том, чтобы выявленный факт использовать для доказательства своей невиновности. Докажу, что ни с кем на стороне не трахалась, а дальше что? Вернуться к "Серёже" в надежде на долго и счастливо?!
– Баринов, – Маринка брезгливо кривит губы. – Я тебе говорила, что он кретин? А ты “папе он нравится”. Блин, а жить-то с ним кому? Папе?
– Я точно не буду, – я замотала головой. – Спасибо, хватило острых ощущений.
– Да неужели? – Маринка насмешливо щурит реснички. – А папа тебя за это в угол не поставит?
– Зараза ты, Петрова, – хмуро бурчу я. – Он меня из дома выгнал. Мало?
– Дофига вообще-то, – Маринка снова раздраженно морщится. – Но откуда ты взяла того мужика вообще?
Рассказывать про Дягилева куда сложнее. В основном потому что, в отличие от рассказа про отца и Баринова – тут мои эмоции несколько другие. И я бы и хотела сказать, что нет никаких приятных воспоминаний, но… Это будет вранье, увы мне. Я надеялась, что пересплю и пройдет, а нет – не прошло.
Маринка ржет, слушая, как меня выводили из отеля, но хотя бы делает это безмолвно, закрыв лицо руками. Сучка, просто, а не лучшая подруга.
– А ведь ты на него запала, детка, – тянет Маринка ехидно. – Я ни разу не видела, чтобы ты вот так краснела, рассказывая о мужике.
– Не ерунди, – я пытаюсь выглядеть возмущенной таким предположением.
Вот только когда на ум почему-то лезут жаркие ладони, возмущение отыгрывать тяжело. Ноги сами поднимают меня со стула, подводят к кухонному окну. Хорошо на одиннадцатом этаже, усядешься на подоконник в одних только пижамных шортах, и никто не доканается. Выбрось Вадима Несторовича из головы, Соня, выбрось сейчас же! Да и больно ты ему нужна, он наверняка уже шпилит какую-нибудь другую "зайку". Или "киску". Боже, почему мне тошно от одной этой мысли вообще?
– Запала, – безжалостно диагностирует меня Маринка, а потом уже с большим сочувствием переспрашивает. – Что, неужели он прям такой классный, раз даже у тебя ёкнуло?
Ну как сказать, классный… Вообще – ну, разумеется да. Я не стану спорить с тем, что Дягилев – на редкость привлекательный мужчина. Не смазливый, в отличии от моего недомуженька, брутальный настолько, насколько это вообще возможно. Вот только почему мне сейчас вспоминалось не его лицо…
В первую очередь – взгляд глаза в глаза, заставляющий замереть и не дышать, и спокойный голос, от которого хотелось вытянуться в струнку.
“Очень жаль, что ты не из наших. Иначе отсюда ты бы вышла моей по-настоящему…”
И до сих пор – странная горечь на языке. Причем сейчас – еще сильнее.
Соня – дура! И без комментариев.
Не может быть и речи об этом, я это знаю.
Я могу развестись с Бариновым, судя по тому, что меня выпустили из дома, а не в компании телохранителей отвезли к «Сереже». Видимо, эту форму бунта отец мне позволил, хоть и покарал без особой жалости.
Но попробуй я хоть где-нибудь появиться в компании Дягилева – и мой отец повторит сцену из картины “Иван Грозный убивает своего сына”, только вместо сына буду я.
Дягилев – персона нон грата в нашем доме. Его упоминать нельзя, желательно – вообще не знать о его существовании. Больше, чем Дягилева, мой отец не выносит только мою мать, которая от него ушла. Но все-таки там была мать. И отец хотя бы как-то понимал, что я имею право на общение с ней, и хоть и стискивал зубы, и не разговаривал со мной в те вечера, в которые я должна была уехать к матери, но не убивал.
У Дягилева такого оправдания нет. И у меня – тоже нет. Я должна держаться от него как можно дальше. Екает у меня или не екает.
Хотя екало…
Он был ужасно странный, кажется, сдвинутый на сексе более чем полностью, он был бесцеремонный и на редкость наглый, но… При этом он практически за просто так помог дочери своего врага. Дважды.
Но да, и речи быть о том, чтобы продолжать так замирать при воспоминании о Дягилеве, не могло. Мне не позволят. Даже если я никогда в жизни больше не увижусь с отцом – Дягилев для меня под запретом. Даже у Джульетты с Ромео было больше шансов на примирение своих семей, чем у меня и Дягилева.
– Ладно, запала и хрен с ним, – милосердно замечает Маринка. – Что ты дальше делать будешь, Сонь?
– Не знаю. – Усталость наваливается практически сразу, как я начинаю думать вот об этом. – У меня ни документов, ни денег, ни шмоток… Лягу на коврике под твоей дверью и помру.
– Ну, вот давай не надо, – протестует Маринка, и только я успеваю обрадоваться, что это она от любви ко мне, как подруженька тут же меня немилосердно обламывает. – Это ж мне потом с ментами разбираться. Объясняй еще, почему ты умерла именно под моей дверью.
– Ну вот. И это все, о чем ты думаешь, – вздохнула я.
– Ну, шмотки у меня возьмешь, это не проблема, – замечает Маринка. – Свои же и возьмешь, я реально не все ношу. На коврике умирать не надо, из дома я тебя, так и быть, не выгоню. Но вот с деньгами, Сонь… Ты, конечно, жрешь мало, но долго я двоих не вытяну. Сама знаешь, у меня гребаный кредит за машину жрет все мои гребаные пособия.
Я и вправду отдавала Маринке часть своих шмоток – этот процесс у нас был налажен очень давно, потому что иногда мне казалось, что одежды мне покупается больше, чем я вообще ношу.
Да, я кстати не сама покупала это все. Стилист, да. Ну, просто папочку моего, видимо, бесила
мой одежный пофигизм, нужно было красиво заворачивать меня, чтобы выгодно передать из рук в руки. А стилист у меня был тем еще шопоголиком. Как поставит меня к зеркалу, как давай вертеть и совать мне в руки одну тряпку за другой…
«Ах, Софи, ну как вы можете носить это вот так, это же натуральный шелк, его же нужно носить с достоинством истинной леди…»
А я серьезно вот эту вот Маринкину футболку, в которой спала, любила больше, чем то платье из натурального шелка.
Потому что футболка эта – вещь с историей, память о том, что Маринка сдала два стакана собственной крови, чтобы спасти кому-то жизнь. А что платье? Так, просто тряпочка на один выход. Красивая – да. Но без особого дополнительного значения.
Двигаюсь к Маринке, обнимаю её, уткнувшись носом в плечо.
– Спасибо, – произношу тихонько.
– Дура ты, Афанасьева, – ворчит Маринка, гладит меня по спине. – Ты еще расплачься тут.
Вообще от Маринкиного заявления мне и вправду хочется прослезиться. Я к ней переночевать попросилась, а она тут уже решила проблему с отсутствием у меня шмотья, разрешает перекантоваться у неё подольше и даже кормить готова за свой счет. Недолго правда, но даже если бы и один раз она мне супчика налила – это бы уже был подвиг. Она не была обязана мне помогать.
Да, мы подруги, и вроде как по канонам помощь – это нормально, но когда от полгода обхаживающего тебя кавалера и родного отца ты за вечер получаешь по лицу аж дважды – в добрых людей верится не очень. Да и в принципе… Я часто видела, еще работая в ресторане, что добрых, честных, платежеспособных не так уж много. Все больше хитрожопых, прожженных халявщиков, которые сами себе в суп пластикового таракана подкинут, чтобы по счету не платить.
– Чисто теоретически, самая основная проблема – отсутствие паспорта, – произношу я задумчиво. – Потому что с ним я смогу восстановить и карточки.
– А отец не прикроет тебе их?
– Он прикроет кредитку, это да. – Я насмешливо морщу нос. – Но я вообще и не собиралась её использовать. У меня с лета маются деньги на зарплатной карте, и со стипендиальной я уже два семестра ничего не снимала. На некоторое время мне этих денег должно хватить. А там… Там придумаю что-нибудь.
– Мне б так жить, чтобы не снимать стипендию, – с легкой завистью ворчит Маринка, а я смущенно утыкаюсь носом в чашку. Да, стартовые условия… Они всегда такие разные…
Хотя нужно сказать, что быть дочкой моего отца и учиться на бюджетном месте юрфака мне было непросто. Но папа был категоричен – если я хочу сама решать, куда мне идти учиться – хорошо. Решай, Сонечка. Но никакого внебюджета. Смотри на вещи реально, если тебе не дано – ты в профессии не преуспеешь. И для того чтобы доказать, что мне оно дано, мне приходилось пахать по-конски. Потому что только попадания на бюджет папе было мало. Я должна была учиться на одни пятерки. А на меня еще и смотрели подозрительно, и драли по три шкуры, от обиды, что сдаю экзамены без подкатов, “при таком-то папе”. Легко? А вот нифига не легко! Да и стипендия та была не великая, на самом деле. У Маринки была больше за счет её социальных выплат.
Деньги с меня отец не спрашивал, наверняка предполагал, что я трачу их на какие-то свои нужды, а какие, блин, у меня были нужды, при том, что я к косметике очень равнодушна. Духи и те появлялись только потому, что их дарил мне папа.
– А паспорт-то где? У отца?
– Хуже. У Баринова.
Маринка округляет глаза, типа: "Вот ты попала".
Не поспоришь. Но, оставляя сумку с паспортом и другими моими вещами в номере, я же не собиралась убегать из гостинницы. И подавать на развод сразу же после свадьбы – не собиралась. Тогда – не собиралась.
– Марин, ты мне телефон не дашь позвонить? – Мне на самом деле стремновато делать то, что я собиралась сделать. И все-таки… Оставлять паспорт в заложниках у ситуации мне, наверное, не стоило.
12. Знай своего врага
Номер Баринова я помню наизусть. Увы. Некоторые номера я помню, а иные и не знаю. Интересно, если бы я знала номер Дягилева – осмелилась бы я ему позвонить? Зачем? Да ни зачем. Извиняться за свой побег я бы не стала. Но “спасибо” сказать бы, наверное, не помешало. Он не был обязан мне помогать, но помог.
О том, что я сбежала от Вадима, я жалею, той самой частью души, которой Дягилев пришелся по вкусу. Не знаю, что со мной не так. Душу неясно тревожит смутная тоска на тему “а что было бы, если бы я осталась”?
Я могу представить, как бы оно было, на самом деле. Он бы трахнул меня в своей же машине, и я бы сгорела от стыда, но уже после, только после. А потом это безумие бы наверное продолжилось, если бы Дягилеву оказалось недостаточно одного раза. Нет, это было бы неправильно. Он – враг моего отца. В первую очередь. Во вторую – такой исход был бы слишком поспешным. Мне не свойственно настолько забываться в отношениях с мужчинами. Уважать себя после такого вот легкого согласия я смогла бы вряд ли. И да, он – враг моего отца.
Да, я это все знаю.
Да – повторяю раз за разом.
Это не мешает некой части моей души тихонько поскуливать о том, что ВОТ ТАК мне не кружил голову абсолютно ни один мужчина.
Господи, вот как так-то, а?
Я один раз его видела. Один!
Ну, вот скажите мне, какого хрена я не могу выбросить его из головы? Почему почти что теку, как перевозбужденная сучка от одной только мысли о шершавых ладонях, стискивающих кожу на моей заднице?
Ну, хоть одно объяснение есть? Мне сейчас сгодится самое что ни на есть завалящееся.
У меня нет объяснений. Зато есть тишина, царящая в пустой комнате. Там, в кухне, будто в соседней вселенной, Маринка снова включила чайник и медитирует с планшетом, узнавая, что нового в этом мире.
У моего уха – пропускающий уже третий гудок телефон.
– Да. – Голос Баринова звучит деловито, впрочем, я понимаю почему, все-таки он вроде бы управляющий маминого отеля, хоть она и часто на него ругается. Талантов у него особых нет, но зато есть мама, которая заботливо приставила сыночку к делу.
– Ну, здравствуй, муженек. – Ехидно произношу я. С одной стороны, вроде не мне ехидничать, зачем вызывать агрессию идиота, с другой стороны, сейчас – а что он мне вообще сделает? И он меня ужасно бесит, прям до чертиков, я что, не имею право дать выход собственной злости?
Некоторое время я наслаждаюсь только молчанием с той стороны трубки.
– Соня, это ты? – В тоне Баринова звучит удивление и слегка недовольство.
– Надо же, не все твои извилины каменные. – Едко замечаю я, – да, это я. Угадал. Выпиши себе премию.
На самом деле, я еще не успела осознать, но сейчас слегка начинаю.
У меня от вчерашнего в груди будто огромный ком скатался из негативных эмоций. Тех самых с которыми я до конца не разобралась.
Полгода! Полгода этот мудак за мной ухаживал и изображал из себя романтика. А вчера – даже не соизволил разобраться в ситуации, отвесил мне даже не одну пощечину и собирался устроить мне изнасилование. Групповое. Мужняя жена, обязана терпеть, да?
История, которая по звучанию была будто из Средневековья, где за отсутствие у жены девственности могли сжечь или казнить другой мучительной смертью.
Я даже принципиально сейчас не стала прямо ничего гуглить, чтобы не дай бог не начать оправдываться.
Есть такая хрень как аплазия? Я даже это уже выбросила из головы. Я пробью эту информацию для себя, но перед этим мудилой я оправдываться не буду. В конце концов, я никому никакой целкости не обещала, и не гарантировала что во время первой брачной ночи залью кровью все простыни. Могу. Сережиной кровью я простыню залью с большим удовольствием.
И мне…
Да, мне обидно. До трясучки.
Я вчера, и не только вчера, столь ванильна и наивна была в своих мечтах. Нет, я не ждала чего-то сногсшибательного, искренне считала, что все эти сумасшедшие страсти и “с первого взгляда” – выдумка киношников и авторов всякой любовной литературки. Но… Но, я думала, что вот оно – мое женское счастье. Замуж сейчас выйду, года через два рожу ребенка, и… А получила – по лицу и обещание отдать меня на расправу. Истинно женское счастье, ничего не скажешь.
– Где ты, Соня. – Сипло спрашивает Баринов. – Твой отец хотя бы в курсе, где ты находишься?
Нет, ну вы посмотрите, какая прелесть. Как чудно он включил тон “ничего не было, я ни в чем не виноват и потому – не раскаиваюсь”.
– Ой, Сережа, ты вспомнил, как меня зовут? – Ехидно интересуюсь я, – а то вчера было очень похоже, что ты запамятовал. Дрянь да шлюшка, и никакого воображения.
– Соня, где ты? – Настойчиво повторяет Баринов, – Я твой муж и должен это знать. Я отвечаю за твою безопасность, в конце концов.
Нет, какая прелесть. Он должен знать, он отвечает. Вот вчера речь-то о моей безопасности и велась, ага.
Человек вроде мне «должен», но при этом обходится со мной хуже чем с ковриком для ног. А та же Маринка мне ничего не должна, но помогает. И… Дягилев еще… Тоже не должен.
От одной только мысли о Вадиме сильнее сводит что-то в груди. Вот за что мне это вообще.
– Кстати, раз уж ты вспомнил, что мой муж, что там на счет нашего развода, “дорогой”. – Слова на самом деле вылетают из моих губ раньше, чем я успеваю их обдумать. – Не передумал? А то я же согласна, уговорил.
– Сонь, почему так сложно ответить на простой вопрос? – раздраженно бросает Баринов. – Где ты? Ты же понимаешь, что нам нужно поговорить?
– Нет, не нужно, Сереж. – Я качаю головой, лишь спустя несколько мгновений догоняя, что этого жеста он не увидит. – Я все вчера поняла. Я тебя не устраиваю, ты меня тоже. Разговаривать тут не о чем, кроме того, в какой день мы с тобой сходим до ЗАГСа.
– Сонь, я вчера не был особенно трезв. – Медленно произносит Баринов. – И наговорил тебе много лишнего. Напугал тебя. Мне жаль, правда. Давай встретимся и все обсудим.
Оправдание на самом деле не самое адекватное. А если он переберет в другой раз? И ведь наверняка второго шанса на побег у меня уже не будет, он ведь знает, что я могу, наверняка прикроет эту возможность.
Да и не казался он вчера особенно пьяным, хотя, разумеется, шампанского на свадьбе опустошил не один бокал. А я не пила, в меня не лезло…
Интересно, помогло ли бы его сегодняшнее “мне жаль”, если бы я вчера не сбежала? Оно мне и сейчас-то не особенно помогает. Но сейчас я злая, как фурия, а что было бы – останься я в номере?
– Нет, Сереж, встречаться и обсуждать мы не будем. – Ровно произношу я, пытаясь дышать через нос, чтобы не наорать на Баринова, и не разреветься после этого. – У тебя остались мои вещи, мне они нужны. Больше мне от тебя ничего не нужно. Даже заявление о разводе я смогу подать без тебя. Слава двадцать первому веку.
– Без паспорта? – Насмешливо уточняет Баринов.
Так… Он в курсе. Он уже обшарил мою сумку. Плохо. Очень-очень плохо.
– Ну почему без. – Пытаясь звучать спокойно откликаюсь я. – Я могу подать заявление в полицию и подать на развод с временным удостоверением. Просто это дольше.
Блин, а почему я не сообразила об этом раньше? Хотя, при моем полном отсутствии документов паспорт будут делать больше месяца, и не факт, что банк примет временное удостоверение в качестве документа и согласится восстановить карты по нему. Нет, вроде права не имеют, и можно покачать права, но… Риск отказа все равно был.
И да, слишком поздно я об этом сообразила. Все-таки меньше надо не спать по ночам. Все равно не ощущала себя особенно бодрой.
Ну вот, спросонья придумала глупость – позвонила муженьку. Осталось теперь закруглить этот разговор. Хотя, если он вернет мою сумку – мне было бы гораздо легче. Да и моя зимняя куртка мне сейчас тоже бы не помешала, не знаю, есть ли у Маринки запасной пуховик. Она их отвозила в церкви, как и всякий излишек моего шмотья, отданного ей в распоряжение. Ну, потому что квартира у Маринки не резиновая, да и шкаф тоже, а стилист у меня реально шопоголик, и может даже не три куртки за сезон мне «подобрать».
– Соня, хватит бросаться в крайности. – Недовольно произносит Баринов. – Такое ощущение, что если мы встретимся – я тебя съем.
– Зачем тебе меня есть, когда можно приехать с каким-нибудь дружком и затолкать меня в машину? – Скептично уточняю я. – Можно подумать, я смогу дать тебе особый отпор.
– Сонь, ну ведь как-то же ты предполагаешь, что я верну твои вещи, так? – Устало интересуется Баринов. – Я же не волшебник, телепортировать их не могу.
– Можешь оставить в моем институте на проходной. Я завтра заберу. – Вообще и этот вариант мне не очень нравится. Но там хотя бы люди. И охранник, если что вступится. Наверное.
Баринов с той стороны трубки некоторое время просто молчит, взвешивая предложенный мной вариант.
– Хорошо, Сонь. – Наконец соглашается он и бросает трубку. Честно говоря, я после этого некоторое время еще смотрю на телефон и пытаюсь понять, что вообще происходит.
Согласился? И… Все?
Возвращаюсь на кухню, встречаю вопросительный взгляд Маринки.
– Вроде бы он согласился вернуть мои вещи. – Не очень уверенно произношу я. Вроде бы Баринов согласился. Вроде бы. Но это прозвучало настолько внезапно, настолько непонятно, что я не могу в это поверить всерьез.
Может реально он перепил вчера, а сегодня чувствует себя виноватым?
Хотя, мне, разумеется без разницы. Я, правда, не готова настолько собой рисковать, чтобы вот с этим вот по-пьяни неадекватным мужиком оставаться.
На самом деле – предчувствия меня не обманывают.
Все оказывается совсем не так просто.
Правда я об этом узнаю почти через час, когда успела уже и посуду Маринке помыть (да, я умею, я не первый раз ночую у Маринки), и в душ сходить, и почти просушить голову.
Именно тогда Маринка барабанит в дверь ванной: “Сонь, тебе тут звонят”. Приходится выключить фен, забрать у Маринки телефон, и торопливо выдохнуть: “Слушаю”, оглядываясь в поисках расчески.
– У нас с тобой два варианта, Сонь. – Сухо произносит Баринов. – Первый: я сейчас звоню в домофон, ты мне открываешь. Второй: ты спускаешься во двор. В обоих случаях, мы с тобой разговариваем. Иначе… Иначе, ну скажем, машину Петровой мои ребята испортят очень старательно. Ездить она не сможет пару месяцев, точно. Хочешь так кинуть свою подружку?
Он здесь… У Маринкиного дома. При чем, все-таки, не один. На самом деле, я даже если откажусь выйти – он же все-равно сможет зайти в подъезд, дом не из элитных, тут нет консьержей, и бабульки регулярно пускают всяких разносчиков газет. Войдет и будет караулить меня у двери Маринкиной квартиры. Даже ломать не обязательно. При этом, Маринку я точно подставлю, потому что ремонт машины – штука дорогая. В моих условиях, я ей даже компенсировать это не смогу.
И почему я сразу не подумала, что звонок Баринову – это, в принципе, очень хреновая идея? Почему сразу не вспомнила, что по номеру телефона легко пробивается местоположение?
Капец, какая я сегодня дура, и, кажется, совершенно не планирую больше не делать глупостей.
– Я сейчас выйду. – Тихо произношу я.
В конце концов… Может, ему действительно есть что мне сказать?
