Текст книги "Длинноногий папочка"

Автор книги: Джин Вебстер (Уэбстер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Это очень туманное письмо – у вас не болит голова, Папочка? Пожалуй, на сегодня хватит, лучше пойдем и сделаем немного тянучек. Очень жалею, что не могу послать вам немножко: они будут необыкновенно вкусными, так как мы делаем их из настоящих сливок и трех шаров масла.

Любящая вас

Джуди.

P.S. У нас был костюмированный бал в гимнастическом зале. На этой картинке вы можете видеть, как мы похожи на настоящих балерин. Та, что в конце выполняет изящный пируэт, кажется, я.

* * *

26 декабря

МОЙ МИЛЫЙ, ДОРОГОЙ ПАПОЧКА!

В своем ли вы уме? Разве вы не знаете, что нельзя посылать одной девушке семнадцать рождественских подарков? Я же социалистка, запомните, пожалуйста; уж не хотите ли вы превратить меня в плутократку? Подумайте только, сколько будет хлопот, если мы когда-нибудь поссоримся! Мне пришлось бы нанимать передвижной фургон, чтобы вернуть ваши подарки.

Мне очень жаль, что галстук, который я вам послала, несколько велик; я связала его собственными руками (в чем вы, без сомнения, сами убедились). Носите его в холодные дни и застегивайтесь на все пуговицы. Спасибо, Папочка, тысячу раз. Я думаю, вы самый добрый человек, который когда-либо жил на свете, – и самый безрассудный!

9 января

Хотите ли вы, Папочка, сделать то, что обеспечит вам вечное спасение? Тут есть одна семья, которая находится в ужасной нужде. Мать, отец и четверо «видимых» детей – два старших мальчика отправились искать счастья по свету и не вернулись обратно. Отец работал на стекольном заводе, получил чахотку – это очень вредная работа – и теперь отправлен в больницу. На это ушли все их сбережения, и вся забота о семье целиком легла на старшую дочь, которой двадцать четыре года. Она шьет и зарабатывает полтора доллара в день (когда есть работа) и вышивает по вечерам. Мать – слабая женщина, очень набожная и совершенно бездеятельная. Она сидит сложа руки, всем видом выражая терпеливую покорность судьбе, в то время как ее дочь обременена чрезмерным трудом, ответственностью и заботой; она не знает, как им удастся пережить остаток зимы – и я тоже не знаю. Сто долларов дали бы им возможность купить угля и обувь для троих детей, чтобы они могли ходить в школу, да еще остался бы маленький запас, так что ей не надо было бы умирать от беспокойства всякий раз, когда она в течение нескольких дней не получает работы.

Вы самый богатый человек, которого я знаю. Как вы полагаете, не могли бы вы уделить сотню долларов? Эта девушка заслуживает помощи больше, чем когда-либо заслуживала я. Прошу только для нее; мне совершенно безразлично, что будет с ее матерью – она такая мягкотелая. Когда люди вечно закатывают глаза к небу и говорят: «Вероятно, это все к лучшему», когда они совершенно твердо убеждены, что это не так, приводит меня в бешенство. Покорность это или смирение, или как бы вы это ни называли, – просто бессильная инертность. Я стою за более воинственную религию!

Нам задают ужасно трудные уроки по философии – к завтрашнему дню всего Шопенгауэра. Профессор, кажется, не представляет, что у нас есть и другие предметы. Он препотешная старая утка; вечно витает в облаках и изумленно мигает, если случайно ступит на твердую почву. Он пытается облегчить свои лекции случайными остротами – и мы прилагаем все усилия к тому, чтобы улыбаться, но, уверяю вас, его шутки не смешны. Все свободное время между лекциями он проводит, пытаясь разгадать, существует ли материя в действительности или он только думает, что она существует. Я уверена, что моя швея не сомневается в том, что она существует!

Как вы думаете, где мой новый роман? В корзине для мусора. Я отлично вижу, что он никуда не годится, а если сам любящий автор сознает это, каково же будет мнение критикующей публики?

Позже

Я обращаюсь к вам, Папочка, с ложа страданий. Уже два дня лежу с распухшими миндалинами; могу глотать только горячее молоко и ничего больше. «О чем думали ваши родители, – пожелал узнать доктор, – что не дали вырвать эти гланды, когда вы были ребенком?» Я не имею ни малейшего понятия об этом, но сомневаюсь, думали ли они обо мне вообще.

Ваша Дж. А.

Следующее утро

Только что перечитала это письмо перед тем, как запечатать его. Я не понимаю, почему я окутываю жизнь такой туманной атмосферой. Спешу уверить вас, что я молода, счастлива и всем обеспечена. Надеюсь, вы тоже. Молодость не имеет ничего общего с днями рождения, она зависит только от бодростидуха, так что, Папочка, даже если ваши волосы и седые, вы все еще можете быть мальчиком.

Любящая вас

Джуди.

* * *

12 янв.

ДОРОГОЙ МИСТЕР ФИЛАНТРОП,

Ваш чек для моей семьи прибыл вчера. Бесконечно вам благодарна! Я сбежала с гимнастики и сразу после ленча отнесла его им, и вы бы только видели лицо девушки! Она была так удивлена и так счастлива, и успокоена, что выглядела почти юной, а ей ведь только двадцать четыре года. Разве это не достойно жалости? Во всяком случае, теперь она убеждена, что все хорошее приходит сразу. Она получила работу на два месяца вперед – кто-то там выходит замуж, и ей заказали приданое.

– Благодарение Господу Богу, – воскликнула мать, как только осознала тот факт, что этот маленький клочок бумаги – сто долларов.

– Это вовсе не Господь Бог, – сказала я, – это Длинноногий Папочка (я назвала вас мистером Смитом).

– Но Господь Бог внушил ему эту мысль, – сказала она.

– Ничего подобного! – сказала я. – Это я внушила ее ему. Как бы то ни было, Папочка, я верю, что Господь Бог наградит вас по заслугам. Вы заслужили, чтобы ваше пребывание в чистилище было сокращено на тысячу лет.

Ваша с глубокой благодарностью

Джуди Аббот.

* * *

15 февр.

ДА БУДЕТ УГОДНО ВАШЕМУ ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ!

Утром сего дня я отведал к завтраку холодного паштета из индейки и гуся и велел подать себе чашку чая (китайский напиток), коего я доселе не вкушал.

Не волнуйтесь, Папочка, я не сошла с ума: просто я цитирую Сэмюэля Пеписа [50]50
  Пепис Сэмюэль (1633–1703) – английский мемуарист, из дневника которого приводятся выдержки в письме.


[Закрыть]. Мы читаем его в подлиннике как источник в связи с историей Англии. Салли, Джулия и я беседуем теперь на языке 1660 года. Вот послушайте:

«Я пошел к Чаринг Кроссу поглядеть, как будут вешать, колесовать и четвертовать майора Харрисона: он являл вид столь же бодрый, как всякий человек при подобных обстоятельствах».

Или это: «Отобедал с миледи, которая была облачена в весьма красивый траур по случаю кончины ее брата, который умер вчера от сыпного тифа».

Как будто немного рано принимать гостей, не так ли? Друг Пеписа придумал для королей очень ловкий способ добывать деньги для уплаты своих долгов, продавая беднякам гнилую провизию. Что вы, как реформатор, думаете об этом? Мне не верится, что мы такие плохие, как пишут в газетах.

Сэмюэль волновался из-за своих нарядов не меньше любой девицы; он проводил за туалетом в пять раз больше времени, чем его жена, – по-видимому, это был золотой век для мужей. Ну, не трогательна ли эта запись? Вы видите, он был действительно честен. «Сегодня прибыл мой великолепный камлотовый плащ с золотыми пуговицами, который стоил мне много денег, и я молю Бога дать мне возможность заплатить за него».Простите, что я так переполнена Пеписом, я пишу по нему специальное сочинение.

Подумайте только, Папочка, Ассоциация Самоуправления отменила десятичасовое правило. Мы теперь можем держать в комнатах свет хоть всю ночь, если хотим, при одном условии – что не будем беспокоить других; предполагается, что мы не будем устраивать вечеринки на широкую ноту. Результатом является прекрасная иллюстрация человеческой натуры. Теперь, когда мы можем сидеть, сколько нам угодно, нам уж больше не хочется. Мы начинаем клевать носом в девять часов, а к девяти тридцати перо выпадает из наших ослабевших рук. Сейчас половина десятого. Спокойной ночи.

Воскресенье

Только что вернулась из церкви – проповедник из Джорджии. Он сказал, что мы должны всячески опасаться чрезмерного развития нашего интеллекта за счет нашей эмоциональной натуры, но, по моему разумению, эта проповедь была убогой и скудной (опять Пепис). Неважно, из какой части Соединенных Штатов или Канады они приезжают или к какой секте принадлежат, мы всегда слышим одни и те же проповеди. Почему, скажите на милость, они не ходят в мужские колледжи и не убеждают студентов не губить свои мужественные натуры чрезмерной умственной работой.

Сегодня чудесный день – морозный и ясный. После обеда Салли, Джулия, Марта Кин, Элеонора Прэтт (мои подруги, но вы их не знаете) и я наденем короткие юбки и отправимся пешком на ферму Хрустальный Источник. Там мы поужинаем жареными цыплятами и вафлями, а затем мистер Хрустальный Источник отвезет нас домой на своей телеге. Нам нужно быть в кампусе в семь, но мы собираемся немного погрешить против правила и дотянуть до восьми.

Прощайте, всемилостивейший сэр.

Имею честь собственноручно подписать,

ваш почтительнейший, преданнейший,

искренний и покорный слуга

Дж. Аббот.

* * *

5 марта

ДОРОГОЙ МИСТЕР ОПЕКУН.

Завтра первая среда месяца – тяжелый день для Приюта Джона Грайера. Какое облегчение они испытают, когда наступит пять часов и вы погладите их по головкам и отбудете. Скажите, вы (лично) гладили меня когда-нибудь по головке, Папочка? Мне кажется, нет – в моей памяти сохранились только толстые опекуны.

Передайте, пожалуйста. Приюту мой привет – мой искренний привет. Теперь, когда я смотрю на него через дымку четырех лет, я испытываю к нему почти нежное чувство. Когда я впервые приехала в колледж, я была очень озлоблена тем, что у меня не было нормального детства, которое было у других девушек. Но теперь я думаю совсем иначе.

Я воспринимаю свое пребывание в приюте как своего рода необыкновенное приключение. Оно ставит меня в более выгодное положение для наблюдения над жизнью. Вступив в жизнь уже взрослой, я могла сразу охватить общую перспективу мира, на что не способны люди, выросшие среди изобилия вещей.

Я знаю многих девушек (Джулия, например), которые не сознают, что они счастливы. Они так привыкли к этому ощущению, что их чувства притупились; что же касается меня – я ясно сознаю в каждый момент моей жизни, что я счастлива. И я намерена оставаться счастливой всегда, какие бы неприятности меня ни подстерегали. Я буду считать все неприятности (даже зубную боль) интересными опытами и буду рада узнать, что все чувствуют так же. «Какая бы судьба ни ждала меня, я встречу ее с мужеством».

Однако, Папочка, не принимайте эту новую любовь к Пр. Дж. Гр. слишком буквально: если бы у меня было пятеро детей, как у Руссо, я не оставила бы их на ступеньках приюта для подкидышей с целью обеспечить им воспитание в простоте. Передайте от меня поклон миссис Липпет (это, я думаю, правдиво; привет было бы слишком сильно) и не забудьте рассказать ей, какая из меня развилась прекрасная натура.

С любовью

Джуди.

* * *

Лок Уиллоу

4 апреля

ДОРОГОЙ ПАПОЧКА!

Вы обратили внимание на почтовую марку? Салли и я украшаем своим присутствием Лок Уиллоу на время весенних пасхальных каникул. Мы решили, что лучший способ использовать эти десять дней – это пожить в тихом, спокойном месте. Наши нервы дошли до такого состояния, что не вынесли бы столования в Фергюссене. Обедать в одной комнате с четырьмя сотнями девушек, когда вы утомлены, – это настоящая пытка. Там стоит такой шум, что невозможно услышать, что говорят сидящие за столом напротив тебя, если они не складывают руки наподобие рупора и не кричат. Истинная правда.

Мы бродим здесь по холмам, читаем, пишем и чудесно отдыхаем. Сегодня утром мы забрались на ту самую вершину «Небесного Холма», где Мастер Джерви и я однажды варили ужин, – кажется невероятным, что это было почти два года тому назад. Я могла еще разглядеть место на скале, где дым от нашего костра оставил след. Как странно, что некоторые места так тесно связаны с некоторыми людьми, что, возвращаясь в эти места, вы не можете не думать об этих людях. Я почувствовала себя без него совсем одинокой – на две минуты.

А как вы думаете, Папочка, чем я занимаюсь в последнее время? Вы сочтете меня неисправимой – я пишу книгу. Я начала ее три недели тому назад, и работа движется гигантскими шагами. Я уловила секрет. Мастер Джерви и тот редактор были правы; вы наиболее убедительны, когда пишете о том, что знаете. И на этот раз я пишу о том, что я действительно знаю – исчерпывающе знаю. Угадайте, о чем? О Приюте Джона Грайера! И хорошо выходит, Папочка, право же, хорошо, особенно когда речь идет о тех крошечных мелочах, которые случались каждый день. Я теперь реалистка. Я оставила романтизм, но вернусь к нему позднее, когда начнется моя собственная жизнь, полная приключений. Эта новая книга скоро будет закончена и напечатана! Вот увидите. Если вы очень хотите чего-то добиться и не теряете терпения, вы непременно в конце концов добьетесь цели. В течение четырех лет я пытаюсь получить от вас письмо и все еще не потеряла надежду.

До свидания, Папочка, дорогой (мне нравится называть вас Папочка, дорогой) – это так приятно звучит.

Любящая вас

Джуди.

P.S. Забыла сообщить вам деревенские новости, но они очень печальны. Пропустите этот постскриптум, если не хотите подвергнуть вашу чувствительность жестокому испытанию. Бедный старый Гров умер. Он стал так стар, что не мог больше жевать и пришлось его пристрелить. На прошлой неделе девять цыплят были убиты лаской, или хорьком, или крысой. Одна из коров заболела и нам пришлось позвать ветеринара из Корнера. Амазей всю ночь провел около нее, чтобы давать ей льняное масло и виски. Но у нас ужасное подозрение, что бедная больная корова получила только льняное масло.

Сентиментальный Томми (серый кот) исчез; боимся, что он попал в капкан.

Сколько в мире несчастий!

* * *

17 мая

ДОРОГОЙ ДЛИННОНОГИЙ ПАПОЧКА!

Это письмо будет кратким, потому что мое плечо ноет при виде пера. Приходится очень много писать: в течение целого дня – лекции, в течение целого вечера – бессмертный роман, этого более чем достаточно.

Вручение дипломов (актовый день) через три недели после следующей среды. Мне кажется, вы могли бы приехать и познакомиться со мной – я возненавижу вас, если вы этого не сделаете! Джулия приглашает Мастера Джерви, он будет представлять ее семью, Салли приглашает Джимми Макбр. от своей семьи, а кого же мне пригласить? Только вас или миссис Липпет, а я не хочу приглашать ее. Пожалуйста, приезжайте.

Ваша с любовью и писательскими судорогами

Джуди.

* * *

Лок Уиллоу

19 июня

ДОРОГОЙ ДЛИННОНОГИЙ ПАПОЧКА!

Вот я и закончила образование! Мой диплом лежит в нижнем ящике моего бюро вместе с двумя моими лучшими платьями. Акт вручения дипломов прошел как обычно, с потоками слез в самые торжественные моменты. Благодарю вас за розы. Они были чудесны. Мастер Джерви и Мастер Джимми тоже преподнесли мне розы, но я оставила их в ванне и на процессии несла ваши.

И вот я в Лок Уиллоу на все лето – может быть, навсегда. Питание дешевое, обстановка спокойная и располагающая к литературной деятельности. Чего больше может желать начинающий автор? Я помешана на моей книге. Думаю о ней беспрерывно, когда не сплю, а когда сплю, то вижу ее во сне. Покой, тишина и куча времени для работы (вперемежку с питательной пищей) – вот все, что мне нужно.

Мастер Джерви приедет на неделю или около этого в августе, а Джимми Макбрайд будет наезжать от времени до времени в течение лета. Он теперь работает в каком-то акционерном обществе и разъезжает по стране, продавая акции банкам. В одной из поездок он намерен соединить «Фермерский национальный банк» в Корнере и меня.

Как видите, Лок Уиллоу не совсем лишен общества. Прежде я надеялась, что и вы, быть может, заедете, проезжая здесь на автомобиле, но теперь я знаю, что это безнадежно. Раз вы не пожелали приехать на акт вручения дипломов, я исторгаю вас из моего сердца и хороню навсегда.

Джуди Аббот,

бакалавр гуманитарных наук.

* * *

24 июля

МИЛЫЙ, ДОРОГОЙ ДЛИННОНОГИЙ ПАПОЧКА!

Какая чудесная вещь работа – или, может быть, вы никогда не работали? Особенно это доставляет радость, когда работаешь над тем, что любишь больше всего на свете. Все лето я писала с такой быстротой, как только позволяло перо, и мое единственное разногласие с жизнью заключается в том, что дни недостаточно длинны, и я не успеваю записать все прекрасные, ценные и интересные мысли, которые приходят мне в голову. Я закончила второй набросок моей книги и собираюсь начать третий завтра в половине восьмого утра. Это самая восхитительная книга на свете – уверяю вас. Я не могу думать больше ни о чем другом и едва могу дождаться утра, чтобы одеться, поесть и начать писать; и тогда пишу, пишу и пишу, пока не почувствую себя совершенно усталой. Тогда я отправляюсь гулять с Колин (новая собака, овчарка) и брожу по полям, и получаю новый запас мыслей для следующего дня. Это самая прекрасная книга на свете – о, простите, я это уже говорила.

Вы ведь не считаете меня тщеславной, ведь нет, Папочка, дорогой? Я и в самом деле не тщеславна, просто сейчас я нахожусь в возрасте, которому присуща восторженность. Может быть, потом я буду холодно критиковать свою книгу и презрительно фыркать. Нет, никогда этого не будет! На этот раз я пишу настоящую книгу. Вот увидите сами.

Попытаюсь на одну минутку поговорить о чем-нибудь другом. Я никогда не говорила вам, что Амазей и Кэрри в мае поженились. Они по-прежнему работают здесь, но, насколько я могу понять, брак испортил их обоих. Прежде она обычно смеялась, когда он залезал в грязь или стряхивал пепел на пол, но теперь – вы только послушали бы, как она бранится! И она больше не завивает волосы. Амазей, который обычно с такой готовностью выбивал ковры и носил дрова, теперь ворчит, если его просят о чем-нибудь подобном. И галстуки его такие мрачные – черные и коричневые, а раньше он носил ярко-красные и малиновые. Я твердо решила никогда не выходить замуж. Очевидно, это вредный процесс.

Новостей у нас мало. Все животные в полном здравии. Свиньи необыкновенно жирные, коровы имеют довольный вид, куры несутся хорошо. Интересуетесь ли вы куроводством? Если да, позвольте рекомендовать вам неоценимый маленький труд «200 яиц от одной курицы в год». Я думаю соорудить весной инкубатор и выращивать бройлеров. Как видите, я прочно обосновалась в Лок Уиллоу. Я решила оставаться здесь, пока не напишу 114 романов, как мать Антония Троллопа [51]51
  Троллоп Антоний (1815–1882) – английский писатель. Троллоп Фрэнсис (1780–1863) – его мать, тоже писательница.


[Закрыть]. А затем я закончу работу, уйду в отставку и отправлюсь путешествовать.

Мистер Джеймс Макбрайд провел с нами прошлое воскресенье. К обеду были жареные цыплята и мороженое, и то, и другое, кажется, ему очень понравились. Я была очень рада видеть его; он мне на минутку напомнил о том, что существует огромный мир. Бедному Джимми не везет с продажей акций. «Национальный Фермерский банк» в Корнере не желает и слышать о них, несмотря на то, что банк платит за акции шесть, а иногда и семь процентов годовых. Думаю, он кончит тем, что вернется домой в Уорчестер и будет работать на фабрике своего отца. Он слишком прост, доверчив и добросердечен, чтобы быть преуспевающим финансистом. Но быть управляющим процветающей фабрики – очень хорошее положение, не так ли? Пока он воротит нос от рабочих блуз, но скоро придет к ним.

Надеюсь, вы оцениваете тот факт, что это длинное письмо исходит от лица с вдохновением писателя. Но я ведь по-прежнему люблю вас, Папочка, милый, и я очень счастлива. Чудесный пейзаж вокруг, достаточно еды, удобная кровать с пологом, стопа чистой бумаги и пинта чернил – чего еще может желать человек?

Как всегда,

ваша Джуди.

P.S. Прибыл почтальон с некоторыми новостями. Мастер Джерви приедет в следующую пятницу на неделю. Это очень приятная перспектива – только я боюсь, что пострадает моя бедная книга. Мастер Джерви очень требователен.

* * *

27 августа

ДОРОГОЙ ДЛИННОНОГИЙ ПАПОЧКА!

Где вы находитесь, интересно знать? Я никогда не знаю, в какой части света вы обретаетесь, но надеюсь, что вы не в Нью-Йорке во время этой ужасной погоды. Надеюсь, что вы на какой-нибудь горной вершине (но не в Швейцарии, а где-нибудь поближе) любуетесь снегом и думаете обо мне. Пожалуйста, думайте обо мне. Я совершенно одинока и хочу, чтобы обо мне думали. Ах, Папочка, как бы я хотела узнать вас! Тогда мы могли бы утешать друг друга, если бы были несчастны.

Не думаю, что еще долго останусь в Лок Уиллоу. Я думаю переехать. Салли собирается будущей зимой работать в Бостоне в колониях. Мне кажется, было бы недурно и мне поехать с ней, как вы думаете? Мы с ней могли бы иметь общую рабочую комнату, и пока она занимается своими колонизационными делами,я могла бы писать, а вечера мы проводили бы вместе. Вечера кажутся такими длинными, когда нет никого, кроме Семплов, Кэрри и Амазея, с кем можно было бы поговорить. Знаю наперед, что моя идея вам не понравится. Я могу уже сейчас зачитать письмо вашего секретаря:

«Мисс Джеруше Аббот.

Милостивая Государыня. Мистер Смит предпочитает, чтобы вы оставались в Лок Уиллоу.

С почтением Элмер X. Григгс».

Я ненавижу вашего секретаря. Я совершенно убеждена, что человек, которого зовут Элмер X. Григгс, должен быть отвратителен. Но, право, Папочка, кажется, мне следует поехать в Бостон. Я не могу оставаться здесь. Если в ближайшем будущем ничего не произойдет, я с полного отчаяния брошусь в силосную яму.

Боже! Какая жара. Вся трава выгорела, ручьи пересохли, а на дорогах пыль. Дождя не было уже несколько недель.

Из этого письма можно заключить, что я помешалась, но это не так. Я просто хочу иметь какую-нибудь семью.

До свидания, милый дорогой Папочка. Как бы мне хотелось узнать вас.

Джуди.

* * *

Лок Уиллоу

19 сентября

ДОРОГОЙ ПАПОЧКА!

Что-то произошло, и мне нужен совет. Он мне нужен от вас и больше ни от кого на свете. Не могла бы я как-нибудь повидать вас? Говорить гораздо легче, чем писать, и, кроме того, я боюсь, что ваш секретарь вскроет письмо.

Джуди.

P.S. Я очень несчастна.

* * *

Лок Уиллоу

3 октября

ДОРОГОЙ ДЛИННОНОГИЙ ПАПОЧКА!

Сегодня утром пришло письмо, написанное вашей собственной рукой – и какой дрожащей рукой! Я так сожалею, что вы были больны: я не стала бы беспокоить вас своими делами, если бы знала об этом. Да, я должна рассказать вам о моем горе, но очень трудно изложить его на бумаге, и потом все это очень личное.Пожалуйста, не храните это письмо, а сожгите его.

Прежде чем начать – вот чек на тысячу долларов. Смешно, не правда ли, что я посылаю вам чек? Как вы думаете, откуда он? Я продала свою повесть, Папочка. Ее собираются опубликовать серийно, в семи частях, а затем книгой! Вы, вероятно, думаете, что я вне себя от восторга, но это не так. Я совершенно безразлична. Конечно, я рада, что начинаю выплачивать вам свой долг, – я еще должна вам более двух тысяч. Буду выплачивать их частями. Пожалуйста, не протестуйте, принимая их, мне доставляет такое счастье возвращать вам долг. Конечно, я должна вам гораздо больше, чем просто деньги, и этот долг я буду выплачивать всю мою жизнь благодарностью и любовью.

А теперь, Папочка, о другом. Пожалуйста, дайте мне ваш самый житейский совет, независимо от того, понравится он мне или нет. Вы знаете, что я всегда испытывала к вам особые чувства, вы как бы представляли всю мою семью. Но вы ведь не обидитесь, если я скажу вам, что гораздо более особое чувство я испытываю к другому человеку? Вы без особого труда можете догадаться, кто это. Я подозреваю, что уже в течение долгого времени мои письма были полны Мастером Джерви.

Мне хотелось дать вам понять, каков он и как мы удивительно подходим друг другу. Обо всем мы думаем одинаково – я боюсь, что у меня даже появилась тенденция думать его мыслями! Но он почти всегда прав; так и должно быть, ведь он на четырнадцать лет старше меня. Хотя в некоторых отношениях он еще совсем мальчик и нуждается в присмотре – он понятия не имеет о том, что в дождь надо надевать калоши. Нам всегда кажутся смешными одни и те же вещи, а это очень важно, ужасно, когда у двух людей чувство юмора антагонистично. Я не верю, что через подобную пропасть может существовать какой-нибудь мост! И он – ну, словом, только один он! И я потеряла его, потеряла, потеряла. Весь мир кажется пустым и мучительным. Я ненавижу лунный свет, потому что он прекрасен, а его здесь нет, чтобы полюбоваться им вместе со мной. Но, может, и вы тоже любили кого-нибудь и знаете, что это такое? Если да, то мне не нужно объяснять вам, а если нет, то я не сумею объяснить.

И несмотря на мое чувство, я отказалась выйти за него замуж. Я не сказала ему почему, я только молчала и чувствовала себя ужасно несчастной. Я не могла ничего придумать, что бы такое ему сказать. И вот он уехал, воображая, что я хочу выйти замуж за Джимми Макбрайда – а я этого совсем не хочу и даже никогда не помышляла о том, чтобы выйти за Джимми; он для меня недостаточно взрослый. Но Мастер Джерви и я совершенно не поняли друг друга и причинили друг другу ужасную боль. Я отказала ему не потому, что недостаточно люблю его, а потому, что люблю его слишком сильно. Я боялась, что когда-нибудь в будущем он пожалеет об этом, а я не вынесла бы этого! Я считаю, что такой человек, как я, без роду без племени, не вправе входить в такую избранную семью, как его. Я никогда не говорила ему о сиротском приюте и не в состоянии была сказать, что не знаю, кто я. Я, может быть, ужас что такое. А его семья гордая, но и я тоже гордая!

Кроме того, я чувствовала себя в некотором роде связанной с вами. Получив такое образование, которое дает возможность стать писательницей, я должна по крайней мере хоть попытаться стать ею; было бы несправедливым принять от вас так много и затем уйти, ничего не использовав. Но теперь, когда у меня появилась возможность понемногу вернуть вам деньги, мне кажется, что я частично освободилась от этой обязанности – и, кроме того, я полагаю, что смогу продолжать писать даже если выйду замуж. Эти две профессии не обязательно исключают друг друга.

Я очень много думала обо всем этом. Конечно, он социалист и чужд всяким условностям; может быть, он скорее чем кто-либо другой мог бы жениться на пролетарке. Вероятно, когда два человека находятся в полном согласии и всегда счастливы, когда они вместе, и несчастны в разлуке, ничто в мире не должно вставать между ними. Конечно, я хочу верить в это! Но мне хотелось бы узнать ваше беспристрастное мнение. Вы, вероятно, также принадлежите к знатной фамилии и поэтому сможете посмотреть на это со светской точки зрения, а не только с точки зрения человеческих симпатий – видите, как храбро я все выкладываю перед вами.

Предположим, я пойду к нему и объясню, что вся беда не в Джимми, а в Приюте Джона Грайера – будет ли это ужасно с моей стороны? (Это для меня невероятно трудно.)

Потребовалось бы огромное мужество. Я скорее согласилась бы оставаться несчастной всю мою жизнь.

Все это случилось около двух месяцев тому назад. С тех пор, как он уехал, я не слышала о нем ни слова. Я уже понемногу начала привыкать к чувству разбитого сердца, как вдруг пришло письмо от Джулии и снова перевернуло все вверх дном. Она пишет, так между прочим, что «дядя Джервис» был застигнут ночью грозой, когда охотился в Канаде, и заболел воспалением легких. И я ничего не знала об этом. Я чувствовала себя оскорбленной, потому что он исчез так бесследно, не сказав ни слова. Думаю, он очень несчастен, а я-то уж точно! Как вы думаете, что мне делать?

Джуди.

* * *

6 октября

МИЛЫЙ, ДОРОГОЙ ДЛИННОНОГИЙ ПАПОЧКА!

Да, конечно, я приеду – в половине пятого в следующую среду. И конечно, я смогу найти дорогу. Я была в Нью-Йорке три раза и я не младенец. Я не могу поверить, что действительно увижу вас. Я так долго представляла вас мысленно, что едва могу представить реальным человеком из плоти и крови.

Вы бесконечно добры, Папочка, что беспокоитесь из-за меня, когда еще не совсем окрепли. Будьте осторожны и не простудитесь. Так сыро из-за этих непрерывных осенних дождей.

Любящая вас

Джуди.

P.S. Только что мне пришла в голову ужасная мысль. Есть ли у вас дворецкий? Я боюсь дворецких, и если он откроет мне дверь, я упаду в обморок на пороге. Что я могу ему сказать? Вы не сообщили мне вашей фамилии. Спросить мне мистера Смита?

* * *

Четверг утром

МОЙ МИЛЫЙ, ДОРОГОЙ, ЛЮБИМЫЙ МАСТЕР-ДЖЕРВИ-ДЛИННОНОГИЙ-ПАПОЧКА-ПЕНДЛЬТОН-СМИТ!

Спал ли ты прошлую ночь? Я нет. Не сомкнула глаз. Я была слишком поражена, потрясена, взволнована и счастлива. Мне кажется, что никогда снова я не смогу ни спать, ни есть. Но надеюсь, ты спал: ведь ты должен это делать, потому что тогда скорее поправишься и сможешь приехать ко мне.

Любимый, мне невыносима мысль, что ты так долго болел – и я все время ничего не знала об этом. Вчера, провожая меня вниз, чтобы усадить в кэб, доктор сказал мне, что в течение трех дней тебя считали совершенно безнадежным. О, мой любимый, если бы это случилось, свет навсегда бы померк для меня. Я полагаю, что когда-нибудь – в далеком будущем – один из нас должен будет покинуть другого; но тогда с нами будет наше прошлое счастье, и мы сможем жить воспоминаниями о нем.

Я хотела ободрить тебя, а вместо этого приходится утешать себя. Ибо, несмотря на то, что я сейчас счастливее, чем когда-либо могла мечтать, я вместе с тем и серьезнее. Страх, что с тобой может что-то случиться, тенью лежит на моем сердце. Прежде я могла всегда быть легкомысленной и беззаботной, свободной от тревог – у меня не было никаких ценностей, которые я боялась бы потерять. Но теперь у меня будет Огромная Тревога до конца моих дней. Куда бы ты ни отлучился от меня, я буду думать обо всех тех автомобилях, которые могут тебя переехать, или о вывесках, которые могут свалиться на твою голову, или о мерзких извивающихся микробах, которых ты можешь проглотить. Покой моей души ушел навеки, впрочем, я никогда им особенно не дорожила.

Пожалуйста, выздоравливай – скорее, скорее, скорее. Я хочу, чтобы ты был рядом, чтобы я могла коснуться тебя и убедиться, что ты реален. Ведь мы провели вместе такие коротенькие полчаса! Боюсь, что мне это только приснилось. Если бы я была членом вашей семьи (хоть какой-нибудь четвероюродной сестрой), я могла бы приходить и навещать тебя каждый день, читать вслух, взбивать тебе подушки и разглаживать те две морщинки у тебя на лбу, и заставлять уголки твоего рта складываться в добрую ободряющую улыбку. Но теперь ты опять весел, не так ли? Ты был совсем веселым вчера, перед моим уходом. Доктор сказал, что я была бы прекрасной сестрой милосердия, так как ты помолодел на десять лет. Надеюсь, что влюбленность не всех молодит на десять лет. Разве ты стал бы любить меня, мой дорогой, если бы я превратилась в одиннадцатилетнюю?

Вчера был самый удивительный день на свете. Даже если я доживу до девяноста девяти лет, я никогда не забуду ни малейшей подробности. Девушка, которая покинула Лок Уиллоу на рассвете, не имела ничего общего с той, которая вернулась вечером. Миссис Семпл разбудила меня в половине пятого. Я сразу проснулась в полной темноте, и первая мысль, которая пришла мне в голову, была: «Сегодня я увижу Длинноногого Папочку!» Я позавтракала на кухне при свече и затем ехала пять миль до станции в окружении самых восхитительных красок осени. Пока мы ехали, взошло солнце и зажгло оранжевыми и красными огнями болотные клены и кизил, а каменные стены и поля сверкали инеем; воздух был свеж и прозрачен и полон обещаний. Я знала,что-то должно случиться. Весь путь в поезде рельсы пели: «Ты увидишь Длинноногого Папочку». Это меня ободряло. Я была полна веры в способность Папочки разрешить все мои трудности. И я знала, что где-то другой человек – еще более дорогой, чем Папочка, очень хотел видеть меня, и у меня было предчувствие, что еще до окончания моего путешествия встречу и его тоже. И вот видите!