Текст книги "Пыточных дел мастер"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Глава 18
Разрушение алтаря

Пока я был в лавке тряпичника, снаружи не осталось и намека на утреннюю тишь. Улица была полна грохота копыт и колес: стоило нам с сестрой лавочника выйти за порог – высоко над нашими головами со свистом пронесся флайер, лавируя меж шпилей и башенок. Подняв взгляд вовремя, я даже смог разглядеть его – блестящий и обтекаемый, точно капля дождя на оконном стекле.

– Наверное, тот самый офицер, что вызвал тебя, – заметила моя спутница. – Возвращается в Обитель Абсолюта. Гиппарх Серпентрионов – так Агилюс говорил?

– Твой брат? Да, что-то подобное… А как зовут тебя?

– Агия. Значит, о мономахии ты не знаешь ничего, и тебя нужно обучить. – Что ж, Ипогеон тебе в помощь! Для начала нам следует отправиться в Ботанические Сады и добыть тебе аверн. У тебя хватит денег нанять фиакр?

– Наверное, хватит. Если без этого не обойтись.

– Ну, значит, ты и впрямь не переодетый армигер! Значит, ты в самом деле… тот, кем назвался.

– Да, палач. Когда мы встречаемся с этим гиппархом?

– Не раньше наступления сумерек. В это время раскрываются цветы аверна, и на Кровавом Поле начинаются поединки. Времени у нас полно, но все равно не стоит тратить его зря. Нужно достать аверн и показать тебе, как им пользуются. – Она махнула кучеру обгонявшего нас фиакра, запряженного парой онагров. – Ты хоть понимаешь, что наверняка будешь убит?

– Судя по твоим словам, все идет к этому.

– Исход поединка практически предрешен, поэтому о деньгах можешь не беспокоиться.

Агия шагнула прямо на мостовую (сколь тонки были черты ее лица, как грациозна фигура!), на миг застыв с поднятой рукой, точно статуя какой-то неизвестной пешей женщины. Я думал, она собирается погибнуть под колесами! Фиакр остановился совсем рядом, норовистые онагры заплясали перед нею, точно сатиры перед вакханкой, и она села в повозку. Несмотря на легкость ее тела, крохотный экипаж накренился. Я сел рядом с ней, тесно прижавшись бедром к ее бедру. Кучер оглянулся на нас.

– К Ботаническим Садам, – сказала Агия, и фиакр помчался вперед. – Значит, смерть тебя не волнует. Занятно!

Я ухватился за спинку кучерского сиденья.

– Что в этом особенного? На свете, должно быть, тысячи – а может, и миллионы – людей, подобных мне. Эти люди привыкают к смерти, считая, что настоящая и вправду стоящая часть их жизни – уже в прошлом.

Солнце только-только поднялось к самым высоким шпилям; свет его залил мостовую, превратив пыль в красное золото и настроив меня на философский лад. В книге, хранившейся в моей ташке, имелось повествование об ангеле (возможно, на самом деле то была одна из тех крылатых воительниц, что, по слухам, служат Автарху), сошедшем на Урс по каким-то своим делам, который был поражен случайно попавшей в него стрелой, выпущенной ребенком из игрушечного лука, и умер. Сияющие одежды его сплошь окрасились кровью, точно улицы в свете заходящего солнца, и тогда он встретился с самим Гавриилом В одной руке архангела сверкал меч, в другой – огромная двуглавая секира, а за спиной висела на перевязи из радуги та самая труба, что однажды созовет на битву Воинство Небесное.

– Камо грядеши, малыш? – спросил Гавриил. – И почему грудь твоя красна, точно у малиновки?

– Я убит, – отвечал ангел, – и возвращаюсь к Панкреатору, дабы в последний раз слиться с ним.

– Что за вздор? Ты не можешь умереть, ибо ты – ангел, бесплотный дух!

– И все же я мертв, – сказал ангел. – Ты видишь кровь мою – отчего же не замечаешь, что не бьет она больше струей, но лишь вытекает по капле? Взгляни, сколь бледен лик мой! Разве не теплым и светлым должно быть прикосновение ангельское? Коснись десницы моей – и ощутишь, что хладна она, точно рука утопленника, извлеченного из болота! Обоняй дыхание мое – разве не зловонно оно, разве не гнилостно?

Ничего не ответил Гавриил.

– Брате мой, – сказал тогда ангел, – хоть и не веришь ты свидетельствам смерти моей, молю: оставь меня, и я избавлю от себя мироздание!

– Отчего же, я верю тебе, – отвечал Гавриил, освобождая путь ангелу. – Я лишь задумался: ведь, знай я прежде, что мы можем быть повержены, вовсе не был бы всегда столь отчаянно храбр!

– Я чувствую себя, точно архангел из той истории, – сказал я Агии. – Знал бы, что жизнь может кончиться так легко и быстро – наверное, поостерегся бы. Знаешь эту легенду? Но теперь уже все решено, этому не поможешь ни словом, ни делом. Значит, сегодня вечером тот Серпентрион убьет меня… чем? Растением? Цветком? Я перестаю понимать, что происходит! Совсем недавно я полагал, что без особых помех доберусь до городка под названием Траке, где – уж как получится – проживу всю жизнь. Но уже вчера ночью мне пришлось делить комнату с великаном… Одно фантастичнее другого!

Она не ответила, и через некоторое время я спросил:

– Что это там за здание? Вон то, с пунцовой крышей и разветвленными колоннами? И, кажется, там толкут гвоздику в огромной ступе – по крайней мере, пахнет даже здесь.

– Монастырская трапезная. А ты хоть знаешь, как пугающе выглядишь? Когда ты вошел к нам в лавку, я поду. мала: вот, еще один молодой армигер, вырядившийся шутом гороховым. А потом, когда поняла, что ты и вправду палач, решила: ну и что ж, парень как парень, хоть и палач…

– Ну да, парней ты, надо думать, знала во множестве. Сказать правду, я надеялся, что так оно и есть. Мне хотелось, чтобы она была опытнее меня; чтобы, хоть я ни на миг не воображал себя таким уж невинным и чистым, она все же оказалась менее невинна и чиста, чем я сам.

– Но в тебе есть нечто большее. У тебя лицо человека, который со дня на день унаследует два палатината и какой-нибудь неведомый мне остров – и манеры сапожника. Когда ты сказал, что не боишься умереть, ты в самом деле был уверен в этом, и из-за этой уверенности действительно как бы не боишься смерти – разве что где-то в самой глубине души… И ведь тебя ничуть не затруднит отрубить голову, скажем, мне – верно?

Улица вокруг нас кипела и бурлила. Мостовую запрудили машины, экипажи с колесами и без, влекомые разнообразным тягловым скотом и рабами, пешеходы, всадники на дромадерах, волах, метаминодонах и лошадях. С нами поравнялся открытый фиакр – почти такой же.

– Мы вас. обставим! – крикнула Агия сидевшей в нем паре, перегнувшись через борт.

– Докуда? – крикнул в ответ мужчина. Я с удивлением узнал в нем сьера Рахо, с которым встречался однажды, когда был послан за книгами к мастеру Ультану.

Я схватил Агию за руку:

– Ты с ума сошла? Или это он рехнулся?

– До Ботанических Садов! Ставим хризос! Их фиакр рванулся вперед, оставив нас позади.

– Быстрее! – крикнула Агия кучеру. – Кинжала у тебя нет? Хорошо бы кольнуть его в спину, чтобы потом мог сказать, будто гнал под угрозой смерти.

– Зачем все это?

– Проверка! Сам по себе твой костюм не обманет никого, но все думают, будто ты – переодевшийся для забавы армигер. И я это только что наглядно доказала. (Фиакр наш, сильно накренившись, обогнал телегу, груженную песком.) Кроме того, мы выиграем. Я знаю этого кучера, и упряжка у него свежая. А тот, другой, возил эту шлюху полночи.

Тут я понял, что в случае нашей победы Агия будет считать выигрыш своим, а в случае проигрыша та женщина потребует с Рахо мой (несуществующий) хризос. И все-таки – как приятно было бы оконфузить его! Стремительная езда и близость смерти (я не сомневался, что в самом деле погибну от рук гиппарха) сделали меня беззаботнее, чем когда-либо за всю мою жизнь. Я обнажил «Терминус Эст» и, благодаря длине его клинка, легко смог дотянуться до онагров. Бока их уже были мокры от пота, и небольшие ранки, нанесенные мною, должны были жечь огнем.

– Это получше всякого кинжала, – объяснил я Агии. Толпа шарахалась прочь от бичей возниц. Матери бежали прочь, прижимая к себе детишек, а солдаты вскакивали на подоконники, опираясь на древки копий. Положение благоприятствовало нам: другой фиакр, несшийся впереди, расчищал нам дорогу, да к тому же его заметно задерживали прочие экипажи. Но все же мы нагоняли лишь понемногу, и, чтобы выиграть несколько элей, наш кучер, несомненно, рассчитывавший на солидные чаевые в случае выигрыша, на полной скорости направил онагров вверх по лестнице с широкими ступенями из халцедона. Казалось, мраморные плиты, статуи, колонны и пилястры валом обрушились прямо на нас! Мы проломили живую изгородь высотою с хороший дом, опрокинули тележку с засахаренными фруктами, нырнули под арку, прогрохотали вниз по лестнице, круто свернули в сторону и вновь помчались по улице, так и не узнав, в чей патио ворвались столь бесцеремонно.

Здесь в узкий промежуток между нашими экипажами затесалась тележка пекаря, запряженная овцой. Огромное заднее колесо нашего фиакра зацепило ее – свежевыпеченные булки так и брызнули на мостовую! Толчок швырнул Агию прямо на меня, и ощущение оказалось столь приятным, что я обнял ее и удержал в новом положении. Прежде я часто сжимал в объятиях тела женщин – Теклы и наемных шлюх из города. Но в этом объятье была новая горьковатая сладость, порожденная мучительным влечением к Агии.

– Хорошо, что ты сделал это, – шепнула она мне на ухо. – Терпеть не могу мужчин, которые меня хватают. С этими словами она покрыла мое лицо поцелуями. Кучер оглянулся на нас с победной ухмылкой, предоставив упряжке самой выбирать дорогу:

– Вот так! Еще сотня элей – и мы их сделали!

Круто свернув, фиакр вырвался на узкую дорожку меж двух рядов густого кустарника, и оказался прямо перед стеной огромного здания. Кучер изо всех сил натянул вожжи, но было поздно. Мы въехали в стену, и она разошлась перед нами, словно мираж. За ней оказалось громадное, мрачное помещение, где отчего-то сильно пахло сеном. Впереди был украшенный множеством голубых огоньков алтарь в виде ступенчатой пирамиды размером с добрый коттедж. Увидев его, я тут же понял, отчего видно его так хорошо: кучера сшибло с облучка или, может, он спрыгнул сам. Агия завизжала.

На полном ходу врезались мы в алтарь! Хаос, последовавший за столкновением, невозможно описать. Казалось, все вокруг кружилось в воздухе, сталкиваясь, но попадая – все это сравнимо лишь с хаосом, царившим до сотворения мира. Почва словно бы прыгнула вверх и ударила меня всею своею массой. В ушах загудело.

Я не выпускал из рук «Терминус Эст», пока летел по воздуху, но после падения его уже не было при мне. Я хотел подняться и отыскать его, но обнаружил, что не могу – не хватало сил даже сделать вдох. Где-то вдали закричали. Повернувшись набок, я собрался с силами и вес же-с неимоверным трудом – встал.

Похоже, мы оказались примерно в центре помещения, размерами не уступавшего Башне Величия, однако совершенно пустого – ни внутренних стен, ни лестниц, ни какой-либо мебели. Сквозь золотистую пыль, клубящуюся в лучах света, я разглядел накренившиеся столбы из крашеного дерева. В чейне – или даже больше – над нашими головами виднелись светильники, казавшиеся лишь крохотными светлыми точками. Высоко над ними ветер, которого я не чувствовал, трепал и раздувал разноцветную крышу.

Под ногами моими – и повсюду вокруг, точно на поле какого-нибудь титана после сбора урожая – лежала солома, усеянная досками, из которых был собран алтарь. Обломки дерева были обиты листовым золотом и украшены бирюзой и аметистами. Повинуясь смутным мыслям о том, что меч нужно найти, я побрел вперед и почти сразу же наткнулся на разбитый фиакр. Рядом лежал один из онагров – я, помню, подумал, что он, должно быть, сломал себе шею.

– Палач! – позвал кто-то.

Оглянувшись, я увидел Агию, кое-как держащуюся на ногах, и спросил, цела ли она.

– Жива – и на том спасибо. Но отсюда надо уходить поскорее. Онагр мертв? Я кивнул.

– Жаль, я могла бы сесть на него верхом. А так тебе придется, если сможешь, нести меня. Нога вряд ли выдержит…

С этими словами она сделала шаг ко мне – пришлось прыгнуть к ней, чтобы вовремя удержать от падения.

– Идем, – сказала она. – Оглядись… видишь где-нибудь выход? Скорее! Выхода я не видел.

– Но куда нам так спешить?

– Если уж ослеп и не видишь пола, то хоть принюхайся!

Принюхавшись, я почувствовал запах не просто соломы, но – соломы горящей. Почти тут же увидел я и огонь – язычки пламени, явно только что разгоревшегося из искр, весело плясали в полумраке. Я рванулся бежать, однако ноги почти не слушались.

– Где мы?

– В Соборе Пелерин – некоторые еще называют его Храмом Когтя. Пелерины – это шайка жриц, странствующих по континенту. Они никогда не…

Агия запнулась – мы шли прямо к группе людей в алых одеждах. Или, может быть, это они шли к нам, так как неожиданно оказались совсем близко. Бритоголовые мужчины были вооружены кривыми, точно молодой месяц, блестящими ятаганами, а высокая, точно экзультантка, женщина держала в руках двуручный меч в ножнах – мой «Терминус Эст», Одета она была в длинный узкий плащ с капюшоном и длинными султанами позади.

– Наши лошади понесли, Святейшая Домницелла… ~ начала Агия.

– Это неважно, – оборвала ее женщина, державшая в руках мой меч.

Она была поразительно красива – но не той красотой, что возбуждает желание.

– Это принадлежит мужчине, несущему тебя. Вели ему поставить тебя на ноги и взять это. Ты можешь идти и сама.

– С трудом. Делай, как она говорит, палач.

– Ты не знаешь его имени?

– Он называл, но я забыла.

– Северьян, – сказал я, поддерживая Агию одной рукой, а другой принимая меч.

– Пусть он в руце твоей прекращает свары, – сказала женщина в алом, – но отнюдь не начинает их.

– Солома на полу этого огромного шатра горит. Тебе известно об этом, шатлена?

– Огонь будет погашен. Сестры и наши слуги уже затаптывают угли. – Она помолчала, быстро взглянув на меня, и снова обратилась к Агии:

– Среди обломков уничтоженного вами алтаря мы нашли лишь одну вещь, принадлежащую вам и, видимо, дорогую для вас. Вот этот меч. Мы вернули его вам. Не хотите ли и вы вернуть нам то, что могли найти среди обломков, и что может быть для нас дорого?

Я вспомнил об аметистах.

– Я не нашла ничего ценного, шатлена. – Агия молча покачала головой, и я продолжал:

– Там были обломки дерева, украшенного драгоценными камнями, но я не тронул их.

Бритоголовые мужчины поигрывали эфесами ятаганов и явно рвались в бой, но высокая женщина не двигалась с места. Она окинула взглядом меня, затем – Агию.

– Подойди ко мне, Северьян.

Я сделал шага три вперед, изо всех сил противясь соблазну выхватить из ножен «Терминус Эст», дабы хоть оборониться от клинков бритоголовых. Хозяйка их, взяв меня за запястья, заглянула мне в глаза. Взгляд ее глаз был спокоен, странно светел и тверд, точно то были не глаза, но бериллы.

– На нем нет вины, – сказала она.

– Ты ошибаешься, Домницелла, – пробормотал один из бритоголовых.

– Невиновен, говорю я! Отойди, Северьян, пусть вперед выйдет женщина.

Я сделал, как было сказано, и Агия с трудом сделала шаг к женщине в алом. Та, видя, что другого шага Агии не сделать, сама приблизилась к ней и взяла ее за запястья – так же как и меня. Взглянула ей в глаза, оглянулась на другую женщину, стоявшую за спиной одного из бритоголовых… Прежде чем я успел понять, что происходит, двое вооруженных ятаганами, подступив к Агии, через голову сорвали с нее платье.

– Ничего нет. Великая Мать, – сказал один из них.

– Наверное, настал тот день. Пророчество сбылось. Агия, прикрыв грудь руками, шепнула мне:

– Эти Пелерины – сумасшедшие. Об этом все знают: будь у нас больше времени, я бы предупредила тебя.

– Верните ее тряпье, – распорядилась высокая женщина. – Коготь никогда не исчезал из памяти живущих, но сейчас покинул нас собственной волею. Препятствовать этому невозможно и непозволительно.

– Великая Мать, быть может, мы еще отыщем его среди обломков, – негромко сказала одна из женщин.

– И разве они не заплатят за содеянное? – прибавила вторая.

– Позволь нам убить их, – заропотали бритоголовые. Высокая женщина словно и не слышала их. Она уже шла прочь, и ноги ее, казалось, лишь слегка касались выстеленного соломой пола. Прочие женщины, переглянувшись, последовали за ней. Мужчины, опустив сверкающие клинки, отступили. Агия не без труда оделась. Я спросил у нее, что такое Коготь и кто такие эти Пелерины.

– Выведи меня отсюда, Северьян, и я тебе все объясню. Разговоры о них в их собственном жилище ни к чему. хорошему не приведут. Что там, в стене, – прореха?

Увязая в мягкой соломе, мы пошли в указанном ею направлении. Прорехи в стене не оказалось, но я сумел приподнять край шелковой ткани шатра и выбраться наружу.

Глава 19
Ботанические Сады

Солнечный свет ослеплял; мы словно шагнули из вечерних сумерек в ясный полдень. В воздухе возле шатра до сих пор кружились, медленно падая на землю, золотистые соломинки.

– Вот так-то лучше, – сказала Агия. – Остановись; надо понять, где мы. Пожалуй, где-то справа от нас – Ацамнианская Лестница. Кучер вряд ли рискнул бы спускаться прямо по ней – хотя с него сталось бы, чего доброго. Она приведет нас к Садам кратчайшим путем. Дай руку, Северьян, моя нога еще не совсем прошла.

Мы ступили на траву, и тогда я увидел, что огромный шатер-храм установлен на обширном лугу среди богатых особняков; колеблющиеся на ветру колокольни возвышались над толстыми каменными оградами. Луг был окружен широкой дорожкой, вымощенной булыжником, и, когда мы добрались до нее, я снова спросил, что представляют собою Пелерины.

Агия искоса взглянула на меня.

– Прости, но мне нелегко говорить о профессиональных девственницах с мужчиной, только что видевшим меня обнаженной. В других обстоятельствах все могло бы быть иначе. – Она глубоко вздохнула. – На самом-то деле я мало знаю о них. В нашей лавке имеются и их одежды, и как-то я спросила брата о них и внимательно выслушала ответ. Эти красные балахоны – весьма популярные маскарадные костюмы.

В общем, как ты уже понял и сам, это – довольно известный религиозный орден. Алый цвет символизирует свет, низвергаемый на землю Новым Солнцем, а сами Пелерины низвергаются на землевладельцев, странствуя по континенту со своим храмом и самовольно устанавливая его, где пожелают. Орден их, как сами они говорят, владеет самой ценной реликвией мироздания, Когтем Миротворца, и поэтому алый цвет может символизировать и Раны, От Когтя Причиненные.

– Вот не знал, что у него были когти, – заметил я, желая сострить.

– Не настоящий коготь. Говорят, это – драгоценный камень. Ты наверняка слышал о нем. Я не понимаю, отчего его называют Когтем; это вряд ли знают и сами Пелерины. Но – сам понимаешь, сколь важна реликвия, имеющая прямое отношение к Миротворцу! В конце концов современное знание о нем – чисто исторического характера. То есть мы либо признаем, либо отрицаем, что он когда-то, в далеком прошлом, вступал в контакт с нашей расой. Если Коготь – на самом деле то, чем его объявляют Пелерины, Миротворец в самом деле когда-то жил, хотя к настоящему времени мог и умереть.

Изумленный взгляд встречной женщины, несшей в руках цимбалы, подсказал мне, что накидка, приобретенная у брата Агии, распахнулась, открыв для всеобщего обозрения мой гильдейский плащ цвета сажи (наверняка показавшийся бедной женщине этаким сгустком тьмы). Поправив накидку и застегнув фибулу, я сказал:

– Чем больше размышляешь над любым религиозным аргументом, тем меньше становится его значимость. Допустим, Миротворец вправду жил среди нас зоны назад, а теперь он мертв. Для кого это имеет значение, кроме историков и религиозных фанатиков? Мне дорога легенда о нем, как часть нашего сокровенного прошлого, но для современности имеет какое-либо значение только эта легенда, а никак не прах Миротворца!

Агия потерла ладонь о ладонь, словно стараясь согреть руки в солнечных лучах.

– Если он… Северьян, здесь нужно свернуть за угол, и покажется лестница – вон там, где статуи эпонимов… Если он существовал, он, по определению, был Всемогущим Властителем. Что означает неограниченную власть над реальностью, включая сюда и время. Верно?

Я кивнул.

– А если так, ничто не препятствует ему переместиться из прошлого, скажем, трехсотлетней давности в ту временную точку, которую мы с тобой называем настоящим. Мертвый ли, живой; если он когда-либо существовал, то может находиться всего в квартале – или в паре дней – от нас.

Мы добрались до верхней площадки лестницы. Ступени ее, вытесанные из камня, белого, как соль, были порой широки и пологи, порой же – круты, будто трап. Там и сям расставлены были на них лотки кондитеров, продавцов обезьян и прочих торговцев в том же роде. Отчего-то было очень приятно, спускаясь по этим ступеням, беседовать с Агией о тайнах мироздания, и я сказал:

– И все – из-за каких-то женщин, заявляющих, будто они владеют одним из его когтей! Надо полагать, и без чудесных исцелений там не обходится?

– Они говорят, что случается и такое. А еще Коготь может залечивать раны, оживлять умерших, сотворять из глины новые виды живых существ, помогать унимать похоть и так далее. Все то, на что был способен сам Миротворец.

– Это ты надо мною смеешься?

– Нет, я смеюсь в лицо солнцу. Ты ведь знаешь, что оно делает с лицами женщин?

– Да, оно делает их смуглыми.

– Оно уродует нас! Начать с того, что лучи солнца сушат кожу, отчего на ней появляются морщины! Вдобавок они освещают и выставляют всем напоказ любой изъян – даже самый мелкий. Помнишь, как Урваши любила Пурураваса, пока не увидела его в ярком свете солнца? А я чувствую его лучи на своем лице и думаю: «Мне плевать на тебя! Я еще достаточно молода, чтобы обращать на тебя внимание, а на будущий год подберу себе в нашей лавке широкополую шляпу!» В ярких солнечных лучах лицу Агии в самом деле было далеко до совершенства, однако ей нечего было бояться. Недостатки ее лишь пуще разжигали мое вожделение. Она обладала тем самым – безнадежным и в то же время исполненным надежд мужеством, что свойственно бедным и, пожалуй, привлекательней, чем все прочие человеческие качества. Изъяны Агии только придавали ей осязаемости.

– Признаться, – продолжала она, сжав мою руку, – я никогда не понимала, отчего люди наподобие этих Пелерин всегда думают, будто обычному человеку непременно нужно помогать унимать похоть. Мой опыт показывает, что обычные люди и сами неплохо с этим справляются, причем – каждый день. Нужно лишь найти себе кого-нибудь под пару…

– Значит, тебе не все равно, люблю ли я тебя? Это было шуткой разве что наполовину.

– Любая женщина хочет, чтобы ее любили, и чем больше мужчин любит ее, тем лучше! Но – тебе я вряд ли отвечу взаимностью, если ты об этом. Все вышло бы очень легко – после таких прогулок по городу. Но если тебя вечером убьют, ночью мне будет очень плохо.

– Мне тоже, – сказал я.

– Ничего подобного! Тебе уже будет наплевать на все. Мертвому не больно – тебе это должно быть известно лучше, чем любому прочему!

– Я почти склонен считать, что всю эту заваруху устроила ты или твой брат. Когда пришел Серпентрион, ты была снаружи – может, это ты сказала ему что-нибудь, чтобы настроить против меня? Может, он – твой любовник?

Агия рассмеялась.

– Взгляни на меня! Да, платье мое из парчи, но что под ним – ты видел. Я хожу босиком. Есть ли на мне кольца или серьги? Или серебряная ламия на шее? Или золотые браслеты на запястьях? Нет? Тогда можешь быть Уверен, что я не кручу любовь с офицером Дворцовой Стражи! Ко мне навязывается в сожители только один старый моряк, уродливый и бедный. Мы с Агилюсом существуем лишь за счет нашей лавки. Она оставлена нам матерью, и не заложена только потому, что не сыскалось в городе человека, достаточно глупого, чтобы дать под нее что-нибудь. Порой мы раздираем что-нибудь из товара в лоскуты, продаем их тем, кто делает бумагу, и нам хватает на миску чечевицы…

– Ну, сегодня вечером ты наешься досыта, – заметил я. – Я хорошо заплатил твоему брату за эту накидку.

– Ка-ак? – Похоже, к Агии вернулось шутливое настроение; она отступила на шаг и, разинув рот, изобразила крайнюю степень изумления. – Ты не собираешься угостить меня ужином? И это – после того, как я потратила целый день, чтобы научить тебя уму-разуму?

– И попутно втравила меня в историю с этим алтарем.

– Мне жаль, что так вышло, правда! Я подумала, что твоим ногам лучше как следует отдохнуть перед боем. А тут появилась та парочка – и я решила, что это для тебя неплохой шанс заработать…

Отведя от меня взгляд, она повернулась к одному m бюстов, украшавших лестницу.

– Все затевалось только ради этого? – спросил я.

– Сказать правду, мне хотелось, чтобы все приняли тебя за армигера. Армигеры часто расхаживают по улицам в странной одежде – когда идут на турнир или на пик ник. И лицо у тебя подходящее. Я ведь и сама приняла тебя за армигера, когда ты подошел к лавке. И уж решила что мной вполне может заинтересоваться какой-нибудь армигер или даже незаконный сын экзультанта – пonoь хотя бы в шутку… Ну, откуда мне было знать, что так выйдет?

– Понятно… – Внезапно меня одолел смех. – Однако глупо же мы, наверное, выглядели, когда неслись в этом фиакре!

– Если понял это, поцелуй меня!

Я окаменел от удивления.

– Ну же! Много ли шансов осталось у тебя? А я дам тебе все, чего захочешь… – Она умолкла и вдруг рассмеялась тоже. – Быть может, после ужина, если сумеем найти уединенное местечко… Хотя – перед боем, наверное, лучше не стоит.

Она обняла меня и потянулась к моим губам. Груди ее оказались упруги и высоки; бедра прижались к моим.

– Вот так… – Она оттолкнула меня. – Взгляни, Северьян! Видишь – там, между пилонами?..

Там, внизу, блестела, словно зеркало, поверхность воды.

– Река.

– Да, это Гьолл. Теперь – налево. Остров трудно разглядеть – слишком много ненюфар, но там трава должна быть ярче и светлее. Видишь, стекло сверкает на солнце?

– Что-то такое вижу. Это здание – целиком из стекла? Агия кивнула.

– Это и есть Ботанические Сады. Там ты сорвешь себе аверн – нужно лишь потребовать это как полагающееся по праву.

Дальше мы спускались молча. Адамнианская Лестница, змеей петлявшая по склону холма, очевидно, была популярным (Местом для прогулок – я видел множество прекрасно одетых пар, мужчин с отметинами былой бедности на лицах, шумно резвящихся детей… Над противоположным берегом Гьолла темнели, навевая печаль, башни Цитадели. Увидев их в третий или четвертый раз, я вспомнил, как мальчишкой, купаясь у восточного берега, ныряя с уходящих в воду ступеней и воюя с ребятней из окрестных кварталов, раз или два замечал тонкую белую змейку на склоне далекого, едва различимого глазом холма за рекой…

Ботанические Сады находились на острове у самого берега, в здании, целиком выстроенном из стекла (никогда прежде не видел ничего подобного – не знал даже, что такое вообще возможно). Ни башен, ни бойниц – лишь многогранные купола, уходящие вверх и пропадающие в небе, оставляя за собою лишь блики в тех местах, где тонкие, изящные лесенки соединялись с листами стекла. Я спросил у Агии, успеем ли мы посмотреть сады, но тут же, не дожидаясь ответа, объявил, что хочу видеть их в любом случае. Честно говоря, я вовсе не опасался опоздать на свидание с собственной смертью и к тому же не мог относиться серьезно к поединку на цветках вместо оружия.

– Если тебе угодно провести свой последний день в Садах – что ж, так тому и быть, – ответила Агия. – Сама-то я часто бываю здесь. Вход бесплатный – Сады состоят на попечении Автарха. Какое-никакое, а – развлечение, если не страдаешь чрезмерной брезгливостью.

Мы поднялись по лестнице из светло-зеленого стекла. Я спросил, вправду ли такая громадина возведена только ради цветов и фруктов.

Она покачала головой, рассмеялась и направилась вперед, к широкой арке.

– По обеим сторонам этого коридора устроены залы, и в каждом из них – свой мир. Помни, что коридор короче самого здания, и потому – чем дальше углубляешься в зал, тем он шире. Некоторых это сбивает с толку.

Мы вошли внутрь. В коридоре царила тишина – так было, наверное, в утро мира, в начале времен, еще до того, как первые мужчины рода человеческого научились ковать медные гонги, строить скрипучие повозки и бороздить Гьолл многовесельными ладьями. Воздух – сырой, напоенный множеством ароматов – был заметно теплее, чем снаружи. Стены и плиты пола тоже были сделаны из стекла, но – столь толстого, что взгляд почти не мог проникнуть сквозь него. Казалось, будто листья, цветы и даже высокие древа за этими стенами колеблются, словно погребенные в толще воды. На одной из дверей я прочел надпись:

САД СНА – Можете ходить где угодно, – сказал старик, поднявшийся из кресла в углу. – И – сколько угодно. Агия покачала головой.

– Времени у нас – не больше чем на два зала.

– Вы здесь впервые? Новичкам обычно очень нравится Сад Пантомимы.

Неяркие, длинные одежды старика что-то смутно напоминали мне. Я спросил, к какой гильдии он принадлежит.

– К гильдии кураторов. Неужели ты никогда прежде не встречался с кем-нибудь из моих собратьев?

– Встречался дважды.

– Да, нас немного. Но задача наша гораздо важнее, чем думают в обществе, – мы храним то, что ушло. Видел ли ты Сад Древностей?

– Пока – нет.

– Взгляни обязательно! Если это – первый твой визит к нам, советую тебе начать с Сада Древностей. Сотни и сотни вымерших растений, включая и те, которых в природе нет уже десятки миллионов лет!

– А я, – заметила Агия, – видела ту «лиану пурпурную», которой вы так гордитесь, растущей на склоне холма в Квартале Мостильщиков.

Куратор печально покачал головой.

– Нам известно об этом… Боюсь, мы потеряли споры. Одна из панелей крыши треснула, и они разлетелись. – Но печаль исчезла с его морщинистого лица быстро, точно у простолюдина, не привыкшего лелеять свои горести. Он улыбнулся. – Впрочем, ей там скорее всего живется неплохо. Все ее враги давно мертвы, как и хвори, которые исцеляет ее мякоть.

Грохот за спиной заставил меня обернуться. Там двое рабочих вкатывали тележку в одну из дверей, и я спросил, что они делают.

– Там – Песчаный Сад. Кактусы, юкки и прочее в том же роде… Они перестраивают его. Боюсь, там сейчас особенно нечем полюбоваться.

Я взял Агию за руку:

– Идем. Хочу взглянуть на их работу.

Она улыбнулась куратору, слегка пожала плечами, однако последовала за мной достаточно покорно.

В этом саду не было ничего, кроме песка, из коего местами выглядывали каменные валуны. Казалось, пространству, в котором мы оказались, нет границ. Оглянувшись, я увидел на месте стены и двери, сквозь которую мы вошли, отвесную скалу. Рядом с дверным проемом змеилось вверх по скале довольно большое растение – наполовину куст, наполовину лоза со страшными, кривыми шипами. Я решил, что это – остатки прежней растительности, которые еще не успели убрать. Других растений в саду не было, как не было и признаков перестройки сада, о которой говорил куратор. Лишь след колес тележки петлял по песку среди валунов.