Текст книги "Книга Нового Солнца. Том 2"

Автор книги: Джин Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 47 страниц)

50. ТЬМА В ОБИТЕЛИ ДНЯ

Мы с рослой женщиной переселились в дом шамана и заняли в нем лучшую комнату. Работать мне больше не позволяли. Ко мне приносили для лечения раненых и больных; некоторых я исцелял, как исцелил Деклана или благодаря способности членов нашей гильдии продлевать жизнь клиентам. Другие умирали у меня на руках. Наверное, я мог бы и воскрешать мертвых, как вернул к жизни бедного Заму, но я никогда не пробовал это делать.

Дважды на нас нападали кочевники. В первом же бою пал старейшина. Я возглавил его воинов, и мы отогнали кочевников прочь. Был выбран новый старейшина, но он, похоже, рассматривал себя – и так считали все остальные – в качестве моего подданного. Во втором бою именно я повел основные силы, а он ударил кочевникам с тыла во главе небольшого отряда отборных лучников. Вместе мы согнали их в кучу и перебили как овец, и больше нас никто не тревожил.

Вскоре люди приступили к постройке нового здания, гораздо более внушительного, чем все то, что они строили прежде. Его толстые стены и прочные своды производили впечатление, но я все же боялся, что они не выдержат веса крыши из земли и соломы; тогда я научил женщин обжигать глиняную черепицу на примере обжига горшков и показал, как класть ею кровлю. Когда работа подошла к концу, я узнал крышу, на которой погибнет Иолента, и понял, что сам буду похоронен под ней.

Звучит неправдоподобно, но вплоть до этого времени я редко задумывался об ундине и об указанных ею направлениях, предпочитая мысленно навещать Урс Старого Солнца в пору моего детства или же в период моей автархии. Теперь я прочесывал более свежие воспоминания, ибо, как я ни боялся их, я понял, что смерть страшит меня еще больше.

Сидя на скалистом уступе, выдававшемся из склона Горы Тифон, и глядя на приближавшихся ко мне солдат Тифона, я видел луг за пределом Брии так же ясно, как видел теперь наши маисовые поля. Но тогда я был Новым Солнцем и мог привлечь к себе все силы моей звезды, пусть даже очень далекой. Теперь я не имел ничего общего с Новым Солнцем, а правление Старого Солнца было в самом разгаре. Пару раз, когда я балансировал на грани сна, мне казалось, что в одном из углов нашей комнаты сходятся Коридоры Времени. Но стоило мне пуститься в бега, как я немедленно просыпался и обнаруживал вокруг лишь каменные стены да бревна крыши над головой.

Однажды я снова спустился в овраг и прошел в обратном, восточном направлении весь проделанный мною путь. Наконец я наткнулся на жалкое каменное заграждение, которое я соорудил, услышав фырканье дикой кошки, и пошел было дальше, но в тот же день вернулся в каменный город.

В конце концов, когда я уже потерял счет годам, мне пришло в голову, что если я не могу заново открыть вход в Коридоры Времени – а я определенно не мог, – то мне следует найти Ютурну; а чтобы найти ее, я должен сперва отыскать море.

На рассвете следующего дня я завернул в тряпицу несколько лепешек и немного сушеного мяса и, оставив каменный город, двинулся на запад. Ноги слушались меня все хуже; и когда после семи или восьми страж непрерывной ходьбы я упал и вывихнул колено, мне показалось, что я снова стал тем Северьяном, который взошел на борт корабля Цадкиэля. Как и он, я не повернул назад, а упрямо держался выбранного направления. Я давно привык к жару Старого Солнца, да и год уже был на исходе.

Новоизбранный старейшина во главе отряда горожан нагнал меня, когда Урс уже смотрел на Старое Солнце слева. Они хватали меня за руки и чуть ли не силой пытались заставить вернуться; я отказался, сказав им, что иду к Океану и, надеюсь, не вернусь никогда.

Я сел, но ничего не увидел. На миг я почти уверился, что ослеп.

В голубом сиянии появился Оссипаго со словами:

– Мы здесь, Северьян.

Зная, что он – механизм, слуга и в то же время господин Барбатуса и Фамулимус, я ответил:

– Со светом… бог из машины. Что-то в этом роде говорил мастер Мальрубиус при своем появлении.

Во тьме раздался приятный баритон Барбатуса:

– Ты в сознании. Что ты помнишь?

– Все, – ответил я. – Я никогда ничего не забываю.

В воздухе витал запах разложения, зловоние гниющей плоти.

– За это тебя и избрали, Северьян, – пропела Фамулимус. – Тебя и только тебя из многих правителей. Тебе одному суждено спасти свой род из Леты.

– А затем отказаться от него, – произнес я.

Никто мне не ответил.

– Я думал об этом, – сказал я им. – И вернулся бы раньше, если бы знал как.

Голос Оссипаго был таким низким, что я скорее ощущал, чем слышал его.

– Ты понимаешь, почему не мог вернуться?

Я кивнул, чувствуя себя довольно глупо:

– Потому что для возвращения во времени я пользовался силами Нового Солнца, пока само Новое Солнце не перестало существовать. Когда-то я верил, что вы трое – боги, а иерархи – боги высшего порядка. Так автохтоны принимали меня за бога и боялись, что я брошусь в западное море, оставив их в вечной зимней ночи. Но нет Бога, кроме Предвечного, который зажигает и гасит действительность. Все мы, остальные, даже Цадкиэль, можем только обладать созданными им силами. – Мне никогда не удавалось проводить удачные аналогии, и следующую я отыскал с большим трудом: – Я был похож на армию, которая при отступлении далеко оторвалась от собственного лагеря. – Следующие слова родились сами собой. – На побежденную армию.

– На войне ни одна армия не побеждена, Северьян, пока горнист не протрубит капитуляцию. До тех пор, даже уничтоженная, она не побеждена.

– И кто посмеет утверждать, что это не к лучшему? – заметил Барбатус. – Все мы – лишь инструменты в его руках.

– Я понял и еще кое-что, – сказал я ему, – то, чего я в общем-то не понимал до сих пор: зачем мастер Мальрубиус говорил мне о преданности Божественной Сущности, о преданности персоне правителя. Он хотел сказать, что мы должны довериться, не пытаться отвергнуть неизбежное. Ведь это вы подослали его?

– Все равно то были его собственные слова – теперь ты должен узнать и это. Как и иерограмматы, мы вызываем людей прошлого из воспоминаний; и, как и иерограмматы, мы не посягаем на их подлинность.

– Но я еще столько всего не знаю. Когда мы встретились на корабле Цадкиэля, вы не были знакомы со мной, и отсюда я заключил, что это наша последняя встреча. Однако вы тут как тут, все трое.

– Мы удивлены не меньше, Северьян, – нежно пропела Фамулимус, – встретив тебя здесь, у истоков человечества. Хотя мы проследили нить времени так далеко вспять, целые эпохи мира прошли с момента нашей последней встречи.

– И все же вы знали, что я буду здесь?

– Ты сам сказал нам, – ответил Барбатус, выступив из темноты. – Разве ты забыл, что мы были твоими советниками? Ты рассказал нам, как погиб человек по имени Хильдегрин, и мы присмотрели для тебя это место.

– И я. Я тоже погиб. Автохтоны… мой народ… – Я умолк, но никто не проронил ни слова. Наконец я промолвил: – Оссипаго, прошу тебя, посвети туда, где стоит Барбатус.

Механизм направил свои сонсоры на Барбатуса, но сам не сдвинулся с места.

– Барбатус, – пропела тихо Фамулимус, – боюсь, теперь не обойтись без твоего напутствия. Воистину наш Северьян должен знать. Разве можно требовать, чтобы он с достоинством нес свое бремя, если даже мы не обращаемся с ним, как с мужчиной?

Барбатус кивнул, и Оссипаго переместился к нему поближе, туда, где он стоял, когда я очнулся. И тут подтвердились мои самые худшие опасения – я увидел труп человека, которого автохтоны прозвали Главой Дня. Золотые ленты обвивали его руки, оранжевыми гиацинтами и зелеными изумрудами мерцали браслеты.

– Расскажите мне, как вы сделали это, – потребовал я.

Барбатус молча теребил свою бороду.

– Ты знаешь, кто наставлял тебя возле беспокойного моря и кто сражался за тебя, когда Урс лежал на чаше весов, – промолвила Фамулимус.

Я взглянул на нее. Лицо ее оставалось таким же красивым и нечеловеческим, как всегда, – нет, оно не было лишено выражения, но выражало нечто, имеющее мало общего с человечеством и его заботами.

– Я – фантом? Призрак? – Я поглядел на свои руки в надежде, что их осязаемость успокоит меня. Руки мои тряслись, и, чтобы умерить дрожь, я зажал их между коленями.

– То, что ты называешь фантомами, – вовсе не призраки, – сказал Барбатус, – а существа, жизнь которых поддерживает какой-то внешний источник энергии. То, что ты называешь материей, в действительности есть лишь связанная энергия. Единственная разница в том, что отдельные вещи поддерживают» материальную форму благодаря собственной энергии.

В тот миг единственным и самым сильным желанием в моей жизни было желание расплакаться.

– Действительность? Так ты думаешь, что на самом деле существует какая-то действительность?

Слезы облегчения обернулись бы для меня блаженством; но суровое воспитание брало свое, и эти слезы так и не были пролиты. Мелькнула вдруг безумная мысль: а могут ли вообще фантомы плакать?

– Ты говоришь о том, что реально, Северьян; значит, ты все еще хватаешься за реальность. А ведь мы только что говорили о создателе. В вашем народе простецы называют его Богом, а ты, грамотей, зовешь его Предвечным. Чем ты был всегда, как не его фантомом?

– А кто сейчас поддерживает мое существование? Оссипаго? Можешь отдохнуть, Оссипаго!

– Я не подчиняюсь твоим приказам, Северьян, – проворчал Оссипаго в ответ. – Тебе давно это известно.

– Наверное, даже если бы я наложил на себя руки, Оссипаго мог бы вернуть меня к жизни.

Барбатус покачал головой, хотя и не так, как это сделал бы человек.

– Нет смысла – ведь ты мог бы убить себя снова. Если ты вправду хочешь умереть – валяй. Здесь полно подручных средств – вот, например, каменные ножи. Оссипаго принесет тебе один из них.

Я почувствовал себя реальнее, чем когда бы то ни было, и, порывшись в своей памяти, как прежде, нашел там Валерию, Теклу, Старого Автарха и мальчика Северьяна, который был просто Северьяном.

– Нет, – сказал я. – Мы будем жить.

– Так я и думал, – улыбнулся Барбатус. – Мы знаем тебя половину нашей жизни, Северьян, и ты из той травы, что лучше растет, когда ее топчешь.

Оссипаго будто прокашлялся:

– Если вы хотите беседовать дальше, я перенесу нас во время получше. У меня есть связь с устройством на нашем судне.

Фамулимус покачала благородной головой, а Барбатус посмотрел на меня.

– Я бы предпочел, чтобы мы поговорили здесь, – сказал я. – Барбатус, когда мы были на корабле, я свалился в колодец. Падение там замедлено, я знаю; но я летел довольно долго, должно быть, к самому центру. Я сильно разбился, и Цадкиэль ухаживал за мной. – Я помолчал, припоминая все подробности.

– Продолжай, – попросил Барбатус. – Мы не знаем, что ты собираешься рассказать нам.

– Там я нашел мертвеца со шрамом на щеке, как у меня. Нога его много лет назад была повреждена в точности, как моя. Он лежал, спрятанный между двумя машинами.

– Хочешь сказать, его припрятали для тебя, Северьян? – спросила Фамулимус.

– Может быть. Я знал, что это сделал Зак. А Зак был Цадкиэлем или частью Цадкиэля; но тогда я этого не понимал.

– Теперь понимаешь. Самое время объясниться.

Я не знал, что еще сказать, и сбивчиво закруглился:

– Лицо того мертвеца было разбито, но оно очень походило на мое. Я сказал себе, что не могу умереть там и не умру, поскольку я был уверен, что меня положат в мавзолее в нашем некрополе. Я говорил вам об этом.

– И не раз, – проворчал Оссипаго.

– Посмертная бронзовая маска очень похожа на меня, похожа на то, как я выгляжу сейчас. Потом был Апу-Пунхау. Когда он появился… Кумеана, она была иеродулом, как вы. Отец Инир говорил мне.

Фамулимус и Барбатус кивнули.

– Когда появился Апу-Пунхау, он был мной. Я знал это, но не понимал.

– Мы – тоже, – сказал Барбатус, – когда ты рассказывал об этом. Но, кажется, теперь я понимаю.

– Так объясни мне! Он указал на труп.

– Вот Апу-Пунхау.

– Ну да, я давно это понял. Они называли меня этим именем, и я присутствовал при строительстве этого здания. Его отвели под храм, Храм Дня, Старого Солнца. Но я – и Северьян, и Апу-Пунхау, Глава Дня. Как могло мое тело восстать из мертвых? Как я вообще мог здесь умереть? Кумеана сказала, что это не гробница, а ее дом. – При этих словах мне показалось, что я вижу ее, мудрую змею в обличье старухи.

– Она говорила тебе также, что не знает той эпохи, – пропела Фамулимус. Я кивнул. – Как могло умереть теплое солнце, которое восходило каждый день? И как мог умереть ты, который был этим солнцем? Твой народ оставил тебя здесь с торжественными песнопениями. И замуровал твою дверь, чтобы ты жил вечно.

– Мы знаем, что когда-нибудь ты принесешь Новое Солнце, Северьян, – сказал Барбатус. – Мы прошли сквозь это время, как и сквозь многие другие, вплоть до встречи с тобой в замке великана, которую мы считали нашей последней встречей. Но знаешь ли ты, когда было создано Новое Солнце? Солнце, которое ты привел в эту систему, чтобы исцелить ее старое светило?

– Я приземлился на Урсе в эпоху Тифона, когда придали облик первой великой горе. Но до того я был на корабле Цадкиэля.

– А он порою плывет быстрее, чем ветры, которые несут его, – проворчал Барбатус. – Выходит, ты ничего не знаешь.

– Если хочешь получить от нас совет, – пропела Фамулимус, – расскажи все подробно. Из нас не выйдет хороших проводников, если мы сами будем передвигаться вслепую.

И, начав с убийства моего стюарда, я пересказал все, что случилось со мной с того времени и до последнего мгновения, которое я помнил перед тем, как очнулся в Доме Апу-Пунхау. Я никогда не умел отделять важные подробности от прочих (что тебе, мой читатель, должно быть хорошо известно), отчасти потому, что мне все подробности кажутся важными. Еще хуже мне это удалось в тот раз, когда я был вынужден работать языком, а не пером; я рассказал им очень многое из того, что не занес в эту рукопись.

Пока я говорил, через какую-то щель пробился солнечный лучик; так я понял, что вернулся к жизни ночью, а теперь начался новый день.

И я по-прежнему говорил, когда заскрипели гончарные круги и мы услышали болтовню женщин, спешивших к реке, которая покинет их город, стоит лишь остыть солнцу.

Наконец я сказал:

– Вот и все, что я знаю, а теперь знаете и вы. Можете вы теперь, выслушав меня, разгадать тайну Апу-Пунхау?

Барбатус кивнул:

– Думаю, нам это по силам. Ты уже знаешь, что, когда корабль на всем ходу проносится меж звезд, мгновения и дни на его борту могут обернуться годами и столетиями на Урсе.

– Так и должно быть, – согласился я, – если время изначально мерилось по приходу и уходу света.

– Поэтому твоя звезда, Белый Фонтан, родилась раньше и наверняка задолго до правления Тифона. Полагаю, это время уже не за горами.

Фамулимус, казалось, улыбнулась – возможно, это и была обыкновенная улыбка:

– Разумеется, это так, Барбатус, раз его забросила сюда собственная сила звезды. Покидая свое время, он бежит, пока не вынужден остановиться, а останавливается здесь, поскольку не может бежать дальше.

Если Барбатусу и не понравилось, что его перебили, то он никак не выказал недовольства.

– Быть может, твоя сила вернется, когда свет твоей звезды впервые упадет на Урс. В таком случае со временем Апу-Пунхау проснется, если только ему захочется покинуть то место, где он обнаружил себя.

– Пробудиться к смерти в жизни? – переспросил я. – Ужасно!

– Скажи лучше «прекрасно», Северьян, – не согласилась Фамулимус. – От смерти к жизни, чтобы помочь людям, которые любили его.

Некоторое время я размышлял над этим, пока вся троица терпеливо ожидала рядом. Наконец я сказал:

– Должно быть, смерть ужасает нас лишь тем, что пролегает между кошмаром и чудом жизни. Мы видим лишь кошмар, который остается позади.

– Мы надеемся на это, Северьян, – прогудел Оссипаго, – не меньше твоего.

– Но если Апу-Пунхау – это я, то чье же тело я нашел на корабле Цадкиэля?

Почти шепотом Фамулимус пропела:

– Тот, кого ты видел мертвым, был рожден твоей матерью. По крайней мере так я заключила из твоих слов. Я заплакала бы о ней, если бы могла плакать, но, наверное, не о тебе, который все еще живет здесь. Могучий Цадкиэль совершил для тебя там то, что мы проделали ради тебя здесь: взял память из твоего мертвого сознания и вылепил твое сознание и тебя самого заново.

– Хочешь сказать, что, когда я стоял перед Престолом Правосудия Цадкиэля, я был фантомом, которого сотворил сам Цадкиэль?

– «Сотворил» – слишком сильное слово, – проговорил Оссипаго, – если только я постиг твой язык настолько, насколько мне хотелось бы думать. Сделал осязаемым, вероятно.

Озадаченный, я перевел взгляд с Оссипаго на Фамулимус.

– Ты был мыслью, запечатленной в твоем мертвом сознании. Он зафиксировал образ, дополнил его и залатал твою смертельную рану.

– Превратил меня в мое же ходячее и говорящее изображение. – Я выговаривал слова, но с трудом заставлял себя думать о том, что они означают. – Падение убило меня, как убил меня здесь мой народ.

Я нагнулся, чтобы ближе рассмотреть труп Апу-Пунхау.

– По-моему, задушен, – пробормотал Барбатус.

– Почему же Цадкиэль не мог воскресить меня, как я воскресил Заму? Исцелить, как исцелил я Херену? Почему мне пришлось умереть?

Никогда не приходилось мне так удивляться, как в следующий миг: Фамулимус опустилась на колени и поцеловала пол у моих ног. Барбатус произнес:

– Почему ты думаешь, что Цадкиэль обладает такими силами? Фамулимус, Оссипаго и я – ничто перед ним, но мы не его рабы; и как ни велик он сам, не он является главой и спасителем своей расы.

Несомненно, я должен был почувствовать себя польщенным. На деле же я был лишь ошеломлен и испытывал мучительное смущение. Я бросился поднимать Фамулимус, воскликнув:

– Но вы же ходите по Коридорам Времени!

Как только Фамулимус поднялась, передо мной распростерся Барбатус. Фамулимус пропела:

– Недолго, Северьян – только чтобы говорить с тобой и проделывать простые вещи. Стрелки наших часов вращаются против движения обоих ваших солнц.

– Если бы мы позволили Оссипаго перенести нас во время получше, как он предлагал, – не вставая с колен, продолжил Барбатус, – он выбрал бы что-нибудь пораньше. Думаю, тебе бы оно пришлось не слишком по душе.

– Еще один вопрос, славные иеродулы, перед тем как вы вернете меня в мою эпоху. Когда я поговорил с мастером Мальрубиусом у моря, он растаял в сверкающей пыли. Однако… – Я осекся и перевел взгляд на труп.

Барбатус кивнул.

– Тот фантом, как ты их называешь, существовал лишь недолгое время. Не знаю, какими энергиями Цадкиэль питал тебя на корабле; возможно даже, что ты сам находил необходимое питание в любых доступных источниках, как, например, ты использовал энергию корабля, пытаясь оживить своего стюарда. Но даже если, попав сюда, ты лишился главного источника питания, ты уже достаточно долго прожил до этого: на борту корабля, в Йесоде, снова на корабле, на шлюпе, в эпоху Тифона и так далее. Все это время ты дышал, ел и пил неустойчивую материю, которую ты преобразовывал для нужд своего тела. Поэтому оно стало вещественным телом.

– Но я же мертв – и не только здесь, я мертв и там, на корабле Цадкиэля.

– Там лежит твой мертвый двойник, – сказал Барбатус. – А здесь положили другой. Напоследок могу сказать, что, если бы он не был мертв, мы бы не могли сделать то, что задумали, поскольку всякое живое существо – это больше, чем просто материя. – Барбатус умолк и взглядом попросил Фамулимус о помощи, но не получил ее. – Что тебе известно о душе?

Тут мне вспомнилась Ава и то, что она говорила: «Ты материалист, как и все невежественные люди. Но твое убеждение не делает материализм истинным». Маленькая Ава погибла вместе с Фойлой и остальными.

– Ничего, – пробормотал я. – Ничего я не знаю о душе.

– В чем-то она похожа на стихотворную строку. Фамулимус, что ты мне зачитывала?

– Проснись! Пал в чашу ночи камень тот, что гонит с неба звездный хоровод, – пропела его супруга.

– Понимаю, – сказал я.

– Предположим, я напишу эти строки на стене, – Барбатус указал пальцем, – а потом напишу их на другой, противоположной. Какая из этих строк будет истинной?

– Обе, – ответил я. – И ни одна из них. Истинные строки не написать и не произнести вслух. Я не знаю, что они из себя представляют,

– Вот так и душа, как я ее понимаю. Она была написана здесь. – Он указал на мертвеца. – Теперь она написана в тебе. Когда свет Белого Фонтана коснется Урса, она снова будет написана здесь. Но душа не сотрется в тебе от иного написания. Если только…

Я ждал, что он продолжит. Но заговорил Оссипаго:

– Если только ты не станешь подходить слишком близко. Когда ты пишешь чье-то имя на песке, а затем обводишь его пальцем, остаются не два имени, а одно. Если два тока текут через один проводник, в итоге получается один ток.

Я смерил его недоверчивым взглядом, а Фамулимус пропела:

– Ты один раз уже подходил слишком близко к своему двойнику, помнишь? Это случилось здесь, в этом бедном городе из камней. Тогда двойник исчез, и остался один ты. Наши фантомы всегда из мертвых. Ты никогда не задумывался, почему? Будь осторожен!

– А что до того, чтобы вернуть тебя в твое время, – кивнув, добавил Барбатус, – то здесь мы не в силах помочь тебе. Наверное, твой зеленый человек знал больше, чем мы, или по крайней мере у него в распоряжении было больше энергии. Мы оставим тебе пищу, воду и свет, но тебе придется ждать Белый Фонтан. Впрочем, как сказала Фамулимус, он уже не за горами.

Сама Фамулимус уже начала растворяться в прошлом, так что ее напев будто долетал издалека:

– Смотри, не посягай на тело, Северьян: Не поддавайся соблазну… Будь осторожен!

Барбатус и Оссипаго растаяли, пока я глядел на Фамулимус. Когда затих ее голос, в Доме Апу-Пунхау не осталось иных звуков, кроме слабого дыхания его хозяина.