Текст книги "Грешники. Книга 1 (ЛП)"

Автор книги: Джин Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Я распахнул окно и выглянул наружу, ощущая на лице и обнажённой груди лунный свет. Ветер бросился мне в лицо, мягко прошёлся по коже, – раньше, когда я был ребёнком, каждая ночь казалась мне такой же невероятно-волшебной, как эта.

Я обернулся и бросил взгляд на комнату – на обрывки окровавленной одежды, которые когда-то были моей рубашкой, на использованный шприц, плавающий в чашке с водой вместе с увядшим георгином. Выбор между ночной прохладой и духотой квартиры был очевиден. Я подался вперед, сел на край подоконника, свесив ноги, и глянул вниз, на улицу. Она выглядела совершенно пустой – казалось, даже бродячие кошки в это время предпочли прогулкам сон.

Глубоко вздохнув, я прыгнул вперёд, прямо в открытое окно, и почувствовал, как упруго ударил в грудь воздух, как ветер растрепал мои волосы. От земли резко пахнуло грязью, и волна привычного весёлого ужаса подхлестнула меня изнутри; я изогнулся, взмыл ввысь, от грязной земли – к необъятному небу. Меня охватила невероятная, болезненная радость, и я взлетел выше, на крышу фабрики, вцепившись в одну из её оловянных труб. Я даже не сумел вовремя остановиться – движущая сила заставила меня дважды обогнуть металлическую трубу волчком.

Я был над мясницким районом, когда прилив силы исчерпал себя, и мне пришлось мягко спланировать вниз на тёплых ночных ветрах. На какое-то время я просто перевернулся на спину и поднял глаза на луну и звёзды. Они выглядели настолько близкими и доступными, что, казалось, протяни руку – и сможешь выцарапать на их сияющих поверхностях свои инициалы.

В раннем детстве я сбегал из Преисподней, чтобы полетать ночью под открытым небом. Я думал, что всё это – моё личное царство, и, может быть, я на самом деле – подброшенный маленький ангел. Я парил меж холодных дымчатых облаков и воображал, что луна, сверкающая над моей головой, – это и есть обещанная нам когда-то благодать.

Когда мама заметила мои обмороженные уши, она сразу всё поняла. На следующий день она пришила к моей ночной рубашке свинцовые вставки. Небеса, сказала тогда мама, не для тебя. Мы, заблудшие, были созданы из языков раскалённого пламени глубоко под землями людей. Тот факт, что некоторые из нас умеют летать, – это всего лишь неудачная шутка Господа, пытающегося свести весь наш род в могилу.

Но я так и не смог отказаться от неба.

Низкий ветер повёл меня в сторону распахнутого окна какого-то многоквартирного дома. Я взглянул внутрь комнаты, различив в темноте две белые кроватки – и даже лица спящих в них детей, – и взмыл выше, мимо подоконника к козырьку крыши. Снизу отчаянно залаяла собака, потом раздался резкий мужской окрик и грохот захлопнутого окна.

Над крышами я снова бросился в воздух, заглушая напряжение и страх восторгом от полёта, промчался над рекой Уайт, почти задевая поверхность воды, и снова вверх, чтобы взглянуть на город: сверху он казался сплошной тёмной массой. Производственный район выглядел уродливой сыпью, проступившей на поверхности Земли; даже запах от него шёл болезненный.

Но над рекой звёзды бросали сверкающие отражения на поверхность воды. На этих же волнах покачивались и причаленные рыболовецкие лодки. Ветер понёс меня в сторону моста Краун Тауэр, и я ощутил неожиданный и странный приступ боли: именно здесь, на западном берегу, и была похищена Джоан Тэлботт.

Мне было, в общем-то, всё равно, ведь моё общение с ней происходило не напрямую, а через окружавших её людей. Я читал письма Роффкейла, слушал отчаянные мольбы Эдварда Тэлботта и согласился помочь Харперу отыскать её. Всё, что я чувствовал, – это следы присутствия Джоан в том месте, где она пропала. А теперь Роффкейл умер, Эдвард Тэлботт был готов отдать последний грош за то, чтобы её вернуть, а Харпер почти перестал есть и спать. Я гадал – чем же она заслужила такую любовь? Каким человеком она была?

Я вспомнил её яркие глаза и длинные, шелковистые волосы. Тогда Джоан была лишь завитками дыма – и всё равно она показалась мне поразительно красивой. Возможно, любить такую женщину – совершенно нормальная человеческая реакция?

И почти сразу я почувствовал вспышку презрения и зависти: наверное, её жизнь была лёгкой и приятной. Припомнив растерзанный труп Питера Роффкейла, я злорадно предположил, что уж теперь-то ей несладко – если, разумеется, она ещё жива. Это было мелочно и мерзко с моей стороны, но благодаря подобным мыслям мне стало куда лучше.

На западной стороне города – от одного края до другого – тянулись шпили соборов и богато украшенные здания. Неожиданно мой взгляд выхватил вспышку света со стороны одной из наблюдательных башен: кто-то зажёг прожектор. Мгновением спустя узкий луч прошёлся по тёмному городскому пейзажу.

Я стремительно бросился вниз и прижался всем телом к одной из балок, поддерживающих мост Краун Тауэр. Последнее, что я хотел, – это быть пойманным инквизицией.

Луч прожектора скользнул мимо меня к парку Святого Кристофера, куда за ним последовали два других: свет натыкался на свет и рыскал меж деревьев. Я оттолкнулся от металлических брусьев, спланировал вниз, к западному берегу реки, и нырнул под карниз одного из домов. Луч промелькнул совсем рядом со мной. Я знал: мне нужно всего лишь спуститься на землю и пойти домой пешком.

Но вместо этого я подлетел ближе к парку Святого Кристофера, потому что ничего не мог с собой поделать. Мне было чертовски интересно: вдруг другие заблудшие рискнули и поднялись сегодня в воздух? На самом деле, летать могли немногие – такие, как я и Сариэль, были редкостью, и с каждым поколением нас становилось всё меньше. Раньше мы с ним летали просто ради удовольствия, веря, что никто никогда не сможет нас поймать. Ни я, ни он не знали, как ускользнуть от прожекторов или сетей. И я, и он, в конце концов, оказались в реабилитационной школе заблудших имени Святой Августины.

Один из лучей выхватил изящный дом в южной стороне парка, и на секунду я увидел тёмную фигуру, пойманную в кольцо света. Она застыла, тесно прижавшись к окну, а потом резко ушла вниз. За первым прожектором последовали четыре других, но заблудший увернулся от них и затерялся среди деревьев в глубине парка. Я заметил нескольких инквизиторов, продирающихся сквозь кустарник со своими кремниевыми фонариками. Свет, вспыхивающий то здесь на ветках деревьев, то там – на клумбах с цветами, разорвал темноту в клочья.

Я осторожно опустился на карниз и побежал по крышам, перепрыгивая с одной на другую. Ближайшая наблюдательная вышка была всего в трёх домах от меня – то есть, стоит мне её пересечь, как я сразу же окажусь в кольце света. Это было страшно непривычно: бежать и спасать какого-то малолетнего идиота, но я всё равно мчался вперёд – так, словно моя собственная жизнь зависела от этого.

Инквизиторы были уже далеко в парке. Они здорово меня обогнали, но моим преимуществом была ночь сама по себе: я мог видеть сквозь темноту, которую они принимали за ветви или кусты.

Я точно знал, куда мне нужно идти, и это была единственная причина, по которой я рискнул броситься наперерез дюжине инквизиторов с зажжёнными фонарями.

Меня захватила волна возбуждения. Я шёл сразу же за одним из мужчин, точно наступая в его следы, а как только он свернул – подкрался к другому. Он был так близко, что я мог рассмотреть короткие волосы на его затылке – в конце концов, я даже мог перерезать ему глотку до того, как он сообразил бы, кто это был. Как только ушёл он – я встал позади следующего. Я двигался за ними, за каждым из них, незаметный и быстрый, как распространяющаяся болезнь.

Когда ушёл последний, я остановился и опустился на колени. Маленькая заблудшая была достаточно умна, чтобы понять: инквизиторы будут искать её в кронах деревьев; именно поэтому она припала к земле, спрятавшись в тенях между ирисами и тюльпанами.

Она совершенно закаменела, стоило мне сесть рядом с ней, – крохотная и грязная, с короткими, перепачканными волосами и одеждой, от которой пахло гнилыми листьями. Она выглядела как одна из тех девиц, которые, не моргнув глазом, выламывают взрослым мужчинам пальцы.

Я протянул руку, позволяя рассмотреть мои длинные чёрные когти, а потом прижал палец к губам и отступил в сторону. Всё остальное зависело только от неё: захочет – пойдёт за мной, захочет – останется там, где пряталась до этого. Я предложил девчонке помощь, но не собирался принуждать её к ней.

Позже я оглянулся через плечо, чтобы увидеть, как она идёт следом. Я не стал ждать, пока она подойдёт ближе: в конце концов, каждый из нас заботился только о себе. Моё внимание было всецело поглощено тем, чтобы не попасться кому-нибудь из инквизиторов или не оказаться в луче прожекторов; я метался меж тенями, перескакивая из одной на другую прежде, чем они пропадали под светом.

Я мог только научить эту девочку, как выбраться наружу, всё остальное она должна была сделать сама – сама должна была пробраться по теням тихо и быстро. Одно неверное движение – и она окажется под дюжиной инквизиторских сетей. Второго шанса не было ни у кого из нас.

Около собора Святого Кристофера я нырнул в одну из ниш со священными статуями. Стайка потревоженных голубей сорвалась со своих насестов и бросилась вверх, под карниз; я же скользнул вниз, устроился рядом с полуразваленной фигурой ангела и оттуда начал следить за поисками. Лучи прожекторов продолжали шарить по парку и безоблачному небу.

Честно говоря, я не думал, что девчонка до сих пор идёт за мной. Когда она прыгнула в трещину рядом, я ничего не сказал, просто продолжил смотреть на парк, гадая, живёт ли Харпер в одном из этих домов.

– Я тебя знаю? – спросила девушка.

– Сомневаюсь, – ответил я.

Она была действительно маленького роста, но куда старше, чем я решил поначалу. Лицо её светилось злостью и подозрительностью, а ещё я разглядел нож, пристёгнутый к её поясу. Она посмотрела на меня, и кончики её пальцев скользнули ближе к рукояти.

Я поднял глаза на тёмное небо над нами: звёзды всё ещё сияли на нём, как драгоценные камни, искажаясь и смазываясь на сильном ветру. Ночь по-прежнему казалась бескрайней и прекрасной, но я уже упустил её.

Летучая мышь пронеслась в воздухе и схватила светлячка.

– Почему ты мне помог? – поинтересовалась девушка.

Я не стал отвечать – в конце концов, её это не касалось. На самом деле, я не хотел вытаскивать её из сетей, а доброта моя была всего лишь эгоистичной попыткой заглушить боль собственного прошлого. Никто не пришёл на помощь мне, когда я оказался пойманным инквизицией. Никто не пришёл на помощь Сариэлю. А теперь, годы спустя, я спас её, словно этот поступок мог искупить наш с Сариэлем общий долг.

Мне стало противно от своей сентиментальности.

Я оцарапал когтём кончик ангельского крыла. На нём осталась длинная белая линия.

– Ты – член Общества? – спросила она. Прожилки красного пламени в её глазах стали чуть шире.

Упоминание Общества свело на нет все мои попытки потеряться в офории и ночи. Я больше не мог ограждать себя от окружающего мира, не мог обойти его стороной. Он словно напал на меня со спины; я бездумно сосредоточился на красоте вокруг и взглянул на Полярную Звезду, которая сияла ослепительно-синим где-то невероятно высоко.

– Посмотри на неё. – Я ткнул пальцем вверх. – Всё, что ей нужно, – это светиться. Просто висеть в небе и светиться.

– Это что-то типа игры? – предположила девушка.

– Нет.

– Ты пьян? – неожиданно спросила она.

– Если бы, – отозвался я.

– Так ты не с Обществом? – не отставала она.

Я сдался. Видимо, эта девица действительно не собиралась уходить. Я совершил страшную ошибку, когда выручил её. Теперь она решила, что между нами существует какая-то связь.

– Я помог тебе, – проговорил я, – потому что должен был помочь другому заблудшему в своё время. Никаких других причин нет.

Я мрачно покосился на одного из соборных ангелов: на его плечах и лице лежал густой, многолетний слой голубиного дерьма.

Девушка некоторое время задумчиво разглядывала меня, а потом отпустила многострадальную рукоять ножа. Она посмотрела вглубь парка, где инквизиторы всё ещё рыскали между деревьев, и улыбнулась.

– Знаешь, зачем я сюда пришла? – обратилась она ко мне.

– Чтобы причинить кому-то зло, – ответил я.

– С чего ты взял? – Её глаза расширились.

– Один нож пристёгнут к твоему поясу, второй засунут в ботинок. – Я осторожно втянул носом воздух. Пахло чем-то, похожим на палёные лимоны: сладко, горько и горячо. – От тебя несёт жаждой мстить. Но что на самом деле тебя выдаёт – так это глаза. Они треснули, и сквозь трещины рвётся красное пламя.

Девушка потрясённо поднесла руку к своему грязному лицу, потом сразу же её опустила – знала, что теперь бесполезно скрывать. Она медленно отвернулась от меня и уставилась на статуи в парке.

Я снова поднял глаза на небо. Офорий почти выветрился из моей крови: полёт и нервное напряжение очень быстро его исчерпали. Теперь мне было удивительно холодно, и всё вокруг казалось безумно уродливым.

Ветер принёс со стороны реки вонь тухлой рыбы и нечистот; луна пожелтела, сравнившись по цвету с гнилыми зубами. Даже сияние Полярной Звезды стало вызывающе-безвкусным.

– Они убили моих друзей, – тихо сказала девушка. – Одного за другим. И Лили, и Роуз, и Питера…

– Питера Роффкейла? – мягко переспросил я, точно зная, что это не мог быть никто другой.

– Да. Ты его знал?

– Немного. Мимоходом.

– Они придушили его и выпотрошили. – Красное пламя почти перекрыло тёмные зрачки её глаз. Из уголков по щекам потекли кровавые слёзы. – Выпотрошили, как рыбу. Как зверя… И то же самое они сделали с остальными. С Лили и Роуз. – Она стёрла слёзы, и на тыльной стороне её ладони остались багровые разводы. – Сегодня я пыталась их остановить, но опоздала. Они убили Тома. Он был ещё совсем мальчиком.

Слёз стало больше, они текли и текли по её щекам, и она продолжала зло оттирать их руками.

– Соболезную, – сказал я, но она едва ли меня услышала.

– Они заплатят. Я заставлю их заплатить, даже если мне придётся спуститься ради этого в преисподнюю. Я убью их всех.

Она поднялась и опустила глаза вниз, в парк, где были инквизиторы, потом медленно перевела взгляд на дома на южном берегу реки. Я вспомнил силуэт напротив окон одного из тех зданий.

– Кто-то из них там? – Теперь я тоже всматривался в темноту.

– Нет. – Выражение её лица мгновенно смягчилось. – Человек, который там живёт, не сделал ничего плохого. Единственный его грех в том, что он женился на трусихе.

Сквозь её голос начала прорываться ярость.

– На слабой, лживой сучке, которой лучше было бы вообще не рождаться. Её следовало стереть с лица Земли ещё в младенчестве.

Я почувствовал, как изменился воздух вокруг: к аромату жжёного лимона примешалась тошнотворная кислая вонь. Меня бросило в дрожь от того, каким знакомым показался мне этот запах: точно так же пахло в комнате Сариэля прямо перед нападением.

– Если хочешь сделать по-настоящему доброе дело, убедись, что инквизиторы спасли его из пожара.

Она вытащила один из своих ножей, плюнула на лезвие – на чёрном металле мгновенно заплясали языки пламени – и швырнула его куда-то в ночное небо. Нож рассёк воздух и влетел в окно второго этажа; мгновением спустя оттуда вырвался огонь, сминая стёкла и прорываясь сквозь кровельную дранку. От сиренево-чёрного дыма стало трудно дышать.

Я повернулся к девушке, но она уже спрыгнула с собора и умчалась в небо.

Инквизиторы бросились к пожару, я остался на месте. Они вытаскивали из огня мужчин и женщин, по большей части слуг, когда крыша обвалилась с оглушительным хлопком. В небо ударила огромная струя огня, которая едва не отшвырнула меня в сторону.

Даже сквозь жирный дым и волны жара я разглядел мужчину, которого спасли из пламени последним.

Надо мной прожекторы продолжали бессмысленно водить лучами по пожарищу, и в их свете стоял Эдвард Тэлботт, глядя на то, во что безжалостная стихия превратила его дом.

========== Дым ==========

Я не знал о Джоан Тэлботт практически ничего – за исключением того, что все заблудшие друзья этой девушки погибли. А теперь горел дом её мужа. Казалось, будто жестокое пламя окружило тонкую фигурку, сметая вокруг всё, пока сама она оставалась в центре стихии.

Запах дыма и пламени пропитал мою одежду. Он запутался в волосах, проник в рот и ноздри, лёг на кожу, словно слой духов. Я отёр лицо и пошёл прочь – мне надо было подумать, спокойно и хладнокровно. Слишком много всего случилось, слишком много и слишком быстро.

Мне нужно было узнать больше о Джоан Тэлботт. Чем она заслужила такую ненависть от одинокой заблудшей? Куда она пропала? Каким образом она была связана со смертью Питера Роффкейла?

Необходимо было выяснить, чем конкретно занималось это самое Общество.

Вопросы вертелись в моей голове, но я никак не мог сконцентрироваться ни на одном из них. Они здорово подогрели моё любопытство, но я слишком устал, слишком измотался, чтобы соединить звенья загадки в одну цепь.

Я прикидывал вероятности – не потому что решил, что сумею что-то разгадать, а потому что хотел отвлечь себя от других мыслей.

С глубоким вдохом в мои лёгкие проник привкус горящего дерева и жар мощного, сильного пламени. Этот дым напомнил мне о доме Эдварда Тэлботта, который остался далеко позади, а затем запах и ощущения перетекли в воспоминания о Сариэле. Всё, связанное с огнём, автоматически связывалось с Сариэлем. Теперь же дым вцепился в меня, словно призрак из прошлого, и я был просто не в силах не думать.

Я так глубоко и так старательно прятал свою память о нём, что в один прекрасный момент решил, что забыл о нём навсегда. В эту ложь хотелось верить так отчаянно, что я просто ничего не смог с собой поделать.

Но теперь даже воздух, казалось, пропитался его присутствием. В любой вещи, мимо которой я проходил или которой касался, было что-то, напоминавшее мне о Сариэле.

Газовые лампы вокруг шипели и журчали – точно так же Сариэль шептал заклятья за спинами самых нелюбимых своих учителей, точно так же он шептал – тихо, едва слышно, – когда засыпал в моих объятьях. Негромкое мяуканье кошки неожиданно напомнило мне о первой ночи, которую мы провели вместе, прямо на одной из узких улочек, и, честно говоря, ни один из нас не знал толком, что нужно делать.

Его запах, казалось, смешался с воздухом вокруг меня. Я закрыл глаза, снова глубоко вдохнул и почувствовал болезненно знакомый аромат поверх вони лошадиного дерьма: он просто не мог быть плодом моего воображения. Я открыл глаза. Сариэль был где-то неподалёку.

Как выяснилось, я бессознательно бродил совсем рядом с ним. Я машинально пошёл на его запах, не заметив этого толком из-за попыток думать о чём-то постороннем. Видимо, предположил я, таковой была моя лживая натура – я умудрился обвести вокруг пальца даже себя самого.

В тёмном небе витали полупрозрачные клочки сигаретного дыма, и я проследовал за ними. Моё обоняние было превосходным, даже лучше, чем у многих других демонов, так что я обнаружил Сариэля куда раньше, чем он сам меня увидел. Он шлялся, зажав между пальцами сигарету, вдоль Мясницкой улицы с таким видом, словно она вся принадлежала только ему одному, и выдыхал дым, еле слышно присвистывая. Полы зелёного пальто трепал ветер – как и концы тёмного шарфа, обмотанного вокруг его шеи. Дым тёк перед ним, и он шагал вслед за сизыми клубами.

Сариэль был прекрасен. Я привык к этому, когда общался с ним. Его ленивые движения и яркие глаза раньше казались мне такими знакомыми, что я и не догадывался, насколько редкой была его внешность. Я не понимал, почему директор школы Святой Августины так смотрит в его сторону – Сариэль для меня был просто Сариэлем, и я любил его таким, какой он есть. Только сейчас я осознал, насколько красивым он был, и в то же время, я совершенно не обращал внимания на его агрессивно заточенные чёрные когти или постоянное выражение превосходства на лице.

Сариэль глубоко затянулся сигаретой – огонёк на кончике вспыхнул красным. Несколько секунд он просто разглядывал небо, и только после этого выдохнул светлый дым – я ощутил, как он прошептал моё имя на выдохе. Ритм его дыхания коснулся моего тела.

Дым менялся и смазывался на ветру, но всё равно полз в сторону крыши, на которой я сидел. Сариэль проследил за ним, заметил меня и медленно направился вперёд. Его показное спокойствие предавали, разве что, только напряжённые нотки в голосе, с которыми он меня окликнул.

Языки сигаретного дыма коснулись меня мягко и осторожно, словно ласковые пальцы, скользнули по моим обнажённым плечам и животу.

Сариэль улыбнулся и взмыл ко мне на крышу.

– Привет, Бэлимей, – сказал он и швырнул затухающую сигарету вниз, на грязную улицу. – Не против, если я присоединюсь?

– Как хочешь, – отозвался я.

Сариэль опустился на черепицу и прислонился затылком к кирпичной дымовой трубе. Несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга, а потом он снова закурил.

– Как спина? – спросил он.

– Порядок. Пока не вспоминаешь о ней.

– Ты всегда был сильнее, чем кажешься. – Он слегка поморщился и затянулся. Я смотрел, как дым растворился в тёмном небе.

– Ты меня искал? – наконец, поинтересовался я.

– Это было так очевидно? Я хотел сказать тебе кое-что.

– Да? – Я слегка склонил голову. – И что же?

– Кое-что. Что-нибудь. Увидеть тебя снова, чтобы сказать нечто большее, чем просто “прощай”.

Мне хотелось ответить ему как-нибудь умно и жёстко, но я промолчал. Сариэль раздавил окурок о кровлю.

– Не горишь желанием всё упростить, да? – спросил он.

– О чём ты? – Я проследил как последние, тонкие следы сигаретного дыма смыл ночной воздух.

– Не делай этого, Бэлимей, – попросил Сариэль. – Если ты злишься, так и скажи. Накричи на меня, если угодно, но не веди себя со мной так. Не делай вид, что я просто прохожий, которого ты видишь первый раз в жизни.

– Я думал, так будет лучше для нас обоих, – пробормотал я.

– Лучше? – Сариэль покачал головой. – Было бы лучше, если бы ты проломил мне череп. Я бы, по крайней мере, знал, что ты всё ещё что-то чувствуешь ко мне.

– Я не собираюсь проламывать тебе череп. Я даже не злюсь на тебя.

– Не понял. – Сариэль взглянул на меня так, словно я безбожно лгал.

– Не злюсь. Всё случившееся лежит на моей совести. С чего мне на тебя злиться?

– Тебе никогда не приходило в голову, что это я втянул тебя во всю эту историю с инквизицией? – Сариэль вытащил из внутреннего кармана пальто пачку, вынул сигарету и прикурил её щелчком пальцев. – Если бы я просто закончил школу – как ты – ничего этого не случилось бы. Мы бы построили дом, тебя бы, возможно, приняли в этот колледж… – Он замолк, чтобы выдохнуть клуб дыма. – Как там он назывался?

– Не помню, – ответил я.

– Чёрта с два ты не помнишь. – Сариэль вытянулся на крыше и уставился в небо. – Даунинг, да?

– Это прошлое, Сариэль, и оно не имеет значения. Твои попытки меня разозлить бессмысленны.

– Ты избегал меня шесть сраных лет, Бэлимей. – Он ткнул в мою сторону подожжённой сигаретой. – А теперь почти не разговариваешь со мной. Ничего не кончено. Всё продолжается – прямо сейчас. Ты считаешь, что я зол, потому что ты меня сдал. А я считаю, что ты ненавидишь меня, потому что… ну, потому что ты ведёшь себя так.

– Я не ненавижу тебя и не думаю, что ты на меня зол.

– Почему, в таком случае, ты так долго не появлялся? Почему ушёл из Преисподней?

– Я изменился. – Эта фраза не имела смысла, и я знал это, но ничто не заставило бы меня рассказать о том, что сотворила со мной инквизиция. Нет, дело было не в паре шрамов и не в двадцати потерянных фунтах – просто я вошёл туда самодовольным подростком, а вышел жалким наркоманом. Меня словно убили, а имя моё отдали полукровке с похожей внешностью.

– Ты изменился? – Сариэль выдохнул мне в лицо дым, и я поднял глаза. – Злобный вид, злобный взгляд. Ничерта ты не изменился.

– Я не… Посмотри на меня, Сариэль. – Я протянул к нему руки внутренней стороной вверх. – Давай же, посмотри.

Несколько мгновений он смотрел мне в глаза, а потом медленно перевёл взгляд с моего перепачканного лица на обнажённую грудь, покрытую шрамами, скользнул глазами по белым буквам на предплечьях и, наконец, остановился на руках. Выражение его лица было ровным до тех пор, пока он не заметил синие, многолетние следы от игл вдоль вен. Он отвернулся, но я успел заметить, как презрительно скривилось его красивое лицо.

Я скрестил руки на груди и попытался поймать его взгляд, чтобы окончательно удостовериться, что я – лишь жалкий отголосок, оставшийся от прошлого. Его отторжение ранило, словно удар ножа, – да, я ждал этого, но боль всё равно никуда не делась.

– Тебе просто нужно помыться и отдохнуть, – проговорил Сариэль, так и не осмелившись посмотреть мне в глаза.

– Я знаю, что мне нужно, Сариэль. Фактически, это нужно мне даже больше, чем ты. – От злости слова получились куда резче, чем я того желал. – Не пытайся одурачить меня этим “всё, что нужно мальчику, – это ванна, постель и горячая еда”. Оставь проповеди для собраний Общества. Я прекрасно знаю, что я за человек.

– Это не ты такой. Это то, что с тобой сделала инквизиция. – Теперь он сидел, и его красные радужки сияли почти так же ярко, как кончик сигареты.

– Они трижды забирали тебя прежде, чем пришли за мной, а ты всё такой же, – ответил я холодно.

– Потому что я сознался. Сказал им всё, что они хотели услышать, и оплатил штрафы. – Сариэль взглянул на меня. – Чего ты пытался добиться своим молчанием?

– Я обещал, что не сдам тебя.

– Это был всего лишь долбаный штраф, Бэлимей! – Теперь Сариэль срывался на крик. – Пятьдесят монет! Ты не задумывался, что я с радостью отдал бы эти сраные пятьдесят монет, лишь бы тебя не трогали? Неужели ты решил, что я такая дешёвка?

– Я не знал расценок, – отрывисто проговорил я. – Я не знал и не хотел, чтобы тебя сожгли заживо из-за моей… – Я замолк, осознав, что несу чушь, зажмурился и глубоко вдохнул. Всё кончено. Было и прошло. Ругань ничего не изменит. Даже презрительный взгляд Сариэля уже не переиграешь.

– Я слишком устал, чтобы ругаться, Сариэль. Да и не хочу, в любом случае.

– Как и я. – Он снова откинулся назад. – Честно говоря, ссориться – это последнее дело.

Он втянул дым в лёгкие и поднял глаза на небо. Звёзды всё ещё ярко сияли, несмотря на узкую полоску света вдоль горизонта.

– Славная ночь, правда?

– Да, – кивнул я.

– Может, начнём всё сначала? – спросил Сариэль, и я знал, что он имел в виду нечто большее, чем просто разговор.

Я с радостью согласился бы, но прошлое забыть ещё сложнее, чем изменить. Оно навсегда повисло между нами. Когда я смотрел на него, я не мог не думать о том, как низко пал по сравнению с тем, кем был раньше. Неважно, сколько пройдёт времени – я не смогу избавиться от воспоминаний о пыточных орудиях инквизиции. Наверное, он будет думать так же.

– Нет. Пусть всё идёт своим чередом.

Некоторое время мы молчали. Сариэль выдохнул кольцо дыма, и, как только сизый шлейф оторвался от его губ, шепнул почти бессвязно: “Бабочка”. Дым обратился в призрачного шелкопряда, крылышки которого забились в восходящих воздушных потоках, рассеявшись, стоило ему подняться чуть выше.

Я улыбнулся. Создание дымчатых мотыльков было первым волшебством, которым овладел Сариэль. Он показал мне его одной ночью, почти такой же, как сегодняшняя, на крыше школы. Я помнил, как его юное лицо залилось краской от усердия и гордости – он спалил себе волосы и обжёг палец, но совсем не тревожился по этому поводу. А теперь он превращал дым в мотыльков так же легко, как дышал.

Сариэль лениво перевернулся на бок – словно собирался заснуть, – и взглянул на меня из-под полуопущенных ресниц. Я не расслышал слово, которое он прошептал, но выдохнутый им дым превратился в два стройных силуэта, которые обернулись один вокруг другого. В конце концов, они слились в объятье, которое поглотило их обоих.

Теперь Сариэль смотрел прямо мне в глаза. Он безумно хотел вернуть прошлое, а я так же дико хотел оставить его позади. Время доверия и гордости прошло – просто я больше не подходил для всего этого.

Я оглядел тёмные стены за спиной Сариэля – там всё ещё горел дом Эдварда Тэлботта.

– Ты хорошо знал Джоан? – спросил я.

– Я знал её, – отозвался Сариэль. – Но мы не пересекались вне Общества.

– Расскажи мне о ней.

– Что ты хочешь знать? – Видно было, что смена темы Сариэлю не понравилась.

– Как она связана с Питером Роффкейлом, Лили и Роуз?

– О, значит, капитан Харпер действительно нанял тебя для расследования, – нахмурился Сариэль. – Я полагал, он взял тебя с собой только для защиты.

– Он действительно меня нанял, – сказал я. Расследовать, защищать себя, просто потратить деньги – меня это не касалось.

– Мика точно убила бы его, если бы не ты. – Сариэль придвинулся поближе. – Она воспитывала Питера с девяти лет. Когда мы узнали, что его убили, она… Ну, ты видел, что с ней стало. Совсем зачахла.

– А Мика знала Джоан?

– Да, они нравились друг другу. Думаю, Мика верила, что рано или поздно Джоан вернётся к Питеру, говорила, что девчонка просто напугана, что ей нужно время. – Он качнул головой. – Джоан написала большую часть наших речей, самые лучшие. Но ей никогда не хватало мужества, чтобы зачитать их или прийти на демонстрацию. Их читали Питер и Лили, а Роуз брала себе самые ехидные. Питер однажды загремел на шесть месяцев в трудовую колонию из-за одного такого выступления, а Лили провела десять месяцев в исправительном учреждении для женщин-заблудших. Роуз тоже попадалась, но, наверное, суд приговорил её к простому штрафу. Даже я читал эти речи. Мне вынесли обвинение в нарушении общественного порядка за одну из них. – Сариэль сдержанно улыбнулся. – Джоан же вообще ни разу не была в Доме Инквизиции. Разве что своему сводному брату обед приносила…

– Сводному брату? – переспросил я.

– Капитану Уильяму Харперу, – ответил Сариэль – так, словно я сам должен был знать об этом. – Его отец был каким-то аббатом из инквизиции, которому оторвали голову во время бунта шахтёров. А Джоан – дочь его матери от второго брака.

– Ясно.

– Они богаты, хотя, наверное, капитан тебе об этом не говорил. У них большой особняк за городом – недалеко от Сент-Бэннет. Ещё до свадьбы у Джоан был свой дом на набережной. Питер вроде как работал у неё садовником – на деле переправлял написанное ею вниз, в Преисподнюю. Думаю, другие услуги он ей тоже оказывал, и они её вполне устраивали. Ей могло не нравиться общество вокруг, но пользоваться своим положением она не гнушалась.

– Звучит так, словно ты терпеть её не мог, – заметил я.

Сариэль задумался.

– Нет, – наконец, ответил он. – Я просто злюсь и, наверное, завидую. У неё было многое, чего у таких, как мы, быть не могло в принципе. Она помогала, да, но никогда не рискнула бы собственным благополучием. Злиться на такое легко, но я не знаю, что сделал бы сам, окажись я в таком же положении. И однажды она всё-таки пыталась принять участие в демонстрации.