Текст книги "Грешники. Книга 1 (ЛП)"

Автор книги: Джин Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

А Харпера в тот конкретный момент вообще мало что волновало.

Я провёл его в свою квартиру и стащил с него пальто. Гораздо медленнее я снимал его перчатки, обнажая длинные бледные пальцы. Ногти оказались светло-розовыми и гладкими, как обратная сторона ракушки, – практически идеальными. Всё тело Харпера было идеальным – таким, каким моё не будет никогда.

Я прижался губами к тёплой коже его руки и осторожно вытащил из наплечной кобуры пистолет.

Меня не заботило следующее утро, не заботила ложь, которую мы говорили друг другу.

На один вечер джин излечил нас от наших мыслей, и этого было более чем достаточно.

========== Старые чернила ==========

Страницы, исписанные неуклюжим детским почерком Роффкейла, пахли засохшей кровью и дешёвым одеколоном.

Роффкейл был очень юным и до невозможности темпераментным. В каждое слово он с идиотской страстью вкладывал всего себя, с каждой буквой влюблялся заново, с каждой строкой – сходил с ума от бесконтрольной ярости, а его оды неземной красоте Джоан Тэлботт были самой настоящей пощёчиной вкусу. Он громоздил штамп на штампе, отстраивая целые башни простодушного благоговения. Единственная причина, по которой жалкие стихи Роффкейла могли заслуживать внимания, – это потрясающая убедительность, с которой он всё это сочинял.

Предостережения просто сквозили отчаянными попытками защитить женщину, с которой ему даже нельзя было выйти в люди. Джоан Тэлботт была девушкой из приличного общества, а когти Питера Роффкейла отливали ночной чернотой.

Я листал страницы, притрагиваясь к бумаге в тех местах, где её касались руки Джоан.

Здесь Роффкейл с силой прижимал лист к столешнице, чтобы он не мялся от письма, вот тут – подчёркивал ногтём сложные слова, проговаривая их про себя. Джоан тесно прислоняла страницы одна к другой, чтобы никто не смог прочесть, что в них. Некоторые места казались сухими—она много раз проводила по ним пальцами, и каждый крохотный обрывок бумаги бережно хранил её прикосновения. Многие из писем были покрыты размазанными розовыми пятнами – Джоан целовала подпись Роффкейла.

От этой тошнотворной сладости мне стало дурно и – совсем немного – завидно.

Я дошёл до деталей, о которых говорил Харпер. Описывать кровавые убийства у Роффкейла получалось куда лучше, чем сочинять любовные стихи, – видимо, на своём веку он успел повидать десятки разодранных трупов шлюх и попрошаек. Он упоминал всю эту дрянь с той же лёгкостью, с которой нормальные люди составляют список покупок.

Её живот был распорот от рёбер до самой промежности. Всё внутри было изрезано и перемешано. Многие куски её тела исчезли. Её кишки вытащили наружу. Ублюдок, убивший её, рылся в ней, словно в поисках запрятанного сокровища. Роуз была третьей, и я не хочу видеть, как подобное случится снова. Мерзко было просто смотреть на неё. Возвращайся.

Я умоляю тебя, вернись.

Эта несчастная женщина была убита так же, как и Роффкейл. Я чувствовал лёгкий холод, исходивший от строк, что-то, отдалённо похожее на предчувствие. Он боялся, что сам умрёт подобным образом.

Нет. Он знал, что умрёт именно так.

Я вернулся к первой странице, на полях которой он набросал несколько строк – поначалу я спутал их со стихами. Теперь же я понял, что они были написаны после самого письма, на единственном свободном месте. Эта графомания была ещё кошмарнее, чем обычно.

У меня был сон,

что я стал четвёртым,

лежащим здесь,

изрезанным на части,

вместе с Лили и Роуз.

Вернись.

Странно, что он постоянно просил её вернуться в Преисподнюю – место, где происходили убийства. Почему он умолял Джоан прийти туда, под его защиту, когда куда безопаснее для неё было оставаться в доме Эдварда? И если Роффкейл не был уверен, удастся ли ему сохранить свою собственную жизнь, как он мог предлагать помощь кому-то ещё?

Я нахмурился и вгляделся в росчерки старых чернил.

Умоляю. Вернись.

На самом деле, это слабо походило на желание защитить – скорее наоборот. И неожиданно я подумал: что, если Питер Роффкейл не предлагал свою помощь, а умолял Джоан помочь ему? Я посмотрел на дату, письмо было отправлено совсем недавно – за день до исчезновения миссис Тэлботт.

Я сложил страницы и сунул их обратно в конверт. Почтовая марка на нём гласила, что пришло оно следующим утром, значит, Джоан прочитала его примерно за несколько часов до происшествия с экипажем.

– Ну?

Голос Харпера меня напугал. Я едва не шарахнулся в сторону, так близко он подошёл ко мне.

– Что «ну»? – проговорил я настолько невозмутимо, насколько вообще мог, и медленно обернулся.

Харпер отыскал свои вещи и оделся – не хватало только шляпы. Я заметил, как озадаченно он посмотрел на вешалку, и улыбнулся: ночью я собственноручно засунул его фуражку в один из кишащих пауками ящиков под кроватью.

Волосы спадали вдоль его лица, спутанные, как ветви шиповника, глаза казались красными, с тёмными кругами под ними: стоило сказать спасибо вчерашнему вечеру. Без фуражки, скрывавшей половину лица, он выглядел совсем молодым, страшно измотанным и безмерно уязвимым. Ощущение не портили даже строгие линии инквизиторской формы. Это здорово меня удивило.

– Что думаешь? – спросил он.

– Думаю, что нам нужно сходить домой к Роффкейлу. – Я встал, взял пальто и затемнённые очки, затем взглянул на Харпера. – Есть хочешь?

– Нет, – ответил он.

– Похмелье? – Мой голос звучал почти радостно, но Харперу, казалось, не было до этого дела. Наверное, он считал насмешку чем-то обычным для таких, как я, даже после проведённой вместе ночи.

– Нет. – Харпер запустил пальцы в свои волосы. – Нет аппетита в последнее время.

Ну разумеется. Его сестру похитили, может быть, даже убили. Неудивительно, что мне так просто удалось его напоить – он же не ел чёртову уйму дней.

– Будет хуже, если ты не поешь. – Я бросил ему свою чёрную шерстяную шляпу. – Зайдём в «Миг», у них неплохие говяжьи пироги.

Харпер повертел шляпу в руках, прежде чем надеть её. Она ему шла, так же, как та, которую я спрятал, разве что моя была более потрёпанной.

Ещё от неё пахло моими волосами. Интересно, заметил он или нет.

– Прежде, чем мы пойдём… – Харпер сдвинул шляпу так, чтобы тень снова скрыла его глаза.

Я уже стоял у двери, держась рукой за ключ.

– Да?

– Насчёт прошлой ночи. – Он шагнул в мою сторону. – Я подумал, что будет лучше, если мы сразу всё проясним.

– Я не собираюсь никому рассказывать об этом. – Я широко улыбнулся, демонстрируя Харперу заострённые клыки. – Да и ты, судя по всему, не собираешься хвастаться на каждом углу. О чём нам говорить?

– Нет, я имею в виду, между нами… мы оба здорово набрались. Я хотел бы, чтобы ты понял, что это был… – Харпер замолк.

Пауза затянулась, превратившись в напряжённую тишину. Судя по всему, он вообще был не в состоянии говорить о прошедшей ночи,—меня это позабавило, но ничуть не удивило.

– Что это был пьяный перепих? – сжалился я.

– Я бы использовал другие слова, – ответил Харпер.

– Это был хороший секс, капитан. Но я не собираюсь сходить по тебе с ума, так что просто забудь. Займёмся делом.

Я провернул дверную ручку, ощутив, как защёлка отъехала в сторону и сразу же встала на место. Разговоры после секса почти всегда превращались в нечто чудовищное. Или сентиментальное, что было намного хуже. Я провернул замок, дверь легко щёлкнула.

– Я просто хотел убедиться, что мы придерживаемся одной точки зрения, – вздохнул Харпер.

– И как, придерживаемся? – поинтересовался я.

– Да, – ответил он.

– Тогда закроем тему.

Харпер кивнул, я мысленно выдохнул с облегчением и открыл дверь.

Мне было приятно, что я нашёл человека, который, переспав со мной, не околачивался в квартире сутками, не тыкал меня носом в разбросанные вокруг стола шприцы, не заявлял, что я скоро сдохну в мучениях, и не пытался спасти мою грешную душу. Обычно меня оплакивали, били и таскали по церквям люди, решившие с чего-то вдруг, что я – их судьба.

И никто из них даже не подозревал, что вся моя ласка была чистейшим офорием, что всё, принимаемое ими за любовь, шло из ненавистных ими игл. Тот, кого они вожделели, был иллюзией, причудливой игрой света на уродливом камне. Они все влюблялись в мою зависимость, влюблялись в офорий так же сильно, как любил его я, поэтому их призывы бросить выглядели призывами завязать с добротой, спокойствием и беспечностью. Наркотики сделали меня идеальным, стерев того, кем я являлся на самом деле.

Офорий смывал все мои тревоги и дурные мысли, и это было даже лучше, чем оргазм.

Я сомневался, что Харпер чувствовал то же самое, но ему, в конечном итоге, было просто наплевать.

В вечернюю темноту мы спускались вместе, но на приличном расстоянии друг от друга.

========== Призраки ==========

Солнце повисло над самой линией горизонта, разметав по улицам горячие рыжие лучи. Они грели лошадиное дерьмо и грязь, превращая запахи в тошнотворную мешанину, а мухи, псы, дети и экипажи довершали начатое, размазывая навоз по мостовым. Несло так, что не помогали ни веера, ни надушенные носовые платки.

Свет подчёркивал всю мерзость, которая только могла быть в этом городе. Меня выворачивало от такого откровенного уродства.

Я шагнул к лестнице и посмотрел вверх, на гранитную громаду, прикрывавшую широкие каменные ступени – один из тринадцати ходов, ведущих во влажную темноту гетто заблудших. Сами ворота давно убрали, но на арке ещё можно было разглядеть гравировку: «Потерянные да обретут себя».

Я почему-то подумал, что написавший эти строки жаждал «обретения» сильнее, чем все, жившие здесь и проходившие через врата сотни тысяч раз.

Какой-то оптимистично настроенный епископ окрестил подземелье Градом Надежды. Любой, хоть раз посещавший гетто, называл его Преисподней. Уже это говорило о многом.

Наверное, здесь было очень красиво лет триста назад, когда Договор об Искуплении вытащил моих предков из адских глубин вечных мук. Они бросили своё царство тьмы в обмен на спасение собственных душ и душ своих потомков.

Стены вдоль лестницы были украшены мозаикой, изображавшей Великое Обращение. Асмодей, Сариэль, Сатанэль, вся красота и гордость ада приехали сюда в одежде из чистого пламени, на позолоченных, объятых огнём колесницах, изукрашенных драгоценными камнями и отполированными костями сражённых ангелов.

Все они пали на колени перед серебряным распятием и приняли крещение из рук инквизиции.

Искрящаяся глазурь давно покрылась слоем копоти от ламп и фабричного дыма, но изображения всё ещё можно было разглядеть. Где-то среди блистающей толпы демонов стоял и мой предок, но все они выглядели настолько свирепыми и прекрасными, что я с трудом верил в родство с ними.

Теперь наша кровь ни на что не годилась.

Вырезанные в скалах ниши и катакомбы, которые должны были стать городом надежды, превратились в промозглые трущобы. Сквозь Преисподнюю проходили сотни тоннелей, вырытых для прокладки городских коллекторов и газовых труб, – они заняли всё свободное место, собирая под собой лужи конденсата. Решётки давно развалились, огромные площади подземных пещер заняли многоквартирные дома и бурильные установки для добычи руды.

Дети величайших королей ада выродились в жалкую кучку шахтёров.

Согласно законам столицы, некоторым заблудшим запрещалось покидать Преисподнюю. Они всегда оставались внизу, где у них, во всяком случае, была компания и мягкая темнота подземелья. Только худшие из нас жили наверху – в основном, это были наркоманы, изгнанники и преступники. Временами я попадал во все три категории сразу.

– Ты отдал мне этот пирог с какой-то важной целью? – спросил Харпер.

– Решил, что ты всё ещё голоден, – ответил я.

На самом деле мне просто было лень его нести.

– Одного было более чем достаточно.

Он неожиданно шагнул в сторону ступенек, на которых стояла женщина, вручил ей пирог и вернулся ко мне.

– Ей он нужен больше, – сказал мне Харпер.

– Заблудшая? – Я обернулся, но солнечный свет не позволил мне увидеть почти ничего. Я разглядел только многочисленные плетёные платки, в которые были замотаны её спина и руки, и то, что двигалась она как-то странно, словно была или очень старой, или очень пьяной.

– Ярко-жёлтые глаза и когти чернее твоих, – сказал Харпер. – Я не видел её ушей, но, бьюсь об заклад, они были заострённые. Как и зубы. Она на меня нашипела. – Похоже, инквизитора это позабавило.

– Наверное, решила, что ты подсунул ей яд. – Я многозначительно посмотрел на серебристые эмблемы по обеим сторонам воротника Харпера.

– В инквизицию идут не только для того, чтобы уничтожать заблудших. Мы следим за порядком, и рано или поздно вам придётся это признать.

– Не стану спорить. – Я отвёл взгляд, чтобы он не заметил злость в моих глазах. Я прекрасно знал, как поступали с заблудшими инквизиторы, – мне самому пришлось пройти через их пытки однажды. Но это было давно и не имело к Харперу никакого отношения. – Мы умеем быть потрясающе упрямыми.

– Точно, – улыбнулся в ответ Харпер.

Мы шагнули в тяжелую, обволакивающую темноту гетто. Запахи заблудших тесно сплетались, насыщая воздух вокруг резким химическим смрадом, странным смешением ароматов ночных цветов и удушающей вони серы, мочи и масляных ламп. Дышать было тяжело, каждый вдох больше походил на долгую затяжку сигаретой. Я успел позабыть, насколько всё это было мне знакомо.

Харпер закашлялся. Ему пришлось несколько раз коротко вдохнуть и выдохнуть, чтобы привыкнуть к воздуху.

Я заметил, что кожа на его щеках порозовела, словно обожжённая солнцем, а глаза начали слезиться. Но Харпер просто опустил шляпу ещё ниже на лицо и продолжил идти, как будто непривычная атмосфера Преисподней не причиняла ему никаких неудобств. По сути, это место казалось ему таким же знакомым, как бары Брайтона.

Он ориентировался в гетто с лёгкостью человека, который бывал тут раньше, выбирая самый короткий путь интуитивно, даже не глядя на номера домов и названия улиц.

– Часто здесь бываешь? – поинтересовался я, когда мы вышли на узкую боковую дорогу.

Газовый свет уличных ламп мерцал, со скалистого полога на нас падали капли конденсированного дыхания, чужого пота и пара.

– Удивлён? – Харпер бросил на меня косой взгляд.

– Нет. – Мне категорически не понравилось самодовольство в его голосе. – Просто подумал, что ты должен знать Брайтон лучше, чем Преисподнюю.

– Первые три года в инквизиции я патрулировал это место. – Харпер шагнул на устланную широкими досками аллею, я последовал за ним. Когда мы ступили на дерево, сквозь его щели проступила какая-то маслянистая жидкость.

– И как, обзавёлся толпой друзей-заблудших? – спросил я, заранее зная, что он ответит.

– Разумеется, нет. – Харпер посмотрел в мою сторону. – Ты задал вопрос просто для того, чтобы услышать это, так?

– Вполне возможно. – Я оскалился, показав инквизитору длинные белые клыки.

– Вы достаточно своеобразны, верно, мистер Сайкс? – пробормотал он.

Эти слова меня порадовали. Если бы он отметил что-то по поводу моих чёрных волос или жёлтых глаз, я бы решил, что он насмехается, и возненавидел бы его. Если бы он назвал меня испорченным или извращённым, я бы страшно захотел врезать ему в челюсть. Но он каким-то образом сумел угадать, что нужно сказать, чтобы доставить мне удовольствие.

Я демонстративно проигнорировал Харпера, уставившись в табличку с названием улицы, прикрученную к серому глиняному дому.

– Этот. – Я указал на громадное синее здание прямо перед нами.

– Похоже на то, – ответил Харпер.

Женщина, открывшая дверь, несколько секунд пристально нас разглядывала и только потом посторонилась. Она была высокой, бледной и очень сердитой, а кожа её казалась такой прозрачной, что ламповый свет почти просвечивал её насквозь. Отбрасываемые ею тени были почти незаметными.

Она провела нас по узкому коридору в большой зал без окон в абсолютной тишине. Даже её бледно-жёлтое платье не шелестело в такт шагам.

Наверное, когда-то этот зал выглядел очень хорошо. Теперь же… кресло, в котором я устроился, довольно ощутимо качнулось, а с обитых подлокотников поднялись облачка пыли. Харпер сел на диван с высокой спинкой напротив меня; красная обивка этого дивана была перепачкана чем-то розово-бурым. На тяжёлом дубовом столе в центре комнаты громоздились дюжины свечных огарков, воск которых облепил всю столешницу и верхнюю часть толстых резных ножек.

Здесь пахло чем-то очень знакомым, вроде подогретого вина, – и я совершенно точно встречал этот запах раньше. Я глубоко вдохнул, пробуя воздух на вкус; он был тёплым и едким, как дым.

Как магия демонов.

В моё сердце закралась тревога.

Женщина заперла за нами дверь, провернула ключ в замке и повернулась к Харперу. Раздражение на её лице сменилось дикой злобой.

– Что, капитан, привёл этого парня взамен Роффкейла? – Она ткнула в меня пальцем. – Ты думаешь, этого хватит, чтобы выбраться отсюда живым?

– Это Бэлимей Сайкс. – Харпер закрыл глаза; его лицо утратило всякое выражение. – Он частный консультант. Я нанял его, чтобы расследовать обстоятельства пропажи Джоан.

– А как же Питер, ты, ублюдок? – Она подняла тонкие бледные руки – в отсвете ламп её чёрные когти блеснули, как кремниевые стружки. – Ты обещал вернуть его домой утром. Ты говорил, что с ним всё будет в порядке.

– Мне очень жаль, Мика. – Голос Харпера был ровным, как в тот раз, когда он впервые со мной говорил. – Мы проводим внутреннее расследование. Мы выясним, что произошло. Все виновные будут наказаны.

– Что, ещё одно обещание, капитан? – прорычала она.

– Я могу дать тебе только своё слово, Мика. – Харпер подался вперёд, оперевшись локтями о колени, и положил подбородок на затянутые в кожу костяшки пальцев. – Ты прекрасно знаешь, что я не убивал Роффкейла.

– Откуда мне знать? – спросила Мика.

– Если бы я его убил, меня бы здесь не было. – Инквизитор устало выдохнул. – Мика, кто-то приходил в тюрьму к Роффкейлу. Кто-то похитил Джоан. Я должен узнать, кто это. И мне нужна помощь.

– Я разорву тебя на куски, – пообещала она.

– Помоги нам найти убийцу, – тихо сказал Харпер. – А потом можешь сделать со мной всё, что пожелаешь.

– И что тебе нужно? – Она посмотрела на него, потом отвела взгляд в сторону. – Ещё заблудших, чтобы принести их в жертву своей сестре?

Харпер проигнорировал обвинение.

– Мне нужно поговорить с Ником.

– Ты всерьёз думаешь, что он сделает что-нибудь для тебя после всего этого? – поинтересовалась она.

– Я – меньшее из двух зол. Если он не поможет мне, убийства могут случиться снова.

– Ты бессердечная тварь, Харпер.

Он промолчал. Мика встала и отперла дверь.

– Я приведу его, – сказала она и вышла.

– В баре было веселее, – шёпотом сообщил я Харперу.

– Ты сам сказал, что нам следует сюда прийти. – Он откинулся на спинку дивана.

– Ты не упоминал, что все демоны Преисподней спят и видят, как бы тебя прикончить.

– Что наша жизнь без сюрпризов? – Он махнул в мою сторону рукой. – Молчи. Это был риторический вопрос.

– Не могу понять, ты всё ещё пьян?

– Нет. – Харпер улыбнулся. – Просто… угрозы всегда кружат мне голову.

– Кружат голову?..

– Пытаюсь радоваться тому, что есть.

– Не сказал бы, что всё происходящее выглядит радостно. – Я содрал с подлокотника кресла подсохшее пятно воска.

– Вам следует терпимее относиться к чужим слабостям, мистер Сайкс.

Слабая улыбка исчезла с его губ, лицо снова обрело привычное равнодушное выражение.

– В этом нет ничего хорошего. Я дал ей слово, что Роффкейл будет в безопасности, и он должен был быть в безопасности.

– Да, должен был.

Мы с Харпером повернулись одновременно и уставились на замершего в дверном проёме незнакомца, причём я смотрел на него куда дольше, чем требовали приличия и банальное любопытство. Я испугался. Не его неожиданного и беззвучного появления, а того, насколько знакомыми мне казались черты его лица и голос.

Мне следовало догадаться, только переступив порог этого дома. Здесь пахло магией, мускусом и маслами для втираний в кожу, чтобы придать ей золотистый оттенок. И всё это могло принадлежать только одному существу во всем свете – Николасу Сариэлю.

Он почти не изменился за прошедшие годы: те же глаза цвета опийного мака, те же огненно-рыжие волосы с красными и белыми прядками – как языки пламени, разве что когти стали длиннее, но затачивал и полировал он их с прежним тщанием.

Я заметил, как коротко он выдохнул, стоило ему меня увидеть. Наверное, я всё ещё пах свежими чернилами и старыми книгами, но между мной прежним и мной настоящим сейчас лежала бесконечная тёмная пропасть.

– Бэлимей? – удивлённо прошептал он, подойдя чуть ближе.

Был момент, когда я почти сказал ему “да”. Но потом священные строки, вырезанные на моём теле, пронзила боль, и я отвёл глаза.

– Нет. Боюсь, вы меня с кем-то перепутали.

Вот и всё.

Сариэль не стал переспрашивать. Он развернулся к Харперу.

– Капитан? Вам нужна моя помощь?

Харпер несколько секунд молчал, глядя то на меня, то на Сариэля, потом качнул головой и сказал:

– Мне нужно, чтобы ты установил контакт с Джоан.

– Вы просите меня как офицер Общества или как частное лицо? – Сариэль скрестил руки на груди. – Если второе, то вы должны знать, что я оцениваю свою работу очень высоко. Я не собираюсь работать бесплатно. Только не для вас.

– Ты не первый демон, с которым я имею дело. – Харпер покосился на меня, но Сариэль даже не взглянул в мою сторону. – Я знаю расценки.

Он вытащил из кармана несколько золотых монет и бросил их в протянутую ладонь.

Я задумался, где Харпер берёт деньги. Наверное, все эти поиски финансировал Тэлботт, или же он платил из своей собственной инквизиторской зарплаты. В любом случае, меня раздражало, что я не знал Харпера хорошо настолько, чтобы судить, способен ли он распоряжаться чужими деньгами или у него не хватило бы на это совести.

Сариэль старательно пересчитал монеты, потом покачал головой.

– Не думаю, что этого достаточно, капитан.

Харпер отдал ему часы и цепь и все деньги, которые у него были, причём сделал это как нечто само собой разумеющееся. Единственной эмоцией, которую можно было заподозрить в его абсолютно непроницаемом лице, было едва заметное веселье.

– Это всё, что у меня есть, – наконец, сказал он. – Хочешь большего – жди конца месяца.

– Мне и нужно было всё, что у вас есть. Этого достаточно. – Сариэль положил монеты на стол, не считая. Зато их посчитал я. В десять раз больше, чем сумма, которую получил от Харпера я.

– Установлю контакт прямо здесь. – Сариэль плотно прикрыл дверь.

Он обошёл несколько раз стол, негромко что-то нашёптывая, и расставил свечи так, чтобы они образовали пару внешних и внутренних кругов. Я распознал некоторые слова из заклинаний: их Сариэль разучивал за спинами менторов из школы Святой Августины.

– …Асмодей, твоё пламя… – Он поднял руки над кольцами свечей, и фитили вспыхнули, подчиняясь заклятью. – Сариэль, отец моей крови, твоя сила…

Огоньки свечей обратились в небольшие фонтаны бушующего пламени. Сариэль продолжил ходить кругами – его глаза были широко распахнуты, но совершенно расфокусированы. Он шептал слова так быстро, что я мог расслышать только негромкое шипение. Каждый раз, когда Сариэль произносил новую строку, огненные язычки взмывали вверх, словно подхваченные ветром.

Харпер сидел совершенно спокойно и смотрел на него, прижав к губам пальцы.

– Люцифер светоносный, владыка мудрости.

Сариэль остановился в нескольких шагах от меня, вскинул вверх руки и сомкнул вокруг своего обнажённого правого запястья длинные когти. Вдоль вен вспыхнули глубокие царапины, кровь из которых, смешавшись с огнём, наполнила комнату сильным запахом камфары.

– Покажи мне эту женщину. Моя воля сильнее твоей. – Он выхватил из сплошного полыхающего марева отдельную огненную ленту и потянул её на себя. – Покажи мне её.

Огни свечей обернулись в искры. Лента пламени, вытянутая Сариэлем, стала слепяще-белой; она закружилась, свернулась в кольцо, становясь с каждым мгновением ярче. Постепенно она образовала бледные очертания женской фигуры – дым вокруг неё замкнулся, бросая на призрачное тело тени.

Силуэт поднялся над протянутой рукой и занял свободный угол комнаты.

– Джоан! – Харпер поднялся на ноги и бросился к краю стола.

Девушка была очень красива: большие тёмные глаза, длинные чёрные волосы, ниспадающие крупными завитками. Она пыталась сказать что-то, но из её рта вырвалось только колечко белого дыма.

– Она жива? – резко спросил Харпер.

Сариэль промолчал. Его глаза были плотно закрыты, от попыток сконцентрироваться всё тело мелко трясло. Наконец, он медленно кивнул, не поднимая век.

– Где она?

– Там мужчина… заблудший… – Сариэль с трудом выталкивал слова между сомкнутых зубов. – Он мёртв… как остальные… везде кровь и осколки стекла… кто-то ещё…

Неожиданно воздух вокруг изменился. В мои лёгкие ворвался резкий, похожий на гашёную известь, горьковатый запах, и я узнал его. Так пахла демоническая ярость. Почти в то же мгновенье силуэт сестры Харпера пошёл тёмной рябью, что-то чёрное разорвало его и хлынуло наружу.

Я рванулся вперёд, закрывая собой Сариэля. Он рухнул вниз, и я почувствовал, как сотни крохотных лезвий впились в мою спину, легко пройдя сквозь пальто и рубашку. Я упал на колени и глубоко вдохнул воздух, пропитанный запахом горящей плоти – моей собственной плоти.

Спину обожгло ледяной жидкостью, и зверская боль прекратилась. Я хрипло застонал и ощутил на губах вязкий металлический привкус.

Вода стекала по моей спине, мешаясь с кровью. Осколки, разбросанные вокруг кольцом, шипели и таяли, образуя маленькие лужицы.

Харпер опустился около меня на колени.

– Ты в порядке?

– Что это? – прохрипел я.

– Серебряная вода,– ответил он. – Всегда ношу с собой несколько фляг на случай, если дела пойдут совсем скверно. Прости, если сделал тебе больно. Уж лучше это.

– Да, пожалуй, – согласился я.

Сариэль, прижатый к полу моим телом, открыл глаза и закашлялся. Я посторонился, чтобы он смог подняться и прислониться к стене – так он и провёл несколько минут, глядя в потолок и тяжёло дыша.

– Полагаю, – наконец, проговорил Сариэль, – с этим мы закончили.

– Что с Джоан? – спросил Харпер.

– Если у тебя ещё есть хоть какие-то мозги, ты оставишь всё так. – Он прижал к груди обожжённую, окровавленную ладонь. – Видел, что случилось?

– Но она жива, – возразил инквизитор.

– Да, – кивнул Сариэль. – Но ты и представить себе не можешь, какой силой обладает демон, вызвавший такую атаку.

– Где она?

– Не знаю, – качнул головой Сариэль. – Но если ты собираешься продолжать в том же духе, пожалуйста, не вмешивай в это дело меня. Думаю, за твою сестру и так погибло слишком много заблудших.

Харпер выпрямился.

– Благодарю вас за потраченное время, мистер Сариэль. – Он шагнул к двери, затем остановился и посмотрел на меня.

Боль в моей спине была такой, что я с трудом мог соображать. Я попытался подняться, но Сариэль перехватил мою руку, и это прикосновение на мгновение приглушило все остальные чувства.

Его пальцы были очень тёплыми и почти нежными. Наверное, я мог бы найти в этом какое-то утешение, но нет. Не теперь.

– Я простил тебя годы назад, – прошептал он.

– Знаю, – отозвался я. – И это самое худшее.

Сариэль отпустил мою руку и отвернулся. Он никогда и ни за что не стал бы умолять или оправдываться.

Я ушёл вместе с Харпером.

========== Офорий ==========

Глубокие порезы на спине и жжение от серебряной воды слились в сплошную непрекращающуюся боль, из которой я никак не мог вырваться. Мне почему-то не удавалось разделить в своём сознании новые, кровоточащие раны и раны старые, давно затянувшиеся – они словно цепляли друг друга, соединяясь в бесшовный кусок ткани, который опутывал всего меня целиком.

Я не принял предложение Харпера помочь мне с перевязкой, более того, я развернул его лицом к двери и вытолкнул прочь на лестничную клетку.

Дорогу из Преисподней я помнил с трудом. Мне удалось выловить из смутных огрызков памяти то, что Харпер вроде как смыл с моей спины пенящуюся кровавую массу. Весь остальной мир тогда был для меня потерян.

Боль окутала меня собой, возвращая прошлое в настоящее. Обрывочные воспоминания, которые я с таким тщанием прятал внутри себя, неожиданно явились во всей своей паршивой красе, со всем своим неистовством прошили мою несчастную, изодранную плоть.

Я вошёл в комнату, рухнул на колени и прижался лицом к холодному дереву пола. Мне не удавалось подняться – слишком сильно сводило мышцы, но я, пожалуй, и не смог бы в тот момент коснуться израненной спиной подушек или спинки кресла. Мне оставалось только лежать на полу, позволяя памяти накатывать на меня, как морскому прибою.

В руках инквизиции мне приходилось куда хуже, но тогда я и представить себе не мог, что это всё меня сломает. Я верил в себя – в своё мужество и свою волю, думал о себе, как об очень сильном человеке, неспособном на предательство.

А потом их орудия начали кромсать моё тело: серебряная вода разливалась по коже, по кровоточащим порезам, выжигая и вырисовывая каждую врезанную на плоти священную букву. Паутина из тысяч крохотных белых шрамов до сих пор оплетает мои руки, грудь, спину и пах – следы трусости, оставленные на мне, словно водяные знаки на бумаге.

Я думал, что я сильнее боли. Даже распластанный на столе, истекающий кровью и пылающий изнутри, я полагал, что никогда не выдам имени Сариэля. Но, как оказалось, я плохо знал себя и плохо знал инквизицию – впрочем, они очень быстро мне всё разъяснили. Они умели работать с такими, как я, – тысячи заблудших прошли через их пыточные приспособления. Я не стал для них исключением – они пропустили меня через свои механизмы и открыли так же просто, как открывают створки устрицы.

Их иглы не всегда были наполнены серебряной водой. Агония сменялась болезненным наслаждением – они вливали в моё тело офорий. Они заставили меня осознать, как сильно я полюбил такие передышки. В конце концов, им даже не нужно было меня запугивать – достаточно было не дать мне наркотик.

Я сказал им имя Сариэля.

Теперь, стоя на полу на коленях, я не мог думать ни о чём, кроме этих игл, входящих в мои вены. Кровь срывалась с рёбер и падала на пол, спина исходила болью от серебряной воды Харпера и от памяти о месяцах в пыточных комнатах инквизиции.

Я ненавидел всё это – ненавидел каждое чувство моего тела и каждую мысль в моей голове, ненавидел и хотел сбежать – прочь в прошлое, чтобы там забыть о себе всё.

Я медленно подполз к столу, где лежали, дожидаясь меня, шприцы с офорием.

========== Пламя ==========

Два часа спустя ночь окончательно вступила в свои права.

Небо развернулось бархатным фиолетово-синим полотном, ветер пронёс сиреневые ленты сквозь непроглядную темноту, крохотные точки переливающихся звёзд обернулись ослепительно-яркой иллюминацией.