Текст книги "Голгофа - Последний день Иисуса Христа"

Автор книги: Джим Бишоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Что же ему делать? Ведь возникла новая трудность – старейшины обставили все дело так, что он, Пилат, вроде бы поддерживал радикала, возмущающего народ против Цезаря. Пилат нервно постукивал кулаком по подлокотнику, и взгляд его упал на записку супруги. Он развернул ее, прочитал еще раз и отбросил в сторону. Ее религиозные предрассудки всегда раздражали его. Прокуратор, в отличие от супруги, не верил ни во что. Он был светским человеком. В юности, надеясь на лучшую судьбу, он молился всем богам, даже Цезарю Августу, но это ничего ему не принесло, как и подсказывал его здравый смысл. Он понял, что богов не существует, что они были выдуманы человеком, чтобы избавить темных людей от страхов, и в то же время удерживать верующих от проступков. Не мудрствуя лукаво, Пилат перестал выпрашивать у богов удачи и женился на Клавдии Прокуле, что немедленно обеспечило ему успех в жизни.

Пилат велел слуге передать центуриону Абенадару приказ привести к нему Иисуса. Одновременно он послал адъютанта в покои жены, чтобы передать ей, что не собирается утверждать смертный приговор, и тем самым успокоить ее.

Ввели Иисуса и оставили в центре комнаты. Римляне и сирийцы впервые разглядели Его. Они выискивали в Нем величие, которое так страшило священников храма, но ничего не увидели, кроме беззащитного страдающего человека. Пилат взглянул на своих людей. Они лишь пожимали плечами.

Прокуратор подошел к Иисусу и встал рядом.

"Ты Царь Иудейский?" – спросил он.

Разбитые губы пошевелились: "От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе обо Мне?" Пилату был недоступен истинный смысл этих слов: ты как римский правитель сам заметил, что Я выступал Царем иудейским, или другие сказали тебе о Моем духовном владычестве?

Пилат не понял этого вопроса и спросил: "Разве я иудей?" Это вызвало ухмылки присутствующих язычников. "Твой народ и первосвященники предали Тебя мне. Что Ты сделал?"

Сейчас тон прокуратора был мягким и сочувствующим. Понтий Пилат с надеждой смотрел на Иисуса. Он знал, что Иисус не претендовал на роль временного царя иудеев и не стремился к этому. Помнил он и историю с монетой и Цезарем, ибо везде имел своих шпионов. Пилат не сомневался, что самосохранение присуще всем человеческим существам, и сейчас он давал шанс Иисусу сохранить Свою жизнь.

Тихо и медленно, как будто тщательно подбирая слова, Иисус промолвил: "Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои вступились бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям, но ныне Царство Мое не отсюда".

Пилата раздражала глупость этого религиозного мошенника. "Итак, Ты Царь?" – сухо спросил он и беспомощно оглянулся на своих приближенных. Чем объяснить это фанатичное упрямство иудеев!

"Ты говоришь, что Я – Царь, – Иисус еще больше сбивал с толку прокуратора, – Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине. Всякий, кто от истины, слушает голоса Моего".

Пилат распрямился и презрительно перекосив рот, оборвал Его: "Что есть истина?"

Он дал знак солдатам вывести Иисуса во двор и со своей свитой вышел вслед. Толпа напряженно смотрела, как прокуратор спустился по ступеням, пересек двор Лифостротон и приблизился к первосвященнику. Слуга поднес курульное синее кресло, прокуратор сел в него, будучи готовым объявить свое решение.

Люди следили за ним, затаив дыхание. Христос стоял справа от Пилата, а между толпой и креслом стояло несколько солдат с обнаженными мечами. Прокуратор не стал терять времени.

"Я никакой вины не нахожу в Нем", – объявил Пилат. На несколько мгновений воцарилась тишина, а затем в толпе поднялся ропот. Солдаты повернулись к толпе, а священники стали бить себя по лбу и тоже повернулись к народу с немым воззванием. Гул недовольных голосов нарастал. Свободные от дежурства солдаты побежали в казарму и, захватив свои панцири и мечи, заняли боевую позицию.

Пилат все еще сидел. Он слегка улыбался, глядя на обезумевшие лица. Каиафа и люди из Синедриона прекрасно понимали, что Пилат освобождал этого Человека не ради соблюдения законности, но чтобы досадить им. Иисус взглянул на сотни лиц под арками и встретил горящие ненавистью глаза. Он почувствовал Свое полное одиночество. Солдаты стали угрожающе жестикулировать, и толпа притихла.

Священники подступили к Пилату и, учтиво кланяясь, заявили: "Он возмущает народ своими проповедями по всей иудейской земле. Он начал в Галилее и закончил здесь".

Слушавший все это с чувством досады прокуратор вдруг крепко сжал подлокотники и выпрямился. Галилея? Он позабыл, что пленник был выходцем из глуши. Понтий Пилат не мог скрыть удовлетворения.

"Разве он галилеянин?" – удивленно спросил Пилат, на что священники утвердительно закивали головами. Каждому было известно, что этот богохульник происходил из маленького города Назарета. И даже имя Его было Иисус Назорей, сын плотника Иосифа.

"Ну тогда, – сказал прокуратор, – это дело совсем не относится ко мне. Оно должно быть под юрисдикцией Ирода, тетрарха Галилеи. Отведите его к Ироду".

9 часов

Священники не поверили своим ушам. Пилату было известно об этом смутьяне и Его происхождении, и если все упиралось в юрисдикцию, он мог сказать Каиафе еще вчера, что подсудимым должен заниматься Ирод, прибывший в Иерусалим на Пасху. Вмешательство Ирода во внутренние дела Палестины было уже опасным. Лжемессия был евреем и обвинялся в религиозных преступлениях в Иерусалиме, и к этому прибавилось Его преступление против империи. Как можно было передать это дело Ироду, чья юрисдикция распространялась лишь на Галилею?

Кроме того, и это беспокоило Каиафу больше всего, неумолимо надвигалась суббота, а Пилат знал, что фактор времени сейчас – важнее всего. Если Иисуса не предать смерти в ближайшие часы, наступит суббота, которую нельзя осквернить смертью. Пилат оттягивал время. Он делал это умышленно, чтобы в этот день ничего не случилось. Если казнь не состоится в субботу, ее придется перенести затем еще на восемь дней до окончания пасхального праздника, а за это время сторонники Иисуса тысячами выступят против властей храма, что приведет к кровопролитию и расколу в стране.

Пилат встал. Он даже не позволит обсуждать этот вопрос. Сначала он снял обвинение с Иисуса, затем изменил свое решение и приказал отправить Его к Ироду. Прокуратор кивнул солдатам, чтобы те немедленно препроводили Иисуса к царю Ироду. Сладостное чувство удовольствия растянуло губы Пилата в улыбку, когда он шествовал через двор к своим покоям.

Он думал, что совершил блестящий трюк. Между ним и Иродом не было никаких контактов с тех пор, как легионеры Пилата по ошибке убили подданных Ирода на территории храма. Сейчас римлянин прибег к жесту дружбы и уважения. Ирод не может расценить это иначе. Пилат с почтением отнесся к иудейскому тетрарху, и Ироду придется по обычаю ответить взаимностью. Итак, согласие между ними будет восстановлено благодаря никчемному делу Галилеянина. Более того, этот жест вынудит Ирода принять участие в суде над Иисусом. И что бы ни случилось, царь вряд ли станет писать Тиберию лживое, язвительное письмо о Пилате, когда так легко можно будет доказать, что дело было передано в полное распоряжение Ироду.

Одним умным решением Пилат вывел себя из весьма щекотливого дела, с почтительным жестом впутал в него Ирода, и поставил Анну и Каиафу в опасную, почти несостоятельную позицию.

Прокуратор очень довольный вернулся в свои покои.

У ворот Антонии священники спорили о том, что следовало бы сказать Пилату и что было сказано. За воротами собралось много людей, которые не состояли на службе в храме, а были привлечены необычным скоплением иудеев у крепости язычников. Среди них были и последовали Иисуса. Священники тревожились, ведь всего несколько часов назад это было небольшое тайное дело, а сейчас оно грозило перерасти в смуту; кроме того, они не могли допустить, чтобы народ вмешивался в дело Иисуса. Пусть они рассуждают после Его смерти, поговорят день-два, и на этом все закончится. К тому же, если Иисуса предадут смерти, это заставит помалкивать Его учеников. Как можно будет утверждать, что Иисус – Бог, если Он погиб от руки человека?

Каиафе ничего не оставалось, как послать к Ироду гонца, чтобы ознакомить четверовластника и предупредить его, что Осужденный и священники прибудут с минуты на минуту. Римляне под командованием центуриона Абенадара окружили Иисуса со всех сторон, и сборище, зажатое в улочках разрастающейся толпой, двинулось через ворота вниз по склону холма. В Тиропенской долине процессия проходила мимо рынка, и тысячи людей обратили взоры к шествию. Слышались вопросы: "Кто это?", "Что он сделал?", "Почему в толпе первосвященник?", "Не прибыл ли с визитом какой-то царь?" На вопросы не отвечали, ибо солдатам было приказано не привлекать людей и не называть имени Пленника.

Дойдя до западной стены города, шествие свернуло налево ко дворцу Ирода. Они прошли мимо ворот, ведущих на Голгофу – место, где римляне распинали осужденных. Людям уже прескучило собираться за городскими стенами и наблюдать драму мучеников, потому что распятые умирали очень медленно. В Сирии легат Вар однажды распял две тысячи иудеев за призыв к восстанию, и прошло более двух дней, прежде чем умер последний мученик.

Ирод со своей дворцовой свитой прибыли из Галилеи три дня назад, чтобы совершить жертвоприношения. Наезжая в Иерусалим, он неизменно останавливался в Хасмонейском дворце.

Услышав сообщение гонца, Ирод пришел в восторг и решил покончить с раздором. Он усмотрел тонкую дипломатичность в том, что прокуратор посылает Галилеянина к царю Галилеи. К тому же, он был рад случаю увидеть Человека, отозвавшегося о нем когда-то, как о хитрой лисе.

Ирод отправился в зал и стал ждать гостей, распорядившись, чтобы привратник немедленно провел к нему первосвященника и Осужденного. Тем временем он собрал своих советников, чтобы обсудить это дело, о котором знал довольно много, и потому сразу заявил, что если никто не выдвинет веских оснований, почему именно он должен судить это дело, он намерен просто взглянуть на Иисуса и отправить Его назад к Пилату для окончательного решения. Аргументы Ирода были кратки и разумны: у Иисуса было много последователей в родной Галилее. Зачем настраивать против себя этот народ? Пусть бремя этой смерти ляжет на священников Иерусалима и самого Пилата.

Никто из царской свиты не возразил ему. Обвинения против Иисуса, как и показания очевидцев, была даны в Иерусалиме. Пусть Обвиняемого доставили к царю, что является знаком уважения со стороны римлян, но затем пусть отправят Его обратно к Пилату.

"Лиса" – это была весьма подходящая характеристика Ирода. Он был искусным интриганом. Царь был не столь жесток, как Пилат, и не столь корыстен, как Анна, но, возможно, у него была нарушена психика. Тяжелым потрясением для него было убийство его отцом матери. После этого ужасного злодеяния отец в течение нескольких недель громко звал ее в анфиладах дворца. Предки Ирода были крайне честолюбивы и завистливы, что сочеталось у них с манией преследования. Политическая преданность Иродов была подобна флюгеру, который поворачивался в ту сторону, куда дул ветер. Они были ненадежными союзниками.

Ирод был среднего роста, с брюхом и квадратной бородкой. Он почти никогда не расставался с символами свой власти – короной и скипетром. И если его отца преследовал призрак убитой им жены, то у Антипы был свой призрак, от которого он никак не мог избавиться. Это был обезглавленный им пророк Иоанн Креститель, чьей смерти попросила его дочь Саломея. Царю очень не хотелось делать это, но он пообещал Саломее все, что было в его власти, а она пожелала голову Крестителя. Голова была преподнесена ей на блюде, и с тех пор эта сцена всегда стояла перед его глазами.

А сейчас Ироду Антипе предстояло встретиться лицом к лицу с Тем, Кто в его глазах многим походил на Иоанна Крестителя. Ирод считал, что он мог частично искупить свою вину за содеянное с Крестителем, пощадив жизнь этому Человеку. Ему так же не терпелось увидеть Иисуса, как ребенку – глотателя огня.

* * *

Вскоре к воротам дворца Ирода прибыла большая толпа, и слуги передали священникам, чтобы народ остался снаружи. Во дворец пропустили лишь священников, Иисуса и стражников-римлян. Христос впервые видел этот дворец так близко. Его красота у многих захватывала дух, он был похож на белого орла с расправленными крыльями.

Дворец был построен из белоснежного мрамора, без единого темного пятнышка. От главных ворот ко двору нужно было подниматься вверх, и взору пришельца на фоне кобальтового неба открывались два крыла дворца с огромным залом посредине. Перед перилами возвышалась колоннада из мрамора редких цветов.

Дворец не мог понравиться Иисусу. В Его сознании запечатлелись злодеяния Антипы. Царь был убийцей двоюродного брата Назаретянина – Иоанна. Царь был труслив и коварен. Царь был похотлив, он отнял жену у своего брата. Царь пальцем о палец не ударит в Его деле, а если и сделает что-то, то лишь затем, чтобы показать свою власть.

Группа прошла во дворец, и Ирод обращался с Пленником, как с гостем. Всем были предложены стулья, но Иисус стоял. Священники были возбуждены и тоже не стали садиться, считая это излишней тратой времени. Они никак не могли доказать богохульства Иисуса в Галилее и надеялись только на возмущение Ирода с тем, чтобы поспешить обратно к Пилату и объявить, что Иисус богохульствовал и в земле Ирода.

Царь сел. Он был в добродушном настроении и признал, что слышал об Иисусе довольно много. Иисус хранил молчание. Едва взглянув на царя, Он устремил Свой взгляд на стену и плотно сомкнул уста.

Царю это не понравилось, и он попытался разговорить Иисуса дальнейшими расспросами о Мессии. Если Иисус был послан Богом, он, Ирод, был бы счастлив увидеть хотя бы простые проявления Его силы. Не возражает ли Иисус сотворить что-нибудь? Ответа не последовало. Какое-нибудь волшебство? Небольшое чудо? Может ли Он сделать так, чтобы со стен побежала вода или прогремел гром?

Молчание. Четверовластник сказал, что оно лишь вредит делу Иисуса. Заговорили священники, рассказывая обо всех "преступлениях", которые совершил Иисус. Ирод нахмурился и жестом потребовал тишины. Какое ему дело до обвинений и формальностей закона? Он собрал в этом зале друзей и свиту, пообещав, что этот Галилеянин покажет то, чего они раньше никогда не видели. А Он не только отказывается выполнить волю царя, но имеет наглость не отвечать тому, кто имеет власть приказывать.

Ирод сделал еще одну попытку, но Иисус по-прежнему не смотрел на него. На Его челе глубже обозначилась усталость. Слова Ирода были сладки и дружественны; Иисус не отвечал. Царь подождал, а затем спросил, слышит ли Он его. Молчание.

Ирод испытывал досаду. Поведение Иисуса было вызовом его царскому достоинству, и это лишь подлило масла в огонь – священники принялись наперебой перечислять факты нарушения Иисусом субботних предписаний, Его высказывания о Своем мессианском назначении. Ирод стал пунцовым от гнева и закричал, чтобы все замолчали. Он пообещал приятелям чудесное зрелище, а волшебник не только разочаровал, но и унизил его.

Ирод вскочил на ноги и осыпал Иисуса бранью, извлекая из глубины своей памяти эпитеты, которые приходили ему на ум лишь в сильном гневе. Он насмехался и говорил колкости, обозвал несчастного царем без царства и монархом без подданных. Четверовластник обошел вокруг Иисуса и язвительно отозвался о Его жалком виде, грязной одежде, немытых ногах и распухшем от побоев лице. Тоже мне Царь! Царь чего?

Антипе пришла в голову мысль. Он подозвал одного из слуг и прошептал ему что-то на ухо, при это подмигнув священникам. Все молча ждали, что будет. Через несколько минут слуга вернулся, держа в руках красивую накидку. Красного цвета одеяние, какое носили вожди кочевых племен, было скорее театральным, нежели царственным. Ирод взял накидку в руки и вытряхнул из нее пыль. Затем с издевательской улыбкой он набросил ее на плечи Иисуса и завязал красные шнурки на шее.

Это выглядело комически, и даже священники не могли удержаться от смеха. Иисус стал самым жалким и смешным из вождей.

Царь Ирод приказал отвести Его к Пилату. Иисус пошатывался от слабости, ведь Он провел на ногах много часов.

* * *

Юный апостол Иоанн сделал доброе дело. Он решил, что лучше всего распространить трагическую весть, если сбегать в несколько важных мест и попросить там передать новость дальше. Сначала он зашел в дом отца Марка, потом повстречал Петра и других апостолов и сообщим им, что Христа осудили на смерть и, насколько ему известно, римляне содержат Иисуса в претории. После этого Иоанн побежал в Вифанию, чтобы оповестить Лазаря, Марфу и Марию, и что важнее всего, осторожно сказать о случившемся матери Иисуса.

Он понимал, что Мария слышала из уст Сына, что произойдет с Ним, но Иоанн знал, что даже предупреждения Самого Христа не смягчат горя матери. Задыхаясь и останавливаясь, чтобы перевести дух, он подробно рассказал всем о последних событиях в жизни Иисуса, о Тайной вечере, и даже повторил молитвы Иисуса в Гефсиманском саду. Он поведал о нападении на Учителя, Его аресте и приговоре.

Слушающие тихо плакали, никто не стал громко причитать. Они скорбно внимали, утирая слезы, и склоняли головы перед волей Отца. Мария была преисполнена решимости не причинять боли Сыну проявлением своих чувств. Когда Иоанн все рассказал и ответил на все вопросы, Мария сказала, что пойдет с ним в Иерусалим.

Молодой человек запротестовал. Он не хотел, чтобы хрупкая женщина, которую он полюбил не меньше, чем Иисуса, увидела жестокое обращение со своим Сыном. Иоанн просил ее остаться с Марией и Марфой и пообещал вернуться прежде, чем займется субботняя заря, чтобы рассказать все.

Мария покачала головой. Она пойдет в ним. Если Иисус умрет в Священном городе, как Он предрекал, то она хотела быть рядом с Ним. Иоанн с мольбой посмотрел на Лазаря, но тот отвел глаза. Сейчас не помогут никакие аргументы. Мария была с Сыном, когда Он появился на свет – она будет с Ним, когда Он сделает свой последний вздох.

10 часов

Солнце поднялось уже довольно высоко, и теплый южный ветер очистил небо. В городе словно разливалась бодрость и жизнерадостность, запоздавшие караваны богомольцев из Галилеи и Иоппы входили в город с песнопениями.

Торговцы с порога лавок зазывали прохожих поспешить с покупками, так как скоро все закроется на празднование субботы. По улицам города бежали веселые дети с букетами полевых цветов, чтобы первыми принести их в храм. По двору храма ходили белобородые длинноволосые старики, обменивались семейными новостями, радуясь предстоящему урожаю и ругая молодое поколение.

На дальнем склоне горы Елеонской слышался звук пастушьей дудочки. Овцы, не поднимая головы от свежей весенней зелени, следовали за пастухом. По Вифлеемской дороге к городу шли семейства из Александрии, и когда их взору открывался Иерусалим, они останавливались, чтобы полюбоваться сверкающими шпилями храма. Сердце находило утешение здесь, это было их духовное пристанище.

В это время Иисуса вели назад в крепость Антония. Стражники видели, как он устал. Иисус шел медленно, тяжело дыша открытым ртом. Лицо выражало невыносимую боль.

Священники оказались перед дилеммой, и их утешало лишь то, что для прокуратора она была еще серьезней. Он отказался заниматься этим делом и передал его царю галилеян. Теперь дело возвращалось к его порогу, и так или иначе ему придется быть судьей. Дилемма священников была в том, что начав заговор против Иисуса, они должны были успешно довести его до конца. Дело, которое началось с богохульства, по их мнению, все время усложнялось, и к этому часу стало угрозой для всей нации.

Если бы Пилат, оказавший содействие в аресте Иисуса, выслушал обвинение и последовал римскому обычаю, позволявшему местным властям судить за местные правонарушения, он должен был бы согласиться с их решением и приказать священникам избить осужденного камнями по их законам или распять Иисуса по римскому закону. Но так как Анна и Каиафа досаждали прокуратору, он решил притвориться несведущим.

На обратном пути саддукеи единодушно решили, что поскольку никакое красноречие с их стороны не заставит Пилата утвердить приговор, то его может убедить лишь бурное проявление общественного мнения. Если Пилат полагал, что, преувеличивая это дело, он тем самым смущал священников, то они в свою очередь раздуют это дело значительно больше, подговорив толпу неистово требовать крови Иисуса. Пилат снова окажется перед дилеммой, так как он вряд ли осмелится пренебречь общественным мнением по делу, которое по сути было незначительным. Из уст в уста передавали указание ждать от священников сигнала, по которому следовало во весь голос требовать смерти Осужденного.

Группа прибыла к воротам, и в крепость сообщили, что Ирод допросил Осужденного и не увидел в Его деяниях никаких преступлений против Галилеи. Вскоре появился Пилат со своей свитой и снова уселся в курульное кресло на Лифостротоне. Когда участники этих событий занимали свои места, он едва заметно улыбнулся, полагая, что уже победил. Он уже не признал за Иисусом никакой вины. Ирод пришел к такому же заключению.

Толпа затихла. Пилат собрался говорить, и тут он увидел Иисуса в красной накидке. Он сразу понял, что Ирод, насмехаясь над Пленником, сделал из Христа шутовского царя.

"Вы привели этого Человека на мой суд, – громко возвестил Пилат, обвиняя Его в подстрекательстве народа к мятежу. И вот результат: я лично провел слушание в вашем присутствии, но не нашел никакой вины из тех обвинений, которые вы предпочли выдвинуть против Него". Народ внимал, но в толпе слышался тихий ропот. "Не нашел вины и Ирод! – крикнул прокуратор и добавил спокойнее: – И потому передал дело обратно нам. Посему приговор: Он не сотворил ничего, чтобы заслужить смертную кару". И тут по сигналу священников толпа взревела, требуя возмездия. "И поэтому, – старался перекричать толпу Пилат, – я проучу Его, а затем отпущу".

Возгласив второй вердикт, Пилат встал. Но злоба толпы была столь ощутимой, что на какой-то миг Пилат потерял самообладание и повернулся, чтобы взглянуть на людей. И в этот миг в его глазах был испуг. Из общего рева толпы Пилат различал обрывки слов и фраз, из которых понял, что некоторые требуют пасхального помилования осужденному по имени Варрава.

Существовал обычай ежегодно, накануне пасхального праздника, миловать одного преступника. Пилат забыл об этом. Те, кто требовал освобождения Варравы, не были людьми священников. Это были единомышленники томящегося в темнице Антонии бунтаря, призывавшего к мятежу и в последовавшей затем драке убившего человека. Он подлежал казни вместе с двумя ворами.

Пилат решил воспользоваться пасхальным помилованием, чтобы покончить с делом Иисуса. Он даст народу возможность выбрать Варраву или Иисуса, и сравнивая отъявленного убийцу с явно достойным человеком, Пилат был уверен, что люди предпочтут освободить Иисуса.

Все это утро прокуратор совершал ошибку за ошибкой. Сначала он признал осужденного невиновным, сидя в этом курульном кресле, это делало заявление официальным, а затем, поддавшись возмущению священников и народа, он отправил Иисуса к иудейскому царю. Это по сути отменяло первый приговор, по крайней мере, ставило его под сомнение. Узнав, что царь Ирод отпустил Иисуса как недостойного внимания шута, Понтий Пилат был готов повторить свое решение и, делая уступку членам Синедриона, как-то наказать Иисуса. Толпа требовала освобождения Варравы, но прокуратор предложил им выбор.

Призвав к вниманию, римлянин обратился к народу с плохо продуманным вопросом: "Кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варраву или Иисуса, называемого Христом?" Толпа состояла из тех, кто служил в храме и входил в заговор против Иисуса, и тех, кто прибыл сюда в последний час, чтобы добиться освобождения Варравы. К тому же Пилат назвал Иисуса Христом, а это еще более озлобило людей храма.

"Варраву!" – закричала толпа. В этот раз священникам не надо было и подсказывать.

Пилат был потрясен. "Что я сделаю Иисусу, называемому Христом?" спросил он упавшим голосом.

"Распни Его!" – ревела толпа.

"Какое же зло сделал Он?" – не сдавался Пилат.

Но они еще неистовее кричали: "Распни Его!"

Каиафа не мог скрыть удовольствия. Они еще раз проучили упрямого язычника и проучили основательно. Пилат должным образом оценил настроение толпы, выходящей из-под контроля. Не хватало еще мятежа у самых ворот Антонии, причиной которого мог оказаться он сам! Стараясь не терять своего достоинства, он приказал центуриону немедленно освободить Варраву и приступать к бичеванию Иисуса.

Все это время Галилеянин стоял перед прокуратором в смешном одеянии, спиной к толпе. Один из солдат взял Его под руку и провел через Лифостротон в прилегающей закрытый двор. На стенах висели орудия пыток, а посреди двора стояли три невысокие каменные тумбы, в которые были вмурованы большие железные кольца. Иисуса подвели к ближайшей тумбе и, сняв с Него одежду, привязали руки к кольцам. По периметру двора расположилась когорта дежурных солдат, человек четыреста.

Иудеи называли бичевание "полусмертью", хотя оно было менее жестоким, чем у римлян. Наемный палач гибкой тростью ударял осужденного тридцать раз по каждой лопатке, а затем тридцать раз по бедрам. Несчастный оставался жив, и со временем шрамы исчезали, но стыд и унижение – никогда.

Бичевание у римлян было крайне жестоким. Для этого применялся бич из кожаных полос, к концам которых были пришиты осколки костей или звенья цепи.

Иисус стоял согбенным над тумбой, а в это время трибун докладывал когорте, что преступление этого Осужденного состояло в том, что Он считал Себя царем иудейским. Это вызвало смех, ибо солдаты-сирийцы знали, что царем иудейским был не кто иной, как Тиберий, и только глупец мог претендовать на этот пост. Обычно в таких наказаниях солдатам позволяли поглумиться над осужденным при условии, что он не умрет. Кому-то пришла в голову потешная мысль, и трибун разрешил ему отлучиться.

Свежий утренний ветер холодил спину Иисуса, и Его ноги непроизвольно подрагивали. Солдат, совершавший бичевание в иерусалимском гарнизоне, подошел к своей жертве и из любопытства заглянул ей в лицо, а затем отступил назад, широко расставив ноги. Бич взметнулся и со свистом впился в спину Христа, издав тупой барабанный звук. Кожаные ремни обвили правую часть груди, а от костяных и железных наконечников остались кровавые следы.

Из уст Иисуса вырвался стон, и Он едва не упал. Собрав силы, Он выпрямил согнувшиеся в коленях ноги. Солдаты одобрили начало, ибо видели многих, кто терял сознание еще в самом начале. Бич щелкнул снова, на этот раз ниже, оставив глубокий след. Губы Иисуса двигались как в молитве. Удары стали размеренными, и под этот размеренный ритм наблюдавшие острили по поводу слабости иудеев и неприглядного вида этого "царя". Трибун тоже видел это зрелище, но у него была своя задача. Он должен был остановить бичевание перед тем, как, по его мнению, виновный лишится чувств. Он подал знак палачу и подошел, чтобы осмотреть Иисуса.

Трибун не прикоснулся к Нему, а, наклонившись, посмотрел сколько сил еще оставалось в несчастном. Это трудно было увидеть по изуродованному и распухшему лицу, и трибуну не оставалось иного, как определить это по движению грудной клетки. Дыхание было учащенным и неглубоким, поэтому Он велел палачу прекратить бичевание.

Эта пытка продолжалась не более трех минут. Трибун послал двух солдат за одеждой Пленника и водой, а палач, испытывая не больше сострадания, чем священник к жертвенному агнцу, развязал веревки на Его запястьях, и Иисус тотчас же рухнул на землю. Он был без сознания.

Омовение Его тела вряд ли было актом милосердия, ибо оно вернуло Осужденному все мучения. Трибун приказал поднять Иисуса на ноги, но Он не мог стоять без поддержки. Его поддерживали с двух сторон до тех пор, пока силы частично не вернулись к Нему. После этого Христу позволили сесть на тумбу. Постепенно все Его тело захлестнула волна нарастающей боли, сначала пульсирующей тупо и вяло, а затем пронзительной и всесокрушающей.

К этому времени появилось еще несколько солдат. Они с ухмылками поглядывали на Иисуса. С собой они принесли старый шерстяной плащ красного цвета, тяжелую трость и терновый венец. Трибун, с улыбкой поглаживая подбородок, понял их замысел. Иисус претендовал на роль царя, и солдаты нарядят Его царем, шутовским царем. Что-то вроде Иродовой шутки. Пока они готовились, их Пленник в конвульсиях содрогался на камне, от нестерпимой боли у Него стучали даже зубы. Затем Иисусу стало легче, и Он посмотрел на солнце. Его снова охватила дрожь. Солдат накинул красный плащ на Его обнаженную спину, а затем поставил на ноги, чтобы надеть плащ как следует. А тот, кто нес венец, осматривал свои израненными шипами пальцы. Он искусно потрудился над этой "короной", благо материал для ее изготовления в избытке лежал у каждой подворотни – терновник использовали для разжигания огня.

Терновый венец надели на голову Иисуса, и солдаты отступили на шаг, чтобы посмотреть, как Он выглядит. В руки Христа сунули тростниковый "скипетр". Солдаты, потешаясь, опустились перед Ним на одно колено и, склонив головы, воскликнули: "Да здравствует царь Иудейский!" Они оказывали Ему насмешливые почести, а затем подходили и плевали в лицо. Многие ударяли Его по лицу, но Он все переносил молча.

Одному из мучителей показалось, что в этой игре более почестей, нежели наказания, и выхватив тяжелую трость у Иисуса, он со всей силы ударил Его. Священники, наблюдавшие все со стороны, ждали конца этих развлечений, ибо солнце неумолимо поднималось к зениту. А некоторым происходящее уже казалось отвратительным.

Но вот солдатам тоже надоело. Они помогли Иисусу встать и обернули Его бедра повязкой. Этим Ему дали понять, что они считаются в необычайной скромностью иудеев и проявляют присущую римлянам терпимость к подобным мелочам. Иисус за все это время не проронил ни слова. Очевидно, испытав такие пытки и мучения, Он был в состоянии шока.

11 часов

Толпа у ворот Антонии поредела. Даже для наймитов храма этот день был слишком свят и прекрасен, чтобы проводить его столь убого. Ожидание наскучило им, к тому же у них были неотложные дела в храме. Убийца Варрава удалился вместе с торжествующими дружками. А священники стояли перед аркой. Высокие колпаки, торжественные одеяния, сложенные впереди руки – зрелище было внушительным.