Текст книги "Гордость и предубеждение (др. перевод)"

Автор книги: Джейн Остин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 23

Элизабет сидела вместе с матерью и сестрами, обдумывая услышанное и сомневаясь, имеет ли она право на то, чтобы поделиться этой новостью с родными, когда в доме появился сам сэр Уильям Лукас, посланный дочерью сразу же по возвращении домой, чтобы объявить соседям о состоявшейся помолвке. Сопровождая свою пространную речь многочисленными комплиментами, а также выражая полное свое удовольствие тем, что отныне связь между их домами только окрепнет, перейдя в разряд родственной, он наконец объяснился, вызвав тем самым не столько изумление, сколько недоверие публики. Миссис Беннет более с упорством, нежели чем с любезностью, протестовала и давала всячески понять, что сосед их явно ошибается по причине легкого душевного расстройства, а Лидия, вечно несдержанная и далеко не всегда деликатная, шумно прорычала:

– Боже праведный! Сэр Уильям, как вы можете рассказывать такие небылицы? Разве вам неизвестно, что мистер Коллинз собирается жениться на нашей Лиззи?

Едва ли такое замечание могло вызвать ответную любезность даже у прописного придворного льстеца; но блестящее воспитание сэра Уильяма придавало ему сил; и, хотя он и попросил весьма резко и твердо не сомневаться в правдивости его слов, бурный шквал самых различных мнений и высказываний на сей счет он снес весьма терпеливо и обходительно.

Элизабет, чувствуя себя обязанной избавить этого джентльмена от его нелегкого долга, решительно подтвердила все им сказанное, заверив семейство в том, что узнала об этой новости из уст самой Шарлотты. Барышня заодно попыталась остановить бурю комментариев матери и сестер и искренне поздравила мистера Лукаса. Слова ее тут же подхватила Джейн, попутно отметив выгоду этой партии, превосходный характер мистера Коллинза и близость Хансфорда от столицы.

Что касается миссис Беннет, то в присутствии соседа она лишь медленно, но уверенно закипала; и, в конце концов, чувства настолько переполнили ее, что сразу же после ухода сэра Уильяма им нашелся выход. Прежде всего, она сочла своим долгом усомниться в правдивости его сведений, затем выразила собственное убеждение в том, что мистера Коллинза ввели в какое-то чудовищное заблуждение, после этого пророческим тоном заверила семейство в том, что этой паре счастья не видать во веки вечные и, наконец, настоятельно посоветовала Господу поскорее расстроить эту гадкую помолвку. Из бурной речи миссис Беннет Элизабет сделала для себя два главных вывода, а именно, что только она повинна во всех несчастьях и страданиях матери и что все вокруг использовали несчастную женщину в собственных целях совершенно варварским способом. Развитию двух этих соображений ее мать посвятила весь остаток дня. Ничто в целом мире не могло принести утешения израненному ее сердцу, и целый долгий день был не в силах хоть как-то смягчить бушующее ее негодование. На то, чтобы при встрече с Элизабет она более не шипела, яростно вращая глазами, потребовалась ровно неделя, и еще целый месяц миссис Беннет отказывалась встречаться с сэром Уильямом и леди Лукас; а если судьба и сводила их вместе, то соседка язвила и не сдерживала грубости. Само же прощение дочери терялось во мраке времен…

Сдержанность мистера Беннета не позволяла с уверенностью заявить, какие эмоции посетили в тот роковой момент его душу. Впрочем, если верить ему на слово, все они были весьма приятного свойства. Он не преминул заметить, что ему доставило несказанное наслаждение обнаружить в Шарлотте Лукас, которую ранее он считал относительно разумной барышней, глупость, равную той, что Господь наградил его супругу, и во много раз превосходящую ту, что имеют несчастье культивировать в себе его младшие дочери.

Джейн призналась, что немного удивлена такому повороту событий, но при этом она мало смаковала собственное удивление и все больше от чистого сердца желала влюбленным счастья, презрев всякие доводы Лиззи о том, будто сие решительно невозможно. Китти и Лидия не зашли так далеко, чтобы завидовать Шарлотте Лукас, потому как избранник ее был всего лишь священником; и в целом новость завладела их умами не более, чем любая другая сплетня, частенько гулявшая по Меритону.

Леди Лукас не могла отказать себе в удовольствии триумфатора и потому спешила добить неприятеля, то бишь добрую свою соседку, ее же оружием, повсеместно спеша успокоить убитую горем миссис Беннет своей уверенностью в скором счастье, которое непременно найдут себе юные Беннет. Более того, эта дама зачастила в Лонгбурн против обычного, если, конечно, не считать достаточным предлогом ее желание лишний раз сообщить соседям о собственном чудесном настроении, лицезреть кислую мину миссис Беннет и пропустить мимо ушей язвительное ее ворчание.

В общении Элизабет и Шарлотты появилась неловкость, и теперь обе барышни старательно избегали обсуждения столь неоднозначно ими трактуемого события; и Элизабет не покидала горькая уверенность в том, что прежнее дружеское доверие между ними осталось безнадежно далеко в прошлом. Разочарование в Шарлотте заставило Лиззи обратить свой взор на старшую сестру, в чьей прямоте и деликатности она была неизменно уверена; и день ото дня привязанность их росла, тем более что со дня отъезда Бингли минула уже неделя, и о возвращении друга не было слышно ровным счетом ничего.

Джейн не медлила с ответом на письмо Кэролайн и считала дни, когда по всяким разумным предположениям должен прийти ответ. Обещанное мистером Коллинзом письмо с благодарностями прибыло в Четверг. На конверте значилось имя отца, а само послание содержало столько “спасибо”, скольких едва ли удостоились бы иные хозяева, пригласив к себе в дом льстеца на целых двенадцать месяцев. Изложив все свои многие мысли по поводу гостеприимства и прочего, мистер Коллинз перешел к описанию собственного счастья, коим его одарила их прелестная соседка мисс Лукас, чем и объяснялась собственно его уверенность в скором повторном визите в Лонгбурн, предположительно недели через две. Леди Кэтрин, добавлял он в конце, так сердечно одобрила его выбор, что пожелала, чтобы свадьба состоялась незамедлительно; и теперь его славной Шарлотте остается только назвать тот самый день, в который он станет счастливейшим из мужчин.

Весть о возвращении мистера Коллинза в Хертфордшир более ничуть не радовала миссис Беннет. Напротив, нынче в нежелании видеть родственника она почти сравнялась со своим мужем.

– Очень странно, что он решил остановиться в Лонгбурне вместо Лукас-Лоджа. Странно, неудобно и обременительно. Как неприятны всякие гости в те дни, когда здоровье изрядно расшатано. Сколь суетливы и гадки эти влюбленные!

Примерно так то и дело бормотала миссис Беннет, терзая свою старшую дочь, не вполне еще отошедшую от разлуки с мистером Бингли.

Впрочем, по этому поводу и Джейн, и Элизабет чувствовали почти одинаковую обеспокоенность. День проходил за днем, а о нем не было других вестей, кроме того слушка, что появился в Меритоне, и судя по которому он действительно не планировал нынешней зимой наведываться в Незерфилд. Миссис Беннет, то и дело подливая масла в огонь, делилась с дочерью соображениями о скандальной и лживой природе этой новости.

В безрадостные непогожие дни тревога особенно легко закрадывается в душу, и теперь даже Элизабет начинала опасаться – нет – не того, что мистер Бингли охладел в своих чувствах к Джейн, но того, что она недооценила степени влияния его сестер. Не признаваясь самой себе в мысли, столь губительной для счастья сестры и столь бесчестной для ее возлюбленного, она все же то и дело возвращалась к ней, и настроение ее безнадежно портилось. Объединенные усилия двух его жестоких сестер вкупе с беспредельной властью циничного друга, очарованием мисс Дарси и множеством соблазнов для джентльмена в Лондоне в дни сезона были слишком большим препятствием на пути такого нежного чувства, как любовь.

Беспокойство Джейн по тому же поводу, разумеется, причиняло ей несравненно больше страданий, чем Элизабет; но по велению чувства долга и милосердия она старательно скрывала свою боль и по негласному соглашению с сестрой никогда не заговаривала о мистере Бингли вслух. Впрочем, не все в семье были отмечены подобной деликатностью; и редкий час проходил без того, чтобы миссис Беннет не упомянула бы имя Бингли, не воскликнула бы о желании видеть того немедленно и даже не взяла бы с Джейн обещание считать себя смертельно обиженной, если молодой человек так и не вернется в Незерфилд. Джейн требовалось все ее тихое мужество, чтобы молча сносить эти жестокие и бесхитростные атаки.

Мистер Коллинз лишний раз подтвердил свою педантичность и вернулся, как и обещал, ровно через две недели; но прием, который он встретил в Лонгбурне, разительно отличался по теплоте и любезности от первого. Однако родственник казался слишком счастливым, чтобы требовать к себе хоть сколько-нибудь внимания. К счастью для Беннетов, любовь поглотила его настолько, что домочадцы были почти свободны от необходимости терпеть его компанию. Он целыми днями пропадал в Лукас-Лодже и возвращался вечерами в Лонгбурн только для того, чтобы извиниться за долгое отсутствие и поскорее лечь спать.

Состояние миссис Беннет нынче действительно не могло не внушать сочувствия. Любое упоминание о близкой свадьбе низвергало ее в пучину желчности. Сам вид мисс Лукас отныне вызывал в ней агонию. Ненависть и ревность миледи были столь велики и бездонны, что их хватало не только на саму Шарлотту, но и на младшую ее сестру, все чаще навещавшую Лиззи в Лонгбурне. А уж если мисс Лукас случалось посетить Беннетов вместе с мистером Коллинзом, то тут двух мнений даже не возникало: соседка-нахалка являлась исключительно с целью осмотреть свои будущие владения, и шепталась она с мистером Коллинзом только о том дне, когда скончается несчастный мистер Беннет и дочерей его незамедлительно вышвырнут на улицу. Всей этой горечью и болью мадам охотно делилась с мужем.

– Ах, мистер Беннет, как тяжело мне думать о том, что Шарлотта Лукас станет хозяйкой в этом доме и что мне придется уступить ей место и доживать свои дни в таком неслыханном позоре!

– Дорогая моя, постарайтесь не забивать свою голову такими мрачными мыслями. Давайте надеяться на лучшее. Давайте станем верить в то, что я вас переживу.

Мысль эта не смогла утешить миссис Беннет, и поэтому вместо вразумительного ответа она лишь продолжала:

– Меня бросает в дрожь от одной только мысли, что им достанется это поместье. Если бы такое случилось от беззакония, мне, ей-богу, было бы легче, и я бы уже ни о чем не думала.

– О чем не думала?

– Ни о чем.

– Вам остается только благодарить Господа за то, что пока к такому состоянию ума у вас предрасположенности нет.

– Я не могу чувствовать благодарности ни к кому, когда речь заходит о наследстве. Как можно спокойно ждать дня, когда родные дочери окажутся на улице? Я этого решительно не понимаю. И из-за кого – какого-то мистера Коллинза! И почему все достанется ему, а не какому-нибудь другому родственнику?

– Поиски ответа я оставляю вам, – ретируясь, бросил мистер Беннет.

Глава 24

Второе послание мисс Бингли положило конец всяким сомнениям. В первом же предложении она сообщила о том, что вся семья уже совершенно точно проведет эту зиму в Лондоне и что брат ее очень сожалеет о том, что в спешке не успел на прощание засвидетельствовать свое почтение друзьям в Хертфордшире.

Надежды умерли, и умерли окончательно. Когда Джейн собралась с силами и прочла письмо до конца, единственным для нее утешением, остававшимся в последней части, было заверение подруги в вечной любви. Впрочем, основную часть сообщения она посвятила неоспоримым достоинствам мисс Дарси. Барышня снова и снова описывала неисчислимые ее положительные черты, попутно заявляя о том, что с каждым днем дружба ее с этим ангелом становится все более доверительной, и надеясь также на скорое осуществление тех ее желаний, что были подробно описаны в прошлый раз. Кэролайн написала также о том, что брат ее нынче поселился в доме у мистера Дарси, и в неописуемом восторге добавила, что тот уже строит планы относительно покупки какой-то новой мебели.

Элизабет, с которой Джейн очень скоро поделилась о прочитанном, выслушала эти новости с молчаливым негодованием. Сердце ее рвалось на части от беспокойства за сестру и от возмущения по поводу прочих. В заверениях Кэролайн относительно нежной привязанности мистера Бингли к мисс Дарси она позволила себе усомниться. Тот факт, что молодой человек влюблен в Джейн, нынче вызывал в ней сомнений ничуть не больше, чем раньше; но, несмотря на то, что Элизабет всегда была склонна испытывать дружескую симпатию к мистеру Бингли, сейчас она не могла думать без гнева или в крайнем случае возмущения о легкомысленности его характера, которая сделала того игрушкой в руках коварных и лживых друзей, потребовавших от него пожертвовать собственным счастьем ради каприза младшей сестры. Однако, если бы речь шла о пожертвовании только лишь его счастья, ему было бы вполне позволительно распоряжаться им как заблагорассудится; но в деле была замешана сестра, и поэтому Элизабет не могла теперь думать ни о чем более, кроме как о том, действительно ли чувства мистера Бингли нынче мертвы или же здесь не обошлось без вмешательства его друга и знал ли Чарльз о любви Джейн или привязанность ее осталась незамеченной. Как бы там ни было, несмотря на всю разницу их оценок самого виновника страданий мисс Беннет, положение ее оставалось неизменным, а сердце – жестоко раненным.

Прошел день или даже два, прежде чем Джейн осмелилась поведать о своих чувствах Элизабет. Когда миссис Беннет оставила наконец-то девочек наедине, насладившись предварительно особенно долгим и желчным приступом раздражительности по поводу Незерфилда и его хозяина, Джейн при всей ее кротости и доброте все же не удержалась и заметила:

– Ох, если бы только мама чуть лучше владела своими чувствами! Знает ли, понимает ли она, сколько боли она мне причиняет, постоянно вспоминая о нем? Но я не ропщу. Это не может продолжаться бесконечно. Он будет забыт, и мы станем жить, как прежде.

Элизабет с материнской заботливостью взглянула на Джейн, но сказать ничего не решилась.

– Ты сомневаешься в моих словах! – воскликнула старшая, заливаясь густым румянцем. – Но для этого у тебя нет никаких оснований. Он действительно может жить в моей памяти вечно, но только как самый милый мужчина, которого я когда-либо встречала, и не более. Во мне не осталось ни страхов, ни надежд, и мне не в чем его упрекнуть. Господи, слава Тебе за это! У меня не такболит сердце. Надо еще немного подождать… Разумеется, все еще будет хорошо.

Немного помолчав, она постаралась придать своему голосу больше бодрости и произнесла:

– Уже сейчас я могу утешиться тем, что с моей стороны не произошло ничего более серьезного, чем просто невинная ошибка, допущенная из-за разыгравшегося воображения, и что она не успела причинить боль кому бы то ни было.

– Милая моя Джейн! – всплеснув руками, воскликнула Элизабет. – Ты слишком добра. В своей кротости и покорности ты похожа скорее на ангела. Я даже не знаю, что тебе сказать. Мне кажется, я никогда еще не оценивала тебя по справедливости и уж тем более не любила тебя так, как ты того заслуживаешь.

В ответ мисс Беннет поспешила упомянуть все мыслимые и немыслимые достоинства, снабдив ими, разумеется, Элизабет.

– Нет, это уже несправедливо, – возразила сестра. – Ты желаешь видеть этот мир совершенным, и тебя больно ранит, когда я упрекаю близких нам людей. Мне же кажется, что в этом мире есть только одно воплощение совершенства и это – ты. Но ты одинокий воин, и против тебя стоят все людские грехи. Не думай, будто я впадаю в крайности или покушаюсь на твою идею универсального добра. Есть немного людей, кого я действительно люблю, но все же тех, о ком я думаю исключительно хорошо, еще меньше. Чем больше я живу в этом мире, тем меньше я им довольна, и каждый новый день лишь подтверждает слабость человеческой природы. Все более я убеждаюсь в том, что не стоит полагаться на присутствие в людях добродетели или хотя бы здравого смысла. Буквально в последние дни передо мной прошли два наглядных тому примера: первый я упоминать не стану, а второй – это замужество Шарлотты. Это действительно просто не укладывается в моей голове! Никак не укладывается!

– Дорогая моя Лиззи, не позволяй таким чувствам завладевать твоею душой. Они разрушат твое же счастье. Ты совершенно не делаешь скидок на конкретную ситуацию и на всю разность ваших характеров. Подумай о том, какой мистер Коллинз уважаемый человек, а также о благоразумном, расчетливом характере Шарлотты. Вспомни о том, что она лишь первая из многих детей в своей семье, и поэтому с материальной точки зрения это очень желательная партия. И, ради всех остальных, не исключай возможности того, что она действительно может чувствовать что-то вроде уважения или почтения к нашему кузену.

– Только ради того, чтобы доставить тебе удовольствие, я готова поверить во что угодно, но разве от этого станет кому-нибудь легче? Если бы я знала, что Шарлотта испытывает хоть каплю уважения к мистеру Коллинзу, я стала бы думать о ее мозгах еще хуже, чем о ее сердце. Дорогая моя Джейн, этот мистер Коллинз – самонадеянный, напыщенный, твердолобый, глупый человечишко, и тебе это известно ничуть не хуже, чем мне; поэтому ты должна чувствовать то же, что и я: женщина, которая выходит за него замуж, не может считаться здравомыслящей особой. Не думаю, что тебе есть что возразить, даже когда речь идет о Шарлотте Лукас. Ведь ты не можешь ради одного частного случая попрать свою честность и принципы или же попытаться убедить себя или меня в том, что эгоизм равноценен благоразумию, а желание не замечать опасность гарантирует тихое семейное счастье.

– Мне кажется, ты слишком уж строга, говоря об обоих, – смутилась Джейн. – И я свято верю, что ты еще убедишься в том, как была неправа, лично увидев, сколь счастливы они будут вместе. Но довольно об этом. Ты упоминала еще кое-что. Ты говорила о двухпримерах. Боюсь, я прекрасно поняла твой намек, Лиззи, но умоляю тебя, не причиняй мне боль, считая, будто во всем виноват именно тотчеловек, и плохо о нем думая. Мы не можем вот так с готовностью воображать, что нас намеренно ранили. Мы не имеем права подозревать такого славного молодого джентльмена в том, что он во всем хладнокровен, расчетлив и предусмотрителен. Зачастую ничто не в силах так ввести нас в заблуждение, как наше собственное тщеславие. Да и женщины считают, что симпатия значит гораздо больше, чем это полагают сами мужчины.

– И те же мужчины прилагают все усилия к тому, чтобы положение вещей оставалось неизменным.

– Если они делают это намеренно, им не может быть оправдания; но я не верю, чтобы в мире существовало столько коварных замыслов, как это хотят представить некоторые.

– Я очень далека от того, чтобы приписывать действия мистера Бингли к какому-нибудь коварному плану, – возразила Элизабет. – Но и в неосознанном злодеянии, в невольном причинении обиды, зла не меньше, чем в самом коварном замысле. Легкомысленность, жажда проникнуть в чужое сердце и добиться его восхищения, недостаточная твердость характера сами сделают свое черное дело.

– И ты хочешь возложить ответственность за это на кого-то из них?

– Несомненно. Но если я продолжу, боюсь, что совсем тебя огорчу, ведь критика моя нацелена на тех, о ком ты очень хорошего мнения. Так что останови меня, пока еще не поздно.

– Значит, ты настаиваешь на том, что сестры мистера Бингли намеренно влияют на его поступки?

– Вот именно, да еще и в компании с его другом.

– Я не могу в это поверить. Зачем им это надо? Все, что они должны ему желать, – это счастье; и если уж я стала ему дорог(, то никакая женщина в мире не в силах встать у него на пути.

– Твое первое утверждение полностью ошибочно. Вполне возможно, что они желают от него еще что-нибудь помимо счастья. Они могут хотеть, чтобы богатство его приумножилось, а положение выросло; они могут желать, чтобы тот женился на девушке, которая даст ему все: состояние, связи, гордость, наконец.

– Вне всяких сомнений, они хотят, чтобы он остановил свой выбор на мисс Дарси, но настойчивость их может быть вызвана более благородными побуждениями, чем это кажется тебе. Они знакомы с ней гораздо дольше, чем со мной, и, разумеется, знают ее куда как лучше. Не удивительно, что и любят они ее сильнее, чем меня. Но все же, что бы они там ни желали, не думаю, что они осмелятся противопоставить свои планы чувствам брата. Какая сестра способна допустить подобную вольность? Если они считают, что он любит меня, они, разумеется, не станут пытаться нас разлучить. А если так считает он сам, то никто не в силах ему помешать быть рядом со мной. Высказывая свои ужасные подозрения, ты выставляешь людей в дурном, неестественном свете, а меня делаешь совершенно несчастной. Не жаль мое сердце такими мыслями. Я не стыжусь того, что допустила ошибку; а если и стыжусь, то совсем немного, и это ничто по сравнению с тем, какие чувства мне пришлось бы испытывать, согласись я с твоей точкой зрения о нем и его сестрах. Так что позволь мне остаться при своем мнении, позволь мне думать обо всех только хорошо.

Элизабет не нашла, что можно возразить против такого желания, и с этого момента в своих разговорах сестры едва упоминали имя мистера Бингли.

Миссис Беннет по-прежнему роптала и негодовала оттого, что сосед их больше уже не вернется; и, хотя редкий день проходил без того, чтобы Элизабет не пыталась урезонить мать, шансов на то, что та действительно свыкнется с мыслью, не было никаких. Дочь старалась убедить мать в том, во что сама она не верила. Она говорила, что все внимание его к Джейн было вызвано исключительно обычной дружеской привязанностью, которая закончилась, как только они расстались; но, хотя сначала этой версии и не отказали в правдоподобии, та же самая песня затягивалась каждый новый день. Отныне миссис Беннет утешала себя тем, что уж летом-то мистер Бингли непременно вернется.

Подход мистера Беннета к этой проблеме оказался совершенно иным.

– Итак, Лиззи, – сказал он ей однажды, – твоя сестра нынче переживает несчастную любовь, как я понимаю. Поздравляю ее. Всякой девушке несчастная любовь нравится ну разве что чуточку меньше, чем замужество. Она дает ей пищу для ума и несколько выделяет среди подруг. А когда наступит твой черед? Ты едва ли сможешь долго терпеть превосходство Джейн. Тебе пора действовать. Нынче в Меритоне достаточно офицеров для того, чтобы сделать несчастными всех юных леди в округе. Возьми-ка в оборот мистера Уикема. Он настоящий симпатяга, и поэтому боль твоя будет еще больше.

– Благодарю вас, сэр, но мне вполне хватит и менее симпатичного человека. Не можем же мы надеяться, что всем так повезет, как повезло Джейн.

– Твоя правда, – кивнул мистер Беннет, а потом добавил: – Подумай только, какое это утешение знать, что, если с тобой произойдет что-нибудь в этом роде, к тебе тут же подоспеет любящая мать, которая выжмет из всей истории все, что только можно.

Общество мистера Уикема вполне ощутимо разгоняло мрак, опустившийся на многих в Лонгбурне в свете последних печальных событий. Он часто к ним заходил, и теперь ко всем прочим его достоинствам добавилось еще одно вполне универсального свойства: те жалобы на мистера Дарси, что сама Элизабет уже слышала не единожды, отныне стали предметом всеобщей огласки, и всякий в этом доме спешил порадоваться тому, что с самого начала невзлюбил мистера Дарси, не зная еще всех подробностей этой жуткой истории.

Джейн Беннет оставалась единственным существом, полагавшим, что в этом деле все же могут скрываться какие-то оправдания джентльмену, не оглашенные еще в Хертфордшире. Ее мягкая и настойчивая искренность взывала к терпимости и праву на ошибки, но, кроме нее, так никто больше не думал; и посему мистера Дарси публично заклеймили презрением и титулом самого недостойного джентльмена.