Текст книги "Тень твоего поцелуя"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
– Одна измена, Лайонел, – это уже едва ли не больше, чем я способна вынести. Вторая меня убьет.
Взмахнув рукой, она отвернулась, чтобы уйти. Но Лайонел схватил ее за руку.
– Клянусь, любимая, что не предам тебя.
– Думаю, ты говоришь правду, – просто ответила она, сама не понимая, почему вот так, сразу, приняла его обет. У нее не было на это причин, а весь ее опыт говорил о том, что это опасно. Но она поверила ему, как верила Робину, Пен или родителям.
Лайонел отвел ее от причала. Червь отвращения к себе вновь принялся точить сердце, хотя по спокойному, улыбающемуся лицу сказать это было невозможно. Но он сдержит слово. И никогда не предаст Пиппу.
Больше не предаст.
– Куда мы идем? Я думала, ты собирался покатать меня на лодке.
– Верно. Но немного подальше есть совсем тихое местечко. У меня страсть к уединению.
Пиппа с ироничной улыбкой слегка наклонила голову. – Я уже успела заметить, мистер Аштон, что душой и сердцем общества вас не назовешь.
– Увы, – скорбно вздохнул он. – У меня нет таланта к светской беседе.
Пиппа только усмехнулась, но ничего не ответила. Он показал ей брешь в своих доспехах, выкованных из холодности и отчужденности. Так почему он находит этот двор проклятым? Настолько проклятым, что глаза потемнели, рот сурово сжался, а брови сошлись. Очевидно, одолевающие его мысли трудно было посчитать приятными.
Если он не так уж предан Филиппу и Марии, какую же тайную игру ведет? А что, если он и вправду союзник, тайный заговорщик, пособник замыслам возвести на трон Елизавету?
Пиппа так глубоко задумалась, что споткнулась о вылезший из земли древесный корень. Лайонел едва успел поймать ее, и Пиппа вдруг сообразила, что они совсем одни. Не успевшие высохнуть после вчерашнего капли падали с листьев. Одна шлепнулась на переносицу, когда Пиппа подняла глаза к небу.
Она тут же забыла все вопросы. Все сомнения. Остался только этот миг, когда смятая трава под ногами сладко пахла дождем, а солнечный луч пронзал влажные листья над головой и падал на лицо и Лайонел быстро слизал каплю у нее на носу. Потом он завладел ее ртом, и она прижалась к нему, раскрывая губы. Языки столкнулись и сплелись в причудливом танце. Глубокий, страстный поцелуй, от которого затрепетало лоно.
Задыхаясь, они отстранились друг от друга. Лайонел улыбнулся ей.
– Доброе утро, – прошептал он. – Мы совсем забыли об учтивости.
– И вправду, – кивнула она. – Доброе утро, сэр.
Он взял ее за руку и повел по узкой тропинке к тому месту, где деревья расступались и естественный изгиб в речном береге образовывал маленькую бухту. К стволу плакучей ивы была привязана гребная шлюпка.
– Трудно поверить, что дворец всего в нескольких шагах! – поразилась Пиппа. Здесь было так уютно! Кроны ив зеленым балдахином нависали над бухточкой.
– Берег реки укрывает немало тайн, – заметил Лайонел, наклоняясь, чтобы отвязать канат и подтянуть лодчонку к берегу. Потом прыгнул в нее и протянул ей руки: – Сможешь спуститься?
– Конечно.
Она оперлась на него и ловко прыгнула в лодку.
– Вот скоро раздамся, стану неповоротливой и уже не смогу проделать ничего в этом роде.
Лайонел не ответил. Может, посчитал бестактным упоминание о беременности на любовном свидании? Но Пиппа решила, что, поскольку это теперь неотъемлемая часть ее существа, ее нельзя игнорировать.
– Устраивайся поудобнее, – велел Лайонел, показывая на груду шелковых подушек на корме.
– О, любовное гнездышко! – воскликнула Пиппа, опускаясь на подушки и оправляя юбки. – Как мило!
– Ты всегда говоришь что в голову приходит? – поинтересовался Лайонел.
– Обычно, когда чувствую себя в своей тарелке.
Она легла на спину, наблюдая за Лайонелом. Он был одет неприметно, в кожаные шоссы и камзол ремесленника, с белой полотняной рубашкой, расшнурованной у ворота, и без воротничка. Простота костюма шла ему, подчеркивая силу и уверенность движений и по какой-то причине заставляя ее сгорать от предвкушения.
– Мои откровенные речи задевают тебя? – спросила она, расслышав непривычно гортанные нотки в его голосе.
– Ни в малейшей степени. Я рад, что ты достаточно освоилась в моем обществе, чтобы быть собой, – заверил он и, блеснув глазами, добавил: – Кроме того, это действительно любовное гнездышко.
Пальцы ног Пиппы сами собой подогнулись от восторга. Слегка ерзая на шелковой постели, она прошептала:
– Почему обязательно нужно куда-то плыть? Почему мы не можем остаться здесь?
Лайонел, немного подумав, снова привязал лодку.
– Вполне можно обойтись без лишнего труда, – решил он.
– Ты имеешь в виду греблю? – осведомилась Пиппа с деланно невинной улыбкой.
– А есть еще какие-то?
Он лег рядом и расстегнул застежку ее плаща. Темная ткань соскользнула с плеч, и Лайонел провел пальцем по ее шее, до крошечной раковинки уха.
Она повернулась на бок, лицом к нему, гладя по лицу, словно пытаясь изучить каждый контур, каждую черту. Потом, подавшись вперед, стала целовать его веки, пощекотала ресницами, как крыльями бабочки.
– Я знаю, ты хотела любить меня, не путаясь в одеждах, – пробормотал он. – Но вряд ли нам это удастся здесь.
Он прикусил мочку ее уха, прежде чем проникнуть языком внутрь, заставляя Пиппу извиваться и весело хохотать.
– Ничего, нужно же о чем-то мечтать, – шепнула она, ложась и притягивая его к себе. Она смело развела ноги, чтобы он мог устроиться между ними, опершись локтями по обе стороны ее головы.
Лайонел медленно поцеловал ее, наслаждаясь вкусом губ, как старым вином. Скользнул по ним языком, обвел контуры лица во влажной ласке. Потом нагнул голову к холмикам грудей, поднимавшимся над глубоким вырезом платья. Нежное благоухание ее кожи ошеломило его. Она запустила пальцы в его волосы, ощущая их жесткость и густоту. Игриво дернула за кончики, поцарапала ногтем кожу. Его дыхание грело ее, а язык ласкал ложбинку между грудей.
Откатившись вбок, он снова оперся на локоть и неспешно, дюйм за дюймом, поднял ее юбки до самой талии. Затянутые в шелковые чулки ножки открылись его взору. Горячая рука гладила живот и бедра, ветерок с реки холодил обнажившуюся плоть. Он поцеловал ее живот, погрузив язык в пупок, просунул руку между бедер и принялся выводить маленькие круги на мягкой внутренней поверхности. А когда коснулся губами начавшей набухать горошинки, ее тело мгновенно растворилось в пароксизме страсти. Пиппа вскрикнула и немедленно зажала себе ладонью рот. Лайонел поднял голову и тихо рассмеялся.
– Тебе на удивление легко угодить, любовь моя.
Я едва начал.
– Это все ты, – выпалила она, немного отдышавшись. – Думаю, ты способен сделать это, лишь взглянув на меня.
– Нужно как-нибудь попробовать, – ухмыльнулся он. – В зале для аудиенций, договорились?
– Не посмеешь! – ахнула Пиппа, широко раскрыв глаза.
– Подожди – и увидишь.
Он встал на колени между ее раздвинутыми бедрами и попытался было расшнуровать шоссы, но Пиппа отвела его руки и все сделала сама. И долго держала его мужское достоинство, перекатывая между ладонями, дивясь его пульсирующей мощи. Потом села и осторожно поцеловала головку, слизнув собравшуюся на самом кончике соленую влагу.
– До сих пор я не понимала, как прекрасна эта часть мужского тела, – призналась она, задумчиво изучая его плоть, словно некий предмет искусства в лавке древностей. – А женщины так же красивы?
Она снова поцеловала вздыбленный отросток и улыбнулась его владельцу.
– По-моему, даже больше, – заверил Лайонел, обнаруживший, что сверх меры возбужден этим странным, почти деловитым разговором и ее умелыми прикосновениями. – Впрочем, я предубежден.
– Скорее всего.
Она потерлась щекой о его плоть быстрыми, но осторожными движениями.
Лайонел, охнув, схватил ее за руку.
– Довольно, Пиппа!
– Как скажешь, – снова улыбнулась она и откинулась на подушки, маняще поднимая бедра. – Так вам больше нравится, сэр?
– Коварная женщина!
– И еще какая! – самодовольно согласилась она. – Только не знала об этом. Пока не встретила тебя. – Она слегка вздохнула, когда он скользнул в нее. – Почему это кажется таким естественным и правильным, Лайонел? Будто так и должно было быть с самого начала.
Ее глаза закрылись, и он понял, что вопрос был чисто риторическим. И слава Богу, потому что он все равно был неспособен ответить.
Наконец они разомкнули объятия, хотя ноги по-прежнему были переплетены, а юбки Пиппы окончательно измялись. Пиппа так и не открыла глаз, жадно вдыхая пряный аромат тел, смешанный с запахами речного ила и влажной травы. То, что происходит между ними, хорошо и правильно. И безгрешно. Как она ни старалась, все равно не смогла почувствовать ни малейших угрызений совести.
И не сумела противиться неумолимому сну.
Лайонел не сводил с нее взгляда. Впервые в жизни его душа оказалась настроена в унисон с чьей-то другой душой. Он словно нашел потерянную половинку. Невероятно, до чего идеально они гармонируют друг с другом! И все же это чудо произросло на почве подлого насилия и гнусного предательства. А Пиппа ничего об этом не знает. И как он может сохранить чистоту их отношений, когда при его пособничестве эту ни в чем не повинную женщину опозорили и облили грязью?
Пиппа внезапно проснулась и не сразу поняла, где находится. Сон сморил ее всего на несколько минут. Лицо Лайонела нависло над ней, и кошмар прошлой ночи вдруг вспомнился ужасающе живо, как будто все происходило наяву. Она лежала где-то, непонятно на чем, и птица, гигантская птица с чудовищным размахом крыльев опускается все ниже. Когти выпущены, а она совсем беспомощна, не в силах пошевелиться и крикнуть.
Пиппа взглянула Лайонелу в глаза и снова увидела знакомую тьму, так расстроившую ее чуть раньше, на причале. Все еще находясь в тисках воспоминаний о вчерашней ночи, она вдруг испугалась неизвестно чего. Но тут Лайонел улыбнулся чудесной улыбкой сострадания, которая так поразила ее при первой встрече, а теперь наполнила теплом и покоем.
– У тебя встревоженный вид, любимая, – тихо заметил он.
– Нет, ничего.
Пиппа села и опустила юбку.
– Похоже, я заснула и слишком быстро проснулась. Мне вдруг стало немного нехорошо.
Она сама не знала, почему лжет ему, да еще в таких мелочах. Что такого, если она скажет правду?
Людям постоянно снятся кошмары, и никто не находит в этом ничего особенного.
Но с ее губ сама собой сорвалась ложь.
Лайонел не поверил ей. Слишком она чиста душой и открыта, чтобы уметь складно врать. С другой стороны, почему бы ей лицемерить после столь полного, потрясающего по своей мощи и сладости слияния?
Он предпочел не допытываться.
Встав, он принялся зашнуровывать шоссы. Лодка тихо покачивалась в уютной бухточке. Пиппа, опустив глаза, тоже начала приводить себя в порядок, старательно разглаживая морщинки на тонком дамасском шелке.
– Я захватил с собой черствый хлеб, поскольку ты считаешь, что он помогает, – заметил Лайонел, вытаскивая небольшую корзинку, откуда немедленно распространился аромат свежих ягод.
– Земляника! – воскликнула Пиппа, спеша разрядить странно напряженную атмосферу, которая так внезапно омрачила их уединение. – Где это ты умудрился раздобыть землянику в сентябре?
– Она оранжерейная, – пояснил он, доставая деревянный ящичек, где на постели из темно-зеленого мха покоились темно-красные блестящие ягоды. – Я подумал, что тебе наверняка понравится.
Аштон поставил ящичек и вынул две фляги, с вином и медом.
– Но может, ты предпочитаешь просто хлеб?
Рядом с ящичком лег небольшой каравай пшеничного хлеба.
– Обожаю землянику! – объявила Пиппа, жадно блестя глазами. – Так надоела обычная еда!
Он невольно рассмеялся при виде столь откровенной алчности, и последние остатки неловкости рассеялись. Лайонел уселся на подушки, поднес ягоду к губам Пиппы, и та широко раскрыла рот. Он снова засмеялся и лег, не сводя глаз с ее лица.
– Восхитительно.
Пиппа легла рядом и положила голову ему на колени.
– Корми меня!
Дерзкое требование мгновенно вернуло чувственный настрой их утреннему свиданию. Лайонел сделал несколько больших глотков кисловатого рейнского и принялся за дело всерьез: красил ее губы красным соком, который Пиппа проворно слизывала, заставлял брать ягоду у него изо рта или сосать, прежде чем оставить между ее полураскрытыми губами.
– А ты? Не хочешь попробовать? – встрепенулась она, стыдясь своей прожорливости.
– Я принес это для тебя.
Он наклонился над ней, держа ягодку за хвостик.
Безмятежные зеленовато-карие глаза встретились с прозрачными серыми.
И она снова увидела… увидела огромную птицу с хищным клювом и пронзительными серыми глазами.
– Нет… нет, спасибо, – пробормотала Пиппа, отталкивая его руку. – Доешь остальное. С меня хватит. – Она села и отодвинулась, бессознательно стремясь оказаться подальше от Лайонела. Тот сунул ягоду в рот, спокойно потянулся к фляге и снова глотнул вина, словно не чувствуя исходящего от нее напряжения, тревожного страха, окутавшего Пиппу зловещей аурой. – Я бы выпила меда, – робко попросила она.
Лайонел взял с банки другую флягу, вынул пробку зубами и передал ей.
– Спасибо, – кивнула Пиппа, пригубив меда. – Прости… мне приснился… приснился кошмар, который утром я не сумела вспомнить. Но по какой-то причине обрывки вдруг всплыли в памяти, и мне стало не по себе. Сама не знаю почему. – Нервный, неубедительный смешок сорвался с ее губ. – Вероятно, во всем виновато мое состояние. Беременные женщины часто чудят. Впрочем, беременностью можно объяснить все.
Лайонел обнял ее за плечи и привлек к себе, так что растрепанная головка легла на его плечо.
– Дурные сны бывают у всех, – утешил он. – Попробуй поспать. Я стану держать тебя и не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.
Его голос успокаивал. Вселял надежду. Она доверяла ему. И разве удивительно, что в теперешних снах она бессильна перед жестокими созданиями собственного воображения? После того, что сделал с ней Стюарт…
Но Лайонел не даст ее в обиду. Он ее идеальная пара, вторая половинка. Она готова вручить ему твою жизнь.
Глава 13
Донья Бернардина пробудилась от дневного сна гораздо раньше обычного и теперь лежала в комнате с задернутыми занавесками, мучась от знакомого ощущения чего-то неладного. Наконец она села и вгляделась в циферблат маленьких часов на каминной полке. Еще нет и трех! Она всегда спала до четырех, а потом велела подавать легкий полдник, чтобы продержаться до восьмичасового ужина в компании Луизы.
Дуэнья со вздохом раздвинула занавески. В воздухе уже пахло осенью, да и небо снова серое, солнышко спряталось за тучи. Она посмотрела в сад, где садовники подстригали розы, обильно цветущие на бордюрах террасы. В самом конце сада тускло блестела свинцовая лента реки.
Бернардина зябко передернула плечами. Хмурое небо и унылая река навевали холод. Как жаль, что до родной Испании так далеко! Хорошо бы сейчас очутиться в Севилье, под синим небом и жаркими лучами солнца, падавшими на белые камни внутреннего дворика резиденции Мендоса. Ах, эти чудесные дни, когда она сидела рядом с матерью Луизы, наслаждаясь теплом, проникающим до самых костей, лениво обмахиваясь веером, попивая холодный лимонад, среди ароматов жасмина, апельсинов и роз, слушая не утихающее журчание фонтана и треньканье струн арфы, на которой в тени крытого арочного перехода упражнялась Луиза!
Луиза… такое милое дитя. Никогда не доставляла дуэнье ни малейших неприятностей. Всегда беспрекословно подчинялась приказам матери… до этой несчастной попытки устроить ее судьбу.
Бернардина, покачивая головой, отвернулась от окна. Только тогда они увидели совершенно иную сторону характера Луизы. Она оказалась поразительно упрямой! Вежливая, тихая, но исполненная решимости во что бы то ни стало отказаться от замужества с маркизом Пересом. Твердила, что отец никогда бы не дал согласия на ненавистное дочери замужество, и ее дорогой матушке пришлось отступить.
Донья Мария обратилась к дону Аштону, как к ближайшему другу и советнику семьи. В беседе с ней с глазу на глаз он поддержал Луизу и предложил взять девушку с собой в Англию. Доведенной до отчаяния матери это показалось спасением, и донья Бернардина без единого слова жалобы взяла на себя тяжкое бремя, согласившись сопровождать девушку в чужую страну.
Но теперь она глубоко жалела о своей жертве. Все шло наперекосяк, не так, как должно быть по правилам. И Луиза оказалась не таким прелестным ребенком, каким ее представляла дуэнья. Правда, сама она никак не могла понять, в чем дело, но что-то изменилось. А дон Аштон спустя рукава относится к своим обязанностям опекуна.
Бернардина пожала губы и энергично кивнула, как бы подтверждая собственные мысли. Туго подпоясавшись, как будто это могло оградить ее от сил зла, которыми была населена сия ужасная земля, она отправилась по коридору к спальне Луизы и легонько постучала, но ответа не дождалась. А ведь Луиза, в последнее время послушно соблюдавшая сиесту, отправилась к себе сразу после обеда! Может, все еще спит?
Донья Бернардина тихо приоткрыла дверь. В комнате светло, занавески раздвинуты, ставни раскрыты. Постель не смята и пуста.
Бернардина закрыла за собой дверь и огляделась. И как бы ей ни было неприятно шарить в вещах Луизы, на ней лежит определенная ответственность! Если разврат и распущенность, царившие в злосчастной стране, коснулись ее подопечной, долг Бернардины перед матерью – положить этому конец.
Она распахнула сундук, заглянула в гардероб, но делала это крайне неохотно. И разумеется, не нашла ничего такого, что подтвердило бы ее подозрения. Копаться же всерьез ей совсем не хотелось.
Нимало не успокоившись, Бернардина вернулась к себе и позвонила в колокольчик.
– Я оденусь, Ана, – объявила она вошедшей горничной.
Ана была одной из немногих слуг, которых они смогли привезти из Севильи: мест на корабле, перевозившем их в Англию, было немного. Ана служила Бернардине двадцать лет и, несмотря на годы, была все еще полна сил и живо интересовалась всеми сплетнями челяди.
Она помогла госпоже надеть строгое платье, без которого та не осмелилась бы показаться внизу, даже если в доме никого, кроме нее, не было.
– Ты видела донью Луизу днем? – небрежно осведомилась Бернардина, прикалывая мантилью.
– Нет, мадам. Разве она не в своей спальне?
– Наверное, пошла погулять. Или поехала на прогулку с этим Малколмом.
– Малколм отправился в город, мадам. Дон Аштон дал ему какие-то поручения.
– Понятно.
Бернардина выдавила улыбку, которая, как она надеялась, успокоит подозрения любопытной Аны.
– Мне не нравится эта мантилья, Ана. Принеси черную с золотой каймой.
Завершив туалет, Бернардина величественно спустилась вниз как раз в тот момент, когда порог переступил хозяин дома.
Лайонел отбросил плащ, швырнул хлыст на скамейку у двери, стянул перчатки и, заметив Бернардину, с нерешительным и одновременно выжидающим видом стоявшую на нижней ступеньке лестницы, вежливо поклонился.
– Донья Бернардина, – пробормотал он, пытаясь скрыть свое нетерпение. В этой женщине все буквально кричало о настоятельной необходимости облегчить душу, и причина ее беспокойства, разумеется, хорошо известна. Луиза. Он и без того чувствовал себя виноватым в том, что бессовестно пренебрегал воспитанницей, но никак не мог найти времени, чтобы посвятить себя заботам о девушке.
– Прошу вас уделить мне несколько минут, дон Аштон, – заговорила Бернардина, подходя ближе и поспешно приседая.
Лайонел едва слышно вздохнул.
– Разумеется, мадам. Я в вашем распоряжении.
Он показал на гостиную. Его так и подмывало спросить, где Луиза, но, чувствуя неладное, он молчал.
– Дон Аштон, меня крайне тревожит Луиза, – начала Бернардина.
Предчувствие его не обмануло! Лайонел кивнул.
– Что случилось, мадам?
– Сама не знаю. Но сейчас ее нет дома, и, похоже, такое случилось не впервые.
Лайонел нахмурился.
– Но она здесь не узница, донья Бернардина!
Выцветшая физиономия дуэньи мгновенно порозовела.
– Может, и так, хотя с ее стороны по меньшей мере невежливо не уведомить свою дуэнью, куда и зачем она направилась. Вместо этого она удирает из дома, пока я сплю. Согласитесь, что это нехорошо, дон Аштон.
– И вы не знаете, где она сейчас?
Бернардина покачала головой.
– Мало того, она стала очень скрытной. Раньше всегда делилась со мной своими секретами. А сейчас что-то утаивает от меня, я это чувствую.
Лайонел окончательно помрачнел.
– Она молодая женщина, мадам, и, вполне естественно, желает вести собственную жизнь и временами даже уединяться.
Бернардина отчаянно затрясла головой:
– Нет, испанской девушке не подобает вести себя подобным образом.
– В таком случае объясните точнее, в чем именно вы ее подозреваете.
– Понятия не имею, – объявила Бернардина. – Поэтому и волнуюсь.
Если вы, как говорите, понятия не имеете, что происходит с Луизой, не вижу, чем вам помочь, – раздраженно бросил Лайонел. Он действительно был не в силах представить, что может грозить Луизе. Если она едет на прогулку, то только с Малколмом, а на реку отправляется исключительно в сопровождении лодочников.
– Вы дали ей слишком много свободы, дон Аштон! – выпалила Бернардина, краснея еще гуще. – Не позволяй вы Луизе ездить верхом одной, она не вбила бы себе в голову совершенно непонятные воззрения.
– И в чем состоят эти воззрения?
Бернардина неуступчиво поджала губы. Она снова не сумела облечь свои подозрения в слова, поскольку, если не считать нынешнего отсутствия, Луиза не сказала и не сделала ничего необычного. И все же дуэнья точно знала: что-то не так.
– Хотите, чтобы я потолковал с ней? – предложил Лайонел, видя мучения дуэньи.
– Да, и вы должны сказать, что она больше не может покидать дом без моего разрешения. Кроме того, вам следует немедленно уволить этого Малколма.
Правила этикета запрещали Бернардине отдавать приказы хозяину дома, да еще таким повелительным тоном, и это лучше всяких слов сказало Лайонелу, как она расстроена.
– Не стоит так волноваться, мадам, – мягко посоветовал он. – Малколм зорко охраняет Луизу. Я сегодня же вечером побеседую с ней.
Бернардина всхлипнула и промокнула глаза уголком мантильи.
– Если с ней что-то случится, дон Аштон, мне придется отвечать перед ее матерью.
– Ничего не случится. Что такого может с ней произойти? – Нетерпение снова обуяло Лайонела.
– Мужчины! – отвернувшись, прошептала Бернардина так выразительно, будто само это слово было воплощением зла. Лайонел рассмеялся бы, если бы слишком хорошо не понимал серьезность подобных тревог испанской матроны-аристократки за честь и репутацию девушки знатного рода.
– Вы забываете, мадам, что Луиза совсем не видит мужчин, если не считать меня, – напомнил он. – Она не бывает при дворе, а здесь нет никакого общества.
– Тем не менее она подпала под дурное влияние, – настаивала Барнардина.
Лайонел посчитал, что дуэнья преувеличивает. Но спорить не было сил.
– Хорошо, я уже пообещал поговорить с ней вечером, – повторил он. – А теперь простите, донья Бернардина, король назначил мне аудиенцию через час.
Он поклонился и пошел было к выходу, но дверь распахнулась. На пороге стояла Луиза. Глаза сверкали, щеки разрумянились.
– Ах, дон Аштон, в этот час вы обычно не удостаиваете нас своим присутствием.
Лайонел бросил на нее проницательный взгляд.
– Насколько я понял, вас не было дома, Луиза. Донья Бернардина тревожилась.
– О, Бернардина, к чему волноваться? Ты же знаешь, я не могу спать днем. Прогулялась в саду и у реки. Что тут плохого?
– В самом деле, что? – согласился Лайонел, поглядывая на Бернардину. – Говорил же я, мадам, тут не о чем беспокоиться.
Бернардина поняла, что теперь не дождется поддержки от дона Аштона. Облегчение его при виде Луизы было поистине ощутимо. Мало того, он был просто счастлив принять ее невинные объяснения, которым Бернардина ни на секунду не поверила.
– На твоих туфлях и на подоле платья грязь, – прошипела она, с брезгливой гримасой указывая на предательские пятна. – Это крайне неприлично, Луиза.
– Я же сказала, что бродила по берегу реки, – резко бросила девушка, – а там всегда грязно.
Бернардина решила сделать еще одну попытку, прежде чем дон Аштон успеет сбежать.
– И по дороге ты никого не встретила?
Луиза покачала головой и, поспешно изменив тон, уже более спокойно ответила:
– По-моему, никого, Бернардина. О нет, перекинулась словом с садовником и, кажется, видела рыбака… или двух? Уже не помню. Да и зачем это тебе?
Бериардине пришлось отступить. Судя по лицу дона Аштона, она потерпела поражение.
Лайонел жизнерадостно объявил, стараясь рассеять напряжение:
– Что же, дамы, оставляю вас наслаждаться мирным деньком. Если смогу, поужинаю сегодня с вами.
– Может, вам стоило бы привезти с собой гостя? – предложила Луиза, наивно захлопав глазами. – Как приятно было бы увидеть новое лицо и поговорить с кем-то, кто знает последние новости.
Бернардина тихо ахнула. Лайонел предостерегающе прищурился. Какое непростительное нарушение этикета! В родительском доме Луиза не посмела бы предложить ничего подобного.
Он внимательнее пригляделся к девушке. Она действительно изменилась! Уверенность в себе, самообладание, которых раньше не было… А темно-синие глаза чересчур ярко сверкают.
Он уже хотел отказать ей, но тут же сообразил, что в просьбе не было ничего предосудительного. Да и его совесть будет спокойнее, если он сумеет хоть как-то развлечь девушку. А если сам будет выбирать гостей, донья Бернардина не посмеет возражать.
– Скажите, донья Бернардина, – обратился он к дуэнье, – не слишком ли много беспорядка внесет в ваше хозяйство появление парочки гостей к ужину? – Понимаю, что у вас нет времени подготовиться, но…
– Что вы, дон Аштон, какое же это беспокойство! – возмутилась дуэнья. – Уверяю вас, в доме достаточно припасов, чтобы накормить двадцать человек, даже если вы предупредите об их появлении в последнюю минуту!
Лайонел поспешно поклонился.
– Я знаю ваши таланты, мадам, и безмерно их ценю.
Впервые за все время разговора Бернардина улыбнулась.
Возможность принимать гостей взволновала ее почти так же, как Луизу. Она будет счастлива похлопотать о парадном ужине, как часто делала это в Севилье! Лайонел видел, что она уже целиком занята обдумыванием меню.
– Сколько гостей нам ожидать, дон Аштон?
Лайонел помедлил с ответом. Ему в голову вдруг пришла идея. Вот он, способ соединить приятное с полезным!
– Думаю, не больше двух. Но не могу обещать, что те двое, которых я имею в виду, окажутся свободными, так что не слишком расстраивайтесь, если сегодня ничего не получится. В таком случае я договорюсь на другой день.
Луиза, опустив глаза, низко присела.
– Вы так добры, дон Аштон. Понимаю, что немилосердно донимаю вас, но…
– Не так уж немилосердно, – сухо ответил он. – Но похоже, вы немало расстраиваете свою дуэнью. Мне было бы приятно, прояви вы побольше осмотрительности.
Донья Бернардина благодарно кивнула, и Луиза постаралась принять упрек без видимого раздражения, хотя в душе так и кипела. Казалось, чем чаще ей удается провести несколько часов с Робином, тем труднее возвращаться к ограничениям и запретам этого дома и скучному, предсказуемому обществу Бернардины.
Сегодня днем они всего лишь немного погуляли по берегу. В этом она не солгала. Робин рассказывал о своем детстве, о матери, которую почти не помнил, о мачехе и сводных сестрах, искренне им обожаемых, и его рассказы вызывали у Луизы острую зависть.
Робин смог остаться с ней всего на час, но пообещал, что при следующей встрече поведает о первом замужестве своей сестры Пен и совершенно невероятную историю се второго брака с французским шпионом Оуэном д'Арси. Все это казалось Луизе таким же занимательным и невероятно интересным, как те романы, которые она украдкой читала. Даже куда интереснее, поскольку в последнее время Бернардина ужасно донимала ее житиями святых.
Робин также пообещал в ближайший же вечер отвезти ее в настоящий игорный дом. Луиза буквально жила этими обещаниями и историями, бережно храня их в памяти и воскрешая, когда монотонность повседневной жизни становилась чересчур угнетающей. Как только за опекуном закрылась дверь, она взяла пяльцы, уселась и принялась мысленно перебирать подробности свидания. Сегодня он даже держал ее за руку. Так естественно, так дружески. И отпустил, только когда увидел на берегу рыбака.
Луиза мечтательно вздохнула, но когда Бернардина стала обсуждать те блюда, которые, по ее мнению, следовало подать за сегодняшним ужином, сумела ответить с надлежащим энтузиазмом, несколько успокоившим дуэнью.
Полчаса спустя Лайонел покинул дом, одетый для аудиенции у короля. На конном дворе он встретил только что вернувшегося из города Малколма.
– Сэр, – с поклоном приветствовал тот хозяина и, сунув руку в карман, вытащил тонкий, завернутый в кусок кожи пакет. – Капитан Олсон дал мне это для вас.
– Хорошо. Его путешествие из Брюгге было благополучным?
– Да, сэр. Он велел передать, что отплывает в субботу, с приливом, и захватит все донесения, которые вы изволите передать.
– Да, у меня есть несколько. Отвези их в субботу прямо с утра пораньше, – кивнул Лайонел, сунув пакет за пазуху. – Кстати, Малколм, как твои прогулки с доньей Луизой?
Малколм слегка нахмурился.
– Никаких неприятностей, сэр. Леди прекрасно держится в седле и любит скакать галопом.
– А где вы ездите?
– В основном вдоль берега, сэр. Там, где она может пустить Криму вскачь. – Малколм деликатно кашлянул в кулак; прежде чем заметить: – У меня такое чувство, что леди чувствует себя очень стесненно, сэр, и езда верхом позволяет ей немного успокоиться.
Лайонел вскинул брови.
– Возможно, ты прав. Но надеюсь, это все, что она делает.
– Она любит наблюдать за людьми, сэр, – пожал плечами Малколм, – и иногда обменивается с ними приветствиями. Но ни разу не спешилась, по крайней мере при мне.
– Прекрасно. Присмотри, чтобы так было и впредь. На ее родине репутация дамы столь высокого происхождения не должна быть очернена даже самым легким шепотком.
– Со мной она в полной безопасности, сэр.
– Я это знаю. Иначе не доверил бы ее тебе, – улыбнулся Лайонел и, дружески хлопнув собеседника по плечу, вскочил в седло и направился в Уайтхолл. Пакет с письмами, казалось, медленно прожигал дыру в рубашке. У него не было времени просмотреть их сейчас, но если пакет найдут, этого будет достаточно, чтобы казнить его за государственную измену. Его сестра Маргарет была ярой сторонницей Реформации и умерла за свои верования. Сам Лайонел был равнодушен к этому религиозному движению, но ненавидел режим, убивший сестру, и фанатизм, приведший к самым гнусным преследованиям тех, кто посмел отойти от католицизма и избрал другую церковь. Ужаснее всего от бремени католицизма страдали Фландрия и Нидерланды, и именно среди тех, кто боролся против владычества Испании, находил Лайонел поддержку в своей попытке спасти Англию.
