Текст книги "Мельница на лугу"

Автор книги: Джейн Донелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Это был человек, которого она никогда не видела прежде. Он выглядел старше тридцати, высокий, слегка сгорбившийся, как если бы его голова клонилась книзу в страхе перед потолком. У него были очки в тяжелой оправе, темный костюм, темная фетровая шляпа и темное пальто. Он поздоровался:

– Добрый день. Дома ли господин Корби?

У него был слабый акцент, который Эмма не смогла точно определить. Она сказала:

– Он скоро будет. Он ждет вас? Разве вы не войдете?

– Спасибо. – И он ступил внутрь.

Что ей теперь делать? Предложить ему спиртного, спросить, какое у него дело? Кто бы он ни был, что бы он тут делал без Корби, если бы Эмма не пришла пораньше.

– Меня зовут Клоппер, Феликс Клоппер, – представился он.

– Я – Эмма Чандлер, – в ответ сказала она. – Я живу в «Милл-Хаус». Вы проходили мимо, когда шли сюда.

Он изучал ее, словно пытался прочитать что-то на ее лице. Затем улыбнулся:

– Извините меня. Что-то в вашем лице мне показалось знакомым, но понимаю теперь – я ошибался. Картины – мой бизнес, и был портрет, я его видел, когда был здесь шесть месяцев назад. Не для продажи. Корби сказал мне, что это его соседка. Та же фигура, но светлые волосы. Это были не вы?

– Не я, – сказала Эмма. Гиллиан, конечно. «Интересно, писалось с натуры? – стал мучить ее вопрос. – Гиллиан приходила сюда и позировала, в то время как Корби писал ее портрет, или он писал по памяти? И где этот портрет теперь? Все еще здесь? Вот почему Корби не хотел, чтобы кто-то убирал у него, трогал его холсты?!»

Смотрел ли он на портрет, находясь в одиночестве? Создавалась ли иллюзия присутствия, если смотреть на портрет при неярком свете? Эмма почувствовала прилив гнева и поняла, что ревнует. Золотой призрак Гиллиан часто посещает «Хардич-Хаус». Но как чудовищно несправедливо было то, что он посещает и мельницу!

Глава 8

Высокий смуглый человек, назвавшийся Феликсом Клоппером, прошел к кухне мимо Эммы. Он улыбнулся эскизам на рисовальной доске: разные руки на листе. Сжатые, расслабленные, указывающие, держащие что-то.

– Картины наверху, – сказала она.

– Я знаю. – Конечно. Он только что сказал, что бывал здесь прежде. – Но думаю, я должен дождаться господина Кемпсона.

Это было любезно с его стороны. Если он занимается продажей картин, то его в первую очередь интересуют здесь картины. Но зайти в студию без хозяина – словно рыться в чужих письмах.

Она сказала:

– Я приглашена на чай, но пришла слишком рано. Если я налью себе чашечку чаю, вы составите мне компанию?

– Спасибо. – У него были тяжелые черты лица. На лице виднелись оспины. Проницательные глаза из-за толстых линз очков внимательно смотрели на Эмму.

Она поставила чайник. Она едва скрывала улыбку, потому что в этом своем черном пальто, с черной шляпой в руках, сидящий на высоком табурете, он весьма смешно выглядел.

Она могла представить себе Корби, который, ссутулившись, удобно устроился на этом месте, но Корби не мог носить такое пальто. Она сказала:

– Разве вы не снимете ваше пальто? Тут тепло.

Мельница хорошо сохраняла тепло, толстые стены способствовали этому, и к тому же печь топилась вовсю.

Он сказал «спасибо» снова и снял пальто. Эмма повесила его на спинку стула, а шляпу положила на сиденье и поняла, что выполняет обязанности хозяйки, предлагая чай и светскую беседу. Но вряд ли было удобно сидеть в тишине и глядеть друг на друга.

Она нашла кружки и сахар в буфете, молоко в холодильнике и, размещая все это на столе, сказала:

– Вы пришли, конечно, посмотреть картины?

– Я продавец картин и продаю картины Корби вместо него самого. – Он пожал плечами и улыбнулся. – Когда он позволяет мне хоть что-нибудь продать.

Она устроилась на табурете и стала смотреть на чайник, как будто бы это могло ускорить кипение.

– Они действительно хороши? – спросила она. Она хотела услышать мнение профессионала.

Он указал на рисунки:

– Эскизы говорят сами за себя.

Но она сказала:

– Я говорю о картинах.

Он подождал немного, а потом произнес:

– Да, они хороши.

– Они пугают меня, – сказала Эмма.

– Скажу по секрету, меня тоже, – сказал Клоппер и улыбнулся, когда она посмотрела на него. – Существует множество живописцев, – продолжал он. – Их так много, что можно заполнить их картинами все мои галереи. Их картины занятны и производят приятное впечатление. Но есть художники, чьи работы захватывают вас целиком. – Он не улыбался теперь. – Вот почему я здесь сегодня и слежу за его шагами в живописи с тех пор, как мы знакомы.

– А давно вы знакомы?

– Пять-шесть лет. Моя жена и я были на отдыхе в Камарге, а Корби рисовал там болота. Я вышел из моего автомобиля и прошелся мимо него. Я всегда смотрю, что рисуют художники, и обычно иду дальше. Но на сей раз я забыл обо всем. Я попробовал заговорить с ним. Я говорю на нескольких языках, и я перепробовал весь свой запас. – Он улыбнулся, вспоминая. – Он очень убедительно себя вел, я решил, что он ничего не понимает. Он выглядел словно пришелец какой-то – роба, темные волосы, загорелая кожа.

– Представляю себе, – сказала Эмма.

– Я хотел купить его картину, – продолжал Клоппер. – Я не давал ему прохода. Я пробовал написать, но он и виду не подал, что понимает что-нибудь. Я расположился рядом с ним, чтобы дождаться, когда он, закончив работу, поедет к себе домой. Жена была недовольна. Ей не хотелось сидеть и ждать в дикой местности, среди зарослей тростника. Мне пришлось подкупить ее, и моя жена совершила выгодную сделку. – Сразу видно, он был любящим мужем. Это чувствовалось по его улыбке и по голосу. – Ей очень хотелось иметь один браслет, и мне пришлось пообещать его ей, если она будет терпелива. Затем я понял, что Корби просто веселится. И теперь, как он ни старался, он уже не мог убедить меня, что не понимает, о чем мы говорим.

– А ваша жена, она получила браслет? – поинтересовалась Эмма.

– Шутит всякий раз, когда надевает его. Она говорит, что должна благодарить Корби за этот браслет.

Чайник закипел. Эмма заварила чай, и он сказал:

– Вы должны поддерживать его занятия живописью.

«Ну вот, еще один неправильно понял». Она сказала:

– Я только соседка, приглашенная на чай, и не вмешиваюсь в его дела.

– Жалко, – произнес Феликс Клоппер.

Ей очень хотелось еще порасспрашивать его о Корби, но это показало бы ее заинтересованность. Да и Клоппер вряд ли стал бы раскрывать все какой-то соседке. Поэтому они стали разговаривать на отвлеченные темы. О мельнице, о том, как хорошо она была переоборудована, как удачно это вышло, о людях с ярмарки.

Эмма рассказывала о ярмарке посуды, описывала кувшины, когда вошел Корби. Он был одет в неизменный свитер-водолазку, пиджак и темные брюки. Войдя, он позвал:

– Эмма!

– Здесь, – отозвалась Эмма, – в кухне.

– Привет, Феликс, – сказал Корби. – Я увидел ваш лимузин. Чем могу быть полезен?

– Я приехал, чтобы отобрать картины для выставки.

– Очень любезно с вашей стороны.

Клоппер объяснил Эмме:

– Не первый раз мне приходится организовывать выставку работ этого парня, я знаю его вдоль и поперек.

Эмма засмеялась:

– В следующий раз, когда вы приедете, я попрошу Корби опять дать мне ключ от мельницы.

– Но у вас есть ключ, – вежливо сказал Корби.

Она поправила:

– У моего отца есть, вы имеете в виду. – Она не поняла почему, но почувствовала, что эта поправка необходима. Она сказала: – Заварю-ка я побольше чаю?

– Не возражаете, если я сначала займусь делом с Феликсом? Ему еще надо успеть вернуться в Лондон. По крайней мере, – сказал Корби, – я надеюсь, что он собирается вернуться.

Феликс Клоппер с достоинством поднялся с табурета:

– Как бы там ни было, я готов идти. Чай был восхитителен.

Эмма посмотрела им вслед, когда они поднимались по железной лестнице. Интересно, будет ли выставлен портрет Гиллиан, и если будет, то что Марк Хардич скажет по этому поводу?

Эмма удивилась бы, если бы это произошло. Корби сохранял портрет в тайне ото всех и вряд ли бы согласился выставить его на всеобщее обозрение. Но может быть, сейчас Феликс Клоппер спросит: «А тот портрет, который я видел, вы говорили, что он не для продажи. Он все еще у вас? Вы собираетесь его выставлять?»

Феликс может найти его, разглядывая холсты, стоящие у стены. Девушка со светлыми волосами, немного похожая на Эмму, и также соседка. Марк Хардич любил обеих. Но одна была золотая девушка, которую он любил раньше, а другая пробовала занять чужое место. «Почему бы мне не спросить Корби о картине?» – размышляла Эмма. Но нет, это не ее дело.

Они спускались по лестнице, неся холсты, и она поспешила открыть дверь.

– Ну как? – спросила она Клоппера.

Он кивнул и улыбнулся:

– Эти подойдут.

Мужчины в три захода перенесли картины. Они ходили через луг и ворота мимо «Милл-Хаус» к тому месту, где Феликс Клоппер, должно быть, оставил свой автомобиль. Панчи и Хамстер присоединились к ним, помогая переносить холсты.

Эмма стояла в дверном проеме мельницы, пока небольшая группа возвращалась к мельнице. Хамстер и Панчи попрощались и пошли к своим фургонам.

Феликс собирался забрать шляпу и пальто. Он выглядел довольным. В который раз он поблагодарил Эмму за чай и сказал, что рад был познакомиться с ней.

Он церемонно попрощался за руку с Корби, а тот сказал:

– Привет от меня Кэрол.

– Она просила передать вам наилучшие пожелания, – сказал Клоппер. – Моя жена, – объяснил он Эмме, чтобы она правильно поняла. – Корби должен привести вас к нам. Моя жена будет рада, и я уверен, вам понравится моя жена.

– Спасибо, так и будет, – пробормотала Эмма с напряженной улыбкой, в то время как Феликс Клоппер повернулся к Корби, собираясь точнее договориться о встрече.

Если ехать в Лондон, то это не кончится обедом или чаем. Посещение Кэрол и Феликса Клоппер грозило ночевкой у них. Она не могла себе этого позволить, но как объяснить отказ?

Корби тем временем сказал:

– Попросите, чтобы Кэрол дала Эмме кольцо. Вот размер. – Он написал его на конверте, и Феликс Клоппер сунул его в бумажник.

Итак, «Мой отец не слишком хорошо себя чувствует, я не люблю оставлять его одного». «Я подхватила грипп». Что угодно, только кроме слов: «Я влюблена в человека, который посчитает черным предательством, если я проведу ночь под одной крышей с Корби, независимо от того, как близко он будет находиться».

Вот главная причина, и, конечно, Корби знал это. «Почему ты не отказался? Почему не мог сказать, что слишком занят живописью, чтобы ходить по гостям? Это было бы хорошим оправданием», – обращалась она мысленно к Корби.

Они снова попрощались, и Феликс Клоппер зашагал, ссутулясь, через луг своей прыгающей походкой.

– Как он вам? – спросил Корби, наблюдая, как Феликс удаляется.

– Человек, который знает, чего хочет, – определила Эмма. Она отступила назад. «Стоя рядом с Корби и провожая гостя, – подумала она, – мы напоминаем семейную пару». – Кто он?

– Британец. Родился в Будапеште, но много лет назад уехал оттуда. – Корби задержался в дверях на несколько мгновений, в то время как Эмма пошла назад, в кухню. – Я думаю, что вам понравится Кэрол, – сказал он, присоединяясь к ней. – Она, вероятно, позвонит вам.

– Вы поставили меня в неловкое положение. Вы же знаете, что я не могу принять приглашение.

– Ну, ничего. – Он, оказывается, находил это забавным. – Для начала скажите Хардичу, что выходные проведете со мной.

– Думаю, сначала надо сказать Саре. Это скрасит ей жизнь.

– Как вас заставить поверить, что это скрасит и мою жизнь? – Он улыбнулся.

«Он не упустит возможности навредить Марку. Он использует меня как оружие, если получит шанс», – подумала Эмма.

– Вы приглашали меня на чай?

– Пожалуйста, мой цветочек. Присядьте.

Она села на табурет и стала наблюдать, как он достал два больших бифштекса из холодильника.

– Тяжеловато для чая… – заметила она.

– Не говорите мне, что вы на диете.

– Нет.

– Или это, или ничто. Я не люблю сдобного печенья.

Эмма пожала плечами:

– Продолжайте тогда, я всегда готова съесть бифштекс. – Поскольку он помещал их под грилем, она сказала: – Бет думает, что противоестественно, если мужчина готовит для себя. Она испекла бы вам пирог.

– Да, кстати, – сказал он решительно. – Вот и ваш отец сказал мне, что я вам должен. Ведь вы полдня чистили и убирали.

– Выхода не было: или уборка, или дать ключ Бет.

– Ни в коем случае! – резко сказал он и осмотрелся с хозяйским видом: – Что же вы сделали?

– Мужчины! – вздохнула Эмма. – Для начала я отполировала весь пол.

– Итак, вы это сделали. – Он ни за что не обратил бы внимания, если бы ему об этом не сказали. – Это, должно быть, отняло некоторую энергию. Что является нормой оплаты за работу?

Он имел в виду, конечно, не наличные. Он мог бы купить ей конфеты, подарить цветы. Она сказала:

– Как насчет моего портрета?

У него был цейтнот в связи с выставкой, но слова были сказаны, и он ответил:

– Я не пишу портреты.

Она заметила, обвиняя:

– А для Гиллиан писали.

Она не хотела говорить это. Оцепенев, она сидела на своем высоком табурете, чувствуя себя идиоткой. Трудно было сказать большую глупость. Зачем она это сказала? Корби смотрел на нее, и она думала: «Твой отец, должно быть, так же смотрел на людей. Такими же глазами, и так же трудно было догадаться, что у них нет никакого шанса. Прежде, чем он приговорит их. Судья висельников!»

Она залепетала:

– Феликс Клоппер сказал, что он видел портрет в последний раз, когда был здесь. Портрет девушки, немного похожей на меня, – портрет соседки, только со светлыми волосами.

– И вы хотите видеть его? – спросил Корби. Он говорил достаточно мягко, но во взгляде проскальзывала ярость. Или презрение. Или еще что-то. Чувствовалось, что он еле сдерживался.

– Ни за что, – сказала она.

– Вы удивляете меня.

Она знала, что не может спокойно сидеть здесь и слушать, как Корби скажет: «Это была Гиллиан». Она не хотела видеть портрет, она только хотела, чтобы его не было на мельнице. И ей пора прекратить считать мельницу своей собственностью. Ей было жаль, что она упомянула портрет.

– Я накрою на стол? – Неуклюжая попытка смены темы разговора.

Он криво усмехнулся:

– Спасибо. – Очевидно, он решил не терять выдержку. Интересно, думала Эмма, что случится, если он когда-либо потеряет выдержку и сорвется. Не хотелось бы быть рядом. И, успокоившись, она поспешила сервировать.

Шкафы и светильники в кухне были из сосны, с черными железными ручками и петлями. Мебель располагалась вдоль изогнутой стены. Любой женщине бы понравилось готовить здесь. Хозяйка принялась бы украшать ее яркой посудой. Но сейчас кухня была так же сдержанна и аккуратна, как операционная.

Она накрывала на стол, рядом стояла пара деревянных табуретов. Эмма спросила:

– Вы обычно здесь едите?

– Обычно да. Иногда наверху.

– Вы снова уедете отсюда?

– Конечно.

– Вы не продадите мельницу, не так ли? Она будет вам домом.

– Это зависит…

– От чего?

– От жизни, мой цветочек. – Он говорил так, будто она была ребенком, который задает утомительные детские вопросы. Он уделял поджаривающимся бифштексам больше внимания, чем ей.

Она предложила:

– Позвольте мне опекать мельницу, если вы уедете. Я бы заботилась о ней.

– Это – дело, – сказал он. – Перемешайте салат, и получите ключ.

Она сделала салат и приправу к салату, которая ей самой нравилась.

– Сколько картин он забрал? – спросила она.

– Пятнадцать.

– А сколько ему нужно?

– От двадцати до тридцати.

– Он получит их?

– Да.

– Последнее время вы очень заняты.

– Вы тоже.

Занята тем, что бывает с Марком там и сям, счастливое времяпрепровождение. Но ей не хотелось говорить о Марке с Корби. Она продолжала:

– Феликс рассказал мне, как он встретил вас и как Кэрол получила браслет в подарок. Что вы делали в болотах Камарга?

– Рисовал. – Он начал рассказывать ей историю Феликса Клоппера. Он был беженцем и поднялся до владельца нескольких художественных галерей с международной славой. О Кэрол, его жене, и Джастине, их маленьком сыне.

Они сидели на табуретах, ели и пили темно-красное бургундское. Корби сказал, что провел с Клопперами отпуск. В их доме он встретил часть людей с ярмарки. Он пользовался словами так, будто рисовал углем на белом листе, делая смелые, точные штрихи.

Она сказала:

– Мне бы хотелось увидеть Кэрол. – Ей и вправду хотелось бы, и жаль, что она не может.

– Вы встретите ее на открытии выставки, – сказал Корби.

Выставка…

– Я могла бы, не так ли?

– Конечно, обязательно надо сходить, – сказал он.

– Я приду.

Марк не должен быть против. Ее отец хотел сходить, она должна будет отвести отца на выставку.

Дверь мельницы открылась, и вбежала Соверен. Она не стучала, она громко звала Корби. Поэтому и Корби, и Эмма повскакивали с табуретов.

– Что случилось? – Корби подошел к ней.

Она вцепилась в него:

– Это Хамстер, он убьет его!

– Кто кого убьет?

– Пойдемте! – Она тянула его за руку. – Там, в пабе, драка. Хамстер и Билли Саваг.

Билли Саваг был местный пастух. По сравнению с Хамстером он имел преимущество в весе и ширине, но Эмма удивилась, услышав, что он ввязался в драку. Всю свою двадцатидевятилетнюю жизнь он был тих и безобиден, как ягненок.

– Этого только нам не хватало! – сказал Корби. Он стряхнул с себя вцепившуюся в него Соверен. – Ждите обе здесь.

– Я лучше с вами! – вопила Соверен.

– Мне кажется, что вы сделали достаточно, – сказал Корби. – Не думаю, что вы хотите принять участие в драке. – Это было сказано Эмме, которая была уже в дверях мельницы.

Эмма спросила:

– Соверен, что произошло? Не могу представить, чтобы Билли Саваг спровоцировал драку.

– Он и не делал этого. Это Хамстер. Я была с Хамстером, и я знаю Билли, я встретила его на почте. Он пожелал доброго вечера, а Хамстер думает, что между нами что-то было. Хамстер просто ревнует. – Интонация ее голоса менялась от истерической до извиняющейся. – Рехнуться можно, сказала же – ничего не было! В конце концов, я сказала, почему бы Билли не поглазеть на меня, если я ему нравлюсь? И Хамстер захотел показать, что он крутой.

– И что Хамстер сделал? – спросила Эмма, предчувствуя недоброе.

– Разбил бутылку, – сказала Соверен.

– Ужас!

Время от времени в «Собаке и фазане» случались драки. Обычно ближе к вечеру. В худшем случае все кончалось подбитым глазом – владелец вовремя примирял враждующие стороны. Местные авторитеты из Хардичей заказывали выпивку, и конфликт разрешался словами, а не кулаками.

Никогда прежде решение проблем не начиналось с разбитой бутылки, и Эмма представила себе страшную картину: злобный Хамстер идет на Билли Савага, держа розочку наготове. Ее губы пересохли.

– Вряд ли он пустит ее в ход…

– Конечно пустит. Зачем бы ему разбивать бутылку, если он не собирается драться ею?

– Если он это сделает, знаете, что будет? Вся деревня вооружится против вас! – прохрипела Эмма.

Соверен зажмурила глаза, и две большие слезы скатились по ее щекам.

– А нам некуда деваться.

– Ему надо было подумать, прежде чем разбивать бутылку, – сказала Эмма, которая ничем не могла помочь, а просто высказывала свое мнение. – Какое идиотство!

– Я бежала всю дорогу, – плакала Соверен. – Только Корби может остановить его.

– А разбитая бутылка? – Эмма снова бросилась к двери. Соверен должна остановить Хамстера. Им лучше пойти туда.

– Однажды он напал на Корби, а Корби чуть не убил его. Он боится взбешенного Корби.

– Пойдем туда, – настаивала Эмма.

– Корби велел оставаться.

– Мне плевать, что он сказал, я не допущу, чтобы он усмирял идиота с разбитой бутылкой.

– Чем мы можем помочь? – спросила Соверен.

– Здесь – ничем, – твердо сказала Эмма. Все-таки она убедила Соверен. Пока они бежали, Эмма инструктировала: – Вы начинаете громко кричать. Вы кричите Хамстеру, что бросите его, если он не прекратит драку. Пусть дойдет до него через его толстый череп.

– Да уж, – согласилась печально Соверен. – Череп у него толщиной в две доски.

Эмма не знала, что она ожидала увидеть и услышать. Крики из «Собаки и фазана», возможно, даже вылетающую из окон мебель или клиентов, но все выглядело как обычно.

Паб представлял собой черно-белое здание, в старом стиле, приятное на вид; тяжелая обитая дверь защищала от сквозняков, а окна приветливо светились ярким светом.

Когда Эмма открыла дверь, она услышала звуки музыки и шум разговоров. Никто не кричал, ничто не выдавало присутствия Хамстера, Корби или Билли Савага.

Она узнала Генри Тернера, начальника Кита, сидящего у двери с близкими друзьями. Постоянные посетители в этот час, они что-то оживленно обсуждали. Они посмотрели на Соверен с неодобрением, а на Эмму с удивлением.

– Добрый вечер, мисс Чандлер, – приветствовал ее Генри Тернер.

– Пожалуйста, скажите, что случилось? – спросила Эмма.

– Разве эта молодая леди не сообщила вам? – Он сделал паузу, соображая, стоит ли называть Соверен леди. – Горе луковое, с кем она пришла, напал на Билли Савага. Посмотрите туда.

Он указал на разбитую бутылку, валяющуюся на столе. Большинство столов было занято, но этот пустовал. Осколки стекла, разлитое пиво на красном плиточном полу – все это напоминало декорацию к оперетте. Все повернулись к пустому столику.

– С этой бутылкой, – продолжал Генри Тернер самодовольно, будто лично руководил представлением, – он подпрыгнул и завопил: «Отстань от моей девушки! Понял!» – разбил бутылку и напал на Билла.

– А что дальше? – спросила Эмма.

– Джо и Берт скрутили его, – объявил, ликуя, Генри Тернер.

– Скрутили его? – пискнула Соверен.

Эмма облегченно вздохнула. Джо был барменом, Берт – водопроводчиком. Оба крупные мужчины. Какое счастье, что Хамстер со своим смертельным оружием обезврежен! Конечно, они и хотели только обезвредить, а не причинять вред.

– Где он? – прошептала Соверен, и Генри Тернер указал на дверь около бара. – Они вытащили его на задний двор? – Соверен, очевидно, подумала, что Хамстера теперь избивают на автомобильной стоянке.

– Он в офисе, – удовлетворенно произнес Генри Тернер. – Ждут полицию.

– Нельзя вызывать полицию! – Соверен взвыла так, что все в помещении услышали ее. – Он состоит на учете.

Слушатели обменялись многозначительными взглядами: «Сидел в тюрьме, а? Теперь понятно, теперь неудивительно!»

Эмма спросила:

– Где мистер Кемпсон?

– С ними.

– Спасибо, – сказала Эмма. – А Билли Саваг, с ним все хорошо?

– Он не добрался до Билла, – ответили ей.

Она увидела Билли Савага в другом конце комнаты. Он сидел на стуле, держа стакан бренди, среди плотного кольца друзей.

Если бы ей не показали на него, она бы его не узнала. Билли Саваг никогда в своей жизни не был еще центром внимания. Происшествие добавило ему очков. До этого он был темной лошадкой. Девушки, прежде его не замечавшие, теперь спрашивали про Билли Савага.

– Пошли, – скомандовала Эмма. – Нам лучше вернуться. – Не хотелось бы, чтобы Соверен видела, как Хамстера загружают в полицейскую машину.

Тут дверь со стороны главной улицы открылась, и в зал вошли Панчи, Попп Росси, владелец карусели и тира, и Топор Харрисон. Они ожидали радушного приема. Последние недели они были завсегдатаями паба. Но сегодня прием оказался холодным. Сидели в гнетущей тишине, пока кто-то не сказал им, что произошло. Соверен проскользнула мимо отца и выскочила из паба в темноту.

Эмма выскочила с ней.

– Мой отец выйдет из себя, когда услышит о Хамстере, – стонала Соверен. – Как вы думаете, что будет?

Эмме было жаль, что она не может сказать что-нибудь успокаивающее. Но лгать Соверен, что все будет прекрасно, было бы жестоко.

И она призналась:

– Я не знаю.

К ним присоединились Спарки и Траг, когда они шли через луг. Эти двое только что продали подержанный автомобиль и, увидев их, закричали:

– Привет! – не заметив, что ответ звучит как-то уныло.

– Смотри! – сказал Траг, длинный и тощий юнец, демонстрируя Соверен пачку денег. – Как, девушки, пройдемся до паба и выпьем на счастье?

Соверен взвыла, как сирена, и пошла, спотыкаясь, к воротам, а затем побежала через луг. Призрачная фигура, освещенная лунным светом.

Молодые люди потрясенно остановились.

– Что я сделал? Что я сделал? – спрашивал Траг в ужасе.

– Хамстер начал драку в пабе, – объяснила Эмма.

– Драка? – Даже в темноте было видно, как заблестели глаза у Спарки. – Так чего мы ждем? – недоумевал Спарки.

Траг выругался. Его симпатии были не на стороне Хамстера.

– Вы знаете то, что Корби сказал нам. Вы знаете, что он предупреждал. Любая неприятность – и Большеухий из Большого дома выгонит нас отсюда.

Это было прозвище Марка, но Эмма была слишком подавлена сейчас, чтобы возражать.

– Что делать? – спросил Спарки. Его голос был не радостен. – Корби знает?

– Он там, – сказала Эмма.

– Он ничего бы не начал, если бы Корби был там.

– Соверен позвала Корби. На вашем месте я бы держалась подальше.

Сама она чувствовала ответственность за Соверен. Она оставила их спорящими и поспешила за ней, неуверенная, возвратится ли Соверен на мельницу или отправится домой к фургонам. Мэг, мать Соверен, была, скорее всего, на территории лагеря, как и большинство ее друзей. Вряд ли они обрадуются, когда услышат, что случилось.

Соверен была на мельнице. Когда Эмма вошла, она сидела на железной лестнице, прижавшись к стене.

– Вы здесь! – воскликнула Эмма.

– Да, ведь Корби велел оставаться тут! – Теперь она была готова повиноваться этому указанию Корби. И Эмма должна была признать, что в целом было бы лучше, если бы они остались. На столе осталась еда и треть бутылки бургундского.

Эмма автоматически принялась убирать со стола, просто для того, чтобы что-то делать. Ей было жаль, что она не может сказать что-нибудь утешительное. Утром матери будут наказывать детям держаться подальше от луга и мужчины будут спрашивать друг друга, какое имели право давать луг хулиганам.

Соверен размышляла вслух:

– Они опять его посадят, конечно. Ведь он был в исправительной колонии.

Очевидно, у Хамстера с рождения были дурные наклонности, и Эмма, вздохнув, налила немного вина и угостила Соверен.

– Спасибо, – поблагодарила Соверен. Она пригубила вино и скривилась, она любила сладкое. Эмма ничего не говорила, но Соверен пыталась защитить Хамстера: – С тех пор с ним не случалось неприятностей. Любой может ошибиться, правда? Никто не совершенен, и нельзя обвинять Хамстера.

– Нельзя, – согласилась Эмма.

Девушки сидели на лестнице и ждали. Время тянулось медленно, но, должно быть, прошло только несколько минут, когда раздался стук в дверь. Эмма открыла. Соверен прижалась к стене, будто хотела слиться с ней, растворившись.

На улице собралась небольшая толпа. Траг и Спарки сходили к фургонам и рассказали новости. Люди оставили свои дела и пришли сюда, ожидая возвращения Корби с известиями.

– Корби еще не вернулся, – сказала Эмма.

– Соверен там? – потребовала ответа ее мать.

Эмма замешкалась на минуту, и Мэг, зайдя внутрь, немедленно увидела Соверен.

– Что ты знаешь обо всем этом? Ты была с ним, правда? Что было причиной этого всего?

– Я, – огрызнулась Соверен. – Парень глазел на меня.

– Поэтому началась драка? – не унималась Мэг.

В конце концов все очутились в мельнице. Всех мучили тяжелые предчувствия, поэтому все сразу как-то постарели, даже Бет, Траг и Спарки. Они ждали, некоторые – стоя, некоторые – сидя на полу. Около двенадцати человек. Может быть, и больше. Все сидели тихо.

Траг стоял в дверном проеме мельницы. От открытой двери несло холодом, но никто не говорил, что дверь надо закрыть. И когда Траг сказал:

– Они идут. – Все напряглись, как будто сидели в осаде и он вел наблюдение за врагом.

Но это были не сельские жители, вооруженные вилами. Это были Панчи, Попп, Топор, Корби и Хамстер.

Траг нырнул в темноту, чтобы встретить их. Все сразу встали и задвигались. Они вошли в мельницу, мрачные и тихие, готовые отвечать на вопросы.

Корби выглядел утомленным. Он крикнул:

– Тихо!

И все успокоились.

Он осмотрел их. Весь состав был здесь. Эмма могла подтвердить это. Он начал:

– Что, черт возьми, вы все делаете здесь? Сегодня вечером не надо уезжать. Они еще не оформили всех документов.

– Еще оформят. – Топор был убежден. – Вы слышали, что они сказали. – И он рассказал тем, кто не слышал. – Благодаря этому глупому молодому… – Он повернулся к Хамстеру, и Эмма решила, что словарный запас у Топора богаче, чем у Трага.

Соверен спросила испуганно:

– Они звонили в полицию?

– Нет, – сказал Корби.

Хамстеру повезло. Насколько повезло?

– Идите домой, ладно? – сказал Корби. – Идите все вместе и его возьмите с собой.

Хамстер съежился. Топор Харрисон толкнул его к двери, и все стали выходить.

Когда Мэг шла мимо Корби, она дотронулась своей птичьей рукой до его руки и сказала умоляюще:

– Мы не все подвели вас, Корби.

– Я знаю это, Мэг. – Он улыбнулся ей. – Не надо переживать по этому поводу.

Она вздохнула:

– Вымотал он вас! Ну, надаю я ему по шее! – Она выглядела физически неспособной выполнить угрозу, зато звучало это внушительно.

Эмма смотрела, как они уходят. Когда Корби закрыл дверь, она спросила дрожащим голосом:

– Что они с ним сделают?

– С Хамстером? Это меня меньше всего заботит. Они могут разрезать его на кусочки и бросить в реку, и я пожелаю им удачи.

– Не говорите так. Хамстер выходил с видом осужденного на смерть. Что они с ним сделают?

Он смеялся над нею:

– Не волнуйтесь, они не будут убивать его, бедного маленького чертенка.

– Что же все-таки произошло?

– Мне надо что-нибудь выпить, мой цветочек.

– Кофе? Или вот, осталось немного вина.

Он взял бутылку с бургундским и два стакана. Они поднялись по лестнице. Он поставил бутылку и стаканы на низкий стол перед кожаным диваном и сел. Эмма села около него и покачала головой:

– Спасибо, мне не надо. Надеюсь, вы все уладили.

– Спасен конницей, – сказал Корби. Он наливал себе вино, уныло глядя в стакан. – Джон уже приготовился принять крутые меры.

Джон Поинтон, владелец паба.

– Что вы говорили? – спросила Эмма.

– Хамстер взял первое слово… «Клянусь, что я не собирался убивать его».

– Вы верите ему?

Корби глотнул вина и поставил стакан.

– Я верю ему. Я думаю, как только он разбил ту бутылку и закричал на Билли Савага, он понял, что в этой драке он не будет победителем. Он догадался, что произойдет, и он просто стоял там и не сопротивлялся им, что ему еще оставалось делать? Если бы Хамстер сопротивлялся, когда они схватили его, кто-нибудь был бы ранен.

У него был усталый голос. Эмма заметила:

– Соверен сказала, что вы однажды дрались с ним.

Он усмехнулся:

– Это произошло, когда я делал наброски и крутился около ярмарки. После этого наши отношения вошли в здоровое русло.

– Захватывающе, – сказала Эмма.

– А что, разве нет? – спросил Корби. – Полчаса – и отношения с Хамстером налажены.

– Вы были бы хорошим адвокатом.

– Это у нас семейное. Я учился на адвоката. – Его голос звучал утомленно. – Во всяком случае, Соверен и Хамстер больше не появятся в «Собаке и фазане». Хотя Джон в конце концов согласился, что Хамстер молодой дурак и не представляет собой угрозы. В офисе Джона Билл и Хамстер помирились, и Билл простил его. Думаю, что Билл все еще осознает, что же произошло.