Текст книги "Мельница на лугу"

Автор книги: Джейн Донелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава 7

Марк был у сторожки, когда Эмма подошла к деревне и стала смотреть на ворота «Хардич-Хауса». Он помахал рукой, и сердце ее учащенно забилось. Марк подошел к ней, сумрак делал его больше, чем когда-либо, похожим на мужчину ее мечты. Когда он коснулся ее, ей вспомнилась детская игра, когда надо коснуться человека, «выручить» его. Казалось, только держись за его руку – и все плохое отступит.

Она сказала:

– Привет, – и улыбнулась.

Марк улыбнулся:

– Ты запыхалась. – Это была правда. – Ну что, две девушки приходили?

– Приходила одна. Она привела своего друга. Они с ярмарки.

– М-м-да! – не одобрил он. – Чего бы ты хотела? Может, пойдем ко мне и выпьем чего-нибудь?

– Да, пойдем. – Ей хотелось провести с Марком два или три часа в спокойной обстановке. Если Сара дома, то сидеть придется втроем, но рискнуть стоило.

Они шли по шоссе. Трава по краям была скошена, деревья были еле различимы в наступивших сумерках. Марк спросил, как ее голова, и она ответила, что уже проходит. Они шли и говорили про события прошедшего дня. Но о народе с ярмарки молчали.

Когда он открывал входную дверь, Эмма спросила:

– Дома ли Сара?

– Да, – сказал он, – но не будем тревожить ее. Пойдем в студию.

Студия была небольшой комнатой. Удобные глубокие кресла, насыщенно-красные персидские ковры на блестящем полу и картины лошадей на всех стенах. Картины были написаны акварелью, маслом, были гравюры и черно-белые эскизы, фотографии из газет. Здесь была вся история конного завода Хардичей за долгое время.

Эмма удивилась, как много тут лошадей. И выслушала краткие рассказы Марка о некоторых из них. Лошади были очень красивы. Тут была и лошадь свежего каштана, лошадь, которую Марк подарил Гиллиан и которая убила ее.

Эмма держала бокал в руках и заставляла себя слушать Марка. Она знала, что должна запомнить все хорошенько, потому что это была основа Хардич-империи, вся жизнь Марка.

Она сказала:

– Они все прекрасны.

– Да, – согласился он.

– Ты не возражаешь, если я кое о чем спрошу тебя? Это беспокоит меня.

– Конечно.

Она выпалила, не успев оробеть:

– Почему ты и Корби Кемпсон так сильно ненавидите друг друга? Неужели причина – клочок земли?

Лицо Марка окаменело. Они стояли перед изображением коня по кличке Полестар. Марк предложил:

– Присядь, Эмма.

Сам он остался стоять. Поставив стакан на каминную полку, он перевернул поленья в камине, хотя этого совсем не требовалось.

– Это Кемпсон был у вас в доме сегодня вечером? – спросил он.

– Да.

– Это из-за него ты изменила свое решение остаться дома и вышла?

– Да.

– Почему?

Ей показалось, что она ответила честно:

– Мне неудобно находиться рядом с ним. Вы враждуете. Это не простое неодобрение или неприязнь. Вы – настоящие враги.

Марк не смотрел на нее, но она знала, что нерв на щеке у него дергается. Он сказал:

– Я так полагаю, – будто ему не хотелось признавать этого вслух.

Эмма сидела тихо. Это не было ответом. Но повторять вопрос не было смысла.

– Да, – внезапно сказал он решительно. – Да.

Он отошел от камина, чтобы сесть на стул перед ней. Его движение и голос стали теперь решительными.

– Кемпсон, – продолжил он, – воплощение всего, чему я не доверяю. Я действую вполне осознанно. Ты же, вероятно, инстинктивно не доверяешь, потому что я думаю, что ты тоже не доверяешь.

С самого начала она была осторожна с Корби. Это не имело никакого отношения к Марку тогда. Да, это, должно быть, был инстинкт.

Марк продолжал неистово:

– Малая часть человечества – строители, созидатели. Они дают все миру. Большая часть – дают больше, чем забирают, и часть – только берут. – Эмма ждала. Марк был мрачно-серьезен. – Затем идут люди, кого я называю носителями зла. Естественная противоположность первых. Они не только берут. Они вдохновенно уничтожают все.

Носители зла? Сильно сказано.

Марк Хардич продолжал горько:

– Люди как Кемпсон приносят много зла.

В студию не доносилось посторонних шумов. Соединенная только с библиотекой, она была полностью звукоизолирована. Все детали на картинах были тщательно прописаны, и Эмме на память пришли картины Корби с их бурей цветов. Они тревожили, как и их автор, но… Зло?

Она слышала, как говорит:

– Ты сказал, что действуешь осознанно. По какой причине?

– У меня есть, – сказал Марк; и когда замолчал, она спросила:

– Какая?

Не глядя на нее, он ответил отрывисто:

– Если бы моя жена была менее предана мне и мы любили бы друг друга меньше, Кемпсон мог разрушить наш брак.

Слишком поздно она сообразила, что пора прекратить расспросы. Слишком глубоко копнула. Она сказала:

– Извини, мне жаль.

– Излишне напоминать, что все сказанное должно остаться между нами.

Как будто она могла говорить об этом с посторонними! С посторонними об этом не говорят! Она сидела с пылающими щеками.

– Может, мне лучше уйти?

– Конечно нет. – Он продолжил рассказ с места, где он остановился, с Полестара, говоря о выигранных им гонках, но в его голосе не было прежнего энтузиазма. Он был как опытный гид, который может показывать туристу окрестности и, хорошо зная факты, думать о другом.

Когда с карьерой Полестара было покончено, он не стал рассказывать о другой лошади, а Эмма не стала просить. Она глотнула вина и принялась размышлять, что она будет делать, если Марк будет вот так тихо сидеть, погруженный в мысли. Было ужасно некомфортно.

– Послушаем музыку? – предложил он.

– Давай.

Он снова наполнил ее бокал, не спрашивая, хочет ли она, и пошел к стереосистеме. Отделанный деревом, музыкальный центр стоял у стены. Дерево было хорошо отполировано, его естественный рисунок выглядел привлекательно.

Она вспомнила о деревянном яйце. Ей захотелось потрогать его прямо сейчас. Она сжала хрустальный бокал так крепко, что чуть не раздавила его. Поставила его на стол и стала ждать, когда зазвучит музыка.

В машине, по дороге на ярмарку посуды, Корби включил музыку, и певица блюза скрасила дорогу. Эта же музыка была без слов, но она хотя бы заполнила тишину. Отпала необходимость говорить. Хотя Эмма была не дока в музыке, она узнала «Лебединое озеро» Чайковского. Вскоре она догадалась, что не музыка является причиной молчания Марка. Он сидел с отсутствующим лицом и не слушал музыку. Он слушал Гиллиан, Эмма была уверена в этом. Он вновь погрузился в воспоминания.

Эмма ничего не знала. Корби не говорил ничего подозрительного об отношении Гиллиан Хардич к нему. «Последняя госпожа Хардич была сама красота… я не одобряю вашего соперничества…» Что еще? Что еще?

Она сидела опустив голову и разглядывая сжатые в замок руки. Музыка звучала, заполняя комнату. Что еще? Что Гиллиан не была счастлива с Марком. Но она была счастлива. Все знали, кроме Корби, что была. И вот вчера Корби обвинил Марка в смерти Гиллиан.

Вот в чем причина ненависти Корби. Это не было правдой, но Корби убедил себя, что это было. Она украдкой, не поворачивая головы, бросила взгляд на Марка. Он не смотрел ни на нее, ни на что другое в комнате. Такого с ним еще не бывало, и это из-за Эммы. Она вернула Гиллиан сегодня вечером. Для Марка Хардича в этот момент Эмма Чандлер не существовала. У девушки, которую он вспоминал сейчас, были светлые волосы. Ее обаяние подействовало на Корби – как? Он умолял? Плел интриги? Как он пробовал разрушить брак?

Как Эмма жалела теперь, что стала выяснять причину ненависти Марка к Корби! Она залпом осушила бокал вина. Марк же оставил бокал нетронутым. Она знала, что должна сидеть здесь, пока музыка не прекратится. Невозможно было отвлечь его, пока он сам не задвигается и не заговорит.

Вдруг дверь открылась и вошла Сара. Она вошла тихо, но, увидев Эмму рядом с Марком, удивленно вскрикнула:

– Я думала, что ты один. Чайковский! Я думала, что ты должен быть один.

Ее голос звучал укоризненно. Марк встал, выключил музыку:

– Чего тебе?

– Просто хочу пожелать тебе доброй ночи.

Он нахмурился, посмотрел на красного дерева письменный стол в викторианском стиле. На столе стояла серебряная ваза. Чего-то не хватало. Желтые цветы, подумала Эмма. Вот что ему хотелось бы увидеть. Гиллиан любила заполнять дом цветами. Теперь, в октябре, это могли быть хризантемы – большие, желтые. Или, имея деньги, Гиллиан могла покупать розы.

Марк послал Эмме белые розы, а Корби высмеял их. На них не было шипов и совершенно отсутствовал запах. Она засушила два бутона. Теперь они останутся у нее навсегда. Она сказала:

– Думаю, мне пора.

Сара стала что-то говорить, но Эмма встала, и Марк сказал:

– Уходишь?

– Мне пора.

– Очень хорошо.

Ее пальто висело на стуле. Он подал ей его и помог надеть. Сара сказала:

– Я слышала, что они остаются. – В ее словах звучал упрек.

– Пока остаются, – уточнил Марк. Он открыл дверь, пропуская Эмму вперед. При этом он улыбнулся ей так, будто их теперь объединяла общая тайна, недоступная Саре. На улице было холодно и темно. Марк нес фонарик, освещая лучом дорогу, хотя шоссе было ровное, как полированная доска. К тому времени, когда они достигли конца шоссе, глаза Эммы привыкли к темноте.

Она начала говорить, как только они вышли из дома. На нее напала нервная говорливость, она болтала всю дорогу до дому.

– Уверена, – говорила она, – новые соседи не наделают хлопот. Соверен, девушка, которая приходила к нам на чай, сказала, что это счастье – найти место, где можно перезимовать. Конечно, они постараются, чтобы все было хорошо. Они будут заниматься ремонтом в течение зимы, – объясняла она, – и хотели бы поработать по найму. – Она разболтала, что Соверен будет приходить в «Милл-Хаус», пару дней в неделю. И что Крисси хочет уговорить Кита нанять ей помощницу по хозяйству.

– Не составишь ли мне компанию на званом обеде в следующий четверг?

Общество. Они никогда не встречались в обществе. Все их свидания проходили наедине. Несколько раз, правда, случалось, что Марка кто-нибудь узнавал. В таких случаях он представлял Эмму, но отказывался от компании. Она согласилась:

– Хорошо. Где?

Она знала имена, но не была знакома с этими людьми. Это было семейство из высшего света. Когда Гиллиан была жива, в «Хардич-Хаус», несомненно, бывали гости.

Эмма знала, что она будет выглядеть достойно в доме тех людей. Но она также знала, что все, включая Марка, будут невольно сравнивать ее с Гиллиан.

Она сказала легкомысленно:

– Это будет забавно. – Но слово было выбрано неправильно. Такой вечер вряд ли будет забавен.

– Хорошо, – сказал Марк. – Встретимся в семь часов.

– Буду ждать.

– Я тоже, – сказал он.

Из дома Эммы доносились смех и оживленные голоса. Эмма с сомнением спросила:

– Ты зайдешь?

Конечно, он не захотел. И отлично. Мало было бы радости присутствующим от его визита. Только не Марк Хардич! Марк и Эмма пошли к боковой двери, и он сказал:

– Доброй ночи, Эмма!

Когда он ее целовал, до них долетел уже взрыв смеха, и она сказала:

– Хорошо, что поблизости нет соседей. – Мельница была ближайшим строением, но при существующих обстоятельствах мельница не шла в расчет.

Марк улыбнулся, но она сомневалась, что он доволен.

– Доброй ночи, – пожелала она торопливо.

Ей не было жаль, что он уходит. Не было причин чувствовать себя неловко за смех, доносящийся из дома. Она подождала несколько минут и, когда Марк скрылся из виду, повернулась, чтобы направиться к кухонной двери, которая должна была быть открыта – она не закрыла ее.

Корби открывал запертые ворота со стороны луга. Он сказал любезно:

– Только хорошие друзья, не так ли? – повторяя ее же слова. Похоже, он видел, как Марк поцеловал ее, пожелав доброй ночи.

Она начала с негодованием:

– Почему вы подсматривали?

– Я должен был выпрыгнуть из темноты? Если бы я увидел признаки необузданной страсти, я бы, конечно, показался, но вряд ли мое появление было необходимо в данной ситуации.

– Что вы здесь делаете? – требовательно спросила она.

– Ходил на мельницу проверить отопительную систему. Еще вопросы? – Он ждал ее у угла дома, на дорожке, огибающей небольшой палисадник и ведущей к черному ходу. Она остановилась, перед тем как подойти к нему.

– Почему Марк приказал не пускать вас к конюшням? Да, думаю, и к дому тоже?

– Вы спрашиваете так, будто знаете ответ. Хорошо же вы провели вечер!

– Мы слушали музыку. «Лебединое озеро».

– Вы знаете?

– Вошла Сара. Она сказала: «Я думала, что ты один. Слушаешь Чайковского». Это была любимая музыка Гиллиан?

– Да.

– Вы были с ней знакомы раньше?

– Да.

– Поэтому и купили мельницу?

Он отвечал на все вопросы весьма уклончиво, а теперь и вовсе двинулся к кухонной двери, желая избегнуть допроса.

– Как мы уже решили ранее, давайте каждый заниматься своим делом!

– Согласна, – сказала она. – Сожалею. Но мне хочется знать о Гиллиан.

Он застыл на месте, не оборачиваясь. Она не узнала его голос, когда он произнес:

– Не от меня, ради бога.

Вероятно, он боготворил Гиллиан Хардич. Как безжалостно было стремиться разрушить чужой брак! Но в его голосе чувствовалась боль. И все это она, Эмма! Она уже заставила сегодня страдать Марка, теперь – Корби. Нет, хватит вопросов, хватит исследований!

Дверь кухни открылась, свет выхватил их фигуры из темноты, и Соверен и Хамстер заметили их.

– Привет, привет, привет! – запел Хамстер. – Вы сходили за ней, что ли?

– Мы столкнулись у дверей, – процедила Эмма.

– Представляю, – растягивая слова, сказал Хамстер. Он пошел по садовой дорожке, обвив рукой талию Соверен.

Соверен хихикнула:

– Бет ждет вас, чтобы сделать предложение!

– Мне? – спросила Эмма. – Какое?

– Позволить ей что-нибудь делать для Корби, – сказала Соверен, проходя мимо.

– Что-что?

Проходя через ворота и пересекая луг, они все еще хихикали. Корби также рассмеялся над Эммой. Не долго она продержалась без вопросов. Отбросив гордость, Эмма спросила:

– О чем это они?

– Бет предложила свои услуги по уборке мельницы. Я не нуждаюсь в уборщице. Как-нибудь сам справлюсь, привык уже. Я пробовал вежливо отказаться, но ваш отец придумал лучше. Он сказал ей, что вы убираете у меня.

– С ума сойти! – возмутилась Эмма. – Получается, я наняла Соверен, чтобы спокойнее убираться у вас в доме?

– Что-то вроде этого.

– А вы… вы не ждете от меня, что я брошусь убирать и скрести у вас полы?

– Это вряд ли!

В кухне Эмма сняла пальто и повесила его за дверь. До нее долетали какие-то голоса. Здесь не только Бет!

Лицо Корби было бесстрастно. При ярком освещении было трудно ошибиться. Возможно, ей пригрезилось, что она ранила его чувства. На самом деле он просто испытывал раздражение в ответ на ее дерзость. Она сказала с облегчением:

– Предположим, Бет предложит мне уступить место. Интересно, какова заработная плата?

– Как на аттракционе колец, выбор призов, – сказал Корби.

– Только не кувшины! – улыбнулась Эмма. – Давайте войдем. Там что-то происходит!

Бет сидела на табурете перед камином, ее нависшие на лицо волосы придавали ей сходство с ведьмой. Там были Спарки, Топор Харрисон и Мэг – отец и мать Соверен.

Топор смешил всех, рассказывая забавные случаи из жизни ярмарки. Кроме отца Эммы, все знали эти истории. Отец простодушно смеялся вместе со всеми.

Теперь шел разговор о решении властей лишить целую ярмарку земли. Эмма поздоровалась и села на диван. Топор начал душераздирающий подсчет клиентов, требующих обратно свои деньги. И сообщил одну маленькую деталь: все они не могли найти выход из «Комнаты страха».

Корби сел позади Эммы. Если бы она наклонилась назад, она бы наткнулась на него. Если бы она повернула голову, она уткнулась бы в его лицо. Она сидела прямо, слушая, улыбаясь, удивляясь…

Так вот оно что! Корби знал Гиллиан прежде, чем он прибыл сюда. «Как давно он ее знал? – спрашивала себя Эмма. – Он купил мельницу из-за Гиллиан или это было совпадение? Как тесен мир! Но Корби говорил, что Марк Хардич обижался на ерунду, например когда его жена по-дружески к кому-нибудь относилась».

Если бы у Корби были серьезные планы насчет Гиллиан, кто-нибудь уж точно заметил бы это. У сплетников в округе были острые глаза и злые языки, но событие прошло мимо них.

Или она просто не слышала? Она постоянно бывала теперь с Марком Хардичем. Никто бы ей не сказал об этих слухах, ведь она могла рассказать все Марку.

Кроме ее отца. Но он не обращает внимания на сплетни. Кит? Да, Кит мог бы сказать ей. Крисси сделала бы это достаточно быстро. А Крисси не знала. Она работала в конюшнях и не понимала, почему Марк Хардич распорядился не пускать Корби на свою территорию. И ни один из целого штата работников не понимал.

Но Корби понял, почему Марк так распорядился. Хотя Корби не обычный человек. У него достаточно ума и самообладания, чтобы скрыть свои мысли и желания. «Ничего не понимаю», – призналась сама себе Эмма. Возможно, она никогда и не узнает. Это ведь ее не очень-то касается.

Во вторник Эмма купила у себя в магазине платье, которое она наденет на званый обед в четверг. Во вторник же Соверен произвела в «Милл-Хаус» генеральную уборку. Выйдя из комнаты Эммы, Соверен сказала, что плюшевый медведь кажется ей знакомым.

– Ах этот, – сказала Эмма. – Ярмарка посуды. Тир.

– Я так и думала, – отреагировала Соверен. – Держите его на счастье?

– Я не знаю, почему я храню его. Он просто сидит там.

Тут раздались шаги по скрипучей лестнице, и вошла Крисси.

– Что в пакете? – спросила Крисси, бросив взгляд на большой полиэтиленовый мешок, в котором Эмма принесла домой платье.

– Новое платье, – ответила Эмма.

– Покажи нам, – попросила Крисси.

Эмма достала платье из пакета и развернула упаковку. Это было шелковое платье цвета пламени с длинной юбкой, глубоким вырезом и широкими рукавами.

– Вот это да! – выдохнула Крисси восторженно, расправляя юбку. – Прекрасно! Когда ты наденешь его?

– Я иду на званый обед с Марком в четверг.

– Везет же людям! – Крисси тоже хотела такое платье. – Я собираюсь пойти на вечеринку у Глинис, помнишь, я тебе говорила? Кит предложил мне купить платье. Мне хочется такое же, но мне стыдно просить, ведь Кит зарабатывает деньги день и ночь напролет. Ну примерь его, примерь, – просила Крисси. – Хочется посмотреть на тебя в нем.

Эмма послушно сняла коричневые клетчатую юбку и свитер, которые были униформой в этот сезон в магазине, где она работала, и надела платье. Оно сидело отлично. Эмма была само совершенство. Все заохали и заахали, потом Крисси сказала:

– Пойди покажись папе. Ты выглядишь потрясающе, Эмми. Честно говорю!

Реакция отца, подумала Эмма, скорее всего, будет отличаться от реакции Крисси. Он все еще обвинял Марка в том, что случилось три года назад. Он не верил, что обстоятельства изменились, что для Эммы не возникнет снова опасность получить душевную травму.

Крисси бросилась по лестнице, и Эмма, засмеявшись, повернулась к Соверен:

– Пойдем? Устроим демонстрацию мод.

Крисси, открыв небольшую дверь, ведущую с лестницы в гостиную, сказала:

– Привет!

Сдержанность приветствия была вызвана присутствием Корби, и Эмма остановилась.

– Идешь? – спросила Соверен.

– Там Корби.

– Ну и что? – удивилась Соверен. – Мы прилично выглядим.

Она спустилась вниз по лестнице, и Эмма медленно последовала за ней.

Отец и Корби сидели за столом. Эмма неохотно вошла. Если бы отец был один, она обыграла бы свое новое платье. Она любила дурачиться перед друзьями. Но сейчас ей не хотелось выступать перед Корби в платье, которое она купила для предстоящего важного свидания с Марком. Как будто Корби мог что-нибудь испортить одному ему ведомым способом.

– Разве не прелесть? – сказала Крисси.

Отец улыбнулся:

– Она похожа на цыганку.

Сняв свитер, Эмма растрепала волосы и не причесывалась с тех пор. Она отбросила волосы назад.

– Смотреть надо на платье, а не на меня! – закричала, приглаживая волосы обеими руками. – Ну ладно, нам пора. – Ей не хотелось стоять здесь. Но Крисси не смогла устоять и выболтала новости:

– Эмма приглашена на званый обед в четверг. Кит и я будем танцевать под музыку, макать чипсы в сыр, а Эмма будет угощаться на широкую ногу с мистером Хардичем в «Редферн-Корт». – Она вздохнула. – Как вам это нравится? Это вам не ярмарка, правда? Везет же некоторым!

Итак, Корби теперь знал все. Эмма хотела было прервать Крисси. Ее предостерегающий взгляд поймал Корби. Он оглянулся и посмотрел на нее без улыбки. Она все еще придерживала рукой волосы, при этом создавался эффект прически Гиллиан Хардич. В этом элегантном платье она выглядела более похожей на Гиллиан, чем когда-либо.

Ей показалось, что она прочитала мысли Корби. Он думал, что она старается скопировать Гиллиан. Он мог подумать, что в «Редферн-Корт» она надеется быть в роли претендентки на место Гиллиан. Жалкая подделка, убогая имитация. Возможно, вначале ей и хотелось добиться сходства, но потом ей захотелось утвердить собственную индивидуальность.

Она тряхнула волосами, они снова разметались по плечам, и весело спросила:

– Так тебе кажется, что я похожа на цыганку?

– В этом платье?

– Может быть, я украла его или выпросила?

– Верится с трудом!

– Предсказать судьбу? Покажите мне вашу руку, Корби, – вошла в раж Эмма.

– Вы можете предсказывать судьбу? – спросила Соверен.

– Да, – сказала Эмма беспечно.

Соверен усмехнулась:

– Вы могли бы ходить по дорогам с нами, завести себе небольшую палатку.

Корби сказал:

– Вы видите небольшую палатку в вашем будущем?

Было странно, что она обрадовалась его мимолетной улыбке.

Она сказала:

– Честно говоря, я все выдумала. Я не умею гадать.

– Давайте я погадаю? – Он взял ее руку, а Соверен и ее отец захихикали и стали ждать, что он скажет.

Эмма судорожно сжала ладонь:

– Нет, спасибо.

– Испугались!

– Лучше не знать будущего.

– А вдруг там приятные неожиданности?

– А если неприятные? Вот я и не хочу знать!

Ее рука была сжата, и он, держа ее за запястье, посмотрел на линии немного ниже мизинца.

– Два ребенка, – объявил он. – Ну, неожиданно?

Соверен рассмеялась, а отец Эммы сказал:

– Хорошо бы.

Эмма покраснела, чувствуя себя неловко, так как она тоже улыбнулась.

– Хорошо, – сказала она, – это только часть моего будущего, и я думаю, что остальное лучше подождать и узнать самой.

В четверг она сделала прическу, собрав волосы в пучок на голове, и удовлетворенно решила, что результат стоил денег, которые она потратила на платье и в парикмахерской. Она гордо и высоко держала голову и совсем не была похожа на цыганку. «Ну, вылитая леди поместья!» – мог бы сказать Корби.

Он ничего не сказал, потому что не видел ее. Его не было рядом, когда Марк позвонил ей, а если бы он и был, она нашла бы способ избежать встречи.

Но это не имело значения. Важно было только то, что скажет Марк. И Марк стоял и молча смотрел на нее долгое время, прежде чем наконец произнес:

– Моя дорогая Эмма, ты очень красива.

Она знала это, и она поняла, что вечер пройдет удачно. «Я люблю тебя, – думала она. – Никто никогда не сможет сравниться с тобой. Мне для тебя ничего не жалко».

Когда автомобиль остановился перед «Редферн-Корт», Марк повернулся к ней и улыбнулся:

– Вот мы и приехали!

Она подумала: «Неужели мне все это снится и я проснусь сейчас?»

Но она не спала. Дом, куда они приехали, был реален, и мужчина, находящийся рядом, тоже. Она должна хорошенько все запомнить, чтобы рассказать потом Крисси. Никто больше не хочет слушать, но Крисси будет ждать истории затаив дыхание.

Обстановка в доме была элегантна. В гостиной висел подлинник Пикассо. Все было какое-то настоящее. В этой среде не терпят подделок. Кроме Эммы. Тихонько она играла свою роль, оставаясь молчаливой и красивой, потому что именно такой ее хотел видеть Марк.

Приглашены были восемь человек. Эмма не знала ни одного, хотя вспомнила некоторые лица по фотографиям из газет. Ни одна женщина в графстве не устраивала большего количества званых праздников и вечеров, чем Марго Аттлесей, хозяйка дома. Присутствовал еще один политик и один миллионер. Все с радостью приветствовали возвращение Марка Хардича и были любезны с Эммой.

Разговор коснулся темы, о которой Эмма имела свое мнение. Она кивала, слушала и ждала, что скажет Марк, прежде чем сама стала говорить. Обсуждались и темы, в которых она была профан, такие, как скаковые лошади и фондовые биржи. Когда дело коснулось имен, она вышла из игры.

Нет, все это неправда. Она попала в этот круг, потому что Марк Хардич привел ее. Никто не относился к ней свысока, она была долгожданной гостьей. Она прошла испытание. Она поняла это уже к концу вечера, когда получила подтверждение одобрения от хозяйки дома. Когда Марк говорил с одним мужчиной, Марго прошептала Эмме:

– Мы так волновались за него! Как хорошо видеть его опять самим собой! – И многообещающе улыбнулась.

Эмма подумала: будет легко сделать из нее друга, хотя вопрос, как далеко может она зайти?

Она была дома только после полуночи. Ее отец все еще не спал, в доме горел свет. И они с Марком вновь расстались вне дома. Эмма предпочла бы, чтобы он зашел в холл, потому что в эти дни многие из ярмарочного городка на лугу гуляли.

Свет был включен и на мельнице. И когда Марк поцеловал ее, пожелав доброй ночи, Эмма обращала на тени больше внимания, чем на поцелуй. Последний раз Корби был свидетелем их прощания. И уж если кто-то опять будет подсматривать, пусть лучше это будет Спарки.

Марк сказал:

– Мне нравится твоя прическа. Ты всегда должна носить такую.

– Хорошо, – согласилась она.

– Сделай такую прическу в субботу, – попросил он.

Они шли в театр в субботу. Она обещала:

– Да, и сегодня был прекрасный вечер.

– Спасибо за компанию.

Без нее он бы не пошел. Она чувствовала это. Марго была права: именно Эмма помогла Марку выйти из его одиночества, и волна гордости обдала ее, когда она заходила в дом. Отец спросил ее:

– Получила удовольствие?

Она не сразу поняла и пробормотала:

– Какое?

Он повторил вопрос, и она улыбнулась:

– Огромное.

– Платье имело успех?

– Да, конечно. – Она направилась в свою комнату. Уже было поздно, и завтра на работу. Любой разговор может рассеять розовое облако, в котором она еще плыла.

Она сидела перед зеркалом, вытаскивая шпильки из волос, тщательно запоминая их порядок. Но прическа была достаточно проста. Она сможет справиться самостоятельно.

Следующим утром она быстро управилась с прической, встав на пятнадцать минут раньше, чем обычно, но уложилась в пять минут.

Ее отец был все еще в кровати. Она выпила чашку чаю и принесла ему чай в комнату, как обычно делала утром, перед работой. Затем поспешила к своему небольшому автомобилю.

Панчи шел вдоль дома к лугу с парой бутылок молока, и она поздоровалась:

– Доброе утро!

– Доброе утро, – поразился Панчи. – Не узнал вас с вашими волосами.

– Как вам моя новая прическа? – спросила она.

– Классно. Хотя делает вас старше.

Эмма засмеялась:

– От этого не уйдешь!

И Панчи, который, конечно, был согласен, сказал:

– Не пойму почему, моя радость!

На работе все тоже одобрили ее новую прическу. Ее отец оценил как «симпатично», но скорее можно было сказать «элегантно». Но он просто хотел сказать, что нравится. Корби вообще ничего не сказал, что можно было принять за краткое и тихое признание.

«Эта прическа меняет меня», – призналась Эмма сама себе. Так же, как тот обед отметил новую стадию в ее отношениях с Марком Хардичем. Она была принята в общество его друзей.

В субботу, в буфете театра, в антракте, к ним подошла пара – его старые знакомые. Он представил Эмму. Раньше Марк сразу после представления Эммы его друзьям уводил ее прочь. Сейчас же вчетвером они выпили в буфете, и, когда женщина предложила попить кофе после спектакля, Марк согласился.

Хорошо прошел ноябрь. В шатрах ярмарочников все было спокойно, они уже освоились. Хамстер работал помощником истребителя паразитов в сельском окружном муниципальном совете. Спарки и его напарник, который жил в одном фургоне со Спарки и Хамстером и звался Траг, устроились в гараже в нескольких милях. Они умели обращаться с машинами.

Они думали покупать подержанные автомобили, ремонтировать их и продавать, но Корби отговорил их. Не с их зарплатой заниматься подобными вещами. Они работали по одному, ремонтируя за гаражом, где им позволили.

Корби стал меньше бывать в «Милл-Хаус». Теперь он проводил больше своего свободного времени со своими друзьями с ярмарки. А еще он упорно трудился. Соверен сказала Эмме, что ее отец тоже много рисует. Картины для выставки. В следующий раз, когда Эмма увидела Корби, она спросила:

– Можно мне прийти и посмотреть, что вы пишете?

– Кто вас останавливает? – сказал Корби. – Хоть сейчас.

– Сегодня вечером я не могу. – Это было в среду вечером. Марк должен был заехать через тридцать минут.

Корби пожал плечами:

– Для вас дом открыт всегда. В любое угодное вам время можете посетить простолюдина.

Он усмехнулся, глядя, как она таращит на него глаза. Она сказала:

– Завтра?

– Договорились, – ответил он. – Я свободен с полудня. Приходите на чай.

В четверг Эмма работала до полудня. Теперь, когда Соверен приходила и выполняла домашнюю работу, у Эммы было мало забот по хозяйству. Иногда она помогала отцу в работе над его книгой, перебирая газеты или отыскивая в них что-нибудь. Иногда она готовила что-нибудь вкусненькое или просто бездельничала. Иногда отвечала на письма. Но в этот полдень случилось нечто.

Как только Эмма помыла посуду после обеда, Бет постучала в двери кухни.

– Мне надо поговорить с вами, – сказала Бет отрешенно, – о работе для Корби.

Эмма сначала недоумевала, а потом вспомнила. Отец сказал, что она убирается на мельнице. Бет начала:

– Ведь вы же работаете! Не убирайтесь там, пожалуйста! Мне это проще сделать.

– Да там нечего делать, – сказала Эмма. – Корби все сам убирает.

– Это неправильно. – Бет была потрясена. – Кто-то должен заботится о нем.

Корби. не хотел, чтобы ему кто-нибудь мешал работать. А присутствие Бет могло внести нежелательные осложнения. Эмма лгала вдохновенно:

– Я хожу один раз в месяц и мою мельницу сверху донизу.

– Когда? – потребовала ответа Бет, должно быть проверяя.

Эмма вздохнула. Она собиралась на чай к Корби.

– Сегодня, – сказала она.

Ее отец нашел ситуацию забавной. У него был ключ от мельницы, и он, хихикая, протянул его Эмме. Эмма сказала:

– Я бы просто вошла и подождала внутри некоторое время. Но думаю, что Бет может наблюдать за мной через окна. Вряд ли я должна убирать в присутствии Корби. Ты упоминал, сколько он платит мне за уборку, или она думает, что я делаю это из любви к искусству?

– Ты собираешься делать уборку? – спросил отец, продолжая улыбаться.

– Да, если от меня этого ждут, – подтвердила Эмма.

Она не расстроилась, что выпала возможность побыть одной на мельнице. Она не будет смотреть картины, пока не придет Корби. Она не собирается ничего нарушать, но ведь у нее есть свои воспоминания, связанные с мельницей.

В помещении было чисто и достаточно аккуратно. Все так, как хотел бы Корби. Без сомнения, он не поблагодарит за уборку. Она отполировала серые каменные плиты первого этажа, которые выглядели до этого так, как если бы их иногда мыли, но редко полировали. Ей нравилась эта уборка. Вычистив все, она поднялась по железной лестнице, уселась на широком изгибающемся кожаном диване и стала листать газеты. Где-то через полчаса раздался стук в дверь, и она спустилась по лестнице, чтобы открыть. «Кто бы это мог быть? – спрашивала она сама себя. – Хоть бы не Крисси». Она велела отцу не сообщать Крисси, где она. Ей не хотелось больше истерик. Она собиралась попить чай с Корби, посмотреть его картины и поболтать немного. Это было все. И если бы это был Марк или Сара, то же самое она сказала бы и им. Не надо делать шума из ничего.