Текст книги "Невинные"

Автор книги: Джеймс Роллинс

Соавторы: Ребекка Кантрелл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Часть I

Согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того?

Мф. 27:4

Глава 1

18 декабря, 09 часов 58 минут

по тихоокеанскому стандартному времени

Пало-Альто, Калифорния

Готовая всколыхнуться в душе паника держала ее на взводе.

Входя в аудиторию Стэнфордского университета, доктор Эрин Грейнджер внимательно оглядела ее от стены до стены, удостоверяясь, что находится здесь одна. Даже присела на корточки, чтобы заглянуть под пустые сиденья и убедиться, что никто там не прячется. И при этом держала одну руку на своем «Глоке 19» в кобуре на лодыжке.

Стояло чудесное зимнее утро, солнце сияло с ясного неба в окружении белых облаков. При ярком свете, льющемся сквозь высокие окна, ей почти нечего было опасаться темных тварей, преследующих ее в ночных кошмарах.

И тем не менее после всего случившегося Эрин понимала, что собратья-люди способны на зло ничуть не меньше.

Выпрямившись во весь рост, она подошла к кафедре перед аудиторией, испустив вздох облегчения. Она понимала, что все эти страхи беспочвенны, что, впрочем, не помешало ей убедиться, что в аудитории не таятся никакие опасности, пока не нахлынули студенты. Хотя порой ребятишки из колледжа достают просто-таки до печенок, она сражалась бы до смерти, только бы не дать причинить вред ни одному из них.

Больше она не подведет ни одного студента.

Пальцы Эрин крепче сжали потертую кожаную сумку. Ей пришлось силком заставить пальцы разжаться, положив сумку рядом с кафедрой. По-прежнему обшаривая комнату взглядом, она расстегнула пряжку сумки и достала подготовленный конспект. Обычно она заучивает свои лекции наизусть, но эту группу приняла от профессора, ушедшей в декретный отпуск. Тема лекции интересная и позволит ей не зацикливаться на событиях, поставивших ее жизнь с ног на голову, начиная с утраты в Израиле двух аспирантов пару месяцев назад.

Хайнриха и Эмми.

Немецкий аспирант погиб от ран, полученных из-за землетрясения. Смерть Эмми последовала позже; ее убили потому, что Эрин, сама того не сознавая, отправила аспирантке запретные сведения, знания, навлекшие на голову молодой женщины погибель.

Эрин потерла ладонями друг о друга, будто стремясь стереть с них эту кровь, эту ответственность. В комнате вдруг будто стало холоднее. На улице не больше пятидесяти градусов, [1]1
  50 °F ≈ 10 °C. – Здесь и далее: прим. перев.


[Закрыть]и в аудитории ненамного теплее. Однако дрожь, прошившая ее, когда она собирала записи, не имела ничего общего со скверным отоплением.

Приехав обратно в Стэнфорд, Эрин должна была бы радоваться возвращению домой, погружению в родную среду, в повседневные заботы семестра, неудержимо приближающегося к рождественским каникулам.

Не тут-то было.

Потому что все вдруг стало не таким, как прежде.

Как только она выпрямилась и выложила заметки для сегодняшней лекции, начали подходить студенты – парами и тройками; несколько человек спустились в самый низ аудитории, к передним сиденьям, но большинство держались позади, занимая места на галерке.

– Профессор Грейнджер?

Поглядев налево, Эрин увидела, что к ней подходит молодой человек с пятью серебряными колечками в брови и фотоаппаратом с длинным объективом через плечо. С решительным видом студент предстал перед ней.

– Да? – Она не потрудилась скрыть раздражение в голосе.

Он двинул к ней по деревянной кафедре сложенный листок.

У него за спиной остальные студенты взирали с напускным равнодушием, но артисты они были так себе. Эрин видела, что они с интересом ждут, как она отреагирует. Ей вовсе не требовалось разворачивать листок, чтобы понять, что на нем записан номер телефона юноши.

– Я из «Стэнфорд дейли», – он потеребил колечко в брови. – И надеялся получить коротенькое интервью для университетской газеты.

Она двинула листок обратно.

– Нет, спасибо.

Вернувшись из Рима, Эрин категорически отказывалась давать какие бы то ни было интервью. И не станет нарушать молчания теперь, особенно потому, что рассказывать ей позволено только ложь.

Чтобы скрыть правду о трагических событиях, окончившихся гибелью двоих ее аспирантов, состряпали байку, будто они застряли на три дня в израильской пустыне, заваленные обломками после землетрясения в Масаде. Согласно сфабрикованной версии, ее нашли живой вместе с армейским сержантом по имени Джордан Стоун [2]2
  Следует отметить, что имя сержанта можно интерпретировать как «Иорданский Камень». Какой сакральный смысл вкладывает в это автор, читателю лучше решать самостоятельно.


[Закрыть]и ее единственным выжившим аспирантом Нейтом Хайсмитом.

Эрин понимала необходимость в такой легенде, потому что ей пришлось какое-то время работать на Ватикан, и эту отговорку состряпала горстка избранных лиц в правительстве, тоже знающих правду. Общественность не готова к историям о чудовищах в ночи, о темных устоях, поддерживающих весь мир.

И все же распространять эти враки – ни по собственному произволу, ни по необходимости – она не собиралась.

– Я бы дал вам прочитать статью перед публикацией, – упорствовал студент с окольцованной бровью. – Если вам не понравится хоть одна запятая, мы переделаем ее вместе, чтобы вы остались довольны.

– При всем моем уважении к вашему упорству и усердию моего решения это не изменит. Пожалуйста, займите свое место, – указала она на полупустую аудиторию.

Помявшись, он вроде бы хотел заговорить снова. На что Эрин, выпрямившись во весь рост, прожгла его своим строжайшим взором. Правда, будучи блондинкой ростом всего в пять футов восемь дюймов с волосами, небрежно собранными сзади в конский хвост, она являла собой не самую устрашающую фигуру.

Однако главное – это настрой.

То, что он прочел в ее взгляде, заставило его попятиться к группке студентов, где он быстренько сел, потупившись.

Уладив это дело, Эрин подровняла стопку записей, постукивая ее торцом о кафедру, и призвала аудиторию к вниманию.

– Спасибо всем, что пришли на последнее занятие 104-го курса истории [3]3
  В американских колледжах учебные курсы обозначают числовыми кодами, начинающимися с кода 101, ставшего синонимом азов всякой науки.


[Закрыть] «Библейская история без ореола божественности». Сегодня мы обсудим распространенные заблуждения, связанные с религиозным праздником, который у нас уже на носу, а именно – Рождеством.

Послышалась перекличка загружающихся ноутбуков, пришедшая ныне на смену привычному шелесту тетрадей студентов, готовящихся конспектировать.

– Что мы празднуем двадцать пятого декабря? – Она окинула взглядом студентов в аудитории – одни с пирсингом, другие с татуировками, а некоторые вроде бы с похмелья. – Двадцать пятого декабря? Кто скажет? Вопрос проще некуда.

Руку подняла девушка в свитере с вышитым спереди ангелом.

– День рождения Христа?

– Это верно. Но когда Христос родился на самом деле?

Дать ответ не вызвался никто.

Эрин улыбнулась, чувствуя, что разогрелась, отбросив страхи и окончательно войдя в роль преподавателя.

– Вы молодцы, что не сунулись в эту западню, – этим она заслужила несколько смешков от аудитории. – Дата рождения Христа на самом деле является несколько спорным предметом. Климент Александрийский говорит…

Она продолжила лекцию. Год назад она бы сказала, что дата рождения Христа не известна никому из живущих ныне. Больше она этого утверждать не могла, потому что в ходе своих приключений в Израиле, России и Риме встретила тех, кто зналэто наверняка, кто уже жил на свете, когда родился Христос. И тогда она осознала, какая изрядная часть общепризнанной истории ошибочна– запутана либо по невежеству, либо намеренно, чтобы скрыть мрачную истину.

Ее, как археолога, отыскивающего историю, погребенную под наслоениями песка и земли, подобное откровение потрясло, выбило из колеи. Вернувшись в комфортабельный академический мирок, она обнаружила, что больше не может провести даже простейшей лекции, не подвергнув ее тщательному осмыслению. Сказать студентам правду, пусть даже половинчатую, стало практически невозможно. И каждая лекция казалась ей ложью.

Как же мне и дальше вести этой тропой вранья тех, кого я должна учить истине?

Однако разве есть у нее выбор? Дверь, ненадолго приоткрывшаяся, чтобы явить взору сокровенную природу мира, столь же внезапно закрылась.

Не закрылась. Захлопнулась у меня перед носом.

Отрезанная от правд, скрытых за этой дверью, Эрин чувствовала себя отверженной, и ей оставалось лишь гадать, где истина, а где заблуждение.

Наконец, лекция подошла к концу. Эрин торопливо принялась вытирать белый пластик доски, словно вместе со словами уничтожала заключенные в них враки и полуправду. Ну, хотя бы все позади. Она поздравила себя с завершением последней лекции года. Теперь осталось лишь закончить проверку курсовых, а дальше можно совершенно свободно встретить вызов рождественских каникул.

На эту вереницу свободных дней у Эрин мысленно накладывался образ голубых глаз и жестких черт сурового лица, полных губ, так легко расплывающихся в улыбке, гладкого лба под белокурыми волосами, подстриженными бобриком. Будет славно снова увидеться с сержантом Джорданом Стоуном. Прошло уже несколько недель с тех пор, как она в последний раз видела его собственными глазами, хотя они и частенько говорили по телефону. Она не питала уверенности, что эти отношения надолго, но хотела выяснить это на собственном опыте.

Конечно, это означает, что надо выбрать безупречный рождественский подарок, чтобы выразить подобные сантименты. При этой мысли Эрин улыбнулась.

Когда она уже начала стирать с доски последнюю строку, собираясь отпустить студентов, набежавшее облачко заслонило солнце, погрузив аудиторию в тень. Губка застыла на доске. Голова у Эрин на миг закружилась, и она обнаружила, что падает в…

Абсолютную тьму.

Каменные стены давили ей на плечи. Она попыталась сесть. Голова ударилась о камень, и она со всплеском упала обратно. Ладони лихорадочно обследовали черный мир.

Вокруг сплошь камни – сверху, сзади, со всех сторон. Не грубый камень, будто она погребена в недрах горы. А гладкий. Полированный, как стекло.

Вдоль верха ящика тянулся инкрустированный узор из серебра, обжегшего ей кончики пальцев.

Она охнула, и вино хлынуло ей в рот. Довольно, чтобы захлебнуться.

Вино?

Дверь в конце аудитории захлопнулась, рывком вернув ее к действительности. Эрин уставилась на губку на доске, крепко стиснутую ее пальцами так, что костяшки побелели.

И давно я так стою? На виду у всех…

Она прикинула, что не более нескольких секунд. За последние пару недель на нее уже накатывали подобные приступы, но еще ни разу – на глазах у других. Эрин отмахивалась от них, считая последствием посттравматического шока и надеясь, что они пройдут сами, но последний оказался ярче и живее всех.

Сделав глубокий вдох, она обернулась к студентам. Они ничуть не встревожились, значит, она не могла быть в отключке слишком долго. Надо взять это под контроль, пока де случилось чего-нибудь похуже.

Эрин поглядела на хлопнувшую дверь.

У задней стены замерла знакомая фигура. Заметив, что она смотрит, Нейт Хайсмит поднял большой конверт, помахал им с извиняющейся улыбкой и пошел вниз по проходу в своих ковбойских сапогах. Его прихрамывающая походка напомнила Эрин о пытке, которую он вынес прошлой осенью.

Она поджала губы. Нужно было лучше защищать его. И Хайнриха. И особенно Эмми. Не подвергни Эрин девушку опасности, та могла бы жить по сей день. Без дочери родители Эмми впервые не будут праздновать Рождество. Они с самого начала не хотели, чтобы Эмми стала археологом. Именно Эрин в конце концов убедила их отпустить дочь на раскопки в Израиль в качестве начальника археологической партии, заверив, что никакая опасность ей не грозит.

И в конце оказалась ужасно, чудовищно не права.

Она чуть подвернула стопу, чтобы ощутить успокоительное давление кобуры на лодыжку. Больше врасплох ее не застанет никто. При ней больше ни один невинный не пострадает.

Кашлянув, она снова сосредоточила внимание на студентах.

– На этом закругляемся, народ. Все свободны. Наслаждайтесь зимними каникулами.

Пока студенты выходили из аудитории, она заставила себя смотреть в окно на яркое небо, пытаясь отогнать тьму, оставшуюся от видения, настигшего ее только что.

Когда аудитория опустела, Нейт наконец дошел до нее.

– Профессор, – в голосе его слышалась тревога. – У меня для вас послание.

– Какое послание?

– Вообще-то целых два. Первое – от израильского правительства. Оно наконец разблокировало наши данные с раскопок в Кесарии.

– Замечательно, – Эрин попыталась изобразить энтузиазм, но не преуспела в этом. Ну, хотя бы Эмми и Хайнриху воздадут дань за их последние труды, которые послужат эпитафией их кратким жизням. – А второе от кого?

– От кардинала Бернарда.

Удивившись, она посмотрела на Нейта в упор. Не одну неделю она пыталась достучаться до кардинала – главы Ордена сангвинистов в Риме. Подумывала даже слетать в Италию, чтобы устроить форменную осаду его апартаментов в Ватикане.

– Уж пора бы ему ответить на мои призывы, – проворчала Эрин.

– Хотел, чтобы вы перезвонили ему незамедлительно, – сообщил Нейт. – Такое впечатление, что дело срочное.

Эрин испустила вздох негодования. Бернард игнорировал ее два месяца, а теперь вдруг ему что-то от нее понадобилось. У нее к нему была тысяча вопросов – тревог и мыслей, копившихся за последние недели по возвращении из Рима. Она посмотрела на доску, разглядывая полустертую строку. И об этих видениях вопросов у нее тоже хватает.

Были ли эти эпизоды последствиями посттравматического стресса? Не переживает ли она вновь время, проведенное в западне под Масадой?

Но если так, почему я ощущаю вкус вина?

Тряхнув головой, чтобы прояснить мозги, она указала на конверт в руке Нейта.

– А это что такое?

– Адресовано вам, – он протянул конверт ей.

Для простого письма конверт чересчур тяжел. Эрин пробежала взглядом обратный адрес.

Израиль.

Слегка дрожащими руками она вскрыла конверт с помощью авторучки.

Заметив, как дрожат у Эрин руки, Нейт поглядел на нее с озабоченным видом. Она знала, что он уже беседовал с университетским психологом о собственном ПТСР. [4]4
  ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство.


[Закрыть]Они оба уцелели, но заплатили за это кровью, став обладателями секретов, говорить о которых вслух не могли.

Подняв конверт, она вытряхнула оттуда один машинописный лист и предмет, размером и формой напоминающий перепелиное яйцо. При виде этого предмета сердце Эрин упало.

Даже Нейт негромко ахнул, отступив на шаг назад.

Эрин подобной роскоши была лишена. Она быстро прочла сопроводительное письмо от израильских сил безопасности. Те решили, что прилагаемый артефакт более не является вещественным доказательством по закрытому расследованию их дела, и выражали надежду, что она передаст его законному владельцу.

Эрин держала отполированный кусочек янтаря в ладони, будто драгоценнейший предмет на свете. Под унылым флуоресцентным освещением он смахивал на отполированный бурый камешек, но на ощупь теплее. Свет бликовал на его поверхности, а в самом центре недвижно зависло крохотное темное перышко, сохранившееся на протяжении тысяч лет, будто навеки запечатленное в янтаре мгновение.

– Талисман Эмми, – проронил Нейт, сглотнув ком в горле. Он был свидетелем убийства Эмми. И теперь отвел глаза от янтарного шарика.

Эрин сочувственно положила ладонь на локоть Нейта. На самом деле для Эмми эта безделица была больше чем просто талисманом. Однажды во время раскопок девушка рассказала Эрин, что в детстве нашла этот кусочек янтаря на берегу и была очарована перышком, заточенным внутри, гадая, откуда оно взялось, и воображая крыло, из которого оно могло выпасть. Янтарь пленил не только перышко, но и воображение Эмми. Именно он воспламенил в ней желание изучать археологию.

Глядя на янтарь, лежащий на ладони, Эрин понимала, что этот крохотный предмет привел Эмми не только в науку, но и на встречу со смертью.

Пальцы Эрин стиснулись вокруг гладкого камешка крепко, как ее собственная решимость, заставившая принести в душе присягу.

Больше никогда…

Глава 2

18 декабря, 11 часов 12 минут

восточного поясного времени

Арлингтон, штат Вирджиния

Шагая в своем парадном мундире, сержант Джордан Стоун чувствовал себя этаким мошенником. Сегодня он похоронит последнего члена своей бывшей команды – молодого человека, капрала по фамилии Сэндерсон. Его тело, как и тела прочих членов команды, так и не нашли.

Перерыв за пару месяцев тонны обломков на том месте, где раньше была гора Масада, военные сдались. Пустой гроб Сэндерсона впивался в бедро Джордана, шагающего в ногу с остальными, несущими гроб.

Декабрьский снегопад укутал территорию Арлингтонского национального кладбища белым саваном, скрыв бурую траву и налипнув толстым слоем на голых ветках деревьев. Снег громоздился на выгнутых верхушках мраморных могильных камней. Их выстроилось здесь столько, что и не сочтешь. Каждая могила под своим номером, почти каждая с именем; в каждой нашел вечный приют солдат, сложивший голову с честью и достоинством.

В одной из них упокоилась его жена Карен, убитая в бою более года назад. Хоронить было почти нечего, только ее солдатские жетоны. Гроб ее, как и гроб Сэндерсона, был пуст. Порой Джордану даже не верилось, что ее больше нет, что он уже никогда не поднесет ей цветы, в благодарность получив долгий поцелуй. Теперь цветы будут лишь на могилу. Он принес ей алые розы, прежде чем направиться на погребение Сэндерсона.

Джордан представил себе веснушчатое лицо капрала. Юный член его команды всегда старался угодить, относился к своей работе всерьез и не жалел сил. А в награду получил лишь одинокую кончину на вершине горы в Израиле. Джордан крепче сжал холодную ручку гроба, от всей души желая, чтобы исход задания был иным.

Еще несколько шагов мимо голых деревьев, и они внесли гроб в выстуженную часовню. Среди этих простых белых стен он чувствовал себя куда уютнее, чем в роскошных церквях Европы. Сэндерсону тут тоже было бы уютнее.

Мать и сестра Сэндерсона ждали их внутри, одетые в одинаковые черные платья и легкие официальные туфельки, несмотря на снег и холод. Светлую, как у Сэндерсона, кожу обеих даже зимой густо усеивали коричневые веснушки, носы и глаза покраснели.

Они горевали по сыну и брату.

Как бы ему хотелось уберечь их от этого…

Рядом с ними по стойке смирно стоял его командир – капитан Стэнли. Он находился по левую руку от Джордана на всех похоронах, сжимая губы в ниточку, когда гробы ложились в землю. Хорошие солдаты, все до единого.

Будучи образцовым командиром, Стэнли выслушал рапорт Джордана, даже глазом не моргнув. Стоун же в свою очередь изо всех сил старался придерживаться лжи, придуманной Ватиканом: что гора при землетрясении рухнула и все погибли. Они же с Эрин находились в углу, который не разрушился, и трое суток спустя их спасла поисковая партия Ватикана.

Достаточно просто.

И все неправда. А он, к сожалению, врать не умеет, и командир заподозрил, что Джордан что-то утаил то ли о происшествии в Масаде, то ли о том, что было после его спасения.

Джордана уже отстранили от действительной службы, направив на консультацию к психиатру. Кто-нибудь постоянно за ним приглядывал – на случай, если он вдруг сорвется. Стоун же более всего на свете хотел просто отправиться в поле, чтобы делать свое дело. В качестве члена Объединенного экспедиционного криминалистического корпуса в Афганистане он занимался расследованиями на местах военных преступлений, отлично с этим справлялся и хотел заниматься этим снова.

Чем угодно, только бы двигаться, не сидеть без дела.

Но вместо того стоял в почетном карауле у очередного гроба, чувствуя, как холод от мраморных плит просачивается сквозь подошвы, впиваясь в пальцы. Рядом дрожала сестра Сэндерсона, и Джордан жалел, что не может накинуть ей на плечи свой китель.

Он слушал не столько слова капеллана, сколько его мрачные интонации. Военному священнику отвели на церемонию лишь двадцать минут. На Арлингтонском что ни день происходит множество похорон, и надо придерживаться жесткого графика.

Джордан и сам не заметил, как, покинув часовню, оказался у могилы. Он ходил этим путем столько раз, что ноги сами нашли путь без особого вмешательства сознания. Гроб Сэндерсона покоился на коричневой земле, припорошенной снегом, рядом с накрытой ямой.

Холодный ветер взвивал снег вихрями, вытягивая поземку длинными щупальцами, будто высокие перистые облака, частенько простирающиеся над пустыней, в которой погиб Сэндерсон. Церемония шла своим чередом. Джордан услышал троекратный ружейный салют, исполненный волынщиком «Тэпс» [5]5
  Короткая музыкальная пьеса, обычно исполняемая на трубе на военных похоронах в США.


[Закрыть]и увидел, как капеллан вручает матери Сэндерсона сложенный флаг.

Джордану пришлось проходить эту сцену снова и снова, по каждому из утраченных товарищей.

Но легче от повторения не становилось.

В конце Джордан пожал руку матери Сэндерсона. Ладонь была холодной и хрупкой, и он боялся, что может сломать ее.

– Я глубоко сожалею о вашей утрате. Капрал Сэндерсон был отличным солдатом и хорошим человеком.

– Вы ему нравились, – одарила его мать горестной улыбкой. – Он говорил, что вы сообразительны и отважны.

Джордан с трудом заставил свои ледяные губы сложиться в ответную улыбку.

– Приятно слышать, мэм. Он и сам был сообразителен и отважен.

Сморгнув слезы, она отвернулась. Джордан сделал шаг к ней, хоть и не знал, что сказать, но прежде чем нашел слова, капеллан положил ладонь ему на плечо.

– Полагаю, нам нужно поговорить о деле, сержант.

Обернувшись, Джордан взглянул на молодого капеллана повнимательнее. Тот был одет в парадный мундир, как и Джордан, только на лацканах у него были вышиты кресты. Теперь же, приглядевшись, Джордан увидел, что кожа у него слишком бледная даже для зимы, каштановые волосы чуточку длинноваты, а выправка не совсем армейская. Капеллан ответил ему немигающий взглядом зеленых глаз.

Короткие волоски на затылке Джордана встали дыбом.

Холод ладони капеллана просачивался даже сквозь перчатку. И совсем не так, как если бы рука его слишком долго пробыла на морозе. Скорее она не была теплой уже годы и годы.

Джордан уже встречал многих этого роду-племени. Существо перед ним – нежить, хищник, кровосос по прозванию «стригой». Но раз он осмелился выйти на свет дневной, значит, должен быть сангвинистом – стригоем, присягнувшим больше не пить человеческую кровь и служить католической церкви, питаясь лишь кровью Христовой – а точнее, вином, таинством евхаристии обращенным в Его кровь.

Подобный обет делает эту тварь менее опасной.

Но не намного.

– Я не так уж уверен, что у нас остались какие-то незаконченные дела, – отрезал Джордан.

Отстранившись от капеллана, сержант подобрался, готовый драться, если понадобится. Он видел сангвинистов в сражении. Нет никаких сомнений, что этот субтильный капеллан сможет уложить его, но это вовсе не значит, что Джордан сдастся без боя.

Ступив между ними, капитан Стэнли деликатно кашлянул.

– Это санкционировано с самого верха, сержант Стоун.

– Что именно, сэр?

– Он все объяснит, – капитан жестом указал на капеллана. – Ступайте с ним.

– А если я откажусь? – Джордан затаил дыхание в надежде на благоприятный ответ.

– Это приказ, сержант, – капитан посмотрел на сержанта в упор. – Все решено намного выше моей весовой категории.

Джордан подавил стон.

– Виноват, сэр.

Капитан Стэнли чуть изогнул кверху один уголок рта, что у человека более легкомысленного нрава соответствовало бы добродушному хохотку.

– Искренне верю, сержант.

Джордан козырнул, гадая, не в последний ли раз это делает, и последовал за капелланом к черному лимузину, стоящему у обочины. Похоже, сангвинисты вломились в его жизнь снова, чтобы своими бессмертными ногами растоптать развалины его карьеры в прах.

Капеллан придержал для него дверцу открытой, и Джордан забрался внутрь. Интерьер автомобиля благоухал кожей, бренди и дорогими сигарами. Не такого ждешь от машины святого отца.

Джордан подвинулся по сиденью. Стеклянная перегородка была поднята, и он видел лишь затылок водителя с толстой шеей, короткие белокурые волосы и форменную фуражку.

Прежде чем сесть, капеллан поддернул брюки, чтобы уберечь стрелку на коленях. Одной рукой он с достоинством захлопнул дверцу, заточив Джордана внутри вместе с собой.

– Пожалуйста, включите отопление для нашего гостя, – окликнул капеллан водителя, после чего расстегнул китель своего парадного мундира и откинулся на спинку сиденья.

– По-моему, мой командир сказал, что вы мне все объясните, – Джордан скрестил руки. – Валяйте.

– Дело непростое, – молодой капеллан налил бренди, поднес бокал к носу и вдохнул аромат. А потом со вздохом опустил его и протянул Джордану. – Весьма добрый винтаж.

– Тогда вы и пейте.

Капеллан покрутил бренди в бокале, следуя взглядом за коричневой жидкостью.

– Полагаю, вам известно, что я не могу, как бы ни хотел.

– Как насчет объяснения? – напирал Джордан.

Капеллан поднял руку, и автомобиль тронулся.

– Извините за эти игры в рыцарей плаща и кинжала. А может, уместнее было бы сказать «сутаны и креста»?

Он снова с вожделением втянул ноздрями аромат бренди.

Джордан смотрел на манерные выкрутасы этого субъекта, сдвинув брови. Тот определенно выглядит менее занудным и чопорным, чем прочие встречавшиеся ему сангвинисты.

Сняв белоснежную перчатку, капеллан протянул руку.

– Зовите меня Христианом. [6]6
  И снова говорящее имя: Христианин.


[Закрыть]

Джордан проигнорировал протянутую руку.

Осознав это, капеллан поднял руку и пятерней прочесал свои густые волосы.

– Да, я понимаю иронию положения. Сангвиниста кличут христианином. Матушка будто заранее знала, – он фыркнул.

Джордан толком не знал, как относиться к этому сангвинисту.

– Мне кажется, мы едва не познакомились в Эттальском аббатстве, – заметил капеллан. – Но Рун забрал Надию и Эммануила, чтобы укомплектовать свою триаду в Германии.

Джордан мысленно увидел темные черты Надии и еще более темные – Эммануила.

– Пожалуй, оно и неудивительно, – тряхнул головой Христиан.

– Почему это?

– Полагаю, моя плоть недостаточно умерщвлена и обращена во прах для отца Руна Корцы. – Он приподнял бровь.

Джордан сдержал усмешку.

– Представляю, как это ему допекает.

Поставив бренди на поднос у дверцы, Христиан подался вперед, и взгляд его зеленых глаз вдруг посерьезнел.

– На самом деле как раз из-за отца Корцы я здесь.

– Это он вас послал?

Такого Джордан как-то представить не мог. Вряд ли Рун захочет иметь дело с Джорданом еще хоть когда-нибудь. Расстались они отнюдь не лучшими друзьями.

– Не совсем, – Христиан поставил свои костлявые локти на колени. – Кардинал Бернард пытается сохранить это под спудом, но Рун исчез без единого слова.

Сходится… этот тип никогда не отличался особой общительностью.

– Он не связывался с вами с той поры, как вы покинули Рим в октябре? – поинтересовался Христиан.

– С чего бы ему связываться со мной?

Капеллан склонил голову к плечу.

– А почему бы и нет?

– Я его ненавижу, – Джордан не видел смысла лгать. – И он знает это.

– Испытывать приязнь к Руну и вправду трудновато, – признал Христиан, – но что он такого сделал, что вы его возненавидели?

– Кроме того, что едва не убил Эрин?

Христиан озабоченно сдвинул брови.

– Я думал, он спас ей жизнь… и вам.

Джордан стиснул зубы, вспомнив обмякшее тело Эрин на полу, с мертвенно-бледной кожей и волосами, намокшими от крови.

– Рун укусил ее, – хрипло пояснил Джордан. – Он опустошилее и бросил умирать в катакомбах под Римом. Если бы мы с братом Леопольдом не подоспели к ней вовремя, она была бы мертва.

– Отец Корца причастился крови Эрин? – Христиан шарахнулся назад с изумлением, явно читающимся на лице. Он пристально вглядывался в Джордана несколько секунд, ни слова не говоря, искренне ошарашенный откровением об этом грехе. – Вы уверены? Быть может…

– Они оба это признали. И Эрин, и Рун, – Джордан скрестил руки. – Если кто здесь и лжет, то не я.

Христиан воздел руки в умоляющем жесте.

– Сожалею. Я не хотел подвергать ваши слова сомнению. Просто это несколько… необычно.

– Только не для Руна, – Джордан положил ладони на колени. – Ваш золотой мальчик оступался и прежде.

– Лишь однажды. И Элисабета Батори была века назад. – Приподняв бокал с бренди, Христиан принялся его разглядывать. – Значит, вы говорите, что брат Леопольд обо всем об этом знал?

– Несомненно.

Очевидно, Леопольд прикрыл Руна. Джордан ощутил досаду, но ничуть не удивился. Сангвинисты держатся друг за друга.

– Он вкусил от нее… – Христиан вглядывался в бокал, словно мог отыскать в его глубине ответ. – Это означает, что Рун полон ее кровью.

Джордан содрогнулся, покоробленный этой мыслью.

– Это все меняет. Надо ехать к ней. Сейчас же. – Подавшись вперед, Христиан постучал по перегородке, чтобы привлечь внимание водителя. – Везите нас в аэропорт! Сию же секунду!

Мгновенно подчинившись, водитель прибавил газу, чиркнув днищем автомобиля по асфальту, переваливая верхушку холма и направляясь прочь с кладбища.

– В аэропорту наши пути расходятся, – Христиан поглядел на Джордана. – Вы ведь можете добраться оттуда домой самостоятельно, верно?

– Мог бы, – подтвердил тот. – Но если в деле хоть каким-то боком замешана Эрин, я отправляюсь с вами.

Набрав полную грудь воздуха, Христиан медленно выпустил его, извлек из кармана сотовый телефон и настучал цифры номера.

– Я уверен, кардинал Бернард произнес вам целую рацею по поводу опасности, коей подвергается и ваша жизнь, и ваша душа, буде вы вмешаетесь в наши дела?

– Совершенно верно.

– Тогда не будем терять время и сделаем вид, что я произнес ее по второму разу, – Христиан поднес телефон к уху. – Мне нужно сейчас же зафрахтовать самолет до Калифорнии.

– Значит, вы не против того, чтобы я отправился с вами?

– Вы любите Эрин и хотите ее защитить. Кто я такой, чтобы вставать у вас на пути?

Для ходячего трупа Христиан оказался не таким плохим парнем.

И все же, пока лимузин мчался по засыпанному снегом городу, тревога Джордана возрастала с каждой милей.

Эрин в опасности.

Снова.

И скорее всего, из-за действий Руна Корцы.

Быть может, было бы лучше, если бы этот ублюдок исчез раз и навсегда.