Текст книги "Шут"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

Соавторы: Эндрю Гросс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Часть вторая
Черный крест

Глава 21

Дорога домой заняла шесть месяцев.

Из Антиохии я направился на запад, к побережью, потому что хотел как можно скорее оказаться подальше от войска, в котором состоял. Перепачканную в крови одежду удалось сменить на скромное платье умершего пилигрима. Приходилось скрываться, потому что отныне я числился дезертиром. Обещания свободы, данные каждому из участников крестового похода Раймундом Тулузским, были теперь недействительны.

Я шел главным образом по ночам и через несколько дней, преодолев горы, добрался до находящегося в руках христиан порта святого Симеона. Какое-то время я, подобно нищему, спал прямо на пристани, пока не умолил одного капитана-грека довезти меня до Мальты. Там мне удалось устроиться на венецианский грузовой корабль, везший в Европу сахар и ткани. Венеция... Для моей деревушки этот город был чуть ли не краем света.

Мне были нужны деньги на проезд, и пришлось вспомнить старое: я зарабатывал, выступая жонглером и читая наизусть отрывки из "Песни о Роланде" перед экипажами во время обеда в тавернах. Конечно, моряки относились ко мне с подозрением. Дезертиров хватало везде, да и почему еще здоровый и без гроша в кармане парень бежит из Святой земли?

Каждую ночь мне снилась Софи, снилось, как я приношу ей бесценные подарки. Словно наяву я видел ее золотистые косы, слышал мягкий счастливый смех.

Мы пришли в Венецию, и когда я ступил на европейскую землю, сердце едва не выскочило из груди. На этой же земле стоял и мой городок Вилль-дю-Пер.

И надо же так случиться, что именно здесь со мной произошла беда: мнительный капитан, соблазнившись вознаграждением, донес властям о подозрительном незнакомце, и меня бросили в тюрьму. Я едва успел спрятать мешок с ценностями в укромном уголке порта, как меня швырнули в тесную вонючую дыру, набитую ворами и контрабандистами всех национальностей.

Стражники, увидев дикого с виду мужчину в истрепанной одежде и с посохом, прозвали меня Иеремией. Я изо всех сил старался не падать духом и объяснял тюремщикам, что всего лишь добираюсь домой, где меня ждет жена. Они только смеялись: "Чтобы у такой вшивой скотины еще и жена была!"

И все же удача не отвернулась от меня окончательно. Несколько недель спустя какой-то местный аристократ заплатил за освобождение десяти узников, искупая тем самым некий проступок. Один из этих десяти умер в ту же ночь, поэтому список решили дополнить безобидным безумцем Иеремией.

– Возвращайся к жене, бедолага, – сказал пристав, вручая мне посох. – Но сначала послушай мой совет, найди где-нибудь баню.

Я нашел свой мешок там, где оставил, и сразу тронулся в путь. На запад. Через болотистую местность. К большой земле.

Домой.

Мне пришлось пересечь Италию. В каждом городке, где застигала меня ночь, я приходил на постоялый двор и рассказывал о пережитом, получая за это хлеб и эль. Крестьяне и местные пьянчуги слушали как зачарованные об осаде Антиохии, зверствах турок и преждевременной гибели моего друга Никомеда.

Преодолев невысокие холмы, я вышел к Альпам, где меня встретили холодные ветра. Чтобы перебраться через горы, понадобился целый месяц. Но зато спустившись в равнину, я услышал родной язык. Французский! Сердце запрыгало от радости – дом был уже близко.

Меня встречали знакомые города. Авиньон, Ним... До Вилль-дю-Пер оставались считанные дни.

Софи!

Все чаще и чаще задумывался я о том, как все будет. Да и узнает ли она меня в тощем, опустившемся бродяге?

Все чаще и чаще представлял я ее лицо в тот миг, когда она увидит меня перед собой. Вот она разогревает суп или сбивает масло в своем чудном клетчатом платье, с торчащими из-под белой шапочки золотистыми косами. "Хью", – шепнет она и застынет от изумления. Просто "Хью" и ничего больше. А потом бросится ко мне в объятия, и я прижму ее к себе так крепко, как никогда не прижимал. Она погладит меня по лицу, заглянет в глаза, дабы убедиться, что я не привидение, а потом задушит поцелуями. Ей хватит одного взгляда на меня, мои лохмотья, мои руки и ноги, чтобы понять, через что прошел ее муж. "Так что же... – она попытается изобразить улыбку, – ты так и не стал рыцарем?"

С неба падал мелкий, серый дождик, когда я наконец достиг Вилль-дю-Пер.

Я опустился на колени.

Глава 22

Последние мили я почти все время бежал. Узнавал дороги, по которым путешествовал, места, где бывал. Я старался не думать о том плохом, что случилось со мной. Никодим, Робер, Киботос, Антиохия. Беды, тяготы, лишения, ужас... все казалось таким далеким, таким мелким, как будто произошло с кем-то другим. Я был дома.

Все осталось позади. Я не стал ни рыцарем, ни оруженосцем, ни даже свободным. Но при этом чувствовал себя самым богатым человеком на земле.

Вот журчит знакомая речушка... вот выложенная из камня стена, ведущая в городок... там – ячменное поле Жиля... И поворот... а за ним каменный мостик...

Вилль-дю-Пер...

Я стоял, как нищий перед пиром, до которого остались считанные мгновения. Все вдруг вернулось – пережитые ужасы, долгие мили и месяцы пути, ночи, когда мне снилась Софи, ее лицо, ее прикосновения, ее улыбка.

Как бы я хотел вернуться в июле, чтобы войти в город с подсолнечником. Взгляд прошелся по площади. Знакомые лица. Знакомая суета. Все было таким, каким запомнилось. Вон мои друзья, кузнец Одо и мельник Жорж... Вон церковь отца Лео...

Наш постоялый двор...

Наш постоялый двор! Ужас сковал меня. Нет, не может быть...

В одно мгновение я понял – все изменилось.

Глава 23

С бледным, как у призрака, лицом влетел я на деревенскую площадь.

Дети, увидев меня, разбежались по домам.

– Это Хью! Хью де Люк. Он вернулся с войны! – кричали они.

Если во мне и осталось что-то прежнее, то только рыжие волосы. Люди уже спешили ко мне. Соседи, которых я не видел два года, но узнавал. И на их лицах – радость вперемежку с изумлением.

– Хью, слава Богу! Ты вернулся!

Но я не слышал их. Расталкивая знакомых и соседей, я шел, бежал к нашему постоялому двору.

К нашему дому... которого больше не было.

Сердце остановилось и полетело вниз – на том месте, где располагался наш постоялый двор, осталась черная воронка.

Сгорело все, и лишь один-единственный обугленный столб стоял среди пепла и угольев. Один лишь столб, поддерживавший когда-то то, что было двухэтажным зданием, построенным руками моего тестя.

– Где Софи? – прошептал я, обращаясь сначала к руинам, а потом к тем, кто окружил меня.

– Где Софи?

Я переходил от одного к другому, уверенный, что вот сейчас... сейчас увижу ее возвращающейся от колодца. Но люди молчали... отворачивались... отводили глаза...

Сердце, словно очнувшись, застучало, заколотилось...

– Где Софи?! – закричал я. – Где моя жена?

Через толпу пробился старший брат Софи, Мэттью. При виде меня удивление на его лице сменилось глубокой тревогой и озабоченностью. Шагнув вперед, он раскинул руки:

– Хью? Глазам своим не верю. Слава Богу, ты вернулся.

Я понял: случилось самое страшное. Посмотрел в его глаза, ища там ответ.

– Что произошло, Мэттью? Расскажи мне. Где моя жена?

Его лицо потемнело от горя, как будто его накрыла тень. О Боже... Было бы легче ничего не слышать. Мэттью кивнул и повел меня к пепелищу.

– Здесь были всадники, Хью. Человек десять – двенадцать. Налетели глухой ночью... как дьяволы... сжигали все на своем пути. Мы не знаем, кто они такие. Никаких отличительных знаков... ничего. Только черный крест на груди.

– Всадники... – Сердце сжали холодные пальцы страха. – Какие всадники, Мэттью? Что они сделали с Софи?

Он положил руку мне на плечо.

– По пути сюда эти сволочи спалили три дома. Поль, возчик, Сэм и старик Жиль, их жены и дети, все погибли... их убили, когда они пытались убежать. Потом подъехали к постоялому двору. Я пытался остановить их, Хью... пытался!

Я схватил его за плечи.

– А Софи?

Я знал, знал, что случилось худшее, но не хотел в это верить. Нет, нет, этого не может быть. Только не сейчас...

– Ее нет, Хью.

Мэттью покачал головой.

– Нет?

– Она пыталась убежать, но эти... они затащили ее в дом. Ее били, Хью... – Он скрипнул зубами и опустил голову. – И хуже того... Я слышал, как она кричала. Двое или трое держали меня, а остальные избивали ее и насиловали. Потом рыцари стали все крушить и ломать. Софи вытащили на улицу. Она была почти что мертвая... едва дышала. Я думал, мою сестру оставят умирать, но главный бросил ее на своего коня, а другие запалили факелы. А потом...

Я едва слышал, что он говорит. В голове билось эхо другого, далекого голоса. Нет, этого не может быть! Слезы выступили на глаза.

– А потом? Что потом, Мэттью?

Он отвел глаза.

– Они увезли ее с собой. Я знаю, Хью, она умерла. Софи больше нет.

Силы покинули меня. Ноги подкосились, и я опустился на колени. О Боже, как же это могло случиться? Как я мог оставить ее на произвол судьбы? Моя Софи... Ее больше нет. Взгляд мой скользнул по обугленным руинам прошлой жизни.

– Это ведь был Норкросс, да? Болдуин?..

– Мы ничего не знаем наверняка. – Мэттью покачал головой. – Если бы я знал, я бы сам... Звери, но безликие... Никаких знаков отличия, гербов. Забрала опущены. Все убежали в лес... спрятались. Но они вошли только в твой дом, как будто им был нужен только ты.

Я? Ублюдки! Два года я сражался как вассал Болдуина. Я прошел полсвета и видел такое, чего человек не должен видеть. И все равно они отобрали у меня то единственное, что я любил.

Я наклонился и взял в руку горсть пепла. Он медленно просачивался сквозь пальцы.

– Моя Софи...

Мэттью опустился рядом со мной.

– Хью, есть еще кое-что...

– Еще? Что же может быть еще?

Я посмотрел ему в глаза.

Он положил мне на голову руку.

– После того как ты ушел, Софи родила сына.

Глава 24

На меня как будто обрушилась каменная стена.

Сын...

Три года мы с Софи пытались завести ребенка, но не получалось. Больше всего на свете мы хотели, чтобы у нас были дети. В нашу последнюю ночь мы говорили именно об этом. Я оставил ее и даже не узнал, что у меня есть сын.

Огонек надежды вспыхнул в сердце. Я повернулся к Мэттью.

– Его тоже больше нет, Хью. Ему не исполнилось и года. Эти ублюдки убили мальчика в ту же ночь. Вырвали из рук Софи, когда она пыталась убежать.

Я не смог сдержать слез. Сын... Сын, которого я никогда не узнаю, никогда не возьму на руки. Я прошел через жесточайшие сражения, через все ужасы войны. Но все равно оказался не готов к такому удару.

– Как... – прошептал я. – Как умер мой сын?

– Не знаю, – чуть слышно выдавил из себя Мэттью. Лицо его стало серым, как пепел. – Но поверь, он умер... его больше нет.

Я повторил вопрос, глядя ему в глаза:

– Как?

Он вздохнул.

– Когда Софи положили на лошадь, главный сказал: "У нас нет места для такой игрушки. Бросьте его в огонь".

Грудь моя стеснилась, гнев переполнял меня, острыми когтями выгрызаясь наружу. Бог все же улыбнулся нам, даровав сына. А потом... потом жестоко посмеялся надо мной.

Но как я мог оставить их? И почему я жив до сих пор? Почему я жив, когда они мертвы?

Я посмотрел на своего шурина.

– Как его назвали?

Мэттью сглотнул.

– Она назвала его Филиппом.

Дышать стало вдруг трудно, как будто в горле застрял комок. Филиппом звали воспитавшего меня голиарда. Дав это имя сыну, она посвятила его мне. Милая, милая Софи... тебя больше нет. И моего сына тоже... Я стиснул зубы. Больше всего на свете мне хотелось закрыть глаза и умереть прямо здесь, на пепелище нашего дома, здесь, где была похоронена вся моя прошлая жизнь.

– Пойдем, Хью, я покажу тебе кое-что.

Мэттью помог мне подняться и повел к холму, на котором я стоял перед тем, как спуститься в деревню. Маленький серый камень отмечал могилу моего сына. Я опустился на землю под высоким тополем. На каменной дощечке была нацарапана простая надпись: "Филипп де Люк, сын Хью и Софи. Год Господа нашего MXCVIII".

Я уткнулся лицом в землю и заплакал. Я плакал по маленькому Филиппу, которого так никогда и не увижу. По моей жене, которая умерла.

Неужели Бог пощадил меня только для этого? Неужели вот для этого турок не опустил саблю на мою шею? Для того, чтобы я увидел вот это? Неужели для этого спас меня тогда смех? Чтобы Бог смог посмеяться надо мной сейчас?

Я снял дорожный мешок, в котором лежали подарки для Софи: шкатулка для благовоний, несколько старинных монет, ножны, золотой крест. Я выкопал ямку в земле рядом с могилой сына и положил в нее "сокровища". Мне они были уже не нужны.

– Они твои, Филипп, – прошептал я. – Твои, мой милый мальчик.

Потом я разровнял землю и снова прижался к могиле. Но постепенно боль потери уступала место гневу. Во мне крепла решимость. Я знал, что приказ отдал Болдуин, а выполнил его Норкросс. Но зачем? Почему?

Я всего лишь содержатель постоялого двора. Ничто. Просто крепостной.

Но я всех вас увижу мертвыми.

Глава 25

На площади, куда вернулись мы с Мэттью, уже собралась большая толпа. Отец Лео, Одо, другие мои друзья... Все хотели утешить меня, сказать доброе слово. И послушать рассказ о двух годах войны.

Я прошел мимо, к постоялому двору. Точнее, к тому, что от него осталось. Обгорелые деревяшки, пепел, мусор... Я хотел найти что-нибудь. Что-то такое, что напоминало бы о ней, моей Софи – клочок ткани, блюдо... любое напоминание о потерянном.

– Она постоянно говорила о тебе, Хью, – сказал Мэттью. – Очень скучала. Мы все уже думали, что ты пропал на войне. Но не Софи.

– Послушай, брат, ты уверен, что она умерла?

– Да, конечно. – Он пожал плечами. – Когда ее увозили, она едва дышала. Я бы сказал, была скорее мертва, чем жива.

– Но ты сам не видел, как она умерла? Ты ведь не знаешь наверняка?

– Нет, наверняка не знаю. Но прошу тебя, брат, не тешь себя пустой надеждой. Мы же с ней одной крови. И скажу откровенно: когда ее вытащили, я молил Бога, чтобы Софи была мертва.

Я посмотрел ему в глаза.

– То есть она, может быть, и не умерла?

Мэттью покачал головой.

– Смирись с тем, что есть, Хью. Если она не умерла тогда, то скончалась вскоре после этого. Уверен, ее тело оставили где-нибудь по дороге.

– Так ты искал ее? Нашел? Или кто-нибудь, кто ехал с запада, видел ее останки?

– Нет. Никто.

– Тогда какой-то шанс еще есть. Ты сказал, что Софи верила в меня, знала, что я вернусь. Так вот, я тоже верю и сделаю для нее все.

Я оказался в той части пепелища, где была наша комната. Все сгорело, все превратилось в пепел. Наша кровать, комод... Что-то блеснуло отраженным светом...

Я опустился на колени, разгреб золу, и сердце едва не взорвалось. Слезы подступили к глазам.

Гребень Софи. Ее половинка. Другую жена отдала мне в наш последний день. Я поднял ее. Обугленная, надтреснутая, она едва не развалилась у меня в руке. Но, сжав этот кусочек дерева, я почувствовал Софи!

Я торопливо развязал мешок, достал свою половинку и сложил обе. В тот же момент Софи словно предстала у меня перед глазами – ее милое лицо, ее смех – как живая.

– Те всадники, Мэттью, они не бросили ее в огонь вместе с сыном. Они не оставили ее умирать. Почему? Наверное, не без причины. Они увезли ее с собой. С какой-то целью. – Я посмотрел на Мэттью, держа перед собой гребень. – Может быть, надежда не такая уж пустая.

На площади меня все еще ожидали старые друзья, Одо и Жорж.

– Ты только скажи, Хью, – первым заговорил Жорж. – Мы пойдем с тобой. Выследим этих мерзавцев. Мы все от них натерпелись и знаем, кто виноват. Они заслуживают смерти.

– Ты прав. – Я обнял мельника за плечи. – Но сначала мне нужно найти Софи.

– Твоя жена умерла, – ответил Одо. – Мы сами это видели, хотя поверить в такой кошмар трудно.

– Ты видел ее мертвой? – обратился я к кузнецу. – А ты, Жорж?

Оба виновато пожали плечами и посмотрели на Мэттью, как бы ища у него поддержки.

– Софи так же жива, как и мой Ало, – хмуро пробормотал мельник. – Они оба теперь на небесах.

– Ты так считаешь, но не я. Софи жива. И не на небесах, а здесь, на земле. Я знаю. Я чувствую ее.

Я поднял посох, забросил за спину дорожный мешок и повесил на шею мех с водой. Потом, не оборачиваясь, зашагал к каменному мосту.

– Что ты собираешься делать, Хью? Драться этим посохом? – Одо догнал меня и схватил за руку. – Ты же один. У тебя ни доспехов, ни оружия.

– Я найду ее, Одо. Обещаю, я найду Софи.

– Подожди, я принесу какой-нибудь еды, – взмолился кузнец. – Или немного эля. Ты ведь еще пьешь эль, Хью? Армия не излечила тебя от этой привычки? Может, ты уже и в церковь ходишь по воскресеньям?

По его глазам я понял, что Одо уже не надеется увидеть меня живым.

– Я верну ее. Вот увидишь.

Они промолчали.

Я поднял посох и направился к лесу.

В сторону Трейля.

Глава 26

Я бежал. Бежал как слепой, ничего не видя и ничего не замечая. Бежал в направлении, противоположном тому, откуда пришел. В сторону Трейля. Туда, где стоял замок моего сеньора.

Горе рвало меня изнутри, точно одичавший пес. Из-за меня умер мой сын. Из-за моей глупой прихоти. Из-за моего безрассудства и гордости.

Во мне бурлила, кипела горечь. Мысль о том, что бедняжка Софи попала в руки мерзавца Норкросса и его подручных, сводила меня с ума.

Я дрался за этих так называемых "благородных" в Святой земле, а они в это время, прикрываясь Божьим именем, насиловали и убивали. Я прошел полсвета, я убивал, я следовал призыву папы римского. И вот как со мной расплатились. Не свободой, не другой, лучшей жизнью, а горем и презрением. Каким же я был глупцом, что поверил богатым.

Я бежал, пока мог переставлять ноги, а потом, обессиленный и обезумевший от ярости, упал на землю, в грязь.

Необходимо найти Софи. Я знаю – ты жива. Я все поправлю. Я знаю, как ты страдала.

На каждом повороте я молился о том, чтобы не споткнуться о ее тело. И каждый раз, когда этого не случалось, во мне крепла надежда, что она жива.

К вечеру я наконец остановился, огляделся и не понял, где нахожусь. Есть было нечего, вода кончилась. Меня поддерживала только злость. Я посмотрел на солнце. Куда вели ноги? На север или на восток? Я не имел ни малейшего понятия.

Я снова побежал. Ноги как будто налились железом. Кружилась голова, и желудок настойчиво требовал пищи. Глаза застилала пелена слез. И все-таки я бежал.

Встречные смотрели на меня как на сумасшедшего. Безумец с посохом.

– Трейль! – кричал я. – Мне нужно в Трейль!

Они поспешно отступали с дороги. Паломники, купцы, бродяги, даже те, кто был не в ладах с законом, не желали связываться с человеком, глаза которого пылали гневом.

Не знаю, сколько я бежал, день или два. В конце концов ноги все же не выдержали, и меня обступила тьма. Ночь выдалась холодная, меня трясло. Из гущи леса доносились жутковатые звуки.

Где-то невдалеке шумела река. Я сошел с дороги и углубился в лес, ориентируясь на звук.

Внезапно земля ушла из-под ног, я попытался ухватиться за ветку, но пальцы соскользнули, и я полетел куда-то вниз.

Боже...

Пусть будет, что будет. Я заслужил это и умру в лесу...

Скатываясь по склону оврага, я выкрикнул имя Софи.

В следующий момент голова ударилась о что-то твердое, и в рот хлынула зловонная теплая жидкость.

– Я иду...

К Софи. Навстречу воющей темноте.

Мир померк у меня перед глазами, и я успел лишь прошептать:

– Спасибо, Господи.

Глава 27

Я очнулся, но не от шума воды или чего-то столь же восхитительного, а от низкого, ворчливого, далеко не мирного звука.

Я открыл глаза. Утро еще не наступило. Я свалился в глубокий овраг и лежал у дерева, о которое ударился при падении. Ужасно болела разбитая голова.

Из чащи снова донеслось глухое ворчание.

– Кто там? Кто это? – вопросил я.

Ответа не было. Я напряг зрение, стараясь рассмотреть того, кто скрывался в темноте. Кто мог забрести в лес глубокой ночью? Вряд ли встреча с незнакомцем сулила приятное общение.

Первым, что я рассмотрел, были глаза. Глаза не человеческие – большие, как молитвенные камни, желтые, узкие, злые. Мне стало не по себе.

И вдруг... они сдвинулись! Я услышал хруст сухих веток. Существо вышло из леса и двинулось ко мне.

Темное, мохнатое...

Боже! Кабан! До него оставалось не более двадцати шагов.

Желтые глаза смотрели на меня, словно зверь пытался решить, не сгожусь ли я на поздний ужин. Кабан захрапел и... затих.

Тишина была жуткая.

Он готовился напасть – в том не было никаких сомнений.

Я попытался собраться с духом. Сражаться с кабаном? Вряд ли у меня было много шансов. Да и чем сражаться с хищником вдвое шире и наверняка тяжелее? Зверь запросто разорвал бы меня на кусочки своими острыми клыками.

Сердце бешено колотилось, и это был единственный звук, который я слышал, не считая угрожающего ворчания чудовища. Кабан не спускал с меня глаз, следя за каждым движением.

Господи, помоги! Что же делать? Убежать я не мог – он настиг бы меня после первых же шагов. Рассчитывать в ночном лесу на чью-то помощь не приходилось.

Не поворачивая головы, чтобы не спровоцировать зверя на решительные действия, я поискал взглядом какое-нибудь укрытие. Зверь как будто изучал меня, наклонив голову и лишь храпом выдавая свои истинные намерения. Я ощущал его горячее дыхание, запах запекшейся на спутанной шерсти крови от прошлых схваток.

Я схватил висевший на поясе нож. Только вот пробьет ли он толстую шкуру хищника?

Кабан коротко хрюкнул и оскалил клыки – пасть у него была кроваво-красная. Мне совсем не хотелось умирать. По крайней мере не так... Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы мне не пришлось драться с этим чудовищем.

Мне было ужасно, невероятно одиноко.

Похоже, кабан тоже понял, что ему противостоит всего лишь один противник, потому что, хрюкнув еще раз, бросился в атаку.

Мне ничего не оставалось, как отпрыгнуть за дерево, едва избежав знакомства со щелкнувшими совсем рядом убийственными челюстями.

Почти ничего не видя, наугад, я бил и бил ножом в отвратительную тупую морду, но зверь снова и снова бросался вперед. Дерево оказалось недостаточно толстым, а мне не хватало проворства. В какой-то момент его клыки распороли бедро, и я вскрикнул от боли.

Господи, меня словно пронзили копьем.

Рассматривать рану было некогда – кабан снова перешел в наступление. На сей раз удар пришелся в живот.

Я ткнул ножом в мерзкую морду. Чудовище попятилось, но тут же вгрызлось в мою ногу, мотая головой из стороны в сторону, как будто вознамерилось вывернуть ее.

Я отбивался из последних сил, понимая, что исход схватки предрешен. Брызги крови летели во все стороны.

Кое-как, спотыкаясь и падая, я добрел до середины лужайки. Живот горел. Из раны на бедре текла кровь. Со мной было кончено. Я упал на землю, прижался спиной к дереву и вдруг... увидел посох. Наверное, выронил его, когда падал. Я потянулся за ним, хотя и понимал, что посох не оружие против разъяренного кабана.

Хищник уже приближался.

– Ну же, свинья, иди ко мне. Давай... вперед! Закончи то, что начал.

Мне вспомнился турок в Антиохии. Тогда спасение принес смех. Но дважды один трюк не срабатывает. Я поднял посох, будто копье.

– Ну же, давай! Прикончи меня. Я готов. Прикончи меня.

Словно в ответ на приглашение кабан ринулся в атаку.

Вот и все. Я не успел даже вздохнуть, а только выставил посох в сторону черной летящей туши и, собрав последние силы, ткнул им, целя в желтый глаз.

Зверь издал жуткий вопль. Я попал! Посох вошел в глаз. Кабан пошатнулся и замотал головой, я схватил нож и принялся бить в морду, шею, спину... С каждым ударом из-под шерсти брызгала кровь. Чудовище слабело и уже не рычало, а хрипело. Кабан пошатнулся, все еще не оставляя попыток освободиться.

Его кровь смешалась с моей. Отбросив нож, я взялся за посох и надавил. Из раскрытой зубастой пасти вырвался последний предсмертный хрип. Задние ноги подкосились, и хищник завалился на бок. Обессиленный, я опустился на траву рядом с ним.

Я победил!

Но какой ценой. Из бедра и живота текла кровь. Я знал, что если не выберусь из оврага, то умру здесь.

Перед глазами встало лицо Софи. Я понял, что улыбаюсь, и подался к ней.

– Сюда, – прошептала она. – Иди ко мне.