Текст книги "Бродяги Севера (сборник)"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Глава XI
Все время парочкой

Был январь, когда проводник с поста привел Поля Веймана в хижину Анри Лоти в Уотерфонде. Это был человек лет тридцати двух или трех, полный жизни и краснощекий, походивший в этом и на Анри. Если бы они сразу же не сошлись характерами, то с первых же дней между ними начались бы неприятности, так как Анри все время находился в самом отвратительном расположении духа. В первый же вечер, когда они уселись у железной печки и закурили трубки, Анри сообщил Вейману, в чем дело.

– Что-то удивительно странное, – сказал он. – Я потерял в западнях сразу семь штук рысей. Они оказались разорванными на куски, точь-в-точь как это бывает с кроликами, которых потреплют лисицы. До сих пор еще ни разу не наблюдалось, чтобы кто-нибудь нападал на рысь, попавшуюся в западню, – даже медведь. Я сталкиваюсь с этим в первый раз. И все эти рыси настолько изувечены, что за их шкурки не дадут на посту и по полдоллара. Семь штук! Ведь это больше двухсот долларов вон из кармана! Это делают здесь два волка. Два, – я уж их проследил. Все время действуют парочкой и никогда врозь. Они обходят все мои ловушки и съедают кроликов, которых я оставляю там для приманки. Они совершенно не трогают попавших в ловушку выдр, норок, горностаев и куниц. Но с рысями у них расправа коротка. Черт возьми! Они сдирают с них шкуру так, как вы с себя перчатку! Я уже раскладывал стрихнин, завернутый в оленье сало, и устраивал для них специальные ловушки и западни – ничто не помогло! Они разорят меня, если я их не перехитрю, так как из двенадцати рысьих шкур они семь испортили, и для меня осталось годных только пять.

Это заинтересовало Веймана. Он принадлежал к числу тех мыслящих людей, которые признают, что человеческий расовый эгоизм делает человека слепым к громадному количеству удивительных фактов в животном мире. С логикой, которая доставила ему обширную аудиторию у него на родине, он уже давно бросил вызов тем ученым, которые утверждают, что только один человек имеет разум и что то чувство общественности и ума, которое проявляют все другие живые существа, представляет собою простой инстинкт. Сообщенные ему Анри факты показались ему чрезвычайно важными, и до самой полуночи они проговорили об этих двух странных волках.

– Один волк – громадный, другой – поменьше, – продолжал Анри. – И в борьбу с рысью всегда вступает только один большой волк. Я вижу это по следам на снегу. Пока он управляется с рысью, меньший волк тоже оставляет свои следы тут же и затем, когда рысь уже бывает осилена или умерщвлена, он помогает большому волку раздирать ее на части. Все это я узнаю по снегу. Только один раз я заметил, что меньший волк, по-видимому, затеял драку с большим, потому что по своему пути они оставили кровавый след и это была вовсе не рысья кровь. По этим каплям я выследил этих чертей на целую милю от ловушек.

В течение следующих двух недель Вейман собрал для своей работы достаточное количество материала. Не проходило и дня, чтобы они не заметили вдоль расставленных Анри ловушек следов именно этих двух волков, и Вейман тоже, как и Анри, убедился, что волки всегда ходили парочкой и никогда врозь. На третий день, когда они отправились к ловушкам, то в одной из них нашли рысь в таком виде, что Анри стал ругаться сразу на французском и английском языках, пока наконец не сделался красным как рак. Рысь оказалась изувеченной настолько, что ее шкурка не стоила больше уже и гроша.

Вейман отметил то место, где меньший волк ожидал, сидя на задних лапах, пока его компаньон расправлялся с рысью. Он не высказал Анри своих мыслей. Но в следующие затем дни он все больше и больше приходил к заключению, что набрел на в высшей степени наглядное, полное драматизма объяснение своей теории. Несомненно, что по ту сторону этой ловушечной трагедии надо было искать разум.

В самом деле, почему эти два волка вовсе не трогали норок, горностаев и куниц? Почему они вооружились именно против одних только рысей?

Вейман был очень этим заинтересован. Он любил животных и никогда не носил с собой ружья. И когда он увидел, как Анри раскладывал для двух наших мародеров отравленную приманку, то передернул от неприятного чувства плечами; а затем, заметив, что проходили дни, а к этим приманкам не притрагивался никто, он стал радоваться. Что-то в его натуре было такое, что заставляло его симпатизировать этим неизвестным бродягам, которые героически не упускали ни малейшего случая, чтобы не расправиться с рысью. Каждый вечер в избушке он записывал свои мысли и открытия. Однажды он обратился к Анри.

– Анри, – спросил он, – неужели вам не жаль убивать живые существа?

Анри посмотрел на него в упор и отрицательно покачал головой.

– Нисколько, – ответил он. – Я уже убил их целые тысячи и убью еще не одну тысячу впереди.

– А ведь есть еще двадцать тысяч и других таких же охотников, как и вы, в этой далекой северной стране, – и все они убивают и убивали и сто лет тому назад. Вы назовете это войной человека со зверем. Но если вы, Анри, вернетесь сюда и через пятьсот лет, то все-таки вы найдете здесь диких зверьков, как бы вы их теперь ни истребляли. Почти весь земной шар изменяется, но вам не удастся изменить эти тысячи квадратных миль почти непроницаемых лесов, холмов и болот. Здесь уже железные дороги не могут проходить, и я первый благословляю за это судьбу. Возьмите, например, все эти громадные степные пространства, которые тянутся на запад. Там еще попадаются следы старых буйволов, а все-таки города и селения растут как грибы. Вы слышали когда-нибудь о Северном Батльфорде?

– Это около Квебека или Монреаля? – спросил Анри.

Вейман улыбнулся и достал из кармана фотографию. На ней была изображена девушка.

– Нет. Это далеко к западу, у Саскачевана. Семь лет тому назад я проводил там каждый год, стрелял там куропаток, рябчиков и косуль. Тогда еще там не было никакого Северного Батльфорда – была только одна великолепная степь на сотни и тысячи квадратных миль вокруг. Была одна только хижина на реке Саскачеван, на том самом месте, где теперь стоит этот самый Северный Батльфорд, и я любил в ней останавливаться. В этой хижине жила девочка лет двенадцати. Мы обыкновенно ходили на охоту вместе, – тогда я еще убивал животных. Иногда эта девочка плакала, когда я их убивал, но я над нею подсмеивался. Затем в тех местах прошла железная дорога и за нею еще и другая. Они пересеклись как раз у этой хижины, и на том месте сразу же вырос целый город. Заметьте, Анри, всего только семь лет тому назад там была одна только хижина. Два года назад в этом городе было тысяча восемьсот человек жителей, а в нынешнем, когда я побывал там, в нем стало их уже пять тысяч, а еще через два года будут и все десять. На том самом месте, где когда-то стояла жалкая лачуга, уже возвышаются целые три банка с капиталом в сорок миллионов долларов; электрическое освещение в этом городе вы можете увидеть за двадцать миль. Выросла гимназия, обошедшаяся в двести тысяч долларов, высшая школа, появились сумасшедший дом, пожарная команда, два клуба, биржа, и через два года по всем улицам будет уже ходить трамвай. Только подумайте об этом, – это там, где всего только несколько лет тому назад летали рябчики и прыгали косули. Население так быстро стало расти, что нельзя было произвести его переписи. Через пять лет там, где была одна только хижина, будет уже город с двадцатитысячным населением. А та девочка, которая жила в этой хижине, Анри, стала уже настоящей девицей и ее родители очень разбогатели. Но меня последнее не интересует. Главное то, что этой весной я женюсь на этой девушке и только потому, что именно благодаря ей, когда ей было всего только шестнадцать лет, я перестал убивать животных. Последним зверем, которого я убил, была степная волчица, у которой был волчонок. Она оставила его у себя и приручила. Вот почему больше всех других животных я люблю именно волков. И я хотел бы, чтобы эти два волка избежали вашей западни.

Анри посмотрел на него. Вейман передал ему карточку. На ней была снята миловидная девушка с глубокими, чистыми глазами, и губы у Анри подернулись, когда он смотрел на нее.

– Моя Жанна умерла три года тому назад, – сказал он. – Она тоже любила животных. Но эти волки – черт бы их побрал! Они разорят меня, если я их не убью!

Он подбросил в печь дров и стал постилать себе постель. Однажды большая идея осенила Анри. Вейман был с ним, когда оба они наткнулись на свежие следы рыси. Лежала громадная куча валежника в десять или пятнадцать футов вышины, и в одном месте бревна в ней образовывали нечто вроде пещеры с солидными стенами с трех сторон. При входе в нее снег оказался утоптанным и тут же валялись клочья шкурки от съеденного кролика. Анри торжествовал.

– Теперь уж они попались! – воскликнул он.

Он приспособил западню, расставил ловушки и затем объяснил Вейману свой план. Если рысь действительно попадется и оба волка придут разделываться с ней, то борьба должна будет произойти именно под этим самым валежником, и мародеры должны будут войти туда именно через отверстие. Поэтому он, Анри, поставил пять капканов поменьше, скрыв их тщательно под прошлогодней листвой, мхом и снегом, и все они находились на таком расстоянии от главной приманки, что попавшаяся рысь, в случае борьбы, не смогла бы их своими прыжками обнаружить.

– Когда они начнут драться, – объяснил Анри, – то волк должен будет прыгнуть вот сюда и сюда. Я уверен в этом. Если он не попадется в один, другой и третий капкан, то во всяком случае нарвется вот на эти.

В это же самое утро выпал небольшой снежок, помогший делу, так как прикрыл собою следы людей и уничтожил их запах. В эту ночь Казан и Серая Волчица проходили в ста футах от валежника, и обоняние Серой Волчицы тотчас же обнаружило в воздухе что-то странное и внушавшее беспокойство. Она предупредила об этом Казана, толкнув его в плечо, и они повернули в сторону под прямым углом, держась с подветренной стороны к ловушкам.

В течение двух дней и трех холодных, звездных ночей около валежника не случилось ровно ничего. Анри понял, в чем дело, и объяснил Вейману. Как и он сам, рысь тоже охотилась и имела свои собственные ловушки, которые посещала только раз в неделю. На пятую ночь рысь действительно вернулась к валежнику, бросилась прямо на приманку, и в ту же минуту безжалостная сталь прищемила ей правую заднюю лапу. Казан и Серая Волчица проходили за четверть мили в глубине леса, когда вдруг услышали бренчание цепи, с которой боролась рысь, чтобы высвободиться из капкана. Десятью минутами позже они оба уже стояли у входа в пещеру под валежником.

Была светлая, безоблачная ночь, такая звездная, что мог бы охотиться сам Анри. Рысь уже израсходовала все свои силы и лежала на животе, когда явились к ней Казан и Серая Волчица. По обыкновению, Серая Волчица отошла в сторонку, когда Казан вступил в борьбу. Рысь оказалась опытным воякой и уже в возрасте шести или семи лет. Когти у нее были в дюйм с четвертью длиной и закруглены, как турецкая сабля. Обе ее передние и одна задняя ноги были свободны, и как только Казан приблизился к ней, так тотчас же ему пришлось и отпрыгнуть назад, потому что цепь от капкана оказалась прямо под ним. Здесь уже Казан не мог пользоваться своей обычной тактикой – описывать круги вокруг своего попавшегося в западню врага. Нужно было бросаться сразу, лицом к лицу, – и он внезапно бросился на рысь. Они сошлись плечом к плечу. Казан вцепился ей зубами в горло и все-таки выпустил ее. Прежде чем он смог навалиться на нее опять, она уже вскочила на задние лапы, и даже Серая Волчица услышала издалека тот звук, который за этим последовал: Казан с воем отпрыгнул назад, так как у него оказалось разодранным плечо до самой кости.

От второго нападения, а следовательно, и от смерти, его спас спрятанный Анри капкан. Стальные челюсти сомкнулись и ухватили его за переднюю лапу, и когда он сделал прыжок, то цепь удержала его. Поняв, что Казан в большой опасности, Серая Волчица тоже сделала один или два прыжка. Она забыла о всякой осторожности и когда услышала, как завыл от боли Казан, то и сама бросилась под валежник. Пять капканов было скрыто Анри у самого входа, и Серая Волчица нарвалась сразу на два из них. Она стала рваться, рычать и повалилась на бок. В своей борьбе за жизнь Казан наскочил на два остальные. Один из них дал промах, а другой схватил его за заднюю ногу.

Это произошло вскоре после полуночи. До самого утра земля и снег в берлоге под валежником взбивались благодаря борьбе за свободу сразу троих: волчицы, собаки и рыси. А когда утро уже наступило, то все трое были так измождены, что повалились пластом и, тяжело дыша и истекая кровью, стали покорно поджидать человека, а с ним вместе и смерть.

Анри и Вейман вышли из дому рано. Когда они уже подходили к валежнику, то, заметив на снегу следы Казана и Серой Волчицы, Анри улыбнулся от удовольствия и возбуждения. А когда они уже дошли до самого места, то оба от удивления некоторое время не могли произнести ни слова. Даже Анри не случалось видеть ничего подобного: два волка и рысь, все попались в капканы и были так близко один от другого, что отлично могли бы друг друга загрызть. Но удивление не долго могло соперничать с охотничьим инстинктом Анри. Волки лежали прямо на пути, и он уже приготовился размозжить пулей Казану череп, как Вейман быстро удержал его за руку. Его пальцы впились ему в тело. Он заметил, что на Казане был стальной ошейник.

– Стойте! – воскликнул он. – Это не волк! Это собака!

Анри опустил ружье и тоже уставился на ошейник. Глаза Веймана перешли на Серую Волчицу. Она с ворчанием подняла морду на невидимых врагов и оскалила зубы. Слепые глаза были закрыты. Там, где должны были быть ее глаза, было пространство, покрытое одной только шерстью.

– Смотрите! – воскликнул он. – Да что же это, наконец, такое?!

– Один из них – собака, – ответил Анри, – самая настоящая одичавшая собака, перебежавшая к волкам, а другая – волчица.

– Но ведь она слепая!

– Да, месье, слепая.

Он снова поднял ружье. Вейман опять крепко схватил его за руку.

– Не убивайте их, Анри, – заговорил он. – Отдайте мне их живьем. Назначьте цену за рысь, которую они испортили, и прибавьте к ней то, что следует за пощаду волка – и я уплачу вам полностью. Живые – они стоят для меня гораздо дороже. Боже мой, собака и слепая волчица – близкие друзья!

Анри смотрел на него так, точно не понимал.

Глаза у Веймана блестели, все лицо покрылось румянцем. Он не переставал говорить.

– Собака и слепая волчица – и вдруг стали близкими друзьями! – повторял он. – Это прямо удивительно, Анри. Там, в цивилизации, когда прочтут мою книгу, то скажут, что я хватил даже через разум животных. Но я представлю доказательства. Я сниму десятки фотографий, прежде чем вы убьете и самую рысь. А вам, Анри, я могу предложить за этих двух волков сто долларов. Идет? Могу я взять их себе?

Анри в знак согласия кивнул головой. Пока Вейман устраивался с аппаратом и приступил наконец к съемке, он все время держал ружье наготове. А когда Вейман покончил со своими снимками, то приблизился почти вплотную к Казану и заговорил с ним так ласково, как на это не был бы способен стоявший позади него человек, выстроивший для себя уединенную хижину в пустыне.

Анри застрелил рысь, и когда Казан понял это, то рванулся на цепи от капкана к ненавистному телу своего лесного врага и залаял. Затем Казана вывели из-под валежника и повели в избушку к Анри. Серая Волчица тоже оказалась пленницей. Весь остаток того дня Вейман и Анри провели за работой над устройством прочной клетки из сосновых жердей, и когда наконец окончили ее, то посадили туда пленников.

Прежде чем сделать это, Вейман тщательно осмотрел уже разгрызенный в нескольких местах ошейник. На медной пластинке на нем он нашел надпись «Казан» и со странным трепетом записал это в свой дневник.

После этого Вейман часто оставался в хижине один, когда Анри уходил к своим капканам. На другой же день он отважился до того, что просунул руку между двух жердей клетки и потрогал Казана, а еще на следующий Казан уже принял из его руки кусок лосиного мяса. Но всякий раз, как он приближался, Серая Волчица подлезала под кучу можжевельника, находившуюся в углу их клетки. Инстинкт целых поколений, а может быть и тысячелетий, научил ее видеть в человеке своего злейшего врага. А тем не менее этот человек вовсе не обижал ее, и Казан совершенно его не боялся. В первое время она испытала ужас, затем ужас перешел в ней в удивление, и, наконец, ею стало овладевать любопытство. Случайно в конце третьего дня она высунула свою слепую морду из-под можжевельника как раз в тот самый момент, когда Вейман стоял у клетки и разговаривал с Казаном. Она понюхала воздух, но по-прежнему отказалась есть. Вейман заметил это и каждый день стал искушать ее самыми отборными кусочками оленины и лосиного жира. Прошло пять, шесть, семь дней – и все-таки она к ним даже и не прикоснулась. Вейман мог сосчитать ее ребра.

– Она сдохнет! – сказал ему Анри вечером седьмого дня. – Она околеет с голоду, но в неволе есть не станет. Ей хочется в лес, к живой пище, к свежей крови. Им обоим уже более чем по три года каждому, – поздно уже приручать.

Анри ушел спать в обычное время, а Вейман был смущен и просидел до поздней ночи. Он написал письмо к своей миловидной девице в Северный Батльфорд, а затем прикрутил огонь в лампе и стал о ней мечтать в полумраке. Потом он вдруг вскочил, отворил тихонько дверь и вышел на воздух. Инстинктивно глаза его потянулись к западу. Небо было усеяно звездами. При их свете он мог видеть клетку, стал смотреть в ее сторону и прислушался. До него долетел звук. Это Серая Волчица перегрызала жерди своей тюрьмы. Минутой позже последовал низкий, тоскующий вой, и он понял, что это Казан оплакивал свою свободу.

К стене избушки был прислонен топор. Вейман схватил его и молча улыбнулся. Он проникся вдруг сознанием какого-то странного счастья, и ему показалось, что и там, за тысячу миль отсюда, в городе на Саскачеване, на это его счастье тоже отвечали счастьем. Он направился к клетке. Удар, другой – и две сосновые жерди были уже разрублены. Вейман отошел назад. Серая Волчица первая нашла отверстие и, точно тень, выползла на свободу. Но она не побежала. Она остановилась у отверстия и стала поджидать Казана. Когда выполз и он, то оба они посмотрели в сторону избушки. Затем пустились бежать без оглядки. Серая Волчица – по-прежнему у самого плеча Казана.

Вейман вздохнул с облегчением.

– Все время вдвоем, парочкой, – прошептал он, – пока не разлучит их смерть!

Глава XII
«Красная смерть»

Казан и Серая Волчица побежали прямо на север, в край Фон-дю-Лак, и пришли туда в то самое время, как курьер от Компании Гудзонова залива – Жак прибыл с юга на пост с первой достоверной вестью об ужасной эпидемии – оспе. Уже целые недели отовсюду приходили о ней слухи. Молва рождала молву. С востока, юга и запада слухи все нарастали, пока наконец повсюду не разнеслось ужасное слово «красная смерть», и страх перед нею промчался, как тлетворный ветер, от самых крайних пределов цивилизации и до залива. Девятнадцать лет тому назад точно так же пришли о ней слухи с юга, и затем явилась и она сама, эта «красная смерть». Пережитый от нее ужас все еще оставался в памяти у жителей лесов, потому что тысячи неизвестных могил, рассеянных на всем пространстве от залива Джеймс и до озерной страны Атабаски, напоминали о ней, как о чуме, и указывали на число жертв, в которых она нуждалась.

То и дело в своих блужданиях Казан и Серая Волчица стали наталкиваться на небольшие холмики, под которыми были закопаны трупы. Инстинкт, то нечто, что стоит бесконечно выше понимания людей, заставлял их чувствовать присутствие около себя смерти, а может быть, даже и реально обонять ее в воздухе. Дикая природа Серой Волчицы и ее слепота давали ей громадные преимущества в тех случаях, когда надо было открыть в воздухе или на земле какую-нибудь тайну, которую нельзя было постигнуть глазами, и именно первая она открыла присутствие заразы.

Казана все время тянуло к расставленным ловушкам, и он влек ее за собой. Они набрели на старый след. По нему не проходили уже несколько дней. В капкане они нашли кролика, который уже давным-давно издох. В другом оказался один только скелет лисицы; ее съели совы. Множество капканов раскрылись сами собой. Другие были завалены снегом. Казан перебегал по тропинке от ловушки к ловушке, надеясь найти в них хоть что-нибудь живое, чтобы съесть. Но Серая Волчица в своей слепоте всюду чуяла смерть – смерть человека. И она начинала уже выть и потихоньку покусывать Казана за бок, потому что запах смерти становился все сильнее и сильнее. Тогда Казан побежал далее. Серая Волчица следовала за ним до самого края просеки, на которой стояла хижина охотника Отто, и здесь села на задние лапы, подняла слепую голову к серому небу и протяжно и жалобно завыла. В ту же минуту и у Казана ощетинилась шерсть вдоль спины, и он тоже опустился на задние ноги и вместе с Серой Волчицей завыл, боясь этой смерти. Теперь уж и он стал ее обонять. Смерть была в избушке, а перед избушкой стоял еловый кол, и на конце этого кола болтался флаг, предупреждавший о заразе, шедшей от Атабаски и вплоть до залива. Как и сотни других героев Севера, Отто побежал вперед предупреждать других, пока не свалится наконец и сам. В эту-то ночь, при холодном свете луны, Казан и Серая Волчица и попали в северную страну Фон-дю-Лак.

Как раз перед ними и пришел туда гонец из поста на Оленьем озере, который всюду предупреждал, что зараза надвигается со стороны Нельсона по направлению к юго-востоку.

– Оспа уже в Нельсоне, – сообщил он Вильямсу, главе поста в Фон-дю-Лаке, – и уже поразила всех индейцев у озера Волластон. Неизвестно, как она будет распространяться у залива Индиан, но слышно, что она уже метлой прошлась по Ниппеве между Олбани и Черчиллем.

И в тот же день он уехал далее на своих быстрых собаках.

– Поеду в Ревеллион, – объяснил он, – предупредить людей к западу.

Тремя днями позже из Черчилла пришел приказ, что все служащие Компании и подданные английского короля к западу от залива должны приготовиться к встрече с «красной смертью». Худощавое лицо Вильямса побледнело, как бумага, которую он держал, когда читал этот приказ из Черчилла.

– Это значит рыть могилы, – сказал он. – Это единственное приготовление, на которое мы здесь способны!

Он прочитал приказ вслух всем людям в форте Фон-дю-Лак, и каждый способный человек должен был распространять его по всей территории. Были снаряжены собаки, и на каждые сани, которые отправлялись в путь, были положены свертки красной бумажной материи, долженствовавшей служить признаком надвигающейся смерти, болтающимися по ветру сигналами заразы и ужаса, при виде которых трепет охватывал живших по лесам людей. Казан и Серая Волчица наткнулись на одни из таких саней на реке Серого Бобра и следовали за ними с полмили. На следующий день, уже далее к западу, они встретили и другие, а на четвертый – и третьи. Последний след оказался уже совсем свежим, и Серая Волчица бросилась от него в сторону, точно ее ударили, и оскалила зубы. Ветер донес до них едкий запах дыма. Они побежали под прямым углом от следа и взобрались на вершину холма. С наветренной к ним стороны, внизу, в долине, они увидали пожар: то горела избушка. Собаки и человек на санях уже скрылись в опушке леса. В глубине гортани у Казана послышалось ворчание. Серая Волчица стояла как вкопанная. Вместе с избушкой сгорал и покойник. Таков был закон Севера. И тайна погребального костра опять овладела Казаном и Серой Волчицей. На этот раз они уже не выли, а спустились вниз и побежали далее по равнине и не останавливались до тех пор, пока наконец не нашли для себя убежище в глубине высохшего уединенного болота за десять миль на север.

Затем потянулись дни и недели 1910 года, одного из самых ужасных во всей истории Дальнего Севера, – каждый месяц которого был роковым для жизни и животных и людей и когда холод, голод и зараза написали целые главы в книгах обитателей лесов, содержания которых не забудут целые поколения впереди.

Среди болота Казан и Серая Волчица нашли себе убежище под буреломом. Это было небольшое, довольно удобное гнездо, совершенно недоступное для ветра и снегов. Серая Волчица овладела им тотчас же. Она улеглась на живот и заскулила, чтобы показать Казану свое удовольствие и удовлетворение. Природа опять удержала около нее Казана. Ему вдруг представилась неясно и точно во сне та удивительная ночь под звездами, – казалось, будто это было целые века и века тому назад, – когда он дрался с вожаком из стаи волков и когда после одержанной им победы молодая волчица вдруг отделилась от этой стаи и навеки отдалась ему. В тот сезон они уже не совершали набегов на косуль и на карибу и не присоединялись к другим волкам. Они жили главным образом кроликами и куропатками, потому что Серая Волчица ослепла. Казану с тех пор пришлось охотиться одному. С течением времени Серая Волчица перестала сокрушаться, тереть себе лапами глаза и скулить по солнцу, золотой луне и звездам. Постепенно она стала забывать о том, что когда-либо их видела. Теперь она могла бежать уже очень быстро сбоку Казана. Обоняние и слух у нее развились поразительно. Она могла почуять оленя за целых две мили, а присутствие человека умела обнаружить даже с еще большего расстояния. Всплеск форели в реке в тихую ночь она могла услышать за целых полмили впереди. И по мере того, как все более и более развивались в ней эти два чувства – обоняние и слух, они в Казане все притуплялись и притуплялись. Он начинал уже зависеть от Серой Волчицы. Она стала чуять присутствие куропатки за пятьдесят ярдов от их пути. В их охотах она сделалась вожаком и вела до тех пор, пока дичь не попадалась. И по мере того, как Казан привыкал полагаться на нее во время охоты, он стал инстинктивно следовать и ее предостережениям. Иногда Серой Волчице приходило на ум, что без Казана она умрет с голоду. И она пробовала иногда схватить кролика или куропатку сама, но всякий раз неизменно промахивалась. Казан был для нее жизнью. Слепота совсем переродила ее. Она укротила в ней свирепость дикого животного и сделала ее подругой Казана не на один только брачный сезон, но и на все время. Весной, летом и зимой стало ее обычаем прижиматься к Казану и класть свою красивую голову ему на спину или на затылок. Если Казан ворчал на нее за это, то она не отскакивала от него, а приседала, точно ожидала от него удара. Теплым языком она слизывала ледышки, намерзавшие к его шерсти на лапах, а в те дни, когда ему приходилось пробежать так много, что у него трескались пятки, она ухаживала за его ногами. Слепота сделала Казана абсолютно необходимым для ее существования, но в других отношениях и сама она становилась все более и более необходимой и для Казана. Они чувствовали себя превосходно в своем болоте. У них было заготовлено достаточное количество мелкой дичи, и так тепло было у них под буреломом! Они редко заходили во время охоты за пределы своего болота. Иногда из глубины долины и с далеких, голых каменистых кряжей до них доносились крики волков, бежавших стаей за добычей, но они больше уже их не волновали, и они не испытывали ровно никакого желания к ним присоединяться для охоты.

Однажды они продвинулись к западу дальше обыкновенного. Они вышли из болота, пересекли равнину, по которой прошелся в прошлом году пожар, взобрались на кряж и спустились с него в следующую долину. Достигнув ее, Серая Волчица остановилась и понюхала воздух. Она заложила назад уши, и задние ноги у нее задрожали. Запах заставил ее всю насторожиться. Но это не был запах дичи. Серая Волчица почуяла присутствие человека, прижалась к Казану и заскулила. Несколько минут затем они простояли без движения и не издав ни звука, а потом Казан повел ее далее. Меньше чем в трехстах ярдах в стороне они набрели на занесенный снегом шалаш. Он был заброшен, давно уже в нем не было жизни и огня, но из шалаша все-таки тянуло человечьим запахом. С громадной осторожностью Казан подошел ко входу в шалаш. Он заглянул в него. Там, посредине, на остатках от костра валялось изодранное одеяло и в него был завернут трупик маленького индейского ребенка. Казан увидел торчавшие из него ножки, обутые в мокасины. Казан подался назад и увидел, что Серая Волчица в это время обнюхивала длинную, какой-то особой формы горку на снегу. Она три раза обошла вокруг нее, все время держась в стороне от нее настолько, чтобы не дать возможности человеку использовать свое ружье. Окончив третий круг, она села на задние лапы, а Казан подошел к самой горке и обнюхал ее. Из-под этой груды снега, как и из шалаша, в него дохнула смерть. Они бросились бежать, заложив уши назад и поджав хвосты, пока наконец не выбрались опять к своему следу на снегу и не добрались до своего болота. Даже там, у себя дома, Серая Волчица все еще ощущала в воздухе ужас эпидемии, и все тело ее дрожало, несмотря на то, что она лежала, тесно прижавшись к Казану.

В эту ночь вокруг полной, бледной луны вдруг появился красный круг. Это означало мороз, жестокий мороз. Всегда эпидемия приходила именно в самые лютые морозы, когда температура спускалась до крайней точки разрушения. В эту ночь стало так холодно, что стужа проникала даже в самое сердце убежища под буреломом и заставляла Казана и Серую Волчицу еще теснее прижиматься один к другому. На рассвете, который наступил только в восемь часов утра, Казан и его слепая подруга сделали вылазку наружу. Было пятьдесят градусов ниже нуля. Вокруг них трещали деревья, точно пистолетные выстрелы. В самых густых зарослях сосен и елок куропатки сидели нахохлившись, точно шары из перьев. Зайцы закапывались в снег или забивались в самую глубину под кучу валежника. Казан и Серая Волчица совсем почти не находили свежих следов и после целого часа бесплодных поисков вернулись с охоты обратно к себе в берлогу. Казан, как собака, еще два или три дня тому назад припрятал ползайца, и теперь они выкопали его из-под снега в замороженном виде и съели. Весь этот день мороз все крепчал и крепчал. Последовавшая затем ночь была безоблачная, с бледной луной и яркими звездами. Температура упала еще на десять градусов, и все живое в природе притихло. В эти ночи ловушки бездействовали, потому что даже обеспеченные шубами животные – куницы, горностаи и рыси – лежали, забившись в свои норы и в логовища, которые сумели для себя найти. Все увеличивавшийся голод был еще не настолько силен, чтобы Казан и Серая Волчица оставили свое убежище под валежником. На следующий день опять не было перелома в погоде к теплу, и к полудню Казан все-таки должен был отправиться на охоту, оставив Серую Волчицу одну. Будучи на три четверти собакой. Казан более чувствовал голод, чем его подруга, волчица. Природа приспособила волчью породу к голоду, и при обычной температуре Серая Волчица могла прожить целых две недели вовсе без пищи. При морозе в шестьдесят градусов ниже нуля она могла бы просуществовать без еды с неделю, а может быть и дней десять. Только тридцать часов прошло с тех пор, как они доели мороженого зайца, и она была вполне удовлетворена, чтобы оставаться в своем уютном гнезде и еще на более долгое время. Но Казана мучил голод. Он принялся за охоту и побежал против ветра, направляясь к обгорелой равнине. Он совал нос под каждую кучу хвороста, мимо которой пробегал, и обследовал каждую заросль. Под одной из куч валежника он почуял запах кролика, но тот забрался так глубоко, что оказался для Казана таким же недоступным, как и куропатки, сидевшие высоко на деревьях, и после целого часа бесплодных подкапываний под хворост он должен был отказаться от своей добычи. Целых три часа он провел на охоте и затем вернулся обратно к Серой Волчице. Он еле держался на ногах. В то время, как она, под влиянием руководившего ею инстинкта дикого зверя, сберегала свои силы и энергию, Казан растрачивал последний запас их и чувствовал от этого еще больший голод.