Текст книги "Бродяги Севера (сборник)"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Джеймс Оливер Кервуд
Бродяги Севера

Вступительная статья Н. Дорохиной

© ООО «РИЦ Литература», составление, вступительная статья, 2014

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2014

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2014

© ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», г. Белгород, 2014

* * *

«Природа – моя религия»

«Моя прабабушка была дочерью индейца из племени могауков… – писал Джеймс Оливер Кервуд в предисловии одной из своих книг. – Индеец был самым любящим сыном, самым преданным другом, самым верным патриотом своей страны».

Все эти качества в полной мере были присущи и замечательному американскому писателю. Когда мы говорим «Кервуд», перед глазами встает дикая природа и ее обитатели – волки, собаки, медведи.

Кервуд родился 12 июня 1878 года в местечке Оуоссо, затерянном в лесах Мичигана. Его отец, являясь потомком знаменитого английского писателя-мариниста Фредерика Марриета (1792–1848), был сапожником, имел свой магазин. Когда Джеймсу не было и пяти лет, бизнес отца потерпел неудачу, семья переехала на ферму в штате Огайо. Там будущему писателю пришлось заниматься «подбиранием камней»; позже он отмечал, что это время помогло ему «в воспитании характера».

Уже в восьмилетнем возрасте он совершил свою первую вылазку с ружьем в окрестные леса, а в девять попытался сочинить свою первую повесть.

Когда Джеймсу исполнилось тринадцать, семья вернулась в Оуоссо. Мальчишка часто сбегал с уроков, чтобы побродить по лесным дебрям. За это его исключили из школы. Но он не унывал, посвятив себя целиком путешествиям по лесам на берегах Великих Озер. Джеймс пережил немало увлекательных и опасных приключений, добывая пропитание охотой на диких зверей и ночуя под открытым небом.

К двадцати годам впечатления стали переполнять его; появилась потребность изложить их на бумаге. В 1898 году Кервуд поступил в Мичиганский университет и, окончив его, начал работать редактором газеты «Ньюс трибюн» в Детройте.

Однако первый роман Джеймса Оливера Кервуда «Мужество капитана Плюма» вышел в 1908 году, когда автору было уже тридцать. За годы, отпущенные ему судьбой для творческой деятельности, он написал порядка тридцати повестей и романов. Среди них анималистические («Казан», «Гризли», «Молниеносный», «Бродяги Севера» и другие), приключенческие («Скованные льдом сердца», «Лес в огне», «Старая дорога», «Золотая петля»), исторические («Черный охотник», «На Равнинах Авраама»).

О чем бы ни писал Кервуд, каждая его книга создавалась под непосредственным впечатлением того, что он увидел, услышал, пережил сам. «Я прошел три тысячи миль вверх и вниз по могучему Саскачевану, прежде чем написать «У истоков реки», и если бы не спустился с дикими лесными бригадирами вниз по Атабаске, невольничьей реке, и Маккензи, то не написал бы «Долину Молчаливых Призраков», – вспоминал Кервуд. Он почти непрерывно путешествовал – на лыжах, в каноэ, на собачьих упряжках. Он забирался в самые дикие, нехоженые места. Именно поэтому можно назвать его романы не плодом фантазии, как это нередко бывает у авторов приключенческих книг, а литературой факта, своего рода очерками о жизни девственных лесных дебрей Америки.

«Ему было тридцать пять лет. Половину своей жизни он проводил в диких местах, а все остальное время писал об увиденном» – так Кервуд сказал об одном из своих героев, но эти же слова он мог с полным правом отнести к самому себе.

Некоторые произведения – «Золотая петля», «Серая волчица» – были написаны им в заброшенной хижине в сотнях миль от цивилизации, другие – в перерывах между странствиями, в комнатушке в доме отца в Оуоссо.

Наибольший успех имели его книги о животных, о «братьях наших меньших». «В жизни диких зверей, как и в человеческой жизни, есть свой трагизм, свой особый юмор, свой пафос, – писал он. – Есть множество необыкновенно интересных фактов, действительных событий и действительных персонажей, написать о которых просто необходимо, и вряд ли кому-нибудь нужно, чтобы при этом что-то выдумывали».

Подобные персонажи в «Казане» (1914) – пес с примесью волка и Серая Волчица, в «Бродягах Севера» (1919) – щенок и медвежонок. Их дружба – вроде бы вопреки природе. Но сведенные вместе обстоятельствами, они вырабатывают новые формы поведения. Они становятся необходимыми друг другу, потому что иначе могут погибнуть, а инстинкт самосохранения у животных – один из основных. Поэтому они так бережно, так верно дружат. Урок и для нас, людей: не вражда, а дружба помогает жить.

«В «Казане», – пишет автор в предисловии, – я пытался изобразить ту пору моей жизни на Севере, когда мне довелось близко узнать собак». Возможно, помня о своем «смешанном» происхождении, писатель в этой книге дает почувствовать мучительную раздвоенность своего четвероногого героя – полусобаки-полуволка. Волчьи инстинкты подавляются, когда Казан живет у добрых и заботливых людей, но если его доверие к человеку обмануто – в животном просыпаются ярость и ненависть. А как трогательны отношения благородного Казана и Серой Волчицы! И чего стоит совершенно логичный отказ от драки собак, не желающих потакать людям, жаждущим жестокого зрелища…

Бари, сын Казана и Серой Волчицы, стал героем другого романа, написанного Кервудом три года спустя. Что ждет беспомощного волчонка, который покинул уютное родительское логово? Когти полярной совы или тяжелые копыта огромного лося? Но если в его жилах есть собачья кровь, он будет хитер, упорен и изворотлив. А волчья натура даст ему ярость бойца и неисчерпаемую выносливость. Таков он, главный герой книги «Сын Казана». Однако главным предназначением Бари становится преданность и служба хозяину, которого он выбрал себе сам.

«Бродяги Севера» – история о том, как медвежонок Нива и щенок Мики скитались по дикому лесу. Они покинули человека, своего хозяина, по воле случая: подравшись, малыши выпали из челнока в бурную реку. Связанные одной веревкой, они смогли спастись, а выбравшись на берег, вдвоем отправились куда глаза глядят… Книга полна описаний природы, повадок животных. Причем звери не очеловечиваются, их действия кажутся предельно естественными, что никак не мешает читателю всерьез переживать за них.

В «Молниеносном» («Быстрой Молнии») (1926) перед нами предстает полярный волк, в числе предков которого двадцать поколений назад был огромный дог Скаген. Сейчас мы бы сказали: у Молниеносного проявились собачьи гены. Кервуд называл это проявление атавизмом. Толика собачьей крови помогает Молниеносному стать вожаком стаи волков. Благодаря ей же он выбирает себе в подруги шотландскую овчарку по кличке Светлячок, у которой умер хозяин и которая сбежала с корабля, затертого льдами. Но живется ему нелегко. «Волчий инстинкт заставлял Молниеносного опасаться и избегать людей, дух Скагена наполнял его тоской и стремлением к дружбе с ними… – пишет Кервуд. – Как среди людей бывают «рожденные не вовремя» или «прирожденные неудачники», так и Молниеносный не был предназначен для того мира, частью которого он являлся». На долю Молниеносного и его подруги выпадает немало тяжелых испытаний…

Анималистические произведения занимают главное место в творчестве Кервуда. Писатель рассказывает об удивительном мире зверей, неведомом многим из нас. А еще – о довольно сложных отношениях человека и животных. Последние не знают условностей «нашего» мира, они моментально реагируют на фальшь и доверяют лишь тем людям, чьи души открыты им, в чьих сердцах – доброта и понимание.

Прежде чем написать «Бродяг Севера», Кервуд три года прожил в окружении своих лесных друзей, изучая их жизнь, их поведение, их психику. Кстати, психика животных с древности вызывала интерес у философов и натуралистов, но ее систематическое изучение началось в конце XIX века с появлением зоопсихологии. Так что Кервуд творил вполне в русле современной ему науки.

В создании книг о животных писатель видел особое предназначение: на свои былые охотничьи «подвиги» он смотрел уже как на преступления и своими произведениями желал хотя бы отчасти искупить нанесенный природе ущерб. Вероятно, это идет тоже от предков-индейцев, которые, убив животное, высказывали ему уважение и просили у него прощения.

Но так или иначе, Кервуд выступает в своих книгах прежде всего с «исповедью человека, который много лет охотился и бил зверя, прежде чем ему открылось, что дебри могут предоставить более захватывающее развлечение, чем убийство». И выражал надежду, что написанное им, «возможно, заставит и других почувствовать и понять, что больше всего охота захватывает не тогда, когда бьешь зверя, а когда оставляешь ему жизнь».

В «Казане» молодой зоолог Поль Уэймен, собирающий материал для своего исследования «Разум диких животных», не расстается с фотоаппаратом, а его единственное оружие – перочинный нож.

Охотник Чэллонер из романа «Бродяги Севера» убивает зверей ради продажи их шкур. Он делает это скорее по необходимости, чем из-за азарта. И медведицу он выслеживает для того, чтобы пополнить запас мяса и жира, без которых не выжить в суровых условиях. Но… жалобный, трогающий душу крик осиротевшего медвежонка вызывает у охотника «такое ощущение, словно он совершил преступление». Забрав малыша с собой, Чэллонер пытается объяснить ему, что жалеет о случившемся….

Во времена Кервуда уже существовало понятие «экология», хотя и не в том значении, в котором используем его мы в XXI веке. В 1866 году немецкий естествоиспытатель Э. Геккель обозначил им науку о местообитании. Сейчас это слово имеет гораздо более глубокий смысл: экология – это наука о взаимодействии живых организмов и их сообществ между собой и с окружающей средой. Испытания различных видов оружия, техногенные аварии – Чернобыль, Фукусима, разлив нефти в Мексиканском заливе – никого не оставляют равнодушными. Охрана природы – и в широком, и в узком смысле слова – становится делом всего человечества. Все чаще говорится о том, что в защите нуждаются не только редкие, но и вообще все виды животных.

Об огромных медведях гризли и северных оленях (карибу, как их называют в Америке) Кервуд в начале ХХ века писал как о самых распространенных зверях. Действительно, гризли когда-то обитали от северных окраин Американского континента до Техаса, а теперь в дикой природе встречаются лишь на Аляске и на западе Канады; есть они и в национальных парках США. Популяция этих медведей сильно сократилась к 1920-м годам – их истребляли фермеры, чтобы защитить от них домашний скот. В 1970-х годах гризли были под угрозой исчезновения. Но в результате принятых мер по их охране сейчас они местами настолько размножились, что на них разрешена сезонная охота.

А вот подвиду северного оленя – лесному карибу повезло меньше. Эти животные населяли таежные районы Северной Америки от Аляски до Ньюфаундленда и Лабрадора. Теперь их ареал значительно сократился, лесные карибу могут исчезнуть.

Произведения Кервуда естественно включаются в современные дискуссии о нравственных аспектах охоты, которые направлены на изменение общественного сознания.

В «Золотой петле», написанной Кервудом в 1921 году, животные занимают не последнее место в числе персонажей, но главными героями здесь все же являются люди. Правда, одного из них – Брэма Джонсона – многие окружающие считают оборотнем, человеком-волком. Среди его предков – англичане, индейцы, эскимосы, и потому его внешность необычна: скуластое лицо, приплюснутый нос – и белая кожа, светлые волосы, большие глаза. Друзей и семью Брэму Джонсону заменили двадцать прирученных волков; они помогают ему охотиться, защищают от врагов; на волчьей упряжке он разъезжает по бескрайним северным просторам. За совершенные преступления Брэма разыскивает полиция. На одной из его стоянок обнаруживается силок для ловли кроликов, сплетенный из прекрасных золотистых женских волос. Кто эта женщина? Жена Брэма, его пленница? Полицейский Филипп Брант бросается в погоню за человеком-волком…

Действие всех произведений Кервуда разворачивается на севере Американского континента. Его герои – охотники, золотоискатели, полицейские, преступники – живут в суровых условиях, вполне понятных русскому читателю. В жесткой борьбе этим людям приходится отстаивать свое право на любовь, счастье, доброе имя, а порой – и на жизнь. Их мужественные характеры – под стать суровой дикой природе…

Часть литературоведов считает Кервуда американским писателем, другая часть – канадским. Ситуация – почти как у нас с Гоголем! В отношении Кервуда это становится объяснимым, когда знакомишься с его историческими романами, стоящими несколько особняком в его творчестве, – «Черный охотник» и «На Равнинах Авраама». Их действие происходит в середине XVIII века, в период формирования и становления канадцев как нации.

К 1922 году благодаря значительным тиражам и популярности своих книг писатель стал довольно состоятельным человеком. Он воплотил свою детскую мечту, возведя в Оуоссо Замок Кервудов – во французском стиле XVIII века. Он приобрел также участок земли в одной из деревень возле Гудзонских гор и еще один – в мичиганской глуши.

Со временем Кервуд не только на страницах своих произведений, но и в жизни стал активным защитником природы – в частности, боролся за сокращение сезона охоты, а с 1926 года участвовал в работе Мичиганской комиссии по защите окружающей среды.

Кервуд был женат дважды.

В первом браке с Корой Леон Джонсон у него родились две дочери – Шарлотта и Виола, но супруга не выдержала сложностей семейной жизни, частых путешествий Джеймса Оливера, и брак распался. Виола после развода осталась с бывшей женой. На одном из своих произведений Кервуд написал посвящение: «Шарлотте, которая со мной, и Виоле, которая будет со мной, с любовью я посвящаю эту книгу».

В 1929 году Виола, будучи летчицей, вышла замуж за авиатора, жила в Голливуде. Умерла она от продолжительной болезни в 1940 году.

Вторая жена писателя – Этель Гринвуд – родила сына, Джеймса Кервуда-младшего, который в мае 1930 года погиб в авиакатастрофе над аэродромом Оуоссо. В местной печати сообщалось, что 19-летний Кервуд-младший скончался после того, как управляемый им биплан врезался в дерево при заходе на посадку. Двое его пассажиров получили тяжелые ранения, но выжили. Причиной аварии стал алкоголь…

Этель была преданной супругой и даже прожила вместе с Кервудом целых девять месяцев в глуши канадского леса, в одной из выстроенных мужем бревенчатых хижин. Она активно помогала ему в творческой деятельности и даже написала значительную часть незаконченного Джеймсом романа «Зеленый лес».

Смерть настигла Кервуда во время работы над этим произведением. На рыбалке во время поездки во Флориду он был укушен ядовитым пауком. У писателя началась сильная аллергическая реакция. Здоровье его так и не восстановилось. Он умер от заражения крови 13 августа 1927 года в своем Замке, в родном Оуоссо.

Кервуда похоронили в Оук Хилл (Дубовые Холмы), штат Мичиган; сейчас там находится музей замечательного писателя. Его именем названа гора в Мичигане. Ежегодно в первый выходной июня в Оуоссо организуется фестиваль Кервуда, основанный его потомками.

При жизни Джеймс Оливер Кервуд так определил свое литературное кредо: «Природа – моя религия. И цель всей моей жизни, мое самое заветное желание – дать читателям услышать биение ее сердца. Я люблю природу и верю, что они тоже полюбят ее, если мне удастся познакомить их с моими книгами». Мечта писателя сбылась: его произведения оставили неизгладимый след в душах миллионов людей.

Наталия Дорохина

Бродяги Севера

Глава I

Уже март был на исходе, когда черный медвежонок Нива в первый раз увидел свет. Его мать Нузак была уже старой медведицей и, как большинство пожилых существ, страдала ревматизмом и любила долго поспать. Поэтому, вместо того чтобы провести эту зиму, в которую у нее родился Нива, в самой обычной спячке в течение всего только трех месяцев, она провела в ней целых четыре, и Нива, который получил от нее жизнь именно во время этой глубокой спячки, выполз из берлоги почти двухмесячным медвежонком вместо того, чтобы быть всего только шестинедельным.

Чтобы выбрать себе для спячки берлогу, Нузак взобралась в пещеру на самой вершине голого горного кряжа, – и отсюда-то Нива и увидел в первый раз под собой долину. В первую минуту, выйдя из темноты на яркий солнечный свет, он даже ослеп. Он слышал, обонял и чувствовал около себя много кой-чего интересного, но видеть не мог. А Нузак, точно в удивлении от того, что вместо холода и снега ее окружили вдруг свет и теплота, несколько минут стояла неподвижно и только нюхала воздух и оглядывала свои владения.

В какие-нибудь две недели ранняя весна уже развернула в переменах свои чудеса в этой удивительной северной стране между реками Джексон и Шаматтава и с севера на юг между озерами Год и Черчилл.

Перед медведями открылась очаровательная картина. С высокого остроконечного утеса, на котором они стояли, все казалось точно залитым целым морем солнечного света, и только там и сям виднелись небольшие полянки белевшего снега в тех глубоких местах, куда его надуло ветром за зиму. Горный кряж подымался прямо с долины. Со всех сторон, насколько мог видеть человеческий глаз, виднелись темно-синие пятна лесов, сверкали еще не совсем растаявшие озера, отражали от себя солнечный свет ручейки и речки, и зеленые открытые пространства посылали от себя весенние ароматы. Эти запахи, точно что-то возрождающее, втекали старой медведице прямо в ноздри. Там, глубоко внизу, на земле, уже пробуждалась жизнь. Надулись почки у тополей и уж готовы были лопаться; трава выбрасывала нежные, душистые былинки; по стволам стал подниматься сок; подснежники и голубые перелески уже выглянули на солнечный свет и стали приглашать к себе на праздник Нузак и Ниву. И все это Нузак обоняла с опытностью и знанием уже минувших двадцати лет своей жизни – и сладостный аромат еловой и сосновой хвои, и сырой нежный запах от корешков водяных лилий и от лопавшихся пузырей на поверхности оттаивающего болота и у самой подошвы кряжа; и над всеми этими запахами – запах самой земли, претворяющей все индивидуальные ароматы в один общий, великий поток жизни!

И Нива тоже обонял их. Его маленькое тело, все застывшее от удивления, в первое время дрожало, как лист, от зашевелившейся в нем жизни. Какие-нибудь минуты тому назад, выйдя из темноты, он вдруг увидел себя в такой сказочной стране, какая ему даже и не снилась. И в эти самые минуты над ним вдруг заработала природа. Сознания еще не было, но инстинкт уже зашевелился в нем. Он знал, что все это было его, что солнце и тепло было именно для него и что все, что было на земле прекрасного, было дано в удел ему. Он поводил по воздуху своим черным носиком, вдохнул в себя воздух и вдруг осознал остроту всего, что было прекрасно и чего следовало ему желать. И в то же время он прислушивался. Он насторожил вперед свои остроконечные ушки, и в них стал втекать шорох пробуждавшейся земли. Даже стебельки травы несли в них свою песню радости, потому что все в этой залитой солнцем долине гудело зеленым весенним шумом мирного края, еще не тронутого людьми. Повсюду звонко шумели ручьи бежавшей воды, и Нива услышал странные звуки, в которых сразу же почуял жизнь: щебетанье каменного воробья, серебристые ноты песенки черногрудого дрозда внизу на болоте, звонкий, торжествующий гимн ярко изукрашенной канадской сойки, разыскивавшей себе поудобнее местечко для гнездовья в бархатной бальзамической траве. А затем вверху над его головой вдруг раздался жалобный крик, заставивший его вздрогнуть. Тот же инстинкт подсказал ему, что этот крик сулит ему опасность. Нузак оглянулась и увидела тень от большого орла, который пролетал между землей и солнцем. Нива тоже увидал эту тень и в страхе прижался к матери.

И сама Нузак, такая старуха, что не досчитывалась уже и половины своих зубов, и такая уже одряхлевшая, что в холодные, ветреные ночи у нее болели все ее кости и стали уже слабыми глаза, как ни была стара, а все-таки с возраставшей радостью глядела на то, что расстилалось у ее ног. Ее взор блуждал по этой долине, среди которой оба они проснулись. Там, далеко, за стенами леса, за самым отдаленным озером, за реками и за долами, тянулись безграничные пространства, которые составляли ее дом. До нее донесся неуловимый звук, которого не постиг еще Нива, почти не усваиваемый ухом рокот громадного водопада. Это был рокот от тысяч ручейков оттаявшей воды и от мягкого дыхания ветра сквозь хвою и траву, которые весенней музыкой прыскали в воздух.

Затем она глубоко вздохнула во всю свою грудь и, побуждая ворчаньем Ниву, стала осторожно спускаться с ним между скал к подошве кряжа.

На золотой равнине оказалось еще теплее, чем было на вершине гребня. Нузак отправилась прямо к краю трясины. Несколько птиц с громким хлопаньем крыльев вылетело из нее при их появлении, и это заставило Ниву испытать страх. Но Нузак не обратила на них внимания. Лягушка заявила громогласный протест против неожиданного появления Нузак и продолжала его затем громким кваканьем, от которого на спине у Нивы поднималась шерсть. Но Нузак и на это не обратила ровно никакого внимания. Нива заметил и это. Он все время следил за матерью, и инстинкт уже подготовил его ноги к тому, чтобы тотчас же бежать во всю прыть, как только она подаст ему для этого сигнал. В его забавной маленькой голове очень быстро создалось убеждение, что его мать представляла собою самое замечательное в мире создание. Судя по всему, она была самым большим живым существом, по крайней мере из всех тех, которые были снабжены ногами и двигались. Он убедился в этом в какие-нибудь две минуты, пока они проходили через болото. Здесь вдруг послышалось фырканье, раздался треск ломавшегося прошлогоднего камыша и, шлепая по колено в грязи, вдруг появился громадный лось, раза в четыре больше, чем сама Нузак, и при виде ее тотчас же обратился в бегство. Нива вытаращил глаза. Все-таки и на него Нузак тоже не обратила ровно никакого внимания!

Тогда и сам Нива сморщил свой крошечный носик и заворчал, точь-в-точь так, как он ворчал на уши и шерсть Нузак и на те палки, на которые натыкался в темноте берлоги. Он сразу все отлично понял. Теперь он мог ворчать на все, на что бы только ни пожелал, как бы велико ростом ни было это все. Ведь это все убегало прочь при одном появлении его матери Нузак.

И весь этот первый яркий день прошел для Нивы в одних только открытиях, и с каждым часом он все более и более убеждался, что его мать была непререкаемой владычицей во всех этих новых для него и залитых солнцем местах.

Нузак была заботливой матерью и на своем веку дала жизнь уже двенадцати или пятнадцати поколениям медведей, а потому знала, что в этот первый день нужно было ходить как можно меньше, чтобы дать ножкам Нивы немного окрепнуть. Потому-то она и не задерживалась долго даже на этой мягкой трясине, а решила зайти по пути в ближайшую группу деревьев, где обыкновенно она ломала своими лапами у сосен сучья, чтобы добыть из-под их коры вкусный, липкий сок. После целого пиршества, состоявшего из разных корешков и луковичных растений, Ниве понравился этот десерт, и сам он, в свою очередь, попытался сдирать коготками кору с деревьев. До самого полудня Нузак все ела и ела, до тех пор, пока не оттопырились у нее бока, а Нива, со своей стороны, то пососав материнского молока, а то покушав разных странных, но вкусных вещей, попадавшихся им по пути, не стал походить на барабан. Выбрав затем местечко, где от косых лучей солнца белая скала нагрелась так, точно печка, старая, обленившаяся Нузак прилегла отдохнуть, в то время как Нива, предоставленный самому себе, наткнулся вдруг в своих поисках приключений на яростного врага.

Это был громадный древесный жук-рогач в два дюйма длины. Его рога, которые он выставил спереди, были черны и походили на изогнутые железные гвозди. Он был весь совершенно черного цвета, и его точно выкованная из металла поверхность ярко сверкала на солнце. Нива лег на живот и с замиранием сердца стал следить, что он будет делать. Для него оказалось удивительнее всего то, что этот жук, находившийся от него на расстоянии всего только в какой-нибудь один фут, все-таки продолжал к нему приближаться! Это было и любопытно и в то же время и страшно. Первое за весь день живое существо, которое не испугалось и не убежало прочь! Медленно придвигаясь на своих шести ногах, жук издал дребезжащий звук, который Нива отлично расслышал; затем Нива нерешительно протянул к нему лапу. Тотчас же жук ощетинился и принял яростный вид. Его крылья зашевелились и загудели, точно пропеллер, клещи разжались так, что могли бы легко прищемить человеческий палец, и сам он стал вертеться на ногах, точно пустился в пляс. Нива отдернул лапу назад, и секунды две спустя жук успокоился и все-таки снова двинулся вперед.

Нива, конечно, не знал того, что все поле зрения жука ограничивалось всего только четырьмя дюймами в окружности и что далее этого он уже не видал; положение все-таки оставалось вызывающим. Но Нива был не таков, чтобы бежать от врага, даже несмотря на свой девятинедельный возраст. С отчаянным видом он снова вытянул лапу вперед, но, к несчастью, один из его тоненьких коготков нечаянно зацепился за жука и перевернул его вверх ногами так, что тот уже не смог ни жужжать, ни гудеть. Великая радость обуяла медвежонка. Дюйм за дюймом он стал приближать свою лапу к самой своей мордочке и делал это до тех пор, пока наконец не дотащил жука до самых своих зубов. Но здесь ему захотелось его понюхать. Это было для жука счастливым моментом. Его клещи сжались, и сон старой Нузак прервался от внезапного крика агонии. Когда она подняла голову, то Нива катался по земле, точно с ним случился припадок. Он фыркал, чихал и отплевывался. Нузак некоторое время пристально смотрела на него, а затем медленно поднялась и подошла к нему. Своею большой лапой она стала переворачивать его то так, то этак и вдруг увидела на нем жука, который крепко и решительно вцепился своими клещами ее детенышу прямо в нос. Тогда она повалила Ниву на бок так, чтобы он не мог больше двигаться, и стала медленно сдавливать жука меж двух зубов, пока наконец он не разжал своих клещей. А затем она его съела.

До самых сумерек Нива носился со своим раненым носом. А перед тем, как стемнело совсем, Нузак заковыляла обратно к своей скале, и Нива пососал на ночь ее молока. Потом он угнездился ей под мышку, где оказалось очень тепло. Несмотря на все еще болевший нос, он чувствовал себя счастливым и к концу своего первого дня уже считал себя храбрецом, не боявшимся ничего, хотя ему и было всего только девять недель. Он вступил в свет, он видел много диковинных вещей и если и не остался в конце концов победителем, то все-таки великолепно провел свой первый день.