Текст книги "Викинги. Ирландская сага"
Автор книги: Джеймс Л. Нельсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
«Да, это может случиться», – заключил он. Но только не сегодня ночью, когда руки Альмаиты еще перепачканы его кровью, когда рана его не зажила, а тело протестует против каждого движения. Он легонько сжал ее руку.
– Спасибо, – повторил он. – Я знаю, что ты одинаково быстро и ловко можешь зашить и тунику, и рану.
Она ответила ему короткой и полной легкого сожаления улыбкой. Наклонившись к нему, она осторожно прижалась губами к его губам и ненадолго застыла. Губы ее были бесподобно мягкими; в жестоком мире мужчин, кораблей, оружия и сражений он уже успел забыть о том, что на свете есть что– то настолько мягкое и зовущее. Она встала, держа в руках миску с красной от крови водой, и через мгновение исчезла.
Торгрим вновь заснул. В ту ночь волки его больше не тревожили.
Глава девятнадцатая
Кузнецу подняться
Надо утром рано.
К пламени мехами
Ветер будет позван.
Сага об Эгиле
Из объятий сна Торгрима вырвал чей-то вопль, нет, даже не вопль, а громовой рев. Он перекатился на живот, ладонь его легла на рукоять Железного Зуба. Он едва не застонал от боли, ржавыми когтями вцепившейся ему в бок, и только потом сообразил, что слышит рокочущий бас Йокула.
– Харальд! Ты вернулся, мальчик мой! Отличная новость! Теперь, когда ты отдохнул, нам предстоит многое сделать! А, Торгрим сын Ульфа! Рад видеть и тебя, можешь не сомневаться! Славное было у вас путешествие, насколько я слышал! Говорят, вам досталась богатая добыча! Альмаита, ленивая сука, а ну-ка, быстренько подай мужчинам завтрак!
Торгрим медленно перевернулся на спину, совершенно уверенный в том, что рана у него вновь открылась. Но он почему-то не чувствовал, чтобы теплая кровь сочилась из-под повязки, наложенной Альмаитой. Ему пришло в голову, что сон в лагере на поле битвы был куда более спокойным и крепким, нежели так называемый отдых здесь, под крышей дома, угол в котором они снимали.
Прищурившись, он взглянул на окно, выходившее на улицу. На востоке уже виднелись первые проблески рассвета, а где-то на улице закукарекал петух. Торгрим перевел взгляд на Йокула. Кузнец ревел, как медведь, да и был похож на медведя – с ручищами, которые стали огромными после того, как он столько лет махал молотом, здоровенным брюхом, выросшим на вкусной еде и обильной выпивке, и черной бородой, в которой его лицо скрывалось, словно за изгородью, которую давно никто не подстригал. Ночной Волк покосился на сына. Невероятно, но восторженный рев Йокула не заставил того даже пошевелиться во сне.
Кузнец пересек комнату и толкнул Харальда ногой.
– Ты слышишь меня, мальчик мой? У нас много дел!
– Ему изрядно досталось, – проговорил Торгрим хриплым и надсадным голосом. – У него была долгая и трудная ночь. Много долгих и трудных ночей. Не думаю, что ты заставишь его подняться в такую рань.
– Вздор! Такой молодой парнишка, здоровый, как лошадь, всегда готов впрячься в работу.
В комнату вошла Альмаита, держа в руках растопку и тонко наколотые щепки. Свалив все это добро у очага, она принялась ворошить угли тоненькой веточкой.
– Пусть мальчик поспит еще немного, Иокул, – упрекнула она мужа. – Не сомневаюсь, он опять будет пахать на тебя задарма, но сейчас дай ему выспаться.
Кузнец злобно уставился на нее, но предпочел промолчать. В общем-то, Альмаита никогда за словом в карман не лезла, нередко отвечая мужу в его же манере, отчего Торгрим почему-то чувствовал себя счастливым. Так было всегда, даже до момента той близости, что случилась у них сегодня утром.
Торгрим отвел взгляд от лица Иокула, опасаясь прочесть на нем подозрение, но на лице кузнеца не было ничего, кроме обычного раздражения. Он что-то проворчал себе под нос, развернулся и вышел из комнаты.
Альмаита развела огонь в очаге и подвесила над ним железный котелок. Вскоре в нем уже забулькала каша, наполняя комнату теплым и дразнящим ароматом, который и заставил Харальда наконец пошевелиться. Он сел на постели, с непонимающим видом огляделся по сторонам, потом, сообразив, где находится, протер глаза и потянулся. Торгрим же по-прежнему лежал в постели, наслаждаясь неслыханной роскошью. У него не было ни единой причиной подниматься со своего ложа из шкур. И осознание этого факта изрядно озадачило его. Сегодня от него ровным счетом ничего не требовалось. Чувство это было одновременно и успокаивающим, и тревожным.
– Как твоя рана? – нейтральным тоном поинтересовалась Альмаита.
– Лучше. Думаю, кровотечение остановилось, – ответил Торгрим.
– Хорошо. В таком случае моя игла может тебе и не понадобиться.
– О, в этом нет решительно никакой необходимости, – вмешался в разговор Харальд. – Я зашил его еще там, в Клойне.
Торгрим согласно кивнул.
– Да, он и впрямь зашил меня, – подтвердил он. Замечательная штопка Харальда уже несколько раз расходилась, но сын, похоже, забыл об этом.
– Да, отличная работа, – сказала Альмаита.
Положив каши в мелкую деревянную тарелку, она повернулась к Харальду и что-то сказала ему по-ирландски. Она говорила медленно, и юноша на мгновение задумался, переваривая услышанное, после чего ответил ей на том же наречии. Торгрим улыбнулся. Интерес сына к языку стал для Него неожиданностью. Кузнечное, плотницкое и морское дело, которыми с жадностью овладевал Харальд, – все это было понятно, но вот более абстрактных знаний он до сих старательно избегал.
Альмаита вновь заговорила по-ирландски и протянула ему тарелку, которую он с благодарностью принял и стал с жадностью поглощать ее содержимое. Торгрим сел на постели. Лохмотья туники свисали с его плеч, и, осторожно стянув их, он уронил их на пол.
– Это – сорочка Иокула, и она наверняка тебе подойдет. – Альмаита бросила ему небольшой полотняный сверток, одну из ночных сорочек мужа. – А я уже начала шить для тебя новую тунику.
– Спасибо, – сказал Торгрим и натянул обновку через голову. Материал был тонким, приятным на ощупь и белым. Йокул, очевидно, недурно зарабатывал своим ремеслом.
И тут вернулся кузнец, явно намереваясь что-то сказать. Он увидел Торгрима, нахмурился, вновь открыл было рот и опять закрыл его. Со двора в окно долетал скрежещущий звук, сопровождаемый легким повизгиванием, похожим на то, какое издает мышь, но ритмичным.
– Что, во имя молота Тора, там происходит? – ни к кому конкретно не обращаясь, вопросил Йокул, развернулся и направился к дверям.
Харальд посмотрел ему вслед, опустил взгляд на тарелку, вновь поднял глаза на кузнеца, явно разрываясь между голодом и любопытством, но, когда Торгрим поднялся и в развевающейся сорочке-лейне направился к дверям, Харальд поспешил вслед за отцом.
Торгрим, собственно, догадывался, что означает этот звук, и решил вмешаться, прежде чем случится кровопролитие. Судя по возмущенному реву Йокула, его догадка оказалась верна. Он босиком зашагал по выложенной Харальдом дорожке к рабочей площадке кузнеца, расположенной перед домом. Йокул размахивал руками, пытаясь облечь свой гнев в слова. А Старри Бессмертный преспокойно сидел над точильным камнем, тяжелое колесо которого вращалось, и прикладывал к нему лезвие одного из мечей Йокула. Во все стороны летели искры, образуя стофутовую арку оранжевого пламени.
– Во имя Одина, кто ты такой? Ты, жалкий маленький… – сумел выдавить Йокул после нескольких безуспешных попыток. Опустив руки, он сжал их в кулаки. Торгрим шагнул вперед и встал между ним и Старри.
– Йокул, это Старри Бессмертный. Он был с нами в Клойне и провел ночь здесь. С благословения Альмаиты.
– Ну и чем, по-твоему, он сейчас занят? – брызжа слюной, выпалил кузнец.
– Точу, – как ни в чем не бывало отозвался Старри. – Хороший клинок. Твой?
– Мой? Я выковал его, если ты это имеешь в виду! – взревел Йокул.
Старри кивнул.
– Выковал? Ты произвел на меня впечатление, кузнец. Очень хороший клинок. И кромку держит хорошо, ничуть не хуже многих из тех, что мне довелось повидать.
– Разумеется, держит! – ничуть не сбавляя громкости, выкрикнул Йокул, а вот тон его голоса смягчился благодаря похвале. – Или ты считаешь меня каким-нибудь жалким подмастерьем, кующим гвозди и дверные петли? Я изготавливал лучшие клинки в Тронхейме, а теперь делаю лучшие клинки в Дуб-Линне!
Старри кивнул, и точильное колесо завертелось вновь. Торгрим же позволил себе усомниться в правдивости Йокула. Скорее всего, тот действительно был лучшим кузнецом в Дуб-Линне. Тронхейм? А вот это вряд ли. Будь так, он никогда не уехал бы оттуда.
– Ия сам прекрасно знаю, как нужно точить клинок! – вновь взъярившись, продолжал Йокул.
Он протянул мясистую лапищу, без слов, но красноречиво требуя возвратить его собственность. В той же молчаливой манере Старри протянул ему меч рукоятью вперед, стараясь при этом не порезаться об острое лезвие. Йокул принял клинок, и Торгрим подметил, как кузнец тайком попробовал его остроту большим пальцем, увидел, как на нем появилась тоненькая красная полоска. Вдоль нее тут же набухли капельки крови, которую кузнец вытер о штаны.
– Впрочем, если тебя снедает безумное желание точить мечи, – заявил Йокул уже куда более спокойным тоном, – у меня есть несколько штук, которые ожидают своих владельцев, и они в твоем распоряжении.
Старри согласно кивнул.
– А неделя проживания здесь обойдется тебе в четверть айре серебром, – добавил напоследок Йокул, развернулся и зашагал к дому.
Альмаита, верная своему слову, будучи умелой швеей, всего за два часа смастерила тунику для Торгрима из темно-синей шерсти, которой у нее оказалось несколько локтей. Торгрим заверил ее, что заплатит и за материал, и за работу. Она же настаивала, что не возьмет с него денег. Он несколько раз повторил, что заплатит обязательно, после чего она в сердцах потребовала оставить ее в покое.
Ночной Волк вышел во двор, посмотрел, как Йокул превращает кусок стали в меч, Харальд раздувает мехи, а Старри трудится у точильного камня, ритмично двигая лезвием взад и вперед по краю грубого колеса, то подаваясь всем телом вперед, то откидываясь назад, словно зачарованный этим процессом. Торгрим побрел обратно в дом. Роскошь безделья не доставляла ему ничего, кроме душевного неудобства.
Когда Альмаита еще заканчивала тунику, Торгрим отобрал у нее вещь, несмотря на ее протесты, что, дескать, он не может надеть ее вот так, хотя бы тесьму вдоль выреза у шеи или по манжетам надо пустить.
– Если ты появишься в таком виде на улице, то тебя сочтут попрошайкой, – сердито заявила она.
– Ну что ж, быть может, какой-нибудь богач даст мне денег, чтобы я мог заплатить тебе за труды, – парировал он, стягивая через голову ночную сорочку Йокула. – Нов такой изысканной тунике, сшитой так умело и изящно, я никогда не сойду за попрошайку, есть на ней узорчатая тесьма или нет. Кроме того, мне пора заняться делами, – добавил он, что было не совсем правдой.
Он стоял перед ней в одних обтягивающих штанах, перехваченных поясом на талии, и заметил, как она оценивающим взглядом окинула его голую грудь и плечи. Он не мог сидеть сложа руки, пока другие работали, сражались или занимались чем-либо еще, поэтому и не заплыл жиром, как многие мужчины его возраста и положения. Альмаита, похоже, отметила это, глядя на симметричные канаты мышц на руках, широкой груди и плоском животе.
– Как твоя рана? – осведомилась она, и голос ее прозвучал мягче, чем она намеревалась. – Она не открылась вновь?
– Нет, похоже, она хорошо затягивается и заживает.
– Дай помогу тебе надеть тунику, – предложила она и встала, взяв ее в руки.
Альмаита осмотрела повязку на ране Торгрима, легонько и как бы невзначай положив ему ладонь на грудь. Снаружи Йокул о чем-то громко спорил с покупателем. Она помогла Торгриму надеть обновку через голову, чтобы рана не открылась, после чего одернула ее и разгладила в нужных местах.
– Ничего, сойдет, – сказала она, глядя на то, как туника облегает его фигуру.
– Отличная работа. Сидит на мне как влитая.
– Или как меч в ножнах.
Торгрим улыбнулся. Альмаита перепоясала его ремнем, но не стала туго затягивать его, и Железный Зуб оказался там, где ему и положено, елевой стороны. Она уже знала, что норманны не имеют привычки выходить на улицу без оружия. Набросив ему на плечи накидку, она скрепила края бронзовой брошью, украшенной стилизованными фигурами трех воинов.
– Так что это у тебя за дело, настолько важное, что ты отправляешься на улицу полуодетым?
– Я должен увидеться с Арнбьерном.
– С Арнбьерном, который увезет тебя от нас?
– Так, во всяком случае, он говорит. И я намерен узнать, так ли это.
Слова эти дались ему нелегко. Он действительно всерьез рассчитывал на Арнбьерна, причем куда больше, чем привык полагаться на кого-либо, кроме себя. А еще он был совершенно уверен в том, что Арнбьерн – не из тех, на кого можно полагаться.
Солнце стояло уже высоко, и Дуб-Линн бурлил своей обычной шумной жизнью, когда Торгрим вышел из дома Йокула и зашагал по выложенному досками тротуару. Несмотря на все, что он наговорил Альмаите, Ночной Волк смутно представлял себе, куда и зачем направляется. Главным для него было вырваться из четырех стен дома Йокула.
Он забрел на рынок. Шаткие ларьки и палатки, сооруженные из шестов и холщовых полотен, кое-как скрепленных вместе, приютили торговцев мясом, овощами, травами, рыбой, безделушками и талисманами из серебра, тканями – словом, почти всем, что можно было найти и в любом торговом городе Скандинавии. Повсюду звучала норманнская и ирландская речь, в которую вплетались слова еще нескольких языков. Дуб-Линн, изначально служивший форпостом, небольшим укрепленным пунктом для защиты кораблей, вставших здесь на зимовку, быстро превращался в главный торговый порт, центр коммерции, импорта и экспорта. Он перестал быть досадной помехой для королей Ирландии, становясь весомым фактором в бесконечной борьбе за власть, с переменным успехом ведущейся теми, кто мечтал объединить страну под своей рукой.
Торгрима всегда изумляло здешнее столпотворение мужчин, женщин и детей. Ему было не привыкать к переполненным улицам торговых городов, но он никак не ожидал увидеть что-либо подобное в Ирландии. Однако здесь были купцы и мастеровые, земледельцы и пивовары, и даже священники ирландской веры, Христовы люди – и все они толпились на узких улочках и рыночных площадях норвежской крепости, расположенной за сотни миль от самой Норвегии.
Он уверенно шагал по дороге, которая была ему хорошо знакома. Впереди его ждали разочарование и горечь, он уже предчувствовал их приближение, и идти туда ему совсем не хотелось. Но он должен был это сделать.
Арнбьерн Белозубый вместе с прочими состоятельными ярлами и владельцами кораблей снимал комнаты в резиденции Олафа Белого, короля Дуб-Линна. Она была огорожена десятифутовым частоколом, а единственные ворота охраняли два воина Олафа. Обычно, чтобы попасть внутрь, требовалась веская причина и приглашение, но Торгрима узнали издали и пропустили безо всяких вопросов. Он застал Арнбьерна дома, тот сидел за столом, на котором высились, подобно погребальным курганам, небольшие кучки золота и серебра. Ярл увлеченно подсчитывал их.
– А, Торгрим! Добро пожаловать! Рад тебя видеть! – воскликнул он, вставая. – Эй, там! – крикнул он невидимой рабыне в соседней комнате. – Подать меда Торгриму! Неси кубок, да поживее!
Торгрим пожал Арнбьерну руку. Теплое приветствие могло бы доставить ему удовольствие и даже приободрить, если бы не тот факт, что с подобным радушием Арнбьерн приветствовал почти каждого и по любому поводу, буквально лучась энтузиазмом. Ярл жестом указал ему на стул. Торгрим сел.
– Сегодня утром продали рабов. Мы неплохо заработали, Торгрим, совсем неплохо. Я как раз подсчитываю долю каждого, но твоя будет весьма внушительной. И я не забыл о своем обещании, – добавил он, понизив голос. – По три части тебе и Харальду, и еще по две – тем, кто открыл с тобой ворота.
В ответ Торгрим лишь небрежно отмахнулся. Если бы Арнбьерн сказал, что оставит себе всю его долю в качестве платы за то, что отвезет его домой на своем корабле, он не стал бы возражать при условии, что они отплыли бы завтра.
– Благодарю тебя, Арнбьерн, но вновь повторяю, что в этом нет необходимости. Я пришел узнать насчет твоих планов. Я имею в виду, планов насчет отплытия.
– Я как раз составляю их. Эй там, где этот чертов мед? – Последние слова он выкрикнул, обращаясь к двери, после чего оттуда выскочила перепуганная рабыня с чашей в руках и, расплескивая мед, поспешила с ним кТоргриму.
– Несчастная идиотка! Просто удивления достойно, что на невольничьем рынке за этих ирландцев вообще удается выручить хоть что-либо, проклятые тупицы. Причем вся нация целиком. Так о чем я говорил?
– О своих планах насчет отплытия.
– Да, правильно. Планы насчет отплытия; Корабельные плотники как раз сейчас осматривают «Черный Ворон». Мы поставили его на катки. Пожалуй, кое-где доски наружной обшивки[29]29
Доска наружной обшивки – одна из деревянных досок, образующих корпус корабля. Викинги использовали способ строительства, который называется «обшивка внакрой», когда верхняя доска перекрывает нижнюю. (Примеч. пер.)
[Закрыть] немного подгнили, и они их заменят. Подготовят корабль к морскому переходу. На это у них уйдет неделя или около того, я бы сказал. После чего мы отправимся в путь. Не думаю, что мы задержимся здесь дольше.
Торгрим попытался сохранить невозмутимость, но Арнбьерн был слишком проницателен и потому заметил тень неудовольствия, скользнувшую по его лицу.
– В чем дело? Что тебя беспокоит?
Торгрим сделал большой глоток, и для того, чтобы собраться с мыслями, и чтобы утолить жажду.
– Корабельные плотники, – проговорил он наконец. – Мне хорошо знакома эта порода. Они не угомонятся, пока не обнаружат гнилое пятнышко, а потом станут находить еще и еще. И вскоре они разберут корабль до последней мелкой заклепки, а тебе придется продать свои земли, чтобы расплатиться с ними. Гнилое дерево для них – все равно что чистое золото, и они соберут его до последней унции.
Арнбьерн кивнул.
– Еще бы! Но я знаю об этом. Найти честного корабельного плотника – то же самое, что найти трезвого мужчину в медовом зале. Но без ремонта, боюсь, «Черный Ворон» развалится на полпути домой, а вплавь мы после этого не доберемся. Во всяком случае, я поставил надзирать за работой одного из своих лучших людей.
Торгрим кивнул и вновь сделал долгий глоток. Он не хотел ставить Арнбьерна в неловкое положение, спрашивая, кто же именно присматривает за работой корабельных дел мастеров, поскольку был уверен, что такого человека просто нет. Последовало неловкое молчание, и, чтобы нарушить его, Арнбьерн поинтересовался, как у него с Харальдом идут дела. Еще несколько минут они разговаривали обо всяких пустяках, после чего Торгрим счел за благо удалиться.
Он вышел из комнат Арнбьерна во двор, окунувшись в дыхание океанского ветра, который принес с собой запахи повседневной жизни, но чувство отчаяния, охватившее его после только что состоявшегося разговора, не проходило. Арнбьерн сказал две важных вещи. Две вещи, которые причиняли ему саднящую боль, словно рана в боку.
Первой проблемой были корабельные плотники. Чрезвычайно редко случалось так, чтобы их работа не растягивалась на долгие недели, а если ремонт оказывался действительно не – обходимым, то дела шли еще хуже. Арнбьерну или его человеку придется все время быть начеку, чтобы «Черный Ворон» не застрял на берегу на целые месяцы, но Торгрим сомневался в том, что Арнбьерн окажется настолько требовательным или что у него вообще есть человек для такой задачи.
Торгрим хотел было предложить собственную кандидатуру, но к этому моменту он успел достаточно хорошо изучить Арнбьерна, чтобы знать: его предложение будет принято с деланной благодарностью и тут же забыто. Арнбьерн понимает, что уже дал Торгриму козыри против себя, и потому не пожелает оказаться перед ним в еще большем долгу.
Второй занозой стало замечание о том, что он не думает, будто они здесь задержатся. Человек, искренне настроенный вернуться домой, никогда не сказал бы ничего подобного. Никогда. Собственно говоря, это были слова человека, ищущего повод не делать этого.
На обратном пути Торгрим вновь миновал рынок, ту его часть, где располагались лавки столяров, торговцев гребнями и щетками для волос собственного изготовления, а также ювелирные мастерские, после чего вышел на берег реки. «Черный Ворон» виднелся на берегу неподалеку от того места, где они пришвартовали его. Он стоял на деревянных катках, подпираемый с обоих бортов распорками, и сохранял строго вертикальное положение. Часть досок палубного настила уже сняли и сложили неподалеку, чтобы корабельные плотники могли добраться до внутренней обшивки. Вскоре они начнут простукивать и прощупывать дубовые доски, выдирать прогнившие, словно больные зубы. Стоит им только начать, и кто знает, когда они остановятся?
Но сейчас на борту корабля не было заметно никакой деятельности, вообще не было видно ни души, так что сам собой напрашивался вопрос: а приступили ли они уже к выполнению своей сложной задачи?
Торгрим повернулся и с чем-то очень похожим на тяжелый вздох направился по дощатой дороге в обратный путь к дому Йокула. Он подумал было завернуть в медовый зал, напиться до беспамятства, быть может, затеять с кем-нибудь шумную драку, но тут же понял, что развлечения молодости уже утратили для него былую притягательность. Пожалуй, лучше засесть точить мечи вместе со Старри Бессмертным.
Когда Торгрим подошел к дому, из кузнечного горна Йокула валил дым, но ни во дворе, ни снаружи никого видно не было. Точильный камень застыл в неподвижности, а на том месте, где недавно восседал Старри, лежал клинок. Странно. Торгрим вошел в узкий проход в изгороди и зашагал по выложенной расколотыми бревнами тропинке. Из дома до него донеслись негромкие и взволнованные голоса.
Войдя, он обнаружил, что все обитатели дома собрались в большой комнате у очага – Йокул, Альмаита и остальные. Он шагнул через порог, и Старри первым заметил его.
– Торгрим! Сюда, сюда, скорее! – Берсерк, казалось, даже пританцовывал от нетерпения, не зная, куда девать руки, которые порхали, словно бабочки. – Мы ждали тебя!
Торгрим прошел на середину комнаты. У очага сидел Харальд. Он улыбался, но на лице его отражались еще и смятение, и шок, как если бы он получил сильный удар в голову. Рядом с ним сидел человек, похожий на одного из Христовых людей, этих христианских священников. Но тут человек поднял голову, и Торгрим увидел, что никакой это не священник и даже не мужчина. Это оказалась молодая женщина с роскошной копной каштановых волос и карими глазами, сверкавшими, словно лучик солнца на отточенной стали. Ее белозубая улыбка казалась деланно скромной и застенчивой. Она была прекрасна. У Торгрима упало сердце, а в животе образовался холодный комок. Он понятия не имел, кто она такая и что ей здесь понадобилось, но точно понял, что покинуть Ирландию теперь будет сложнее, чем когда-либо.
