Текст книги "Викинги. Ирландская сага"
Автор книги: Джеймс Л. Нельсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава семнадцатая
Мужчины на кораблях,
Воины с копьями, но без веры,
Великие несут разрушения,
Заселив половину острова…
Солнце карабкалось по небосклону, и вскоре его лучи залили теплом и светом небольшую рощицу, в которой сидели Бригит и отец Финниан. В траве закопошились букашки, для которых начался новый день, но отец Финниан никак не отреагировал на довольно неожиданное заявление Бригит о том, куда она собирается. Спустя несколько минут он встал на колени и принялся осматривать ее ступни – голые, грязные и исцарапанные.
– Нет, это никуда не годится, – сказал он, и Бригит растерялась, не зная, что он имеет в виду: то ли состояние ее ног, то ли предложение отправиться в форт викингов.
Замечание его повисло в воздухе, пока она не догадалась наконец, что оно относится все-таки к ее ногам. Бригит и впрямь с ужасом представляла себе, что сейчас ей вновь придется шагать дальше.
– Не удивлюсь, если в пути нам помогут, – продолжал отец Финниан, – но, пожалуй, кое-что можно предпринять прямо сейчас.
Финниан взялся за подол ее большой, не по размеру, рясы и потянул на себя, высвобождая складки материи из-за пояса, куда он заткнул их. Отодрав нижний край подола, он принялся рвать материю на широкие и узкие полоски. Широкими кусками он ловко забинтовал ступни Бригит, достаточно плотно, чтобы лоскуты держались крепко, но не причиняли боли, а узкими закрепил импровизированные сандалии у нее на лодыжках.
– Вот так, теперь тебе будет немного легче идти, – закончив, сказал он и встал, протягивая Бригит руку.
Она приняла ее, и он осторожно поднял ее на ноги. Она ощутила скрытую в его руках силу, словно он старался применять ее ровно столько, сколько было нужно, не демонстрируя всех своих потрясающих физических возможностей.
Выпрямившись, Бригит болезненно охнула, несмотря на повязки. Боль огнем обожгла ступни и растеклась вверх по ногам. Она видела, как крестьянки расхаживают босиком круглый год, не испытывая при этом никаких неудобств, как если бы на ногах у них красовалась обувь из плотной оленьей кожи. Но ей, принцессе Тары, еще никогда не выпадали подобные тяготы, так что она оказалась решительно не готова к страданиям, претерпеваемым сейчас.
Она сделала первый робкий шаг, потом еще один, крепко держась за руку отца Финниана. Ей было стыдно за проявленную слабость, и она стиснула зубы, стараясь не показывать, как ей стало больно, когда она сделала еще несколько шагов.
– Вот, возьми, это поможет, – сказал отец Финниан и протянул ей нечто вроде посоха – дубовый саженец толщиной примерно в дюйм.
У него самого оказалась точно такая же палка, хотя когда и где он их срезал, Бригит не имела ни малейшего представления. Девушка с готовностью оперлась на нее и поблагодарила его.
Они вновь пересекли заросшую травой лужайку, на которую свернули вчера, и вышли на дорогу, по которой и двинулись в южном направлении.
– Нам лучше не привлекать к себе внимания, – сказал Финниан и набросил на голову капюшон своей рясы.
Бригит последовала его примеру. Она знала, что священники редко расхаживают в таком виде, но другого способа скрыть свою внешность не было, и показалось бы странным, если бы один монах шел с покрытой головой, а второй – нет.
Они отправились в путь в полном молчании, оставив позади приютившую их на ночь дубовую рощицу. Бригит старалась не замечать, что каждый шаг доставляет ей настоящее мучение, и вскоре боль притупилась и она вновь обрела уверенность в себе и своих силах. А потом она сообразила, что Финниан так и не высказал своего отношения к ее желанию вернуться в Дуб-Линн.
Мысль об этом повергла ее в настоящую панику. Угадать, о чем он думает, было невозможно. «А что, если он откажется идти со мной?» – спросила себя Бригит. Это предположение представлялось вполне вероятным, быть может, даже самым разумным. Она сомневалась, что он побоится идти в логово викингов, но Божьему человеку не место среди язычников, да еще таких, которые приплыли из-за моря, чтобы убивать ирландцев и грабить их церкви.
С другой стороны, Финниан мог решить, что и ей там не место. И вновь он был бы прав.
«И все-таки, вдруг он откажется идти со мной? Сумею ли я добраться туда одна?» Несмотря на все ее мужество, мысль о том, что ей придется в одиночку странствовать по дорогам Ирландии, страны, в которой царило беззаконие, да еще и ночевать где придется, привела Бригит в ужас.
Размеренным шагом они шли по дороге. Тем временем птицы запели громче, легкий ветерок начал раскачивать ветви деревьев, группы которых стояли, подобно островам, в море изумрудно-зеленой травы, и Бригит поняла, что с ней случится истерика, если Финниан не даст ей ответ в самое ближайшее время. Она как раз набиралась мужества, чтобы задать ему прямой вопрос, когда он наконец заговорил сам:
– Дуб-Линн, говоришь? А почему именно Дуб-Линн?
Хотя она вот уже битый час ожидала этого вопроса, Бригит оказалась к нему совершенно не готова.
– Я просто не знаю, куда еще пойти, отец, – ответила она, и собственные слова ей самой показались неубедительными. – Мне больше некуда идти, нет такого места, где Морриган не добралась бы до меня…
Они прошли еще несколько шагов, и Бригит надеялась, что дала ему приемлемое объяснение, в глубине души понимания, что обманывает себя.
– У меня там есть друзья, в Дуб-Линне, – продолжала она. – Понимаю, это звучит странно. Морриган… она взяла нескольких фин галл в заложники. Чтобы заполучить Корону Трех Королевств. Вы слышали о ней?
– Слышал.
– Фин галл похитили ее. Морриган взяла нескольких из них в заложники, как я уже говорила. Некоторых убили… – Она едва не добавила, что это сделал ее отец, но вовремя спохватилась. – Одним из них был молодой человек по имени Харальд… Я помогла ему. Он был ранен, и я вылечила его. Потом устроила так, чтобы он не пострадал. Он был мне благодарен, а его отец и дед, как мне представляется, – важные люди среди фин галл. Они мне помогут.
Они все так же шагали по дороге, и Бригит надеялась, что данных ею объяснений теперь будет вполне достаточно. Она о многом умолчала, а главное, о том, что носит под сердцем ребенка Харальда.
Прошло еще несколько минут, прежде чем Финниан заговорил вновь:
– Помогут тебе в чем, девочка моя? – спросил он.
– Не знаю… Оказаться в безопасности, полагаю. И вообще… – Она попыталась ответить небрежно, сделав вид, будто еще не думала об этом.
– Понятно. Но скажу тебе правду – в моем представлении понятие «безопасность» как-то не вяжется с Дуб-Линном.
– Да, фин галл – дикари и язычники, я знаю. Но ведь и ирландцы ничуть не лучше. Подозреваю, что намного больше ирландцев погибло от рук соотечественников, чем от рук фин галл, и грабят их чаще свои же.
Отец Финниан издал некий звук, который при желании можно было принять за смех.
– Да уж, фин галл – не единственные злобные твари на двух ногах, это точно, – сказал он.
Они двинулись дальше, и Финниан более ничего не добавил, а Бригит обнаружила, что страх ее сменился раздражением. «Боже милостивый, – злилась она про себя, – неужели ему обязательно по полдня обдумывать каждое слово?»
– Итак, отче, – заговорила она вновь, отчаявшись дождаться ответа от Финниана, – вы поможете мне? Вы проводите меня в Дуб-Линн?
– Я пойду с тобой, но проводит тебя туда Господь. Или нет. Все в Его воле.
– Но вы… пойдете со мной туда? В Дуб-Линн?
Отец Финниан остановился и повернулся к ней. Это была их первая остановка за все утро.
– Бригит, я не знаю, какие планы ты вынашиваешь, и подозреваю, что и не хочу этого знать. Но да, я отведу тебя в Дуб-Линн, если на то будет Божья воля.
– А как мы узнаем, есть ли на то Божья воля? – поинтересовалась она. Расслышав нотки гнева в собственном голосе, Бригит понадеялась, что отец Финниан не заметит их.
– Он даст нам знать. По-своему. Вон те приятели, что идут сюда, они вполне могут быть Его орудием.
Бригит оглянулась назад, на участок дороги, который они уже миновали, и увидела трех мужчин, шагающих за ними. Они были еще в нескольких сотнях ярдов от них, но шли быстро, быстрее, чем Финниан и Бригит, словно старались догнать их. У них не было ни тележки, ни животных, вообще ничего такого, что позволило бы принять их за земледельцев, направляющихся на рынок или в другое столь же безобидное место. Даже с такого расстояния они выглядели опасными. У Бригит перехватило дыхание.
– Кто они? – спросила она. – И что им нужно?
– Не знаю, – спокойно ответил Финниан. – Я не принадлежу к числу мистиков или друидов старой веры.
– И что же нам делать?
– Мы пойдем дальше, как шли до этого. – С этими словами Финниан повернулся и двинулся вперед в прежнем темпе, ничуть не ускорив шаг, как ни в чем не бывало.
– Просто пойдем и все? – Бригит перешла на бег, чтобы догнать его, а потом пристроилась рядом. – Быть может, нам лучше убежать? Или спрятаться? Сделать хоть что-нибудь?
– Нет, – отозвался Финниан. – Мы просто пойдем своим путем с верой и посмотрим, что уготовил нам Господь.
Они последовали дальше, и Бригит шла в ногу с Финнианом, который так и не ускорил шаг, размеренно постукивая своим посохом и бесшумно ступая по дороге. Ей же стоило больших усилий не сорваться на бег или не оглянуться. Один раз она все– таки не выдержала и уже начала было поворачивать голову, но Финниан бросил ей: «Не оглядывайся, девочка моя», прежде чем она успела хотя бы сообразить, что делает.
Казалось, минуты ползли невыносимо медленно. Бригит не знала, сколько времени прошло, прежде чем она услышала, как мужчины догоняют их, услышала шорох их шагов по подсохшей грязи, негромкое позвякивание висевшего на их поясах оружия и хлопанье накидок и мешков на плечах.
А уж если говорить правду, то легкий ветерок, дующий с севера, донес до Бригит их запах даже еще раньше. От них пахло рыбой, дымом, прокисшим пивом и немытыми телами. Она почувствовала, как тошнота подступает к горлу при мысли о том, что они могут с ней сделать. Бригит вдруг поняла, что монашеская ряса – ненадежная защита, а посох – жалкое оружие.
Они были уже в десяти футах позади, когда один из них наконец подал голос.
– Эй, погодите! – скомандовал он хриплым и угрожающим тоном.
Первым остановился Финниан, за ним – Бригит, и оба повернулись лицом к преследователям.
Их было трое. Сделав еще несколько шагов, они приблизились к Финниану и Бригит вплотную. Один из них остановился посреди дороги, а двое заняли позицию по сторонам.
Финниан поднял руку и откинул капюшон, но Бригит каким– то шестым чувством угадала, что он не хочет, чтобы она последовала его примеру, и потому осталась стоять неподвижно. Вместо этого она из-под клобука принялась изучать предводителя, стоявшего перед ней. Он был широкоплечим и приземистым, с недельной щетиной и сальными всклокоченными волосами. На нем была грязная, кое-как залатанная туника и какие-то обрывки на плечах, бывшие некогда одеялом, или накидкой, или еще чем-то в этом роде. Вместо ремня он подпоясался веревкой, с которой, правда, свисал внушительных размеров нож, который он медленно и вытащил, стараясь делать это угрожающе и многозначительно, после чего в упор уставился на Финниана тяжелым взглядом. Один его глаз закрывало бельмо, что придавало его лицу поистине жуткое выражение.
Бригит вновь ощутила, как содержимое ее желудка подступило к горлу. Она судорожно перехватила вспотевшей ладонью свой посох. Ну вот и все. Через несколько мгновений они убьют Финниана, а потом им придется убить и ее, потому что она не позволит им надругаться над собой, пока в жилах ее течет кровь Маэлсехнайлла мак Руанайда.
И тут заговорил Финниан:
– Добрый день, друг мой.
В голосе его не было страха, а тон его не был угрожающим или заискивающим. Он просто произнес немудреные слова, и посторонний наблюдатель с легкостью поверил бы, что одноглазый предводитель и вправду был его добрым старым другом.
А тот уставился на священника, склонив голову к плечу, словно пытаясь разглядеть в его словах какой-то скрытый смысл.
– Куда вы идете? – прорычал он.
Финниан выдержал долгую паузу, прежде чем ответить, демонстрируя ту привычку, которая уже начала раздражать Бригит. Очевидно, эта его манера не понравилась и мужчине с ножом, но, прежде чем тот успел открыть рот, Финниан ответил:
– Мы идем с Божьим благословением. А ты?
При этих его словах мужчина, стоявший по правую руку от Бригит, громко фыркнул и рассмеялся.
– С Божьим благословением? Кронан, а у нас есть Божье благословение?
– Заткнись, – рявкнул обладатель ножа, которого, как выяснилось, звали Кронаном. Он по-прежнему не сводил с Финниана своего единственного зрячего глаза. – Я задал тебе вопрос.
– А я ответил на него. Если ты задашь мне еще один вопрос, я отвечу и на него.
А Бригит вдруг ощутила, как на нее снизошло спокойствие, словно кто-то накинул на них защитный полог, но откуда взялось это чувство, она не знала. Казалось, что оно исходило от отца Финниана. Она вспомнила, как однажды в обществе Харальда оказалась в схожей ситуации, когда им противостояли трое мужчин. Тогда Харальд без особого труда убил всех троих, но она отнюдь не ощущала подобного спокойствия.
«А поступит ли Финниан похожим образом? – спросила она себя. Судя по всему, он не испытывал ни малейшего страха, словно в любую минуту мог разделаться с этими оборванцами. Кроме того, у него был посох, серьезное оружие в умелых руках. – А умеет ли Финниан драться? И убьет ли он их в случае необходимости?»
Теперь настал через одноглазого умолкнуть. Он явно пришел в смятение, не зная, что ответить. Молчание становилось тягостным. Бродяга лишь переминался с ноги на ногу, а потом, наверное, впервые взглянул на Бригит.
– Эй, а ты что, слишком хороша, чтобы показать свое лицо таким, как мы? – осведомился он с явным облегчением: наконец-то он нашел, что сказать.
Бродяга выбросил вперед левую руку, потянувшись к капюшону Бригит, но Финниан опередил его, перехватив его запястье. Он как будто даже не прибегал к силе, а просто взял Кронана за руку, но тот не мог пошевелиться.
– Не делай этого, – велел ему Финниан.
Кронан вновь вперил свой единственный глаз в Финниана, и теперь в нем читалось бешенство.
– Шлюхин сын священник, – прорычал он и попытался ткнуть Финниана ножом в живот, но тот перехватил и вторую его руку и теперь крепко держал обе.
– И этого не надо делать, – сказал он.
Как ранее он не стал ускорять шаг, так и теперь тон его голоса ничуть не изменился, он оставался прежним с того самого момента, как они проснулись сегодня утром, насколько могла судить Бригит.
Двое мужчин надолго застыли в своей странной стойке. Бригит хотелось закричать, хотелось обернуться и взглянуть, что делают два других сообщника, хотелось огреть Кронана своим посохом, но вместо этого она последовала примеру Финниана и не двинулась с места. А потом Финниан отпустил запястья Кронана, причем оба сразу, уронил собственные руки вдоль тела и сказал:
– Приношу свои извинения за то, что тронул тебя, Кронан.
Кронан проворчал нечто нечленораздельное и вновь переступил с ноги на ногу, посмотрел вниз, затем на своих спутников, потом на горизонт. Наконец он обернулся и встретил взгляд Финниана, который тот не сводил с его лица. Вот так и они стояли, молча глядя друг на друга. Откуда-то издалека долетел дробный стук дятла, а рядом раздавалось слитное гудение пчел, занимавшихся своей работой на солнцепеке. А двое мужчин по-прежнему хранили молчание. Полминуты. Минуту.
– Что ж, – сказал наконец Кронан, вкладывая свой большой клинок обратно в ножны, – мы пойдем, пожалуй.
И он обошел сначала Финниана, а потом и Бригит. Двигался он с явной неохотой, но в повадках его сквозило смирение.
– Пошли, чего стоите, – рявкнул он, обращаясь к своим спутникам.
– Одну минуту, друг мой, – обратился к нему Финниан, и они застыли на месте.
«Не останавливай их, ведь они уходят!» – хотелось крикнуть Бригит, но она сдержалась.
– У вас не найдется чего-нибудь поесть? – спросил Финниан. – Что-нибудь, чем вы можете поделиться с такими же путниками, как вы?
Трое мужчин переглянулись, их неуверенность была буквально осязаемой. А потом Кронан быстро кивнул одному из них. Тот полез в мешок, висевший у него на боку, и достал оттуда небольшую буханку черствого черного хлеба. Финниан бережно принял ее у него из рук.
– Да благословит вас Господь, друзья мои, – негромко проговорил он, сотворил крестное знамение и пробормотал: – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
К невероятному изумлению Бригит, трое бродяг послушно склонили головы, хоть и едва заметно, приняв благословение как нечто само собой разумеющееся. На их лицах даже отразилось некоторое облегчение, словно у мальчишек, получивших прощение за свои шалости. Они развернулись и быстро двинулись по дороге, словно торопясь оказаться как можно дальше от Бригит и Финниана, все ускоряя и ускоряя шаг. Как показалось Бригит, шли бродяги теперь намного быстрее, чем когда догоняли их.
Некоторое время они с Финианом стояли и смотрели, как фигурки несостоявшихся грабителей тают вдали.
– Что ж… – нарушил наконец молчание Финниан. Разломив хлеб, он протянул большую половину Бригит. – Вот и ответ на твой вопрос, дорогая моя.
– Мой вопрос?
– Очевидно, Господь хочет, чтобы ты добралась до Дуб-Линна.
Глава восемнадцатая
Лежит недалече повержен
Тополь вепря потока.
Пусть мечутся в ужасе люди,
Мужество мне не изменит.
Сага о Гисли
Было уже далеко за полночь, когда Торгрим Ночной Волк сумел-таки выбраться из медового зала и увести с собой Харальда и Старри Бессмертного. Поначалу оба не проявили особого желания уходить, но после того, как Харальд заметил пятно крови, расползающееся на темной тунике отца, он настоял на том, чтобы убраться из таверны немедленно. К тому времени Орнольф Неугомонный отыскал рабыню, с которой вознамерился удовлетворить самые низменные свои желания, но, не успев даже уволочь ее в укромный уголок, свалился на пол и захрапел.
Харальд и Старри помогли Торгриму подняться и даже попытались было поддержать его, закинув обе его руки себе на плечи, но Торгрим, чувствуя себя куда старше и слабее, чем осмеливался признать, наотрез отказался от подобного неуважительного обращения и настоял на том, что пойдет сам. Тогда его спутники встали по обеим сторонам от него, словно готовясь подхватить его, если он вдруг упадет, чем еще сильнее разозлили его.
Они зашагали по вымощенной досками дороге. Ночь выдалась тихой и темной, и лишь из медового зала доносились звуки полночного гулянья. Среди теснившихся домиков они отыскали лавку кузнеца Йокула, крытую соломой, с деревянным каркасом. Она выделялась среди прочих, будучи крупнее, и клочок земли, окружавший ее, был больше остальных, обнесенный изгородью, с навесом, где в хорошую погоду кузнец и занимался своим ремеслом, не отравляя воздух в доме дымом и запахом горячего железа.
Луна ярко сияла над их головами, и во дворе лежали темно-синие тени. Войдя в ворота, они заковыляли по дорожке, ведущей к дому. Она была сухой и гладкой, сооруженной из расколотых вдоль бревен. Когда они в первый раз пришли сюда, дорожка состояла из цельных бревен, неровных и ненадежных, но Харальд вынул каждое, расколол его пополам и вновь уложил плоской стороной кверху, так что шагать по ней стало куда удобнее. А поскольку бревна были расколоты вдоль, число их удвоилось, что позволило Харальду соорудить дорожку и к рабочему месту на участке, а еще немного приподнять платформу под кузнечным горном, так что теперь, даже когда весь двор утопал в непролазной грязи, Йокул мог работать с относительным комфортом.
«Старый козел обрадуется тому, что Харальд вернулся», – подумал Торгрим, с трудом переставляя ноги и направляясь к двери. В углу двора он заметил небольшой алтарь, возведенный им лично, с поцарапанной и потертой статуей Тора в центре. Эта статуя странствовала с ним долгие годы и прошла многие мили. Поначалу он обустроил было алтарь внутри, но Альмаита заявила, что не потерпит в собственном доме тех, кого она называла фальшивыми богами, поэтому он и перенес его наружу. Ему еще предстояло принести жертву Тору за то, что он вернулся живым и относительно невредимым.
Харальд неслышно откинул щеколду и распахнул деревянную дверь. Они шагнули вниз, поскольку пол в доме был примерно на фут ниже уровня улицы. Их приветствовали запахи, ставшие уже привычными за то время, что они прожили в Дуб-Линне, – стойкий аромат жареной баранины и тот особый острый запах, который был свойствен ремеслу Йокула. Из дальней комнаты до них донесся храп кузнеца, громкий и заливистый.
Из темноты появилась Альмаита, похожая на привидение в своей белой ночной сорочке и с распущенными темными волосами.
– А, Торгрим! Харальд! – негромко, но с явным воодушевлением воскликнула она. – Так много и с таким восторгом говорят о вашем возвращении, но я надеюсь, что вы не отказались от нашего гостеприимства ради нового дома!
– Нет, ни за что, если ты согласна приютить нас, – ответил Торгрим голосом, в котором явственно звучали усталость и боль.
– Правда? В таком случае можете не сомневаться – здесь вам всегда рады. Услыхав, что вы вернулись, я приготовила для вас постели.
Она осторожно повела их к открытой комнате в дальнем конце дома, противоположном тому, откуда доносился мощный храп погрузившегося в зимнюю спячку Йокула. На полу в очаге горел небольшой огонь, разведенный из брикетов торфа, а у стен были сложены шкуры и одеяла.
– Это мой друг, Старри Бессмертный, – сказал Торгрим, кивая на Старри, который старательно держался в тени за их спинами. – Он может переночевать здесь, с нами?
– Конечно, конечно, – отозвалась Альмаита. По-норвежски она разговаривала почти безупречно, но в речи ее все еще чувствовался мелодичный ирландский акцент, что очень нравилось Торгриму. – Я постелю ему здесь, с вами.
– Нет, нет, – всполошился Старри. – Там, снаружи, я видел вполне подходящую лавку. Ты не могла бы одолжить мне одеяло, или шкуру, или что-нибудь в этом роде?
– Да ничего страшного, – возразила Альмаита. – Я ничуть не возражаю против еще одного гостя под своей крышей.
– Нет-нет, – вновь повторил Старри. Торгрим видел, каким взглядом он обвел комнату. – Понимаешь, иногда… меня пугает замкнутое пространство. Вообще-то это трудно объяснить.
Альмаита кивнула.
– Что ж, как пожелаешь, – сказала она. – У нас вдоволь и одеял, и шкур. – Она указала на целую их груду, лежащую подле очага.
Старри ухватил лохматую шкуру, некогда принадлежавшую какому-то косматому животному, кивнул в знак благодарности и исчез, словно боясь, что крыша вот-вот рухнет ему на голову.
Харальд с Альмаитой помогли Торгриму опуститься на постель, и он обнаружил, что слишком устал и обессилел от боли, чтобы протестовать или хотя бы накричать на них. Альмаита накрыла его одеялом. Он смежил веки, не слыша того, что она говорила ему. Вокруг него уже завывали волки.
Торгрим не удивился тому, что волки пришли за ним во сне. Такая уж это выдалась ночь. Он бежал по лесу один, папоротники и стволы деревьев быстро мелькали по сторонам, исчезая у него за спиной. Он бежал молча. Молча, но с трудом, отнюдь не мощными прыжками, как всегда несся раньше. Он хромал, оберегая одну лапу, и она сильно болела. Он слышал других животных вокруг себя, наверное, то были волки, но он не знал этого наверняка. Он лишь чувствовал их запах.
А потом он вдруг оказался на поляне, залитой лунным светом. Она выглядела прелестно, но он по-прежнему ощущал чужое присутствие. Он видел чужие глаза, сверкающие в темноте. Он слышал чье-то рычание. Он знал этих тварей. Но они не были его друзьями. А он хотел пересечь поляну и достичь ее дальнего края. Зачем – он не знал, но был уверен, что там окажется в безопасности. Там его ждали мир и покой. Однако ему мешали волки. Это была его стая, но сейчас она противостояла ему.
Он вдруг ощутил острый укол боли в боку. Зарычав, он резко развернулся, но его встретил лишь успокаивающий голос, шепчущий ласковые слова, похожий на шелест ветра в кронах деревьев или журчание воды вдоль борта корабля, который идет с попутным ветром, слегка накренившись, но совсем без усилий, пока теплый и сильный ветер наполняет его парус.
Он открыл глаза. На коленях рядом с ним стояла Альмаита, и он увидел, как блеснуло у нее в руках лезвие острого ножа. Он почувствовал, как инстинктивно напряглись его мышцы, но Альмаита отложила нож в сторону и прошептала: «Ш-ш, тише», словно разговаривая с ребенком.
Торгрим позволил себе расслабиться и опустил глаза. Альмаита разрезала ему тунику от подола и до плеча, а теперь длинными и нежными пальцами раздвигала края в сторону, обнажая рану. Ткань была влажной, а кожа – мокрой и теплой, и он понял, что женщина, должно быть, намочила тряпицу в теплой воде, чтобы смыть запекшуюся кровь.
– Моя туника… – пробормотал он. Смешно, но сейчас он мог думать только об этом.
– Не обращай внимания. Завтра я сошью тебе новую. Ате лохмотья, что на тебе, мы сожжем.
Торгрим вновь откинулся на шкуры, глядя на темную солому над головой и чувствуя, как ловкие пальчики Альмаиты уверенно омывают его рану.
– Перед тем как заснуть, Харальд сказал мне, что ты был ранен, – с мягким ирландским акцентом проговорила она. – Глупый мальчишка, он ни словом не обмолвился о том, насколько серьезно. Я услышала, как ты стонешь здесь, а потом увидела кровь.
– Хм, – проворчал Торгрим. Он не мог придумать, что еще сказать, а прикосновение ее рук и теплой воды убаюкивало его. – Видишь ли, в его возрасте ничто не имеет особого значения.
– Не уверена, что помню, какой была сама в его возрасте, – сказала Альмаита. – Но я не сомневаюсь, что ты прав.
Словно в знак согласия, Харальд причмокнул губами во сне, а потом вновь затих, посапывая легко и ровно, что звучало резким диссонансом могучему храпу Йокула.
Они немного помолчали, пока Альмаита осторожно обмывала рану, а Торгрим задумался над тем, сколько же ей лет. Оказывается, он понятия не имел об этом. Во всяком случае, она явно была младше Йокула. Он подумал, что ей вряд ли больше двадцати пяти. Наверняка и того меньше.
По Дуб-Линну ходят слухи о невероятном успехе, которым сопровождался ваш набег на Клойн, – заметила Альмаита, стирая воду и кровь с тела Торгрима сухой мягкой тряпицей. – Так говорят обо всех, кто отплыл с Железноголовым. Это правда?
– Хм, – вновь проворчал Торгрим и сообразил, что одним междометием тут не отделаешься. – Набег и вправду был успешным. Правда, особенно удачным я бы его не назвал. Они дрались отчаянно и, когда мы победили, в конце концов добычи нам досталось немного.
– Понятно. Какая досада, – заметила она. – Значит, вы вновь отправитесь искать удачи где-нибудь еще?
– Только не я. И не Арнбьерн. Он говорил мне, что после Клойна собирается вернуться в Норвегию, и я поплыву вместе с ним. Я и Харальд. Вот почему мы согласились отправиться в набег на Клойн.
– Понятно, – повторила Альмаита. Перестав обтирать рану, она впервые взглянула ему в глаза. – Иокулу будет недоставать Харальда, – сказала она. – А я буду скучать о тебе. Ты скучаешь по своей жене?
Торгрим помолчал, прежде чем ответить.
– Моя жена умерла, – наконец проговорил он. – При родах. Уже два года назад.
– Мне очень жаль, – сказала Альмаита, и Торгрим прочел искреннее сочувствие у нее на лице и в больших карих глазах, сверкавших в тусклом свете умирающего огня в очаге.
Она вновь занялась раной в боку Торгрима, нанесла на нее какую-то мазь и забинтовала. Она работала молча, и Торгрим закрыл глаза, отдавшись во власть ее умелых рук и получая от этого непривычное наслаждение. Огонь почти погас, но он по– прежнему чувствовал исходящее от него тепло, а руки женщины двигались с уверенностью целительницы. Слишком много времени прошло с тех пор, как к нему в последний раз прикасались женские руки. Нет, не во время плотских утех, то было совсем другое, в чем он себе не отказывал; ему не хватало вот таких ласковых прикосновений женщины, которой он был небезразличен.
Альмаита разгладила повязку на ране Торгрима, выпрямилась и придвинулась к нему поближе, после чего осторожно положила руку ему на грудь.
– Мазь поможет, – негромко, почти шепотом проговорила она. – Если к утру она не затянется, мне придется зашить ее.
Торгрим кивнул, уже понимая, что тонет в ее глазах, и потому ее слова прозвучали так, будто не имели отношения ни к нему самому, ни к его ране. Женщина была красива. Даже при свете дня, выставлявшем напоказ любые недостатки, она оставалась красавицей, несмотря на тяжелые годы замужества за Йокулом. В тусклом же свете очага она была способна превратить в берсерка любого мужчину. Альмаита подалась к нему еще чуть ближе, и ткань ее ночной сорочки натянулась, облегая молодое крепкое тело.
– Спасибо тебе, – негромко, в тон ей ответил он и погладил ее по запястью. Она же протянула руку и принялась бережно перебирать серебряные обереги у него на шее.
– Ты носишь молот Тора, – прошептала она, – вместе с христианским крестиком. Это необычно и странно.
– Я с благодарностью принимаю помощь любого бога, – сказал Торгрим. – По правде говоря, крестик мне дала женщина, которую я знал. Ирландка.
Альмаита потерла серебряный крестик, зажав его между большим и указательным пальцами.
– Подруга? – сделанной небрежностью спросила она, но тон ее голоса свидетельствовал, что вопрос был задан не просто так.
Торгрим вспомнил о Морриган и о времени, проведенном с ней, каким бы кратким оно ни было. Железный Зуб у него отняли, а она умудрилась каким-то образом вернуть его, вонзив меч в палубу его корабля и повесив на рукоять нательный крестик. Морриган запросто могла прибегнуть к магии, но в точности ему это было не известно, он вообще понятия не имел о том, как она сумела раздобыть меч.
– Подруга? – переспросил он. – Честно говоря, не знаю.
Альмаита отпустила крестик, но не отняла теплой и мягкой руки, бережно перебирая пальцами волосы у него на груди.
«Я могу сделать это? – спросил он себя. – Взять женщину другого мужчины, под его кровом?» Он видел, что она готова к этому, и не повинующиеся разуму части его тела уже приняли собственное решение. Он не смог бы соблазнить жену друга, это он знал точно, но Йокула едва ли можно было назвать его другом.
По правде говоря, и для Альмаиты Йокул был кем угодно, но только не другом. Он обращался с ней скорее как с рабыней, чем с женой, унижал ее бесконечными попреками и бессовестно помыкал ею, а порой и прибегал к рукоприкладству. Подобное его поведение неизменно раздражало Торгрима, но он не считал себя вправе вмешиваться, поскольку был гостем в доме Йокула, пусть даже гостем, вносившим изрядную плату за право пользоваться этой привилегией.
