Текст книги "Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4"

Автор книги: Джеймс Клавелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

СРЕДА
28 февраля

ГЛАВА 54

Тегеран. 06.55.Мак-Айвер продолжал разбирать папки и бумаги, которые достал из большого сейфа в своем кабинете, укладывая в свой дипломат только те, что были жизненно важными. Он занимался этим с половины шестого утра, и теперь у него ныли голова и спина, и портфель был почти полон. Еще столько бумаг мне следовало бы забрать, думал он, работая так быстро, как только мог. Через час, может быть, меньше, в управлении появятся его иранские сотрудники, и ему придется прекратить сортировку.

Чертов народ, с раздражением подумал он, их никогда нет на месте, когда они нужны, зато теперь, последние несколько дней, от них просто невозможно избавиться, липнут, как мокрый лист к заднице: «О нет, ваше превосходительство, пожалуйста, позвольте мне запереть контору, умоляю вас предоставить мне эту честь…» или «О нет, ваше превосходительство, я сам открою для вас контору, нет-нет, я настаиваю, это неподобающее занятие для вашего превосходительства». Может быть, я становлюсь параноиком, но ощущение такое, будто они шпионы, которым приказано следить за нами; партнеры всюду суют нос, как никогда раньше. Словно кто-то нас выслеживает.

И тем не менее пока – постучи по дереву – все работает как хорошо отрегулированный реактивный двигатель: мы вылетаем из страны сегодня до полудня; Руди уже готов к пятнице, весь его дополнительный персонал и весь груз запчастей уже покинули Бендер-Делам и движутся на грузовиках в Абадан, куда благодаря разрешению друга Дюка Затаки пробрался «Трайдент» «Британских авиалиний», чтобы вывезти британских нефтяников; в Ковиссе Дюк уже, должно быть, припрятал дополнительное топливо, все его ребята по-прежнему имеют разрешение на вылет из страны завтра со 125-м – опять постучи по дереву, – три грузовика с запчастями уже на пути в Бушир для переправки оттуда в Эль-Шаргаз; Мастак, полковник Чангиз и этот чертов мулла Хусейн пока ведут себя нормально, постучи по дереву пятьдесят раз; в Ленге у Скрэга проблем не возникнет: полно каботажных судов для вывоза запчастей, и больше особо нечего делать, кроме как ждать дня «Д» – нет, не дня «Д», дня «Ш».

Единственная заноза – Азадэ. И Эрикки. Дьявольщина, почему она не поговорила со мной, прежде чем отправиться в этот бредовый поход спасать беднягу Эрикки? Господи, она выбралась из Тебриза, уцелев каким-то чудом, а теперь по своей воле снова сует туда свою очаровательную головку. Женщины! Они все сумасшедшие. Выкуп? Черта с два! Готов поспорить, это еще одна ловушка, устроенная ее отцом, этим старым гнусным ублюдком. С другой стороны, Том Локарт был прав, когда сказал: «Она бы все равно уехала, Мак, и разве ты стал бы рассказывать ей про „Шамал“?»

Его желудок болезненно заворочался, Даже если все остальные из нас выберутся отсюда, остается проблема Эрикки и Азадэ. Потом есть еще бедный старина Том и Шахразада. Как же, черт возьми, нам обеспечить безопасность для этой четверки? Я должен что-нибудь придумать. Два дня у нас еще есть, может, к тому вре…

Он резко обернулся, вздрогнув всем телом. Его старший клерк, Горани, высокий лысеющий иранец, набожный шиит и хороший человек, который работал у них уже много лет, стоял на пороге его кабинета.

– Салам, ага.

– Салам. Вы что-то рано. – Мак-Айвер увидел открытое удивление Горани при виде всего этого беспорядка – обычно Мак-Айвер был аккуратен до педантичности – и почувствовал себя как мальчишка, которого поймали засунувшим руку в коробку с шоколадными конфетами.

– На все воля Аллаха, ага. Имам приказал, чтобы все опять пришло в норму и чтобы все трудились не покладая рук для успеха революции. Могу я вам помочь?

– Э-э… да нет, пожалуй, нет, спасибо, я… э-э… просто тороплюсь, надо бежать в посольство. – Мак-Айвер понимал, что его слова опережают его мысли, но ничего не мог с этим поделать. – У меня весь день… э-э… встречи, и к полудню я должен быть в аэропорту. Нужно сделать кое-какую домашнюю работу для комитета Дошан-Таппеха. Из аэропорта в управление я возвращаться уже не буду, так что вы можете закрыться пораньше, закончите работу после обеда… по сути, я вообще отпускаю вас на сегодня.

– О, благодарю вас, ага, но управление должно оставаться открытым до обы…

– Нет, рабочий день сегодня завершится с моим уходом. Я проеду прямо домой и буду там, если понадоблюсь. Пожалуйста, загляните ко мне через десять минут, мне нужно отправить кое-какие телексы.

– Да, ага, непременно, ага. – Горани вышел.

Мак-Айвер ненавидел хитрить и изворачиваться. Что будет с Горани? – в который раз спрашивал он себя, с ним и с остальными нашими сотрудниками-иранцами по всей стране – некоторые из них прекрасные люди, – с ними и с их семьями?

Встревоженный, он как мог быстро закончил с бумагами. В кассе лежало сто тысяч риалов. Он оставил деньги на месте, снова запер сейф и отправил несколько ничего не значащих телексов. Главный телекс он отправил сегодня в половине шестого в Эль-Шаргаз с копией в Абердин на случай, если Гаваллан задержится: «Перевозка по воздуху пяти ящиков с запчастями в Эль-Шаргаз для ремонта идет по плану». В переводе это означало, что Ноггер, Петтикин и он вместе с двумя оставшимися механиками, которые не смогли выбраться из Тегерана, готовились сесть сегодня на 125-й, как планировалось, и подготовка всей операции по-прежнему продвигалась успешно.

– А что это за ящики, ага? – Горани каким-то образом обнаружил копии этого телекса.

– Они из Ковисса, полетят со 125-м на следующей неделе.

– О, очень хорошо. Я прослежу за этим для вас. Прежде чем вы уйдете, не могли бы вы мне сказать, когда вернется наш 212-й? Тот, который мы одолжили Ковиссу.

– На следующей неделе. А почему вы спрашиваете?

– Его превосходительство министр и член совета директоров Киа хотел знать, ага.

Мак-Айвер вмиг похолодел.

– О? Зачем?

– У него, наверное, есть для него чартерный рейс, ага. Его помощник приходил сюда вчера вечером, когда вы ушли, и спрашивал меня. Министр Киа также хотел получить сегодня отчет по трем 212-м, которые мы отослали для ремонта. Я… э-э… я сказал, что он его сегодня получит – помощник приедет сюда сегодня утром, поэтому я не могу закрыть управление.

Они никогда не обсуждали эти три вертолета, как не обсуждали и необычно огромное количество запчастей, которые отправлялись грузовиками, легковыми автомобилями или как личный багаж – место для груза в самолетах найти было невозможно. Горани, вероятнее всего, знал, что 212-е ни в каком ремонте не нуждались. Мак-Айвер пожал плечами и положился на удачу.

– Они будут готовы в запланированный срок. Вы можете оставить им записку на полу.

– О, но это было бы невежливо. Я сам передам ему эту информацию. Помощник сказал, что вернется до полуденной молитвы, и особо просил устроить встречу с вами. У него к вам частное послание от министра Киа.

– Ну, я отправляюсь в посольство. – Мак-Айвер секунду обдумывал, как ему быть. – Вернусь так скоро, как смогу. – Он взял портфель и в раздражении заспешил вниз по лестнице, проклиная Али Киа и добавив парочку проклятий по адресу Али Бабы тоже.

Али Баба, прозванный так потому, что очень напоминал Мак-Айверу «Сорок разбойников», был льстивой половиной супружеской четы слуг, которая жила у них в квартире два года, но исчезла сразу же, как только начались открытые беспорядки. Вчера на рассвете Али Баба вернулся, улыбаясь во весь рот и ведя себя так, будто отлучился на выходные, а не отсутствовал почти пять месяцев, и с радостной настойчивостью попытался поселиться в их старой комнате: «О, всенепременно и обязательно, ага, дом должен быть безупречно чистым и готовым к возвращению ее высочества; на следующей неделе здесь будет моя жена, которая всем этим займется, а я тем временем принесу вам чай с тостом самым моментальнейшим образом, как раз как вы любите. Пусть меня принесут в жертву за вас, но я сегодня изрядно потрудился, выторговав свежий хлеб и молоко на базаре по самой ах какой разумной цене, и только для меня, хотя эти разбойники все равно дерут теперь впятеро больше, чем в прошлом году, как это ни печально, но, пожалуйста, дайте мне эту сумму прямо сейчас, а как только банк наискорейшим образом откроется, вы можете заплатить мне мое микроскопическое жалованье за прошлые месяцы…»

Чертов Али Баба, революция не изменила его ни на йоту. «Микроскопическое»? Все по-прежнему: одна буханка для нас – пять себе в котомку, ну да бог с ним, очень уж славно выпить чаю с тостами в постели – вот только не за день до того, как мы собрались улизнуть отсюда. Как, черт возьми, нам с Чарли вынести багаж из дома, чтобы он своим длинным носом не учуял неладное?

Спустившись в гараж, он отпер дверцу машины.

– Лулу, старушка, – сказал он, – прости, ни черта я не могу с этим поделать, пришло время большого расставания. Я еще и сам не знаю, как сделаю это, но я не допущу, чтобы ты стояла сожженным подношением их Богу на обочине или досталась какому-нибудь чертову иранцу, который тебя изнасилует.

Талбот ждал его в просторном элегантном кабинете.

– Мой дорогой мистер Мак-Айвер, вы чудесно выглядите и пришли рано, я слышал про все приключения юного Росса – честное слово, нам всем ужасно повезло, вы не находите?

– Да-да, действительно повезло, как он?

– Приходит в себя. Хороший человек, чертовски здорово справился с работой. Я с ним обедаю, и мы вывозим его на сегодняшнем рейсе «Британских авиалиний» – на случай, если его вычислили, тут осторожность не помешает. Есть новости об Эрикки? К нам тут финское посольство обратилось кое с какими вопросами, просят помочь.

Мак-Айвер рассказал ему о записке, которую оставила Азадэ.

– Чертовски странно. – Талбот свел пальцы домиком. – С выкупом, похоже, не все будет гладко. До нас… э-э… дошли слухи, что хан действительно очень болен. Инсульт.

Мак-Айвер нахмурился.

– Это на руку Азадэ и Эрикки или, наоборот, повредит им?

– Не знаю. Если он действительно откинет копыта, ну, это, безусловно, изменит расстановку сил в Азербайджане на некоторое время, что наверняка подвигнет наших заблудших друзей с той стороны северной границы развернуть еще более широкую агитацию, что заставит Картера и его властей предержащих нагнать еще больше дыму из задницы.

– А чем он, черт возьми, сейчас занимается?

– Ничем, старина, ничегошеньки не делает – в этом-то и проблема. Горох свой весь просыпал и смотался.

– Есть что-нибудь еще по поводу нашей национализации? Армстронг говорил, что она уже не за горами.

– Вполне может так случиться, что вы со временем потеряете фактический контроль над своими вертолетами, – произнес Талбот с нарочитой осторожностью, и Мак-Айвер тут же предельно сосредоточился. – Э-э… возможно, это будет в большей степени похоже на приобретение компании в личную собственность заинтересованными сторонами.

– Вы имеете в виду Али Киа и партнеров?

Талбот пожал плечами.

– Не наше это дело гадать, почему и как, а?

– Это официальная информация?

– Боже милостивый, мой дорогой друг, разумеется, нет! – Талбот выглядел шокированным. – Просто личные наблюдения, не для протокола, что называется. Чем я могу быть вам полезен?

– Не для протокола, по указанию Энди Гаваллана, хорошо?

– Давайте лучше официально.

Мак-Айвер увидел слегка порозовевшее невеселое лицо и поднялся, испытывая облегчение.

– Никак не выйдет, мистер Талбот. Это была идея Энди, держать вас в курсе, не моя.

Талбот вздохнул с умелой красноречивостью.

– Ну хорошо, не для протокола.

Мак-Айвер снова сел.

– Мы… э-э… сегодня переводим главное управление компании в Эль-Шаргаз.

– Весьма мудрое решение. И что?

– Отправляемся сегодня. Весь оставшийся иностранный персонал. На нашем 125-м.

– Очень разумно. И что?

– Мы… э-э… прекращаем всякую деятельность в Иране. С пятницы.

Талбот устало вздохнул.

– Без сотрудников, я бы сказал, что это само собой разумеется. И что?

Мак-Айвер обнаружил, что ему очень трудно произнести то, что он намеревался сказать.

– Мы… э-э… вывозим наши вертолеты в пятницу – в эту пятницу.

– Господь милосердный, – выпалил Талбот с неприкрытым восхищением. – Поздравляю! Ума не приложу, как вам удалось вывернуть этому мерзавцу Киа руки, чтобы он выдал вам разрешения. Вы, должно быть, пообещали ему пожизненное место в королевской ложе в Аскоте!

– Э-э… вообще-то нет, не пообещали. Мы решили не обращаться за разрешениями на вывоз вертолетов, пустая трата времени. – Мак-Айвер поднялся. – Ну что ж, до скорой встр…

Лицо Талбота едва не отклеилось от черепа.

– У вас нет разрешений?!

– Нет. Вы сами знаете, что наших птичек собираются прикарманить, национализировать, отнять – называйте как хотите, разрешений на их вывоз нам не получить ни при каких обстоятельствах, поэтому мы полетим просто так. – Мак-Айвер добавил безмятежно: – В пятницу и сворачиваем весь курятник.

– Бог мой, надо же! – Талбот энергично замотал головой, играя пальцами с папкой на столе. – Честное слово, это крайне неразумно, будь я проклят.

– У нас нет других вариантов. Что ж, мистер Талбот, это все, удачного вам дня. Энди хотел предупредить вас заранее, чтобы вы могли… чтобы вы могли сделать все, что вам захочется сделать.

– И что же это, черт возьми, такое? – взорвался Талбот.

– А мне, черт подери, откуда знать? – Мак-Айвер был сердит не меньше него. – Вы вроде бы должны защищать британских подданных.

– Но вы…

– Я просто не собираюсь позволить им разорить меня, и говорить больше не о чем!

Талбот нервно побарабанил пальцами по столу.

– Думаю, мне нужна чашка чая. – Он щелкнул кнопкой на интеркоме. – Селия, две чашки самого лучшего, пожалуйста, и я думаю, вам лучше добавить в него умеренное количество «крови Нельсона» [12]12
  Речь идет о роме. Согласно легенде, тело адмирала Нельсона после Трафальгарской битвы поместили для сохранности в бочку с ромом. Узнав об этом, матросы потом выпили этот ром. – Примеч. пер.


[Закрыть].

– Хорошо, мистер Талбот, – произнес гнусавый женский голос, и они услышали громкий чих.

– Будьте здоровы, – механически произнес Талбот. Его пальцы перестали выбивать дробь по столу, и он сладко улыбнулся Мак-Айверу. – Я ужасно рад, что вы мне ничего ни про что не рассказали, старина.

– И я тоже.

– Будьте уверены, что если я вдруг прослышу, что вы сидите на нарах и – как это говорят? – ах да, срок мотаете, я с радостью навещу вас от имени правительства ее величества и попытаюсь избавить вас от неправедностей пути вашего. – Брови Талбота полезли вверх и скрылись за линией волос. – Хищение имущества в особо крупных размерах! Чтоб я сдох. Ну удачи вам, старина, удачи.

Квартира Азадэ. 08.10.Старая служанка несла по коридору тяжелый серебряный поднос: четыре вареных яйца, тост с маслом и мармеладом, две изящные кофейные чашечки, кофейник с горячим кофе и салфетки из тончайшей египетской хлопчатобумажной ткани. Она поставила поднос на пол и постучала.

– Войдите.

– Доброе утро, ваше высочество. Салам.

– Салам, – тупо произнесла в ответ Шахразада. Она полулежала, опершись спиной на многочисленные подушки на постели из ковров, ее лицо опухло от слез. Дверь в ванную была приоткрыта, оттуда доносился звук льющейся из крана воды. – Можете поставить его сюда, на постель.

– Да, ваше высочество. – Старая женщина подчинилась. Бросив косой взгляд в сторону ванной, она молча вышла.

– Завтрак, Томми, – крикнула Шахразада, стараясь, чтобы ее голос звучал весело. Ответа не последовало. Она слегка пожала плечами, хлюпнула носом, чувствуя, что слезы вот-вот хлынут опять, потом подняла глаза, когда Локарт вышел из ванной. Он побрился и был одет в зимнюю летную форму: толстые высокие ботинки, брюки, рубашка и толстый свитер. – Кофе? – спросила она с робкой улыбкой, ненавидя его застывшее лицо и ту неодобрительную мину, которую он носил.

– Через минуту, – отозвался он без всякого энтузиазма. – Спасибо.

– Я… я заказала все в точности как ты любишь.

– Выглядит вкусно… начинай, не жди меня. – Он подошел к бюро и принялся завязывать галстук.

– Со стороны Азадэ было действительно чудесно отдать нам эту квартиру, пока она в отъезде, правда? Здесь гораздо лучше, чем дома.

Локарт взглянул на ее отражение в зеркале.

– Когда мы сюда переезжали, ты так не говорила.

– О, Томми, разумеется, ты прав, но, пожалуйста, давай не будем ссориться.

– Я и не ссорюсь. Я сказал все, что хотел, и ты тоже. – Верно, сказал, подумал он, мучаясь, зная, что она так же несчастна, как и он, но не в состоянии ничего с этим поделать. Кошмар начался два дня назад, когда Мешанг бросил ему вызов в присутствии Шахразады и Зары, и продолжался до сих пор, отрывая их друг от друга, ставя на грань сумасшествия. Два дня и две ночи горьких слез и его без конца повторяющихся уверений: «Не переживай, проживем как-нибудь, Шахразада», а потом обсуждений их будущего. Какого будущего? – спросил он у отражения, снова готовый взорваться.

– Вот твой кофе, Томми, дорогой.

Он с мрачным видом принял чашку, сел на стул лицом к ней, не глядя на нее. Кофе был горячим и превосходным, но не прогнал изо рта скопившуюся там горечь, поэтому он оставил его почти нетронутым, встал и отправился за своей летной курткой. Слава богу, я сегодня лечу в Ковисс, подумал он. А, к чертям все!

– Когда я увижу тебя, дорогой, когда ты вернешься?

Он видел, как пожал плечами, ненавидя себя в этот момент, желая сжать ее в объятиях и сказать ей, как глубоко он ее любит, но за последние два дня он переживал эту агонию уже четыре раза, а она по-прежнему оставалась неумолимой и неподатливой, как ее брат.

– Покинуть Иран? Уехать из дома навсегда? – вскрикнула она. – О, я не могу, я не могу!

– Но это же не навсегда, Шахразада. Мы проведем какое-то время в Эль-Шаргазе, потом поедем в Англию, ты влюбишься в Англию и в Шотландию, Абердин…

– Но Мешанг говорит, что…

– Да пошел он к черту, твой Мешанг! – крикнул он, увидел страх в ее глазах, но это только подстегнуло его злобу, превращая ее в ярость. – Мешанг не Господь Вседержитель, черт бы меня подрал! Что он вообще может знать? – И она заплакала, как перепуганный ребенок, сжавшись в комок и отстраняясь от него. – О, Шахразада, прости, прости меня… – Он обнял ее, почти баюкая ее словами о своей любви, ей было так покойно в его объятиях.

– Томми, послушай, дорогой, ты был прав, а я была неправа, это все моя вина, но я знаю, что нужно сделать: завтра я пойду и поговорю с Мешангом, я уговорю его назначить нам содержание, и… в чем дело?

– Ты, черт побери, ни слова не слышала из всего, что я говорил.

– Да нет же, я все слышала, правда-правда, я слушала очень внимательно, пожалуйста, не сердись снова, ты, конечно, имеешь полное право сердиться, но я слу…

– Ты что, не слышала, что сказал Мешанг?! – вспылил он. – У нас нет денег, деньги кончились, дом сгорел, все деньги семьи полностью под его контролем, полностью, и если только ты не будешь слушаться его, а не меня, ты больше ни гроша не получишь. Но это все ерунда, я могу зарабатывать достаточно для нас обоих! Я могу! Суть в том, что нам нужно уехать из Тегерана. Уехать на… на недолгое время.

– Но у меня нет документов, совсем нет, Томми, и я пока не могу их получить, а Мешанг прав, когда говорит, что, если я уеду без документов, меня никогда не пустят назад, никогда, никогда.

Снова слезы и снова споры, в которых ему никак не удавалось достучаться до нее, после чего опять лились слезы, потом они легли спать, попытались уснуть, но сон не шел ни к нему, ни к ней.

– Ты можешь остаться здесь, Томми. Почему ты не можешь остаться здесь, Томми?

– О, ради бога, Шахразада. Мешанг выразился совершенно ясно. Он не хочет, чтобы я здесь остался, и иностранцев выдворяют из Ирана. Мы отправимся куда-нибудь еще. В Нигерию или в Абердин, куда-нибудь в другое место. Упакуй чемодан. Ты полетишь на 125-м, и мы встретимся в Эль-Шаргазе – у тебя есть канадский паспорт. Ты канадка!

– Но я не могу уехать без документов, – запричитала и заплакала она, повторяя все те же доводы, снова и снова, поливая их слезами.

Потом, вчера утром, ненавидя себя, он затолкал подальше свою гордость и отправился на базар, чтобы урезонить Мешанга, заставить его отступиться, – он заранее продумал каждое слово, которое собирался сказать. Но наткнулся на стену высотой до небес. И даже хуже.

– Мой отец владел контрольным пакетом акций в партнерстве ИВК, который я, разумеется, унаследовал.

– О, это замечательно, это же совсем другое дело, Мешанг.

– Это ровным счетом ничего не меняет. Вопрос в том, как вы намерены оплатить свои долги, платить своей бывшей жене и платить за мою сестру и ее ребенка без крайне существенного вливания благотворительных средств?

– Работа не благотворительность, Мешанг, это не благотворительность. Это может оказаться весьма прибыльным для нас обоих. Я не предлагаю партнерства или чего-то подобного, я буду работать на вас. Вы не знаете вертолетного бизнеса, я знаю, от и до. Я мог бы управлять партнерством для вас, сделать его мгновенно прибыльным. Я знаю пилотов и знаю, как организовать работу. Я знаю весь Иран, большинство аэродромов. Это решило бы все вопросы для нас обоих. Я бы работал как проклятый, защищая интересы семьи, мы бы остались в Тегеране, Шахразада могла бы здесь родить малыша, и…

– Исламскому государству потребуются только иранские пилоты, уверяет меня министр Киа. Сто процентов летного состава.

Внезапное прозрение. Его вселенная в один миг оказалась разорванной пополам.

– А, теперь я понимаю, никаких исключений, особенно для меня?

Он увидел, как Мешанг пренебрежительно пожал плечами.

– Я очень занят. Говоря попросту, вы не можете остаться в Иране. У вас нет будущего в Иране. За пределами Ирана нет никакого заслуживающего внимания будущего у Шахразады, и она никогда не согласится на вечное изгнание, что как раз и случится, если она уедет без моего дозволения и без надлежащих документов. Поэтому вы должны развестись.

– Нет.

– Сегодня же днем пришлите Шахразаду домой из квартиры хана – еще один пример благотворительности, кстати, – и немедленно уезжайте из Тегерана. Ваш брак не был мусульманским, поэтому значения не имеет. Канадская гражданская церемония будет аннулирована.

– Шахразада никогда не согласится.

– О? Будьте в моем доме сегодня в шесть часов вечера, и мы покончим с этим делом. После того как вы уедете, я оплачу ваши иранские долги – я не могу допустить, чтобы невозвращенные долги порочили мое доброе имя. Ровно в шесть. Всего доброго.

Локарт не помнил, как добрался до квартиры, но рассказал ей о своем разговоре с братом, после чего опять были слезы, а вечером они были в доме Бакравана, и Мешанг еще раз повторил то, что говорил утром, взбешенный смиренными мольбами Шахразады: «Не будь смешной, Шахразада! Прекрати этот вой, это для твоего же блага, для блага твоего сына и для блага семьи. Если ты уедешь с канадским паспортом без действительных иранских документов, тебе никогда не позволят вернуться. Жить в Абердине? Да охранит тебя Аллах, ты умрешь от холода через месяц, как и твой сын… Няня Джари не поедет с тобой, даже если бы он и смог оплатить ее; она не сумасшедшая, она не уедет из Ирана и не оставит свою семью навсегда. Ты никогда нас больше не увидишь, подумай об этом… подумай о сыне…» – снова и снова, пока бормотание Шахразады не стало совсем бессвязным, а Локарт не был раздавлен в труху.

– Томми. – Ее голос вывел его из задумчивости.

– Да? – спросил он, услышав старые интонации в ее голосе.

– Ты, ты покидаешь меня навсегда? – спросила она на фарси.

– Я не могу оставаться в Иране, – сказал он, теперь вполне успокоившись, это подчеркнутое «ты» ему очень сильно помогло. – Когда мы закроемся, здесь для меня работы не будет, денег у меня нет, и даже если бы дом не сгорел… Ну, я никогда не любил подачки. – Его глаза смотрели искренне и бесхитростно. – Мешанг прав насчет многих вещей: жизнь со мной особенно изобильной не будет, и ты правильно делаешь, что остаешься, без документов, конечно, уезжать опасно, и ты должна думать о ребенке, я это понимаю. К тому же есть еще… нет, дай мне закончить, – мягко произнес он, прерывая ее. – Есть еще и НВС. – Это напомнило ему про ее брата Карима. Еще один ужас, который ждет ее впереди. Бедная Шахразада…

– Ты, ты покидаешь меня навсегда?

– Сегодня я улетаю в Ковисс. Я пробуду там несколько дней, потом отправлюсь в Эль-Шаргаз. Я буду ждать там, буду ждать один месяц. Это даст тебе время все хорошенько обдумать, решить, чего ты хочешь. Письмо или телекс на мое имя, отправленное в аэропорт Эль-Шаргаза, найдут меня. Если ты захочешь присоединиться ко мне, канадское посольство сразу же все устроит, незамедлительно, я уже договорился на этот счет… и, конечно, я буду писать.

– Через Мака?

– Через него или еще как-нибудь.

– Ты, ты разводишься со мной?

– Нет, никогда. Если ты этого хочешь, или… давай скажем так, если ты считаешь, что это необходимо, чтобы защитить ребенка, или по какой-то иной причине, то тогда я поступлю так, как ты захочешь.

Молчание затянулось, и она смотрела на него, в ее огромных темных глазах застыло странное выражение: она казалась старше, чем раньше, и одновременно с этим гораздо более юной и более хрупкой; полупрозрачная ночная рубашка подчеркивала блеск ее золотистой кожи, ее волосы рассыпались волнами по плечам и груди.

Локарта охватило чувство полной беспомощности, он умирал внутри себя, страстно желая остаться и понимая, что оставаться ему уже нет никакого смысла. Все было сказано, и теперь дело за ней. Будь я на ее месте, я бы не колебался, я бы развелся, я бы вообще не выходил за меня замуж.

– Ты, – сказал он на фарси, – прощай, любимая.

– И ты, любимый.

Он взял куртку и вышел. Через секунду она услышала, как захлопнулась входная дверь. Долгое время она смотрела ему вслед, потом задумчиво налила себе кофе и сделала глоток, горячего, крепкого, сладкого, дающего жизнь.

На все воля Аллаха, сказала она себе, обретя теперь покой. Он либо вернется, либо не вернется. Мешанг либо уступит, либо не уступит. В любом случае я должна быть сильной и есть за двоих и думать только о хорошем, пока вынашиваю своего сына.

Она очистила скорлупу с верхушки первого яйца. Оно было сварено идеально и было восхитительным на вкус.

Квартира Мак-Айвера. 11.50.Петтикин вошел в гостиную, неся в руке чемодан, и удивился, увидев слугу Али Бабу, который опасливо протирал буфет.

– Я не слышал, как ты вернулся. Я, кажется, отпустил тебя на сегодня, – раздраженно произнес он, ставя чемодан на пол.

– О да, ага, но здесь столько дел, этот дом, он совсем задохнулся от грязи, а уж кухня… – Его густые брови поднялись к небесам.

– Да-да, все верно, но ты можешь начать завтра. – Петтикин увидел, как Али Баба уставился на чемодан, и выругался про себя. Сразу после завтрака он отослал Али Бабу на весь день, приказав ему вернуться в полночь: обычно это означало, что иранец не появится в квартире раньше следующего утра. – Отправляйся!

– Да, ага. Вы уезжаете отдыхать или в отпуск?

– Нет, я… э-э… поживу у одного из пилотов несколько дней, так что позаботься, чтобы в моей комнате завтра прибрались. О, и вот еще что, дай-ка мне свой ключ, мой куда-то подевался. – Петтикин протянул руку, обругав себя за то, что не подумал об этом раньше. С необъяснимой неохотой Али Баба отдал ключ. – Капитану Мак-Айверу нужно побыть здесь одному, у него много дел, и он не хочет, чтобы его беспокоили. До скорой встречи, до свидания!

– Но, ага…

– До свидания! – Он проследил за тем, чтобы Али Баба забрал свое пальто, открыл ему дверь, наполовину вытолкнул его на лестницу, захлопнул дверь за его спиной и нервно взглянул на часы. Почти полдень, а Мак-Айвера все нет, а ведь им сейчас уже надо было бы быть в аэропорту. Он прошел в спальню, достал из шкафа еще один чемодан, тоже упакованный, вернулся в гостиную и прошел к входной двери, где поставил его рядом с первым.

Два маленьких чемодана и сумка, подумал он. Не много же он накопил за годы работы в Иране. Ну да ладно, я предпочитаю путешествовать налегке, и, может быть, на этот раз мне повезет, и я заработаю побольше денег или открою свое дело на стороне, а потом есть еще Паула. Дьявольщина, как мне заработать достаточно, чтобы жениться снова? Жениться? Ты с ума сошел? Легкая интрижка – это почти все, на что ты способен материально. Да, но, черт подери, я бы хотел жениться на ней, и…

Зазвонил телефон, и он едва не выпрыгнул из собственной кожи, настолько непривычным стал этот звук. Он снял трубку, пытаясь унять гулкие удары сердца.

– Алло?

– Чарли? Это я, Мак. Слава богу, эта чертова штука работает, решил попробовать наудачу. Меня задержали.

– У тебя проблема?

– Не знаю, Чарли, но мне нужно пойти и увидеться с Али Киа. Этот ублюдок прислал за мной своего проклятого помощника в сопровождении «зеленой повязки».

– А какого дьявола Киа нужно? – Снаружи, по всему городу, муэдзины начали призывать правоверных к полуденной молитве, отвлекая его.

– Не знаю. Встреча через полчаса. Тебе лучше отправляться в аэропорт, а я прибуду туда сразу же, как только освобожусь. Договорись с Джонни, чтобы он потянул время.

– О'кей, Мак. Как быть с твоими вещами, они у тебя в офисе?

– Я вынес их сегодня рано утром, пока Али Баба храпел на весь дом, и они лежат в багажнике «Дулу». Чарли, там на кухне висит одна из вышивок Дженни, «Долой пирог с тушенкой». Сунь ее, пожалуйста, к себе в чемодан, будь другом. Она мне кишки на прялку намотает, если я ее забуду. Если будет время, я заскочу проверить, все ли в порядке.

– Мне отключить газ или электричество?

– Черт, даже не знаю. Оставь как есть, о'кей?

– Хорошо. Ты точно не хочешь, чтобы я тебя дождался? – спросил Петтикин, металлический голос муэдзинов в динамиках действовал ему на нервы, добавляя тревоги. – Я подожду, мне нетрудно. Так может быть лучше, Мак.

– Нет, давай двигай в аэропорт. Я буду там быстрее быстрого. Пока.

– Пока. – Петтикин нахмурился, потом, услышав длинный гудок, набрал номер офиса их компании в аэропорту. К его огромному удивлению, звонок прошел.

– Иранская вертолетная компания, слушаю вас.

Он узнал голос их директора по грузовым перевозкам.

– Доброе утро, Адвани, это капитан Петтикин. 125-й уже прибыл?

– А, капитан, да, самолет как раз заходит на посадку, будет здесь через несколько минут.

– Капитан Лейн там?

– Да, пожалуйста, подождите минуточку…

Петтикин подождал, гадая про Киа.

– Алло, Чарли, это Ноггер. У тебя появились друзья на самом верху?

– Нет, просто телефон вдруг заработал. Мы можем поговорить частным образом?

– Нет. Никак не получится. Что стряслось?

– Я все еще в квартире. Мак задерживается, он должен поехать на встречу с Киа. Я сейчас отправляюсь в аэропорт, а он приедет туда прямо из кабинета Киа. Ты готов грузиться?

– Да, Чарли, мы отсылаем двигатели для ремонта и доводки по распоряжению капитана Мак-Айвера. Все согласно приказу.