Текст книги "До чего ж оно все запоздало"

Автор книги: Джеймс Келман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Какой малый?

Да какой хочешь – Билли, Тэм, – не это важно. Ты просто уясни себе, идет серьезное расследование, именно поэтому я и здесь, я и мои коллеги. Да ведь ты это и так уже понял?

Сэмми кивает.

О чем он с тобой разговаривал?

Да так, на общие темы.

А именно?

Футбол, то да се.

Ну что же, возможно, мы на самом-то деле говорим о разных людях, понимаешь, потому что я этих козлов повидал, они не разговаривают о футболе, не разговаривают о бегах, ни о чем подобном, исключительно о политике; вот тут они заводятся, заводятся и озлобляются; ты и сам это знаешь, Сэмми, они заводятся, злятся и начинают говорить совсем о другом, о насилии, о террористических актах, да что я тебе объясняю, ты же наверняка встречался с такими, когда срок отбывал. Так?

Ну да, раз или два.

Хорошо, отлично. Да, кстати, вот еще что, ты, может быть, и не заметил – или заметил?

Чего?

Человек из канцелярии ушел выпить чаю, у него перерыв. За компьютером никто не сидит. Так что наш разговор в протокол не заносится.

Сэмми кивает. Я понимаю, вы хотите, чтобы я вам что-то рассказал, и видит бог, я бы со всем моим удовольствием; может, я был пьянее, чем думал, но, честное слово, я попросту ничего не могу припомнить; эти ребята, о которых я говорил, я помню только их разговоры о футболе и так далее, ну то есть самые обычные.

Видишь ли, Сэмми, нам известно, что это не так.

…

Понимаешь, мы знаем – то, что ты нам здесь заливаешь, это вранье.

Да нет.

Да, да, боюсь, что да; я вынужден сказать тебе, что ты говенный врун, понимаешь, вот кто ты такой, Сэмми, говенный врун.

Прости, приятель, но не я же выбираю людей, с которыми встречаюсь.

О чем это ты?

Я говорю, не я же выбираю людей, с которыми встречаюсь.

А, ну да, но тут-то у тебя и возникает проблема, поскольку для меня и моего коллеги даже это звучит сомнительно. Ты понимаешь, о чем я?

…

Тут тебе есть над чем задуматься, не правда ли?

Возможно, до него не дошла суть сказанного вами.

Да нет, думаю, дошла: а, Сэмми?

…

В ответ молчание. Может быть, если он снимет носки, это ему поможет. Сними носки, Сэмми.

Сэмми с минуту медлит, потом делает, что ему велели; он уже почти засовывает носки в карман, но тут их вырывают из его руки.

Вот и правильно, сынок, убери их от греха подальше.

Сэмми слышит шаги, потом другие, какой-то приглушенный говор. Затем кто-то подходит к нему и сержант говорит: Ладно, сынок, проверь его ступни, может там улики какие отыщутся или спрятанное оружие; что-нибудь в этом роде.

Волдыри на пятках, наросты либо шишки на больших пальцах и на мизинцах обеих ног. Ноги чистые. Маленькие катышки шерсти.

Господи, а из этого парня выйдет детектив. Дай-ка глянуть…

Да, так я и думал: занесите в протокол, что ступни у него не просто чистые, но на редкость чистые; а также, что пальцы красные. Занятно, не правда ли, красные пальцы. Все сходится, уверяю вас.

Про эти пальцы можно сказать, что у них разгневанный вид.

Разгневанный вид. Да.

А с другой стороны, что мы подразумеваем, когда говорим о пальцах, будто у них разгневанный вид?

Что они красны и лиловаты.

Это уж скорее на пенис похоже.

Сэмми сидит неподвижно, ладони покоятся на коленях; он вслушивается в их смех. Один из них, похоже, стоит прямо за ним, и Сэмми прилагает усилия, чтобы не пригнуть голову, это их только раззадорит. Они продолжают пороть всякую чушь, и внимание Сэмми переключается с того, что они говорят, на то, как они говорят, потому что он ждет удара, в любую минуту. Это нормально. Он понимает; это в порядке вещей, это его не тревожит; просто важно быть готовым; сделать-то ты все равно ничего не сможешь, а если не можешь ничего сделать, так какого же хера об этом тревожиться.

Снова смех.

Носки бросают ему на колени.

Полагаю, джентльмены, вы отметили наличие дырок на носках задержанного! Я не хочу, чтобы на управление была подана жалоба относительно неправомерного обращения с его собственностью. На утро понедельника у этого парня назначена встреча с квалифицированным врачом.

…

Сэмми, это ведь к тебе обращаются, что, черт возьми, за дурные манеры.

Нет, правда?

Ха-ха

А он смелеет с каждой минутой, даром, что мы все время ловим его на увиливании и вранье. Он сказал, что вчера утром виделся с доктором, а ни с каким доктором не виделся, только с регистраторшей.

Это так, Сэмми?

Я получил направление к врачу на утро понедельника.

Кто-то вздыхает. Теперь они подходят к нему. Палец касается его скулы, и Сэмми отдергивает голову.

Чшш. Чшш, расслабься. Сержант, взгляните-ка…

Палец снова на скуле, нажимает.

Что?..

Странно, знаете ли, но я не вижу в его глазах никаких повреждений. А вы?

Я тоже.

Конечно, он держит их закрытыми, увидеть что-либо трудно. Однако я нисколько не удивлюсь, если выяснится, что его утверждения решительно ни на чем не основаны. Подозреваю, что с его чертовыми глазами все в полном порядке, нужно лишь потратить время и обследовать их, чтобы это установить. Разумеется, мы всего только слуги закона, а не квалифицированные профессиональные врачи. Мистер Сэмюэлс, вы не могли бы открыть на минутку глаза?

Сэмми моргает.

Так вы уверены, что страдаете утратой зрения?

…

Задержанный отказывается отвечать.

Знаешь, Сэмми, я согласен с коллегой, думаю, тебе не повезет, думаю, доктор глянет на тебя один-единственный раз и пошлет тебя на хер. Даст тебе от ворот поворот. А после напишет о тебе очень плохой отзыв, поднимет вопрос о том, что ты, зарегистрировавшись как человек с дисфункцией трудоспособности, зазря потратил время его конторы, потому что с его точки зрения ты здоров, как бык, а глаза у тебя, точно у долбаного Робин Гуда, ты способен со ста шагов в яблочко попасть, вот что он о тебе напишет. Что ты даже наркотиками не балуешься!

И прости прощай городское пособие, мистер Сэмюэлс, поскольку вас поймают на бессовестной лжи относительно вашей нетрудоспособности. А потом, разумеется, вами займутся наши коллеги, ведь это их долг перед обществом, бороться с воровством, когда они его обнаруживают. Особенно им не нравятся мошеннические покушения на деньги налогоплательщиков.

Сэмми поводит запястьями и плечами. Смотрите-ка, а он не спит!

Запах табачного дыма. Сэмми откашливается: Можно мне покурить?

В этой комнате не курят, Сэмми, я думал, тебе это известно, при твоей-то умудренности, но ты не горюй, у нас есть чем тебя порадовать, и не говори потом, что мы тебя обижали, у нас есть письмо. И знаешь, к кому?

…

А?

Не знаю.

Так мы тебе скажем, оно адресовано миссис Макгилвари. Но ты ведь не мистер Макгилвари, ты мистер Сэмюэлс. Тут у нас с самого начала небольшое несоответствие. И кстати, знаешь, будь я обвинителем, я бы при таком случае от подсудимого рожки да ножки оставил, без шуток, так бы и сделал. Но справедливость есть справедливость, вот мы и решили, что тебе захочется узнать содержание этого письма.

Оно же не ко мне.

Да, но ведь тебе хочется узнать, что в нем написано, верно?

Вообще-то нет.

Я его все-таки прочитаю. Дорогая Элен, сколько я понимаю, вы самовольно ушли в отпуск и как раз тогда, когда у нас дел по горло. Сейчас не время заниматься установкой телефона в вашей квартире. У нас и на письма времени не хватает. Мы слишком заняты тем, что делаем свое дело. Дайте нам знать, намереваетесь ли вы вернуться, если нет, мы начнем искать кого-то еще. Не хочется, да придется. С наилучшими пожеланиями, Джон Г. P.S. надеюсь, я был не слишком запальчив.

Это письмо от управляющего бара «Куиннс», мистер Сэмюэлс, удивленного тем, что его подчиненная не является на работу. Возможно, вам будет интересно узнать, что она там так и не появилась, до самого вчерашнего вечера. Вот мы и гадаем, не хотите ли вы заявить что-либо в связи с услышанным.

Э-э…

В связи с тем, что прочитал вам сержант.

Я знал, что пришло письмо, наверное, это оно и есть, его принесли дня два назад.

Это все, что вы можете сказать?

Там была еще пара писем… Сэмми вздыхает; во рту пересохло. Он наклоняется вперед, кладет на колени руки.

Все?

Сэмми шмыгает носом. Нет, говорит он, я беспокоился.

Вы беспокоились?

Ну да.

Я и не сомневался, что вы беспокоились; причин для беспокойства у вас было достаточно.

Господи-боже, друг, да бросьте вы!

Бросьте! Что значит «бросьте»? Мы тут возимся с тобой хрен знает сколько времени и тебе еще хватает наглости орать на нас! «Бросьте»! Кем ты себя, на хер, вообразил, сучий ты потрох!

При последних словах он производит какое-то движение, быстрое, неожиданное, и Сэмми втягивает голову в плечи.

Наступает молчание.

В конце концов этот мужик произносит: На прошлой неделе, в пятницу, ты встречался в «Кэмпбеллзе» с Чарльзом Барром. Так или не так?

Может, так, может, не так, не знаю, я был пьян.

Сэмми, ты сознаешь, что твоя сожительница исчезла при чрезвычайно подозрительных обстоятельствах?

Да.

Да?

Да, да, да, я признаю, признаю, признаю, на хер! И охеренно беспокоюсь! БЕСПОКОЮСЬ. Последнее слово Сэмми произносит сквозь зубы, наполовину привстав.

Вот как?

Сэмми садится. Да.

Сержант, я думаю, этот человек далеко не умен.

Я только говорю, что беспокоюсь.

…

Снова шаги. Звук такой, будто они уходят. И дверь закрывается.

Прождав какое-то время, Сэмми произносит: У нее семья в Дамфрисе. Адреса точно не знаю, но где-то в тех местах.

Не знаешь?

Голос новый; вроде бы молодой. Сэмми вертится на стуле, не понимая, откуда он исходит. Дома где-то есть адрес, говорит он, но я не стал его искать, потому как ничего не вижу.

А раньше она так делала?

…

А?

Да.

Ты им сказал?

Кому?

Ну, этим, которые тебя допрашивают.

По-моему, сказал.

Где ты с ней познакомился?

Э-э… в «Глэнсиз», да, в баре «Глэнсиз». Сэмми вслушивается, пытаясь понять, есть тут еще кто-нибудь? Не могли же они оставить всего одного человека. Этот-то, судя по голосу, новичок, но рисковать все же не следует. Сэмми улыбается: А те двое тоже, что ли, чайку пошли попить!

Да наверное.

Сэмми поворачивается, вроде как оглядывая комнату.

А ты действительно слепой?

Да, ничего не вижу.

Во кошмар-то.

Жуть. Хотя если привыкнуть, то ничего. Свалилось на меня ни с того, ни с сего, и все теперь как-то – странно, понимаешь, по-настоящему странно. Вот если б подружка моя вернулась… она хорошая, ты знаешь, хорошая. Сэмми пожимает плечами. Когда они ее найдут; ей стоит только сказать про меня, она сразу и вернется, быстро-быстро. Просто как только услышит, понимаешь? Как только ей кто-нибудь скажет. Как думаешь, скажут они ей, если найдут?

А как по-твоему?

Ну, я просто надеюсь, что вы ее отыщете и расскажете что к чему, насчет меня, что я ослеп.

…

Они ее уже ищут?

Кто?

Ваши.

Да не знаю, друг, мы ведь тут просто вроде охранников.

Ты не пойми меня неправильно, я не пытаюсь что-нибудь выведать, я только и говорю – надеюсь, вы ее найдете… Сэмми шмыгает носом, потом вздыхает.

И тут полицейский шепчет: Послушай, одно я тебе сказать могу, понимаешь, эти двое, которые тебя допрашивают, они не из нашей конторы.

Да что ты…

Да. Слушай, ты только не обижайся, но вот этот малый из паба, который письмо написал, он твою подружку не трахал?

Сэмми сцепляет ладони. Потом пожимает плечами: Кто знает.

Его подмывает улыбнуться, но он себе этого не позволяет. Все идет как надо. Как надо. Главное, сохраняй хладнокровие, просто сохраняй хладнокровие.

 
Когда Сэмюэлс
 

Как-нибудь он возьмет да и напишет собственную песню, утрет ублюдкам нос.

Кто-то опять курит. И кто-то из этих дрочил пьет не то чай, не то кофе, да еще и похлюпывает. Показывает, значит, как ему вкусно. Хотя, может, это настоящая долбаная выпивка; пара банок пива, полбутылки. С таких мудаков станется. И бурчат, бурчат – один из них рассказывает чего-то про гольф. В Америке прошел какой-то там чемпионат, и его показывали по ящику. Скучная, друг, это игра, гольф; жирные ублюдки разгуливают по полю, а какой-нибудь несчастный хмырь таскает за ними всю амуницию. То ли дело футбол. Если бы все пошло путем, Сэмми стал бы футболистом. Голова у него была забита дерьмом, в молодые то есть годы, а то бы

до сих пор по нему скучаю, можешь себе такое представить, бежишь по полю, кто-то тебе пасует, делаешь финт, прорываешься

Движение. Сэмми напрягается, потом укладывает руки на колени, старается сесть поудобнее, но при этом крепко упирается ступнями в пол.

Начинает сержант, Сэмми, страшный ты человек, честное слово. Между нами двумя, до тебя, по-моему, так и не дошло, во что ты вляпался. Серьезно. Ты же понимаешь, дело не в скупке краденого. И что бы ты там себе ни думал, держать тебя здесь нам никакого интереса нет. Нам всего лишь нужно кое-что выяснить. Понимаешь, у тебя концы с концами не сходятся. По какой-то причине, только тебе и известной, ты препятствуешь нашему расследованию. Так вот, я не понимаю, зачем ты это делаешь, потому что малый ты с понятием и знаешь, что добровольное предоставление тобой информации, способной оказать нам конкретную помощь или содействие, тебе же, как задержанному, до крайности выгодно. А ты нам никакой информации не предоставляешь, не предоставляешь ты нам информации. Поэтому у нас появляются прямые основания – твердые основания – полагать, что ты, возможно, утаиваешь от нас улики. Ты же понимаешь, что в итоге оказываешься по уши в дерьме?

Да, если бы это было правдой, но только я ничего не утаиваю. Он вздыхает.

А мы считаем, что утаиваешь. И если мы сможем обосновать это наше мнение, то нам, я о себе говорю, и доказывать-то ничего не придется.

Ты понимаешь, Сэмми, мы только одно и говорим – мы же не дураки; ты свое прошлое знаешь, и мы твое прошлое знаем, и не только прошлое, мы вообще все знаем. Э-э… дайте ему сигарету.

Нет, спасибо, не хочется.

Тебе не хочется. Что ж, я думаю, ты прав, поскольку мы этого делать не вправе. Так вот, ты сам видишь, нам известно, что ты виделся с мистером Барром. Известно по двум причинам: во-первых, мы за ним следили; во-вторых, нам сообщил об этом мистер Донахью, он нам об этом рассказал.

Так я же не говорю, что не видел Чарли Барра, я говорю, что не помню, видел я его или не видел, потому как пьян был. Может, и видел, я просто не знаю. Слушайте, вы же должны знать, что я с ним не связан, я к тому, что почему бы я не стал вам о нем говорить? если бы я чего и знал, это все равно ни хрена бы не стоило, так мне бы и смысла не было молчать.

То есть ты говоришь, что мог увидеться с ним?

Да, господи…

Он же твой старый приятель, Сэмми, ты бы это запомнил.

Сэмми качает головой.

И еще одно, не для протокола: твоя сожительница нас ни с какой стороны не интересует. Мы знаем достаточно, чтобы понимать – если с ней и случилось что-то плохое, это не твоих рук дело. Хотя даже если бы и твоих… Постарайся усвоить, что я тебе сейчас говорю. Не все наши коллеги держатся тех же взглядов, некоторые занимают шаблонную, я бы сказал, позицию в отношении того, что они считают тяжким преступлением, и тех, кого они считают закоренелыми преступниками. Исчезновение Элен Макгилвари дело очень и очень серьезное, а ты, увы, человек, уже получавший срок за очень серьезное преступление. Однако здесь ты оказался по нашему распоряжению, не по их; и позволь мне повторить: сам ты нас не интересуешь, ни в малой мере.

…

Хочешь что-нибудь сказать?

Э-э, нет.

Ну правильно, тебе нужно как следует все обдумать. Вместе с тем, боюсь, нам придется оставить тебя в наручниках. Не обижайся.

…

Главное – устроиться поудобнее; психологически ты в порядке, у тебя такое чувство, что ты кое-чего достиг. Когда Сэмми был мальчишкой.

Когда Сэмми был мальчишкой.

И грезил во снах о тебе.

Играет музыка. Помнишь того парня, у которого остановилось сердце.

Ну так лучше не вспоминай.

Да нет, вспоминай, такие вещи надо помнить. Ты думаешь, что не надо, но они все равно как световые указатели; Сэмми однажды летел на самолете, там в проходе были такие. Грезы грезами, но и о других вещах забывать не стоит. Плюс это помогает тебе не спятить. Потому что ты еще не на долбаном дне. В крытке ты видел смерть, ничего в ней интересного нет. Она просто случается. И ей случается тоже брать людей врасплох. А иногда ее можно предвидеть; ты даже и не говоришь себе этого, но вот услышишь, что какого-нибудь мудака пришили, и – да, потому как ты этого ждал, хоть и не думал об этом.

 
я доживу до этого дня
и тебя навсегда позабуду
но грезить во снах о тебе
я все-таки вечно буду
 

Вот и с тем парнем, у которого стереоплеер был, то же самое, ты знал, что его ожидает; знал, что он скоро испустит дух; а он сидел с закрытыми глазами, прислонясь спиной к стене, подобрав колени и положив на них подбородок, в наушничках, смотрел свои долбаные сны. Хотел вернуться в свою страну, но так сразу не мог, хоть его там и дожидались жена с детишками. А эти только и ждали случая убить его, на хер, вся их свора. Трудно поверить, такого щуплого паренька, но так оно и бывает, друг, я к тому, что, какого хрена, что тут можно поделать, да ни хрена, кроме того, что делал Сэмми – на долбаной шконке лежал. Прислушивался, может, парнишка скажет чего, но не всегда. Как-то раз предложил ему травки курнуть, так он не стал, он был мусульманин, не пил, не курил, такого только могила исправит. Я хороший человек. Так он всегда говорил, я хороший человек. Я ничего не прошу. В чем и состояла его долбаная проблема, ничего он не просил, ну и получил, на хер, все сразу, а вот Сэмми

 
вечно был не в своем уме,
потому с него и не сошел.
 

Правда, не на этот раз. Если его зачалят на этот раз, он точно спятит. Слепой, не слепой, без разницы.

Сэмми поерзал по шконке, пошевелил сначала задницей, потом плечами, потом ногами. Спина болит. А на животе не полежишь, из-за браслетов. Какое-то время удается пролежать на боку, на руке и плече. Сучий матрас. Жуть гребаная.

Все скулишь, скулишь, скулишь, а! Конечно, ты же только и думаешь о своем дурацком предчувствии.

А это без толку.

Еще и потому, что ты же знаешь, к чему все сводится. Это ж дает им еще одно преимущество, слепота, она означает, что ты и вовсе у них в руках. Чем смешны эти ублюдки, они ведь думают, что вколотили тебе в башку мысль об участи, которая будет похуже смерти. Слишком они часто в телик пялятся, мудилы, вот им и кажется, будто они по главной улице Нью-Йорка разгуливают или еще по какому сраному городу, по Чикаго, и каждый из них – трепаный Аль Пачино или Хэмфри Богарт,[24]24
  Аль Пачино (р. 1940) и Хэмфри Дефорест Богарт (1899–1957) – американские киноактеры, преимущественно снимавшиеся в амплуа героев.


[Закрыть] друг, точно тебе говорю.

Ты перебираешь всю свою жизнь, но это дело пустое; некоторые вещи попросту очевидны. Люди иногда дают друг другу второй шанс. Вот что поражает. Больше никто этого не делает. Только мы двое, только мы это и делали.

Спичка! Этот хмырь чиркнул спичкой! Ну и все, на хер, ясно – подсадной, они к нему лягаша подсадили. Сэмми улыбается. И, переждав с минуту, спрашивает, затянуться не дашь, приятель?

Не отвечает. Ну ладно.

Опять вышагивать начал. Охрененно на нервы действует, ты пытаешься с этим бороться, да не выходит. Сейчас бы чашечку кофе. Запустил бы ею в долбака! Сэмми фыркает, подавляет смешок; и фыркает снова. Дичь долбаная.

Нет, а попить бы неплохо. Во рту, блин, совсем пересохло. Стакан воды, ледяной воды

 
и помада на полупустой чашке кофе,
что ты налила да не допила-а-а.
 

В жопу.

Ты сейчас думаешь про Элен, друг, и она, может, тоже думает вот про этого самого парня, про своего мужчину, лежащего, задрогнув, в пустой комнате, в темной пещере одинокой души. Ну уж это точно строка из песни, друг, нет вопросов.

Футбольные матчи, в которых я играл. Нет, вообще-то был один, на кубок

В ноздри ему вплывает табачный дымок. Ладно. Никто ж не мешает Сэмми получать от него удовольствие, как будто это его дымок, от его собственной сигареты, друг, ну то есть какого хрена, ладно, проехали, проехали

долбаный козел долбаный долбаный подсадной засранец.

Вот поэтому дергаться и не стоит. Не дергайся. Это ошибка, серьезный промах. Пусть они сами делают свое дело. Может, этот малый глухой. Шуточка в их духе. Слепой сидит с глухим. А то еще с глухонемым. Умора. Представляешь, как они там пялятся в свой сраный монитор.

Исус Христос всемогущий, нет, он просто обязан попробовать.

Эй, ты не глухой, на хер? Я же просил, кончай, в жопу, топать.

А тебе-то что?

Это не твое дело, просто следи за собой, на хер.

Ты о чем?

О том, что ты мне охренел, мужик, довел, на хер, понял, мне покой нужен.

Горло у Сэмми перехватывает, он заходится в кашле; комок какого-то дерьма вылетает из легких, Сэмми перекатывает его в гортани, потом глотает. Может, этого малого никогда не доставали браслетами. Может, ему попробовать охота, новые ощущения получить, узнать, каково человеку в этих говеных железках. Офигенно волнующее переживание, друг, почище любого перепиха

Они пытаются тебя достать. А ты постарайся им не позволить. Хотя они все едино достанут. Мимо них не проскочишь. Пустая трата энергии. Особенно когда ничего не контролируешь. Если бы мог хоть как-то, тогда ладно, тогда стоило бы все обмозговать, поразмыслить о входах да выходах и прочем. Главное, что

да ни хера тут главного нет.

Вот и дожидайся их теперь сто лет. Странное дело, никто за ним не пришел. Плюс ему удалось вздремнуть, и недурно. Может, они удалились на хороший большой воскресный обед, потому как это точно в самый раз для них, для долбаных сучьих фараонов, – большой воскресный обед, самые что ни на есть лучшие бифштексы и жареная картошка, яйца-пашот и всякие гребаные гарниры.

Сэмми спустил ноги на пол, встал. Какое-то шевеление на второй шконке. Бедный сучара, даже жалко его, кто бы он ни был. Вот и с Джеки Миллиганом то же самое, если валить всю вину на него, как Элен, далеко ли ты, на хер, уйдешь? Все не так просто, как кажется. Она относится к этому не так, как он, ну и ладно, правильно, но отсюда ж не следует, что она права. Исусе, ноги-то как болят. Он пошарил перед собой правой ступней и, подняв сжатые кулаки, пробуя пол пальцами ног, двинулся к дальней стене.

Ты слепой?

Ага.

А то я не был уверен.

Сэмми продвигается вперед. Достигнув стены, поворачивается, прислоняется к ней спиной, потом опускает ягодицы на пол и садится, вытянув ноги. Не знаешь, сколько сейчас времени?

Пять часов.

Пять! Откуда ты знаешь?

Просто догадываюсь.

Давно здесь?

Со вчерашнего дня. А ты?

То же самое.

Долго продержат?

Не знаю.

Вот и я не знаю. Ну и грязища тут у них!

Сэмми кивает. Слушай, э-э, я тут раньше, ну, это, когда ты расхаживал, я немного…

Ладно, не бери в голову. Они тебя в наручниках держат, да?

Да.

Больно?

Да. И невозможно, на хер… Сэмми покручивает запястьями.

Не самые удобные штуки.

Тебя за что задержали?

Сэмми отвечает не сразу. По недоразумению, говорит он, а тебя?

Твердят, будто я наркотой торговал.

А ты?

Нет.

Спутали с кем-то?

Да, более-менее. А что за недоразумение?

Да так, ерунда.

В наручниках за здорово живешь держать не станут.

Да кто их разберет, это они сами решают.

Тебя как звать-то?

Джо.

А меня Дэви. Слушай, а мы с тобой раньше не встречались?

Не знаю, а по-твоему как?

Ты где выпиваешь?

Ну. В разных местах; а ты где?

«Кастлмилк» знаешь?

Вообще-то нет.

Ну ладно… Кстати, а когда тут кормят?

Да хрен его знает, когда захотят.

Разве не по расписанию?

…

Я думал, у них распорядок есть.

Да?

Ну, ожидал этого.

Понятно.

А что, обычно не так?

У тебя покурить не осталось?

Нет.

Судя по звуку, он усаживается на своей шконке поудобнее. Сэмми подтягивает колени к груди, кладет на них голову. Поссать бы, да возиться неохота. Так он, глядишь, и обмочится, на хер. Может, тогда этот малый заткнется. Сэмми нужна тишина. В крытке с этим несложно. Обычно там гвалт стоит, зашибись, но не всегда. Иногда такая тишь настает, что даже не верится, как будто и не дышит никто, только одно и слышишь, собственный организм, гоняющий кровь по венам. А если тебя перед тем отметелили, то кажется, будто ты слышишь, как мышцы и кости встают по местам, как организм приводит себя в рабочее состояние. Иногда самое лучшее это позволить воцариться молчанию; а иногда нет. Малый все еще ерзает на шконке.

У тебя проблемы, что ли? спрашивает Сэмми.

Он произносит это обычным своим голосом, но тот почему-то звучит, как раскаты грома, и малый вроде как ждет, когда раскаты стихнут, и только потом отвечает: Проблемы? переспрашивает он.

Они тебя уделали?

Нет.

Ну и ладно.

Один мужик как-то толковал с Сэмми насчет сложностей – спросил Сэмми, есть у того девчонка или нет. Сэмми был в то время женат. И как раз загремел по второму разу. Растабаривать ему с тем мужиком не хотелось, вот он и сказал, что все это слишком сложно и говорить об этом ему неохота. А мужик и отвечает: Слушай, друг, раз ты сюда попал, значит, ты человек сложный, и когда выйдешь, так сложным и останешься, правда, сложности у тебя будут другие. Все прежние исчезнут. Люди тебя забудут; и только бабы, насчет которых я спрашивал, только они и будут помнить, как ты их имел, и все еще будут хотеть потрахаться с тобой.

Сэмми мог бы запомнить это, как офигенную мудрость, которую следует хранить и лелеять. Да только это была обычная хренота.

Взвизгивают пружины, никак этот хмырь не устроится. Сэмми продолжает размышлять, но только все больше о том, о чем он думает обычно, а ему необходимо сменить тему. Матчи-в-которых-я-играл. Концерты-на-которых-бывал. Бабы-которых-я-крячил. Работы-на-которых-горбатился-на-хер. Подлости-которые-совершал. Слушай, говорит он, ты просто попал сюда, вот что важно, понимаешь, ты можешь тут спятить, а можешь выжить. Иногда это глупость, иногда нет. Главная суть в чем – копыта отбросить тут проще простого. Им только позволь, они тебя поимеют, на хер. Надо учиться держать себя в руках. И сейчас самое время начать.

Спустя минуту малый интересуется: Ты мне это зачем говоришь?

Да так, захотелось.

Я у тебя никаких советов не спрашивал.

Нет, конечно, это я сам вылез. Научись следить за собой. Сдается мне, проблемы у тебя еще будут.

Я не понимаю, о чем ты.

Ну, не понимаешь, и ладно.

Слушай, я тут вообще оказался ни за что ни про что.

А это не важно; так или этак, все равно выживать придется. Потому как эти сучары непременно тебя поимеют. Они это любят. Для того тут и сидят. Понял? Ты поступал по закону? Ну, молодец, правильно, а теперь мы тебя поимеем. И когда они тебя отымеют, они таки тебя отымеют, вот и все, что я говорю. Ты либо позволишь им это, либо нет. Лично я ни хера не позволяю, ни хера. Знаешь каким образом? просто я их ненавижу, на хер, засранцев. Ненавижу, потому и жив. Понял, о чем я?

Да.

А ненавижу я их так: пошли бы вы всем скопом к хлебаной матери. Побеждай, проигрывай или тяни резину. Такой штуки, как хороший малый в мундире, на свете не существует. То же относится и к стукачам. Ты меня слышишь?

Да.

…

А?

Я слышу, только не понимаю, зачем ты мне это говоришь.

Говорю, потому что мне хочется.

А зачем?

А вот ровно затем – хочется.

Херня какая-то… Пружины взвизгивают, малый поворачивается на другой бок.

Сэмми встает, добирается по стеночке до параши, опускается на колени, мочится. Потом доходит до шконки, накрывается одеялом, ложится на бок. Теперь ему хочется поспать. Отключить сознание. Он устал. Ему нужен отдых. Ну, он и начал отдыхать. И отдыхал себе, пока его не разбудили. Пока не разбудил этот мудак с его долбаной ходьбой, пердун, друг, кто бы он ни был.

Сэмми стискивает зубы, плотно сжимает веки. Я устал, говорит он, устал и не могу заснуть.

Жрать опять же охота.

Да и хрен с тобой. Он переворачивается на спину, хребет все еще болит и в ухе опять раздается гребаный гул, клятый тоненький писк, и сраные браслеты, что можно сделать в этих сраных браслетах, это ж убийство, на хер.

Исусе-христе.

 
Теперь я ложусь на кроватку свою
И боженьке душу мою предаю
 

Этому стишку его бабушка научила, молитва.

Вот так оно здесь и случается, говорит он, устаешь, а заснуть ни хера не можешь. Времени у тебя куча, а покоя нет, эти жопы тебе его не дают. Так это место и задумано, чтоб никакого покоя. Вообще ни хера. Даже сигарет. Ни хрена у тебя не остается, кроме твоих, блин, мозгов. О чем я тебе и толкую, самое лучшее – раскинуть мозгами. Не будешь следить за собой – крышка. Я видел парней, которые кончали с собой, так что ты лучше следи, на хер, за этим. Потому как им только того и нужно. Чтобы ты руки на себя наложил. Я те точно говорю, друг, им нужны факты и цифры, статистика, чтобы показать всем – они свое дело знают. Ты мне не веришь, но я тебе точно, на хер, говорю. Тебе нужен план выживания, и если у тебя есть башка на плечах, пользуйся ею, не позволяй ублюдкам все, в жопу, изгадить, друг, ты понимаешь, о чем я, – а? Ты слышишь?

Слышу.

Я тебе вопрос задал.

Я не расслышал.

Ну и ладно.

Я даже не знал, что это ты мне.

А кому же еще, мать твою хлоп?

Ну, ты ж говоришь то одно, то другое, а я не понимаю зачем.

Да что ты?

…

Это все браслеты, мудаки слишком туго их затянули, прямо врезаются в запястья. Кровь не идет? Сэмми поднимает руки над одеялом.

Нет.

Заснуть ни хрена невозможно, потому как повернуться никуда не могу, а на спине тоже не полежишь, вот и херачишься.

А ты не думай об этом.

Что, что ты сказал?

Ты ж все равно ничего сделать не можешь. Когда-нибудь да снимут.

Ха! Сэмми улыбается. Потом начинает приподниматься, но тут на него вдруг накатывает чувство, что он вот-вот грохнется в обморок, и он снова ложится, а после, хватаясь за нары, усаживается, скрестив ноги и выпрямив спину, шея вытянута, напряжена. Кружится. Голова кружится. Он ловит ртом воздух, горло перехватило, воздух ни хрена не проходит, Сэмми давится им, задыхается; снова гребаная грудная клетка, легкие. Малый что-то талдычит, но Сэмми не слышит его, ни хрена не может расслышать, что он там говорит, какая-то гребаная мешанина, друг, мешанина, вот это что, мешанина

с ним, это происходит с ним, о господи, друг, это с ним происходит, он начинает дышать глубоко, плечи трясутся, никак он их не остановит, он скребет ногтями подбородок, шею, рвет их, как будто под кожей кишат какие-то ползучие твари, вцепляется в лицо, в скулы, оттягивая плоть под глазницами, ладно, ладно, дыши, просто дыши, просто дыши, оставь в покое глаза и избавься от этого, от этого

голос малого

Да, я-то в порядке, в полном порядке.

На отличном концерте был две недели назад, в Эдинбурге, с подругой. Полный блеск…

Сэмми изгибается, чтобы вытянуть из-под себя подушку, потискав, запихивает ее за спину, под копчик. Сцепляет ладони и сидит, сгорбившись, сжавшись; сидит так какое-то время. Хотя мог бы и вмазать. Этому долбаному хмырю на соседней шконке, друг, вот кому, вот кому, на хер. И любому мудаку, который к нему сунется, тоже. Он перекашивается, чтобы вытереть левым запястьем нос, и обнаруживает, что подбородок у него мокрый; слюна, он обслюнявился, обслюнявился, как младенец. Ну ладно.