Текст книги "В поисках божественной обители. Роль мифа в современной жизни"
Автор книги: Джеймс Холлис
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Таинство, которое мы называем Богом
В одном из писем, написанных в концентрационном лагере, пастор Дитрих Бонхоффер предложил целый век не употреблять слово Бог, так как оно уже покрылось налетом устаревших ассоциаций и утратило свою религиозную силу и способность концентрировать религиозные переживания [138]138
Letters and Papers from Prison, p. 105. Changing of Gods, p. 105.
[Закрыть]. В последние годы разные теологи отмечали, что за отделение души от тела в теологии церкви пришлось заплатить огромную цену, выражающуюся в самоотчуждении верующих, которое существовало на протяжении целых веков, в унижении женщин и гомосексуалистов и утрате контакта с земными таинствами души и материи. По утверждению Наоми Гольденберг,
«Всех богов, богинь и божеств следует воспринимать как силы, существующие в природе и внутри человека. Мужской персонаж, который ставит себя выше женщины, секса и земных наслаждений, не может принести в мир жизнь – он может служить лишь воплощением смерти» [139]139
Changing of Gods, p. 105.
[Закрыть].
Точно так же при попытке наделить одного бога всеми положительными качествами, исключая противоположные или сомнительные качества, формировалась Тень, характерная для большинства идеологий. В политеистических религиях, по крайней мере, не ощущалось тревоги, связанной с противоречиями, так как в них каждую силу воплощал отдельный бог. В них не было проблем, связанных с Тенью, ибо боги интуитивно считались многократно усиленным воплощением всех человеческих качеств.
В античные времена в процессе миграции целых сообществ боги меняли свои прежние облачения на традиционные местные наряды и даже имена в соответствии с наречиями и диалектами нового места пребывания. Но воплощаемые ими принципы и законы не изменялись; независимо от иерархии те же самые божественные (то есть мифические) законы получали должное признание. Воплощение Великой Матери не зависело от имени богини: Гера, Юнона, Изида, София или Мария. В письме к пастору Фрицу Пфафлину в 1935 году Юнг пишет:
Игнорируя и отрицая свои языческие истоки, современные религии отделяют себя от своей архетипической основы.
Тогда, по всей вероятности, очень полезно определить бога с мифологической точки зрения как нечто, находящее выражение в аффективно заряженном образе и присутствующее в нем, в образе, который возникает в процессе глубинного переживания, то есть соприкосновения с архетипом.
Сам по себе образ не является богом, но содержит такой аффективный заряд, что воссоединяет нас с глубинным переживанием. Мы не можем сказать, что представляет собой таинство. Но в процессе его ощущения оно активизирует в нашей психике Образ Бога. Как родной отец или мать, на радость или на беду, активизируют наши внутренние родительские образы, так и соприкосновения с архетипом активизируют Образ Бога. Точно так же внешнее событие может активизировать в нашем бессознательном резонансную реакцию в виде сновидения, которое нас чем-то затрагивает. Не следует путать сны с внешними событиями. Фактически мы должны считать сны своими собственными. Однако образы сновидений отчасти приходят извне, а отчасти – в значительной мере – изнутри, а также из некоего еще более таинственного источника.
Как образ сновидения связывает нас с событием и присутствует в его восприятии, не являясь самим событием, так и бог воспринимается как образ, который колеблется где-то между внутренней и внешней реальностью, но может присутствовать только во внутреннем переживании. Чтобы считать сон психическим событием, не следует принижать его важность; значит, необходимо признать его истинную феноменологическую реальность. Сказать, что переживание Бога или богов является психологическим событием, – все равно, что признать его подлинную психологическую реальность. Эта реальность может быть непохожей на реальность, о которой говорит теолог или проповедник, но она представляет собой феноменологическое переживание человека. При отсутствии непосредственного переживания человек не испытывал бы религиозного переживания, независимо от того, насколько он утвердился в вере или участвует в общем ритуале. В письме Юнга Валентину Бруку (1959 г.) мы читаем:
«Когда я говорю, что не испытываю потребности верить в Бога, поскольку «я знаю», то имею в виду, что я знаю о существовании Образа Бога и в общем, и в частности. Я знаю, что он представляет собой универсальное переживание, а так как я не исключение, то знаю, что у меня тоже существует такое универсальное переживание, которое я называю «Богом»» [141]141
Там же, vol. 2, р. 522.
[Закрыть].
Иными словами, Юнг употребляет слово Бог как связующее звено между внутренним и внешним миром. Как чувственное переживание он является для него реальным. А если так, то идея Бога выходит за рамки теологии, за границы веры и ритуала и уж, конечно, за пределы нашего постижения.
Каждый, кто соприкасается с реальностью психики, с реальностью души, сталкивается с такими явлениями, которые вызывают у него благоговение и трепет. В своих «Лекциях о символической жизни» Юнг напоминал слушателям, что наши древние предки очень хорошо знали о существовании такого Образа Бога. Их боги жили внутри них, имели прибежище в их психике, и окружающий их мир был густо населен божествами. Отвечая на вопрос, является ли наше стремление к интеллектуальному пониманию судьбоносным или же, наоборот, пагубным, Юнг заметил:
«Только если интеллект полностью отделен от символического восприятия. Если интеллект не служит символической жизни, он превращается в дьявола, и вы становитесь невротиком» [142]142
The Symbolic Life, CW 18, par. 665.
[Закрыть].
Итак, если разум уничтожает аффективно заряженный образ или очерняет силу иррациональности, присущую феноменологическому переживанию, Образ Бога умирает. Именно это сто лет тому назад имел в виду Ницше, когда в своей книге «Так говорит Заратустра» провозгласил, что Бог умер и убили его мы. Базельский профессор Ницше не хуже простого крестьянина знал, что если интеллект лишает символический образ аффективного заряда или если умозаключения разрушают спонтанность образа, то бог умирает. Тогда самая приемлемая установка человека заключается в периодическом уничтожении образов, которые превращаются в идолов, и в смиренном признании своего невежества. Таким образом он подготавливается к новому восприятию архетипа.
Как в XVII веке заметил Блез Паскаль, «любая религия, которая не утверждает, что Бог невидим, не является истинной» [143]143
Pensees, no 584, р. 161.
[Закрыть]. Только невидимый бог может быть подлинным, так как бог, который может быть известен, заранее становится культурным артефактом сознания и постепенно исчезает из жизни. По выражению Рильке,
Боги, для них наши помыслы – первоосновы,
хмуро судьба разрушает их сумрачный час.
Но бессмертны они. Посмотри, мы готовы
слушаться каждого, кто бы вслушался в нас [144]144
Sonnets to Orpheus, part 2, no 24. (См. также: Рильке Р.-М. Часослов: Стихотворения. Харьков; М.: Фолио, ACT, 2000, с. 355.)
[Закрыть].
Следовать божественной колеей – значит видеть божественные деяния во время нашей внезапной паники, наших проекций, нашей ярости, воздействия всех комплексов, которые имеют над нами власть, – видеть (как описывали древние греки) Медею, убивающую своих детей, Эдипа, который лишается зрения, ощущая тяжкое проклятие богов, преследующее его семью на протяжении поколений.
Мне вспомнился один пациент, Ханс-Питер, отец которого был неграмотным фермером, иммигрировавшим в другую часть страны. Недостаток образования, диалект и бедность отчуждали его от общины. Отец мог внешне выражать себя лишь в бессмысленной нецензурной брани. У него был обрез: он боялся своих соседей. Он постоянно с ними ссорился, иногда дело доходило до драки. Ханса-Питера, как и двух его старших братьев, постоянно избивали. Только четвертый сын, пораженный «святой болезнью», эпилепсией, избежал насилия и стал взрослым, не испытывая серьезных проблем, связанных с вступлением в сообщество, и вообще постоянной ненависти к жизни. Два старших брата оказались под воздействием насилия и, естественно, его отыгрывали. ‹
Ханс-Питер оказался между двумя мирами. Очутившись в таком подвешенном состоянии, он интериоризировал атмосферу насилия, в которой вырос, и страдал от постоянных приступов депрессии. К тому же он получил свою долю шрамов. Оказавшись в армии, он взбунтовался против начальства и был отправлен в дисциплинарный батальон. Он не отвечал на запросы кредиторов и не платил дорожные штрафы, зато смог получить диплом инженера. В процессе анализа он пришел к осознанию того, как мог жить, испытывая проклятие богов. Его отец и вся его родословная находилась под влиянием Ареса-Марса. Когда он по-настоящему усвоил, что несет на себе все бремя этого бога, он вместе с тем смог распознать существующие у него возможности выбора. Его отец находился под сильным воздействием неизвестного бога, которым он был просто одержим, но у Ханса-Питера были и другие боги-покровители. Чтобы стать самим собой, ему пришлось осознать, что ему предназначено судьбой снять заклятье, наложенное сумасшедшим богом на его семью.
Пользуясь метафорами, например, «семья, находящаяся во власти Ареса-Марса», мы тем самым признаем, что часть психики может расщепляться и проецироваться на других или же получить достаточную автономию, чтобы развиваться и взять ответственность за это на себя. Важно не спутать Самость с идеей Бога. Идентификация человека с расщепленной энергией может привести к опасной инфляции, например, к комплексу фюрера. Психика – это основа для возможного осознанного или бессознательного божественного воплощения, но идентификация с таким воплощением – это сумасшествие. Задача Эго – вступить в диалог с богом, то есть с энергией, воплощающей Образ Бога. В письме к пастору Дамуру в 1932 году Юнг поясняет:
«Человеческая психика и ее основа абсолютно недооцениваются, как если бы Бог обращался к человеку исключительно по радио, через газеты или даже в проповедях. Бог никогда не говорит с человеком иначе, чем через его психику, и психика понимает такое обращение, и мы ощущаем его как нечто, относящееся к психике. Тот, кто называет это психологизмом, отрицает око, которое принадлежит солнцу» [145]145
Letters, vol. 1, p. 98.
[Закрыть].
Следовать божественной колеей – значит отдавать дань чувственному восприятию воплощенных архетипических образов, которые могут составлять ткань сновидения, присутствовать в соматическом недомогании или даже в политическом событии. Образы, которые рождаются только в голове, неполноценны, как часть потомства Зевса. По существу, это идеологии, обреченные на разложение и быстрый распад, независимо от того, в какой мере они изначально могут наполнить Эго энтузиазмом.
Когда мы понимаем, что человеческая психика – это основа божественного восприятия, молот и наковальня божественной сущности, мы познаем, по выражению Блаженного Августина: «То, что ты ищешь, находится рядом и уже идет тебе навстречу» [146]146
Исповедь, стр. 146. Сравним с изречением Паскаля: «Утверждая себя, тебе не найти меня, если ты не нашел меня». (Мысли, 553, стр. 149).
[Закрыть]. Юнг добавил:
«Во все предшествующие эпохи люди в той или иной мере верили в бога. Однако непредвиденное обеднение символики привело к тому, что мы смогли заново открыть для себя богов в качестве психических факторов, то есть архетипов бессознательного… Все это было бы совершенно невозможно в ту эпоху или в той культуре, в которой в изобилии существовали символы» [147]147
«Archetypes of the Collective Unconscious», The Archetypes and the Collective Unconscious, CW 9i, par. 50.
[Закрыть].
Боги, которые когда-то ощущались как эфемерные, в настоящее время считаются драматическим воплощением космических законов, воплощением которых являемся и мы сами, так как не отделяем себя от них. Эта встреча с богами не может произойти только по желанию; то, что при желании Эго может погрузиться на необходимый уровень психики, – это иллюзия.
Возвращение к истокам, то есть к реальности психики, часто заставляет человека отказаться от психологически удобного и стабильного группового мышления. Тогда он выпадает из ценностной системы сообщества. Более того, его приближение к истокам может произойти при условии смерти Образа Бога, который существовал в его прошлом. (Вспомним о женщине, которая сказала мне: «Моя индивидуация началась со смерти бога».) Часто с утратой прежней определенности приходит великое одиночество, заставляя многих людей превращаться в стадо, чтобы защититься от реальности живых богов. Фактически без всякого цинизма можно заметить, что задача многих религиозных институтов заключается в том, чтобы защитить свою паству от религиозных переживаний! Если человек не подчиняется легковесным уговорам толпы, то, по выражению Юнга, «ему следует отправиться на Поиски; тогда он должен узнать, что говорит его душа; тогда он должен пройти через одиночество на еще не сотворенной земле» [148]148
The Symbolic Life, CW 18, par. 673.
[Закрыть].
Какое грандиозное открытие случается: человек узнает, что хочет сказать его душа! При таком отношении к реальности божественного странствия человеческая жизнь полна достоинства и устремлена к цели, как бы ни был труден путь. Прежде всего человек убеждается в существовании фундаментальной космической жизненной энергии. Юнг полагает:
«Когда вы находитесь в темноте, вам открыта возможность только к самому доступному: то есть к сновидению. И вы можете быть уверены, что сон – ваш ближайший друг, он друг тех людей, которые больше не следуют традиционным избитым истинам и впоследствии становятся одинокими» [149]149
Там же, par. 674.
[Закрыть].
Если же кризис эпохи является религиозным, а личностный кризис – невротическим, то задача заключается в том, чтобы вместе с водой не выплеснуть ребенка. Эрих Фромм совершенно справедливо предостерегает нас:
«Вопрос заключается не в религии, а в том, что это за религия: та, которая способствует человеческому развитию, раскрытию особых человеческих возможностей, или религия, которая их сковывает и парализует… Мы можем интерпретировать невроз как некую особую индивидуальную форму религии или еще точнее – как регрессию к первобытным формам религии, которые находятся в конфликте с официально признанными формами религиозной мысли» [150]150
Psychoanalysis and Religion, pp. 26-27.
[Закрыть].
Не обращать внимания на присутствие богов или же считать его относительным – значит глубоко увязнуть в трясине модернизма. Игнорировать богов фактически значит получить гарантию, что они точно вам отомстят; эта месть примет форму либо индивидуального невроза, либо ужасных исторических событий.
Призвание души приглашает человека в путь, нравится ему это или нет. С одной стороны – разные теологические и политические тоталитарные идеи. С другой – свободный релятивизм культуры, потерявшей свою основу. Как отмечалось в первой главе, бремя смысла почти полностью возложено на светские институты. Если говорят, что даже в неврозе можно отыскать следы раненых, замученных и отверженных богов, значит, можно утверждать, что божества существуют везде, что следы присутствия богов очевидны, несмотря на внешний налет светскости и профанацию.
Однако в этой путанице кое-что проясняется. Первое: погружение в глубину в любой форме приводит к появлению образа-посредника и образа-проводника. Сам по себе этот образ не является божественным, но какое-то время несет в себе божественную энергию. Во-вторых, мы не можем навсегда сосредоточить эту энергию в образе, который выбрали для поклонения. Она живет своей собственной жизнью и покидает его, чтобы проявиться где-то еще, или уходит в потусторонний мир. В третьих, вся тяжесть смысла неизбежно ложится на плечи каждого конкретного человека. Ни один из нас не может совершить странствие за другого. Тот, кто отправился в странствие лишь для того, чтобы избежать вполне естественного страха и одиночества, просто решил прожить свою жизнь впустую. Все, что требуется, – это принять одиночество и страдание, сохраняя мужество и спокойствие, а также исполненное веры пристальное внимание к движениям психики.
Каким бы трудным ни было это странствие, оно снова приведет человека к богам. Именно тогда, когда мы, внимая движениям своей души и опираясь на контекст всей истории, решили, что боги ушли, у нас появляется ощущение, что они снова находятся внутри нас. Мы не можем постичь таинство, но можем следовать ему. Как заметил Юнг в 1937 году на лекции, прочитанной в Йельском университете,
«никто из нас не может знать, в чем заключается конечный смысл происходящего. Поэтому мы должны принимать его так, как мы его переживаем. И если это переживание помогает нам сделать свою жизнь более здоровой, чтобы она приносила удовлетворение вам и вашим близким, то можно спокойно сказать: „Это была Божья благодать“» [151]151
«Psychology and Religion», Psychology and Religion, par. 167.
[Закрыть].
На просторах космического океана
В последней главе своей книги «Перевал в середине пути» я привел такое сравнение: часто человек оказывается в ситуации, похожей на пребывание на борту корабля, который только что перенес сильный шторм. Обернувшись назад, мы не видим порта, в который можно вернуться; впереди – лишь бескрайний горизонт. Нет ни капитана, ни команды. Находясь в полном одиночестве, мы должны решить, отдаться на волю волн и просто завалиться спать в надежде, что корабль прибьет к какой-то уютной пристани, или же вцепиться в штурвал обеими руками и поднять парус. Этой же метафорой пользуется Джон Бэрримэн:
Остановиться или двигаться – безразлично:
Точно сказать ничего нельзя.
Но есть одно твердое убеждение:
Никто из нас не смог выдержать до конца.
Судно остановилось в тумане.
Никто на борту корабля не заметил,
Куда плывет корабль.
Пища уже на исходе, любовь истощилась, бессонница…
Море темно и, как известно, бездонно.
Где же лоцман, тот, кто знает, где берег, Тот, кто знает,
Как его голос, которому так почтительно внемлют,
Мог указать нам путь, долетая из глубин океана?
Традиционные персонажи
Больше не играют свои заученные роли
А снимают их с себя
Согласно колдовскому заклятию времени [152]152
«Conversation», The Dispossesed, p. 42.
[Закрыть].
Прежние авторитеты потеряли свою власть, карты исчезли. Время заколдовано, и те, кто дрейфует в космическом океане, подвергаются опасности. Им остается только поднять паруса.
Мифы, которые распространились среди людей всего мира, указывают на разные стороны жизни и представляют собой огромное богатство. Можно провести всю свою жизнь, читая эти сокровища и размышляя над ними. Но чем больше их читаешь, тем больше шансов вернуться на прежний путь, к прежним вопросам. Место и время могут измениться, но паттерны жизни сохраняются и ждут, пока мы их узнаем.
Такую метафорическую схему, позволяющую нам распознать эти паттерны среди изобилия мифологического материала, я назвал «космической драмой». Если взять все мифы всех народов за все времена и соединить их, в итоге получится история человечества со всеми изменениями, которые она претерпела. Такая история должна быть крайне драматичной, ибо она не стоит на месте, а представляет собой процесс, диалектическое движение, вселенский вневременной ритм. Ни в одном конкретном мифе невозможно увидеть всей истории в целом или всех паттернов, но каждый из них будет представлять собой по крайней мере один мотив разыгрывающейся космической драмы. Постигнув всю эту повесть целиком, мы могли бы определить, где именно каждый мифологический мотив, включая наши собственные традиционные мифические мотивы, соответствует более общей структуре. Более того, мы могли бы увидеть, где наша личная жизнь становится частью этой вневременной драмы. Вследствие крайней духовной пустоты, особенно характерной для нашего времени, исцеляет само знание того, что мы являемся участниками гораздо более масштабного ритма. Смысл нашей жизни вытекает из индивидуационного странствия, которое тесно переплетено с космической драмой.
Понятие космической драмы помогает нам идентифицироваться с повторяющимися паттернами, с мотивом и движением, которые наполняют информацией каждый миф, а также с тем, как внеисторические паттерны воспроизводятся в жизни каждого отдельного человека. Истоки и завершения этой великой драмы всегда окутаны таинством, но каждый человек призван воздавать дань этому таинству. Становясь самим собой, насколько это возможно (именно этот процесс Юнг называл индивидуацией), человек выполняет более масштабную историческую миссию. Это не форма нарциссизма, ибо зачастую в соответствии с призванием мы идем по иному пути по сравнению с тем, который выбрало бы Эго. Зачастую это примиряющее переживание. При этом человек воздает должное таинству, решая свою часть космической задачи.
Послание космической драмы известно нам по высказыванию: «Онтогенез повторяет филогенез». Каждый представитель человечества несет в себе генетический код и архетипическую структуру. Таким образом, глядя на космическую драму, мы должны видеть в ней два уровня одновременно: историю человеческого рода и историю человеческой личности. И, как любая драма, она имеет свою структуру. По моему представлению, она состоит из четырех актов: хаоса, сотворения, отделения и возвращения.
1. ХАОС
Что существовало перед началом бытия? Что стало его первопричиной? Наш ограниченный интеллект спотыкается, протягивая нить Ариадны обратно, через лабиринт воображаемого времени и оставляя ее конец в хаосе, в первичной питательной среде, в космическом океане, в хтонической грязи и слизи, в мутном потоке первоосновы. У каждого народа есть свои метафоры этого предсостояния, существующего перед появлением сознания, а, значит, и памяти, поэтому его описать невозможно. Это метафора того времени, когда у земли не было формы и не существовало человечества. В человеческой жизни этот период соответствует эмбриональному состоянию, когда мы, не ощущая времени, плаваем в океане бессознательного, увлекаемые великими течениями приливов крови и протеина.
2. СОТВОРЕНИЕ
В какой-то предначальный момент это произошло, все сдвинулось с мертвой точки. Но что такое «это», великий катализатор? Нам это неизвестно, поэтому приходится искать образы, которые позволили бы извлечь из бессознательного нечто напоминающее смысл, метафору, переносящую нас из непознаваемого мира в познаваемый. Разные племена находят разные метафоры, которые эмоционально их затрагивают. Для одного племени возвещает бог, для другого происходит совокупление земли и неба. Как только сталкиваются между собой Великие динамические силы, возникает бытие.
Независимо от метафоры существует некий толчок началу и развитию процесса. Космическое яйцо дает трещину. Уроборос расщепляется на противоположности. В пустоте совершается зачатие и рождается плод. В таких драматических муках совершается таинство рождения, которое приводит в движение две великие силы: одна из них движет историей, другая – личностью. Мы можем назвать эти силы эросом и логосом. Эрос – энергия слияния, которая ищет связи, воссоединения и синтеза. Логос – энергия, которая разделяет, дифференцирует, отсеивает и развивает. Эрос вызывает потребность воссоединения с окружающими, с природой, с богами. Логос включает в себя потребность в дифференциации на клеточном уровне, а затем в обретении и развитии сознания.
3. ОТДЕЛЕНИЕ
Для того чтобы нечто существовало, оно должно как-то отличаться от всего остального. Я – это я, потому что я – не вы и не дерево, которое растет неподалеку. Для определения сущности нужны полярности. Свет и темнота, день и ночь, жизнь и смерть, мужское и женское и так далее. Младенец, плавающий в космическом океане материнской утробы, не имеет собственной идентичности, ибо у него нет противоположного ему Другого. Отделение от матери происходит очень болезненно. Выброшенный насильно в мир ослепительного света, оглушительных звуков, земного тяготения и отчуждения, младенец получает чрезвычайно серьезную травму. Рождение – это потеря связи, лишение благодати, погружение в мир смертности. Однако без такого разделения не было бы личности, ибо она существует только в своей обособленности.
Полярность противоположностей критична для рождения человека. Мы живем такой же инстинктивной жизнью, как животные, но ощущение этой критической полярности создает условия для пробуждения от инстинктивной спячки и появления способности к осознанию, переработке и запоминанию информации, а также осознанных намерений и желаний. Это парадоксальный разрыв пуповины, связывающей племя с миром инстинктов и мать с младенцем; он способствует появлению сознания и дает возможность стать человеком. Полярность создает сознание, сознание создает возможность выбора, из возможности выбора формируется нравственная чуткость, а нравственная чуткость способствует развитию зрелости.
У каждого сообщества был исторический момент, когда оно совершило огромный качественный скачок от инстинктивного удовлетворения к сублимации. (В некотором приближении такое великое качественное изменение можно увидеть, например, в последних книгах Библии, особенно в Книге Иова, а также в «Орестее» Еврипида.) Наши братья по разуму жили, подчиняясь инстинктивным ритмам. Они собирали пищу на зиму, спали, совокуплялись, избегали опасности, но при этом не называли себя по имени, не знали таких абстрактных понятий, как деньги и справедливость, не имели неврозов, не обожали и не убивали своего соседа под воздействием политических лозунгов. Все перечисленное выше требует рефлексивного осознания.
Развитие сознания происходит по спирали. С каждым витком этой спирали человек все больше удаляется от инстинктивной жизни. При движении по спирали сообщества или личности обретают все больше контроля над инстинктивным и природным миром, но при этом несут соответствующие потери. Зазор между инстинктивной жизнью и сознанием называется неврозом, который является неизбежной платой за эволюцию. Чем больше развивается сознание, тем тяжелее бремя ответственности. Рост и зрелость сообщества и отдельной личности означают движение по спирали к еще большему осознанию, очередному ощущению отделения и подъему на следующий виток развития.
4. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Вместе с тем именно отделение, заставляющее сознание развиваться, приводит к тяжелым страданиям. Чем больше человек отдаляется от инстинктивной жизни, тем больше он удаляется от дома и тем тяжелее становятся его страдания. У всех народов есть свой миф о Золотом Веке, об Острове Счастья, о том безмятежном времени, когда не было сознания и страданий. Разумеется, тогда их самих еще не было, но были их великие предки, их Предтечи. Возможно, такую ностальгию вызывает именно наша генетическая память. Если наши предки действительно жили в золотом веке, сменившемся серебряным, а затем бронзовым веком, а мы живем в железном веке, то правда и то, что боги бродили по земле и вещали нашим предкам из воспламенявшихся кустов, морских пучин и прямо из-под земли. Нет, сейчас нас там нет, но мы бы хотели там быть.
Каким бы привлекательным ни казалось со стороны положение взрослого, сознание и ответственность все же обременяют человека. Каждому из нас крайне необходимо время от времени сбрасывать это бремя и возвращаться к более простой жизни. С течением времени в каждой культуре в каждую эпоху и в жизни большинства людей развивались по крайней мере три повторяющихся паттерна. Каждый из них, независимо от степени его осознания, воплощает отступление человека от странствия, полного лишений и всепоглощающего страха перед океаническими глубинами. Эти паттерны таковы: инфантилизм, химическая регрессия и идеологическая зависимость.
ИНФАНТИЛИЗМ
Считаться взрослым совершенно не значит достичь определенного возраста или размеров тела. Это означает определенный уровень развития сознания и личной ответственности. Жалобы на судьбу, на семью, в которой вы родились, на родителей или неподходящий исторический момент представляют собой типичные примеры проявления инфантилизма. Еще один пример – ожидание того, что о нас позаботится кто-то другой. Одно из двух великих заблуждений, с которыми человечество расстается тяжелее всего, – это фантазия о Добром Волшебнике – человеке, который войдет в нашу жизнь и наладит ее, сделает осмысленной и избавит от страданий. Другая фантазия – фантазия о «бессмертии», в которой смертная нить, связывающая всех нас с условиями человеческого бытия, имеет отношение только к другим людям. Проживание жизни в нарциссическом самодовольстве, поиски быстрого наслаждения и систематическое избегание боли и ответственности за себя и за других были и остаются общими характерными чертами инфантилизма. К великому сожалению, они присущи очень многим нашим современникам. В жизни столько соблазнительного комфорта, столько суррогата и вуайеризма, столько попыток избежать падения в пропасть, которую приходится ежедневно преодолевать.
ХИМИЧЕСКАЯ РЕГРЕССИЯ
С незапамятных времен люди принимали разные химические вещества в надежде обрести мистическое видение. Начиная с пьяных до сумасшествия участников дионисийских ритуалов и верующих, причащающихся вином-кровью Христа, до индейцев из Нью-Мексико, употребляющих мескалин, химические препараты использовались в рамках ритуального процесса, чтобы вступить в контакт с трансцендентным. Но гораздо чаще пища, наркотики, табак и алкоголь употреблялись для того, чтобы заглушить боль в процессе психологического взросления и притупить ощущение отделения. Чем больше культура теряет свою опору в мифологии, тем больше она подвергается насилию. Такие препараты позволяют на какое-то время заглушить душевную боль, оградить человека от превратностей судьбы, однако ценой, которую он за это платит, становится снижение уровня сознания, определяющего его последующее развитие.
Рефлекторное возвращение человека к химическим веществам влечет его обратно, в ложе Матери. Их употребление – только способ справиться с тревогой. Чем больше разрыв с мифологическими истоками, тем выше уровень экзистенциального страха. В процессе регрессивного влечения человек испытывает кратковременную связь с Другим и через него достигает нечто похожее на ощущение целостности. Это ощущение может продолжаться лишь короткое время, а следовательно, постоянно требует повторения. Так формируется зависимое поведение; при этом поиск необходимой связи с Матерью имеет внешнюю зависимость от пищи, химических препаратов или тепла, исходящего от тела другого человека. Боль отделения становится такой сильной, что человек ставит перед собой цель «не чувствовать боли», «ощутить внутреннюю пустоту», «превратиться в камень», «вычеркнуть из памяти». Так как каждый из нас проявляет зависимое поведение, то есть рефлекторную реакцию на повышенный уровень тревоги, то все мы испытываем воздействие паттерна, тормозящего эволюционное развитие по спирали сознания.
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЗАВИСИМОСТЬ
Третий общеизвестный путь, позволяющий избежать тяжкого бремени осознания, – подчинить его идее группы или Великому Кормчему. Мы были свидетелями того, как целые народы отказывались от индивидуального сознания и своих моральных ценностей, истово поклоняясь харизматическому лидеру и следуя за ним. От Джонстауна до евангельского фундаментализма и далее до торговых обольщений, к сожалению, мы видим плоды соблазна группового мышления. Каждая идеология основана на некоторой идее, быть может, даже на хорошей идее. Но любая идеология, которая подвергается унификации, чтобы стать общеприемлемой, грешит отсутствием сомнений и внутренней критики и разделяет людей на два лагеря, – такая теория начинает служить дьяволу. Любая идеология: религиозная, политическая и даже психологическая, которая упрощает сложный миропорядок, чтобы сделать человеческую жизнь более комфортной, – служит дьяволу. Люди, предлагающие легкие ответы, не понимают сути вопроса. Оставаться внутри идеологии вместо личностного развития, в процессе которого человек обязательно испытывает жизненные страдания, – это еще одна разновидность регрессии.
