Текст книги "Гробница"

Автор книги: Джеймс Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Глава 32
Перемена кожи

Револьвер оказался в руке Холлорана за несколько секунд до того, как дверь полностью открылась.

На пороге стояла Кора. Ее смутил вид наведенного на дверь оружия.

– Прошу прощения, – дрогнувшим голосом произнесла она. – Я должна была постучаться.

Он жестом пригласил ее войти, поднимаясь с постели и присаживаясь на ее край. «Браунинг» лег обратно на тумбочку у изголовья кровати.

– Как чувствует себя Клин? – спросил он.

Кора закрыла дверь и прислонилась к ней, сложив руки спереди – пальцы сплетались «замком».

– Он не выходил из своей комнаты с тех пор, как мы приехали в Ниф.

– За доктором послали?

Девушка отрицательно покачала головой:

– Феликс не разрешил. Он сказал, что болен псориазом – редким кожным заболеванием; обострения повторяются через каждые несколько лет. Он сказал, что причин для беспокойства пока нет.

– Значит, болезнь... Однако мне показалось, что он относится к ней не столь уж спокойно и пренебрежительно, как ты говоришь. Он был испуган и взволнован, когда Палузинский помогал ему добраться до постели. Ты не помнишь, за последние несколько лет, которые ты провела рядом с ним, у него случались подобные обострения?

– Нет.

– Надо бы послать за доктором, чтобы он осмотрел Клина.

– Он строго-настрого наказал нам не делать этого. Распорядился, чтобы его не тревожили и попросили Кайеда и Даада подняться к нему, как только они приедут из Лондона – у них есть какие-то специальные притирания, которые помогают при его болезни, – она растерянно посмотрела на Холлорана. – Но мне, наверное, не следовало тебя беспокоить. Ты устал.

– Ну, душ и переодевание освежили и взбодрили меня. Мне даже удалось перекусить бутербродом, – он протянул руку. – Кора, мне нужно поговорить с тобой. Иди ко мне.

Казалось, она колеблется. У Холлорана мелькнула мысль, что девушка сейчас повернется и уйдет, но она подошла к его раскрытой постели и остановилась рядом с ним.

– Садись рядом, – сказал он.

Она села так близко, что Холлоран сперва удивился, но девушка придвинулась еще ближе, прижалась, положив голову ему на плечо, и он обнял ее, радуясь, что стена недоверия между ними, кажется, разрушена.

– Лайам, – шепнула она, – у меня такое странное чувство, словно я чем-то напугана или мне угрожает опасность...

– Я понимаю. Мне и самому становится как-то не по себе, стоит мне очутиться здесь.

Она чуть приподняла голову и посмотрела ему в лицо.

– У тебя тоже?

– Может быть, мы все заразились этим неврозом от Клина. Он сумасшедший, ты знаешь это?

– Иногда мне хочется, чтобы и на самом деле было бы так – вдруг легче станет... Но это не так. У Клина неустойчивая психика, он, как ты сам сказал, неврастеник, но он не помешанный, Лайам... «не совсем» помешанный. – Он считает, что ты продаешь секреты, принадлежащие корпорации. Холлоран умышленно сообщил ей свою новость в столь резкой и грубоватой форме. Это неожиданное замечание так или иначе должно было смутить девушку, может быть, поразить ее или вывести из себя. Он ждал, какова будет ее реакция на его слова.

– Ты подшучиваешь надо мной. Этого не может быть, – недоверчиво сказала она.

Он взял ее руку в свои, теперь уже нисколько не сомневаясь в ее верности Феликсу Клину.

– Боюсь, что в конце концов я окажусь даже слишком прав. Весь сегодняшний шум в «Магме» поднялся именно из-за этого. Кто-то выдал вашему главному конкуренту недавно открытые месторождения меди.

– Как, это опять случилось?

Он кивнул:

– И Клин указал на тебя, как на главное виновное лицо.

– Но почему? Я не...

Холлоран пожал плечами:

– Ближе тебя к нему не стоит никто.

Кора отстранилась от него; напряженно глядя в одну точку, она, казалось, не видела ничего вокруг себя.

– Как он мог вообразить такое? Лайам, я...

Он снова прижал ее к себе.

– Я знаю, что ты здесь ни при чем, но может быть, Клин преследует здесь собственные тайные цели и руководствуется одному ему понятными соображениями. Кто может знать, что придет в голову такому непредсказуемому человеку?

– Я до сих пор не могу понять, в чем он обвиняет меня.

– "Я" до сих пор не могу понять, что заставляет тебя быть столь преданной этому недоношенному ублюдку.

Она долго молчала. Потом сказала, чуть не плача:

– Я завишу от него. Он... он для меня – словно наркотик, Лайам. Он нужен мне, понимаешь?

– Я думаю, ты такая же сумасшедшая, как он.

– Нет! Не говори так, ты не знаешь...

– О чем же я не знаю, Кора? – спросил он со злостью. – О том, что за ерунда происходит меж тобой и Клином?

Она всхлипнула.

– Помоги мне, Лайам, – тихо сказала девушка. – Пожалуйста... помоги мне.

– Чем я помогу, если я не знаю, что случилось?

Кора начала дергать пуговицы на своей кофточке. Руки у нее дрожали.

– Сделай так, как ты делал предыдущей ночью. Возьми меня. Только будь нежным, как в тот раз, когда... Я хочу, чтобы ты сделал это сегодня, сейчас.

Сбитый с толку, растерянный Холлоран встал с постели и подошел к двери. Он запер ее.

* * *

Плотные шторы были опущены, и в комнате царил полумрак. Разрозненные предметы из коллекции древних редкостей казались темными массивными фигурами, по непонятной причине попавшими в жилое помещение. От курильницы с зажженными благовониями, стоящей в дальнем темном углу, исходил тяжелый, приторный запах мускуса. Стены и деревянные предметы обстановки комнаты были украшены знаками Зодиака, изображениями рогатых зверей и крылатых тварей; некоторые предметы были помечены, словно клеймом, грубым знаком ока. Книги в беспорядке были разбросаны по полу. Громадная кровать с балдахином стояла возле одной из стен; занавеси из легкого материала красивыми складками ниспадали с верхних перекладин навеса, которые поддерживали четыре прочные деревянные столба, стоящие по углам кровати, украшенные искусной и затейливой резьбой.

Из-за занавесей слышалось тяжелое, хриплое дыхание.

Клин лежал на кровати. Коже на его обнаженном теле потрескалась и шелушилась. Мертвая ткань сходила с воспаленных, изъязвленных участков, отпадая мелкими чешуйками, тонкими, как папиросная бумага.

Медленно, словно все силы покинули его, Клин поднял руку и поднес ее ближе к глазам. Мрак под балдахином был еще гуще, чем в комнате, и поэтому ему удалось разглядеть только глубокие трещины на коже, покрывающие причудливым сетчатым узором всю поверхность его руки. Бессильно уронив руку вдоль тела, Клин всхлипнул, и его плечи и грудь затряслись от рыданий.

«Не может быть, ведь еще не время. Ритуал был совершен, и душа вновь обрела свою силу. Жертва была принесена. Однако теперь внешняя оболочка сходит, и тело чувствует боль. Но почему? Что это значит?»

Его тело, покрытое ужасными трещинами и чешуйками мертвой кожи, опять заколыхалось в судорожном рыдании, и он почувствовал, как натягивается и лопается нежная, тонкая, сухая кожа, стоит только ему сделать очередное резкое движение.

"Нужно лежать спокойно. Нужно не двигаться и ждать, когда приедут Азиль и Юсиф со своими облегчающими боль целебными бальзамами. Это случилось так скоро, так неожиданно!.. И никогда еще не было так больно! Скорее, мои друзья, поторопитесь, принесите мне свои смягчающие ароматные мази! Сжальтесь надо мной. Избавьте меня от этих ужасных, унизительных страданий!

Клин постарался овладеть собой, успокоить бурное дыхание, но даже сейчас при малейшем его движении – простом колыхании груди при вдохе и выдохе – мертвая кожа опадала с его тела. Он застонал – этот жалобный звук пробудил в нем еще большую жалость к самому себе, и соленые слезы обожгли воспаленную кожу вокруг глаз.

И пока он лежал здесь, погружаясь в мрачное отчаянье, где-то в глубине подземелья, в темном подвале Нифа, в гробнице, раздался удар, подобный громовому раскату, от которого вздрогнули стены дома.

Глава 33
В сторожке

Стоя на своем посту у парадного подъезда, Монк заметил агента «Ахиллесова Щита», быстро спускающегося вниз по широкой лестнице, и американца охватило любопытство: что несет этот невысокий худощавый человек в своей черной сумке? Полные губы обезьянообразного телохранителя Феликса Клина сложились в презрительную усмешку, а мускулы огромного тела напряглись, когда Холлоран подошел ближе.

– Я собираюсь тщательно осмотреть поместье, – сказал Монку Холлоран. – Можете отчаливать. Дурацкая затея.

Грубая реплика Монка, произнесенная пискливым голосом, позабавила Холлорана.

– Я отправлюсь в машине, – прибавил Холлоран, не подав виду, что он расслышал бормотание Монка. – Вы не получали вестей от арабов о состоянии здоровья Клина?

Кайед и Даад приехали из Лондона несколько часов тому назад, и, узнав, что случилось с их господином, тотчас поднялись в его покои.

– Они еще не выходили, – ответил Монк, покачав головой.

– Ладно. Будем надеяться, что жизнь Клина вне опасности, и все окончится благополучно. Заприте дверь за мной, когда я уйду, и не открывайте ее никому до тех пор, пока я не вернусь обратно. Я возьму с собой запасной ключ, но перед тем, как войти, я предупрежу вас, чтобы избежать всяких досадных недоразумений. Если я постучу три раза, значит, что-то случилось, и я пришел не один. Если опасность будет близко, я стукну еще три раза. Вы запомнили?

Вместо ответа Монк презрительно усмехнулся и фыркнул.

– Обходите дом каждую четверть часа, и каждый раз тщательно осматривайте окна и двери. Проверяйте, надежно ли они заперты.

– Еще чего! – резкий голос телохранителя подчеркивал грубость его реплики – американец явно искал ссоры с Холлораном.

– Выполняйте распоряжения, – спокойно сказал ему Холлоран. – Я вернусь примерно через час. Если кто-то будет звонить, оставьте мне записку. Вы запомнили, что я сказал?

– Вы считаете меня ослом, Холлоран?

– Вы сами знаете об этом не хуже меня.

Монк сделал глубокий вдох; нагнув голову, словно разъяренный бык, грозящий тореадору своими рогами, и расправив плечи во всю ширину, он сделал шаг к Холлорану, но тут же остановился, словно споткнувшись – холодный, тяжелый, прямой взгляд его противника заставил американца замереть в напряженной позе.

Холлоран прошел мимо Монка и отпер одну створку входной двери. Выходя наружу, он вздрогнул от порыва холодного ветра. На секунду ему показалось, что наступающее лето сменилось первым зимним заморозком. Обернувшись, он громко приказал американцу запереть дверь и вынуть ключ из замка, и, сойдя со ступенек крыльца, шагнул на дорожку.

Похолодало, но ночное небо было чистым. Ущербная луна висела низко над горизонтом. С другой стороны набегали грозовые тучи. Склоны холмов и озеро казались темно-серыми; на их фоне чернели расплывчатые очертания деревьев и кустов. Озеро было на удивление спокойным – даже малейшая рябь не набегала на его чистую гладь, хотя ветви деревьев качались на ветру, и трава шелестела, наклоняясь к земле.

Холлоран сел за руль «Мерседеса», положив черную сумку на пассажирское сиденье рядом с собой. Включив мотор, он тронулся прочь от дома; под шинами заскрипел гравий, ровный свет фар падал на дорогу впереди. Плавно разворачивая машину, он взглянул на заброшенный сад – деревья, когда-то аккуратно подстриженные в виде правильных фигур, теперь имели сходство с чудовищами, порожденными воображением художника-сюрреалиста. Истерзанные ножницами садовника ветви напоминали скрюченные, бесформенные конечности, которые тянулись к старинному особняку – словно застывшие в немой сцене мученики простирали к дому свои истерзанные руки.

Холлоран свернул на дорогу, ведущую к главным воротам усадьбы. Вскоре машина въехала в лес; лучи фар освещали стволы деревьев, пробиваясь сквозь густой низкий подлесок. Холлоран поглядывал по сторонам, следя за дорогой и придорожными кустами, ожидая, что вот-вот в зарослях промелькнут силуэты шакалов, но сейчас звери не подходили близко к дороге. Холлоран невольно вздрогнул, услышав резкий треск, раздавшийся почти над его самым ухом. Он повернул голову – ветка, которую зацепила машина, еще качалась. Едва заметным поворотом руля он вывел «Мерседес» на середину пустой дороги – до сих пор автомобиль двигался вдоль обочины.

За последним поворотом показались железные ворота усадьбы – до них оставалось не более нескольких сотен метров абсолютно прямой, ровной дороги. Холлоран снял ногу с педали акселератора. Фары осветили узорную чугунную решетку, и Холлоран приглушил их свет. Он нажал на тормоз, и машина медленно подъехала к сторожке у ворот.

«Мерседес» свернул в старую, неровную колею, и, несколько раз покачнувшись на неровной тропинке, остановился перед старым двухэтажным зданием. Холлоран выключил фары и заглушил мотор.

Дом был погружен во тьму. Ни луча, ни малейшего отблеска света не пробивалось сквозь темные, давно не мытые оконные стекла. Холлоран подождал еще несколько минут, наблюдая за домом из машины – в этот ночной час сторожка показалась ему еще более угрюмой и мрачной, словно последние живые существа покинули ее много лет назад.

Дом не подавал никаких признаков жизни. Но это отнюдь не означало, что внутри никого нет!

Не включая свет в кабине «Мерседеса», Холлоран чуть нагнулся над передним пассажирским сидением, где стояла его черная сумка. Расстегнув ее застежку-"молнию", он нащупал короткоствольный автоматический пистолет, приподняв его всего на несколько сантиметров над дном сумки. Убедившись в том, что оружие не зацепилось за подкладку сумки и его можно быстро вытащить в случае необходимости, он бережно уложил автоматический пистолет обратно и взялся за ручку дверцы «Мерседеса».

Ветер растрепал его волосы, когда он вылез из кабины, всматриваясь в окна второго этажа здания. Луна чуть показывалась из-за крыши дома; фасад сторожки, на который не падал ни один тусклый луч, казался темным провалом в неизвестный мир; прямоугольники слепых окон были едва различимы на фоне кирпичных стен.

Холлоран снова ощутил на себе взгляд того, кто скрывался в заброшенной сторожке. Крепко сжав в руке сумку с автоматическим пистолетом, он скрылся во мраке тени, которую отбрасывал двухэтажный дом.

* * *

Телефонный звонок застал Чарльза Матера за просмотром разных газет и журналов. Тот, кто позвонил Плановику в поздний воскресный час, избавил его от неприятного занятия: Матер просматривал криминальную хронику британских и иностранных периодических изданий, выискивая сообщения о вылазках террористов – как одиночек, так и различных группировок и незаконных формирований. Неспособность правительств разных стран справиться с этими бандитами, несмотря на неоднократные заявления о решительных мерах, предпринятых в целях борьбы с терроризмом, и клятвенные обещания некоторых высокопоставленных лиц покончить, наконец, с незаконными вооруженными формированиями, вызывала горькую усмешку на губах Матера. Под прикрытием фальшивых лозунгов о свободе вероисповедания и других свободах создавались целые армии, целью которых были незаконные действия на территории соседних государств. Политики утверждали, что преступления, совершенные террористами – это малое зло, с которым приходится мириться во избежание большего зла. Но Матер думал, что недалек тот час, когда весь цивилизованный мир объявит «войну законов» международному терроризму и тем странам, а также отдельным лицам, которые оказывают активную политическую поддержку и финансовую помощь разным террористским группировкам.

Матер встал из-за обеденного стола, отложив очередную газету. В стопке у его ног лежала целая груда просмотренной периодики. Прихрамывая, Плановик прошел к телефонному аппарату в холле.

– Я здесь, – объявил он Агнессе, которая, вне всякого сомнения, наслаждалась рюмочкой хереса перед экраном телевизора.

– Матер слушает, – сказал он, предварительно вынув изо рта курительную трубку.

– Простите, что пришлось побеспокоить вас. Говорит Сэр Виктор Пенлок. – Сэр Виктор? – мысли Матера понеслись вихрем – он понял, что серьезный, озабоченный тон главы «Магмы» может означать только одно – случилась очередная неприятность.

– Я хочу пригласить вас в свой кабинет для беседы, – продолжал Сэр Виктор Пенлок. – Прошу прощения за то, что я прерываю ваш воскресный отдых дважды за день, но, к сожалению, иного выхода у меня нет.

– Ничего страшного. Полагаю, господин Клин и мой агент будут присутствовать на этой встрече?

Сэр Виктор ответил не сразу. Когда он заговорил, голос его поначалу звучал не совсем уверенно и твердо:

– Нет... Нет. Этот разговор останется строго между нами. Он будет касаться очень важных вопросов, и поэтому я был бы очень признателен вам, если бы вы приехали как можно скорее.

– Я буду у здания штаб-квартиры «Магмы» не позже, чем через двадцать минут.

– Это большая любезность с вашей стороны. Я предупрежу охрану о том, что вы скоро приедете. Но у меня есть еще одна небольшая просьба к вам: никому не говорите о нашем сегодняшнем рандеву. Могу ли я взять с вас слово, что вы исполните мое пожелание?

– Конечно. Хотя я не совсем понял, почему.

– Я все объясню вам при личной встрече.

Положив телефонную трубку на рычажки, Матер секунду подумал, затем, хромая, вошел в свой рабочий кабинет. Подойдя к письменному столу, он достал из ящика листок бумаги и написал на нем, куда он отправляется и с кем собирается встретиться – подобная предосторожность часто спасала жизни представителям опасных профессий. Вложив листок в конверт, он запечатал его и надписал на нем имя своей жены. Затем придавил письмо первым тяжелым предметом, попавшимся под руку, чтобы его не смахнули случайно со стола.

* * *

Вонь на заднем дворе двухэтажного домика-сторожки была настолько сильной, что у Холлорана перехватило дыхание. Очевидно, шакалов, когда они не рыскают по усадьбе, держат именно здесь. Холлоран зажег тонкий лучик карманного фонаря и обвел им небольшой дворик, ожидая увидеть сточную канаву и частокол, каким обычно огораживают площадку, где держат зверей. Однако ничего подобного во дворе не было. Как ни всматривался Холлоран в темные углы двора, шакалов не было видно – возможно, они бродили по роще или рыскали на поросших кустарником холмах. Но возле стены дома какой-то странный предмет блеснул в тонком луче света.

Холлоран повернул головку фонарика – теперь свет бил широким веером. Он направил лучи фонаря туда, где только что заметил слабое мерцание отраженного света. Там лежал один из металлических сосудов, которые вчера привезли из особняка Кайед и Даад. Отведя луч чуть в сторону, Холлоран обнаружил и остальные сосуды. Все они были откупорены и перевернуты набок, крышки валялись рядом – наверняка их содержимое вылилось на землю. Холлоран подошел ближе, светя себе под ноги фонариком, чтобы случайно не наступить на кучу кала – весь двор был усеян этими кучами. Подойдя к одному из сосудов, он нагнулся, чтобы посветить фонарем внутрь. Под ногой у него что-то хрустнуло. Холлоран сделал маленький шаг в сторону и перевел луч фонаря на землю у себя под ногами, – на небольшом пятачке вокруг контейнеров валялось множество раздробленных, обглоданных костей. Заглянув в ближайший сосуд, Холлоран увидел на самом дне темные куски мяса, на которых уже копошились сотни белесых червеобразных личинок навозных мух.

Из сосуда исходил нестерпимый смрад.

Холлоран выпрямился, почувствовав легкую тошноту. Он был рад, что пожиратели падали бродили где-то далеко от сторожки. Подняв карманный фонарик, он посветил широким лучом на окна дома – яркое пятно скользнуло по кирпичной кладке и исчезло в темном провале окна, затем двинулось дальше по стене, к следующему ряду окон. Луч света, проникший сквозь стекло, мог выдать его присутствие на заднем дворе притаившемуся в комнате наблюдателю, однако, Холлоран и не думал прятаться: он знал, что, подъезжая к дому на машине, нечего и рассчитывать на то, что его ночной визит будет неожиданностью для сторожа, охраняющего въездные ворота. Поэтому, выйдя из машины, он первым делом подошел к двери сторожки и громко постучал, но, как и в прошлый раз, никто не вышел на крыльцо, из дома не донеслось ни звука. Конечно, сторож мог обходить поместье со сворой диких собак, но инстинкт подсказывал Холлорану, что в доме кто-то есть. Он все время чувствовал чей-то пристальный взгляд.

Луч фонаря скользнул вниз, и скоро Холлоран разглядел заднюю дверь двухэтажного домика. Двигаясь ловко и осторожно между разбросанных костей и куч собачьего кала, Холлоран подошел к двери и потряс ее – как он и ожидал, дверь была крепко заперта. Осторожно пробравшись вдоль стены к ближайшему окну, он попробовал открыть его – окно не поддавалось, но открыть его было гораздо проще, чем дверь. Поставив свою сумку на подоконник, он вытащил складной нож и сунул его лезвие в щель, нащупывая оконную задвижку. Когда нож уперся в шпингалет, Холлоран повернул его лезвие в сторону – упругая, пружинистая сталь двигалась с трудом, но задвижка все-таки поддавалась. Открыв ее, Холлоран вынул лезвие ножа из оконной щели и, аккуратно сложив нож, спрятал его в карман куртки. Затем, ухватившись рукой за самый низ оконной рамы, он потряс ее. Раздался треск – очевидно, древесина рамы ссохлась, – и окно приоткрылось с резким, пронзительным скрипом.

Холлоран поднял сумку и перенес одну ногу через подоконник. Спрыгнув на пол, он быстро сделал шаг в сторону, от окна, на фоне которого его темный силуэт был слишком заметен. Прислонившись к стене, Холлоран замер и ждал, пока его глаза не привыкнут к окружающей темноте, затаив дыхание и прислушиваясь.

В комнате пахло так, как пахнет обычно в нежилых, заброшенных помещениях – сыростью и плесенью. В серебристом лунном свете, мягко льющемся в комнату сквозь окно, можно было разглядеть некоторые детали скудной обстановки: старое кресло с выпирающими из сиденья пружинами и потертой обивкой, небольшой застекленный шкаф, стоящий у стены – не слишком старый, но и не современный, – и старый половик. Больше в комнате ничего не было. Там, где луна освещала пол, не прикрытый ветхой дорожкой, было заметно, что паркет очень старый, шершавый и грязный, местами покоробившийся от сырости. Холлоран снова включил фонарь и обвел комнату широким лучом света. Обои отклеились и свисали со стен широкими полосами; в углах стен и на потолке виднелись черные пятна плесени. В старинном железном очаге лежали обгоревшие остатки дров и мелкие угольки; зола очень плотно слежалась, и пепел не покрывал каминную решетку, словно уже много лет в очаге не зажигали огонь. Справа от Холлорана была открытая дверь. Холлоран подождал еще немного, прежде чем переступить с ноги на ногу и перевести дыхание. Светя себе под ноги фонарем, чтобы не споткнуться о выступающую половицу, он пошел к двери, не обращая внимания на громкий скрип старого деревянного пола. Снова сфокусировав луч фонаря в тоненький пучок, он внимательно осмотрел темный коридор, плавно водя лучом по полу и стенам. Сквозь маленькие грязные оконца над дверью, ведущей на задний двор, пробивались два тусклых лунных луча. Холлоран посветил фонарем в другую сторону – коридор резко поворачивал в сторону. Холлоран догадался, что за поворотом должны быть дверь, выходящая на крыльцо, и лестница, ведущая на второй этаж.

Он выглянул из комнаты, держа фонарик в вытянутой руке. Перейдя на противоположную сторону коридора и держась поближе к стене, он медленно, осторожно двинулся вперед по коридору, туда, где был поворот, который, по его расчетам, вел к парадному входу. Справа от него показалась дверь, но он прошел мимо нее, даже не попробовав открыть, решив, что там, очевидно, находится лестница, ведущая в подвал.

Почти добравшись до поворота, он резко остановился в нескольких шагах от своей цели, и внимательно прислушался, задержав дыхание, – не раздастся ли какой-нибудь подозрительный звук? Но в доме стояла мертвая тишина. А запах плесени и сырости еще сильнее чувствовался в этом конце коридора. Холлоран заметил выключатель на стене, рядом с тем местом, где он стоял. Дотянувшись до кнопки, он нажал на нее одним пальцем, придерживая корпус выключателя остальными, перенеся большую часть тяжести своего тела на кисть, опирающуюся на стену. Свет не включился, но Холлорана это совсем не удивило. Тот, кто жил в сторожке, очевидно, любил темноту.

Он двинулся дальше, завернув за угол, направив тонкий луч карманного фонаря на массивную входную дверь, показавшуюся впереди. На ней было целых два засова – вверху и внизу. Он заметил, что металл, из которого были сделаны эти засовы, поржавел, словно уже много лет их не касалась ничья рука. Слева от него показалась еще одна дверь, а справа – лестница, ведущая наверх. Холлоран повернул налево, к двери.

Поправив длинный ремешок сумки на левом плече, он переложил фонарь в левую руку и толкнул локтем дверь. Раздался громкий треск, прозвучавший резко и неожиданно в глухой тишине темного дома.

Холлоран посветил фонарем в щель между дверными петлями, чтобы узнать, не прячется ли кто-нибудь за дверью. Убедившись в том, что за дверью никого нет, он перешагнул через порог. Комната была пуста – в ней не стояло никакой мебели, а на окнах висели полинявшие, грязные занавески. Затхлый, кисловатый запах особенно резко чувствовался здесь, в неподвижном воздухе, а плесень и грибы-паразиты росли на стенах пышными гроздьями. Там, где пласты промокшей штукатурки отвалились от потолка, были видны балки перекрытий меж этажами. Холлоран повернулся и вышел из комнаты, оставив дверь распахнутой. Перед ним была лестница; мрак, царивший в доме, мешал Холлорану рассмотреть ее более подробно.

Откуда-то сверху, оттуда, куда вели эти деревянные ступеньки, доносился неприятный, гнилой запах – гораздо хуже и резче, чем тот запах сырости и плесени, который чувствовался во всех комнатах и в коридоре сторожки.

Холлоран начал взбираться наверх.

* * *

Матер остановил свою машину как раз перед главным входом в здание «Магмы», не обращая внимания на знаки, запрещающие стоянку. Ковыляя вокруг капота автомобиля, он рассматривал огромный небоскреб, удивляясь его гигантским размерам, которые, однако, не отягощали и не уродовали форм здания; блестящие бронза и стекло потемнели под пасмурным небом, закрытым низкими свинцовыми тучами, набежавшими с востока. Воздух был тяжелым и наэлектризованным – чувствовалось приближение грозы.

Двое охранников, дежуривших в главном вестибюле, заметили приближающуюся машину, и один из них поспешил навстречу Матеру через просторный холл первого этажа, а второй, оставшись на своем посту, поднял телефонную трубку на пульте связи у конторки секретаря. Матер быстро пошел вперед, к широким входным дверям.

Не доходя до центрального входа, охранник свернул в сторону и приоткрыл маленькую боковую дверь, как только Матер подошел ближе.

– Господин Матер? – спросил он, и Плановик полез в свой бумажник за удостоверением «Ахиллесова Щита».

– Сэр Виктор ждет. Я провожу вас прямо к нему.

Больше охранник не проронил ни слова – ни тогда, когда они быстро поднимались на скоростном лифте на девятнадцатый этаж, ни во время долгого пути по знакомому крытому мягким ковром коридору, – но Матер чувствовал, что у человека, идущего рядом с ним, нервы предельно напряжены – почти так же, как и у него самого. Дойдя до приемной президента «Магмы», Матер остановился в комнатке секретарей, ожидая, пока охранник постучится в кабинет самого Сэра Виктора. Из-за закрытой двери донесся приглушенный ответ, и охранник осторожно открыл дверь и отступил в сторону, все так же молчаливо пропуская старого Плановика вперед. Матер шагнул в кабинет и услышал, как затворилась за ним тяжелая дверь.

Сэр Виктор даже не приподнялся с кресла навстречу своему гостю. Перед ним стоял высокий бокал, до половины наполненный шотландским виски.

– Хорошо, что вы приехали так быстро, – сказал глава корпорации, вялым взмахом руки приглашая Матера подойти ближе.

На первый взгляд президент «Магмы» выглядел вполне обычно – как всегда, безупречно одет; серый двубортный пиджак безукоризненно сидит на худощавой фигуре, брюки идеально отглажены, темно-синий галстук повязан аккуратно и туго, – но почему-то Сэр Виктор показался Чарльзу Матеру растрепанным и взъерошенным. Скорее всего, это впечатление создавалось из-за тяжелого, усталого взгляда президента, чуть перекошенной, отвисшей челюсти и выбившейся пряди седых волос, свисающей на лоб, размышлял про себя Плановик. Если добавить к этому небрежность в манерах, столь необычную для джентльмена того круга, к которому принадлежит Сэр Виктор Пенлок, (ведь для воспитанного человека никак не поприветствовать входящего человека и не предложить присесть пожилому гостю – образец крайней неучтивости) – то получается весьма тревожная картина. Вряд ли это означает возвращение к этикету каменного века, подумал Матер, но, несомненно, показывает, что этот обычно весьма вежливый человек переживает тяжелый стресс, под влиянием которого многие становятся рассеянными. Только сейчас президент поднялся со своего кресла, но отнюдь не из-за запоздалого проявления вежливости, и не из уважения к своему посетителю.

– Я хочу вам кое-что показать, – произнес Сэр Виктор, направляясь к двери своего кабинета, – после чего мы с вами обсудим, что делать дальше. Удивленный, озадаченный всеми этими тревожными признаками, Матер вышел вслед за высоким худощавым мужчиной в коридор, который вел к другому помещению – так же, как и на дверях офиса самого президента «Магмы», на этих дверях не висело никакой таблички, по которой можно было бы определить, кому принадлежит эта просторная резиденция. Они прошли через небольшую комнату с несколькими письменными столами – очевидно, здесь сидел секретарь – и глава «Магмы» отпер другую дверь, ведущую в просторный внутренний кабинет.

У Матера перехватило дыхание, когда он увидел неподвижную фигуру, неуклюже, низко наклонившуюся над рабочим столом, сияющим стеклом и хромом. Он торопливо подошел ближе, чтобы осмотреть тело.

– Квинн-Риц? – спросил он машинально, уже уверенный, что видит перед собой тело вице-президента корпорации.

– Охрана обнаружила его тело сегодня вечером, за несколько часов до моего звонка вам, – мрачно ответил Сэр Виктор.

Прихрамывая, Матер обошел вокруг стола и, наклонившись над несчастным вице-президентом, стал нащупывать пульс на его шее. Пульс не прощупывался. Посиневшие губы низко, безжизненно свесившейся головы и желтоватый оттенок кожи, неуклюжая посадка и полная неподвижность фигуры Квинн-Рица завершали печальную и страшную картину.

– Сердечный приступ? – отрывисто произнес Матер.

– Возможно. Я тоже так подумал. Но поверните его в кресле, загляните ему в лицо.

До крайности удивленный, но тем не менее все еще не дающий воли своим чувствам Матер осторожно просунул руку под грудь вице-президента корпорации и приподнял тяжелое, неповоротливое тело. То, что он увидел, заставило его замереть, оледенив кровь в жилах.