Текст книги "Внемлющие небесам"
Автор книги: Джеймс Ганн
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Джеймс Ганн
Внемлющие небесам
Уолтеру Салливэну, Карлу Сагану и всем другим ученым, чьи книги, статьи, лекции и гипотезы вдохновили автора и явились источником этой книги. И пусть их вера в множественность населенных миров будет вознаграждена, в все послания получат ответ…
«Наша цивилизация находится накануне одного из величайших открытий со времени своего возникновения – в преддверии получения знания о существовании, становлении и особенностях развития космических цивилизаций.
Возможно, именно в это мгновение над строками настоящего документа проносятся радиоволны, несущие разговоры, далеких существ, которые можно было бы записать, настрой мы радиотелескопы на нужную частоту.
С течением времени мы располагаем все большими знаниями и все более сложной аппаратурой для поиска внеземных цивилизаций… Степень вероятности обнаружить жизнь в Космосе возрастает по мере того, как расширяются наши исследовательские возможности. Все большее число ученых уже не относят контакты с иными цивилизациями к области сказочного вымысла, а склонны рассматривать это как результат естественного хода человеческой истории, достижимый еще при жизни большинства из нас. Слишком велики сейчас шансы, чтобы и далее пренебрегать всем этим и медлить с выделением соответствующих значимости проекта ассигнований, необходимых для успешного поиска внеземных разумных существ. В нынешних же условиях открытие такого рода может произойти разве, что случайно, поскольку наблюдения естественных объектов проводятся по методикам, пригодным в том числе и для обнаружения разумной жизни, – например, при исследовании пульсаров или источников инфракрасного излучения. Уже в обозримом будущем предполагается сооружение новых совершенных устройств – в виде гигантских антенн – наряду с развертыванием программы, цель которой – открытие внеземной жизни. В конечном счете, реализация указанной программы явится не только величайшим научным достижением, но и эпохальной заслугой науки перед человечеством и цивилизацией».
Из доклада Комиссии по Астрономическим Исследованиям для Американской Академии Наук, 1 июля 1972 года.
1.
РОБЕРТ МАКДОНАЛЬД – 2026
«Есть ли тут кто-нибудь?» – Путник спросил
У дверей, освещенных луной…
Уолтер де ла Мар. «The Listeners»
Ропот голосов.
Макдональд вслушивался, подозревая сокрытый в нем смысл. Казалось, стоит ему сосредоточиться, и он поймет, что они пытаются сообщить. Ничего, однако, и на этот раз не получалось. Сконцентрировав все внимание, он снова попытался вникнуть в смысл происходящего.
– За всем молчаливой тенью кроется извечный вопрос, на который невозможно ответить отрицательно. «Есть ли там кто-нибудь?»
Говорил Боб Адамс, неизменный advocatus diaboli [1]1
«Адвокат дьявола» (лат.) – позиция в философском либо богословском диспуте
[Закрыть], с вызовом поглядывая на собравшихся за столом. Его круглое лицо, несмотря на прохладу, царившую в зале собраний, облицованном панелями красного дерева, искрилось бисеринками пота.
Саундерс глубоко затянулся трубкой.
– Однако данный тезис не распространяется на всю науку. Ученый, a priori отбрасывающий отрицательный результат, – воистину идиот. А поскольку нам это не угрожает, продолжим наши поиски, уповая на веру и статистическую вероятность.
Макдональд наблюдал, как клубы дыма возносились над головой Саундерса, пока их не подхватывал поток воздуха от вентилятора, отчего они рассеивались и постепенно расплывались. Дым становился невидим, но запах еще долго щекотал ноздри. Ароматическая табачная смесь, легко отличимая от запаха дешевых сигарет Адамса и других.
«А разве наша цель не напоминает это? – задумался Макдональд. – Наблюдать, как разреженный дымок жизни дрейфует по Вселенной, просевать, частица за частицей, его пласты, дабы заставить сойти с извечных энтропийных путей и вернуть к первозданной, упорядоченной и значимой форме».
«Все не устроит короля – ни кони, ни солдаты…»
«Жизнь невозможна по самой своей сути, – думал он. – Однако, благодаря обузданию энтропии, она все же существует».
С другого конца стола, заставленного переполненными пепельницами и заваленного исписанными каракулями блокнотами, отозвался Олсен:
– С самого начала было ясно: поиски затянутся надолго. Не на годы, а на столетия. Компьютеры должны собрать достаточный банк данных, по объему информации приближающихся к числу атомов во Вселенной. Чего ж теперь трусить?
Когда б служанка, взяв метлу,
Трудилась дотемна,
Смогла бы вымести песок
За целый год она?
«Ах, если б знать! – заплакал Морж. -
Проблема так сложна!»
Л.Кэрролл. Алиса в Зазеркалье
– …Абсурд, – сказал кто-то, после чего вмешался Адамс:
– Тебе легко говорить о столетиях, когда ты сам здесь едва три года. Проторчал бы лет десять, как я. Или, как наш Мак. Он в Программе двадцать лет, из них пятнадцать – во главе ее.
– Какой смысл рассуждать о неизвестном? – спокойно заметил Зонненборн. – Давайте основываться на расчетах вероятности. По мнению Шкловского и Сагана, только в вашей галактике насчитывается более миллиарда пригодных для жизни планет. По оценкам Хорнера, на одной из миллиона планет существует развитое общество, – я все это в нашем звездном рое. Саган, правда, утверждает, – на одной из ста тысяч. Но как бы там ни было, – неплохие шансы обнаружить, что кто-нибудь там, да есть: от трехсот до десяти тысяч цивилизаций только в нашем уголке Вселенной. Наша с вами деятельность сводится к прослушиванию в соответствующих местах и направлениях. Но самое, пожалуй, главное – суметь понять услышанное.
Адамс обернулся к Макдональду:
– Что скажешь, Мак?
– Скажу, что подобные принципиальные дискуссии никому еще не повредили, – резюмировал Макдональд. – Всем нам постоянно следует помнить, для чего мы все тут, собственно, собрались. Иначе мы окажемся погребенными Ниагарой данных. К тому же, друзья, самое время перейти к текущим делам – к составлению графика наблюдений на сегодняшнюю ночь и до конца недели – вплоть до следующего совещания.
– Думаю, – начал Саундерс, – мы должны предпринять методичную «чистку» галактической сферы, прослушивая весь диапазон волн.
– Мы это проделывали уже сотни раз, – проговорил Зонненборн.
– Но не с моим новым фильтром.
– Самая многообещающая, на мой взгляд, – Тау Кита, – вставил Олсен.
– Следует устроить ей прослушивание третьей степени…
Макдональд услышал, как Адамс бурчит себе под нос:
– Если там есть хоть кто-то передающий, то какой-нибудь радиолюбитель при помощи своего старья поймает их сообщения, дешифрует по всем правилам мистера Бонда, а мы окажемся тут по уши в дерьме вместе со всем своим оборудованием, влетевшим в сто миллионов зелененьких…
– И не забудьте, – сообщил Макдональд, – завтра суббота и мы с Марией ждем вас всех у себя вечером. Как всегда, в восемь. Как обычно выпьем и поболтаем. Если кто-то из присутствующих не успел высказаться, – думается, возможность предоставится прекрасная.
Макдональд отнюдь не чувствовал себя столь оптимистично, как силился это показать. Более того, он смутно представлял, как выдержит еще один субботний вечер с выпивкой и дискуссиями на темы Программы. Сейчас он переживал одну из тех своих депрессий, когда, казалось, все наваливается на него разом, и ни выбраться из всего этого, ни поделиться с кем-либо невозможно. Однако, как бы он себя ни чувствовал, субботние вечеринки оказывали благотворное влияние на моральное состояние остальных.
С моральным духом в Программе всегда ощущались проблемы. А, кроме того, эти встречи положительно действовали на Марию. Она и так достаточно редко выходит из дому. Ей необходимо общение. Ну, а в остальном…
А в остальном, быть может, Адамс прав. Возможно, там действительно никого нет. И сигналы не поступают потому, что их некому посылать; может, и впрямь: человек – один, как перст, во Вселенной. Так сказать, наедине с Господом. Или наедине с самим собой? Неизвестно, что хуже. И, может, все эти усилия напрасны, и подготовка, их труд, мечты, интеллект и квалификация и все замыслы и чаяния как в бездонной бочке?
Я богословьем овладел,
Над философией корпел,
Юриспруденцию долбил
И медицину изучил.
Однако я при этом всем
Был и остался дураком.
В магистрах, докторах хожу
И за нос десять лет вожу
Ушников, как буквоед,
Толкуя так и сяк предмет.
Но знанья это дать не может
И этот вывод сердце гложет.
Гете. Фауст. Часть I
Жалкий глупец. «Ну почему, собственно, я?» – думал Макдональд. Разве кто-либо другой не смог бы руководить ими лучше, водить их, не за нос, а в свет собственной истинной мудрости? Или эти ежесубботние приемы – единственное, для чего он еще годится?.. И не пора ли ему пересаживаться в иное кресло? Он вздрогнул. Это ожидание без конца исподволь доканывало его, – ожидание чего-то, никак не наступающего. А ведь не за горами очередные дебаты в Конгрессе. Что он скажет им такого, чего уже не говорил раньше? Как обосновывать Программу, осуществляющуюся уже почти полстолетия, если она может длиться еще бесконечно долго?
– Господа, – энергично обратился он. – Прошу всех занять свои места у аппаратуры.
Едва он успел усесться за свой захламленный стол, как перед ним возникла Лили.
– Вот тут – компьютерный анализ данных прослушивания последней ночи, – сообщила она, кладя на стол тоненькую стопку стянутых скрепкой листков. – Рейнольдс утверждает, там ничего нет, но вы ведь всегда проверяете лично. А это – стенограмма прошлогодних дебатов в Конгрессе. – Поверх стопки легла толстая папка. – Корреспонденция и текущие финансовые документы, если понадобятся, – в отдельном скоросшивателе.
Макдональд повернул голову.
– Здесь правительственное сообщение из НАСА, касающееся процедурных основ прошлогоднего бюджета, и личное послание Тэда Вартиняна. Он сообщает, речь и впрямь идет о жизни или смерти, и урезания ассигнований не избежать. Он не скрывает своей озабоченности, ведь по сути, это может означать свертывание Программы.
– Нет слов, – сказал Макдональд голосом уверенного в себе человека.
– Несколько просьб о предоставлении работы. Правда, их меньше, чем обычно. На письма детей я уже ответила. Ну и, конечно, как всегда, эти дикие письма от людей, получающих послания непосредственно из Космоса, а одно – от летавшего на НЛО. Он так это и назвал, – не «тарелка» или как-то там еще. Один журналист желает взять интервью у вас и еще одного-двух сотрудников Программы. Думаю, он наш сторонник. А вот другой его коллега производит впечатление человека, собирающегося нас разоблачить.
Макдональд терпеливо слушал. Лили как всегда была великолепна. Она в состоянии выполнить всю черновую работу так же хорошо, как это сделал бы он сам. А если откровенно, то, возможно, у нее вышло бы даже лучше, не путайся он под ногами и не отвлекай ее внимания.
– Оба прислали перечень вопросов и просят вас ответить на них. И еще на беседе с вами настаивает Джо.
– Джо?
– Один из смотрителей.
– Чего он хочет?
Потерять смотрителя они себе позволить не могли. Найти его намного сложнее, чем астронома, или, скажем, даже электронщика.
– Он не сообщил, просто настаивает на разговоре с вами. Однако от персонала столовой я слышала, будто он жалуется, что его… его…
– Ну-ну, что – его?
– …его искусственная челюсть принимает сообщения.
Макдональд охнул.
– Задобри его как-нибудь, ладно. Лили? Боюсь, если я с ним поболтаю, мы наверняка потеряем смотрителя.
– Я попытаюсь. Еще звонила миссис Макдональд, сказала, ничего срочного и перезванивать ей не нужно.
– Соедини-ка меня с ней, – попросил Макдональд. – И, Лили… ты же завтра вечером будешь у нас, не так ли?
– А что мне там делать, среди всех этих умников?
– Для нас очень важно твое присутствие. Особенно настаивает Мария. Ты ведь знаешь, мы ведем разговоры не только на профессиональные темы. А женщин всегда так не хватает. Может, еще вскружишь голову какому-нибудь молодому человеку…
– Это в моем-то возрасте, мистер Макдональд? Не предполагаете ли вы таким образом от меня избавиться?
– Ни в коем случае.
– Пойду звонить миссис Макдональд. – В дверях Лили обернулась. – Насчет приема я подумаю.
Макдональд поворошил бумаги. Единственный интересующий его документ лежал в сомом низу – компьютерный анализ прослушивания прошлой ночи. Подумав, он решил оставить его, так сказать, на закуску – в награду за рутинный просмотр всего остального. Тэд не на шутку встревожен? Отвали-ка, Тэд. Следующее, эти щелкоперы. Допустим, он их примет. В конце концов, это одно из побочных следствий дислокации Программы в Пуэрто-Рико: сюда никто просто так, от нечего делать, не заявится. Ну и вопросики. Два привлекли его внимание. Как вы стали директором Программы? Этим интересовался тот самый доброжелатель. Какая у вас профессиональная подготовка? Это – второй. Что им сказать? Да и вообще, сможет ли он ответить?.. Наконец, он добрался до компьютерной обработки данных, – не отличающейся, впрочем, от остальных, поступивших за эту неделю, и за предыдущую, и все предшествующие месяцы и годы. Никаких существенных корреляций. Несколько пиков сигнала, – вот, например, эти, на частоте двадцать один сантиметр, – впрочем, это единственная концентрация шума. Всего-навсего излучение скоплений водорода, – ведь Малое Ухо функционирует как обычный радиотелескоп. Впрочем, у Программы налицо и кое-какие достижения. Так, она исправно поставляет в Международный информационный банк ленты с новыми научными данными по звездам. Издержки процесса, не производящего каких-либо эффектов, кроме негативных. Возможно, их Инструментарий недостаточно чувствителен? Не исключено. Если б только удалось немного улучшить характеристики. Такой результат послужил бы хоть какой-то дымовой завесой для комиссии. Его можно выдать и за некоторый прогресс, хотя бы в области совершенствования аппаратуры. Топтаться на месте они не могут себе позволить. Необходимо расходовать больше средств, иначе ассигнования будут урезаны. Или прекратятся Вообще.
Он сделал пометку: «Внимание, Саундерс: план повышения чувствительности».
А может, аппаратура недостаточно избирательна? Впрочем, для подавления фоновых помех использован целый пакет изобретений, а периодические измерения в процессе эксплуатации Большого Уха показывают: с этим у Них все в порядке, по крайней мере, в отношении помех земного происхождения.
«Внимание, Адамс: новый конденсатор селективности».
А если компьютер не распознает вводимый в него сигнал? Может, для выделения каких-то неуловимых сообщений ему недостает сложности… Хотя самые изощренные шифры он раскалывает за пару секунд. Программа требует при появлении сигнала лишь различения, то есть принимается случайный шум или же в нем присутствует некая нестохастическая составляющая. На этом уровне даже не требуется подтверждения искусственности сигнала.
«Внимание: запросить компьютер – что они прозевали…» Смешно?.. «Спросить Олсена».
А стоит ли вообще исследовать радиоизлучение? Возможно, радио – особенность человеческой цивилизации? А у других его никогда и не было, или же они миновали подобный этап и обладают более иными, совершенными средствами связи? Например, лазерами. Телепатией или чем-то другим, по нашим понятиям, схожим с нею. А может, это и есть то самое «пси-излучение», с помощью которого Моррисон проводил свои сеансы за много лет до Программы ОЗМА? [3]3
Американская исследовательская программа обнаружения искусственных сигналов космического происхождения; начата в 1960 г. Обсерваторией в Грин-Бэнк (США); названа именем королевы Озмы – персонажа популярной сказки «Волшебник из страны Оз» известного американского писателя Фр.Л.Баума
[Закрыть]
Ну, а если же это так, тогда прослушиванием придется заняться кому-то другому. У него, Макдональда, нет ни соответствующего оборудования, ни квалификации, да и активной жизни осталось не так уж много, поздно Приниматься за что-то новое. Возможно, Адамс и прав. Он позвонил Лили.
– Ты уже связалась с миссис Макдональд?
– Телефон не отвечает.
Он ощутил неясный страх…
– Ох, простите, миссис Макдональд уже взяла трубку. Пожалуйста.
– Алло, дорогая. А я уже, признаться, испугался, так долго ты не отвечала.
«Глупо, – подумал он, – и еще глупее говорить об этом».
– Мне нужно вздремнуть, – донесся заспанный голос.
Сам звук ее голоса вызывал в нем волнение, а мягкие интонации как всегда ускоряли пульс. – Ты что-то хотел, милый?
– Это ты мне звонила, – напомнил Макдональд.
– Правда? А я и забыла.
– Меня радует, что ты отдыхаешь. Ночью ты плохо спала.
– Я приняла таблетки.
– Сколько?
– Только две, – те самые, которые ты оставил.
– Ты моя послушная девочка. Увидимся через несколько часов. Спи дальше, извини, я не хотел разбудить тебя.
Однако голос ее стал уже совсем бодрым.
– Тебе ведь не придется уходить снова вечером? Правда? Мы будем вместе?
– Там увидим, – проговорил он.
Он знал: ему снова придется уходить.
* * *
Макдональд остановился у длинного приземистого здания из бетона, где размещались администрация, служебные помещения и компьютеры. Опускались сумерки. Солнце скрылось за зелеными холмами, но-последние золотые и пурпурные лучи его еще трепетали на западном небосклоне.
Высоко в небе высилась гигантская чаша радиотелескопа, поднятая на сплетениях металлических конструкций так, что, казалось, назначение ее – собирать звездную пыль, осыпающуюся по ночам с самого Млечного Пути.
Падает звезда – поймай,
Мандрагору – кинь брюхатой.
Тайны прошлого познай.
И давно ли Черт рогатый
Научил внимать сиренам,
А не зависти гиенам.
Дай силу
Кормилу,
Чтобы честный ум не закружило.
Джон Донн. «Песня»
Сооружение начало разворачиваться, непостижимым образом наклоняясь, и теперь над ним была уже не чаша, но нечто похожее на ухо, которому ближние холмы, будто сложенные трубкой ладони, помогали вслушиваться в загадочный шепот Вселенной.
«Пожалуй, это и удерживает меня здесь, – думал Макдональд. – Несмотря на все разочарования и напрасные усилия, быть может, именно она, эта гигантская машинерия – чуткая, как, пальцы пианиста, и придает нам силу в состязаниях с бесконечностью. Когда смертельно устаешь и в глазах темнеет от пристального вглядывания в узор диаграмм, всегда можно выйти из бетонной кельи и восстановить силу истомленной души в общении с послушным и верно служащим им гигантским механизмом, – этим безмолвным датчиком, чувствительным к неуловимым квантам энергии, – ничтожным всплескам вездесущей материи, мчащимся вечно вслепую по Вселенной. Это был их стетоскоп, которым мерили пульс мироздания, регистрировали рождение и угасание звезд, – их зонд, прощупывающий бесконечность здесь, на крошечной планетке заурядной звезды на самом краю Галактики».
«А может, усомнившиеся их души тешил нереальный, воображаемый поэтический образ некоей воздетой высоко чаши, заманивающей падающие звезды Донна, – настороженного уха, чутко вслушивающегося в каждый подозрительный вскрик, исчезающий в доносящемся до нас едва уловимом шепоте. А в тысяче миль над нами висела гигантская пятимильная сеть – самый большой из когда-либо сооруженных радиотелескопов, сеть, заброшенная человеком в небеса, ловушка для звезд».
«Дорваться бы как-нибудь к Большому Уху на время, намного большее, чем случайный миг контрольной синхронизации… – весьма прозаично размышлял Макдональд. – Тогда, возможно, и появились бы кое-какие результаты». Но он прекрасно понимал: радиоастрономы ни за что не позволят убивать время на забавы – поиск сигналов, которые никогда не придут. Лишь благодаря созданию Большого Уха Программа получила в наследство Малое Ухо. В последнее время активно велись разговоры о сооружении новой, еще большей сети, протяженностью в двадцать миль. Возможно, когда ее соорудят – если такое, конечно, произойдет – Программе, наконец, перейдет по наследству и время наблюдений на Большом Ухе.
Если бы удалось дождаться этого, если бы утлый кораблик их веры проскочил меж Сциллой сомнений в собственных силах и Харибдой дотаций Конгресса…
Не все воображаемые им образы поднимали дух. Были и другие – те, что роились по ночам. Например, образ человека, целую вечность вслушивающегося в шепот безмолвных звезд, в надежде уловить сигналы, которые не придут никогда, поскольку – и это самое трагичное – человек одинок во Вселенной. Он – лишь космическая случайность сознания, жаждущего, но так никогда и не получающего услады сочувствия. Один, как перст – единственный на Земле человек. Одинокий узник, навеки заточенный в глухой башне, – без надежды на освобождение, лишенный возможности взаимопонимания хоть с кем-то за ее стенами, без всякой надежды на осознание, что за пределами ее есть еще кто-то…
Наверное, именно поэтому они и не сдавались, – в попытке отогнать эти ночные призраки. Доколе они слушают, дотоле жива и надежда. Отречься сейчас, в данный момент – значит признать свое поражение. Кое-кто уже поспешил объявить: мол, стоило не начинать, и не существовало бы самой проблемы. Подобное провозглашалось, как правило, кое-кем из представителей новых религий. Например, солитарианами. «Никого там нет, – проповедовали они. – Мы – единственный разум, созданный во Вселенной. Упьемся же собственным одиночеством и уникальностью». Впрочем, старые, традиционные религии ратовали за продолжение Программы. Зачем бы Господу создавать неисчислимые мириады иных звездных миров и планет, не предназначь Он их для живых созданий? Почему лишь человеку должно быть создану по образу Его и подобию? «Мы найдем их, – провозглашали они. – Свяжемся с ними. И узнаем, каким было их Благовещение. И какой Спаситель искупил их грехи».
«И сказал им: вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному в Законе Моисеевом и в пророках и псалмах… И сказал им: так написано и так надлежало страдать Христу и воскреснуть из мертвых в третий, день.
И проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов, во всех народах, начиная с Иерусалима. Вы же свидетели сему.
И Я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше» [4]4
От Луки, 24; 44:49
[Закрыть]
Сумерки перешли в ночь. Небо стало черным, и снова родились звезды. Начиналось очередное прослушивание. Макдональд добрался к автомобилю в паркинге за зданием администрации, съехал по инерции с холма. Завел у самого его подножия мотор и отправился в неблизкий путь домой.
Погруженная во тьму гасиенда производила впечатление запустения, столь хорошо знакомого Макдональду. Раньше такое случалось всякий раз, когда Мария покидала дом и отправлялась проведать кого-нибудь в Мехико-сити. Но сейчас-то дом не пустовал. Мария здесь. Откуда тогда это странное ощущение?
Он открыл двери и зажег свет в холле.
– Мария?
Не спеша прошелся по терракотовым плитам холла.
– Querida?
Он двинулся дальше – мимо столовой, гостиной, кабинета и кухни. Наконец добрался до дверей темной спальни.
– Maria Chavez?..
Зажег ночник. Она спала, и лицо ее было спокойно. Черные волосы разметались по подушке. Мария лежала на боку, поджав под одеялом ноги.
Макдональд вглядывался в ее лицо, сравнивая его черты с навсегда запечатлевшимися в памяти. Даже теперь, когда сомкнутые веки скрывали черные, полные глубокой выразительности глаза, она оставалась прекраснейшей из всех, когда-либо встреченных им женщин. Сколько же счастливых мгновений испытали они вместе… Тепло воспоминаний согревало душу, когда он извлекал из памяти подробности их любовных встреч.
Макдональд присел на краешек кровати и поцеловал ее в щеку, а потом – в лежащую поверх одеяла руку. Она не проснулась. Он осторожно потряс ее за плечо.
– Мария!
Она вздохнула, открыла глаза и растерянно заморгала.
– Это я, Робби, – проговорил он, переходя невольно на ирландский акцент.
Глаза ее ожили, на губах появилась сонная улыбка.
– Робби вернулся.
– Yo te amo, – шепнул и поцеловал ее. Затем отошел и проговорил: – Приглашаю тебя к столу. Вставай и одевайся. Ужин через полчаса, а может, и раньше.
– Раньше… – повторила она.
Он вышел из спальни и отправился на кухню. В холодильнике нашел пучок салата и, порывшись еще немного, обнаружил тонко нарезанные ломтики телятины. Приготовил салат «а-ля Цезарь» и телячий эскалоп. Орудовал он быстро и вполне профессионально. Готовить он любил. К подрумянившейся телятине был добавлен лимонный сок, эстрагон и белое вино. Он как раз вливал в блюдо немного говяжьего бульона, когда появилась Мария.
Смуглая, гибкая и прекрасная, она остановилась в дверях и потянула носом.
– Пахнет восхитительно!
Фраза-намек, их шутка, понятная лишь двоим. Если готовила Мария, – а делала она это на мексиканский манер – то, как правило, получалось нечто наперченное, прожигающее себе путь в желудок будто негаснущие угли, Макдональд же предпочитал готовить более экзотические блюда, склоняясь к французской кухне. Кто бы из них ни выступал поваром, у другого оставалась альтернатива: либо восхищаться, либо принимать на себя поварские обязанности до конца недели.
Макдональд разлил вино по бокальчикам.
– «A la tres-bonne, a la tres-belle, – провозгласил он. – Qui fait ma joie et ma sante» [7]7
За несравненную красу твою,Что дарит радость мне и счастье (фр.);Бодлер III, Les Epaves
[Закрыть]
– За Программу, – произнесла Мария. – Пусть в эту ночь примут чей-нибудь сигнал.
Макдональд покачал головой.
– В эту ночь нас только двое.
Потом они остались одни во всем мире, так продолжалось уже лет двадцать. И она была столь же шаловлива, влюблена и весела, как в тот раз, когда они впервые узнали друг друга. Наконец, страсть сменилась бесконечным спокойствием и усладой, когда сама мысль о Программе казалась чем-то бесконечно далеким, к чему не стоит возвращаться.
– Мария… – произнес он.
– Робби?..
– Yo te amo, corazon.
– Yo te amo, Робби.
Потом он лежал рядом с ней, ожидая, когда успокоится ее дыхание, и Программа вновь медленно завладевала его сознанием. Ему показалось, она уснула; он поднялся и, не зажигая ночника, начал одеваться.
– Робби? – Голос ее спросонья прозвучал испуганно.
– Querida?
– Ты опять уходишь?
– Я не хотел тебя будить.
– Тебе обязательно нужно идти?
– Это же моя обязанность.
– Останься, прошу тебя. Ну хотя бы на эту ночь.
Он зажег ночник. Из полумрака в тусклом свете выплыло встревоженное лицо. Впрочем, и тени истерии он не заметил.
– «Past ich, so rost ich». [8]8
Кто двигаться жалеет, тот мигом заржавеет
нем. поговорка
[Закрыть]
– Кроме того, мне бы потом стало стыдно.
– Я понимаю, тогда ступай. Только возвращайся поскорее.
Он снова извлек две таблетки, положил их на полочку в ванной, а упаковку спрятал.
* * *
В главном корпусе наибольшее оживление и суета воцарялись ночью, когда шум солнечного радиоизлучения становился минимальным, а условия прослушивания звезд – самыми благоприятными. В коридорах сновали девушки с кувшинчиками кофе, а в бар стекались поговорить мужчины.
Макдональд вошел в помещение центрального пульта. У табло с контрольными приборами дежурил Адамс, техником-ассистентом у него Монталеоне. Адамс поднял глаза и безнадежным жестом указал на свои наушники. Пожав плечами, Макдональд поочередно кивнул ему и напарнику, после чего устремил взгляд на диаграмму. Она показалась ему, впрочем, как и всегда, случайной.
Адамс наклонился к нему, показывая пару максимумов.
– Может, вот здесь что-то и есть.
– Мало шансов, – ответил Макдональд.
– Похоже, ты прав. Компьютер и не пробовал поднять тревогу.
– После ряда лет основательных наблюдений за такими вещами подобное въедается в душу. Начинаешь мыслить, как компьютер.
– Или от всех этих неудач впадаешь в депрессию.
– Увы…
В помещении все сияло, как в операционной: стекло, металл и пластик – все гладенькое, отполированное и стерильное. И еще повсюду пахло электричеством. Конечно, Макдональд знал, электричество не имеет запаха, но так уж получалось. На самом деле так, скорее всего, пах озон, или нагретая изоляция, или какая-то там смазка. На выяснение источника запаха тратить время не хотелось, да и, сказать по правде, он не очень стремился узнать это. Просто привык считать это запахом электричества. Возможно, именно поэтому ученый из него – никакой. Ученый – тот, кто хочет знать, «почему», непрестанно внушали его учителя.
Макдональд склонился над пультом и щелкнул выключателем. Помещение наполнил тихий шипящий звук, напоминающий свист лопнувшей камеры – «ссспокойный шшшорох шипящих сссогласных со ссскальной сессии шшшепелявых ужжжей…»
Он покрутил регулятор, и звук перешел в нечто, названное, кажется, Теннисоном – «журчаньем мириадов пчел». Еще оборот регулятора – и это уже напоминает Мэтью Арнольда. [9]9
Мэтью Арнольд (1822-1888) – выдающийся английский поэт, эссеист, литературный критик викторианской эпохи.
[Закрыть]
Он въявь – угрюм, безрадостен, уныл.
В нем ни любви, ни жалости, и мы
Одни, среди надвинувшейся тьмы,
Трепещем: рок суровый погрузил
Нас в гущу схватки первозданных сил.
Мэтью Арнольд, «Дуврский берег»
Он опять дотронулся до ручки регулятора, и звуки перешли в ропот отдаленных голосов – то призывных, то срывающихся, то спокойно-рассудительных, то шепчущих, словно в бесконечном отчаянии силились они втолковать нечто, находящееся за пределами понимания. Закрыв глаза, Макдональд будто видел припавшие к окнам лица, искаженные в своем стремлении быть услышанными и понятыми.
И все они пытались во что бы то ни стало говорить разом. Макдональду даже захотелось прикрикнуть: «Молчать! Ну-ка, все там, тихо, – кроме вот тебя, с краю. И по очереди. Мы выслушаем всех до одного, пусть и затратим по времени сто человеческих жизней…»
– Иногда, – проговорил Адамс, – мне кажется, напрасно мы подключили динамики. Человек неизбежно впадет в антропоморфизм. Спустя какое-то время начинает слышать нечто. Временами даже кажется, будто принимаешь какие-то послания. Теперь я эти голоса и не слушаю вовсе. А, бывало, просыпался ночью, от потревожившего нашептывания прямо в уши. Вот-вот, казалось, получу сообщение, и все сразу разрешится. И неизменно внезапно пробуждался.
Он отключил динамики.
– А может, кто-то и примет сообщение, – сказал Макдональд. – Этому как раз и служит звуковая трансформация радиочастот, сохраняя сосредоточенное внимание. Она либо гипнотизирует, либо просто раздражает, но все же именно в такой атмосфере и рождается вдохновение.
– И безумие – тоже, – объявил Адамс. – Человек, как конь, – всегда должен тянуть собственный воз. – Да, конечно.
Макдональд взял отложенные Адамсом наушники и приставил к уху.
«Тико-тико, тико-тико», – послышалось ему. Будто чье-то щебетанье.
«Тико-тико, тико-тико… Что за психи в Пуэрто-Рико?.. Уши есть, а нас не слышат. Из-за звезд поедет крыша…»
Макдональд отложил наушники и усмехнулся.
– Возможно, в безумии тоже есть свое вдохновение.
– По крайней мере, такое отвлекает от черных мыслей.
– А может, и от работы тоже? Ты и вправду хочешь кого-то там отыскать?
– А зачем тогда я здесь торчу? Впрочем, иногда я думаю: а может, лучше ничего не знать?
– Подобное нам всем время от времени приходит в голову, – согласился Макдональд.
