Текст книги "Внемлющие небесам"

Автор книги: Джеймс Ганн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

3.
УИЛЬЯМ МИТЧЕЛЛ – 2028

Стояли толпою на лестнице темной,

Ведущей в пустынный зал,

И молча внимали тоскливому зову,

Который тьму прорезал…

Уолтер де ла Мар. «The Listeners»

Аудитория замерла в ожидании.

Под куполом крытого стадиона сидячие места заняты все до единого, и даже проходы забиты сидящими и стоящими людьми. Кто только не явился сюда: старики и люди средних лет, молодежь и дети, даже молодые матери с младенцами на руках; мужчины и женщины – богатые и бедные; черные, смуглые, краснокожие, желтые и белые, в рабочей, спортивной одежде и наряженные как на прием. Все замерли в ожидании проповеди.

Среди ожидающих не видно обычных крикунов, не слышно болтовни или покашливаний, ни даже перешептываний; здесь и в помине отсутствовали самодеятельные музыканты и свистуны, а уж топать ногами никому бы и в голову не приходило. Шум, несмотря на присутствие сотни тысяч людей, был минимальный, лишь шорохи и шелест перекрывались отдаленным рокотом кондиционеров, состязающихся с теплотой многих тысяч тел, дыханий и жарой техасского лета.

Люди стояли или сидели тесно прижавшись – плечом к плечу, колени упирались в спины, однако неприятных ощущений от этих неудобств они не испытывали. В сущности здесь присутствовало особое духовное единение, будто телесный контакт связал каждого участника с остальной аудиторией в некое подобие единой цепи, готовой в определенный момент, когда ее замкнут, высвободить таящуюся в ней мощь. И тогда им под силу повернуть реки вспять, срыть горы и расплавить чугун…

Однако по крайней мере один из присутствующих не разделял всеобщего настроя. Митчелл с отвращением отодвинулся от напирающего слева плеча.

– Наверное, вы собираетесь высидеть здесь до конца? – осведомился он.

Томас глянул на Макдональда. Тот поднял руку в останавливающем жесте и помотал головой.

Втроем они сидели на самом верху, под куполом, возвышающимся над стадионом. Где-то далеко-далеко внизу находилась арена, сплошь уставленная занятыми уже стульями. Квадратик свободного места, остававшийся лишь в самом центре, среди моря голов, ниспадающего вокруг, будто в бесконечность, казался совершенно крошечным.

Митчелл снова отодвинулся, с трудом сдерживая дрожь отвращения.

– Не раз мне доводилось видеть, как на подобных зрелищах накалялась обстановка и ситуация выходила из-под контроля, – упрямо продолжил он.

Сидящие рядом враждебно поглядывали на него, другие – подальше, оборачивались, пытаясь установить источник шума. Макдональд недовольно покачал головой.

– Еще не поздно вернуться в кабину, – сказал Митчелл. – По внутреннему телевидению видно гораздо лучше. – Он обратился к Томасу: – Скажи ему, Джордж.

Томас беспомощно развел руками. Макдональд приложил палец к губам.

– Все будет в порядке, Билл, – прошептал он. – Видеть и слышать – мало. Необходимо еще и ощутить.

– Я уже ощутил, – буркнул Митчелл.

Они все больше обращали на себя внимания. Томас нагнулся к Митчеллу.

– Чем ты отличаешься от Мака, – шепнул он, – так это тем, что не выносишь людей и терпеть не можешь ситуаций, овладеть которыми не в состоянии. А таковых в нашем деле предостаточно.

– Люди… – остальные слова замерли на губах Митчелла.

* * *

Свет на стадионе погас – будто отверстая десница Господня обрушила на всех тьму нощную, хлынувшую меж порогами божества. В темноте казалось, купол вот-вот рухнет. Остро ощущалось присутствие других, словно находящиеся здесь умножились и заполнили собою все пространство. Митчелл справился с приступом паники. Поглубже вздохнул.

– Мерзавец паршивый! – буркнул он. – Ну ничего, на этом он далеко не уедет!

Вокруг по-прежнему царила настороженная тишина – похоже, каждый надеялся: вот-вот случится чудо. И одинокий яркий луч скользнул из-под самого купола и, разорвав тьму, образовал белый круг в центре арены. Посреди круга, будто сошедшая с потоком света, виднелась одинокая человеческая фигура. Она приковывала взоры всех, на нее нельзя было не смотреть. Лишь небольшая часть собравшихся, сидевших на стульях вплотную к световому кругу, имели возможность разглядеть лицо этой фигуры. С высоты, где сидел Митчелл, ее контуры напоминали примитивный детский рисунок. Иллюзия белизны и розоватой телесности, черноты одеяния и худобы, высокого роста. Руки фигуры – вознесенные и распростертые – словно намеревались обнять всю публику, если только это можно, вообразить публику за стеной мрака. Присутствующие, затаив дыхание, не давали о себе знать.

Впрочем, ощущение присутствия толпы постепенно возвращалось, но теперь это уже было единое существо, одно живое создание, единая крепчайшая цепь, составленная из тел. Толпа ждала послания. Митчелл впился глазами в фигуру. Она одиноко стояла в круге света, удерживая в своих руках всю эту массу людей, собравшихся здесь. Всех-всех. Ни микрофона, ни трибуны, даже какого-нибудь стола или стула рядом с ней. Одинокая фигура посреди онемевшей аудитории, среди десятков тысяч людей.

– Ну говори, черт тебя подери, говори же! – буркнул Митчелл, уже заранее понимая: человек в световом круге станет медлить, растягивать этот мир, напрягая его, будто тончайшую вибрирующую струну, до крайнего предела выносливости слушателей… Старый сукин сын знал, что делает. Публика перестала дышать.

И тогда он заговорил. Голос его, будто, напоенный силой колдовских чар, заполнил купол стадиона подобно гласу Божиему; звук, шедший отовсюду, заставил всколыхнуться всю аудиторию, потрясенную и сплотившуюся еще крепче. Голос упрочил узы общей цепи и еще сильнее разжег скрытое пламя. Казалось, вещала сама мудрость и истина.

– Мы одни.

Толпа ахнула в едином вздохе.

– Таково послание, – продолжал звучать глас. – Послание Божие. Вам говорят, есть послание с другой планеты, похожей на нашу, от людей, подобных нам.

Однако они не ведают, что говорят. Услышан глас Божий, но не уразумели они того. Силятся понять своим разумом, но не могут. Ибо должно уразуметь сердцем своим. Ибо должно верить. Несть послания, аще не от Бога, и приносят его ангелы Господни. От кого же иного следует ждать нам посланий?

Слушатели замерли в ожидании ответа.

– Есть Бог и есть человек и никого более нет. Во всем мироздании лишь Бог и мы. Так есть. И так тому и должно быть.

При этих словах толпа всколыхнулась, как хлебное поле под ветром.

– Так стоит ли бояться? – голос возвысился. – Стоит ли противиться истине, коль скоро стоит она пред нами? Бог сотворил человека, дабы дивился тот чуду мироздания и славил его.

Толпа вздохнула одним дыханием.

– В этом есть суть послания – во словах человеческих, обращенных вспять; тщета человеческая явлена, подобно отражению в зеркале: нет более никого, но лишь мы сами…

Слова лились и лились – свободно, неудержимо, словно некое вседовлеющее природное явление, будто знамение. Сила умножилась в толпе, подобно магнитам, соединенным в долгий ряд, и каждый в отдельности неизмеримо усиливал общее поле; так и соединенные силы ста тысяч мыслящих и чувствующих единиц достигли, как в одном существе, мощи, которая, казалось, способна охватить весь город, пронизать всю планету, быть может, даже зажечь или же погасить звезды…

* * *

Они брели по пустому коридору где-то в подземной части стадиона, и эхо шагов отражалось от бетонных стен, пола и сводов. Обувь взбивала легкие облачка цементной пыли. В тусклом свете фонарей, подвешенных к потолку, коридор тянулся, казалось, бесконечно.

– Ну так как? – спросил Томас и слегка вздрогнул от неожиданно сильного эха. – Что скажете о «словах человеческих, обращенных вспять»?

– Сукин сын! – ответил Митчелл.

– «On doit se regarder soi-nzeme un fort long temps, – проговорил Макдональд, – avant gue de son-ger a condamner les gens».

– Что он сказал? – обратился Митчелл к Томасу.

– Это из «Мизантропа» Мольера. Не суди, мол, других, пока хорошенько не присмотришься к самому себе, – перевел Томас.

Митчелл пожал плечами.

– Я предпочитаю хорошенько присмотреться к нему, – сообщил он.

– Вы уверены, что мы идем правильно? – спросил Макдональд.

– Джуди говорила, сюда, – ответил Митчелл.

Коридор вывел их в зал. Громадные гидравлические подъемники упирались в потолок, образуя целый лес поршней. В центре находилась металлическая клетка со встроенными внутри пультами управления со множеством рычагов и большими кнопками красного и зеленого цвета. Клетка оказалась запертой. Тишина запустения, переполнявшая зал, нарушалась лишь звуками их шагов.

– Чертовщина, – убежденно высказался Макдональд.

– Сукин сын, – опять повторил Митчелл. – Теперь – туда, кажется.

Он провел их через пультовую, и, пройдя еще один коридор, они вышли к двери, выкрашенной в серый цвет. Легонько постучал. Не получив ответа, постучал сильнее. Дверь чуть приоткрылась.

– Джуди? – спросил он.

– Билл?

Дверь раскрылась шире. В коридор выскользнула девушка и протянула Митчеллу руку.

– Билл!

Она оказалась изящной брюнеткой с огромными черными глазами, состоящими, казалось, из одних зрачков. Особенно красивой ее назвать нельзя, а сам Митчелл, рассуждая спокойно, объяснял ее обаяние чарами глаз. И, хотя временами ему и удавалось сохранять рассудительность, его неудержимо влекло к ней, ибо для него в мире она была единственной, а значит, прекрасной.

Взамен поцелуя он лишь пожал ей руку: демонстрации чувств она не любила. Плоды пуританского воспитания – так он это определил еще во времена их учебы, когда они начали встречаться.

– Старый прохвост дома? – осведомился Митчелл.

– Билл! – воскликнула она, впрочем, в голосе не ощущалось особого протеста. – Он же мой отец! Сейчас он отдыхает. Ты ведь знаешь, ему нездоровится. Эти проповеди дорого обходятся для его здоровья.

– Это мистер Макдональд, – представил Митчелл. – Он возглавляет Программу.

– Боже! – сказала Джуди. – Я так тронута.

Она и впрямь выглядела взволнованной.

– А это мистер Томас, – продолжал знакомство Митчелл. – Мой шеф.

– Всего лишь сотрудник, – возразил Томас.

– Джуди Джонс, – представил девушку Митчелл. – Моя невеста.

– Ну, Билл, – промолвила она, – ведь это еще не совсем так.

Они говорили вполголоса, тихо, как заговорщики, и голоса их, отдававшиеся в коридоре, звучали странным эхом. У Митчелла возникло удивительное ощущение, будто он занят в некоем спектакле, действующие лица которого перекликаются с одного конца гулкой пещеры в другой.

– Вашему отцу известно о нашей приходе для беседы с ним? – спросил Макдональд.

Джуди помотала головой.

– Если б знал, его бы уже и след простыл. Он терпеть не может встречаться с людьми, в особенности с теми, кто чего-либо требует или же спорит с ним. Уверяет, нет времени, но я-то знаю: ему это просто не нравится.

– А если мы вот так, запросто, вторгнемся к нему? – спросил Макдональд.

Джуди нахмурилась, как бы заранее готовясь к чему-то неприятному.

– Я скажу о вас. Только постарайтесь не слишком его… расстраивать. – Она уже направилась к двери, но остановилась. – И, пожалуйста, постарайтесь не обращать внимания, если прием покажется вам не очень любезным. На самом деле это просто самозащита.

Она толкнула дверь и скользнула в комнату.

– Отец, – услышал Митчелл, – какие-то люди хотят встретиться с тобой.

* * *

– Это мистер Макдональд, отец, – проговорила она. – Он руководит Программой. И мистер Томас. Он работает с Биллом Митчеллом. Ты должен помнить Билла.

У обшарпанного туалетного столика с зеркальцем, на старом металлическом стуле восседал мужчина преклонных лет, по возрасту годящийся в отцы, пожалуй, и Макдональду. Волосы его белы, как снег, а все лицо избороздили морщины. Черные, как у дочери, глаза, при виде вошедших сперва вспыхнули, но сразу же огонь погас, словно захлопнулась дверь. Старец опустил глаза.

– Митчелла помню, – проговорил он измученным, старческим голосом. Верилось с трудом, что его обладатель держал в оцепенении весь стадион. – Помню этого богохульника с вульгарной речью, атеиста, высмеивающего веру, помню этого развратника с обезьяньей нравственностью. И еще помню, как запретил тебе видеться с ним. Да и с остальными тоже никаких дел иметь не желаю.

– Мистер Джонс… – проговорил Макдональд.

– Убирайтесь! – повелел старец.

– Оба мы уже не молоды, мистер Джонс… – начал Макдональд.

– Иеремия, – поправил старец.

– Мистер Иеремия…

– Просто Иеремия. С атеистами Иеремия не разговаривает.

– Я ученый…

– Атеист.

– Мне бы хотелось поговорить о послании.

– Я внял посланию.

– Как, непосредственно?

– Я услыхал его от Бога, – сообщил хрипло старец. – А вы как? Безо всяких посредников?

– Вы услышали его до получения Программой или после? – игнорируя вопрос, спросил Макдональд.

Иеремия со вздохом откинулся на стуле.

– Прощайте, мистер Макдональд. Вы пытаетесь меня поймать…

– Я хотел бы поговорить с вами…

– Я говорю об ином послании, а вовсе не о вашем, принятом в форме радиоребуса. Послание – мое послание – от Бога и там сказано все о вашем сообщении. Оно что, тоже от Бога?

– Возможно, – ответил Макдональд.

Хотевший уже было отвернуться, Иеремия застыл и взглянул на Макдональда. Митчелл тоже удивленно уставился на него.

– Я не знаю, от кого оно, – уточнил Макдональд. – Возможно, и от Бога.

– Но сами вы так не считаете, – произнес Иеремия.

– Нет, – сказал Макдональд. – Впрочем, не знаю. Ведь мне не было знамения, подобно вашему. Как видите, мои помыслы открыты, а ваши?

– Не могут оставаться сокрытыми помыслы, отверстые не лжи, но истине, – изрек Иеремия. – Итак, ваше послание вы не прочли.

– Нет, – признался Макдональд. – Но мы его прочтем.

– Когда прочтете, – проговорил Иеремия вставая, – тогда и поговорим, если уж вам так нужно.

– Но если… когда мы прочтем, вы нас посетите, если мы пригласим?

Черные зрачки Иеремии, казалось, сверлили Макдональда насквозь.

– До объявления содержания его остальному миру?

– Да.

– Тогда я явлюсь. – Бледная рука поднялась, и старческая голова утомленно опустилась на нее. Посетители не сдвинулись с места, и Иеремия вновь поднял взгляд.

– Чего вам еще нужно? – устало спросил он. – Ваши публичные проповеди подстрекают и настраивают людей против Программы, – сказал Макдональд.

В черных глазах вновь вспыхнул уснувший, казалось, огонек.

– Я возглашаю истину.

– Ваши истины создают атмосферу, в которой люди могут потребовать закрытия Программы. Послания прочесть нам не дадут, да и дальнейшее прослушивание окажется невозможным.

– Возглашаю истину, – повторил Иеремия. – Мы одни. Ничто не в силах изменить сего. Все, что грядет, когда люди познают истину, находится в руке Господней.

– Но коль скоро послание – от Бога и предназначено для всех, не только для вас, – не должно ли прочесть его и услышать последующее?

Длинное лицо Иеремии вытянулось еще больше. – Ваше послание может исходить от сатаны.

– Но в своей проповеди вы говорили, оно от Бога.

– Такова истина, – изрек Иеремия. – Однако в силах дьявола обмануть даже тех, кто внемлет Богу. – Бледной до прозрачности рукой он вновь подпер подбородок. – Я ведь могу и ошибиться.

Макдональд шагнул к Иеремии.

– Если сейчас вы измените свою интерпретацию, среди верующих это вызовет лишь замешательство. Дайте нам шанс прочесть послание. Я же не призываю вас перестать возглашать истину, но, по крайней мере, не настраивайте ваших приверженцев против Программы.

– На что вы рассчитываете? Восстановить все эти голоса?

– Голоса тридцатых? – Макдональд отрицательно помотал головой. – Отрывки радиопрограмм тех лет ретранслированы с Капеллы лишь с целью привлечения нашего внимания. Это не более, чем жест.

– Где же тогда послание?

– Точно пока мы не знаем. Думаем, в импульсах атмосферных помех, паузах меж голосов. После фильтрации истинных помех это звучит уже как настоящее послание: точка – пауза, точка – пауза.

Слова Макдональда, похоже, не убедили старца.

– В точках и паузах прочесть можно все, что заблагорассудится.

– Мы пока не прочли. Пока. Лишь пытаемся. Над этим, в поисках логической упорядоченности, работают компьютеры. Но мы добьемся своего. Это лишь вопрос времени. Да, необходимо одно: время.

– Ничего обещать не могу, – заявил Иеремия.

– Вы обо всем узнаете первым.

– Ничего не обещаю, – повторил Иеремия, однако в его интонации проступало нечто похожее на обещание. – А сейчас оставьте меня в покое… Постой, Джуди! С этим человеком видеться ты не должна. – Он указал на Митчелла. – Я говорил тебе и повторяю это теперь. Выбирай. Если твой выбор остановится на нем и ты ступишь на путь непослушания, тогда я больше не захочу тебя видеть.

– К черту! – Митчелл шагнул вперед, однако Джуди удержала его.

– Ну иди уже, Билл!

Вдвоем они вышли из комнаты.

– Билл, мы теперь не сможем видеться открыто. – Ты мне нужна, – сказал Митчелл. – У нас же планы…

– Еще больше я нужна ему, – ответила девушка. – Он стар и болен. И не умеет общаться с людьми.

Она исчезла за дверьми.

– Какое странное сочетание… – проговорил Томас. – Он способен заставить тысячи людей уверовать в его беседы с Богом, но не в состоянии поговорить с собеседником и не оттолкнуть его, не разрушить взаимопонимания.

– Тебе все же придется постараться понять его, Билл, – мягко сказал Макдональд. – По-своему он ищет и достоин сочувствия. И так же как и ты нуждается в помощи. В этом вы с ним весьма похожи.

– Да ну его к черту! – проворчал Митчелл, и душа его исполнилась отвращения ко всему роду людскому. – Всех – ко всем чертям! – он глянул по сторонам и еще раз повторил: – К чертям!

* * *

Такси бесшумно двигалось в потоке машин в направлении аэропорта.

– Вы изрядно поработали, – подытожил Макдональд, сидевший между Томасом и Митчеллом.

– Ха! – саркастически выдохнул Томас. Макдональд поднял руку, призывая ко вниманию.

– Я говорю серьезно. Все это вы с Биллом, да и остальные – тоже. Ваши статьи, публикации, интервью, программы – использование разнообразных средств и способов информации – завоевали Программе всеобщее признание. Впрочем, не только признание. Пожалуй, нечто большее – сознательный энтузиазм. Известие о получении нами сообщения от разумных существ с планеты, предположительно находящейся на орбите одной из звезд Капеллы, воспринято обществом без недоверия. С пониманием, воодушевлением и, главное, без паники. Не знаю, можно ли было все сделать лучше…

– Я знаю, что можно, – произнес Митчелл.

– Ты себя переоцениваешь. Не надо ставить нереальных целей, – возразил Макдональд. – На пятидесятом году Программы о ней ничего не знало девяносто процентов, а из тех, кому было известно, большинство полагало ее зряшной тратой времени и сил. И все пятьдесят лет специалисты предрекали всеобщую истерию, стоит лишь людям предъявить доказательства существования во Вселенной иных разумных существ.

– Специалисты! – бросил Томас.

Макдональд, смеясь, тряхнул головой.

– Ну ладно, джентльмены, позволю себе напомнить, радио есть и здесь.

Он подался вперед и щелкнул ручкой радиоприемника. Такси наполнила музыка. Зазвучало нечто из вновь вошедших в моду мелодий фолк, затем ее сменила танцевальная музыка тридцатых. Спустя минуту она смолкла, эфир наполнился звуками атмосферных помех, вперемежку с обрывками программ…

Митчелл протянул руку к выключателю.

– Тоже мне, достижение, – буркнул он.

Томас задержал его руку.

– Подожди?

Из радио донеслось:

ТРЕСК ушайте вечернюю молитву СТУКСТУК музыка ТРЕСКСТУК чуть не ударил меня бампером СТУКТРЕСКТРЕСК это сказал рочест ТРЕСКСТУК музыка ТРЕСКСТУКСТУКСТУК идол южанок Ларри СТУКСТУК музыка: au revoir милое ТРЕСКТРЕСК театрик на СТУКТРЕСК любопытная деталь ТРЕСКСТУК музыка СТУКСТУКСТУК кто ведает какое зло СТУКТРЕСКСТУК…

– Это оно? – отозвался Митчелл. – Послание?

Скверное качество приема придавало какую-то странную уверенность в его подлинности.

– Фрагмент, – сказал Томас.

«А голос у него слегка дрожит, – подумал Митчелл, – будто снова переживает он то мгновение в Пуэрто-Рико, когда услышал это впервые. И когда из скептика-специалиста по грязной работе, вознамерившегося угробить Программу, превратился в преданного ей человека и взвалил на себя миссию убеждения совершенно разных людей – всех, без исключения, слоев общества – в том, что послание подлинное, во благо всем и, следовательно, бояться здесь нечего. Поначалу друзья его такому превращению не поверили, но, поговорив с Джорджем и прослушав послание, согласились помочь и они. И он, Митчелл, присоединился среди первых».

– Это голоса прошлого и настоящего, – объявил радиодиктор. – Это голос звезд. Вы слушали фрагмент сообщения, принятого с Капеллы, удаленной на сорок пять световых лет от Земли. Если у кого-то есть идея, как прочесть послание, просим написать по адресу: Роберту Макдональду, Программа, Аресибо, Пуэрто-Рико. А теперь – очередной эпизод истории, начавшейся девяносто лет назад…

Диктор умолк, и возникла необычная, «особенная» музыка. Но вот она стихла, и глубокий бас осведомился: «Кто ведает, какое зло таится в сердце человеческом?»

Музыка вернулась и снова стихла.

– Тьма ведает…

Томас выключил приемник.

– Гениальная идея, – проговорил Макдональд. – Вот только понятия не имею, как мы сможем ответить на все эти письма.

– И до сих пор ни одной стоящей подсказки? – спросил Томас.

Макдональд помотал головой.

– До сих пор. Но, кто знает, какой гений таится в человеческом разуме?

– Ну что ж, – сказал Томас, – иного мы не ожидали. Я тут подумал… пошлем кого-нибудь туда, и пусть он набросает несколько типичных ответов, а затем введем их в ваш компьютер.

– Превосходно, – одобрил Макдональд.

– А с китайцами как быть? – спросил Томас. – Они объявили послание всемирным капиталистическим заговором с целью отвлечения внимания от происков американского империализма. Может, следовало предупредить их еще до передачи всей этой ерунды в средства массовой информации?

Макдональд пожал плечами.

– Не беспокойся. Их ученые уже затребовали у нас записи.

– Русские заявили, послание получено ими еще год назад, – сказал Митчелл.

– Между тем записей они не просили, – проговорил Макдональд. – Наверняка сами теперь принимают. Где искать – уже известно.

Томас вздохнул.

– Боюсь, мы только доставляем тебе лишние хлопоты.

Макдональд улыбнулся.

– «Братец Черепаха! – говорит братец Лис. – Вижу, настоящих хлопот ты еще не видывал. Почему бы тебе не начать водиться со мною? Вот тогда ты, как пить дать, узнаешь, что такое настоящие хлопоты!» [25]25
  Дж.Ч.Харрис (1848-1906) – американский писатель и журналист; в основе его произведений – наблюдения за жизнью негров, работающих на плантациях Джорджии; Харрис записывал и систематизировал негритянские сказки, притчи, песни; цитируется одна из «Сказок дядюшки Римуса»


[Закрыть]

Такси затормозило у аэровокзала, и Макдональд извлек свою кредитную карточку из прорези счетчика.

– Пошли к сувенирным киоскам, – позвал он друзей, оглядываясь по сторонам. – Мне хочется что-нибудь выбрать для Марии и Бобби.

Когда они догнали его вышагивающего по длиннейшей дорожке из искусственного мрамора, он добавил:

– Места вам забронированы. Я хотел вернуться в Аресибо вместе.

Пол под ногами задрожал, – наверное, электрокатапульта выстрелила в небо очередным реактивным лайнером. Минуту спустя раздался низкий шипящий звук и удаляющийся грохот.

– Мне тут до отъезда еще нужно уладить кое-какие дела, – сообщил Митчелл.

– Я полагаю, – обратился к нему Макдональд, – для блага Программы тебе придется некоторое время держаться подальше от Джуди.

– Ну вот, и ты туда же, мало мне Иеремии, – вздохнул Митчелл.

– Он пророк, это факт, – угрюмо заметил Томас. – И представляет для нас несомненную угрозу.

– Вот потому-то и желательно возвращаться всем вместе, – сказал Макдональд. – Вам надо снова вжиться в атмосферу Программы, в ее действительность, ощутить всю лихорадочную суету в преддверии решающего перелома. Если вам удастся воссоздать ее для всех, тогда, быть может, всевозрастающее влияние сторонников Иеремии мы сможем свести на нет.

Томас помотал головой.

– Не надо выступать против Иеремии. Он честен и одержим собственными, созданными им образами, почти как поэт. Ведь он живет в своем особом мире.

– Этот старый сукин сын! – с чувством произнес Митчелл.

– Под угрозой оказались основы его веры, – заметил Макдональд, – вот он и противодействует нам, одновременно защищая собственный мир. Солитариане не способны смириться с фактом существования разумной жизни на других планетах. Такое несовместимо с самим их бытием.

– Тогда зачем ты пригласил его в Программу? – спросил Митчелл.

– Затем, что он столь же честен, сколь и фанатичен, – объяснил Макдональд. – По-моему, если он увидит, чем мы здесь занимаемся и ознакомится с переводом послания, появятся шансы на изменение его мнения.

– Не меньше шансов, что таких изменений не произойдет. Тогда Программе конец, – подытожил Томас.

– Верно, – признался Макдональд. – Такая возможность не исключается.

– А насколько вообще серьезна угроза Программе с его стороны? – осведомился Митчелл.

– Самая, пожалуй, серьезная за все время существования Программы, – ответил Макдональд. – Во всем этом прослеживается некая ирония судьбы, к тому же все это до странности соответствует самой истории Программы: наиболее критический момент наступает, когда ее назначение, казалось, уже выполнено, и достигнуты цели, во имя которых она создавалась. Пятьдесят лет кряду мы жили, как у бога за пазухой, а в момент получения сообщения сама Программа оказалась под угрозой.

Томас расхохотался.

– Ученые – опасные люди. Соблазняют нас всякими игрушками, но, стоит лишь этим цацкам оказаться чем-то серьезным, как они сразу же расстраиваются.

– На что способны солитариане, помимо болтовни? – спросил Митчелл.

– Они весьма влиятельны и могущественны, – сообщил Макдональд. – И сила эта растет. Их цель – заблокировать Программу. На конгрессменов и сенаторов, оказывается, уже осуществлялся нажим. И это несмотря на профессионально проделанную вами работу по формированию общественного мнения в пользу Программы. Им все еще удается играть на чувстве первобытного страха перед встречей с кем-то, кто выше тебя. А капеллане, несомненно, превосходят нас.

– В чем? – спросил Митчелл тоном, более жестким, чем того хотелось бы.

Пол снова задрожал. Витрины с сувенирами были уже рядом, и Макдональд принялся с интересов разглядывать их.

– Они, несомненно, старше нас и располагают несравненно большими возможностями, – проговорил Макдональд. – Их светила – красные гиганты – старше Солнца на миллионы, а может, и миллиарды лет. Все зависит, по мнению астрономов, от влияния массы звезды на ее эволюцию. Во всяком случае, пока мы не в состоянии даже принимать радиоизлучения с других звезд, не говоря уже о ретрансляции для приема на планете-трансляторе.

«Где ты, щебетушечка моя? – вполголоса пропел-продекламировал Томас. – Пепси-кола – на столе и ждет тебя…»

Его била нервная дрожь.

Макдональд купил жене новую книгу – романтичный сюжет о беззаветной любви, преодолевающей на орбите все опасности, а сыну – объемную модель Солнечной системы с окружающими ее в радиусе пятидесяти световых лет звездами. Была здесь, разумеется, и Капелла. Впрочем, пришлось признать, восьмимесячному младенцу модель ни к черту, – по крайней мере, ближайшие пару лет. И тогда Макдональд приобрел еще огромного страуса из пластика. Такого большого, что его пришлось сдать в багаж.

* * *

– Робби!

Стоя в небольшом зале ожидания аэропорта Аресибо, Мария пыталась сохранять серьезную мину и не расхохотаться при виде огромной птицы, расставившей на полу длинные ноги.

– Ну тихо, тихо, Бобби, – успокаивала она расплакавшегося на руках малыша. – Он тебе не сделает ничего плохого. Показывать такое страшилище ребенку! – упрекнула она Макдональда.

Митчелл подумал: прекрасней этой женщины видеть ему не приходилось. Он попытался представить, как выглядела она, скажем, лет в двадцать или даже тридцать. Кроме работы, у Макдональда, по крайней мере, есть еще один повод не высовывать носа из Аресибо – Мария.

– Ну и дурак же я, – сообщил Макдональд с таким видом, будто его осенило. – Выходит, я попросту не понимаю запросов собственной семьи…

– Зато, прекрасно понимаешь остальных и со всеми находишь общий язык, – заметил Томас.

– Да где там! – возразил Макдональд. – А Иеремия?

– Ну, по крайней мере, ты заставил его себя выслушать, – проговорил Томас. – К тому же он обещал приехать.

Мария расцвела улыбкой, предназначавшейся одному Макдональду.

– Это правда, Робби? Тебе удалось его уговорить? – Увидим, – ответил Макдональд. – Ну-ка, иди ко мне.

Он протянул руки к расплакавшемуся малышу. Ребенок охотно и доверчиво пошел к нему, остерегаясь все же смотреть на пластмассовую птицу. Спустя минуту он уже перестал плакать и, немного похныкав, успокоился.

– Ну-ну, Бобби, – проговорил Макдональд, – ты же знаешь, папа не привез бы ничего такого, что сделало бы тебе плохо. Вначале немного страшновато, правда? Ну ничего, пойдем-ка с нами, – обратился он к страусу, загадочно смотревшему на них пластмассовыми глазами. – Мы еще вырастем с тебя ростом.

Подхватив свободной рукой птицу подмышку, он направился к выходу, но внезапно остановился.

– Где моя голова? – осведомился он у Марии. – Здесь же наши гости. Непостоянного Джорджа Томаса ты уже знаешь. А второй солидный джентльмен – это Билл Митчелл – герой-любовник, но звезды к нему, увы, ныне не расположены.

– Привет, Джордж. – Мария подставила щеку для поцелуя. – Привет, Билл, – сказала она, протягивая руку. – Надеюсь, звезды станут к тебе столь же благосклонны, как и ко мне.

– Ну, не так уж все плохо, – произнес Митчелл, стараясь сохранять безмятежный тон. – Вам, наверное, известно, когда отец упрям, девушке приходится выбирать: или он, или я; впрочем, как-нибудь все образуется.

– Конечно, образуется, – успокоила Мария, и на какое-то мгновение ее уверенность передалась Митчеллу. – Пошли, – пригласила она, – я приготовлю всем чудесный мексиканский ужин.

Ее ладонь выскользнула из руки Митчелла, и перед глазами мелькнул белый шрам у запястья.

– Querida, – с кротким смирением в голосе отозвался Макдональд. – Мы поели в самолете.

– Ты называешь это едой?

– Кроме того, мы приехали по делам Программы. Необходимо кое-что сделать. А вот завтра, перед тем как джентльменам отправиться обратно в Нью-Йорк, устроишь им показательный званый обед. Согласна?

Она дала себя уговорить и одарила его комичным жестом и протяжным мелодичным «ла-а-дно».

Сумки и страуса уложили в багажник. Ребенок с удовольствием наблюдал, как исчезает птица, после чего затих у отца на руках. Мария села за руль. Как оказалось, водила она весьма умело. «Как прекрасно они подходят друг другу, – размышлял Митчелл. – Мария и Макдональд… оба красивые, совершенные…»

Старенькая паровая турбина умиротворенно мурлыкала под капотом, мимо неспешно проплывали тихие зеленые холмы, залитые вечерним светом.

День выдался долгим. Начался он еще в Нью-Йорке, продолжился в Техасе и Флориде, а сейчас завершается в Пуэрто-Рико. Митчеллу полагалось бы клевать носом от усталости, однако вечер этот оказался для него поистине волшебным. Правда, он и сам не знал, почему. Быть может, подействовали пуэрториканские тишина и спокойствие, выгодно контрастировавшие с суетой многолюдных техасских городов, а может, – этот уносящий их все дальше от цивилизации старенький автомобиль. Но, возможно, все заключалось в колдовском очаровании жены Макдональда, в милой болтовне супружеской пары, устроившейся на передних сиденьях… Обычно, становясь невольным свидетелем таких вот бесед, он чувствовал себя неловко: будто подслушивал все эти разговоры о семье и кухне. Однако сейчас он ощущал себя иначе. «А может, люди не так уж и невыносимы»? – подумалось ему. Он взглянул на Томаса. Даже тот, видать, ощущал нечто похожее. Этот человек с истрепанными нервами, в прошлом поэт и романист, позже – журналист, специализирующийся на скандальной хронике, а ныне – горячий сторонник Программы, – этот человек безмятежно глядел в окно с видом, будто все его заботы летят с багажом обратно в Манхэттен.