Текст книги "Избранные сочинения в 9 томах. Том 2: Следопыт; Пионеры"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 64 страниц)

Глава XXXV

Чтоб от врагов уйти успеть,

Не стали шпор они жалеть.

Все без оглядки вскачь неслись

И так от гибели спаслись.

Сэмюаль Батлер, «Гудибрас»

С наступлением вечера присяжные, свидетели и остальные участники суда стали расходиться, и к девяти часам поселок стих, улицы его почти опустели. Именно в этот час судья Темпл с дочерью и в сопровождении Луизы Грант, державшейся от них чуть поодаль, медленно шли по аллее в негустой тени молодых тополей. Между отцом и дочерью происходил следующий разговор:

– Ты лучше моего сможешь утешить старика, смягчить его душевную боль, – сказал Мармадьюк. – Но заговаривать с ним о его проступке рискованно: закон следует уважать.

– Но, право, сэр, – пылко воскликнула Элизабет, – нельзя считать вполне справедливыми законы, если по ним выносят столь суровый приговор такому человеку, как Кожаный Чулок, за провинность, даже на мой взгляд, вполне заслуживающую снисхождения.

– Элизабет, ты рассуждаешь о делах, в которых мало смыслишь! – возразил ей отец. – Общество не может существовать без разумных ограничений. Эти ограничения невозможно проводить в жизнь, если не пользуются доверием и уважением те, кто их осуществляет, и будет весьма прискорбно, если вдруг станут говорить: судья потворствовал осужденному преступнику, потому что тот спас жизнь его дочери.

– Да, дорогой отец, да, я понимаю всю трудность твоего положения! – воскликнула девушка. – Но, расценивая вину Натти, я не могу отделить служителя закона от человека.

– Ты рассуждаешь по-женски, дочка. Натти осужден не за нападение на Хайрема Дулитла, а за то, что угрожал оружием официальному лицу, находившемуся при исполнении своих обязанностей.

– Неважно, за что именно, – прервала его мисс Темпл с убежденностью, продиктованной больше чувствами, чем логикой. – Я уверена, что Натти невиновен, и, значит, вынуждена считать неправыми всех тех, кто его преследует.

– В том числе и его судью, то есть твоего отца, Элизабет?

– Нет, нет, не надо так говорить!.. Изложи мне твое поручение, отец, и я его выполню.

Судья помолчал немного, нежно улыбнулся дочери, потом ласково положил руку ей на плечо и сказал:

– Ты не лишена здравого смысла, дочка, отнюдь нет, но ты слишком подчиняешься голосу сердца. Так слушай же. В этом бумажнике двести долларов. Отправляйся в тюрьму – не бойся, тебя там никто не обидит – и отдай вот эту записку тюремщику, а когда увидишь Бампо, поговори с ним, бедным стариком. Ты можешь дать волю своим чувствам, но не забывай, Элизабет: законы – это то, что отличает цивилизованное общество от дикого. И еще помни, что Натти совершил преступление и что судьей его был твой отец.

Мисс Темпл ничего не ответила, только прижала к груди руку, державшую бумажник, и, взяв Луизу под руку, вместе с ней вышла на главную улицу поселка.

Они шли молча, держась поближе к домам, где вечерние тени почти полностью скрывали их обеих; до слуха девушек не доносилось ничего, кроме неспешной поступи бычьей упряжки и поскрипывания телеги, двигавшейся впереди и в том же направлении, что и они. При слабом свете едва можно было различить силуэт погонщика, который медленно и лениво брел рядом со своими быками, как видно устав после тяжелого трудового дня. На повороте, там, где стояло здание тюрьмы, бычья упряжка на мгновение преградила путь молодым девушкам: поставив быков головой к тюремной стене, погонщик в награду за их покорный труд давал им клок сена, которое висело в торбах на шеях у быков. Все это было настолько обычным зрелищем, что Элизабет и не глянула бы вторично на упряжку, если бы вдруг не услыхала, что погонщик вполголоса разговаривает со своими быками.

– Веди себя прилично, Брайндл, ну пожалуйста! – говорил он.

И обращение к быкам, резко отличавшееся от принятого в здешних краях, и сам звук голоса говорившего заставили мисс Темпл вздрогнуть. Поворачивая за угол, она неизбежно должна была оказаться рядом с погонщиком и, несмотря на его грубую одежду, узнала в ней Оливера Эдвардса. Глаза их встретились, и ни темнота, ни широкий плащ, в который была закутана Элизабет, не помешали молодому человеку также узнать ее.

– Мисс Темпл?!.

– Мистер Эдвардс?! – воскликнули девушки одновременно, но голоса их прозвучали еле слышно: молодых людей, по-видимому, обуревали сходные чувства.

– Возможно ли это? – проговорил Эдвардс, уже не сомневаясь более, что перед ним действительно Элизабет. – Почему вы оказались подле тюрьмы? Ах да, вы, наверное, идете в дом священника. Ведь это мисс Грант с вами, если не ошибаюсь? Примите мои извинения, мисс Г рант, я не сразу узнал вас.

Вздох, вырвавшийся у Луизы, был так слаб, что его услыхала лишь Элизабет, и она поспешила ответить Эдвардсу:

– Мы не только находимся подле тюрьмы, но именно в нее и направляемся. Мы хотим заверить Кожаного Чулка в том, что не забыли его подвига. Мы обязаны быть справедливыми, но и не хотим быть неблагодарными. Я полагаю, вы также пришли навестить его. Я буду вам признательна, если вы позволите нам пройти первыми, мы пробудем там не более десяти минут. Доброй ночи, сэр. Поверьте, мне… мне очень прискорбно видеть, что вам приходится заниматься таким трудом, и я уверена, что мой отец…

– Я к вашим услугам, мисс Темпл, – холодно прервал ее юноша. – Но могу ли я просить вас ни слова не говорить о том, что вы видели меня здесь?

– Извольте, – проговорила Элизабет, легким наклоном головы отвечая на его поклон и слегка подталкивая вперед мешкавшую Луизу.

Когда они входили к тюремщику, мисс Грант все же успела прошептать:

– Не предложить ли нам часть этих денег Оливеру? Ведь на уплату штрафа Бампо хватит и половины суммы. Бедный юноша так не привык к трудностям жизни! Мой отец охотно отдаст значительную долю своих скромных доходов, чтобы только помочь Оливеру занять более высокое положение, я в том уверена.

Невольная улыбка, скользнувшая по лицу Элизабет, тотчас сменилась выражением неподдельного, глубокого сострадания. Однако она ничего не ответила, и тут появление тюремщика вернуло мысли обеих девушек к цели их прихода.

Тюремщик не выказал ни малейшего удивления, когда мисс Темпл и мисс Грант попросили у него разрешения повидать Бампо, – ему было известно, что Натти спас их обеих, и он счел вполне естественным проявление со стороны девушек интереса и сочувствия к судьбе старого охотника. Впрочем, при той простоте нравов, которая господствовала в этих краях, такое посещение никону не показалось бы странный, а если бы у тюремного стража и могли возникнуть какие-либо возражения, достаточно было записки судьи Темпла, чтобы немедленно их устранить. Он, не колеблясь, повел молодых девушек в помещение, где содержались узники. Едва он сунул ключ в замочную скважину, как послышался хриплый голос Бенджамена:

– Эй, кто это там еще?

– Гости, которых вам будет приятно увидеть, – ответил тюремщик. – Что вы тут натворили с замком, почему он не открывается?

– Не спеши, не спеши, приятель, – снова услышали они голос стюарда. – Я его застопорил, вбил гвоздь рядом, чтобы мистер Дулитл не смог притащиться сюда и снова втянуть меня в драку. Ох, боюсь, скоро для меня начнется великий пост: выудят у меня все мои денежки за то, что я проучил эту сухопутную крысу. Ну, ставьте паруса и малость обождите. Сейчас я вышибу гвоздь.

Послышались удары молотка, подтверждающие, что стюард не шутит, и вскоре замок подался и дверь открылась.

Бенджамен, предвидя, что в недалеком будущей ему все равно придется расстаться со своими испанскими дублонами, в течение дня неоднократно посылал в кабачок «Храбрый драгун» за полюбившийся ему ромом и пребывал теперь в той состоянии, которое по морской терминологии образно именуется «море по колено». Не так-то было легко при помощи спиртного вывести из равновесия этого морского волка: по его собственному выражению, он был «достаточно хорошо оснащен, чтобы идти под парусами в любую погоду», но сейчас его, что называется, «качало». Увидев, какого рода посетители вошли в Каиру, он удалился в угол, где стояла его койка, и, не обращая внимания на присутствие своей юной госпожи, преспокойно уселся на кровать и привалился спиной к стене.

– Если вы будете портить мне замки, мистер Помпа, – заявил тюремщик, – я, как вы изволили выразиться, «застопорю» вам ноги и привяжу вас к койке.

– А зачем это вам надо? – проворчал Бенджамен. – Я нынче и так выдержал шквал – целый час на двух якорях торчал, – с меня хватит. И что плохого в том, что я поступаю точно так, как вы? Не вешайте замков снаружи – и не найдете запоров изнутри, вот вам мое слово.

– В девять часов мы здесь все запираем на ночь, – предупредил тюремщик девушек, – а сейчас сорок две минуты девятого.

Он поставил на грубый сосновый стол небольшую свечку и вышел.

– Кожаный Чулок, мой добрый друг!.. – проговорила Элизабет, едва тюремщик повернул в скважине ключ, запирая дверь снаружи. – Я пришла отблагодарить вас. Если бы вы дали тогда согласие на обыск, все обошлось бы хорошо. Вы, правда, нарушили закон об охоте на оленей, но это сущий пустяк…

– Дать согласие на обыск? – перебил ее Натти; он все время сидел в углу согнувшись, низко, до колен, опустив голову, и сейчас он поднял ее, но с места не встал. – Неужели ты думаешь, что я мог бы пустить к себе в хижину этого негодяя? Да я тогда не открыл бы дверь даже при виде твоего милого личика! А теперь, если желают, пусть ищут среди углей и золы, им не найти ничего, кроме того, что находят в ямах с древесной золой для поташа.

Старик снова понурил голову и, казалось, целиком погрузился в горестные размышления.

– Хижину нетрудно отстроить вновь, она будет еще лучше прежней, – сказала Элизабет. – Я беру это на себя, я позабочусь обо всем, как только окончится срок вашего пребывания здесь.

– Разве можно вернуть к жизни мертвых? – печально проговорил Натти. – Разве можно прийти туда, где похоронены отцы, матери и дети, собрать их прах и сотворить из них заново мужчин и женщин? Тебе неведомо, что значит для человека больше сорока лет спать под одной и той же крышей, почти всю жизнь видеть вокруг себя одни и те же предметы. Ты еще молода, но ты одно из лучших божьих творений. Ради тебя я надеялся, что все это обойдется… Но теперь все кончено. Теперь мысль эта навсегда уйдет из моей головы.

Очевидно, мисс Темпл лучше остальных присутствующих поняла смысл слов, сказанных охотником, ибо она отвернулась, пряча лицо, в то время как стоявшая рядом с ней Луиза всем своим простодушным видом выражала лишь искреннее сочувствие страданиям старика. Быстро справившись с охватившим ее волнением, Элизабет продолжала:

– Новая крыша вашей хижины будет еще лучше прежней, добрый мой спаситель. Срок вашего заключения быстро подойдет к концу, и я позабочусь о том, чтобы вам выстроили новый дом, где вы сможете мирно прожить до конца вашей жизни в покое и довольстве.

– Дом… покой и довольство… – медленно повторил Натти. – Намерения твои благородны, и мне горько, что им не суждено сбыться. Он видел, как меня выставили на посмешище… посадили в колодки…

– Да ну их ко всем чертям, твои колодки! – завопил Бенджамен, размахивая бутылкой, к которой он то и дело прикладывался; свободной рукой он возмущенно жестикулировал. – Кому какое до этого дело? Если моя нога целый час торчала вверх, как утлегарь, ну и что из того, я вас спрашиваю, что из того?

– Мистер Помпа, мне кажется, вы забываете, в чьем присутствии вы находитесь, – проговорила Элизабет.

– Забыть про вас, мисс Лиззи? – ответил стюард. – Да будь я проклят, коли я когда про вас забуду! Вы ведь не то что эта старая ханжа Петтибон. Ты знаешь, стрелок, может, у этой Добродетели нутро и добродетельное, но снаружи она мне что-то не по вкусу. Кожа у нее на костях болтается вроде как одежка с чужого плеча, а на лице словно новый парус: где туго натянут, а где провис…

– Перестаньте, Бенджамен, я приказываю вам замолчать! – остановила его Элизабет.

– Есть, мэм! – отрапортовал стюард. – А насчет того, чтобы не пить, от вас приказа не было.

Мисс Темпл вновь обратилась к охотнику.

– Не будем говорить о том, что станется с другими, – сказала она. – Надо подумать о вашей судьбе, Натти. Я постараюсь сделать так, чтобы вы до конца ваших дней жили легко, без забот и в достатке.

– Без забот и в достатке… – снова повторил Кожаный Чулок. – Разве может быть легкой и беззаботной жизнь старого человека, который иной раз отшагает целую милю по голым равнинам, прежде чем доберется до тени и укроется от палящего солнца? И какой может быть достаток у охотника в здешних лесах, где за целый день охоты не удается поднять оленя и где не встретишь пушного зверя крупнее норки или случайно забредшей сюда лисицы? Да, немало придется мне потрудиться, чтобы заработать на уплату штрафа. За бобрами надо будет идти в сторону Пенсильвании, может, миль за сто отсюда, здесь их не сыщешь. Ваши вырубки и пашни прогнали всех разумных тварей; теперь вместо плотин бобров, как то было спокон века, всюду ваши запруды, – вы обратили вспять реки, как будто человеку позволительно сворачивать с пути воды, направленные богом… Бенни, если ты не перестанешь то и дело подносить бутылку ко рту, ты не сможешь двинуться с места, когда придет время.

– Скажешь тоже! За Бена не тревожьтесь. Когда придет время вахты, поставьте меня на ноги, укажите курс и дистанцию, и я помчусь на всех парусах не хуже любого из вас.

– Время пришло, – сказал охотник, прислушавшись. – Я слышу, как трутся о стену рога быков.

– Ну что ж, слово за тобой, давай сниматься с якоря.

– Ты нас не выдашь? – спросил Натти, доверчиво глядя в лицо Элизабет. – Ты не выдашь старика, который ждет не дождется, как бы поскорее вдохнуть в себя чистый, свободный воздух? Я не делаю ничего дурного. Раз закон говорит, что я должен уплатить сто долларов, – что ж, я поохочусь до осени и внесу деньги. А этот добрый человек поможет мне.

– Ты только знай лови своих бобров, – проговорил Бенджамен, широко разводя руками, – и, если им удастся удрать от нас, можешь тогда бранить меня последними словами.

– Что все это значит? – воскликнула мисс Темпл в изумлении. – Ведь вы должны пробыть здесь тридцать дней. А деньги в уплату штрафа у меня вот в этом бумажнике. Возьмите деньги, внесите их завтра же утром и запаситесь терпением на месяц. Мы с моей подругой Луизой будем часто навещать вас, мы сами, своими руками, сошьем вам новую одежду. Ну право же, вам будет совсем не так уж плохо!

– Неужто это правда, детки? – сказал Натти, пройдя через всю камеру и ласково взяв Элизабет за руку. – Неужто вы и впрямь собираетесь так заботиться о старике, и только за то, что он без всякого труда убил дикую кошку? Я вижу, ты не забываешь про оказанные тебе услуги, а я не думаю, чтоб это было у вас в крови. Твои нежные пальчики не справятся с оленьей кожей, и вряд ли тебе приходилось шить сухожильями вместо ниток. Но, если кое-кто другой не будет глух, он услышит и узнает обо всем, и пусть, как и я, увидит, что есть люди, которые умеют помнить добро.

– Не рассказывайте ему ничего, – с жаром проговорила Элизабет. – Если вы любите меня, если вы с уважением относитесь к моим чувствам, не рассказывайте ему ничего. Я хочу говорить только о вас, и все, что я делаю, – это тоже только для вас. Поверьте, я очень скорблю, оттого что закон требует, чтобы вас держали здесь так долго. Но ведь, в конце концов, это всего один короткий месяц, а потом…

– Месяц? – воскликнул Натти, смеясь своим беззвучным смехом. – Ни одного дня, ни одной ночи, ни одного часа не останусь я здесь! Судья Темпл может выносить свои приговоры, но, для того чтобы задержать меня, ему понадобится тюрьма покрепче. Я однажды попал в плен к французам. Посадили нас шестьдесят два человека в один блокгауз, поблизости от Фронтинака; но для тех, кто привык иметь дело с деревом, ничего не стоило проделать дыру в сосновых бревнах. – Охотник замолчал, осторожно оглядел камеру, потом, засмеявшись, слегка сдвинул стюарда в сторону и, убрав постель, показал в стене дыру, проделанную, как видно, недавно с помощью деревянного молотка и стамески. – Тут надо только чуть ударить, все вылетит наружу, и тогда…

– Вперед! Вперед! – закричал Бенджамен, вдруг очнувшись. – Вперед, в открытое море! Ты их только лови получше, своих бобров, а уж я буду крепко держаться за эти бобровые шапки.

– Боюсь, с этим парнем не оберешься хлопот, – сказал Натти. – Коли на наш след нападут скоро, мешкать нам будет нельзя, а этот вряд ли сможет быстро бежать.

– Бежать? – откликнулся стюард. – Не бежать, а отступать от курса, и давайте-ка откроем бой.

– Замолчите! – приказала Элизабет.

– Есть, мэм!

– Не может быть, чтобы вы покинули нас, Кожаный Чулок, – проговорила мисс Темпл. – Умоляю вас, подумайте о том, что вас ждет: вы будете вынуждены жить только в лесу, а ведь вы стареете. Потерпите немного, и вы сможете выйти отсюда открыто, с честью.

– Разве можно здесь охотиться на бобров?

– Нет. Но я же принесла вам деньги на уплату штрафа, а через месяц вы будете свободны. Смотрите, вот они, золотые монеты…

– Золотые? Давненько не доводилось мне видеть золотую монету, – произнес Натти с каким-то детским любопытством. – В войну у нас их было сколько угодно, как сейчас медведей в лесах. Помню, убили одного солдата из армии Дискау и нашли у него дюжину золотых – в рубашке были зашиты. Я их своими глазами видел, хотя не я их вырезал. Только те монеты были побольше и блестели ярче, чем эти.

– Это английские гинеи, и принадлежат они вам, – сказала Элизабет. – И это лишь задаток в счет того, что будет сделано для вас в будущем.

– Мне? Почему ты отдаешь мне такую уйму денег? – проговорил Натти, серьезно посмотрев на девушку.

– Как! Разве не вы спасли мне жизнь? Разве не вы избавили меня от когтей и клыков страшного зверя? – воскликнула Элизабет и прикрыла рукой глаза, словно желая отогнать от себя ту страшную картину в лесу.

Охотник взял деньги и стал перебирать их по одной монете, продолжая говорить:

– Я слышал, в Вишневой долине продается ружье, которое попадает в цель и убивает за тысячу шагов. Я за свою жизнь много хорошего оружия повидал, но такого мне видеть еще не приходилось. И не в прицеле дело – главное, что оно бьет на тысячу шагов, вот что здорово! Да ничего, я уже стар, мне на мой век и моего ружья хватит. Вот, дочка, бери назад свое золото. Ну, время наступило. Я слышу, как он разговаривает с быками. Пора идти. Ты ведь не донесешь на нас, правда?

– Донести на вас? – воскликнула Элизабет. – Но возьмите же деньги! Даже если вы уходите в горы, все равно возьмите деньги…

– Нет, не надо, – сказал Натти ласково и покачал головой. – Я не стану грабить тебя и ради двадцати новых ружей. Но одну услугу ты можешь мне оказать, если захочешь. Кроме тебя, сделать это сейчас некому.

– Говорите же, говорите – что именно?

– Купи банку пороха, это будет стоить два серебряных доллара. У Бенни Помпы деньги есть, но нам нельзя показываться в поселке. Хороший порох можно достать только у француза, как раз такой, какой нужен для ружья. Ну как, сделаешь ты это для меня?

– Я не только куплю – я принесу его вам, даже если мне целый день придется разыскивать вас по всему лесу. Скажите, где и как мне найти вас?

– Где? – проговорил Натти и на мгновение задумался. – Я встречу тебя завтра, на Горе Видения, на самой вершине, когда солнце будет прямо над головой. Только смотри, чтобы порох был размельчен как следует. Ты определишь это по блеску и по цене.

– Я выполню все, что надо, – твердо произнесла Элизабет.

Тут Натти присел, уперся ногами в проломанное отверстие и с небольшим усилием выломал проход наружу. Девушки услыхали шуршание сена и теперь прекрасно поняли, почему Эдвардс вдруг оказался в роли погонщика.

– Пошли, Бенни, – сказал охотник. – Темнее сегодня уже не будет, через час взойдет луна.

– Подождите! – закричала Элизабет. – Так нельзя – пойдут слухи, что вы сбежали в присутствии дочери судьи Темпла. Вернитесь, Кожаный Чулок, дайте нам прежде уйти и уж потом приступайте к выполнению вашего плана.

Натти хотел было что-то ответить, но приближающиеся шаги тюремщика заставили его поспешно встать. Он едва успел подняться на ноги и прикрыть одеялом дыру, возле которой тут же весьма кстати разлегся Бенджамен, как ключ в замке повернулся, и дверь отворилась.

– Ну что, мисс Темпл, собираетесь вы уходить? – спросил любезный страж. – У нас к этому времени всем дверям полагается быть на запоре.

– Идите, я следую за вами, – ответила Элизабет. – Спокойной ночи, Кожаный Чулок.

– Так не забудь – бери самый мелкий порох: я думаю, он будет посылать пулю дальше, чем обыкновенный. Я старею, мне уж теперь трудно угнаться за дичью.

Мисс Темпл подала знак рукой, чтобы он замолчал, и первой вышла из комнаты. Луиза и тюремщик последовали за ней. Тюремщик повернул ключ в замке всего один раз и сказал, что еще вернется и запрет узников как следует после того, как проводит посетительниц к выходу на улицу. Там они распрощались – страж побрел обратно, а молодые девушки с замиранием сердца направились к углу дома.

– Раз уж Кожаный Чулок отказался от денег, – зашептала Луиза, – их можно отдать мистеру Эдвардсу.

– Тише! – проговорила Элизабет. – Я слышу шорох сена. Они убегают. Ах, конечно, их сразу же заметят!

Едва девушки завернули за угол, как тут же увидели, что Эдвардс и Натти протаскивают через отверстие в стене почти бесчувственное тело Бенджамена.

Быки перестали жевать сено – теперь их поставили вдоль тюремной стены, чтобы беглецам было удобнее действовать.

– Надо подобрать сено с земли и уложить его в телегу, – сказал Эдвардс, – не то стражники догадаются, как все было проделано. Скорее, нельзя, чтобы оно попалось им на глаза.

Натти едва успел выполнить распоряжение Эдвардса, как сквозь дыру в стене заблестел свет от свечи тюремщика и тут же послышался его голос, зовущий узников.

– Что же теперь делать? – сказал Эдвардс. – Из-за этого пьяницы нас обнаружат, мы не можем терять ни секунды.

– Кто это пьяница, ты, желторотый, сухопутный моряк? – пробормотал стюард.

– Побег! Побег!.. – послышались голоса из тюрьмы.

– Придется бросить его здесь, – сказал Эдвардс..

– Это будет нехорошо с нашей стороны, сынок, – вмешался Натти. – Он сегодня по своей воле разделил со мной позорное наказание. У него доброе сердце.

Тут из «Храброго драгуна» вышло несколько человек, раздались громкие голоса; среди остальных легко было различить голос Билли Керби.

– Луны уже нет, – громогласно заявил дровосек, – но ночь светлая. Ну, кто домой собрался, пошли. Эй, что это там за возня в тюрьме? Надо пойти взглянуть, в чем там дело.

– Если мы не оставим этого человека здесь, мы погибли, – сказал Эдвардс.

Но тут Элизабет подошла к нему и быстро прошептала:

– Положите его в телегу и пустите быков. Никто туда и не заглянет.

– Вот пример быстроты женского ума, – сказал юноша.

Предложение мисс Темпл было немедленно осуществлено. Стюарда водрузили поверх сена и погнали быков вперед – теперь Бенджамен мог наслаждаться покоем и понукать быков кнутом, который сунули ему в руки. Быки весело побежали вперед. Как только с этим было покончено, Эдвардс и охотник, прокравшись вдоль ряда домов, скрылись в первом же проходе между ними: на улице раздались крики преследователей. Молодые девушки ускорили шаг, желая избежать встречи с констеблями и целой толпой праздных зевак, уже приближавшихся к месту происшествия. Кто ругался, а кто и добродушно посмеивался над ловкой проделкой узников. Во всем этом шуме ясно выделялся голос Керби: дровосек вопил и клялся, что поймает беглецов и притащит в одном кармане Натти, а в другом Бенджамена.

– Разбегайтесь по всему поселку, ребята! – кричал Керби. Он прошел мимо девушек, и топот от его тяжелых шагов был такой, словно это двигалось человек десять. – Расходитесь в разные стороны, бегите в горы – через четверть часа они уже будут там, и тогда берегитесь длинного ружья!

Ему вторили крики из двух десятков глоток, потому что теперь к погоне присоединились и посетители обоих кабачков. Одни принялись за дело всерьез, другие – просто желая позабавиться.

Уже входя в ворота отцовской усадьбы, Элизабет увидела, что лесоруб остановился возле телеги. Девушка решила, что Бенджамен погиб. Когда они вместе с Луизой торопливо зашагали по аллее, они вдруг заметили две фигуры, осторожно, но быстро кравшиеся в тени деревьев. То были Эдвардс и старый охотник, и уже в следующее мгновение они стояли перед девушками.

– Мисс Темпл, возможно, мне никогда больше не придется увидеться с вами! – воскликнул юноша. – Позвольте мне отблагодарить вас за вашу доброту. Вы не знаете, вы не можете знать мотивов моих поступков.

– Бегите, бегите! – крикнула ему Элизабет. – Весь поселок поднят на ноги. Нельзя, чтобы вас увидели в такую минуту здесь, да еще со мной.

– Нет, я должен поговорить с вами – пусть даже мне грозит опасность быть схваченным.

– Ваш путь к мосту отрезан. Прежде чем вы успеете добраться до леса, ваши преследователи будут уже там. Разве только если…

– Только если что? Говорите же! – воскликнул молодой человек. – Однажды вы уже спасли меня своим советом. Говорите – я приму ваш совет не задумываясь.

– На улице сейчас пусто и тихо, – сказала Элизабет помолчав. – Перейдите на ту сторону. На берегу озера вы увидите лодку моего отца. В ней вам будет легко добраться до любого места в горах.

– Но судье Темплу может не понравиться такое самоуправство.

– Его дочь ответит за это, сэр.

Юноша проговорил что-то очень тихо, что услышала одна лишь Элизабет. Затем Натти подошел к девушкам и сказал:

– Вы не забудете про банку с порохом, детки? Бобров добыть надо, чего бы это ни стоило, а мы стареем, я и мои собачки. Нам теперь требуется самое хорошее снаряжение.

– Пойдем, Натти, – нетерпеливо позвал его Эдвардс.

– Иду, сынок, иду. Благослови господь вас обеих за вашу доброту к старому человеку.

Девушки подождали, пока темные фигуры беглецов не скрылись из виду, и тогда уже поспешно вошли в дом.

В то время как происходила эта сцена в аллее, Керби успел догнать бычью упряжку, которая как раз ему-то и принадлежала: Эдвардс, не спросив на то разрешения у владельца, увел ее с того места, где обычно по вечерам терпеливые быки поджидали своего хозяина, пока тот развлекался в кабачке.

– Эй, эй! Ну-ка, стой, золотко! – закричал Керби. – Как это вы ухитрились сбежать? Я ж вас привязал!

– Пошевеливайтесь, лентяи! – пробормотал Бенджамен, ударяя наугад кнутом, который опустился прямо на плечо Керби.

– Черт подери, это еще кто? – закричал Билли, с изумлением оборачиваясь. В темноте он не мог разглядеть лица, едва видневшегося над краем телеги.

– Кто я? Я рулевой на этом судне, и здорово же я им управляю! Двигаюсь по курсу на мост, и колодки остались далеко за кормой. Вот это управление так управление! Эй вы, лежебоки, пошевеливайтесь!

– А ну-ка, положи кнут на место, Бенни Помпа, – сказал лесоруб, – не то я сейчас схвачу тебя за шиворот и надеру как следует уши. Куда это ты собрался с моей упряжкой?

– С какой еще упряжкой?

– Ну да, с моей телегой и быками.

– Ты же должен знать, Керби, что Кожаный Чулок и я, Бенни Помпа, – ты же знаешь Бенджамена Помпу? Так вот, Бенни и я… нет, я и Бенни… В общем, черт меня подери, если я знаю, как это получилось. Только кто-то из нас должен отправиться за бобровыми шкурами. Вот мы и взяли эту телегу, чтоб было куда их складывать. А знаешь, Керби, ты грести не умеешь. Ты с веслом обращаешься вроде как корова с мушкетом…

Билли понял, в каком состоянии находится стюард, и некоторое время шагал рядом с телегой, раздумывая, потом взял кнут из рук Бенджамена – тот завалился на сено и тут же уснул. Керби повел быков по улице, затем через мост и в гору, к той вырубке, где ему предстояло работать на следующий день; по дороге его ничто не задержало, только отправившиеся на розыски констебли торопливо перекинулись с ним двумя-тремя словами относительно беглецов.

Элизабет долго простояла у окна своей комнаты. Она видела, как по склону горы мелькают факелы преследователей, слышала шум голосов. Но час спустя все вернулись, усталые и разочарованные неудачей, и поселок снова затих. Все в нем было мирно и спокойно, как в начале – вечера, когда Элизабет выходила из дому, направляясь в тюрьму к Натти Бампо.