Текст книги "Избранные сочинения в 9 томах. Том 2: Следопыт; Пионеры"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 64 страниц)

– Тогда останьтесь, ради бога, останьтесь, Следопыт! – прошептала Мэйбл. – Все, все, что угодно, лишь бы спасти отца!

– Так оно и должно быть по естеству. И я рад, что вы так рассудили, потому, признаться, хочу, чтобы у сержанта была надежная опора. Пока что он отличился, и, если бы ему удалось отогнать негодяев и, спалив до тла хижины и блокгауз, отступить с честью, ему бы это зачлось. Лунди бы это, без сомнения, не забыл. Да, да, Мэйбл, мы обязаны спасти не только жизнь сержанту, но и честь.

– Отец не может быть в ответе за то, что индейцы внезапно напали на остров!

– Как знать, как знать! Военная слава изменчива. Случалось, что делаваров разбивали наголову, когда они вели себя более доблестно, чем в дни своих побед. Делать ставку на успех, и особенно на успех в войне, неразумно. Я не городской житель и не знаю, как смотрят горожане, но в наших краях даже индейцы судят о качествах воина по его военным удачам. Главное для солдата никогда не терпеть поражения, и мне кажется, люди не очень-то задумываются над тем, каким образом сражение было выиграно или проиграно. Что касается меня, Мэйбл, то я взял себе за правило, стоя лицом к лицу с врагом, не давать ему спуску и, по возможности, не зазнаваться, одержав над ним верх; после поражения об этом говорить не приходится, ведь ничто так не смиряет, как хорошая взбучка. Гарнизонные священники проповедуют солдатам смирение, но если бы одно смирение превращало людей в добрых христиан, то королевские войска давно были бы причислены к лику святых, потому что в этой войне они покамест только получали зуботычины от французов, начиная с форта Кэн и кончая Тайем.

– Батюшка ведь не мог предполагать, что расположение поста известно неприятелю, – сказала Мэйбл, все еще думая о том, как отзовутся последние события на добром имени сержанта.

– Конечно, нет, и не понимаю, как об этом узнали французы, Место выбрано удачно. Даже для тех, кто проделал весь путь сюда и обратно, не так-то легко снова отыскать остров. Боюсь, что кто-то нас предал. Да, да, кто-то несомненно нас предал!

– Неужели это возможно, Следопыт?

– И очень даже просто, Мэйбл; некоторым людям изменить – все равно что закусить. И, когда я встречаю болтуна, я не слушаю его красивые слова, а приглядываюсь к его делам; ведь, если у человека правдивая душа и добро на уме, он считает, что поступки лучше за него скажут, чем язык.

– Джаспер Уэстерн не такой! – с горячностью ответила Мэйбл. – Он искренний и прямодушный.

– Джаспер Уэстерн! Можете быть уверены, Мэйбл, что у парня и на языке и на душе нет кривды. Предположения Лунди, квартирмейстера, сержанта, да и вашего дяди на его счет совершенно нелепы. Это все равно что утверждать, будто солнце светит ночью, а звезды – днем. Нет, нет, я готов прозаложить свой скальп, а если понадобится, и ружье за честность Пресной Воды.

– Да благословит вас бог, Следопыт! – воскликнула Мэйбл, протягивая руку и сжимая железные пальцы охотника с чувством, в силе которого она сама навряд ли отдавала себе отчет. – Вы само великодушие, само благородство! Бог вознаградит вас за это!

– Ах, Мэйбл, боюсь, что если б я действительно был таков, то и мечтать бы не смел о такой девушке, как вы, а предоставил бы какому-нибудь достойному вас дворянину из гарнизона просить вашей руки.

– Не будем об этом говорить, – слабым, почти сдавленным голосом ответила Мэйбл. – Сейчас мы должны больше думать о наших друзьях, Следопыт, чем о себе. Но я от всей души рада, что вы считаете Джаспера невиновным. А теперь давайте подумаем, как поступить с Росой. Может быть, ее выпустить?

– Я уже думал о ней: пока она по эту сторону двери наблюдает за нами, надо нам глядеть в оба. Если посадить ее на чердак и убрать лестницу, она хоть будет нашей пленницей.

– Я не могу так обойтись с человеком, который спас мне жизнь. Лучше отпустим ее. Я уверена, что она слишком предана мне, чтобы причинить мне зло.

– Вы не знаете это отродье, Мэйбл. Вы не знаете это отродье. Правда, Роса не чистокровная мпнг, но ведь она якшается с этими негодяями и переняла все их повадки… Но что это?

– Шум весел – какая-то лодка идет по протоке!

Следопыт захлопнул люк в нижнее помещение, чтобы индианка не сбежала, погасил свечу и поспешил к бойнице. Мэйбл в тревожном ожидании глядела через его плечо. Все это заняло какое-то время, и, когда глаза Следопыта несколько освоились с темнотой и он смог что-то различить, две шлюпки уже пронеслись мимо и пристали к берегу ярдах в пятидесяти от блокгауза, где был устроен причал. Больше в окружающем мраке разглядеть ничего не удалось, и Следопыт шепнул Мэйбл, что это могут быть и враги, потому что едва ли сержант прибудет так рано. Видно было, как из лодок выгрузились люди, затем трижды раздалось громогласное «ура», не оставившее никакого сомнения в том, кто были прибывшие. Следопыт ринулся к люку, поднял крышку, соскользнул вниз и с лихорадочной поспешностью, по которой можно было судить, насколько серьезно положение, стал отпирать дверь. Мэйбл последовала за ним, но скорее мешала, чем помогала его усилиям, и они успели отодвинуть всего лишь один засов, когда грянули выстрелы. Оба замерли в напряженном ожидании, как вдруг окружающие кусты огласились боевым кличем индейцев. Дверь наконец распахнулась, и Следопыт с Мэйбл выскочили наружу. Но все уже смолкло. Несколько секунд они прислушивались, и Следопыту почудилось, будто со стороны причала слышатся слабые стоны; но дул свежий ост, и шелест листвы, мешаясь с дыханием ветра, мог ввести его в заблуждение. Зато Мэйбл, забыв обо всем, рванулась от него к лодкам.

– Стойте, Мэйбл! – тихо, но твердо произнес Следопыт, схватив ее за руку. – Стойте! Вы идете на верную смерть, и к тому же это бесполезно. Надо вернуться в блокгауз.

– Отец! Мой бедный, дорогой отец! Они его убили! – не помня себя, воскликнула девушка; но привычная осторожность заставила ее даже в эту ужасную минуту понизить голос. – Если вы любите меня, Следопыт, пустите меня к отцу!

– Стойте, Мэйбл, стойте! Странно, что не слышно голосов; никто из наших не отвечает на залп, а я, как назло, оставил ружье в блокгаузе! Хотя на что мне ружье, если никого не видать?

В этот миг острый глаз Следопыта – крепко держа Мэйбл, он все время вглядывался в темноту – смутно различил черные силуэты пяти или шести индейцев, которые, пригнувшись, пытались проскользнуть мимо него с явный намерением отрезать им путь к блокгаузу. Подхватив Мэйбл под мышку, как малое дитя, и напрягши свое мускулистое тело, охотник все же успел вбежать в блокгауз раньше гнавшихся за ним по пятам преследователей. Опустив свою ношу, он кинулся запирать дверь и едва задвинул один засов, как сильный толчок в массивные бревна чуть не вышиб ее из петель. Задвинуть второй засов было делом одной секунды.

Мэйбл поднялась на второй этаж, а Следопыт остался на страже внизу. Наша героиня находилась в том состоянии, когда двигаешься как бы бессознательно. Следопыт попросил принести огня; машинально засветив свечу, она спустилась с ней вниз к ожидавшему ее разведчику. Взяв у нее огарок, Следопыт тщательно осмотрел блокгауз, чтобы проверить, не спрятался ли кто-нибудь в крепости; он переходил с одного этажа на другой, лишь убедившись, что позади нет врага. Итогом осмотра была твердая уверенность в том, что в блокгаузе, кроме него и Мэйбл, нет никого, – Роса сбежала. Следопыт вернулся к нашей героине, поставил свечу на ящик, проверял затравку «оленебоя» и только тогда сел.

– Оправдались худшие наши опасения, – сказала Мэйбл, для которой волнений и спешки последних пяти минут, казалось, хватило бы на всю ее жизнь. – Мой дорогой батюшка со всем отрядом убит или взят в плен!

– Пока ничего не известно. Дождемся утра. Я не думаю, что дело решено, иначе мы бы услышали торжествующие вопли негодяев мингов у стен блокгауза. Одно только можно сказать наверное: если враг действительно одержал верх, он сейчас же потребует, чтобы мы сдались. Но скво расскажет им о нашем положении, и, так как они хорошо знают, что пока «оленебой» не посрамил своего имени, днем поджечь блокгауз им не удастся, они постараются подкрасться ночью, можете в этом не сомневаться.

– Кто-то стонет!

– Это вам показалось, Мэйбл. Когда человек напуган, особенно женщина, ей может невесть что померещиться. Я знавал женщин, которые верили снам…

– Нет, мне не показалось: внизу кто-то стонет!

Следопыту пришлось признать, что чуткий слух Мэйбл не обманул ее. Но он попросил ее сдержать свои чувства, напомнив, что дикари часто прибегают к любой хитрости, лишь бы достичь своей цели, и что стоны, возможно, притворные: их хотят выманить из блокгауза или заставить хотя бы отворить дверь.

– Нет, нет, – торопливо возразила Мэйбл, – какое же тут притворство! Это стонет человек от физической или душевной боли. Стоны до ужаса естественны.

– Ну что ж, мы скоро узнаем, друг там или недруг. Уберите свечу, а я спрошу через бойницу.

Даже такое, казалось бы, простое дело требовало, на взгляд опытного Следопыта, сугубой осмотрительности: сколько раз у него на глазах гибли люди только по своему легкомыслию и пренебрежению к излишним, по их мнению, мерам предосторожности. Поэтому он приблизился к бойнице лишь настолько, чтобы его могли услышать внизу, даже если он будет говорить негромко.

– Кто там? – осведомился Следопыт, когда счел, что выбрал наиболее безопасную позицию. – Кто тут стонет? Если друг, говорите смело и рассчитывайте на нашу помощь.

– Следопыт! – ответил хорошо знакомый Мэйбл и проводнику голос сержанта. – Следопыт, ради бога, скажи, жива ли моя дочь?

– Батюшка, я здесь! Цела и невредима. Ах, если б была хоть капля надежды, что и с вами все благополучно!

Оба они ясно услышали радостное восклицание, но вслед за ним снова раздался мучительный стон.

– Сбылись мои худшие предчувствия, – с каким-то мрачным спокойствием проговорила Мэйбл. – Чем бы это нам ни грозило, батюшку надо внести в блокгауз.

– Так оно и должно быть по естеству, да и богом нам заповедано. Но успокойтесь, Мэйбл, и постарайтесь взять себя в руки. Все, что можно сделать для сержанта, будет сделано. Только прошу вас, возьмите себя в руки.

– Я спокойна, Следопыт. Никогда в жизни я не была более спокойна и уверена в себе, чем сейчас. Но ради бога давайте действовать без промедления!

Твердый тон девушки поразил Следопыта, а старание Мэйбл держаться спокойно и стойко в какой-то мере, быть, может, обмануло его. Во всяком случае, он почел дальнейшие объяснения излишними, спустился вниз и стал отпирать засовы. Эту сложную процедуру он проделал со всегдашней своей осторожностью, но едва только высвободил массивную дверь, как почувствовал, что кто-то с силой на нее напирает, и чуть было вновь ее не захлопнул. Однако, заглянув в щель и поняв причину, рванул дверь к себе, и прислоненное к ней бесчувственное тело сержанта Дунхема рухнуло на порог блокгауза. Следопыт в один миг втащил его в помещение и задвинул засовы. После чего они с Мэйбл могли беспрепятственно подать помощь раненому.

На протяжении всей этой тяжелой сцены Мэйбл проявляла ту силу духа и неистощимую энергию, на какую способны женщины в минуты сильных потрясений. Она принесла свечу, смочила водой запекшиеся губы отца, помогла Следопыту приготовить ему ложе из соломы и смастерила из тряпья подушку. И все это деловито, без липших слов, не пролив ни единой слезы, пока отец, придя в себя, еле слышным голосом не стал благословлять ее за нежность и заботу. Однако Мэйбл не представляла себе, насколько серьезно положение отца. Следопыт тем временем обследовал раненого и обнаружил, что пуля прошла навылет; хорошо знакомый с такими ранениями, он понял, что сержант едва ли выживет.

Глава XXIV

Тебе – вся нежность слез моих.

Кровь пролил бы дo капли я,

Когда бы стала хоть на миг

Спокойной ты, любовь моя.

Мур, «Лалла Рук»

С той минуты, как внесли свечу, сержант Дунхем не спускал глаз со своей красавицы дочери, следя за каждым ее движением. Потом он поглядел на дверь, проверяя, достаточно ли она прочна (без носилок нельзя было перенести раненого наверх, и его оставили в нижнеи помещении), и снова устремил взгляд на личико Мэйбл. Когда жизнь быстро угасает, с новой силой вспыхивают земные привязанности, и те, кого мы должны потерять навеки, становятся нам особенно дороги.

– Слава богу, дитя мое, хоть ты избежала их смертоносных пуль! – воскликнул сержант; он говорил без труда и, как видно, не испытывал при этом боли. – Расскажи, Следопыт, как приключилась эта беда.

– Эх, сержант! Это ты правильно сказал, что беда. Что нас предали и донесли неприятелю, где находится пост, так же верно, мне думается, как то, что блокгауз пока наш. Но…

– Майор Дункан был прав, – прервал его Дунхем, положив руку на плечо Следопыту.

– Только не в том смысле, в каком ты думаешь, сержант, только не в том смысле. Нет, нет. По крайней мере, я так считаю. Я знаю, природа слаба – человеческая природа, я имею в виду, – и что какой бы у нас ни был цвет кожи, красный ли, белый, негоже хвалиться своими достоинствами, но готов руку дать на отсечение, что на всей границе нет и не было парня честнее и благороднее Джаспера Уэстерна.

– Да благословит вас за это бог, Следопыт! – вырвалось у Мэйбл, и от полноты чувств слезы хлынули у нее из глаз. – Да благословит вас бог! Честный обязан заступаться за честного, храбрый – никогда не покидать храброго.

Сержант с тревогой смотрел на дочь, пока та не закрыла лицо передником, чтобы скрыть свои слезы, потом вопросительно взглянул на проводника. Но мужественные черты Следопыта выражали лишь обычную искренность, прямоту и честность, и сержант знаком велел ему продолжать.

– Ты помнишь место, где я и Змей расстались с тобой, сержант, – продолжал Следопыт, – о том, что было раньше, нечего говорить. Поздно теперь раскаиваться, что сделано, то сделано; но, думаю, останься я с лодками, всего этого не произошло бы! Хороших проводников много, почему им не быть, но ведь природа одаривает не каждого, так что среди хороших должны быть и лучшие. Бедный Джильберт, который меня заменил, надо думать, дорого поплатился за свою ошибку.

– Он был убит наповал, – упавшим голосом ответил сержант. – Все мы поплатились за свои ошибки!

– Нет, нет, сержант, это тебе не в укор сказано, никто лучше тебя не смог бы командовать вылазкой. Лихо вы их окружили! А как ты повел свою шлюпку прямо на их гаубицу, – самому Лунди не грех бы у тебя поучиться.

Глава сержанта засияли, и на лице его даже появилось выражение победного торжества. Правда, торжество это было в меру одержанной им скромной победы.

– Да, это было неплохо сделано, друг мой, – согласился он, – мы штурмом взяли их носовой бруствер.

– Это было замечательно сделано, сержант, хотя боюсь, что, когда все станет известно, окажется, что негодяи вернули свою гаубицу. Но ничего, ничего, крепись, сержант, старайся выбросить из головы все плохое и думай только о хорошем. И жизнь нас этому учит и вера. Если враг овладел гаубицей, он вернул лишь то, что принадлежало ему раньше, и помешать ему мы были не в силах. Но блокгауз они еще не захватили и вряд ли его возьмут, разве только подпалят его ночью. Так вот. сержант, с Великим Змеем мы расстались на реке, милях в десяти отсюда; даже когда подходишь к своему лагерю, и то надо принимать меры предосторожности. Что сталось с Чингачгуком, я не знаю; Мэйбл вот говорит, он здесь поблизости, и я не сомневаюсь, что благородный делавар выполняет свой долг, хоть мы сейчас не знаем, где он. Помяни мое слово, сержант, он еще докажет свою ловкость и мужество и придет нам на помощь в самую трудную для нас минуту. О, Змей – мудрый и доблестный вождь, любой белый может позавидовать его достоинствам, хотя, по правде сказать, ружье его бьет не так метко, как «оленебой». Так вот, подходя к острову, я не увидел дыма и сразу насторожился, потому уж кто-кто, а я-то знаю, что солдатам пятьдесят пятого ввек не разложить бездымного костра, сколько им ни тверди об опасности. Так что я был начеку, а тут еще наткнулся на этого странного рыболова, как только что рассказывал Мэйбл, и все их адские козни увидел как на ладони. Нечего говорить, сержант, прежде всего я подумал о Мэйбл и, когда узнал, что она в блокгаузе, пробрался сюда, чтобы спастись или умереть вместе с ней.

Сержант перевел благодарный взгляд со Следопыта на дочь, а Мэйбл, к своему изумлению, почувствовала, что у нее упало сердце, хотя, казалось бы, в этот миг ее должна была тревожить лишь судьба тяжелораненого отца. Сержант протянул ей руку, она сжала ее в своих и поцеловала. Но, не в силах совладать с собой, опустилась на колени у его ложа и громко разрыдалась.

– Мэйбл, – твердо произнес сержант, – на все воля божья. Нечего обманывать тебя и себя: мое время пришло, и для меня большое утешение умереть, как подобает солдату. Лунди не осудит меня, наш добрый Следопыт расскажет ему, как все произошло. Ты помнишь наш последний разговор?

– Нет, отец, наверное, и мое время настало! – воскликнула Мэйбл, которой в ту минуту казалось легче умереть. Я не надеюсь на спасение, и самое лучшее для Следопыта, пока не поздно, оставить нас и вернуться в форт с печальным известием.

– Мэйбл Дунхем! – укоризненно произнес Следопыт, с нежностью взяв девушку за руку. – Я этого не заслужил. Я знаю, что необразован, неотесан, неловок…

– Следопыт!..

– Ну-ну, забудем об этом, вы не хотели меня обидеть, не могли такое подумать. Какой смысл говорить о бегстве, когда сержанта нельзя трогать с места, а блокгауз надо защищать любой ценой. Может быть, Лунди сообщат о нашем бедственном положении, и он вышлет отряд нам на выручку.

– Следопыт… Мэйбл… – с трудом проговорил сержант; от боли, которую он тщетно старался превозмочь, у него выступил на лбу холодный пот, – подойдите оба ко мне. Между вами все сказано, надеюсь?

– Не говорите ничего, батюшка. Все будет так, как вы желаете.

– Слава богу! Дай мне твою руку, Мэйбл, – вот, возьми ее, Следопыт. Я не могу иначе обручить вас. Я знаю, что ты будешь ей хорошим мужем. Не откладывайте свадьбы из-за моей смерти; к осени в форт приедет священник, пусть он вас сразу обвенчает. Шурин, если только он жив, пожелает вернуться на свой корабль, и тогда Мэйбл останется без защитника. Мэйбл, твой муж был лучшим моим другом, это послужит тебе хоть каким-то утешением.

– Положись на меня, сержант, – сказал Следопыт. – Предоставь это мне, я свято выполню твою последнюю волю. Поверь, все будет сделано, как должно.

– Я всецело… всецело полагаюсь на тебя, мой верный друг, и даю тебе право действовать, как действовал бы сам. Мэйбл, дитя мое, дай мне напиться… Ты никогда не пожалеешь об этой ночи. Да благословит тебя бог, доченька, да благословит и защитит тебя бог!

Я знаю, что ты будешь ей хорошим мужем.

Нежность отца до глубины души тронула чувствительную девушку, в этот миг ей казалось, что даже церковный обряд не скрепит ее будущий союз с проводником более священными узами. И все же невыносимая тяжесть давила ей сердце, и она сочла бы великим благом умереть. Затем сержант прерывающимся голосом коротко рассказал, что произошло после того, как они расстались со Следопытом и делаваром. Подул попутный ветер, и вместо того чтобы заночевать на острове, как предполагалось раньше, он решил продолжать путь и добраться до поста в тот же вечер. Не наскочи шлюпка у оконечности одного из ближних островов на мель, отряд подошел бы незаметно и беду в какой-то мере удалось бы избежать, но, как видно, шум, поднятый солдатами при высадке, выдал их приближение неприятелю, и тот успел подготовиться к встрече. Хотя солдат и удивило отсутствие часового, они, нисколько не подозревая об опасности, причалили и даже оставили оружие в шлюпках, чтобы выгрузить свои ранцы и провиант. Индейцы открыли огонь с такого близкого расстояния, что, несмотря на темень, он оказался губительным. Солдат скосило всех до единого; правда, двое или трое потом все же поднялись и скрылись куда-то. Четверо или пятеро были убиты наповал или, во всяком случае, умерли от ран спустя несколько минут; однако индейцы, против своего обыкновения, почему-то не кинулись снимать скальпы. Сержант Дунхем упал, как и все, но он услышал голос Мэйбл, когда она выскочила из блокгауза. Этот отчаянный возглас пробудил в нем отцовские чувства и придал ему силы доползти до двери блокгауза и, опираясь на нее, приподняться.

Окончив свой несложный рассказ, сержант совершенно обессилел; он нуждался в покое. Мэйбл со Следопытом ухаживали за ним, не смея больше тревожить его расспросами. Следопыт воспользовался передышкой, чтобы взглянуть из бойниц и с крыши, что делается на острове, и осмотреть с дюжину хранившихся в блокгаузе ружей; отправляясь на вылазку, солдаты взяли с собой полковые мушкеты. Но Мэйбл ни на мгновение не отходила от отца и, когда по его дыханию ей показалось, что он уснул, опустилась на колени и стала молиться.

В блокгаузе воцарилось гнетущее безмолвие. Лишь наверху под мокасинами Следопыта слегка поскрипывали половицы да время от времени раздавался стук приклада об пол: это разведчик осматривал ружья, проверяя заряды и затравку, и только хриплое дыхание раненого нарушало тишину, Мэйбл жаждала заговорить с отцом, которого скоро потеряет навеки, но не решалась потревожить его сон. Однако сержант Дунхем не спал, он пребывал в том состоянии, когда мир внезапно теряет свою привлекательность, свои соблазны, свое могущество, и неведомое будущее заполняет ум человека своими загадками, откровениями и необъятностью. Для простого солдата сержант Дунхем был человеком высоконравственным, но он никогда особенно не задумывался о смертном часе. И, если бы вокруг него кипел бой, возможно, он так бы и умер в воинственном угаре; но здесь, в тиши почти безлюдного здания, без возбуждающего грохота битвы, без ратного клича, которые поддержали бы в нем искусственный подъем, без пьянящей надежды на победу, все явления представали в их истинном свете и земная юдоль обретала слою подлинную цену. Сержант все бы отдал за слово духовного напутствия, но не знал, кто бы мог это сделать. Он подумал о Следопыте, но не полагался на его осведомленность. Подумал о Мэйбл, но искать духовной поддержки у собственного ребенка казалось ему противным природе. Тогда-то он и почувствовал великую ответственность родителей перед детьми и ясно осознал, сколь мало выполнил свой долг, передав чужим людям попечение о сиротке. В то время как все эти мысли проносились в уме умирающего, Мэйбл, ловившая каждый его вздох, услышала вдруг легкий стук в дверь. Думая, что это Чингачгук, она кинулась отпирать, отодвинула два засова и, держа руку на третьем, спросила, кто там. В ответ послышался голос дяди, умолявшего впустить его. Не колеблясь ни мгновения, она отворила Кэпу дверь. Едва он переступил через порог блокгауза, как Мэйбл быстро ее захлопнула и заперла: она уже успела наловчиться и теперь легко справлялась с этой обязанностью.

Увидев безнадежное состояние зятя и поняв, что Мэйбл и сам он в безопасности, грубый моряк расчувствовался до слез. Свое появление он объяснил тем, что индейцы не очень-то его стерегли; они считали своих пленных мертвецки пьяными, потому что усердно накачивали его и квартирмейстера ромом, чтобы они не могли ввязаться в бой, когда прибудет отряд. Мюр спал или притворялся спящим, а Кэп, лишь только раздались выстрелы, спрятался в кустах. Найдя пирогу Следопыта, он добрался в ней до блокгауза с благим намерением забрать племянницу и с ней бежать. Незачем говорить, что, увидев, в каком состоянии сержант, и убедившись, сколь надежен блокгауз, он отказался от своего первоначального плана.

– На самый худой конец, мастер Следопыт, – сказал он, – сдадимся – это даст нам право на пощаду. Мужское наше достоинство обязывает нас продержаться какой-то срок, а долг по отношению к самим себе требует спустить флаг, когда представится возможность выторговать наилучшие условия. Я это и предлагал мистеру Мюру, когда нас захватили минги, которых вы совершенно справедливо честите бродягами, – более подлых бродяг я не видывал на свете…

– Так вы их раскусили! – перебил Следопыт, который с такой же готовностью ругал мингов, с какой расхваливал своих друзей. – Вот если б вы попали в плен к делаварам, вы бы узнали разницу.

– Ах, по мне, все они на один покрой, мерзавцы что с кормы, что с носу, за исключеньем, разумеется, нашего друга Змея – тот просто джентльмен для индейца. Когда дикари напали на остров, подстрелив капрала Мак-Нэба и солдат, словно зайцев, лейтенант Мюр и я спрятались в пещере – их тут в скалах полным-полно, настоящие кротовые норы, только геологические, прорытые водой, как объяснил мне лейтенант, – и засели там, как два заговорщика в трюме, пока голод не вынудил нас сдаться. Что ни говори, а брюхо – основа основ человеческой натуры. Я предлагая квартирмейстеру поставить свои условия, потому, как ни плохо было в пещере, мы могли бы все же продержаться там час-другой, но он отказался, говоря, что мошенники не сдержат слова, если кого-нибудь из них ранят, поэтому не нужно никаких условий. А сдаться я согласился по двум причинам: во-первых, потому, что все равно можно было сказать, что мы уже сдались: как говорится, раз спустился в трюм – значит, сдал корабль; а во-вторых, потому, что у нас в желудке сидел куда более свирепый враг, чем на палубе, – таких схваток я никогда еще не испытывал. Голод – чертовское обстоятельство, как подтвердит всякий человек, у которого двое суток маковой росинки во рту не было.

– Дядюшка, бедный отец ведь серьезно, очень серьезно ранен, – печально и укоризненно произнесла Мэйбл.

– Правда, Магни, правда! Я посижу с ним и постараюсь как могу его утешить. Дверь хорошо заперта, девочка? Для такого разговора душа должна быть спокойна.

– Не враги нам сейчас страшны, судьба уготовила нам более тяжкий удар.

– Тогда, Магни, ступай на верхнюю палубу и постарайся взять себя в руки. А Следопыт пусть поднимется наверх и оглядится с салинга [112]112
  Салинг – рама, скрепляющая отдельные части составной мачты.


[Закрыть]. Твой отец, может быть, желает сказать мне что-нибудь с глазу на глаз, так что лучше оставить нас вдвоем. Это нелегкая обязанность, и мне, несведущему в таких делах, при других будет неловко.

Хотя Мэйбл и не могла себе представить, что дядюшка способен исповедовать умирающего, но, раз он сказал, значит, просьба его, по-видимому, обоснованна, и она согласилась. Следопыт уже поднялся на крышу, чтобы оглядеться, и Кэп со своим зятем остались наедине. Старый моряк уселся подле сержанта и со всей серьезностью предложил ему покаяться в грехах. Воспользовавшись наступившим молчанием, Кэп обдумывал содержание своей речи.

– Должен заявить, сержант Дунхем, – изрек наконец Кэп со свойственной ему чудаковатой манерой выражаться, – что в этой злосчастной высадке допущены были серьезные промахи, и так как в такую минуту надлежит говорить правду и одну только правду, я считаю своим долгом напрямик это сказать. Короче говоря, сержант, тут не может существовать двух мнений, я хоть и не пехотинец, а моряк, и то заметил эти просчеты; чтобы их увидеть, никаких особых знаний не требуется.

– Что поделаешь, брат Кэп! – слабым голосом ответил сержант. – Что было, то было. Делу теперь не поможешь, слишком поздно.

– Верно, брат Дунхем, но покаяться не поздно. Святое писание нас учит, что каяться никогда не поздно, и я всегда слышал, что делается это на смертном одре. Если у тебя что на совести, сержант, не бойся, выкладывай, ведь ты открываешься другу. Ты был мужем моей родной сестры, а бедная маленькая Магни дочь ей. Живой или мертвый – ты всегда останешься для меня братом. Чертовски досадно, что ты не бросил якорь где-нибудь поодаль и не выслал вперед пирогу на разведку, тогда и отряд твой остался бы цел, и мы бы, может, спаслись. Что ж, сержант, все мы рано или поздно помрем, так что не отчаивайся; и, если ты нас маленько опередишь, все равно все мы там будем. Да, да, это его немного утешит.

– Все это я знаю, брат Кэп, и надеюсь встретить смерть, как подобает солдату, но вот – бедная Мэйбл…

– Н-да, эта баржа тяжеловата, понимаю, но ведь ты не захочешь взять ее на буксир, даже если б и мог, сержант, так что постарайся отдать концы поспокойней – это облегчит расставание. Мэйбл девушка хорошая, вся в покойницу мать, то, бишь, в мою сестру, и я позабочусь подыскать ее дочери хорошего мужа, конечно, если только мы сохраним наши жизни и скальпы, потому что вряд ли найдется охотник вступить в скальпированную семью.

– Девочка уже помолвлена, брат, она выйдет замуж за Следопыта.

– Что ж, брат Дунхем, у всякого свои понятия и свой взгляд на вещи, но мне думается, что этот брак Мэйбл вовсе не по душе. Я ничего не имею против возраста Следопыта, я не из тех, кто считает, будто только желторотые юнцы могут составить счастье девушки; если на то пошло, я предпочел бы ей в мужья человека этак лет пятидесяти; однако между мужем и женой не должно быть обстоятельств, делающих их несчастными. Обстоятельства разрушают брак, и одно такое обстоятельство заключается в том, что Следопыт круглый невежда по сравнению с племянницей. Ты ее мало видел, сержант, и не представляешь себе, какая она ученая, но, если б она перед тобой не робела и выкладывала свою образованность, как перед прочими, ты бы увидел, что мало найдется школьных учителей, которые могли бы за ней угнаться.

– Она хорошая девочка, добрая и хорошая девочка, – прослезившись, прошептал сержант, – несчастье мое, что мне мало пришлось побыть с ней.

– Очень даже хорошая девочка и слишком много знает для бедного Следопыта. Он человек неглупый и по-своему опытный, но столько же смыслит в житейских делах, сколько ты в сферической тригонометрии..

– Ах, брат Кэп, если бы Следопыт был с нами, этого несчастья не случилось бы!

– Весьма возможно. Даже его злейший враг не станет отрицать, что он превосходный проводник. Но, если говорить начистоту, ты сам спустя рукава командовал высадкой: тебе бы надо лечь в дрейф, не доходя до гавани, и послать на разведку пироги, как я тебе уже говорил. Вот и кайся теперь, а говорю я об этой потому, что в таких случаях следует говорить правду.

– Я дорого поплатился за свои ошибки, брат, и очень боюсь, что от этого пострадает бедная Мэйбл. Но все же, думается мне, нас не постигла бы такая беда, если бы нас не предали. Боюсь, брат, что Джаспер – Пресная Вода вел двойную игру!

– И я так думаю. Рано или поздно пресноводная жизнь непременно подмоет нравственные устои человека. Мы с лейтенантом Мюром толковали об этом, когда лежали в пещере здесь на острове, и оба пришли к убеждению, что только из-за измены Джаспера попали в такой дурацкий переплет. Но теперь тебе лучше собраться с мыслями, сержант, и подумать о другом. Когда корабль входит в незнакомую гавань, благоразумнее подумать, как стать на якорь, чем перебирать все события, приключившиеся в пути; на то имеется вахтенный журнал, куда все заносится, и что там вписано, будет говорить «за» или «против» нас… А вот и Следопыт! Что-нибудь на горизонте, вы мчитесь по лестнице, как индеец за скальпом?